Про Митю

 Вопросы стали возникать у меня где-то в середине 60-х. В правление Брежнева. Следовательно не поощрялись. Хотя и возникали у многих и все более настойчиво. Я работала тогда в одной из известных московских газет. С близкой моей приятельницей (она и теперь еще работает там) мы раз-другой в неделю хаживали обедать в Дом журналиста, на Арбате. И однажды за обедом она поделилась со мной впечатлениями предыдущего вечера. Была, по заданию редакции, в некоем "серьезном собрании" и там познакомилась с видным тогдашним деятелем Московской Патриархии. Случилось так, что Владыка удостоил журналистку долгой беседы. На духовную тему.
 - Сколько интересного рассказал, так убедительно говорил... Поневоле задумаешься всерьез над тем, в чем дед с бабкой твердо стояли, а родители исповедовали тайно, - заметила она.
 Помню, я по-хорошему позавидовала ей. Ведь я вполне могла оказаться на ее месте и, возможно, получить ответы на свои вопросы. Не пойдешь же с ними (с нашим-то высшим образованием!) к какому-нибудь простому батюшке...
 
 Несколько дней спустя мы с мужем пили чай, и не только, у наших друзей, диссидентов-шестидесятников, в компании привычного состава и вели, как водится, антисоветские разговоры. Раздался звонок в дверь, и появился новенький для нас - некто Митя Е., биолог с удивительно приятным интеллигентным лицом и лучистыми глазами; бедно и небрежно одетый. Ему суждено было стать нашим близким другом на 12 лет. Удивительной эрудиции был этот человек, ставший, как поняла я позже, в ответ на мою неосознанную молитву, нашим водителем ко Христу. От Мити, владевшего богатейшей родительской библиотекой - об отце его была статья в Большой Советской Энциклопедии - я получила, в подарок на день рождения, первый в моей жизни Новый Завет.

 Советская власть Митю преследовала, поставив ему модный тогда диагноз "вяло текущей шизофрении". Он был женат, имел троих детей; жили они совсем не богато, но как бы в озарении светом Христовым.
 Года за два до нашего отъезда из России у Дины, Митиной жены, обнаружили рак. Светом Христовым дом их озарен был всегда, но именно в те дни приняли тайное крещение на дому Дина и дети: Ольга, Ваня и Маша. Месяца через два крестилась и я (муж был крещен в детстве); крестным моим отцом стал Митя; а еще через несколько месяцев он крестил нашу внучку Верочку.
 В январе 79-го умерла Дина. И Митя остался со своими сиротами. Летом ему предстояла научная экспедиция в горы, в Туву. Мы ждали разрешения на выезд в США. В последний раз он навестил нас 11 июня, в день рождения моего мужа Сени. На прощанье сказал:
 - Как получите разрешение, немедленно телеграфируйте. Я постараюсь вырваться, проводить вас.
 Разрешение пришло через полтора месяца, за это время от Мити было одно, но длинное письмо. Умное, доброе, исполненное тоски по трем его сиротам.

 На сборы нам дали менее месяца. Я посылала телеграмму за телеграммой. Ответа не было. Дети жили в это время в "Питере", как называл Ленинград Митя, у бабушки с дедушкой, и адреса их у нас не было. Телефон в Митиной квартире, естественно, молчал. Лишь за два дня до нашего отъезда он ответил голосом женщины, о которой я знала от Мити как о старинной их приятельнице из "бывших", оставшихся в стране и выживших русских аристократов. Мы узнали друг друга, хотя лично знакомы не были. От И.Н. я и услышала это, точнее, едва не потеряв сознание от боли и ужаса, уловила слова о гибели Мити. На лагерь биологов пошел грязевой сель... А в долине играли дети сотрудников... Спасать детей первым бежал Митя, отец троих сирот. Никто не погиб, кроме него. Тело Мити найдено не было...

 - Как же Бог, если он добрый, - рыдала я в трубку, - мог так поступить? Ведь дети только что мать похоронили?!
 - Дмитрий Николаевич очень устал, - прозвучало в ответ, - Господь дал ему покой... А о детях мы позаботимся.
 Накануне отъезда мы приехали в дом, с которым столько было связано. Все были в сборе: Ольга, Ваня, Миша, И.Н., мы. Только Мити и Дины не было. Ваня подарил нам маленькую фотокарточку отца: теперь его милое, родное лицо всегда будет передо мной. В Австрии, Италии и первые месяцы в Америке я всегда носила фотографию Мити в сумке, чтоб была под рукой. Работая на Уолл Стрит, в Британском оффисе, близ скорбно-знаменитых башен-близнецов, доставала ее из сумки и ставила на рабочий стол - поговорить, посоветоваться с Митей, просто отдохнуть, глядя на него...

 Как-то вечером, дома уже, стала вдруг испытывать какое-то тревожное чувство по поводу... Митиной карточки. Словно голос внутри зазвучал:
 - Вынь фотографию из сумки и поставь ее на книжную полку.
 - Да как же я без нее, она мне днем, на работе, нужна, - объясняю кому-то.
 А тот все настойчивей:
 - Вынь и поставь на полку.
 - Да не могу я без нее!
 - Вынь - поставь на полку.
 Долго мы так препирались, и "он" одолел. Поставила я Митю на полку. А на следующий день, по дороге с работы, застряла во вращающемся турникете метро, и тут уличный мальчишка рванул у меня из руки сумку и был таков. Пропали с ней два доллара и ключ от квартиры. А могла бы пропасть и Митина фотография, которая с тех пор уже 26 лет стоит на моей книжной полке.