Иная

В самом центре города моего детства было скопление школ: бок о бок стояли первая, шестая, седьмая и тридцать вторая, а чуть поодаль – десятая. Последнюю называли «спецшколой». Вообще-то и шестая, и седьмая тоже были спецшколами, но там специализировались на предметах, а в десятой – на людях. В ней учились умственно неполноценные дети.

Выходить всем учащимся надо было на одной и той же остановке, поэтому в троллейбусах ездили ребята изо всех школ, в том числе и из десятой. Угадать, из какой они именно школы, было нетрудно, сами понимаете: дети с церебральным параличом, с синдромом Дауна, гидроцефалы, олигофрены и так далее.

Мне запомнилась почему-то одна девочка: выше меня ростом, ужасно долговязая и нескладная. Она носила две уродливых тощих косицы и имела лицо, мягко говоря, неженское – одутловатое, вечно мрачное, с закатывающимися под веки глазами и огромным мясистым носом, нижняя губа у нее была вся в слюне и безжизненно отвисала. С ней всегда ездила бабушка, которая гладила ее по голове и что-то говорила, я не слышала, что.

Глядя на эту девочку, в меня однажды закрался страх, даже ужас. Я вдруг подумала, что это любимое своей бабушкой создание может вовсе не подозревать, что она там какая-то неполноценная - дура, одним словом. Вот она идет в школу, пусть и в "спец" (моя, впрочем, тоже так называется), сидит на уроках, старается, учителя ее иногда хвалят. Потом идет домой, бабушка ее кормит обедом, называет «золотцем» и «умницей», помогает делать уроки, читает книжки, водит гулять. В общем: обычная, нормальная жизнь. Да и как она может понять, что она не такая, как все? Ведь она не знает, что такое норма. Для нее норма – это она сама и ее жизнь.

А испугалась я того, что вдруг и я такая же. Что мир вокруг меня – одна видимость, и мое представление о нем ложно. Что мои родители и все остальные взрослые просто скрывают, что я умственно отсталый ребенок. И все это может однажды открыться мне. Я даже стала внимательней вглядываться в лица родителей и учителей: не скрывают ли чего? Не лицемерят ли? Не смотрят ли сочувственно, когда я отворачиваюсь?
Это подозрение «ненастоящести» мира, его обратимости в нечто иное, обманки осталось во мне навсегда. Правда, ужас перед возможностью увидеть истинное его лицо перерос в щекочущий нервы страх перед тайным желанием. Да! Я начала желать, чтобы мир оказался совсем не тем, за что мы его принимаем, чтобы спала пелена с наших глаз, чтобы прорвались все ограничения наших чувств и восприятия, чтобы разрушились декорационные стены обыденности и чтобы я сама оказалась не такой, как все, а совсем другим существом. Кикиморой, например.

Я ждала достаточно долго. Тридцать лет – изрядный срок. Это возраст, когда перестаешь считать свои разочарования, потому как понимаешь, что числа им нет; когда мечтаешь, просто чтобы улучшить настроение, а не поверить в воображаемое (как какую-нибудь глупую детективную книжку почитать и закрыть, забыв на следующий день имена героев и канву событий); это этап, проходя который, ты навсегда лишаешься возможности умереть молодым. И совершенно счастливым. И именно в этом возрасте со мной случилась невероятная история, перевернувшая всю мою жизнь.

Я ночевала у подруги. Мы долго пили чай, а потом разбрелись по ее огромной квартире – так было заведено: кто книжку читает, кто маски на лицо накладывает, кто ногти красит, кто курит на балконе, тупо уставившись в соседний многоэтажный дом. Ее муж имел обыкновение являться под утро пьяным, задиристым, как школьник и пропахшим женскими духами. Это было в порядке вещей, поэтому мы могли располагать свободным временем и делать все, что взбредет в голову. Наше время было ночь, и мы ее любили.

Я, покуривая беломорину, написала дурацкий стишок:

Хочу весь вечер прыгать с кенгуру
В открытое окно с высокой тумбы.
Я знаю жутко интересную игру:
Кто долетит быстрей до свежей клумбы.
Потом я погадаю ей/ему
На старой заговоренной колоде,
Потом пожалуемся на судьбу,
Поговорим о чудесах в погоде.
Но снова я одна, и нету кенгуру
Живем мы с ней на разных континентах.
И завтра я, наверное, умру
От этого количества «Абсента».
От дикого количества «Абсента».

Не успела я дописать последнее слово, как неожиданный громкий звук заставил меня вздрогнуть: за окном раздался мощный гудок. Моя подруга говорила, что здесь недалеко проходят железнодорожные пути и часто проезжают электрички, но так поезда не гудят – это был глубокий, трубный вой. Так звучать мог только... пароходный гудок, клянусь! Спустя пару минут я даже различила плеск волн и отдаленные крики чаек. Мне вдруг стало жутко холодно, меня била крупная дрожь, а ноги так заледенели, что я не могла пошевелить пальцами.

Моя подруга, зайдя за чем-то в комнату, где я сидела, и, заметив, что со мной творится что-то неладное, принесла мне шерстяные носки. Я их надела, но не согрелась ни капельки. Что-то происходило с моим телом. Мне было больно и страшно. Я не люблю, когда кто-то видит страдание на моем лице, поэтому я попросила подругу выйти из комнаты, и она ушла к себе, озабоченно взглянув на меня на прощанье.

И тут я увидела, что ноги мои… вытягиваются, шерстяные носки лопаются и из них появляются темно серые загнутые когти. Потом началось что-то невообразимое: я вся ушла в живот, и плечики мои стали узкими и худенькими, почти детскими. Руки усохли и мирно сложились на выросшем животе. С трудом передвигаясь, я подобралась к зеркалу и увидела всю себя: новую и чудовищную. Несколько секунд я стояла в оцепенении, не в силах принять свой новый облик. Все казалось мне уродливым: длинная морда, огромные смешные уши, мокрый нос. Я была очень, катастрофически некрасива.

Но потом я вдруг вспомнила ту свою давнюю мечту: об иной реальности, и попыталась мыслить позитивно: ведь он сам пришел ко мне, этот неведомый, немыслимый даже в самых смелых фантазиях, новый мир! И стоило мне лишь подумать это, как в комнате все преобразилось: прекрасная орхидея – гордость подруги – вдруг превратилась в разноцветного большого попугая, пальма, стоящая в углу в кадке, обернулась жирафом, книжные полки – стаей обезьян, валявшийся без дела пылесос стал симпатичным пупырчатым крокодилом, и вся комната превратилась в самые настоящие джунгли! Но самое главное: я вдруг почувствовала себя в своей тарелке, на месте, среди своих! Мне нравился этот мир, я хотела его.

Неожиданно попугай сказал вслух:

- Не включай свет, а то не сможешь.

Не успела я поразмыслить над его словами, как грянуло три пароходных гудка подряд. Неведомая сила заставила меня сорваться с места, и я совершенно инстинктивно… прыгнула! Да так далеко, что сама оторопела. В моей голове вертелось только одно слово: пароход, пароход, пароход...

К балкону можно было пройти только через большую гостиную, где не был включен свет, в то время, как я до сердечных коликов боюсь темноты. Но тут мне пришли на ум слова попугая и я мужественно прыгнула в непролазный мрак, который было необходимо преодолеть, чтобы добраться до вожделенного балкона.

С первых же секунд я почувствовала опасность (по запаху), а потом услышала чье-то громкое дыхание и рык позади меня. Это были львы! Боже мой, я не помню сколько времени я убегала, вернее, упрыгивала от них – наверное, целую вечность. Их рев подгонял меня, и я чувствовала, как ярко сверкают мои синхронные пятки в кромешной тьме. Я продиралась сквозь колючие заросли и в кровь исцарапала передние лапы. Казалось, эта комната никогда не закончится, и как только силы мои иссякнут, я стану добычей стаи голодных, кровожадных зверей. Но неожиданно погоня закончилась, и я оказалась на балконе.

Львы исчезли. Не было ничего, кроме меня и белого парохода там, далеко внизу. Волны звонко ударялись о стены двенадцатиэтажного дома в московскорм "спальнике" и манили своей великолепной глубиной, своей нераскрытой тайной, сулившей далекие континенты и череду открытий.

Один-единственный матрос, стоявший на палубе, помахал мне голубым платком и широко расставлял руки, будто обещая поймать меня в случае чего. Внутренне улыбаясь, я залезла на подоконник балкона одиннадцатого этажа и, не оглядываясь назад, широко раскрыв свои новые глаза, прыгнула вниз.

Меня, правда, никто не поймал, зато с тех пор я – самая счастливая кенгуру на свете. Бе-е-е! (А вы не знали, что кенгуру блеют?).



2007