Кафе Кровавый суд

Тяжелая, металлическая дверь, обдав ветром, ухнула за спиной. Тусклый свет едва освещал кафельные плитки пола. Неширокая железная лестница вела вниз. Она была витая, и полный оборот как раз завершался на последней ступеньке до пола подвала. Всего же ступенек было тринадцать. Вместо перил была провешен толстый канат. Толстые металлические крюки поддерживали светильники, прикрыты снизу абажуром. И от того свет освещал только не заштукатуренный потолок. Лампы висели по стене, и спускались вместе с лестницей, через две на третью ступеньку. Последняя ступенька была как раз вровень с полом. Так что, кто бы ни заходил, в подвал он после лестницы шел всегда в обратную сторону, но уже на три метра ниже. И на тринадцатой ступеньке.
Подвал делился на две неравномерные части: Пивной зал и книгохранилище.
Уж никто не знает, кто и когда решил соединить эти две человеческие страсти, но связь здесь была определенная.
В отличие от пивного зала, что освещался в полную силу, небольшой, шириной не более двух метров коридор в книгохранилище освещался тусклыми лампами дневного света. И чтобы пройти до книг, нужно было пройти полосу отчуждения, полосу темного пространства.
На углу между коридорами стоял стул. На нем как старинный указатель дорог высиживал охранник. Молодящийся увалень, чем-то неуловимо похожий на дрессированного медведя, он постоянно вытирал свою шею мятым платком от пота, и приглаживал свою лысину. На лацкане пиджака болталась небольшая табличка с именем и должностью. Провожая жадным взглядом каждый проход молодых официанток, он тихо бормотал что-то себе под нос, и вновь доставал мятый платок и вытирал шею.
Его отношение к входящим зависело от того, куда направлялся «клиент». Если же посетитель шел в пивной зал, то на его лице изображалась улыбка и почтение. Он торопился выгнуть в подобострастном поклоне спину, и спешил навстречу. Охранник подхватывал одежду и сопровождал клиентов до самого столика. Ловко и аккуратно ведя их под локоток к месту базирования на этот вечер. Явно надеясь на небольшой барыш. Впрочем, он почти никогда не ошибался. Незаметно он прятал только что полученную купюру в карман, на ощупь, определяя ее номинал.
Если же посетитель явно направлялся к книгам, то охранник едва кивает головой, лениво показывая свое пренебрежение к недоумку, что променял сладости этого мира на пыль и книги.
Однако к ночи, когда поток посетителей спадает, он уже выпивает три-четыре бутылки заграничного пойла, и идет к шкафам. Туда где, по его мнению, люди не знают истины этого мира. Он, размахивая руками, убеждает консультантов, что именно крысы растащили разбросанные Иудовы тридцать сребреников с пыльной паперти. И если их собрать, то можно купить ключ у Петра, что стоит на Вратах.
Но ты не обращал на него никакого внимания, и пройдя всего два шага, попадал в царство отражений. Тяжелые дубовые шкафы, облицованные резным, толстым стеклом, стояли по обе стороны коридора. Свет отражался от много численных граней и плоскостей. За стеклом были выставлены книги. Разных размеров и цветов. Высокие, с золотым обрезом соседствовали с толстыми темно-зелеными фолиантами. Витая готическая вязь чередовалась со строгим стилем сухого канцелярского артикула последних лет.
Строй шкафов неожиданно заканчивался низкой, рукой можно до сводчатого потолка достать, комнатой. Здесь от пола до потолка, везде, где только могла достать рука, были полки с книгами.
Под потолком, на тонких ниточках висел Икар - Внук Дедала. Маленькая деревянная фигурка с раскинутыми крыльями над головой. Крылья-то – нечто перепончато-угловатое. К фигурке прикрепили груз. Через суровые ниточки к Икару прикрепили холщовый мешочек с песком. То ли чтобы Икар не смог улететь, то ли этот мешочек являл собой гирю, без которого ни одни ходики не пойдут. Опять время…
Размах перепончатых крыльев впечатляет – почти два метра. Сам же Икар мал и тщедушен. Больше похожий на куклу, лишь крылья живут своей жизнью.
Дальше, вдоль стен, тянулись длинные полки, заполненные всякими предметами: Высилась большая стопка книг, рядом стояло чучело совы. Дальше шла непонятной формы большая реторта, ее трубка закручивалась по спирали и с наклоном уходила к книгам. Далее виднелась, прислоненная к стене, сверкающая сковородка. После нее шли чередой несколько стеклянных банок с непонятными знаками и символами. На нижней полке были свалены в кучу множество скрученных в трубку манускриптов и бумаг. Рядом стояла чашка с пестиком.
Где-то между манускриптов на боку лежали песочные часы. Две запаянные колбы, соединенные тонкой перемычкой отражали тусклый вечерний свет, что туманом висел за окном лаборатории. Хрупкие колбы оберегали деревянные обрамления: две полочки, да множество длинных реек. На каждой колбе можно было заметить несколько черточек. Они равномерно делили стеклянную поверхность на шесть частей.
Над всем этим хламом висела полуметровая гравюра. От старости и долгих лет хранения этой гравюры в сырости холст потрескался, и даже кое-где обсыпалась краска.
На гравюре был изображен странный мотив: почти половину пространства занимало бушующее море. Черные тучи нависали над мутными волнами, что разбивались о прибрежные камни. Четкие зигзаги молний прорезали небо и тонули в море.
Лишь где-то внизу справа, среди этого буйства стихии находилось маленькое пространство чистой воды. Именно на этом клочке и разворачивались основные события. А точнее переход от рыб к человеку. Череда морских уродов, тянувшаяся до человека. Сначала из воды, высунув зубастую голову, выглядывала нечто похожее на древнюю рыбу, с огромными жабрами и гибким хвостом. Потом плыла рыба, у которой вместо плавников уже были руки. Вместо хвоста были ноги, но еще неразделенные. Еще дальше над водой уже виднелась человеческая голова, но место волос на ней ровными рядами шли чешуйки, сверкавшие от молний. Жабры уменьшились до минимальных размеров, и был виден открытый рот. Наконец на мокрые камни был выброшен голый человек. Он стоял на коленях и, повернув голову, смотрел в сторону своих морских предков. Однако было видно, как он уже собирается сделать шаг в сторону от них. К скалам.