Веревка

Евгению Донскому, благодаря которому рассказ стал на метр короче.



-Вам нужна веревка? - обратилась ко мне продавщица.
- Да, - сказал я. Голос звучал немного неестественно. - Но я в этом деле новичок, и затрудняюсь с выбором.
-А вам что посоветовали в секции?
- Я- сам по себе. Экстремал-одиночка.
Она поглядела с любопытством.
-Вы бы лучше пошли в секцию. Альпинизм – опасный спорт, не стоит пренебрегать чужим опытом.
-А вы сами – альпинистка? - спросил я.
-Лазаю по скалам. Мы с товарищами собрались, и открыли этот магазин. Работаем по очереди.
-Так может посоветуете.
-Вам какая нужна – динамическая или статическая?
-А в чем разница?
-Динамические пружинят, их используют для страховки. Статические – жесткие, для перил или подъема.
Эта информация была для меня новой. Я думал, что веревки все одинаковые и отличаются лишь толщиной. В моем случае нужен резкий рывок, а не плавное торможение.
- Статическую. Пять метров. Дайте потолще. Троих она выдержит?
- Конечно. Фирма гарантирует семьсот килограмм, но на самом деле держит около тонны.
Продавщица принесла из подсобки бухту, напоминавшую раскраской тропическую змею, отмотала , отмеряя плоской деревяшкой , и отрезала куттером кусок. Я уплатил и вышел из магазина с покупкой в пластиковом пакете.

Придя домой, положил сверток с веревкой на стол, открыл дверь на балкон. Стемнело, и окна домов светились. В некоторых квартирах шторы были не задернуты, и было видно как люди занимаются делами – готовят, смотрят телевизор, ужинают. Впервые за долгое время я не ощущал внутри себя пружинистой ненависти к их растительной жизни, к их мелочным интересам и амебной слизи их движений. Внизу скользили машины, освещая асфальт гиперболами света. Вид человеческого существа в консервной банке автомобиля всегда вызывал у меня тоску, а придыхание, с которым окружающие говорили об особенностях обивки этих моторизованных гробов на колесах производило во мне что-то среднее между презрением и грустью. Положить целью своего существования приобретение жестянки с двигателем внутреннего сгорания? В этот раз я смотрел на автомобили спокойно – как на сверкавших в свете фонаря жуков, неизвестно куда летящих по своим жесткокрылым делам, и люди, сжавшиеся внутри, были мне скорее безразличны. Теперь, когда я покидал их общество , они словно утратили тупую агрессивность , и стали достойны не столько ненависти, сколько сострадания.

 Я вернулся в комнату, оставив открытой балконную дверь, вытащил из пакета веревку и положил на стол. Ее сходство со змеей было занимательным и слегка зачаровывающим - цветные чешуйки ниток извивались под лампой. Некоторое время смотрел. Завязал петлю морским узлом, скопировав его из детской книги “В дальних плаваньях и полетах”. На цветной суперобложке, слегка потертой от времени, красовался эсминец , вздымающий пенистый носовой бурун. Когда я был ребенком мне очень нравилась эта книга. Я хотел ходить по морям. В результате - заполняю накладные.

 После развязал узел, свернул веревку кольцом и положил в шкаф. То, что цель была близка, наполняло голову приятным спокойствием. Удачно сделанное приобретение казалось символом того, что все уже готово , и остаются лишь формальности, которые можно спокойно выполнить в любой момент. Я уже присмотрел подходящий дом из тех, что сносили в центре. Чугунные перила шли квадратом вокруг лестничного пролета. Чтобы сломать шейный позвонок, надо пролететь около двух метров...

 В комнате стало прохладно, и я закрыл балкон. Вынул бутылку красного , оставшуюся нераспечатанной с позапрошлого дня рождения – мне преподнесла ее на работе секретарша Леночка , якобы от имени коллектива. Позже я случайно узнал, что она не то купила ее сама, не то передарила. Вино было недешевое. Номерное бургундское, “Apellation controlee”. Мне не хотелось пить его из чайной чашки и я достал из серванта оставшийся от мамы фужер. Вымыл, налил темно-рубиновую жидкость с ароматом миндаля и сухих фруктов. Незаметно прикончил полбутылки.
Лег и уснул. Так спокойно я не спал уже давно.
Проснулся с необычном ощущением. Словно в детстве с утра дня рождения – когда в изголовьи кровати стояли подарки. А к вечеру готовили салат “оливье” и покупали пепси-колу, изготовленную из американского порошка и родной минералки.

Открыв шкаф чтобы надеть рубашку, я убедился что веревка на месте. Ее тропические цвета при неброском утреннем свете поблекли, электрическая маслянистость исчезла, она надежно и спокойно лежала на полке, готовая когда надо крепко обхватить шею чтобы уже ее не выпускать. С полминуты я ее разглядывал – и она нравилась мне все больше и больше. Потом закрыл шкаф и взял электробритву...

В то утро я без обычного раздражения втиснулся в вагон метро. Люди, бледные и вялые будто рыба с прилавка , старались урвать еще четверть часа полусна у злодейки-судьбы. Мне вспомнился немецкий газенваген – аппарат, совмещавший транспортировку с утилизацией. Потом немцы отказались от него в пользу стационарных установок. Чем, думал я моя посмертная смерть лучше прижизненной смерти этих существ, столь на меня похожих, и в то же время настолько иных? Еще я думал о том, что бы они делали, если бы узнали, что в моем шкафу лежит сейчас шпагат в палец толщиной, ждущий, возможно, лишь сегодняшнего вечера, чтобы исполнить свое назначение? Усмехнулся, вообразив как рванула бы от меня, распихивая толстыми ляжками публику безвкусно одетая , с крашеными волосами дама , пристально рассматривающая краску на ногтях.

Потухшие лица сослуживцев были такими же как всегда. Около одиннадцати подошла Леночка, и сказала, что мне надо зайти к шефу. Она, однако, была другой.
В ее лице словно горела небольшая лампочка. В ней было что-то от ребенка – обиженного ребенка. Я вспомнил неуместной дороговизны бутылку. О вине две недели судачил коллектив, обсуждавший что между нами было - при моем или ее приближении замолкали, а за спиной приглушенно хихикали. Постепенно перестали, но после это случая я инстинктивно избегал секретаршу, и между нами установилась стена взаимной неловкости.
 
К вечеру я подошел к Леночке попросить коробку скрепок, и пригласил ее в кино. Она вспыхнула : “А на какой фильм?”
- Не знаю – честно сказал я. - Какая разница.
Мы встретились вечером. От ее волос пахло духами. Она была в тонких чулках, хотя на улице было прохладно.
-Зачем тебя вызывал шеф ?- спросила она.
-Предлагает повышение.
-Давно пора.
-Я попросил пару дней на раздумье.
-Ты странный – сказала она. Надежный и странный. Мне нравятся надежные люди. О тебе по-разному говорят, многие тебя недолюбливают.
-Пусть говорят, - сказал я. - Как-то я прочел басню Лафонтена. Думают, что Лафонтен – вроде дедушки Крылова, но это – совсем другое. И в переводе его читать нельзя. Так вот, басня о мельнике, мальчике и осле.
-Я читала эту басню. В переводе, правда – хотя так и нельзя.
-Тогда ты знаешь ее конец. “Выбирай между Венерой и Марсом, уходи в монастырь, женись, живи в столице и оставайся в провинции. Люди будут об этом говорить - и какое тебе дело.” Знаешь- добавил я. К черту кино. Будет какая-нибудь голливудская дрянь. Я вчера открыл твое бургундское – никогда такого не пил. Там еще полбутылки.”
И мы пошли ко мне домой. Она сняла туфли, ходила босиком ко ковру, пила бургундское, смотрела на корешки моих книг и слушала диски с кубинским джазом...
Когда подошло время для подобных разговоров, сказала, глядя в потолок: "Наверное, таких как я у тебя было много..."
-Ты- первая,- честно признался я, гладя ее теплую грудь. У меня всегда были проблемы с противоположным полом. Я хотел от них больше, чем они могут дать.
-Тогда ты был очень хорош для первого раза...
-Я смотрел много специальных фильмов , - сказал я... И тренировался ...
-Ты даже не спросил, сколько их было у меня.
-Какая разница...
-Один. И он оказался сукиным сыном.
-Приятно слышать.
И я решил, что пожалуй пороху у меня хватит еще на залп...
С утра у обоих были темные круги под глазами.

Я принял назначение на повышение. За спиной шушукались. Я плевал. Управлять людьми оказалось проще, чем я думал – от них не надо было требовать невозможного, остальное шло своим чередом. Через полгода меня повысили еще раз. Как-то я прошел мимо того места, где стоял полуразрушенный дом. Его снесли, и строили на его месте бетонное угребище в стиле линии Маннергейма. Меня это не особенно расстроило. После занятий любовью с Леночкой степень брезгливости у меня заметно снизилось , и трансформаторная будка уже не вызывала такого отвращения, как раньше. В будке, так в будке. Хоть там и собачьи фекалии по углам.

Однажды она сказала, что беременна.
-Ты хочешь чтобы мы поженились?
-Ну у тебя и вопросики... Если можно... Сделать одолжение...
На свадьбе было неожиданно много народу – у Леночки вдруг оказалась туча родственников, и я моментально в них запутался. Один, капитан дальнего плавания с гордостью рассказывал, что собственной персоной купил в Марселе бутылку, послужившую поводом нашего знакомства. У него был облупленный нос картошкой и хитрые глазки проныры.

Ребенок родился в январе. Леночке пришлось делать кесарево. Ее разрезали и зашили. Она кормила Игорька грудью. Он иногда плакал, у него текли слюни, он пачкал памперсы и быстро рос.
Как-то придя с работы я увидел , что майский ветерок покачивает за окном малышовые костюмчики и пеленки. Пеленки висели на великолепном альпинистском шнуре, выдерживающим семьсот килограмм - сто рублей метр.
-Я же купил тебе стиральную машину с сушилкой – сказал я.
- Игорьку больше нравится, когда сохнет на свежем воздухе. Из сушилки вечно выходи пересушенное. Потом трудно гладить. И пахнет химией.
-Ну, раз нравится Игорьку...
В конце концов, с веревкой ничего особенного не случится. Даже если солнечный ультрафиолет в конце концов порвет молекулярные связи, и крепость капрона уменьшится до неприемлемого уровня, я всегда могу дойти до магазина “Памир” и купить себе новую.