Стреляя в солнце

 Надежды не было. Но во мне жило ожидание – последнее,
 что мне оставалось. Какие свершения, насмешки, муки мне
 еще предстояли? Я ничего не знал, но по-прежнему верил,
 что еще не кончилось время жестоких чудес.
Станислав ЛЕМ, “Солярис”.



1/2: ПОКА ТЛЕЕТ СИГАРЕТА

…В радиоэфире звучал голос солиста группы Hi-Fi:

А дождь на окнах рисует,
Напоминая о твоем поцелуе.
Все дело в том, что дождь ничем не рискует,
А я боюсь, что потерял тебя…

Через пару минут он уловил отрывок из песни Чечерины “Почему”:

Не знаю почему:
Не могу…
Бросить тебя
Не могу…
Жить без тебе
И с тобой
Не могу…

Не знаю почему:
Уже на пол пути
Твои глаза не дают мне уйти
Почему?

На столе – пачка “Chessterfield lights”, одноразовая зажи-галка, чашка кофе, книжка стихов Николая Гумилева и гране-ный стакан, исполняющий функции пепельницы. Леха ото-рвал лоб от столешницы и посмотрел на часы – 10:43.
- Пунктуальна до безобразия, - сказал пустой кухне и вздохнул.
Убить время. Заполнить маленький его отрезок, бес-смысленный, бездейственный (лишь голоса певцов в динами-ке радио, в которых ты копаешься как мусорной куче, пыта-ясь найти нужные, близкие тебе слова). Табачный дым луч-шая начинка для этих ползущих вперед минут. А еще – мыс-ли… например, о том же времени. Конкретнее, фраза: ползу-щие вперед минуты… Ты ведь можешь выстроить миллионы башенок вокруг этих слов. Разрушать и снова возводить. Спорить с самим собой и соглашаться, закрепляя удачные мысли на невидимой доске булавками, потом, удар – крошка песка от разрушенных догм и новые работы по реконструк-ции… Ползущие вперед… Почему (Уважаемая Чечерина, я тоже не могу обойтись без этого слова) вперед? А не назад? Мы теряем эти минуты, он расползаются, прячась в трещины и норы. Навсегда. Почему ползущие? Тут года пролетают… Относительно. Бесполезно. Спор с пустотой. Да и к тому же, ненужный спор.
- Тают минутами дни, лицо превращая в хлам. Если можешь, то сохрани – всё, что принадлежало нам, - пропел-проговорил он отрывок из песни Дельфина.
Достал сигарету, но не спешил подкуривать. Лишь когда трель звонка заполнила квартиру, голубое пламя коснулось табака.

…Она села напротив и тоже закурила. Курила она тон-кий “Парламент”.
В глубине зеленых глаз отразился Алексей – бледное ли-цо с усталой улыбкой.
- Что ты хотел?
Он поморщился.
- Еще раз извини за столь ранний звонок. И еще раз спасибо за то, что пришла…
- Не надо этого иронического тона.
Вика сбила пепел в стакан, облокотилась на стол.
Красивая. По своему. Девушка, прошедшая через его жизнь. Самая близкая и самая далекая. Та, с которой он со временем смог быть откровенным полностью, но откровение – маятник: сегодня слова любви, завтра – ненависти, влево-вправо, влево-вправо… Тик-так. Во всяком случае, у Лехи… Время. Смеющееся над тобой и раскачивающее из стороны в сторону маятник эмоций…
- Я бы хотел предложить тебе…
- Мы не будем вместе… - она перебила его, но и её фра-за оборвалась в прокуренном воздухе. Он ждал слова “пока”, но не дождался. Что ж… это и не важно. Не та цель. Пока…
- Ты меня недослушала… Я о другом предложении.
Он достал из пачки сигарету и принялся вертеть её меж-ду указательным и большим пальцем.
- Будешь чай?
Вика отрицательно покачала головой.
- Ладно, - он посмотрел на стену, где висела фотокар-тина – вода, окрашенная закатом. Закрыл глаза, сохраняя эти красно-черные волны в памяти, и начал:
- На протяжении всех наших отношений мы пытались уяснить, понять, проникнуть в мысли друг друга, дать опре-деления чувствам. Миллионы слов, миллионы вопросов. Это и губило нас.
- Я пыталась, а не ты! Для тебя же лучше молчание. Я не могу понять тебя. То говоришь, что любишь, то – просишь оставить в покое. В любви так нельзя!
- А как можно?.. - он усмехнулся. – Ты просто любишь играть в слова. Любви как таковой нет, просто надо было придумать слово, берущее под свое холодное крыло: слезы, улыбки, крики боли, дрожащие губы на теплой коже, теле-фонные звонки ночью, секс, пьяные объяснения и бесконеч-ные прогулки в ночь, когда ты держишь её руку и понимаешь, что без неё лишь – половинка, что-то ущербное и незавер-шенное. Так вот… пытаясь разобраться в чувствах мы обре-чены на провал. Неограниченность в словах, во времени, пре-вращает все разговоры в странный напиток, где наряду с вод-кой и соком, влита картофельная подливка, пиво и сгущенное молоко.
- Ты тоже играешь в слова, - сказала она отрешенно.
- Скорей в ассоциации. Но и в слова тоже – мне прихо-диться это делать, употреблять их как связующее звено… Но если говорить о предпочтении в играх, мне нравится играть в символы, образы. Жаль, что в большинстве случаев они по-нятны лишь мне. Но они не требуют слов (почти всегда), или слова являются лишь небольшими штрихами. Человек бегу-щий сквозь сумрак аллеи за уходящей девушкой – символ вечного бега, попытки догнать в темноте… что? Любовь? Смысл? Частичку себя? Или это лишь бессмысленная гонка за ночью? Молчание – символ. Ты с сигаретой в руке и смехом в глазах – тоже образ. Быть может образ безразличия? Или по-пытка спрятаться за очередной маской? У Гумилева символом жизни был “с иронической усмешкой царь-ребенок на шкуре льва, забывающий игрушки между белых усталых рук”.
Сигарета в его пальца остановила движение. Он раскурил её, и поставил белым кружком фильтра на стол, закрепив с двух сторон пачкой и книжкой.
- Я предлагаю тебе… прошу тебя всего лишь быть мо-им слушателем. Пока тлеет эта сигарета, я расскажу тебе о своих чувствах. Потом мы разбежимся, желательно без слов…
- Пока тлеет сигарета… - повторила она. – Новый сим-вол? Время, превращающееся в пепел, столь малый отрезок, но столь значимый по содержанию… Надеюсь.
Он улыбнулся. Она понимала…
Цилиндр Chessterfield-а истлел на миллиметр.
Начинаем.
- Люблю ли я тебя? Да. Испытываю ли к тебе безразли-чие и даже иногда неприязнь? Да. Движение по синусоиде. Маятник. Я старался быть откровенным с тобой, это открове-ние выражалось не в словах – в молчании, в криках, в безраз-личии, в страсти, в поцелуях, в слезах… Я понимаю, это ра-нит: полярность эмоций, но таков я… Почему? Сколь раз я задавал себе этот вопрос? Пока я ждал тебя, слушал радио. Знаешь песню Чечерины “Почему”? Нет… Там есть такие слова: жить без тебя и с тобой не могу… Н-да… И это правда. Я отталкиваю тебя, когда ты желаешь меня, потом чувствую как кто-то заполняет грудь сжатым воздухом, и я понимаю, без тебя не смогу… ты говоришь мне: ”Нет, Леха, я не хочу подстраиваться по тебя… Уходи!” Я улыбаюсь, я иг-раю свою роль до конца, потом – либо боль, либо безразли-чие. Но и это прилив… Дальше: отлив… влево-вправо… Страсть-отвращение. Слезы-смех. Иногда движение наших маятников совпадает, тогда мы наслаждаемся любовью. Ино-гда. Я играю с тобой, или делаю вид, что играю, ведь я не знаю – играешь ли ты? У меня бывают другие девушки, у те-бя – мужчины. Мы далеки. И нет ближе нас. Мы и есть – сумма всех чувств дающее конечный результат, который ты называешь любовью. Вечное непонимание и вечная неж-ность…
Он положил лицо в ладони.
Как глубоко…
Трясина слов.
Непонимания. Боли. Желания. Ощущения близости.
Голос дрожал:
- Я. Не могу. Быть. С тобой. Я. Не могу. Без тебя. Сколько раз сидел и просил мысленно тебя коснуться моего лица, просто коснуться, но мы оставались каменными фигу-рами, ищущих спасение в отрешенности… Сколько раз я це-ловал тебя и думал – зачем мне это, и падал в пустоту?! По-чему… Почему…
Он увидел фрагмент её кисти сквозь пальцы рук на фоне дерева стола. Рука, касающееся его лица…
И он хотел этого, но…
- Не надо! – убрал её руку, слишком резко, нервно, обидно.
Встал, посмотрел на столбик пепла. У него еще было не-сколько секунд, быть может минута… К черту! Он ударил по тлеющему мерилу его времени, периферией глаза увидел как отшатнулась Вика, сгреб со стола пачку и книгу, и вышел из кухни.
- Идем, - сказал он уже одетый, стоящий в дверях с сумкой через плечо.
- Куда?
- Кто куда…
- Хорошо… куда пойдешь ты?
- К Толику. Мы едем на озеро.
- Ясно…
Они вышли из квартиры.
Она дождалась лифта.
Он – нет.

Лифт медленно полз вниз. Она раскинула руки, дотро-нувшись ладонями до холодной обшивки кабины, опустила голову. Черные волосы водопадом закрыли лицо. Сверху подрагивал тусклый свет. Может она плакала. Может улыба-лась. Мы не видим её лицо, только слышим её голос:
 - Какой символ ты увидел бы в этом, Алексей?

2/2: ИГРА В СИМВОЛЫ

Озеро.
Они сидели втроем у костра – Леха, Толик и Дёма. Три друга.
В котелке прекратили возмущаться раки и принялись умиротворенно краснеть в кипящей воде. Потрескивала дре-весина молодой березы и сухой сосны, сплетая как пальцы красно-желтые языки огня.
Перед ними был полумесяц мини пляжа, за спинами – палатка и лес. Наступало время заката.
- Я хочу выпить за… - начал Толик, поднимая пласти-ковый стаканчик.
На заднем плане фон создавала мелодия из старенького магнитофона “Беларусь”. Съедая энергию батареек, пели БИ-2 и ЧАЙФ:

Расстояния и пространства
Измеряя, пытаясь понять
Еще год, еще одна станция
Там уже нет меня…

- Выпьем за тот берег, на котором мы не были. И за этот, где быть может уже не будем. Но который запомним.
- Ты пьян, Толян… - рассмеялся Дёма. В одиночестве.
- За берега. За нас, - сказал Леха.
Друзья чокнулись.
Его рука была уже на полпути к банке маринованных грибочков, когда заерзал от вибро на поясе сотовый.
Алексей посмотрел на экран.
- Кто? – спросил Толя.
- Она…
Он нажал “ответить”, поднес трубу к уху и посмотрел на окрашенную красным гладь озера.
Он молчал.
- Я только хочу сказать… - голос Вики. – Я не могу быть с тобой. И без тебя…
Гудки.
Резюме звонка: 00:09.
Он закрыл глаза.
- Пойдем, - сказал Толик Дёме.
Они отошли.
Они видели как Алексей достал из сумки пистолет-пугач, подошел к кромке воды, долго смотрел как бледно-кровавый диск солнца начал тонуть, потом поднял руку и выстрелил три раза. В тростнике закричали утки.
- Что он делает? – куря, спросил Дёма.
- Стреляет в солнце… - задумчиво ответил Толик.
- Что?
Толик молча подошел к сумке Лехи и достал оттуда книжку. Полистал оглавление и открыл сборник стихов.
- Это его любимый поэт… - он протянул книгу Дёме.
Тот взглянул на предложенные страницы и увидел обве-денный красной ручкой абзац:

И вам чужд тот безумный охотник,
Что, взойдя на нагую скалу,
В пьяном счастье, в тоске безотчетной
Прямо в солнце пускает стрелу .

К ним спиной стоял Алексей, черной фигурой на фоне красного шара, наполовину нырнувшего в неизвестность го-ризонта. Рука с пистолетом безвольно висела у бедра. Может он плакал. Может улыбался. А может что-то говорил небу, солнцу, воде…
Хотя вряд ли… он не любил играть в слова.
12-14 октября 2004г.