Этажи

Посвящается, Дизелю.
Брат, ты в курсе…

Тебе ведь знакомы чудесные часы с ней, с длинноволосой чаровницей, чей взгляд туманит ум. Какой бред кружит нам голову! Какое самообольщение увлекает нас!..
Так и кажется, что она и я сольемся сейчас воедино. Но этот час никогда не наступает, и после недель ожидания, надежды, обманчивого счастья я оказываюсь вдруг еще более одинок, чем до тех пор.
С каждым поцелуем, с каждым объятием растет отчуждение, такое бе-зысходное, такое ужасающее!
(Ги де Мопассан, Одиночество).

Небо не для нас.
Нам не дано летать.
И все, что мы можем, - это постараться не падать.
(Сергей Лукьяненко, Сумеречный дозор.)


Вы видите это здание? Да, да, я говорю вам про эту убогую с архитектурной точки зрение девятиэтажку, отли-чающейся от простой “коробки” раскреповкой фасада вер-тикальными выступами.
Хотите заглянуть в три любые квартиры? Вот и слав-ненько…
Но, у меня есть условие. Только – три квартиры. При-чем здесь магия цифр, святая троица или аналогии с тремя поросятами? Просто… три. Всё! Это не обсуждается.
Ну, вы готовы? С какого этажа начнем? Первого?
Хорошо.
Смотрите!

Если заглянуть в квартиру тривиальным способом – через входную дверь – то мы увидим островок прихожей и кусочек кухни прямо по курсу. На табуретке сидит двадцати-четырехлетний парень, облокотившись на кухонный стол, и пялится в экран маленького “LG”, разместившегося на холо-дильнике.
По какому-то кабельному каналу идет “шедевр” япон-ской анимации “Пакемоны”. Желтый Пикачу, ставший лю-бимцем младшего поколения несколько лет назад (этот зверек еще долго следил за спокойствием мира с обложек тетрадок, портфелей, надувных шариков, футболок и прочей бодяги), вступил в схватку с каким-то жабоподобным собратом паке-моном, метая в того молнии из хвоста.
Мультфильм вызывал у смотрящего приступы смеха.
Из комнаты в кухню, транзитом через коридор, про-следовал коротко стриженный молодой человек, на нем хо-рошо сидел светлый костюм поверх рубашки с воротником-стоечкой. Он похлопал по плечу сидящего за столом, в другой он крутил пачку “Винстона”.
- Как оно, Витек?
- Good! – отозвался поклонник Пикачу и К.
Не отрывая взгляд от телека, он прикладывался к пиву “Крыница”, пластиковая бутылка которого была не раз про-клята бабушками, выходящими на охоту за стеклотарой под-лежащей сдачи.
Парня в костюме звали Никита. Он подкурил, глянул в вечернее небо сквозь евроокно, и только потом обратил вни-мание на выбор телеэфира Вити.
- Пакемоны? – улыбнулся Никита. – Ты, Витек, ред-кий извращенец…
- Вперед, Пикачу! – крикнул тот, вскидывай вверх руку. На несчастье в ней оказалось пиво – салют из пены и брызг опустился на голову Вити и деревянную столешницу.
Это не испортило настроение. Наоборот.
Впрочем, эти двое нас интересуют не очень сильно. Я просто представил их вам – еще раз Витя и Никита – что бы попозже обратить ваше внимание на один отрывок из их пья-ного диалога. Но это будет позже, когда друзья и коллеги по работе снова наведаются на кухню, захватив с собой бутылку коньяка, найдут в холодильнике лимоны и сыр, поставят на огонь чайник в перспективе на горячий кофе, и усевшись на полу (предварительно закрыв на защелку дверь кухни) начнут мужскую беседу, чокаясь, куря и не реагируя на крики с внешней стороны двери, лишь улыбаясь теням на вставках матового стекла…

Переместимся в зал.
Мы видим стол и людей за ним. Голоса, смех, звон рюмок и скрежет вилок. Некоторые стулья пусты. На угловом диване – прорехи между сидящими.
В углу, возле серванта пустые водочный бутылки – Голкипер, Аквадив, Парламент… Изящные композиции из тарелок с закуской уже нарушены, как и их содержимое: рас-ползающаяся горка бывшая некогда шубой, островки салата из кальмаров, долька лимона в салате из овощей, одинокие кусочки мясного ассорти, шпротное масло на пустой тарелке, и новопринесенные – блюдо с горячей картошкой и разогре-тая курица, величественно надсмехающиеся над остатками былого пиршества. Эти усмешки, конечно, временны… види-те, как тянется к куриному крылышку вилка Сергея?
Лица раскрепощены, пьяны и наполнены личными планами, теряющимися за блеском глаз.
Всё это говорит о том, что гулянка находится где-то на половине дистанции, в своей золотой середине. Никто еще не танцует, но и трезвое молчание – уже пройденный этап. Му-зыка, где музыка? Ах, да, конечно… Вот кто-то переворачи-вает кассету, щелкает кассетником (сидишник был сломан на прошлом банкете) и Danzel через несколько секунд запевает “Pump It Up”.
Собравшиеся в этой квартире работают вместе. А се-годня – и отдыхают вместе. Повода нет. Во всяком случае та-кого весомого как днюха или какой-нибудь праздник. На ра-боте было собрание, дежурная раздача пинков для профилак-тики и по делу, и после собрания Диана предложила поехать к ней. Девчонки организовали закуску, очень приличную и вкусную (Коля, самый старший из присутствующих в полго-лоса сокрушался зачем было вбухивать столько денег и сил на пайку, если хватило бы колбасы, хлеба и запивона, впрочем, он и свадьбу с одним яблоком из еды справил бы). Не пре-вращать закуску в еду – мужской девиз. Девушки его не при-няли. Никто и не против. Даже Колян, в животе которого си-дит не меньше четверти всех яств… Водку, запивон органи-зовали парни. Помимо отечественного продукта Никита при-нес из дома две бутылки по 0,7 “Парламента” – хорошая ока-залась водочка, мягкая… её прибрали себе девчонки. Купили и две бутылки “Белого аиста”.
Никиту и Витю я вам представил. Упоминались также Колян и Серега. Остается – Дима, вон, видите, он облюбовал кресло и с зыбкой, загадочной улыбкой курит, глядя на Веро-нику. Диана просила, что бы в зале не курили… извини, Ди-анка, нарушение запретов в такие вечера неизбежно…
Впрочем, Дианы нет сейчас в комнате. Она на правах хо-зяйки выбрала себе в спутники этого вечера Сергея, который со смущенной улыбкой отзывался на её кокетство и предло-жения выпить на бруденшавт. Минуту назад они удалились в направлении спальни (их здесь было две). Странная это была парочка: Диане – тридцать с хвостиком, дочка на сессии в другом городе, разведена; Сергей – только-только после ар-мии, самый молодой по годам и стажу. “Что естественно, то не безобразно!” – провозглашает Коля вслед парочке. Все чо-каются. Все, кроме Димы – он взмахом кисти отказывается от рюмки, продолжая смотреть на личико Вероники. На голове у девушки перламутровая бандана, и что очень странно – она идет её. Этой головке с правильным носиком и чувственными губами, покрытыми блеском, наверное, подошло бы что угодно, даже шапка-ушанка.
Так-так, давайте закончим со знакомством. Пять пар-ней я вам представил. И двух девушек. Осталось еще две…
Оля. Полненькая. Добрая. Одинокая.
Вика. Девушка Никиты. Пьет только вино. От вида употребляемых Никитой доз алкоголя останавливается серд-це. Вида не подает. Красивая и знающая себе цену, как мно-гие нашедший свою пару и не стремящиеся что-то кому-то доказать… или показать…
Всё. Теперь к событиям.
Вероника перехватила взгляд Димы и подмигнула. Он легонько кивнул, пытаясь придать лицу выражение уверенной загадочности, желания, и еще несколько оттенков, этакий суррогат образа непоколебимости и уверенности в себе.
Он знал кое-что про Веронику, эти знания позволяли ему быть уверенным и немного надменным. После несколь-ких рюмок девочка не очень усердствовала в выборе полового партнера, но при этом в общении была естественна, весела и проста. Девушка, любящая заниматься сексом, правда, секс в пьяном угаре – это все равно, что петь серенаду под окном любимой девушки и блевать после каждого куплета. Плюс в другом – она была не из тех девушек, которые сначала сдела-ют из ваших извилин клубок спагетти обещаниями и призна-ниями в любви, а потом до вас дойдут истории о минетах в туалетах кому попало или ваш товарищ расскажет вам о её предложение поехать к нему на ночь, хотя вроде бы она пол-часа назад отказала вам, сославшись на месячные, а пять ми-нут назад клялась в кристальности своих чувств к вам.
С Вероникой Дима не спал, даже не целовался. Он во-обще второй раз за два года выпивал вместе с коллегами по цеху.
- Дима… - пододвинулась к нему Оля. В руке у неё был стакан с зеленой газировка, напоминающей детство, в ко-тором автоматы выплевывали в пластиковый стаканчик на-стоящий “Тархун”. – У тебя девушка есть?
Два года. А они ничего не знаю о нем. Хорошо.
- Наверное…
- Наверное?
- Это трудно назвать полноценными отношениями.
- У вас свободные отношения?
- Наверное…
- А ты хотел бы… ну… знать, что она принадлежит только тебе?
Оля смущенно ожидала ответа.
- Наверное, - сказал после паузы, подумав, что еще несколько ответов “наверное” станут панацеей от угнетающе-го диалога с Олей.
- У тебя много девушек было в жизни? – Оля раскрас-нелась и принялась глотать газировку.
- Нет.
- Это значит – “да”… - сказала она с такой уверенно-стью, будто ответ “нет” на её вопрос всегда означает “да”. Не обсуждаемый трюизм.
Дима лишь тихо рассмеялся.
Он откинулся на спинку кресла, и разжевывая кусочек перца, пытался сделать вид, что слушает Олю. Вероника при-села справа от него и тоже пыталась не обидеть подругу от-сутствием внимания. А Оля тараторила:
- А у меня парень… не знаю как мне себя вести… что я делаю не так? Мы с ним спали всего один раз, а теперь он иногда даже стороной обходит… иногда всё нормально… но спать он со мной не хочет… я устала участвовать в этой вой-не…
Тем временем за столом шла другая война: между гла-зами Димы и Вероники. Открытая завлекающая улыбка де-вушки. Убежденная улыбка Димы. Потом сражение перешло в фазу физического контакта. Он протянул руку под столом и наткнулся на её ногу, положил ладонь на теплое колено. Ве-роника вздрогнула и расслабилась, облизывая губы. Она на-крыла его руку своей, когда та уже преодолела расстояние от колена до бедра.
Он улыбнулся. Сжал её кисть, быстро отпустил, и двинулся в коридор. Без слов. Приглашений не требовалось…
Они остались тет-а-тет в коридоре.
- Наконец-то, - сказала Вероника, прижимаясь к не-му.
Дима не стал уточнять, что подразумевает под собой это слово в её произношении – наконец-то они вместе в более пространственном смысле, или наконец-то они просто обни-маются.
- Ты любишь свою девушку? - томно спросила Ве-роника.
И она туда же. Впрочем, здесь не чувствовалась прес-са дознания как с Олей, просто беседа…
- Расскажи лучше о себе…
- Есть один человек… ты его знаешь, работает у нас… я люблю его… черт, Дима, я без него вообще себе места не нахожу…
Он не знал о ком она вела речь, мог только догады-ваться. Не важно. А как она находит себе место он был на-слышан.
Дима улыбнулся в пустоту.
- У него есть семья, ребенок…
- Ты спала с ним?
- Да… два раза. Но он боится… семья…
- Ясненько… Говоришь любовь?
- Да! У меня никогда такого не было. Как я его хо-чу… Если бы он бросил жену, мы бы попробывали…
- Не советую. Достигнешь желаемого и запретный плод покроется пятнами гнили.
- Может быть… - резко сдалась она, крепче прижи-маясь к нему всем телом. – Я думала об этом.
Какое-то время они стояли молча, он чувствовал ее губы у себя на шее – просто касающееся кожи. Из спальни, где уединились Диана и Сергей, доносились слова:

Кислород выдыхая
 вдыхая
 не поменять
Никотин Гималая
 не знаю
 куда бежать
Золотые монеты
 меняю
 на высоту
Привет комета
 как тебя зовут?

- Выводы и прогнозы делать легко, - Вероника при-крыла глаза. – Я не могу написать анонс своего будущего, всё, что я знаю, это мое отношение к жизни и любви – здесь и сейчас. Я страдаю без него – значит, что-то есть, даже если это и не любовь.
Он уже собирался сказать её что-нибудь философски-утопическое, но она подняла лицо и отрыла свой привлека-тельный и желанный ротик.
- Давай целоваться…
Просто. Очень просто. Предел. Good.
Он снова беззвучно рассмеялся, взял рукой девушку за подбородок и сказал:
- Давай…
Они целовались долго. Вероника то и дело начинала покусывать его губу, или разомкнув уста, принималась чер-тить на щеке Димы влажные дорожки языком.
В коридоре оказался Витя:
- О, бля, атака пакемонов… вызываю Пикачу. Цело-ваться вредно для кожи пяток… - сказал он и просеменил в зал.
Дима последний раз чмокнул её в закрытые губы и от-странился.
- Как я целуюсь? – спросила Вероника.
- Опасно задавать такие вопросы.
Она улыбнулась.
- Ты хорошо целуешься, - Дима прикусил губу.
- Разве такие губки могут плохо целоваться…

Солнце, свети нам, солнце
Свети нам, солнце
Свети нам, солнце
Свети всегда…

- слышалось из-за закрытой двери.
Он прикрыл глаза и увидел миллиарды искорок в космическом пространстве, где-то далеко - квёлый свет уми-рающей звезды… стихийное движение света в черном желе… хвост кометы… и волны неописуемого блеска, накатывающее на его сознание. Ничто и всё. ОНИ. МЫ. Искорки угасающие в ночи, но ищущие, ищущие, ищущие…
Он захотел остаться в этой несуществующей беско-нечности, слышать голос Вероники, сделать этот промежуток времени вечным. Плыть, плыть, плыть…
Поцелуи, ласки… получать их от девушки с которой раньше не обменялся и парой фраз. И та, другая, которая ищет ответы, а не пытается пройти просто весь путь от чужой влаги на губах, жара соединившихся тел к попытке понять уже друг друга на новом пласте отношений. Сближение – путь к космосу. Физическая близость – дорога к несущест-вующей звездной пыли… душе? О-да, вы это называете ду-шой…
Хотел бы он, что бы на месте Вероники оказалась его девушка?..
Миллиарды искр…
Нет ответа.
Что ты ищешь, Дима?
Понимание.
Искренность.
Влечение.
Пустоту.
- Пойдем, - кивнул он на дверь второй спальни.
- Да, - она поцеловала его.
Им помешал сотовый.
Вероника что-то пробормотала, нажала “ответить” и побежала на кухню. Дима сполз по стене с сигаретой в зубах. Как просто… курить и улыбаться. Чему? Прошлому и на-стоящему. Будущее не смешит. Оно улыбается, другой улыб-кой, и в ней мало от мечтательного упокоения.
Появился Коля.
- Ну как, Димыч? – подмигнул он. – Вероничка дер-жит планку?
- Хороша ****ь… - кивнул Дима.
- Что!? – Вероника возникла между ними, будто и не уходила поговорить. На Колю она даже не посмотрела: - По-втори! Кто ****ь?!
- Успокойся… - сказал Дима и попытался обнять.
Коля ретировался.
Она ударила его кулаками в грудь.
- Повтори! – в глазах девушки было все: и не вывет-рившаяся страсть и подмешанная ярость.
- Хорошо. Ты – ****ь. И это не оскорбление. Скорей комплимент. ***** – это женщина, которая рождена быть женщиной, которая чувствует себя женщиной и которая ни на секунду не забывает, что она женщина… это сказал Иосиф Раскин.
- Чего ты мне каких-то жидов цитируешь!
- Успокойся. Я не назвал тебя ****иной или ****и-щем. Я сказал “*****”. И пояснил свои слова…
- Я не ****ь… - как-то неуверенно сказал она, и по-пыталась толкнуть его.
Он привлек её к себе, одна рука обхватила ягодицу де-вушки, друга – нырнула под юбку и начала движение вверх-вниз.
- Я не… - не закончила она, впиваясь губами в его шею, продвигаясь к уху, кусая, целуя, тяжело дыша…
Он взял её на руки. Дверь спальни открыл с ноги и вошел в темную комнату… Никогда он так быстро не разде-вался…
Она, еще обнаженная, прижималась к нему.
Он, одетый, сидел и курил.
- Есть ли любовь? – спросила она.
- Нет.
- Есть только секс?
- Нет.
Он встал и направился к двери.
В последний момент повернулся:
- У тебя всё будет хорошо, девочка. Верь…
В зале уже были Диана и Сергей, который играл на ги-таре, напевая. Никита с Витей закрылись на кухне. Пропажу коньяка никто пока не заметил.
На Диму посмотрели загадочно, понимающе. Коля за-говорчески подмигнул. Кто-то спросил “где Вероника?”, кто-то ответил за Диму: “Убил и сьел”…
Он пропустил эти реплики мимо ушей, сел на диван и прислушался к приятному голосу Сереги. С блеском на губах и шее, он сидел, курил легкий “Лаки Страйк” и слушал. А Се-рега накладывал собственные строчки слов на до боли знако-мую мелодию. Может Дельфин?

Ты можешь стать лучше.
А можешь сильнее.
Но помни, подруга:
Любовь – лотерея…
И нет ничего бесконечнее боли
Вода в твоей ванне темнеет от крови…

На кухне янтарная жидкость была разлита по рюмкам, лимоны нарезаны кругляшами, а сыр пластинками. Дзин-н-нь… стекло соприкасается. Без тостов.
- А есть любовь? – спрашивает Витя.
- Да… - мычит Никита, борясь с не дающимся в руки лимоном.
- А что такое любовь?
Пауза. Лицо приобретает практически трезвое, груст-ное выражение. У каждого свои воспоминания.
- Это – ****ец… - парень разливает коньяк по рюм-кам.
- Это самая точная формулировка за последние два-дцать три года моей жизни… - Витя достает блокнотик из кармана рубашки и пишет в нем…
- Причем… - Никита заливает в себя пятьдесят ка-пель “Белого аиста” . – Причем, полный ****ец.
Занавес.

Итак, двигаемся дальше.
Третий этаж?
Нет ничего проще.
Вот я вижу подходящую квартиру, вы ведь понимаете, зачем я провожу для вас эту экскурсию? Если нет, то пойме-те… Или останетесь самым счастливым и несчастным в неве-дении.
Проходите и смотрите…
Но это будет недолгий визит…

Боком к нам на табуретке посередине комнаты сидит светловолосый парень. На нем джинсы и оранжевая футболка с черным абстрактным узором на рукаве. Он смотрит на кого-то перед собой, но мы не видим собеседника.
Не спешите заходить: посмотрим и послушаем.
Так надо.
Парень трет переносицу и начинает говорить:
- Чего ты ждешь? Жертву? Я не могу всё бросить и уехать с тобой… Не могу. Все говорят, что любовь не обра-щает внимание на преграды, сминает их, крушит как по-стройки из спичек. Многие талдычат об абсолютной жертве… Стук шарика о выемки рулетки. Выпадает зеро. Хорошо, зеро так зеро, главное двигаться вперед, начинать все сначала, сжечь прошлое, отказаться от всего кроме любви, так? Эту шелуху нам проповедует люди, которые сами ничем не жерт-вовали, ни к чему не привязывались, пускали сопли и слезы в темной комнате над фотокарточкой незнакомой девушки. А на утро выносили на улицы лозунги: ВПЕРЕД! ЛЮБОВЬ НЕПОБЕДИМА! Ты же знаешь… понимаешь… я не могу по-ехать с тобой. Это разворот на сто восемьдесят градусов. И… я люблю тебя, люблю… не пытаясь вложить в это слово кон-фетти и иконы… просто люблю… боже, не ставь передо мной этот выбор… я не смогу без тебя… пожалуйста, пожа-луйста, пожалуйста…
Самое время заглянуть в комнату.
Парень сидит один и смотрит на пустой диван.
Разговор с пустотой.
Не репетиция, не воспоминание… проклятие.
Его девушка уехала.
Он остался.
Один. Со слезами и словами.
Пойдемте, оставим его одного.

Ну, осталась последняя квартира.
Девятый этаж? Девятый…
Что ж…

Яна сидела на подоконнике и смотрела на проспект с высоты девятого этажа. Окно было открыто настежь.
Рядом с ней пачка “555”. Денис курит такие сигареты, поэтому их будет курить и она.
Но, похоже для этой трагедии потребуется предысто-рия. Прошлое… смотрите, я могу дать вам эти образы…
Затемнение.
Она не шла, а подминала под себя асфальт аллеи, каж-дым своим уверенным касанием каблучков улицы, сотрясая и приводя в резонанс этот никчемный уголок города. Она плы-ла, стягивая к себе все пространство, взгляды и сигаретный дым.
Если бы красота ослепляла, Денису бы не помогли и солнечные очки. Впрочем, смотреть на эту девушку было все равно опасно - для рассудка и кинопленки воспоминаний о сегодняшнем дне, в котором её образ, лицо и точеная фигура прожжет сквозные дыры…
Но он всё равно смотрел. Хоть и понимал… Хоть и сильно обжигало… И шепотом по черепной коробке рикоше-тили мысли: НИКОГДА… НЕ БУДЕТ… ТВОЕЙ… НИКО-ГДА… НИКОГДА.
 Её внутренний стержень был сделан из титанового сплава, наверняка, из титано-тантало-вольфрамового сплава (например ТТ7К12) – более прочный, для черновой обработки окружающего мира, снятия наибольшего припуска с судеб других, когда тебя волнует только конечный результат… Та-кое создавалось впечатление.
Денис сидел на улице возле бара, что в самом начале улицы Советской – пристанище торговцев золотом. Он смот-рел на идущую девушку, забыв про дымящуюся сигарету “555” в пепельнице. Он не мог знать, что зовут её Яна, что она учится на третьем курсе в техническом университете (бывший политех, который он сам закончил два года назад) на странной для девушки специальности – технология маши-ностроения. Он не знал про неё ничего. Только одно, не свя-занное с её биографией – он бы отдал жизнь, чтобы быть с ней, целовать её, лю…
Мысль оборвалась.
Возникла ассоциация: ЛЁД.
Он может попытаться к ней прикоснуться… и почув-ствует холод. Ледяная богиня.
Недоступна.
Для него.
Боже…
Яна прошла совсем рядом, окруженная облаком неви-димой снежной пыли, чтобы минутой позже оставить Дениса одного – одного, и пусть улица была полна народа, все-таки – ОДНОГО.
Лед.
Ты хочешь плакать?
Да.
Зачем, она ведь никогда не была твоей? Нет преда-тельства? Нет обиды? Нет ничего связывающего вас? Еще одна картинка…
Картинка… а не воспоминание! Говоришь, ничего нет? Именно поэтому…
Что? Говори? Что - “поэтому”?
…
Ты плачешь? Ты плачешь…
Денис подкурил новую сигарету, поспешно встал и нырнул в промежность двух кирпичных построек. Дворик. Мрачный, пахнущий стариной. Он сделал глубокую тягу и принялся растирать слезы по лицу.
Что со мной? Что?
Он плакал. И эти бессмысленные, необоснованные слезы жгли лицо.
Затемнение.
Город Киото. Денис и Яна сидят на корточках перед главной достопримечательностью этого японского города – “Садом камней”, “Философским садом”, “Садом Рёандзи”… Столетия назад мудрый монах Соами вложил в эти пятна-дцать черных необработанных камней огромную суть. Пятна-дцатого камня не видно. Что символизирует этот камень? Ты двигаешься вдоль по деревянной галерее, но камней всё равно четырнадцать: прячущийся камень возникает, исчезает дру-гой.
Каждый видит свои четырнадцать камней…
В книге Владимира Цветова, что у Дениса в руке, ав-тор рассуждает, что ключом к идее, заложенной в “Саде кам-ней” может быть конституция, согласно японским хроникам, составленная принцем Сётоку в VII веке: “У каждого челове-ка есть сердце, - гласит статья конституции. – А у каждого сердца есть свои наклонности. Он считает это хорошим, я - дурным. Я считаю это хорошим, он – дурным. Но я вовсе не обязательно мудрец, а он вовсе не обязательно глупец. Оба мы только обыкновенные люди”.
Они сидят и держаться за руки. Им хочется верить, что они не видят один и тот же камень.
Уже кажется туманным день, когда Денис выбежал из переулка в попытке догнать Яну. И догнал. Обрушил на неё лавину слов… и выиграл? Проиграл?
Потом было его предложение поехать в Японию.
Теперь они здесь.
И им кажется, что нет любви сильнее.
- Знаешь, - говорит Яна. – Раньше я просто сущест-вовала. Любила ПАДАТЬ, вниз, в пропасть, горловину жиз-ни… не задумываясь, не поддаваясь чувствам. Теперь я по-нимаю – я не жила. Вот она – жизнь, вот она – любовь. Ты и я.
Он целует её в щеку и ловит одобрительный взгляд пожилой японской парочки.
Мягкое течение воды в сознании, теплой, успокаи-вающей…
Перед ними “Сад Рёандзи”. Четырнадцать камней из пятнадцати.
Затемнение.
- Всё, Яна. Всё! Говорю тебе по слогам: всё кон-че-но… Помнишь как в фильме “Война”: разлюбил – уходи… Не звони мне больше. Не надо… Извини.
Она слышит гудки в сотовом телефоне и плачет.
Идет на кухню, включает газ… что бы через минуту выключить его, и остаться одной в одинокой кухне с гравю-рой Хокусая, изображающей “Сад камней”, на стене.
Как больно.
Затемнение.
Лед. Вода. Газ. Три состояния любви. Рождение. Жизнь. Смерть. Раз за разом – в новом месте, в новой среде, с новы-ми компонентами.
Постоянный поиск чего-то.
Постоянная дорога вперед. Иногда превращающаяся в кольцо, иногда заводящая в тупик.
Стремление к цели. Какой? Зачем?
ВЫ РАЗВЕ НЕ ВИДИТЕ? НЕ ПОНИМАЕТЕ? ЦЕЛЬ – ВРЕМЕННА, НЕ ПОСТОЯННА, МЕЧТА СТАНОВЯЩАЯСЯ ОБЫДЕННОСТЬ.
Ну и что… ведь тогда не к чему стремиться! – крик-ните вы.
Вы правы.
Как и я.
Постоянный поиск чего-то.
Постоянная дорога вперед.
И, пожалуйста, не ищите в этом смысл…
Мы снова в квартире, на подоконнике которой сидит Яна. Она перебрасывает ноги на внешнюю сторону и смотрит в ночь. Воздух пахнет смолой и влагой.
В комнате работает телевизор. По “НТВ” идет фильм “Адвокат дьявола”.
- А как насчет любви? – спрашивает Киану Ривз.
- Излишне возвышено, - отвечает Аль Пачино. – С точки зрения биохимии ничем не отличается от большого количества шоколада.
Яна отталкивается руками от холодного дерева и пры-гает вниз…
На кресле начинает играть сотовый. Вы видите номер – это парень с соседней квартиры. Он влюблен в Яну с детст-ва. Безответной любовью. Девушка никогда не догадывалась о его чувствах. Просто знакомые…
Сотовый нарушает тишину мелодией Benny Banassi.
Прости, дружище, она не может тебе ответить.
Она падает…

Вот и всё.
Я выполнил свои обещания.
Идите домой…
Не хотите?
Дело ваше, а я ухожу. Перед вами ночь, следуйте в неё и наблюдайте.
Да вот хотя бы за двумя друзьями, садящимися на ла-вочку напротив нашей девятиэтажки.
Пока.

Два друга поставили на лавочку полторашку Беловеж-ского пива и две маленькие по 0,5 литра. Соломку сычужного сыра, две упаковки ставридки и компашки с солеными огур-цами.
- …не знаю, - продолжает говорить парень в кожаном френче. – Что такое любовь? Нет никакой любви! Есть только временное помешательство. Ну была у меня Людка, встречал-ся, спал с ней и никто не нужен был. Потом появилась Ира – встречался, не спал, сходил с ума. Забыл. Надя. Два года с ней, родной, теплое, своё. А теперь - Юля… и опять в мозгах словно мина рвется.
Второй, в штруксовой курке, курил и задумчиво ки-вал. А его друг продолжал:
- Да, помешательство…- он посмотрел на дом на той стороне улицы и неожиданно сказал: - И причем помеша-тельство не на первом или последнем этаже, а где-то посере-дине… Вот сколько этажей в этом доме?
- Девять, - после паузы ответил парень.
- Значит пятый этаж… помешательство на пятом эта-же.
- Лучше – среднем. Дома разные бывают…
- Согласен.
Какое-то время они сидели молча. Пока снова не заго-ворил парень в френче.
- Знаешь, иногда вечером я смотрю на еще горящие окна и думаю, что там, в этих квартирах, какие люди, какие проблемы? Что они делают? О чем плачут? Или кто-то также сидит и смотрит на моё окно… Утро. Тоже интересное время суток. Люблю встать рано, одеть спортивный костюмчик и пробежаться по мертвым улицам, уединяясь с природой и кирпичными ловушками, за окнами которых вершатся судь-бы, разыгрываются тысячи спектаклей страстей…
Его друг кинул сигарету в жерло бетонной мусорки и опустил веки.
Он представил себя на месте друга… Вот он открыва-ет дверь подъезда и выходит в просыпающийся мир города. С шага он переходит на бег. Простор центральной площади со старыми зданиями и новыми модерновыми постройками сме-няется неширокой улицей. Дома стоят плотно, один к одному, выставляя на показ темные витрины магазинов. Затем эта картинка редеет, застройка всё чаще образует разрывы, на де-сятки метров тянутся заборы предприятий, достроенных и нет. Новые стеклянные корпуса то там то тут теснят построй-ки промышленного корпуса. Однако постепенно снова попа-даются островки жилых кварталов, одноэтажный домики, а за их спинами многотажные собратья. И, наконец, перед ним от-крывается панорама обширного парка. Он останавливается у озерца, уставший, вспотевший. И смотрит на воду… словно это окно, за которым есть ответы.
Пиво выпито.
- Ну, брат, давай!
- Да завтра, брат!
Друзья обнимаются.
И расходятся в разных направлениях. К своим этажам и квартирам, и еще к чему-то, что ждет их на иллюзорном среднем этаже.
29 октября – 2 ноября 2004