Город безупречности хроники пяти дней

Входите через узкие ворота, ибо широки ворота
 и просторен путь, ведущий к уничтожению, и много
 тех, кто входит через них.
(Новый завет, Евангелие по Матвею).

Посвящается Шурику


Понедельник
(1)
- Ты где сейчас? Что собираешься делать? – спросил голос Тани из динамика моей “Нокии”.
Я прикрыл микрофон рукой и осмотрел салон машины. В темноте горели лишь дисплей магнитолы и кончик сигареты. Курил Артем, на его груди покоилась голова Вали. Слева от меня сидел Денис, жестами показывающий, что мой разговор пора прекращать и начинать бухать. Насколько я понял из его последующей жестикуляции – потом мы поедем куда-нибудь, сцепим малых и будет их… ну… любовью с ними заниматься.
Я понял, что сообщать о своем местонахождении, а тем более о планах, не стоит.
- Солнышко, я с другом в гараже. Да, да… В машине копаемся.
- Завтра позвонишь? – о-о этот робкий и приятный голосок. Я прикрыл глаза, и на какую-то долю секунды захотел послать всё и всех к черту, рвануть к моему маленькому сокровищу… Но… Но…
- Конечно. Всё, ложись спать. Спокойной ночи.
Я спрятал сотовый в карман, и тут же Артем прибавил громкости. Салон “ауди” заполнила песня “Районы-кварталы”.
- Когда ты нас познакомишь со своей Таней?
Отвечать Артему не хотелось.
- Ты не поймешь… - предпринял я хлипкую попытку что-то сказать и в тоже время не сказать ничего по существу вопроса. – Так лучше…
- Что мы уроды какие-то? – спросил, скалясь, Денис.
- Не больше чем я.
Денис отмахнулся. Его зализанную гелем голову занимали совсем другие вопросы.
- Уж ты-то пример аморального, - гоготнул Артем с места водителя. Валя толи проснулась, толи устала прислушиваться к биению чужого сердца, приняла горизонтальное положение, задев при этом висящего под потолком плюшевого пингвина. – И как она тебя терпит, если, конечно она вся такая чистая и светлая как ты говоришь?
И в самом деле, как?
Потому что с Таней я другой – погружаюсь в её вакуум, оставляя где-то далеко похоть, грубость, пьяный смех и даже сигаретный дым? При ней я не курю… С ней я другой.
Безупречна.
- Подкинь меня домой, - зевнула Валя. Голос у неё был хриплый и безразличный.
Краем глаза я увидел, как потирает руки Денис – он ждал этого долгих два часа, потому что чья-то девка в машине, когда ты выдвигаешься на движню ничем не отличается от поездки на отдых с родителями.
Серебристая “восьмидесятка” задам преодолела бровку и выползла на дворовую дорожку, где асфальт напоминал окаменевшую дюну. Может на этот раз обойдется без понтов? – подумал я, но ошибся – машина с визгом помчалась к повороту между двумя пятиэтажками, что бы секундой позже известить о своем существовании погрузившиеся в приятный свет фонарей улицы нашего города.
Как только Валя скрылась за дверьми своего дома, Денис выудил из-под седушки флакон “Цитадели”.
- Подожди хоть минутку, хрон, - улыбнулся Артем. – Малая сейчас в окна палить будет.
- Бля, давая быстрей… желудок требует спиртовых примочек!
- В натуре, - поддержал я Дёню. – Не только твоей колымаге требуется топливо.
- Булдыри ****ые… - не зло вздохнул наш Шумайхер и дал в педаль.
Стакан был один, граненый, практически раритетный.
Водка заполнила его полностью, и мы с Денисом осушили его за два подхода. Кружка мира. Закусили бутербродом с селедкой, который снарядила ему мамка в универ, и закурили.
Я порылся в карманах, желая найти пару денег, чтобы сообразить еще и на полтарашку пивасика, но наткнулся лишь на сложенный вдвое листок. Развернул. Там были рэп-куплеты, который сочиняет один мой друг. Я пробежал по строчкам глазами:

Недавно я стал усваивать
Что надо быть всегда готовым воевать
 Порой
Агрессией не брезговать
 Не позволять
Страху тобой овладевать
Критически момент распознать
 И
Атаковать!
С ног сваливать
И не давать вставать
Подонка в клочья рвать!

Не струсишь, победу будешь
 праздновать.

Цепляет. Молодец.
- Всегда быть готовым воевать, - сказал я вслух.
- Чё ты несешь там?
- Ничего…
Я сбил пепел в окно и, указывая двумя пальцами, между которыми дымился ментоловый “Ким”, вперед, провозгласил:
- Вперед! Наполним салон девичьим смехом!
- И стонами, - дополнил Денис.
Артем молча покатил нас к этим целям.

(2)
Пятьдесят километров в час подходящая скорость, чтобы рассмотреть идущих по аллее и в случае чего остановиться. Из динамиков со всех сторон пела Kelis, и мы с Денисом колбасились под музыку, отказавшись от использования в танце ног. Артем неожиданно указал на тройку девок, стоящую у лавочки.
- Шалавы. Пару тысяч или бутылка водки и до следующего светофора будут за десну закладывать твой член.
- Конченые, бля… Кати дальше, - отвернулся от окна Дёня.
- Тормози, - сказал я и полез за новой сигаретой, хотя курил несколько минут назад.
Машина остановилась прямо напротив троицы.
Денис что-то говорил о гусарском насморке, о километрах отсосанных членов, несколько раз в его выступлении звучало слово “впадло”.
Я присмотрелся к девушкам. Две представляли собой особ с не слишком стройными фигурами, облаченными в сочетание вязанных кофт и джинс. Удивляли и раскраски – на одной были ядовито-салотовые джинсы, на другой – выцветшей малиновой гаммы. Красоту лиц трудно было оценить из-за неровного и объемистого слоя косметики; окажись они после умывания Фрэдди Крюгером и Мерлин Мэнсоном, я бы не удивился.
Третья стояла намного поодаль в плане привлекательности. Шлюха hуper-sexual, повышенной сексуальности. Хоть и стояло бабье лето, её легкое платьице (вырез которого демонстрировал её внушительный бюст практически целиком) и куртка-ветровка не внушали ощущения защиты. С белыми волосами играл ветер. Она стояла и уже смотрела на нашу “ауди”, сигарета выжидающе застыла у рабочего органа, т.е. рта. Кончено, была вероятность, что Артем ошибся или кто-то пустил не тот слушок про этих кралей, они, может, и ведут беспорядочную половую жизнь, но отнюдь не за деньги и не оральными методами.
Я опустил окно.
Теперь на нас смотрели шесть пар глаз. Странный взгляд у таких как они – помятый, обвиняющий, возмущенный, наглый, интересующийся… неповторимая палитра из самоуверенности и обреченности.
Я кивком пригласил беленькую в машину.
Она приоткрыла дверцу и застыла.
- Сколько? – спросил я, уже двигаясь налево, освобождая “даме” место рядом.
- Пять тысяч, - ответила она и облизала потрескавшиеся губы.
Вблизи иллюзия сексуальности практически распадалась на атомы – мешки под глазами, грязными пятна на платье, ниточки вен на груди…
- Садись.
В зеркальце голова Дениса недоуменно закачалась.
- Сначала деньги.
- Садись, - повторил я.
И она почему-то села. Я понял, что расплачусь с ней, хоть и не собирался этого делать.
…На встречу медленно плыли рекламные щиты и тополя по правую сторону. У минетчицы были ухоженные руки. Это я заметил, когда она копалась в моей ширинке. После этого я откинул голову и принялся смотреть вперед. Перехватил взгляд Дениса в зеркале, на этот раз он просто смотрел на меня, потом улыбнулся и, не оборачиваясь, передал мне сигарету. Голова девушки то вздымалась, то опускалась. Я курил, не удосуживаясь сбрасывать пепел в окно. Серый цилиндрик упал на белый водопад волос и чешуйками брызнул шлюхе на спину.
- Всё глотай… всё, - тяжело дыша, сказал я через две минуты.
Горел красный свет. Слева из “москвича” на нас пялились две близняшки лет тринадцати. Голова второй сестры выглядывала из-за плеча первой – два совершенно идентичных личика… они мне казались двухголовым мутантом.
- Артем, дай пять штук, - я похлопал его по плечу.
Минетчица тихо сидела, сложив руки на коленях.
- Какие деньги, в ****у… - влез Денис.
Я оборвал его:
- Дайте мне кто-нибудь, пожалуйста, пять тысяч…
Артем передал мне пять тысячных бумажек, которые я передал шлюхе. Через секунду от неё остался лишь аромат дешевеньких духов.
В радио эфире пели O-Zone. Ох и не люблю же я этих смазливые педераские рожи, что уже становиться не важна сама музыка и динамика…
- Переключи, - попросил я.
На частоте 103,8 FM гостила с новой песней Anastasia. Вот это – “добро”!
У нас еще оставалась водка и немного пива (Дёня купил). Мы допили оба спиртных напитка и закусили чипсами “Онега”.
- Теперь, Дёня, по твоим планам, - сказал я.
- Плюс-минус приличные девочки с наклонностями нимфоманок, тихий барчик, коньяк, непринужденная беседа о сексе и боге, а дальше как фишка ляжет… - был ответ Дениса.
- Бензина нет почти… - сообщил Артем.
- У меня на карточке есть, поехали - заправим. Планы на ночь Дениса мне нравятся… - я достал сигарету и посмотрел на часы.
23:59.

Вторник
(3)
Наступила ночь, а с ней вторник. Хотя для нас оставался до сих пор понедельник. Вторник наступит где-то к обеду, когда я разлеплю глаза, доползу до кухни и осушу полтораху “Фроста”, выкурю через силу сигарету.
Но до обеда далеко.
Здесь и сейчас – звездная ночь, и мы в ней.
Впрочем, я не вижу сейчас созвездий, выложенных на черном покрывале неба бусинками далеких светил. Надо мной потолок небольшого бара и гроздья ламп, освещающих это помещение. Несколько столиков, стойка бара, разливное пиво, водка и прочее спиртное, сигареты, небольшой выбор холодной закуски, а из горячей только пельмени. За барьером стойки сонного вида женщина. Наш заказ она выполнила и теперь уткнулась носом в черно-белый экран старенького телевизора.
С нами за столиком ютились две девушки… хвала болтливому Денису. Не знаю насколько они были приличны и сколь развиты в них были повадки нимфоманок, но одеты они были стильно, вели себя культурно, но не замкнуто (а кто гуляющий октябрьской ночью ведет себя замкнуто? Надо подумать на досуге…) Сидящая рядом со мной напоминала мне молодую Патрицию Каас. Так и буду её величать далее. Вторую девушку с огненными волосами окружили своим вниманием Денис и Артем. Они как будто отделились от нас в свой маленький круг интересов.
Патриция вела себя очень оживленно. Много говорила, рассуждала, задавая темы и обрушивая на меня потоки слов, прерывая это занятие, чтобы отпить пива и съесть фисташку. Пока мне не надоело слушать, я решил сыграть в немую игру: сколько времени мне не придется задействовать в работе свои голосовые связки, если только иногда кивать или качать головой с умным видом и слушать?
- Ты знаешь почему с мужчинами так трудно вести первую беседу, ну, я имею в виду сразу после знакомства?
Я сдержанно кивнул, мол, продолжай, я согласен с серьезностью выбранной темы.
- Я не про тебя говорю… ты… ну, видно, что немного занят своей жизнью, у тебя наверняка есть девушка, и в этом случае – ты приятный собеседник… но большинство, знакомящиеся с девушкой на улице, приглашающие их в кабак и пытающиеся вести беседу, основанную на первичном знакомстве, очень сложны как собеседники. Я не слишком быстро говорю? Ты понимаешь меня?
Я кивнул и отпил коньяка из рюмки.
- Мужчины просто не рассматривают девушку, еще вроде бы не знакомую, но уже обретшую имя, как собеседницу. Они стараются переступить этот нудный этап, видя в новой знакомой лишь потенциального полового партнера, привлекательное тело… Мужчины… - она вздохнула и заморгала.
Я подумал, что она сейчас расплачется, как одна моя знакомая, которая на одном из сабантуев неожиданно разрыдалась со словами: “Мужчины, вам только одно надо – секс, сволочи! самцы!” На всякий случай я слегка кивнул.
- Ведь настоящая, полноценная беседа возможна только при одном желании – обе стороны должны быть заинтересованы только духовным аспектом собеседника.
Она замолчала, выбирая новую тему для своих филологических излияний. Я подумал и решил, что кивать сейчас неуместно. Молчать мне надоело, но это и забавляло – так и хотелось рассмеяться.
- Веришь в верность?
Я покачал головой.
- Верность ведь можно рассматривать в разных плоскостях: физическая, духовная…
Кивок.
- А я в институте доклад по этому поводу написала…
Кивок.
- Только когда…
Кивок.
Она заподозрила что-то неладное в моих кивках невпопад и замолчала. Я прыснул хохотом.
- Извини, просто…
Не закончив оправдания, достал сигарету и закурил. Сейчас в барах, дискотеках и ресторанах курить можно только на улицах или в специально оборудованных курилках. До сих пор не могу понять: хорошо это или плохо? С одной стороны – меньше куришь, меньше убьет; с другой – что-то теряется неуловимое в застолье…
В голове шумело от выпитого. Я курил, пряча сигарету под стол. Тучная барменша пока оставалась в неведении моего нарушения.
Я слышал как Денис уже предлагает подруге Патриции ехать завтра на озеро, та говорит, что холодно вроде, Денис возмущается, что в этом особая романтика – костерчик, шашлычки, ночное озеро, да же снег был бы с самый раз…
- Ты веришь в бога? – спросила забывшая про мои издевательские кивки девушка.
Выражение лица было серьезным, подкрашенным проступившей бледностью.
- Нет, - сказал я. – Для меня есть какая-то сущность, высшая сила, существование которой я допускаю… я верю в Бога во мне, в моей голове. Но это нечто абстрактное…
- Бог только один, - с фанатизмом отчеканила Патриция. Во дела – не думал, что она повернута на религии. Денис как в воду глядел, предсказывая разговоры о сексе и боге. – Это – Иисус…
Я решил проявить эрудицию и издевку.
- Иисус Навин? – переспросил я с умным видом.
- Иисус Навин был слугой и сподвижником Моисея согласно библейской мифологии, а я говорю о Иисусе Христе, богочеловеке. А в ад или рай веришь?
- Тоже нет. В переселение души еще может быть…
- А зря. Ад и рай существуют. Я видела их во сне. Я верю! После смерти мы все предстанем перед весами грехов, в одну чашу будут подобно камешкам класть наши хорошие деяния, в другую – плохие. У кого плохие поступки перевесят – попадут в ад…
Я посмотрел в окно, желая убедится, что город еще не уничтожен огнем с неба, как Содом и Гоморра. Хотел пошутить по этому поводу, - даже уже приоткрыл рот – но передумал. Смешно не было.
Кто-то другой клялся бы мне в существовании Аллаха. Кто-то Будды. Хотя про буддизм я бы послушал с большим удовольствием, особенно мне нравилась легенда рождения: как и боги других религий, Будда не мог появиться на земле, подобно другим людям. Мать Сиддхархи - жена правителя шакьев Майя - увидела однажды во сне, что к ней в бок вошел белый слон. Через положенное время она родила младенца, покинувшего ее тело также необычным путем - через подмышку...
- Ты крещенный?
- Да.
Она протянула руку, взялась за звенья серебряной цепочки виднеющейся из-под майки, и вытянула её.
- А почему крестик не носишь?
- Он у меня слишком большой…
- Я говорю про крестик, который осветили при твоем крещении.
- Где-то дома валяется. Сто лет его не видел.
- Ты его обязательно найди и носи на шее. Тогда всё в жизни у тебя наладится…
С меня было достаточно этого христианского внушения, я встал и подошел к Артему.
- Дай ключи, я в машине посижу.
Он без вопросов протянул мне ключи.
Пропустив вперед пьяного обладателя проплешины и дорогого пальто, я вышел на улицу и вдохнул прохладный воздух. Пахло сухими листьями.
Я сел в машину и тихо включил музыку.
У здания рядом со стоянкой на крыльце курили люди – это была дискотека. Я наблюдал за парнем в клетчатой рубашке и девушкой в красивом вечернем платье, совсем не подходящем для такого заведения. Парень держал девушку за локоть, а она периодически пыталась вырваться. Их рты открывались, выплевывая в воздух неслышимые мной слова. Парень что-то сказал (крикнул), отпустил руку девушки и, развернувшись, зашагал в глубь дворов. Она догнала его, повисла на шее, что-то шептала. Потом они начали целоваться. Я отвернулся.
Чувствовал я себя очень одиноко.
Я не хотел быть один этой ночью.
Только немного тепла, немного внимания.
Я хотел держать теплую ладонь и чувствовать как её пальчики гладят мою кожу.
Я хотел любви, которой не существует.
Признаний, которые не стоят и медяка.
Поцелуев, которые теряют вкус через минуту.
Я достал сотовый и начал рыться в телефонной книжке. Таня. Кончено, нет – уже очень поздно. Оля+Мариа – уехали в Кобрин. Тоня… нет, к этой дуре я больше не нагой. Катя. Лена. Лиля. Я бежал глазами по именам, некоторые не вызывали ассоциаций, некоторые были просто чьими-то девушками или подругами, с некоторыми я уже даже не здоровался.
Но весь этот цирк с просмотром номеров был иллюзией, в самом начале я знал, кому буду звонить. Ире. Моя девушка. Как и Таня. Две очень не похожие друг на друга души, но связанные моим присутствием в их жизни.
С Ирой я был таким, каким меня видела эта ночь.
- Да? – сказал раздраженный голос.
- Приветик. Спишь?
- Толик, ты на часы смотришь?
- Извини, думал вдруг перед телеком валяешься…
- Опять пьешь?
- Немного.
- Ладно. Заезжай.
Нет… просто секс мне сейчас не нужен.
- Не могу. Артем пьяный… - соврал я. – А ты его знаешь, он за руль не сядет, когда сотку хлопнет.
- И что ты мне предлагаешь?
- Бери такси и подъезжай. Мы в барчеле возле площади.
- Я буду спать.
- Ладненько. Спи.
- Пока.
- Пока.
Играла песня “Солдат” группы 5’nizza.
Да, я тоже солдат.
В этой странной войне за любовь.
Я опустил седушку и заснул.

(4)
Я открыл глаза и сразу же закрыл. Был день и ярко светило солнце через лобовое стекло.
Начал осматриваться. Слева, на месте водителя, никого не было. Сзади, обнявшись, спали Денис и девушка с огненными волосами. Её пушистая кофточка на замке была расстегнута, виднелся розовой лифчик.
Денис приоткрыл один глаз и поинтересовался есть ли курить. Курево после тщательных поисков я всё-таки нашел – помятая пачка “Ротманса” на коврике под моими ногами.
В окно кто-то постучал. Я дернулся от неожиданности. Там давила лыбу рожа Артема, крутя передо мной полторачкой газировки. Дыня.
- Давай, бо сдохну… - я отлепил от неба язык.
- Двадцать баксов, - издевался за окном Артем.
Я опустил стекло.
- Выйду сейчас и в жопу тебе засуну эту бутылку, - сказал изображая злость я. – Нет, сначала выпью, а потом засуну…
Я пил лимонад и курил. Мы стояли во дворике возле дома Аретма. Как мы сюда ехали, я не помнил.
Только ивы стояли еще в зеленовато-желтой шевелюре, другие деревья либо едва удерживали пожухшую листву, либо стояли голыми, как девушки из “Плэй Боя”.
- Где вторая? – спросил я.
- Кто? - Денис стоял рядом и смотрел на девушку в белых обтягивающих штанах, играющую с пикинесом. Его любовь к противоположному полу, облаченному в белую шмотку, была известна всем.
- Подружка этой, которая в машине…
- А-а-а… эта-а… - задумчиво сказал Артем, любуясь ягодицами хозяйки собачки.
И замолчал.
Я толкнул его в бок, показывая на бабульку в белой курточке у ларька.
- Во, Артем, нашел тебе бабу… и курточка белая имеется!
- Смейся-смейся…
- Ну, так что с той?
- Деня её послал… достала всех… подсела когда ты ушел поближе к нам и давай о боге впрягать… какие-то суммы грехов, передающиеся по родовому древу… второе пришествие Христа…
- Понятно…
- Сказала, что в тебе много тьмы.
- Ясно.
Я докурил и кинул бычок в мусорку.
- Да не переживай ты, антихрист!
Артем хлопнул меня по плечу, смеясь. Я посмотрел на него. Не знаю, что он увидел в моих глазах, но с лица сошла даже улыбка.
- Можно я у тебя побреюсь, приведу себя в порядок? Хочу к Тане заехать, провести с ней день.
- Конечно… Мамка дома, иди, ничего она не скажет.
Я побрел к подъезду. Глянул на машину, там целовался с подругой Патриции Денис…
Бритву я ношу с собой по возможности – никогда ведь не знаешь, сколько времени проведешь вне дома. Я намылил лицо и поднес лезвие к лицу.
- Толя, может тебе пену дать. У Артема тут столько этого добра?
- Спасибо, Светлана Николаевна, не надо… - поблагодарил я маму Артема.
Я брился и с тоской вспоминал проводы Артема. Это было последний раз, когда мы собирались шумной компанией у него на квартире. Я, Артем, Денис, Семен (сейчас у него сессия и видим мы его редко), девушки, родственники и родители будущего военнослужащего. Мы пили коньяк “Наполеон”, водку, виски, шампанское и не пьянели. Всё по-юношески ярко, весело, искренне…
Куда всё исчезло? Эти эмоции – наивные, но наполняющие тебя радостью и предвкушением? Девичьи глаза, которые с обожание смотрят на тебя, а не ищут ответы? Игры в жизнь, в которые мы играли, зная, что они будут вызывать потом лишь улыбку, а новые забавы будут страшней и пахнуть перегаром? Смех… юношеские влюбленности… маленькие нарушения табу… вечное лето и детство… беззаботность…
Осталась только дружба…
Где это всё? ГДЕ?!
Я умылся и воспользовался чуть-чуть одеколоном Дениса, запихнул в рот сразу пять подушечек “Орбита” и причесался.
Я еду к Тане, к странному напоминанию о чистоте и свете, отголоске былого тепла, но всё-таки это не прошлое, а аномальная, мутировавшая пылинка настоящего, которую мне удалось словить в ладонь.
Я еду к моему солнышку…

(5)
Три желтые розы. Подстать её золотистым волосам.
Три желтые розы. Я люблю дарить ей цветы.
Три желтые розы. Она самый прекрасный цветок и я обязан её оберегать от окружающего мира.
Таня.
Я целую её едва переступив порог, и она отвечает мне, прижимаясь всем телом, каждой клеткой. Её язычок скользит по моей щеке, осторожно, словно она целует пламя зажигалки.
- Как ты? – спрашиваю я.
- Люблю тебя… скучала… - шепчет она.
Я закрываю глаза, возводя дамбы для непрошеных слез.
Её что-то беспокоит, мне кажется, что я вижу полоски от давно высохших слез и отступившую бледность.
- Что случилось?
- Ничего… это все подростки…
Я начинаю злится.
- Какие подростки?!
- А-а… - отмахивается она и целует меня в подбородок. – Звонили в двери и кричали какую-то ерунду. Забудь…
Она целует меня в губы, не давая задать новые вопросы, увлекает в спальню…
Мы никогда не занимались с ней любовью. Она чиста.
- Я хочу тебя… - говорит она смущенно. – Будь у меня первым.
Эти слова она повторяет часто, и они превратились скорей в атрибутику таких вечеров, когда мы просто ласкаем друга – тринадцатилетние отношения.
Будь первым…
Мне страшно. Разрушить иллюзию, осквернить свет, быть первым проводником на улицы этого города, гнилая пасть которого питается потерянной девственностью как обжора шоколадом.
Я ничего не отвечаю Тане.
Когда-нибудь это произойдет. Но не сегодня…
Как всё знакомо…
Мы сидим на кухне и пьем чай. Она рассказывает как провела эти дни: институт, деревня, квартира… Она красиво рисует и просвещает этому практически все свободное время.
В основном она рисует цветы…
В дверь позвонили. Таня как-то напряглась и насторожилась.
- Опять они… Толик, не ходи… - попросила она.
- Посиди здесь, - как можно спокойней сказал я.
Она живет одна в однокомнатной квартирке, из родственников жива только бабушка. Есть какая-то тетя в Краснодаре, но это потерянная веревочке в семейной пряже…
Я проследовал в маленькую прихожую и остановился перед дверным глазком. Через линзу мне были видны довольные лица пятнадцати-шестнадцатилетних пацанчиков. Пять или шесть человек. Приняв мои шаги за танины, принялись скандировать:
- ЦЕЛКА! ЦЕЛКА! ВЫХОДИ! ЧЛЕН МУЖСКОЙ ТЫ ПОСОСИ!
Тот, что стоял ближе всех, в вязанной красной шапочке, дирижировал импровизированным оркестром, размахивая руками и ехидно улыбаясь в глазок, думая что на него смотрят испуганные глаза моего сокровища.
- ЦЕЛКА! ЦЕЛКА! ТАНЯ – ЦЕЛКА!
Я не контролировал себя. Что-то странное творилось в моей голове, полностью заполняющейся яростью. Я убью их, просто изобью в кровь… И не важно – дети ли это таниных соседей или просто дворовая мразь, видящее в ангеле только смешные крылья, а не знамение…
- Толик… - голос Тани.
Я лишь вытянул левую руку, останавливая её жестом. Мое лицо окаменело. Не отрываясь от глазка, я осторожно открыл замок.
Убью, бля, твари… убью…
Я нажал на ручку и со всей силы толкнул дверь от себя. Парень в красной шапочке отлетел к перилам и ударился в них спиной. Не давая им опомнится я ударил со всей силы в лицо ближайшего подростка. Мой кулак пронзила боль, но её я не заметил. Хрустнул нос и пидрила завалил к стене, скуля и кровоточа обеими ноздрями. Я ударил его с ноги в голову, но стопа лишь чиркнула по скуле – какой-то отчаянный бросился на меня и вцепился в шею руками. Было больно, будто всю щитовидную железу пытаются вырвать клещами. Я несколько раз зарядил – не сильно, не позволяло расстояние – ему в ухо. Он лишь мотал головой, морщился, но не ослаблял хватки. Я начал задыхаться. Новые приступы злости затмили всё вокруг.
- Ну, гнида… ****ь…
Я схватил его за шевелюру и дернул, он вскрикнул, но еще скреб пальцами по моему горлу. Тогда я дернул изо всех сил. В руке остался клок волос. Дышать стало легче. Я толкнул парня к стене на шелушащуюся краску и принялся наносить беспорядочные удары. В лицо, по почкам, в живот, в пах… а когда он упал – бил лишь ногами.
- Тебе ****ец… - подал голос дирижер в шапке.
Он поднялся с пола, держась за позвоночник.
Тогда я принялся избивать его. Удар. Еще удар. Глядя как лицо превращается в хлюпающую кровью и соплями маску.
Один убежал вниз. Это я помнил, как небольшой фрагмент в памяти. Исчезновение еще одного или двух я припомнить не мог. Поэтому просто пошел вверх по лестнице. И не ошибся.
На последнем этаже прятался парень в адидасовсвком костюме. Он не был столь храбр как “красная шапочка”.
Увидев меня он начал звонить в какую-то квартиру.
Я не знаю: побоялись ли живущие там открыть дверь или никого не было дома, но я без помех приблизился к пацану, взял его за грудки:
- Боль-ше… - по слогам цедил я ему в лицо. – Ни-ког-да вас здесь что б не ви-дел. Од-на по-доб-ная вы-ход-ка, най-ду и пор-ву… по-нял?
Он закивал.
Я стукнул его несильно затылков в стену между дверьми и отпустил. Он сполз на корточки и опустил голову.
Внизу меня ждала перепуганная, заплаканная Таня, соседи, перемазанные кровью лица подростков и менты…
Я дико улыбнулся этой картине с верхнего пролета. Достал сигарету, подкурил от одноразового “бига” и сел на корточки. Фильтр лип к перепачканным кровью пальцам.
Докурить мне не дали.

(6)
Потом были наручники. Ментовские рожи. Скорая у подъезда. Ругань. Крики. Угрозы.
Я успел сказать Тане номер Артема и попросил объяснить ситуацию. Она плакала и кивала.
Воронок. Опорка. Клетка. Вопросы.
Снова воронок, РОВД, следователь и камера с рядами скамеек вдоль стен.
Я прилег и начал думать… о Тане, об Ире… о себе…
Мне было стыдно за боль причиняемую им, да, именно, ИМ… Ведь и Ира страдала, говорила мне о своих слезах, признавалась в любви, не сдавалась видя мое безразличие, пока я не решил попробовать… Я давно уже не слышал от неё ласковых слов, только что-то чувствовал призрачное, когда её губы касались моей шеи. Но и она страдала…
Как и я.
Но моя боль и тоска нечто абстрактное, коктейль из сотен причин, слов, лиц, отражений.
Кто я?
Кто они все проходящие через мою жизнь?
Доказывать что-то и кому-то уже бесполезно, я просто стал ТАКИМ. И живу, в ожидании следующей метаморфозы…
…Меня вывели из камеры.
Я увидел Артема, он разговаривал с кем-то. Каким-то кабинетчиком. Потом кивнул мне, мол, пошли.
Мы вышли на улицу, он дал мне закурить.
- Спасибо что вытащил…
- Заяву малые не кинут. Не должны…
- Таня звонила?
- Да, - он помедлил и добавил. – Ты не зря её прятал от нас…
- Понимаешь?
Он грустно кивнул.
Мы сели в машину и поехали.

Среда
(7)
 С утра я позавтракал омлетом и чаем, оставленным мамой. Все были на работе.
На стене кухни висел листик формата А1, разлинеенный под календарь на этот месяц. Крестиком были зачеркнуты числа, когда отец приходил пьяный. Его вела мамка. Я с трудом отыскал нетронутые крестом цифры.
Был третий день моего недельного отпуска.
Я вышел на лоджию с трубкой радиотелефона, самокруткой (у меня когда-то была трубка, подарок Вити, но она не выдержала усиленной эксплуатации, зато остался табак) и коробком спичек.

Я с тобой
Мы ветра, двери, пропасти
Я с тобой
Нас не спасти с тобой
Прости
Я с тобой
После нежной жестокости
Я с тобой…

- доносилось из спаренной лоджии от соседей.
Я набрал номер Тани.
- Да?
- Привет, солнышко.
- Толик, как ты? Я очень волновалась. Я позвонила, как ты говорил…
- Всё хорошо. Артем всё уладил. Я дома.
- У тебя хороший друг.
- Я знаю.
- Ты…
Я выпустил в воздух сизое колечко, которое сразу разорвал и растворил ветер.
- Говори, Танюша, что ты хотела сказать?
- Ты был так жесток…
ЦЕЛКА! ЦЕЛКА! ВЫХОДИ… забарабанили в голове слова ублюдков. Я был жесток… Боже. Может слишком милосерден? В этом городе слова только ранят, но не решают проблем. Здесь приходиться сражаться, пробивать себе пути к уважению и пониманию кулаками… Наказывать и поощрять.
- Никто не будет оскорблять тебя.
- Но так нельзя…
- Прости. Я постараюсь больше не расстраивать тебя…
- Ты меня любишь?
 - Я вас обожаю, девушка, и собираюсь увековечить ваш образ в платиновом монументе.
- Почему ты всегда отшучиваешься, когда я спрашиваю о любви?
На улице дворник трамбовал сухие листья в ведро лопатой.
- Я очень тебя люблю, больше, чем ты можешь себе представить… И…
Я хотел сказать, что недостоин её, но слова застряли в горле.
- Что, Толик?
- И буду любить всегда.
- Я тебя тоже…
Враньё, подумал я, Любовь не вечна. Ничто не вечно. Но это чувство особенно. Даже если запихнуть вечность в понятие жизнь, то и там она не займет даже часть этого отрезка. Черт… даже память не вечна.
Что это со мной? Почему я ищу во всем негатив.
Есть чувство, будь то любовь или просто влечение, окунайся в него и плыви. Не оборачивайся назад, не присматривайся к абрисам предметов за стеной тумана впереди. Просто плыви…
И улыбайся.
- Толик, ты улыбаешься?
- Да ты у меня прорицательница…
- Кому ты улыбаешься?
- Тебе… Вечером, я приезду.
- Не сегодня. Звонила бабушка…
- Понимаю.
- Ты обижаешься?
Меня вдруг охватила злоба на себя и её за этот бутафорский разговор, разбитый на кубики слов. Меня воротило от необходимости участвовать в этом мелодраматическом действе, больше похожем на диалог из романов в тонких переплетах для домохозяек. Бутафория. Но с моей стороны. А не с её.
Я глубоко вздохнул. Упокоился.
- На что мне обижаться, солнышко?
- Я не знаю. Мне кажется…
- Что?
- Что я что-то делаю не так.
- Ты действительно многое делаешь не так и… поэтому ты лучше и выше других. Поэтому я люблю тебя. Не пытайся кого-то копировать или кому-то подражать. Будь собой.
Мы некоторое время молчали.
- Я ведь совсем тебя не знаю, - сказала она.
Я не нашелся с ответом.
- Я позвоню, когда приеду.
- Обязательно, солнышко.
Я положил трубку на подоконник и посмотрел на небо. Высокое, бесконечное, надменное.
Куда делся тот парень, идущий к чувствам без сомнений, боящийся любви, но стремящийся к ней, без вопросов, без предрассудков, пытающийся объясниться, признаться, бороться за каждый поцелуй, нежно и неуверенно хранивший каждые отношения? Жадный до романтики? Верящий в верность? Куда делся я другой? Откуда взялся я сегодняшний? На каком из отрезков жизни произошла со мной эта метаморфоза? Откуда взялось это безразличие, приправленное отставками от прошлых идеалов?
Я подкурил новую самокрутку и набрал номер Иры.
- Привет, Толик, - сказала она.
- Приветик. Что с голосом? Не выспалась?
- Голова болит.
- Бедная ты моя…
- Чем занимался эти дни?
- Пил, дрался, спал с проститутками…
- Понравилось?
- Не говори так, ты же знаешь, что я шучу!
- Не уверена…
- Ладно. Проехали.
Беседа по телефону и с глазу на глаз – разные вещи. Особенно у нас с Ирой.
Я каждый раз удивлялся той непринужденности и открытости в беседе с Ирой. Куда-то девалась, пряталась и затаивалась моя скупость на слова когда я был с ней тет-а-тет, молчание, которым я привык укрываться с головой как защитным брезентом, не ища случая в бессмысленных беседах, а ожидая его. Мне хорошо с Ирой, я изучил её тело, пытался изучить её душу… Я попытался сравнить Таню с Ирой. Но это сравнение было не справедливым. Сравнение всегда несправедливо.
- Я хочу тебя, - выдохнула она в динамик.
Я сжал зубы до боли. Она молодец, я бы не смог сказать ей такое будь я трезвым, хотя тоже хотел её, безумно, одержимо. Но говорить труднее. Это словно шаг назад, признание поражение. Глупо. Но я таков. Аминь.
- Я приеду. Прими душ.
- Примем вместе.
- Хорошо…
Пройдя в зал, я сел на кровать. Надо одеваться и ехать, но я почему-то просто сидел и сидел, сложил руки лодочкой и всматриваясь в узор ковра. Напевая под нос песенку “Пятницы”: “В холодных окнах рождается рассвет. В другие окна назад дороги нет…”
Потом поднял голову.
Я сидел напротив зеркала. Разглядывая своё грубоватое лицо, пытался понять, нравится ли оно противоположному полу. Меня не волновала в этом момент ни градация вкусов и красоты, не было у меня и определенного эталона, в сравнении с которым мозг мог получить хоть какой-то внятный ответ. Я отстраненно смотрел на своего двойника, механически поднося сигарету ко рту. Моя внешность не была отталкивающей, но и не являлась сосредоточием женских взглядов, как притягивают их к себе миловидные мордашки, этакие золотые мальчики. Мне всегда приходилось что-то прилагать к своей внешности – остроумие, начитанность, ненавязчивый юмор… Иногда хотелось поменять свое волевое лицо на женоподобную внешность а-ля Хулио Иглесиас или Леонардо ди Каприо, что бы окунуться в эту картинку – течение отливающее всеми цветами радуги, в котором отражаются влюбленные девичьи взгляды, перламутровые глаза совсем незнакомых тебе девушек, для которых твоя лощеная внешность уже несколько шагов вперед, которые они одолевают за одну секунду, минуя фазу “знакомства - общения - зачаточной симпатии – интереса”, а впереди… ночь, которая может перерасти в нечто большее или остаться просто ночью.
В какой-то момент я сообразил, что уже не вижу своего отражения, только сигаретный дым, складывающийся в причудливую паутину. Отключил телефон, сотовый. Достал из бара бутылку водки.
Завтра будет новый день, а сегодня я буду пить.
Прости, Ира…

Четверг
(8)
Я ехал на такси к Ире, пытаясь объять взглядом город, разобраться в его противоречиях, уловить в нем перемены.
Город не изменился, так мне казалась; он словно отделил от себя меня, заключив в вакууме такси, предлагая только наблюдать. Как будто он не спешил подключать вас к питающей жизнь города артерии. Это как цветная картинка в экране бокового стекла, даже звуки по-своему приглушенные и размытые.
Так бывало и раньше, когда я уезжал из города на недельку-другую, но теперь… Я улыбнулся, провожая взглядом группу девушек, которые усиленно рассылали воздушные поцелуи прожавшим мимо машинам…
Генри Миллер в своем произведении “Тропик рака” сравнил Париж с девкой: “Париж – как девка. Издалека она восхитительна и вам хочется скорей заключить её в объятия. По подойдя поближе вы чувствуете лишь опустошенность и отвращение к самому себе. Вы понимаете, что вас обманули” С чем сравнить мой город? Трудно сказать. Быть может, с дворовым товарищем, вместе с которым ты рос, взрослел, и который со временем отдалялся и приближался одновременно. Город может быть не предсказуем. Иногда ты счастлив в его дружеских объятиях, иногда он смотрит на тебя с пугающим прищуром. Наверное, так и в любом другом небольшом городе.
Наступала эра домофонов, но в подъезде, где жила Ира, красовалась лишь старая деревянная дверь, расписанная маркером. Табличка гласила: “Кв. 1-20”. Мне в тринадцатую.
Она открыла дверь не сразу. Звонок издавал противные трели, а я словно под гипнозом смотрел на свой палец на кнопке.
Всё-таки дверь приоткрылась.
- Что тебе? – спросила она.
- Может впустишь?
- Это нормально, да?
Я стоял и молчал.
Она отошла в сторону и впустила меня. Мы стали напротив друг друга в прихожей.
- Я вчера.. так получилось… дела… - зря я не придумал что-то правдоподобное заранее.
- Не ври! – вдруг закричала она и попыталась ударить меня по лицу.
Я перехватил её руку, дико всматриваясь в это незнакомое лицо, искаженное болью и злобой.
- Извини, Ира, извини.
- Не извиняйся! Ты всегда жил только для себя!
- Не надо…
- Не затыкай мне рот, ****ь, эгоист ***в! Не затыкай… У тебя есть другие, я знаю! Мне больно, но я мерилась с этим! Но твое безразличие!
- Прости…
Он попыталась ударить меня снова, теперь ногой в пах. Я опять заблокировал удар, и влепил ей пощечину.
Она застыла как восковая фигура.
- Пошел на ***… - бесцветно произнесли её губы.
Мне захотелось снова ударить её, но я… просто вышел, закрыв за собой дверь.
Я не испытал чувства, которое ожидал испытать: тайного торжества, вызванной ревностью Иры. Синонимом этой ревности я желал увидеть любовь. Но не смог.
Где-то далеко играли невидимые барабаны. Бам-бам-бам! Огромная мембрана содрогалась под ударами великана, стоящего над нашим миром, и эти звуки сливались в протяжное эхо, переплетаясь с песней. Женский голос пел о чем-то так, что казалось поет сам ветер.
Впрочем, это и был ветер.
Я шел словно пьяный, глядя перед собой невидящими глазами. Тупая злость колотилась внутри, пытаясь выплеснуться наружу, вспоров изнутри пульсирующие вены. Злость, непонимание, полубредовое состояние в противовес спокойствию.
Я остановился.
Знала ли эта, сучка, какой ценой дались мне эти минуты? Что её волновало тогда? Достоинство? Я?
- Всё кончено, - сказал я пустой витрине.
Зажигалка несколько раз чиркнула в холостую, зажглась.
- А ведь как это не назови: любовью или привязанностью… ты была мне не безразлична.

(9)
После пятой рюмки навалилось терпкое чувство нелюдимости, замкнутости и одиночества. Кроме этих слов я не мог подобрать ничего… Да и они были по своему лживы. Теперь признания Тане и извинения Ире выглядели скорей исключением из правил. Там был не я! Я не такой!
Артем и Витя играли на втором этаже в бильярд.
- Что-то не так? – прошептала мне на ухо Юля, девушка с которой я познакомился час назад на этой дискотеке.
 - Всё нормально, - ответил я, всё еще наблюдая за собой со стороны. Я отчетливо видел напряженное лицо, собственные глаза, блестящие и отстраненные. Я не такой, повторил я, вспоминая о Тане. Это не моё…я не смогу играть вечно роль проводника, мне надо что бы вели меня. И я не буду подстраиваться…
- А ты не разговорчивый!
 - Какой есть, - я посмотрел на Юлю. Прядь волос спадала на лоб, закрывая зеленый зрачок девушки, второй же с вызовом смотрел на меня. Она не ждала моих слов, это были последние секунды умирающего непонимания. Если угодно, даже – фата-моргана, принявшая контуры романтики. Молчаливый взгляд.
Я улыбнулся: лицо девушки не таило загадок. И это было хорошо. То что надо!
- Веди меня, - сказал я, не удивляясь этим словам.
- Едем к тебе!
Два дня у меня никого не будет. Это я смутно помнил из звонка матери.
Мы встали. И только теперь, глядя в глаза девушки, полные жизни и желания, я почувствовал, что город понимает мои желания.

Пятница
(10)
- Хватит спать! Толик!
Я приоткрыл глаза, усилено пытаясь понять кому принадлежит этот голос. Девушке из сна? Сестре? Микки Маусу?
В комнате никого не было, но тут же в проеме двери возникла голова Юли. Волосы тщательно уложены назад и собраны в пучок. На глазах темные тени, розовые напомаженные губки.
- Я же говорила, что надо быть дома к десяти. Мне пора.
- А я думал это Микки Маус, - зевнул я.
- Что?
- Ничего, солнышко…
Я никого так не называл раньше. Только Таню.
Я сел на край кровати, массируя лицо. Юля опять исчезла на кухне. Вряд ли она готовила мне чай и бутерброды, скорее наносит последние штрихи красоты перед круглым кухонным зеркалом. Она была нежной и целеустремленной в постели, им было хорошо… Что теперь?
- Тебя провести? – крикнул я в коридор.
 - Не надо. Земля сделает лишний оборот вокруг своей оси пока ты раскачаешься, - Юля уже стояла в коридоре, подбоченившись.
Я натянул спортивные штаны и футболку. Юля сидела на корточках, обутая, и смотрела на меня. Она была красива в этом ореоле молчания, наверное, в такие минуты она нравилась мне больше, чем разговорчивая вчера. В глазах блестела тень того вызова, который я видел в зрачках девушки сидя за столом банкетки. Девушка с которой я провел ночь… но одновременно, очень и очень далекая, похожая на выжидающую пантеру, и каждая секунда без слов уже начинает превращаться в пытку…
- Позвонишь? – спросила она.
- Не знаю, - честно ответил я.
Я подошел и поцеловал ей в шею.
Она освободилась из объятий, коснулась рукой моей щеки и упорхнула на лестничную площадку со словами “захочешь наберешь…”. На столе остался листочек и её номером.
Я несколько секунд стоял молча под гипнозом закрывшейся двери. Потом встряхнулся и пошел на кухню. Делать бутерброды с чаем.
Завтракая, я набрал номер одного знакомого, это его речитатив я зачитывал с бумажки в понедельник.
- Диман, здарова! Есть чё новенькое?
- Привет. Пожестче?
- Давай…
Я слышал как шелестят листики, а потом в телфоне раздались слова:

Вдребезги
Я разобью тебе мозги
От тоски
Спасу себя, прибавлю радости

Устал от глупости
 мерзости
Этой реальности
 трусости
Проклятой злости
 лопасти
Передробили кости
Хромать – не обойтись
 без трости.
Как названные гости
 плохие новости
В черепной коробки
 полости
Разрушили все полностью

(11)
Я долго копался в коробках и антресолях, пока наконец-то не нашел то, что искал. Сжав в руке кусочек холодного почерневшего серебра, я какое-то время смотрел в окно на серое небо. Я закрепил маленький крестик на цепочке и вышел на улицу.
Артем сидел в машине и курил, распахнув дверь.
- Куда поедем? – спросил он.
- Не знаю… - опустошенно сказал я. – Просто поехали…
Я сидел и думал о весах грехов. Воображение рисовало два огромных блюдца, подвешенных на серебряных тросах, уходящих в облака… И едва видимая от окружающего сияния рука исполина, кладущего камни на чаши. Черный камень. Белый. Черный…
Я отогнал от себя это видение и принялся смотреть в окно.
Этот город казался безупречным в своем немом ореоле ночи. Ты несешься сквозь его сердце по асфальтированным артериям и видишь лишь сливающиеся в линию горящие набалдашники фонарей, блики витрин и силуэты парочек. Люди идущие за ручку, обнимающиеся на лавочках. Они кажутся мне счастливыми, влюбленными.
Я закрываю глаза и чувствую этот город. Он проходит сквозь меня: маня, напоминая, коря.
Он безупречен. Потому что в нем есть такие как Таня, но скоро он поглотит её, и уже не важно, я толкну это хрупкое создание в его объятия или кто-то еще. Быть может, я уже это сделал. Но разве безупречность только в неопороченности, наивности? Или в том, что он дает вам выбор, желаемое? Грязь, в которой мы чувствуем себя как рыба в воде. Минет за пять тысяч, в котором мы находит что-то возвышающее надменное. Город, где в объятиях одной ты ищешь искупление грехов, а другой – просто наслаждение.
В постоянной борьбе, яростной схватке я пытаюсь урвать немного этой безупречности, но в руках в основном шелестит лузга.
- Ира… - сказал я, прижимая сотовый к уху. – Не вешай, пожалуйста, трубку. Просто послушай. Я хочу сказать, что старался: любить, создать нормальные отношения. Но я не могу любить, когда не уверен в твоих чувствах, когда не слышу от тебя о любви… Я причинил тебе много боли. Я был как лёд. Теперь страдаю я. Извини меня, просто извини…
- Отпусти меня, Толик, - сказал она, голос срывался. – Отпусти…
- Лети…
- Почему ты никогда не говорил мне о своих чувствах?
- Я боялся проиграть. Впрочем, я проиграл и так… Но если открываешь карты, то риск проигрыша увеличивается. Черт… я так запутался… нет, я не могу отпустить тебя.
Я слышал как она плачет, понимал, что это слезы скорей счастья, и каждый всхлип, каждая невидимая слеза, рвала во мне какие-то струны…
- Это значит мы будем вместе? – спросила она.
- Мы всегда были вместе. И всегда одиноки.
Я нажал на изображение красной трубки на кнопке и тоже заплакал. Тихо. Артем повернулся в мою сторону, доли секунды изучал моё лицо, а потом без слов снова перевел свой взгляд на дорогу. Я был благодарен ему за молчание. И, возможно, за понимание.
Город жесток, надменен, грязен, у него обреченный взгляд, и всё-таки, повторяю я: он безупречен. Вопрос лишь в том: под каким углом и при каком освещении на него смотреть…
И я читаю этому городу и этим улицам чужой рэп, строчки которые засели у меня в голове, являющиеся и оправданием и девизом:

Раз на раз
Не приходится
Так водится
У людей –
 приходится
 охотиться
О себе
 не заботится
За свое
 драться
Главное не сомневаться
Не важно хочется
 или не хочется
Бороться –
 вот что
 остается.

7-19 ноября 2004

В рассказе использованы речитативы Димы Борохова и отрывок из песни группы 5’nizza “Я с тобой”.