Победа

Победа.
Стометровка – Солнечный сквер, улица Октябрьская и сад Луначарского – были переполнены людьми в праздничных нарядах, которые не использовались в течение последних четырех лет, о чем свидетельствовал их внешний вид. Но праздничность людей проявлялась не только, даже не столько в нарядности их одежды, сколько в одухотворенности и радости, написанных на их лицах, радости и счастье, выраженных во всем их облике, в их сущности, в излучаемой энергии, в свете, льющемся из их ликующих душ. Витек и Рена, выйдя на стометровку, сразу окунулись в эту атмосферу головокружительного счастливого всенародного пафоса. Их лица сияли, души их пели, они вознеслись и летели высоко над Олимпом. Для них сейчас не существовало никого и ничего – только счастье и радость, переполняющие души. Вот это и есть левитация, а не «подпрыгивание» со скрещенными ногами. Войдите в такое состояние и вы поверите и в левитацию, и в параллельные миры, и в райские кущи.
Думаю, что описание этой праздничной сцены с летающими Реной и Витьком, следует закончить, так как у меня не хватит метафор, эпитетов, сравнений, аллегорий и другого литературно-художественного арсенала для описания атмосферы эмоционального апогея, обусловленного днем Победы, до которого оставалось ровно семь дней.
Эти семь дней у Витька пролетели как-то незаметно за повседневными хлопотами и борьбой с неистовым желанием закурить – хотя бы одну затяжечку. Но Витек был тверд, как кремень, – «слово, данное другу, нельзя нарушить даже под пыткой». Ребята ему сочувствовали, но были и провокаторы – да, покури ты, мы никому не скажем, но для Витька принципы много значат: сказал – держи слово во что бы то ни стало. Так и боролся Витек за честь свою, хотя «его уши опухли до ослиных размеров», как шутили друзья в кавычках. Пару раз он встречался с Эллой – один раз ходили в театр русской драмы на «Шельменко денщик», второй раз – в кинотеатр на фильм «Девушка моей мечты», которую Витек уже однажды видел. Столько же раз Витек виделся с Реной – один раз они посетили Витька, а затем гуляли, а второй раз только «бороздили стометровку».
Обычно Витек ложился спать очень поздно – он относился к «совам», иногда он после стометровки, если не нужно было завтра рано утром идти в школу, оставался ночевать у тети Евы, заранее предупредив маму об этом. Чаще всего это случалось, когда он провожал домой Рену, или договаривался о встрече с тетей Асей. Вот и восьмого мая Витек решил завтра не идти в школу и предупредил маму о своем отсутствии дома, так как его пригласила тетя Ася, отправившая свою сестричку с детьми в Лубны по каким-то делам и заодно проведать родных. Витек часов до десяти «показывал» себя с Реной на стометровке, затем провел ее до двери, около которой они задержались еще на полчаса, и пошел к тете Асе. Тетя Ася ждала Витька – приготовила ужин (готовить она умела очень вкусно и искусно), поставила на стол и сухое вино, но она так истосковалась по любви, что ужин по заявке тети Аси, главной участницы событий, было решено перенести «на позже, на постпостельный период». И не ожидая согласия Витька, тетя Ася в мгновение ока оголила его до адамовских начал и легко, как пушинку, увлекла с собой в постель, уловчившись одновременно сбросить с себя легонький халатик. Витек не успел, несмотря на его «быстрый ум», сообразить, что произошло, как оказался между крепкими ласковыми бархатными ляжками тети Аси, с погруженным в нее своим придатком – ему осталось только «шевелить нижним бюстом». Эти «шевеления» не раз окончились радостными «вскипаниями» тети Аси до того, как и Витек уже с некоторым приятным чувством удовлетворения от извержения внутренних соков, закончил процесс. После этого взрыва или коллапса (неизвестно, как точнее определить этот финал в точке апогея) тетя Ася предложила поужинать с винцом, на что Витек с удовольствием согласился, так как был голоден – не ел с самого утра ничего, кроме пары порций мороженого. Хотя тетя Ася настаивала, чтобы ужин проходил при свечах в костюмах Адама, Витек все же сел за стол в трусиках, так как считал, что сидеть за столом голым неприлично. Немного перекусив, Витек еще «покувыркался» с тетей Асей, затем они опять сели за стол, но только наполнили рюмки, двор осветился ракетой, застрочил автомат, затем стали слышны автоматные очереди и отдельные выстрелы со всех сторон, откуда-то издалека слышны были даже выстрелы из пушек. Витек и тетя Ася быстро оделись и выскочили во двор, где уже было полно соседей, бегущих на улицу Октябрьскую. Темная ночь обернулась светлым днем от сотен и тысяч ракет висевших над головами, беспорядочная неумолкающая стрельба заглушала крики радости и голос динамика, висевшего на углу улиц на одном из столбов, и только очень острый слух помог Витьку услышать голос Левитана, объявляющий о полной и безоговорочной капитуляции Германии – конец войне понял Витек и своими криками «ура» мощно врезался в единый всеобщий крик, нет, это был не крик, это был рев, рев радости, переполнившей людские сердца и души, гром оружейной канонады слился с ревом людей в единый могучий бесконечный взрыв, взрыв радости победы, расколовший тишину печали и горя, тяжелых страданий безвозвратных потерь. Кругом Витька люди обнимались, целовались, подбрасывали в воздух военных и кепки, кричали, смеялись, плакали от счастья, стреляли, пили водку стаканами, проклинали немцев, танцевали под неизвестно откуда появившиеся аккордеоны, пели «Катюшу». Народ кипел, бурлил, ревел, стрелял, бушевал, извергал, как огнедышащий вулкан, жар радостных сердец – творилось что-то невообразимое, Витек тоже не осознавал своих действий, он целовался со всеми, кто был поближе, он кричал «ура, победа, сдохли фрицы и еще какие-то не совсем приличные слова», вместе с другими подбрасывал офицеров и солдат, зачем-то влез на столб, откуда начал палить со своего парабеллума, с которым он обычно ходил гулять, его, как и всех людей, переполнила радость сверх края, она разрывала его сердце, переполняла энергией его тело, он хотел найти кого-нибудь из друзей, подруг, знакомых, но нигде не мог никого найти – с Реной и с братьями он выбежал из их двора, но они потерялись на улице, он побежал к Элле, но ее не было дома, и лишь единого Боцмана ему удалось встретить по дороге, когда он бежал к нему домой. Вдвоем радоваться было веселей. Народ и вместе с ним Витек радовались, веселились, бушевали и бурлили до наступления дня, лишь к десяти-одиннадцати часам потоки людей на улицах начали уменьшаться – люди шли домой отдохнуть с тем, чтобы вечером более организовано продолжить всенародные гуляния в честь победы. Этот клокочущий вулкан счастья и радости невозможно описать человеческими словами, даже если использовать все положительные прилагательные в превосходной степени, то получим лишь малую толику истинной картины – тот, кто не видел всего этого своими глазами, никогда не сможет представить, вообразить, нафантазировать себе ничего подобного. Это было «заоблачное действо», происходящее намного выше, чем может подняться человеческий разум, выше и глубже, скорее всего, в божественном раю. Современная молодежь, к сожалению, не сможет никогда испытать этих чувств, так как ничего такого грандиозного уже не свершится, да, и, кроме того, она (молодежь) столь пристрастилась к материальным благам, что понятие «независимость» у нее ассоциируется с обеспеченностью «хлебом и зрелищами», такие чувства невозможно также испытать ни в «пьяном бреду», ни в «наркотическом угаре», к чему часто прибегает молодежь для «духовного вознесения». Часов в одиннадцать Витек с Боцманом пошли в школу – они предположили, что в школе будут организованы какие-либо праздничные гуляния, и они не ошиблись. В школе висело объявление, что все должны вечером прибыть в школу на торжественный вечер и танцы, которые будут проводиться совместно с женской гимназией – Витек обрадовался, что увидит Эллу. А пока он пошел к братьям, чтобы поделиться радостью столь долгожданной победы. Об отдыхе Витек не думал – прилив энергии был настолько высок, что силы переполняли его сердце и тело. По дороге к братьям Витек заглянул к Элле, но ее, как и родителей, не было дома. Встреча с братьями и друзьями из Пионерского переулка была радостной и бурной – все обнимались, кричали «ура», но никто не стрелял, так как весь запас патронов и ракет был израсходован, все говорили одновременно, возбуждение еще не прошло, энергия била через край, Витек несколько раз изобразил дорожку: рондад, фляк, сальто. Отдельной группой собрались женщины, забывшие все ссоры и взаимные обиды. Они поздравляли друг друга с победой, желали друг другу, чтобы их мужья, дети, братья быстрее вернулись домой. Во дворе продолжалось веселье и ликование уже в несколько меньшем «дворовом масштабе» по возрастным группам, и хотя никто не спал этой ночью, спать совсем не хотелось. Женщины вынесли во двор выпивку и еду (тетя Ася принесла все, что приготовила на ужин, и начатую бутылку вина), стаканы и тарелки и устроили «дворовой обед», Вовчик вытащил патефон и гитару – веселье нарастало, тосты не прекращались, пили за победу в различных вариациях. Во дворе не было только Рены и ее родителей – они пошли к своим родственникам на другой конец города.
Витек «опомнился» только к четырем часам дня и побежал домой, чтобы переодеться в вечернее платье на школьную вечеринку. Он уже заканчивал переодевание, когда к нему пришел Боцман, и они вместе отправились в школу, где их ждало продолжение празднеств – танцы и песни, сменявшиеся выступлениями директоров школ, учителей, родителей и учеников. Иван Васильевич в заключение своего короткого, но очень эмоционального выступления произнес тост «За победу» и объявил, что сегодня могут выпить вина все желающие, что за это сегодня никто не будет наказан. Правда, он предупредил: «Выпить, но не напиваться»! Моментально в зале появились бутылки с вином и стаканы – очевидно, с родителями это разрешение было заранее обговорено. Дома Витек оставил маме записку и надеялся, что она придет в школу, но, увы, он ее в этот день так и не видел – праздновала мама победу со своими сослуживцами. Лишь на третий день празднования Витек увиделся с мамой, и они вместе пошли к ее сестричке, чтобы там отметить этот незабываемый праздник.
Когда празднование уже было в разгаре в зале появилась Элла с мамой, что, естественно, несказанно обрадовало Витька, который моментально пригласил ее на танец, но Элла предложила сперва познакомиться с ее мамой, а уж затем танцевать. Витек, как его и учили, склонил голову в поклоне и представился, заметив краем глаза немного ироническую улыбку на лице Эллиной мамы. Играли танго, Витек немного опьяневший от выпитого, но больше от эмоционального подъема, от переполнения сердца радостью и счастьем, прижал к себе Эллу сильно-сильно, так что он слышал удары ее сердца – ее сердце билось в такт сердцу Витька, а сердце Витька рвалось наружу в желании гореть, сверкать, излучать, жить!!!
Радость, веселье, легкий хмелек переполняли все внутреннее духовное пространство Витька, они, в конце концов, после танца выплеснулись наружу серией акробатических прыжков, за исполнение которых Витек был вознагражден бурными аплодисментами. Выступления, танцы, песни и тосты гремели далеко за полночь, после чего асе вместе пошли гулять по праздничным улицам города. Витек и Элла немного «отбились от толпы», спрятавшись в темном уголке Солнечного сада, где их губы слились в едином порыве, а руки Витька забирались в самые сокровенные места под легким платьем Эллы. Поцелуи Эллы обжигали губы Витька, но какая-то робость сдерживала Эллины руки – Витек чувствовал, что у Эллы есть желание «забраться в гульфик», но что-то ее сдерживает. Тогда Витек сделал в кармане брюк достаточно большую дыру, взял руку Эллы и засунул в свой карман, где она (рука) встретилась с твердым и горячим придатком Витька – Элла руку не забрала, она сжала ее в кулак, внутри которого и оказался разгоряченный придаток. Встреча этих тел так возбудила Эллу, что она громко засопела и даже начала постанывать, прижавшись к Витьку (к собственному кулаку с придатком Витька) колеблющимся «нижним бюстом». Эта имитация близости так подействовала на Эллу, что оргазм не заставил себя долго ждать – Элла еще сильнее впилась своими губками в рот Витька, застонала уже довольно громко и интенсивно начала изменять положение своего кулака на придатке Витька – вверх, вниз, чуть было не доведя и Витька до оргазма. Затем несколько минут Витек и Элла стояли тихо и спокойно, тяжело дыша, продолжая легко и лениво целоваться. Немного остыв от буйно разгулявшейся фантазии, Элла и Витек присоединились к «своим», которые расположились около нескольких скамеек, сгруппированных в круг. Когда Витек с Эллой подошли, Иван Васильевич рассказывал веселые эпизоды из военной жизни, которых было немного, так что он был вынужден перемежать их с печальными. Затем инициативу перехватил кто-то из родителей (или учителей Эллиной школы), обладающий большими способностями рассказчика, который заставил всех окружающих смеяться до икоты и колик в животе. Вдруг где-то недалеко духовой оркестр заиграл вальс, да так громко, что совсем заглушил голос рассказчика, и все решили, что лучшим выходом из создавшегося положения может быть единственно верный – всем идти танцевать, что и было исполнено. Несмотря на легкую усталость Витек и Элла тоже пошли танцевать – танцевали вместе все подряд: вальс, танго, мазурку, польку и пошли по домам, когда оркестр сложил инструменты, закончив выступление, и солнце поднялось над крышами домов. Витек провел Эллу с мамой до самого их дома, затем с Боцманом и Гришей, которые тоже провожали Эллу с мамой, оставаясь на некотором расстоянии сзади от них, пошел домой. Дома вместо мамы Витек застал на столе записку, в которой сообщалось, что поесть, где взять деньги на карманные расходы и «ЦК, мама», что означало «целую крепко». Привычный к таким запискам Витек не удивился, а перекусил и лег спать.
Всенародное гуляние, ликование, веселье и радость продолжались еще много дней и ночей – Витек, как и большинство школьников, веселился до самих экзаменов. На экзаменах учителя, охваченные всеобщими радостями, всем ставили отличные оценки – в этот год, вероятно, все ученики сдали все экзамены, и никто не был оставлен на второй год и не получил переэкзаменовки.
«Всеобщие радости» Витька были «несколько омрачены» огородными делами – Витек с братьями и тетей Евой (мама Витька была занята на работе) вскопали и засадили огород в пятнадцать соток. Большую часть огорода засадили картошкой и немного редиской, помидорами, огурцами, луком, тыквой, кукурузой и подсолнухами, среди которых посадили еще и фасоль. Это, естественно, потребовало времени и сил, и оторвало Витька от празднеств, что его сильно огорчило, но Витек понимал, что долг прежде всего, потому работал с удвоенной энергией, чтобы скорее справиться с долгами, к которым следует отнести и экзамены, и затем «отдыхать в полную силу».
Итак, наступили каникулы, в течение которых Витек был предоставлен самому себе во все дни и ночи, за исключением тех дней, когда он с братьями и тетей Евой выезжал по огородным делам – прополка, окучивание, сбор плодов. На время каникул Рена уехала в деревню к родственникам, Элла уехала с мамой гастролировать по всему Союзу, занятия в школьном акробатическом кружке тоже закрылись на каникулы. Витек «вспомнил» свои любимые игры и занятия, приносящие деньги – он опять начал чистить сапоги офицерам, спекулировать билетами в кинотеатре, продавать папиросы, спички, играть в очко и лянгу «под интерес». В свободное от этих занятий время он вместе с Боцманом и Гришей купался и загорал на берегах Ворсклы – в те времена полноводной реки, наполненной чистой прозрачной водой – а вечерами гулял по стометровке, заигрывая с девочками, давая отпор ребятам, пытавшимся поиздеваться над Боцманом, участвовал в хоровом пении на тусовке, возродившей свою деятельность в Пионерском переулке, ходил на тренировки по боксу. У Витька всегда был богатый кошелек благодаря его заработкам и маминым карманным деньгам, поэтому он мог позволить себе есть всякие «вкуснятины» и щедро угощать ими друзей и знакомых девочек, его хорошо знали не только в районе центра города, но и во многих других районах, так как ребята и девочки практически со всех районов города «блистали на стометровке». С тетей Асей Витек встречался очень редко, так как дома все время находился ее племянник Алик – своих детей она отправила к родственникам, но эти редкие свидания каждый раз превращались в мощнейшие извержения вулкана, участником которых все больше становился и сам Витек. А вскоре вернулся из армии и рыжий муж тети Аси – он был ранен и его демобилизовали, чтобы он долечивался уже «на гражданке». Он привез с собой несколько чемоданов шмоток и различной жратушки – в основном американских консервов, сухих продуктов и несколько бутылок разных дорогих коньяков и вин, которых Витьку тоже пришлось попробовать, когда тетя Ася устроила «званный ужин» в честь возвращения ее мужа, мужа победителя, на груди которого красовалось не меньше полутора десятка орденов и медалей и три нашивки о ранении, а две большие звездочки на погонах, свидетельствовали о том, что он прошел путь от лейтенанта до подполковника. Кстати, вскоре вернулся долечивать свои раны и муж тети Евы, дослужившийся до звания майора. В честь его возращения тетя Ева тоже устроила «званный ужин», и так как это событие произошло уже осенью, то стол ломился от «даров огорода» и вино-водочных изделий, привезенных дядей Семеном. Чемоданы дяди Семена были гораздо худее, чем его коллеги, и на груди его сверкало поменьше орденов и медалей (три ордена и восемь медалей). Витек с большим уважением относился к своим дядям – родному дяде Семену и двоюродному (или троюродному) дяде Зиновию. Оба они добровольно ушли на фронт, прошли всю войну, были не однажды ранены, в их телах засели вражеские осколки, оба они были награждены орденами и медалями, и они были достойны и уважения, и восхищения. И Витек их уважал, гордился и восхищался ими, восхищался их подвигом, их четырехлетним подвигом, их отвагой и ответственностью за судьбу своей отчизны. И как же он был оглушен однажды случайно подслушанным разговором двух соседок тети Евы. Витек бродил по двору в ожидании ребят, когда подошел к подъезду тети Евы и услышал голоса двух женщин, которые говорили что-то о дядях Семене и Зиновии. Витек прислушался: «оци жиды десь ховались всю вийну, накупили орденив и ходять тут героями», «отож, ми хиба не знаемо в якому Ташкенти був йихний фронт, твий як був на фронти, то загинув», «так воно и йэ, а ци в Ташкенти воювали, тому и живи». Витек не дослушал этот весьма оскорбительный для его родственников диалог, так как во дворе появились ребята, которых он ждал, но разговор этих соседок он запомнил надолго. Кстати, муж одной из них вскоре «нашелся» – он уехал в Москву с «фронтовой подругой», в чем соседка, вероятно, тоже обвинила жидов. Как бы там ни было, Витьку стало так обидно за своих дядей, что он был готов заткнуть этим соседкам рты кулаком, но он сдержал эмоции, так как какие они ни были, но это были женщины, хотя и дурные и тупые, но все же женщины. Свою обиду Витек чуть было не сорвал на ребятах, которые «опоздали, заставили Витька долго ждать, жрали там и в носу ковырялись», но Витек опять воздержался от использования методов самоуспокоения через физическое извержение избытков негативной энергии. Что касается погибших на войне жидов, Витек вспомнил Ивана Соломоновича отца Нели, погибшего на фронте, вспомнил, что он тоже был «жидом», но это не спасло его от смерти. Витек помнил последний адрес дяди Семена, его полевую почту, что свидетельствовало о его пребывании на фронте, а эти мерзкие гадкие бабы «Ташкент, Ташкент», вам бы туда, в такой «Ташкент», психовал Витек. Но вскоре, «выйдя в свет», заполненный полтавскими красавицами, Витек немного успокоился, созерцая счастливые праздничные красивые лица гуляющих женщин, мужчин, среди которых большинство было военных, девочек и ребят. Все же на душе своей он просто таки физически чувствовал тяжелый гадкий мерзкий осадок от услышанного – ему хотелось спросить у других людей, думают ли они так же, как и те две соседки, которые, возможно, остались живы благодаря и таким «жидам», как дяди Семен и Зиновий, как Иван Соломонович, тоже, кстати, доброволец, и отец Гриши. Чтобы как-то развеять свою душевную боль, Витек предложил пойти на «пионерскую тусовку», где он пел до полночи, старательно выводя все ноты от «до» до «си» со всеми бемолями и диезами, особенно нажимая на «минорные» строки.
До соревнований на первенство города по боксу оставались три недели, поэтому Витек почти каждый день тренировался по 5-6 часов. Он проводил не только чисто «боксерские тренировки», типа «бой с тенью», отработка ударов на мешке, бои со спарринг партнером и т.п., но и «качал силу», выполняя различные упражнения. Старший тренер Косой не возражал против того, чтобы Витек много тренировался, часто он сам тренировал его, после чего у Витька иногда побаливала челюсть, иногда под глазом высвечивался фонарь. Но Витек не обижался, и в результате к соревнованиям он достиг заметных успехов в тактике и стратегии боя – он научился боксировать и не «заводиться» от полученных ударов, научился наносить удары сериями в ближнем бою и со средней дистанции, двигаться по рингу, уклоняться от ударов и защищаться перчатками и плечом. Кроме того, он почти одинаково боксировал в правой и левой стойках, что было значительным его преимуществом, так как соперник вынужден был все время приспосабливаться к его стойке и передвижениям по рингу. В течение всего времени этих тренировок Косой ни разу не свел Витька на ринге с Хуком – то ли не представилось случая, то ли он это сделал специально, Витек не знал, но подозревал, что это сделано специально для того, чтобы Витек и Хук не прощупали друг друга до соревнований. Соревнования проходили по олимпийской системе – проигравший выбывает, но по решению судейского жюри два боксера, один из которых был Хук, начинали выступление с четвертьфинала, т.е. Витек, чтобы попасть в финал, должен был провести на три боя больше Хука. Такая несправедливость очень возмутила Витька, о чем он поведал своему тренеру, который, согласившись в принципе с Витьком, объяснил, что Хук является не только любимчиком Косого, но и его племянником, так что с регламентом соревнований ничего поделать невозможно. Тем не менее, выиграв все бои (один «техническим нокаутом») Витек дошел до финала, где и встретился с Хуком. Продолжительность поединков ребят данной возрастной группы составляла три раунда по две минуты с минутным перерывом между раундами. Хук провел всего один бой (одну победу ему присудили в связи с неявкой соперника), был намного свежее Витька, Витек же, проведший три боя, был несколько уставшим, но самое неприятное было то, что у него был сильно подбит правый глаз – он заметно отек, посинел, под глазом была содрана шкура, и он болел даже при слабом прикосновении. Витек понимал, что Хук постарается бить его в этот подбитый глаз, чтобы не только сделать больно, но, главное, чтобы вывести Витька из равновесия, вогнать его в псих, в состояние, при котором движения перестают подчиняться разуму, боксирование превращается в драку, в пустое размахивание руками. Поэтому тренер Витька посоветовал ему больше «работать» в левой стойке, защищая правой рукой глаз, и нанося прямые удары левой рукой по туловищу в область солнечного сплетения – у Хука слабый пресс, не ввязываться в ближний бой с обменом ударами. Примерно такой же тактический план боя представлял себе и Витек. И вот гонг сообщил о начале первого раунда – Витек и Хук вышли в центр ринга, пожали друг другу руки и стали в боксерские стойки: Витек закрыл перчаткой правой руки глаз, а Хук немного вытянул левую руку вперед, правую же руку поднял на уровень груди, оставив голову совсем незащищенной, бравируя своим пренебрежительным отношением к сопернику. Инициативу нападения Витек решил отдать Хуку с тем, чтобы встречать его прямыми ударами по корпусу, поэтому он «танцевал» в центре ринга, не предпринимая никаких агрессивных выпадов, Хук же начал «ходить кругами» вокруг Витька, готовя удар и иногда выбрасывая вперед левую руку, пугая Витька. После третьего такого пугающего выпада Хук попытался нанести прямой удар в голову, но Витек остановил его левым прямым в туловище и добавил правым прямым в голову с поворотом в правую стойку. Самоуверенность Хука от таких ударов несколько поубавилась, но он продолжал форсить своей открытой стойкой, чем Витек и воспользовался, не давая Хуку осмыслить ход поединка. Он «показал», что будет бить правой в лицо – Хук отклонился влево, полностью открывшись при этом, тогда Витек нанес удар левой в солнечное сплетение и попал очень хорошо, Хук даже икнул и, чуть согнувшись, «схватился» за живот. В этот момент его можно было «добивать», но Витек дал ему возможность вздохнуть, а тут и гонг подоспел. Витек пополоскал рот, секундант обмахивал его полотенцем, а тренер выговаривал за то, что Витек не продолжил атаку, когда Хук почти задохнулся, – такого момента может больше не быть. Со стороны перерывы между раундами кажутся длинными, а сами раунды очень короткими, на ринге же все наоборот. Не успел Витек «надышаться», как грянул гонг, и Витек пошел в центр ринга, Хук же помчался на Витька и начал наносить удары в голову, но Витек стал в «глухую защиту», и все удары Хука приходились в его перчатки. Из своей глухой защиты Витек наблюдал за действиями Хука, и как только Хук сделал шаг назад, устав колотить глухую защиту Витька, Витек «достал» его в открытую голову левым прямым и добавил в туловище правой (область печени), сделал шаг левой ногой влево, уйдя от ответно удара Хука. Хук тяжело дышал, и Витек решил, что можно и самому проявить инициативу в нападении – он сделал «выпад» правой, достал Хука, успевшего закрыть голову, в перчатки, и сам получил в правый болящий глаз, отчего «озверел», но громовой крик тренера «спокойно, не лезь», охладил пыл Витька, и он стал в стойку, закрывшись и тихо ругаясь в адрес Хука. Хук же явно запыхался, его движения по рингу замедлились, он сдавал, чем воспользовался Витек, нанеся ему пару ударов левой в область солнечного сплетения, и если бы Хука не спас гонг, то мог быть и нокаут. Во время перерыва тренер предостерег Витька от форсирования событий – Хук будет очень агрессивен, так как знает, что проигрывает. Тренер посоветовал продолжать поединок так, как и раньше. С ударом гонга Витек вышел в центр, Хук тоже не торопился в этот раз, он более тщательно закрылся перчатками – уже не бравировал и не форсил, и начал готовить атаку, Витек же очень внимательно следил за ним, чтобы не зевнуть его атаку. После нескольких обманных выпадов Хук попытался попасть Витьку в подбитый глаз прямым левым, но Витек отклонился и прикрыл глаз правой перчаткой, а левым прямым он остановил Хука ударом в голову – попал. Хук начал нервничать, отчего при нападении плохо защищался, а Витек этим пользовался, проводя серии из двух ударов – прямой левый в голову, прямой правый в корпус. К середине раунда дыхание у Хука было сбито, и Витек смог чаще и смелее его атаковать, в результате чего получил победу с большим преимуществом. Сейчас же к нему подбежали друзья и подруги (две новые знакомые девочки), начали жать руку, обнимать и поздравлять, и тут Витек заметил, что его не поздравил Гриша, что его нет в зале. Витек спросил у Боцмана, где Гриша и почему его нет, но Боцман не знал, что с Гришей – он его ждал около кинотеатра «Пионер», где они договорились встретиться, но Боцман его не дождался и на соревнования пришел сам. Но за радостями победы Витек вскоре забыл об этом неприятном случае и вспомнил о нем лишь на следующий день. Чтобы выяснить, что произошло, почему Гриша не пришел на соревнования, Витек и Боцман решили пойти к нему домой – Гриша лежал в постели, но открыть дверь встал сам, так как дома никого не было. На вопрос Витька: «Что случилось», он ответил заранее выдуманной отговоркой, что не с кем было оставить десятилетнюю сестру, которая до вчерашнего дня вполне благополучно справлялась дома сама. Поэтому такая отговорка Витька не устроила, как и Боцмана, и они продолжали требовать правдивого ответа, но говорить правду Грише очень не хотелось, поэтому он изменил первоначальную версию, сказав, что он заболел, что у него была повышенная температура, но и эта версия, которая в действительности была «недосказанной правдой», не удовлетворила Витька, он допытывался, какой диагноз поставил ему врач и нет ли у Гриши температуры сейчас. Гриша продолжал темнить, хотя диагноз назвал: «Нервно-психологическое расстройство», и Витек сразу же захотел узнать отчего у Гриши случилось такое расстройство. Опять последовал завуалированный ответ: «От физического перенапряжения» – ответ, требующий расшифровки. Этим последним вопросом Гриша был «загнан в угол», он не знал, какую еще полуправду выдать, чтобы Боцман и Витек ему поверили, полную же правду ему очень не хотелось говорить. Тогда Витек прибег к открытому шантажу: «Если не скажешь правду, то у нас тоже появятся от тебя секреты»! Гриша надолго и глубоко задумался, затем решил, что рано или поздно ребята все одно узнают правду, поэтому будет лучше им рассказать все самому, чем они узнают правду, искаженную молвой, из других источников. И вот, что поведал Гриша.
Вчера, когда я шел на встречу с Боцманом, чтобы идти на соревнование, я проходил мимо только что восстановленного небольшого двухэтажного дома, в оконном проеме которого сидела симпатичная белокурая девушка, немного испачканная красками. Девушка очень приветливо мне улыбнулась и попросила меня подать ей малярную кисть, лежащую под окном. Я поднял кисть и хотел бросить ее девушке в окно, но она попросила меня занести кисть в комнату. Так как у меня в запасе было еще много времени, мне не надо было торопиться, я пошел в квартиру, решив заодно помыть или вытереть чем-нибудь немного испачкавшуюся краской руку. Войдя в комнату, я увидел это прелестное белокурое создание в полном блеске костюма первозданной Евы, отчего я остолбенел сразу а мой член с некоторым замедлением. Первозданная Ева подошла ко мне остолбеневшему, не могущему сдвинуться с места, обняла меня крепко за шею и впились в мой полуоткрытый от удивления рот своими крепкими пухленькими губками, я почувствовал, как ее язык проник внутрь моего все еще удивлено полуоткрытого рта и начал там что-то искать, проникая под мой язык, прощупывая небо и щеки. Эти языковые манипуляции передались моим детородным органам отчего член просто-таки окаменел, и я почувствовал, как рука симпатичной блондинки расстегивает мою ширинку, пояс и брюки в то время, когда я задыхаюсь от ее страстных поцелуев. Я еще не успел сообразить толком, что же происходит, как я уже лежал на матрасе, возможно, заранее приготовленном, без штанов, а белокурая бестия, садясь на меня верхом, вставляла мой член в свое очаровательное дупло. Затем она начала интенсивно приседать, как это делают, танцуя гопак, положив мои руки на свои груди и потребовав, чтобы я их мял, как хозяйки тесто, при этом она охала, ахала, стонала, затем ускорила приседания и взвыла. В этот момент в комнату ворвались еще две совершенно голые женщины (помню, что и они были хорошенькие), которые связали мне руки, почти насильно сняли с меня блондинку и перетянули мой член у основания тонким шпагатом. Затем одна из вбежавших села на меня верхом аналогично блондинке и «поскакала» со скоростью курьерского, а ее оханья слились в «единый вой», подруги стояли рядом, обнимаясь, целуясь и лаская половые органы друг друга, тоже охая, ахая и стеная. Затем меня оседлала третья «фея», повторившая упражнения своих подруг. Что было потом, я не знаю, так как потерял сознание. Очнулся я уже одетым, лежа в кустах недалеко от дома, в котором все это приключилось. Чувствовал я себя совершенно опустошенным, очень ослабевшим – меня шатало со стороны в сторону, когда пошел домой. Дома я почувствовал, что у меня повышенная температура, измерил – 38,8 С. Вот и лежу, хотя температуры уже нет и чувствую себя уже нормально. Маме и сестренке я не рассказал, что со мной приключилось, но все же я хотел бы, чтобы тех женщин наказали – они ведь меня изнасиловали, мужчин же судят за изнасилование, так и женщин нужно тоже судить за такое. Но Витек начал отговаривать Гришу от такой мести, в чем его поддержал Боцман. Витек аргументировал тем, что женщины, видимо, изголодались по половым сношениям, которые являются апогеем любовной страсти, что это было чувство отчаяния и еще о чем-то подобном он говорил, и Боцман горячо его поддерживал. Последним аргументом было то, что над Гришей все ребята будут смеяться, если этот случай станет им известен. Этот аргумент сработал таки, и Гриша пообещал Витьку, что он никому о случившемся не расскажет. Боцман очень подробно рассказал Грише о вчерашнем соревновании, о том, что Витек стал чемпионом города, как он победил Хука. Витек же особенно подчеркнул, что глаз ему подбил не Хук, и еще рассказал, что Хук является племянником Косого и что Косой был очень огорчен проигрышем Хука. Еще Витек поведал друзьям, что он назначил стрелку трем очень симпатичным девочкам в Солнечном саду – позаботился обо всех.
Так и пролетело лето красное – Витек окреп, повзрослел, возмужал, о чем ему с гордостью сообщила его мама во время одной из очередных редких встреч. Витек уже привык к тому, что мама у него есть, но она настолько занятая, что видятся они редко, и мама знает о делах Витька в основном из его ответов на ее вопросы в записках. Иногда делами Витька интересовался дядя Семен, но это тоже бывало редко – он тоже был очень занятой, работа в прокуратуре отнимала все его время (и рабочее, и свободное). Правда смастерить дочурку у него время нашлось. Назвали ее в часть убитой немцами сестры дяди Семена Ольгой.
Витек был рад началу нового учебного года, так как приехали «его девочки», и он теперь был вынужден организовать свой день по расписанию, чтобы все успевать сделать, со всеми повидаться и еще потренироваться – он опять пошел в секцию гимнастики. Кроме того, необходимо было стрелки с девочками забивать так, чтобы, будучи с одной из девочек, не пересечься где-нибудь с другой девочкой, было необходимо выбирать места свиданий и маршруты прогулок, исходя из разведданных, полученных в предыдущих встречах. Все пошло-поехало по укатанной дорожке: школа, свидания, тренировки, тусовки, прогулки вдоль стометровки, театр, кино и добавился футбол – играл сам и ходил смотреть взрослых. Времени не хватало, читать было некогда, кругом опаздывал, кроме свиданий – это святое. Жизненное, хотя и насыщенное, но все же единообразие иногда озарялось праздничными огнями – на день Октябрьской революции, Новый год, неофициальный День мужской солидарности, совпадающий с Днем Советской Армии, 8-е марта, Первое мая и День Победы, празднование которого назначили на 9-е мая, а там, смотришь, и каникулы. Так Витек «протоптался» до каникул – экзамены он сдал легко, играючи, хотя в течение года дома почти не занимался, так как прослушивания в классе ему было достаточно для усвоения материалов. Правда, на уроках он слушал очень внимательно преподавателя, задавал вопросы, если что-либо преподаватель недостаточно четко излагал. Его по-прежнему любили в школе: он был лучшим учеником, лучшим футболистом, изысканным джентльменом, самым справедливым защитником слабых.
К экзаменам Витек практически не готовился, хотя посещал консультации, на которых задавал простые вопросы, чтобы не обижать учителей. Боцман и Гриша тоже не пересиживали за учебниками, поэтому у них было время посещать различные мероприятия, в том числе футбол. Уже восстановили два центральных стадиона «Динамо» и «Спартак», где и проходили матчи на первенство города и области – в первенстве СССР Полтавские команды не участвовали, но иногда на «Динамо» проводились товарищеские матчи, билеты на которые стоили от пяти до пятнадцати рублей. На внутренние игры ребята – Витек, Боцман и Гриша – обычно пробирались бесплатно через легко преодолеваемый в одном месте забор, а на товарищеские матчи с участием команд мастеров они покупали билеты и сидели на законных местах – на такие игры обычно всегда все билеты были проданы, чтобы купить билеты приходилось занимать очередь пораньше. Витек всегда болел за «Динамо», так как, во-первых, он сам тренировался в обществе «Динамо», во-вторых, его мама работала в органах МВД. И только в исключительных случаях он болел не за «Динамо», если команда «Динамо» была иногородняя, а Полтавская команда была «Спартак» или «Локомотив».
Сегодня Витек с Боцманом и Гришей пришли болеть за «Динамо», играющее против Сумского «Спартака». Места у них были пижонистые – Западная трибуна, пятый ряд, сороковые кресла. Это как раз по центру и близко от поля. Витек сидел между Боцманом и Гришей, а около Гриши сидел пацан по прозвищу «Гнус» – он говорил как-то немного в нос. Игра шла с переменным успехом, но все же с некоторым преимуществом «Динамо», Витек и ребята болели «в полную силу», а Гнус почему-то болел «в полную силу», но за «Спартак», возможно, «в пику» Витьку и ребятам – он Витька ненавидел, но побаивался. Все болели, как хотели, но вот Витек сквозь свист и крик «судью на мыло», в котором он с трудом, но все же узнал собственный крик, услышал, как Гнус, обращаясь к Грише, прошипел: «Ты, жидяра, как ни болей, ваши легавые проиграют». Витьку не понравилось такое обращение к Грише Гнуса, о чем он сообщил последнему. Но Гнус проигнорировал полученный посыл, и при удобном случае, когда было не так шумно, обратился к Грише с предложением сказать «кукуруза», гнусаво рассмеявшись. После такого выпада Витек предупредил Гнуса о том, что он будет иметь честь поговорить с Гнусом во время перерыва, но Гнуса и это не остановило – он продолжал издеваться над Гришей, что заставило Витька поменяться с Гришей местами. Только после этого Гнус умолк, и ребята продолжали болеть за своих, хотя горький привкус обиды им немного мешал. До перерыва «Динамо» провело один мяч в ворота сумчан, и на перерыв команды ушли при счете 1:0. Витек взял за руку Гнуса: «Идем, поговорим», и когда они встали, чтобы выйти, он увидел, что вместе с Гнусом встал здоровенный фиксатый хлопец 19-20 лет. Витьку это не понравилось, но «разговор» с Гнусом следовало закончить, и Витек пошел в дальний угол стадиона, где мужики пили с горла спиртные напитки различной крепости. Витек громко предложил Гнусу стукаться, но на это предложение откликнулся, вышедший вперед, фиксатый хлопец. Мужики, которые уже разобрались в ситуации и «начали болеть за дуэлянтов», предложили фиксатому не вмешиваться – двое в драку, третий в сраку – стали в кружок и заулюлюкали. Гнус выпятил грудь и начал, как, обычно, делают многие, говорить что-то запугивающее, а Витек, как он это делал всегда, попытался сварганить яичницу, после чего Гнус согнулся, схватившись за больное место, а Витек, пожалев его, просто дал пару раз «по зубам» и спросил достаточно ли Гнусу и не будет ли он любезен извиниться перед Гришей. Гнус в ответ не очень вразумительно попросил прощения, на чем Витек решил, что инцидент исчерпан, но не тут-то было – Гнус, воспользовавшись моментом, когда Витек отвернулся, схватил кирпич, лежавший под его ногами, и хотел поднять его над головой, чтобы нанести удар Витьку ссади, но Витька выручила его интуиция. Он почувствовал, что Гнус взял кирпич, поэтому он мгновенно повернулся, положил левую руку на кирпич, чтобы Гнус не смог им воспользоваться, взял Гнуса правой рукой за рубаху на груди и под одобрительные аплодисменты зрителей «натянул на кумпал», отчего Гнус зашатался и упал в полном нокдауне – как-то удачно Витек пробил головой. Так Витьку в очередной раз пришлось участвовать в национальном конфликте. Зрители улюлюкая, начали качать Витька, кричать «молодец», но из-за угла показался легавый, и все приутихли, а фиксатый хлопец уже привел Гнуса в чувства и вытер ему рожу носовым платком. Мильтон, не узрев ничего подозрительного в отношении общественного порядка, опять спрятался за угол, а мужики решили, что победителя нужно угостить алкоголем, но Витек объяснил им, что он спортсмен и не пьет, и это, как ни странно, мужикам понравилось. Во втором тайме на места Гнуса и фиксатого пришли какие-то мужики, которые тоже болели за «Динамо», как Витек и ребята. Так что кричали и свистели они все в унисон, а один из них несколько раз в пылу азарта падал на передний ряд, чем смешил всех окружающих. Игрокам «Динамо» удалось еще два мяча забить и один пропустить, и игра закончилась со счетом 3:1. Витек, Боцман и Гриша веселые и довольные победой «Динамо» отправились домой. Дома Витек опять вспомнил о случившемся и опять задался вопросом «почему евреев не любят многие неевреи»? Но ответа он, как и раньше, не нашел. От размышлений на эту тему его отвлекла мама, которая «в честь» выходного дня пришла домой пораньше – около шести часов вечера. Поужинав с Витьком яичницей с салом, которую Витек запивал молоком, мама рассказала Витьку, что у них на работе есть путевки в пионерлагерь, где отдыхают дети от 10 до 15 лет. Мама сказала, что у нее есть возможность взять путевки на все лето, если этого хочет Витек. Витек же пообещал ответить завтра, после того, как он посоветуется с Боцманом и Гришей. Боцман рассказал Витьку, что его мама тоже предложила ему отдых на все лето в этом же пионерлагере, принадлежащем МВД города, а Гриша обещал выяснить у своей мамы, которая тоже работала в органах МВД, может ли она и ему взять такие путевки. Назавтра стало известно, что все мамы возьмут путевки в пионерлагерь «Звездочка», и, следовательно, Витек, Боцман и Гриша поедут отдыхать вместе.
Были сборы недолги, ребят и девочек, собравшихся во дворе здания МВД, усадили на грузовые машины, оборудованные скамейками для перевозки пассажиров, и отправили колонной в пионерский лагерь. Во главе колонны вслед за милицейским виллисом ехала машина с оркестром, который играл во всю мощь пока колонна медленно проезжала по городу, дети на машинах под руководством пионервожатых и воспитателей, которые присутствовали в каждом кузове машин, громко пели, прохожие в удивлении останавливались и махали руками вслед колонне. Пионерлагерь был недалеко, и колонна уже через минут сорок прибыла на место.
Витек, Боцман и Гриша попали в один из двух отрядов учеников старших классов, столько же было отрядов и учениц старших классов, а отрядов младших учеников и учениц было столько же, сколько старших. Все отряды расселили в двух зданиях – в одном здании старших учеников и учениц, мальчиков на втором этаже, во втором здании по такому же принципу школьников младших классов. Столовая была одна, поэтому ели в две смены – старшие ученики во вторую смену. Ребят и девочек распределили по отрядам еще во дворе здания МВД – Витек, Боцман и Гриша попали в первый отряд по просьбе мамы Витька, хотя вначале их хотели распределить в разные отряды. В первом отряде была симпатичная пионервожатая, что Витек отметил сразу, и очень неприятная воспитательница – строгая, злая, худая и немолодая. Пионервожатой была Юля, ученица 10-го класса, спортсменка (перворазрядница по художественной гимнастике), веселая, смешливая, поющая, игривая блондинка с толстой косой, закрученной вокруг головы, как венок. Естественно, Витек в нее влюбился раньше, чем успел сказать ей «здрасьте», и всю дорогу он с нее глаз не сводил, пытаясь выяснить, что у нее таится под тонкой батистовой блузочкой и синенькой коротенькой юбочкой. Боевой арсенал под юбочкой ему удалось разведать во время приземления Юли с борта машины на землю – оказались белые плавки, а с тем, что выше пояса, он познакомился немного позже. Правда, после выгрузки детей к Юле подошел пионервожатый младшего отряда – очкарик «тонкий и звонкий», почти дистрофик и о чем-то весело с ней начал говорить, и это Витьку не понравилось до того, что он чуть было не вызвал очкарика «на дуэль», но пока воздержался и решил, что с Юлей нужно поближе познакомиться как можно скорее.
Завхоз и кладовщица предложили всем сдать чемоданы в камеру хранения, затем директор, его заместитель и воспитатели повели пионервожатых с отрядами в их помещения. Первый отряд разместили в правом крыле здания в трех комнатах, а в четвертой комнате расположилась пионервожатая с воспитательницей Варварой Федоровной. Витек, Боцман и Гриша с еще двумя ребятами – Ежом (кличка от фамилии Ежов) и Глухарем (имел привычку переспрашивать) – заняли небольшую комнату на пять кроватей, в которую другие ребята не хотели вселяться, так как они уже организовались в группы по 7-8 человек и хотели быть вместе, а в двух оставшихся комнатах было по 14 и 15 кроватей, соответственно. Витек с согласия остальных ребят занял кровать у окна, сложил в тумбочку предметы туалета: мыло в мыльнице, зубной порошок и зубную щетку, и бухнулся в кровать. Так начался лагерный отдых Витька.
Все нравилось Витьку в лагерной жизни: и походы, и сходки у вечернего костра, и ночные прогулки, совершаемые мальчиками и девочками, выскальзывающими из комнат через окна, и различные соревнования, в которых неизменным победителем был Витек, и купания в реке, и все работники лагеря, особенно пионервожатая Юля, все, кроме их зловонной воспитательницы Варвары Федоровны, которую Витек ненавидел всеми фибрами души за то, что она уже несколько раз вмешивалась в его разговоры с Юлей. И Витек решил отомстить этой «сушеной камбале» при удобном случае. Так как случай не представлялся, то Витек решил организовать его сам – ночью он прокрался в комнату, где спали Юля и Варвара Федоровна и устроил воспитательнице «велосипед», после которого она несколько дней ходила босяком. Витек для «велосипеда» использовал хорошо горящую папиросную бумагу, что привело к небольшим ожогам пальцев ног Варвары Федоровны, прозванной Витьком Стева (старая дева). «Велосипед» сопровождался диким криком Стевы, разбудившим не только обитателей первого здания, но всех людей в лагере, чего Витек не ожидал. На крики Стевы сбежались все, кто умел бегать – в числе последних сквозь собравшуюся толпу пробился директор лагеря, который констатировал покраснения между большими и средними пальцами ног, не обнаружив никаких следов пиротехнических упражнений Витька, удалился, а Витек сему сильно удивился – где же огарки бумаги? Позже он узнал, что Юля их выбросила в окно еще до того, как кто-либо зашел к ним в комнату. Но когда на утренней линейке директор лагеря задал вопрос: «Кто устроил «велосипед» Варваре Федоровне», Витек этого еще не знал. Вопрос директора так бы и повис в воздухе, если бы Юля не ответила ему вопросом на вопрос: «А откуда известно, что это был «велосипед», может быть, покраснение у Варвары Федоровны вызвано укусом какого-то насекомого, или является следствием какой-то инфекции». Директор сказал, что он верит Стеве, которая утверждает, что то был «велосипед» и что он найдет негодяя, который его устроил. Он предложил, чтобы тот, кто сделал это, сам признался, или тот, кто видел, рассказал всем – вы все пионеры и должны говорить правду старшим товарищам. И хотя в голосе директора звучала металлическая твердость, было видно, что этот вопрос его не очень сильно волнует – возможно, он и сам недолюбливал Стеву, но «принять меры» он был обязан по долгу службы. Приняв меры таким образом, директор далее объявил, как обычно, расписание мероприятий и распустил линейку. Возможно, этим бы и окончился «велосипедный» инцидент, но Трясогуз – член второго отряда, довольно неприятный хлопец, подхалим и блюдолиз, после линейки рассказал директору, что он видел Витька, выбегающим из комнаты Ставы. Оставить без внимания этот донос директор не мог, тем более, что его слышала сама Стева, поэтому он перед обедом опять собрал линейку, на которой объявил следующее: «Мне стало известно из доноса Турко (Трясогуза) имя хлопца, устроившего «велосипед» Варваре Федоровне – это Батьков Виктор. И, хотя он наш лучший спортсмен, наш лучший рассказчик, наш лучший пловец, победитель математической олимпиады (олимпиады по другим дисциплинам еще не состоялись в то время – прошло лишь десять дней с начала работы лагеря), я должен его наказать по всей строгости нашего внутрилагерного закона – предлагаю исключить его из пионеров и изгоняю из лагеря, о чем я уже известил его родителей. Витька не очень обеспокоило его исключение из пионеров, так как его никто туда и не «включал» – просто однажды на школьной линейке Иван Васильевич сказал Витьку, чтобы на линейки и в школу вообще он приходил в галстуке, что Витек и выполнил, став таким образом пионером. А вот отчисление из лагеря Витьку не очень понравилось, так как он здесь уже привык, а в городе сейчас, особенно, когда там нет ни Боцмана, ни Гриши, скучно и не интересно – его девочки, как он знал, тоже разъехались. Поэтому известие об отчислении он воспринял с большим огорчением, расстроился, загрустил и бегом покинул линейку, убежав в расположенный поблизости лес, где у него с ребятами (Боцманом и Гришей) был сооружен хорошо замаскированный шалаш, в котором, кроме небольшого запаса жратушки, были спички и свечка, некоторое количество полусухого сена, достаточного для сооружения широкого, высокого и мягкого спального места. Убегая с линейки, Витек слышал, как директор и Юля призывали его вернуться, но он не мог, так как слезы подступали у него к горлу, и он боялся, что расплачется, и все это увидят.
После обеда весь первый отряд во главе с Юлей и старшей пионервожатой Женей пошел к директору, чтобы просить его о пересмотре наказания для Витька – они даже поручились за него, дав слово, что он больше не будет так «шутить», а Боцман, Гриша, Еж и Глухарь заявили, что директор может и их отчислить вместе с Витьком, так как они полностью солидарны с Витьком в его действиях, потому что им не нравятся отношения с воспитательницей, и они сами ей что-нибудь бы сделали, не опереди их Витек. Юля и Женя тоже очень просили смягчить наказание Витьку и заменить в первом отряде воспитательницу, которая не считается с желаниями детей, которая их унижает, оскорбляет и пугает своим свирепым видом. Дети и пионервожатые так наперли на директора, что он не имел возможности каким-либо образом возразить, поэтому он поднял руки и сказал, что воспитательницу он уволит, а Витька при маме отчитает и «зачислит» опять в лагерь. Итак, борьба Витька с воспитательницей-мегерой закончилась полной его победой, и торжеством директора, который тоже ее, по всей вероятности, не очень любил, как следовало из наблюдений Витька. Но Витек об этом не знал, так как сидел на конспиративной хате – в шалаше, оборудованном всем необходимым для недолговременного проживания, «шалаш в разливе», как обозвал его Гриша.
Пионервожатые, обрадованные решением директора, пошли в корпус, чтобы сообщить Витьку о решении директора и поздравить его с победой над всем ненавистной мегерой Стевой, но, естественно, они его в корпусе не обнаружили – он ведь был в шалаше, а Боцман и Гриша, которые знали, где находится Витек, пришли незаметно в шалаш, все ему рассказали и спросили, вернется ли он сейчас, или пусть его еще поищут. Витек же их попросил, рассказать о его местопребывании только Юле – пусть она его найдет. Ребята так и сделали, и через час, когда уже начало смеркаться (а в лесу – темнеть), привели Юлю с завязанными глазами в шалаш, а сами по знаку, поданному им незаметно Витьком, удалились. Витек лежал на полусухом сене, вздыхал и давал понять, что он страшно горюет, переживает, ужасно расстроен и готов разрыдаться – такое угнетенное состояние души Витек изобразил неплохо, хотя впоследствии Юля говорила, что она почувствовала фальшь, но все-таки поверила ему. Увидев Витька в таких расстроенных чувствах, Юля села рядом с Витьком у изголовья, начала гладить его по голове, рассказывая, как им удалось переубедить директора, изменить свое решение, уговаривая Витька не расстраиваться – все уже позади, Витек же говорил о том, что ему очень неудобно перед мамой, которая вынуждена срываться с работы, чтобы ехать сюда, улаживать его проблемы. Так разговаривая с Юлей, Витек «незаметно» переместил собственную голову Юле на колени, а так как ее ноги были согнуты, то лицом он пришел в соприкосновение с ее грудью, отчего воспарил ввысь до полного головокружения, приведшего к потере контроля над своими действиями. Его руки метнулись к кнопкам на блузе, которые не без труда раскрылись, оголив Юлину грудь, пупырышек которой попал Витьку в рот, Юля что-то продолжала говорить о хорошо закончившемся конфликте, но думала она явно о другом, Витек же, не выпуская Юлин пупырышек, перевернулся на природной постели так, что он оказался стоящим на коленях, а Юля – лежащей на спине. Только теперь она сменила тему разговора: «Ой, что ты делаешь?! Я же пионервожатая, мне за это может влететь, ой, я не могу, я не должна!» Витек говорил, что об этом никто не узнает, что им будет хорошо, что он ее любит, сам же в это время снимал с Юли плавки, а Юля для облегчения выполнения этой процедуры подняла «нижний бюст». Управившись с плавками, Витек начал неистово целовать Юлю в рот, целовать Юлины груди и живот, затем между поцелуями он выяснил, что Юля уже не девушка, и, целуя ее в рот, вставил член между хорошо смазанными Юлиными внутренними соками губами, а дальше он сам продвинулся без больших усилий. Когда Витек и Юля начали ритмичные движения, Юля высказала заботу о последствиях, на что Витек ей сказал, что у него есть опыт в части «тряпочковой контрацепции». Юля три раза на крыльях оргазма отправлялась на олимп, а на четвертый раз, когда ее оргазм достиг максимума, Витек свой оргазм заключил в заранее приготовленный носовой платок. Пока его семья изливалось в платочек, Юля обнимала и целовала его, сожалея о его мучениях, о чем она ему шептала на ухо. После того, как Юля поместила на место свои плавки и застегнула блузу, она опять начала утешать Витька, но Витек ей сказал, что он уже не переживает и готов встретиться со своей мамой. С этого дня Витек почти каждый день находил время и возможность побыть с Юлей наедине – он действительно ее полюбил, а после этой встречи полюбил вдвойне.
Когда на следующий день перед обедом приехала мама Витька, директор вызвал Витька и Юлю к себе в кабинет, и к большому удивлению Витька начал разговор с расточительства похвал в адрес Витька, и лишь в конце своего довольно длинного монолога сказал, что Витек нарушил дисциплину и он хотел его отчислить из лагеря, но мощное защитное движение, во главе которого стали пионервожатые, отстояло Витька и теперь он только «извещает Татьяну Михайловну об имевшем место инциденте», Витек же свое предупреждение уже получил. Мама извинилась за нетактичное поведение Витька и вместе с Юлей и Витьком вышла от директора. Продолжать разговор на эту тему мама не стала, она передала Витьку привезенные сладости и фрукты и побежала на ожидавший ее газик. Витек провел маму до машины, немного смутился, когда она его поцеловала, и помахал рукой вслед удаляющейся машине.
Жизнь продолжалась – Витек ею наслаждался, ему было радостно, весело, интересно, он получал удовольствие от жизни, от восхода солнца, который ему несколько раз пришлось наблюдать, от полной луны и небольшого серпа месяца, от жары и дождя, от двух собак (Бобика и Роя), которые бегали по территории лагеря и лизали всех ребят, от запаха травы и свежескошенного сена, от окружающего мира и людей и, конечно же, от присутствия Юли, оттого, что она существует и что позволяет себя любить. Даже понимание того, что с окончанием лагерного сезона ему с Юлей придется расстаться, так как она поедет в свои Лубны, а он в Полтаву (пионерлагерь был областной), не могли омрачить его радостный душевный настрой. Его тело, сердце и душа ликовали, кипели, бурлили, позитивная энергия его переполняла, она била живительным ключом каждого, кто с ней соприкасался.
Среди обитателей лагеря Витек пользовался авторитетом и уважением. Правда, было несколько хлопцев (в основном, дети «наростов на теле народа», так Витек называл начальников разного рода), сплотившихся вокруг сына первого секретаря обкома Владимира по кличке Гусь, данной ему Витьком и навечно к нему прикрепившейся, которые держались особняком, редко принимали участие в общих играх, конкурсах, фестивалях, олимпиадах. Но на них никто особого внимания не обращал, что их, естественно, злило, и отчего они вечно хмурые и недовольные пытались излить свою злость на ребят и пионервожатых. Витек заметил, что негативное поле исходит от их главаря Гуся, и что многим из них не нравится роль отравителей окружающего пространства, но они как-то «стесняются» отколоться от группы Гуся. Никто в лагере не знал о спортивных возможностях этих ребят, так как они не участвовали в соревнованиях, по той же причине никто не знал и об их интеллектуальном потенциале, поэтому некоторые из них и, в первую очередь, Гусь, запугивали ребят физической расправой за неподчинение. Это Гусевское отребье состояло во втором отряде и терроризировало членов этого отряда. И не только членов отряда, но и пионервожатую, которую Витек как-то видел плачущей. Витек давно искал повод, чтобы «поговорить» с Гусем, но все как-то не случалось, но однажды Гусь оскорбил при Витьке Юлю, и Витек сразу же вызвал его стукаться. Секундантами от Витька были Боцман и Гриша – они договорились, что «стуканье» состоится после ужина в лесу на полянке, без применения оружия (ножей, кастетов, камней и т.п.), до просьбы о помиловании, присутствовать могут все желающие. Против последнего пункта Гусь возражал, но Боцман и Гриша настояли, чтобы он был включен в договор, так как его отсутствие позволит одной из сторон организовать «силовой перевес» за счет количества поклонников. Кроме того, по настоянию Витька в договор был включен пункт о неразглашении никаких сведений о поединке независимо от его исхода. Весть о поединке моментально облетела лагерь, ребята сразу после ужина отправились незаметно (по одному, мелкими группами) на поляну, где секунданты прочли договор, который болельщикам понравился, и они его одобрили криками и аплодисментами. Пурген, один из ребят Гуся, скомандовал «к барьеру», и Витек и Гусь вышли в центр круга, образованного ребятами. Витек применил свою никогда ему не изменявшую тактику – удар в пах носком ботинка, удары подъемом ноги по наклоненной голове в область лица, при попытке распрямиться удары в область солнечного сплетения. Все это было выполнено так быстро, что Гусь не успел даже сообразить, что произошло, но на предложение Витька проситься он не пожелал, о чем сильно затем пожалел, так как Витек взял его за бортики и пару раз натянул на кумпал, отчего Гусь упал на спину, широко раскинув руки, предварительно немного пошатавшись. Пурген поднял руку Витька в знак его победы, и Витек заметил, что делает он это с удовольствие. Витек понял, что сегодня ему удалось освободить Пургена и других ребят из-под ига Гуся. Вокруг все закричали, начали поздравлять Витька, совсем забыв о лежащем на траве Гусе, который через несколько минут очухался и хотел незаметно улизнуть, но ребята задали ему вполне резонный вопрос относительно покаяния, и Гусь, поколебавшись мгновенье, выдавил из себя что-то похожее на «я проиграл». Витек же напомнил ему о секретности поединка, пообещав, что ее невыполнение может повлечь за собой большие карательные санкции против Гуся, и потребовал, чтобы Гусь при всех еще раз подтвердил, что он никогда не расскажет папочке о том, что здесь произошло. Гусь клятвенно заверил всех, что подбитые глаза и расквашенный нос он обоснует падением с дерева. На том и порешили, и все вместе, кроме самого Гуся, пошли в лагерь, где виляя хвостами и нежно так тявкая их встретили Бобик и Рой, а пионервожатые помахали им руками, приглашая готовиться к линейке. На линейке Гусь спрятался во втором ряду, а пионервожатые, хотя и заметили на его физиономии некоторые изменения, не поставили этот вопрос на общее обсуждение – Витек был уверен, что они уже знают причины физиономической метаморфозы Гуся, и именно поэтому не проявляют к этому интереса. Пионервожатые и, вероятно, директор не могли не знать о «дуэли», так как Витек среди ребят видел Трясогуза, которому ребята и пионервожатые объявили бойкот, но от этого он не перестал быть доносчиком, подхалимом и подлизой. Бойкот повлиял на его низкий, мерзкий и подлый характер только ближе к концу смены лагерного отдыха. Вот же линейка прошла без приключений, все разбрелись по территории до отбоя, извещаемого горнистом.
В пионерлагере директор ввел самообслуживание – уборка помещений, туалетов, двора, а также заготовка воды, чистка картошки, полив огорода, подача еды, уборка посуды и ее мытье выполнялись ребятами по очереди. На вечерней линейке старшая пионервожатая объявляла, какой отряд дежурит завтра, а пионервожатая отряда распределяла обязанности между членами отряда. Дежурных по кухне обычно будили на пару часов раньше всех, чтобы они накололи дров, разожгли огонь в печи и поддерживали его в течение времени, необходимого для приготовления пищи, а также, при необходимости, начистили картошки, помыли овощи, обрезали на них все лишнее непригодное к употреблению в пищу. Каждый отряд дежурил примерно раз в неделю – сегодня дежурил первый отряд, и Витек с комнатной компанией дежурил по столовой. В их обязанности входило разнести еду по столам, собрать посуду и помыть ее в завтрак, полдник, обед и ужин. Мытье посуды доставляло Витьку такие эстетические неудобства, что он старался избежать этой процедуры, используя все доступные действительные и мнимые причины, но он заметил, что друзья заподозрили его в том, что он ловчит, увиливает от исполнения неприятной работы, и это его, естественно, огорчило, поэтому он усиленно искал выход из этой ситуации. Процесс мытья посуды, как известно, состоит из трех стадий: удаление остатков пищи, отмывание жира и ополаскивание посуды от моющего средства. Витек считал наиболее неэстетичной вторую стадию – отмывание жира голыми руками без использования перчаток (в те далекие времена тонкие перчатки использовались только в хирургии и гинекологии), и искал возможности исключить ее из процесса мытья вообще. Он как-то видел, как собаки и кошки облизывают миски, на которых остались хотя бы следы пищи, поэтому он решил, что вторую стадию мытья посуды можно поручить Рою и Бобику. В первом экспериментальном варианте Витек держал миску, а собачки ее вылизывали до блеска, затем для ускорения он держал две миски в двух руках, а еще позже он просто расставлял вдоль стены столовой все миски, а собачки, следовавшие за ним, их «обмывали». Они делали это так быстро, что пока Витек выставлял последнюю, можно уже было убирать первую – Витек шел, расставлял миски, затем возвращался и собирал их чистыми. Скорость невероятная. Так мытье посуды из малоприятного неэстетического занятия превратилось в интересную игру, в забаву, в которой все хотели поучаствовать. Вскоре и другие ребята взяли на вооружение «изобретение» Витька, а к двум собачкам прибавились еще три кота. Вскоре Витек модернизировал и третью стадию
мытья посуды – в огромной кастрюле температура воды подымалась до кипения, затем туда помещалась «вымытая» посуда, с поверхности кипящей воды марлей убирались остатки жира, а посуда из кастрюли извлекалась с помощью деревянного захвата, используемого при стирке белья.
Как видим, Витек еще с детских лет был «на выдумки хитер», хотя и не был «голь», но изобретения из него сыпались, как из инновационного рога (аналог «рога изобилия»). Он ни в каких делах не мог терпеть косности, стандартов, консерватизма, его всегда и во всем тянуло сделать лучше, проще, «не так», как все и всегда. Его высокое самомнение и самолюбие удерживали его от «идолопоклонства», у него не было любимых героев, героев для подражания, он не был близоруким приверженцем моды – ему больше нравилось самому выступать в качестве носителя новомодных тенденций, направлений, вещей. Нельзя сказать, что он был сторонником «философии» – быть всегда «самим собой». Нет! Он часто изображал самого себя в том образе, который он на данный момент себе нафантазировал, вообразил, надумал, который ему нравился в данное время. Правда, далеко не всегда у него это получалось из-за вспыльчивости характера, но он упорно старался «показать» себя сдержанным, спокойным, рассудительным, взвешенным. Часто такой образ оборачивался во «всезнающего хитреца», что выдавала, как он это ни старался скрыть, его «издевательская улыбочка и хитринка в глазах», за которые многие его не очень любили. Им казалось, что он знает что-то такое, чего не знают они, и за это он над ними насмехается. И это действительно было так. Достаточно, не буду рассказывать вам, какой он есть, надеюсь вы сами поймете это из читаемого вами жизнеописания этого раньше времени родившегося гражданина мира. Нет, не космополита, а именно «Гражданина Мира», для которого понятие Родина ограничивалось местом его рождения – Полтавой, местом его проживания – Харьковом и Советским Союзом, но внутренний национальный дух призывал его любить и Украину, и Еврейскую автономию, и Израиль.
Да, его характер, действительно, был вспыльчивый, даже, я бы сказал, психованный, бесконтрольный, ударный, спонтанный – он бил ключом и в большинстве случаев там и тогда, когда это делать было меньше всего нужно. Вот один из таких случаем, о которых следует поведать для лучшего понимания его характерного буйства. В пионерлагере было несколько типичных для тех времен «дворовых туалетов»: один на десять отверстий в половых досках (очков) для мальчиков (без дверей для лучшего проветривания), другой совершенно аналогичный для девочек, и еще три туалета, представляющие собой отдельные «кабинки» с закрывающимися изнутри дверьми, почему-то сгруппированные по три. Витек предпочитал по возможности пользоваться туалетом с дверью, где можно было «отдать дань земле», точнее – выгребной яме, более комфортно, если такое понятие вообще применимо к аналогичным туалетам, чем в окружении девяти испражняющихся пацанов, отвлекающих своими какофониями от интересных мыслей. Один из таких строенных туалетов находился за столовой, куда Витек с Боцманом и Гришей часто заходили, хотя взрослые гоняли их в «детские коллективные туалеты» – привилегированные туалеты предназначались только для взрослых, с чем Витек не мог согласиться, так как был против всяких привилегий. Кабинки в этом туалете характеризовались тем, что сквозь них наружу было все видно, а внутри были видны только части тела – наиболее «прозрачное» пространство совпадало с расположением половых органов, и это свидетельствовало о том, что о «прозрачности» кабин кто-то побеспокоился, что их «прозрачность» не естественная, а искусственная. Однажды «трио морячков» – Витька, Боцмана и Гришу иногда так называли ребята – мирно сидели каждый на своем очке, и Боцман с Гришей беседовали на внутренние темы. Вдруг Витек услышал, как Боцман очень плохо отозвался о Юле, Витек прислушался: «Да, Юля – это же настоящая проститутка», услышал он. Услышав такое, Витек быстрее, чем обычно, натянул брюки, вышел с туалета, с боковой стороны туалета оторвал брусок, затем сорвал с крючка дверь кабины, в которой сидел Боцман – он уже встал и подтянул брюки – размахнулся и стукнул Боцмана бруском по голове, отчего Боцман свалился на землю (хорошо еще, что вне туалета). Рука Витька вознеслась для повторного удара, но он ее сдержал, опустил брусок, и стал на колени перед Боцманом, потерявшим сознание. Он прислушался, но не услышал ни биения сердца (возможно, оно действительно не билось), ни дыхания – Витек решил, что он его убил. Тогда он начал просить Боцмана не умирать. Витек уверял его, что он его лучший друг, что он больше никогда не поднимет руку на него, Витек всхлипывал и плакал, он обнимал Боцмана и даже пару раз поцеловал его (не в губы, конечно же), слезы Витька капали на лицо Боцмана, что, возможно, и привело его в чувства. Увидев плачущего над ним Витька, он и сам уселся и расплакался, они обнялись, и так несколько минут сидели и плакали, а Витек при этом приговаривал: «какой же я дурак – из-за этой девки чуть не убил своего лучшего друга». Он дал Боцману свой носовой платок, чтобы Боцман вытер нос, из которого обильно текла кровь, затем предложил пойти к умывальнику и подставить нос под холодную воду – говорят, помогает свертыванию крови. Они так и сделали, Гриша шел ссади, тяжело вздыхая, Витек же и Боцман постепенно успокаивались. Когда они полностью успокоились, Боцман рассказал Витьку, что этот разговор с Гришей они придумали для того, чтобы посмотреть на его реакцию, что в действительности они так не думают. «Вот и посмотрели» – сказал Витек. Затем он извинился, сказал, что он был неправ, сказал, что впредь он будет сдержаннее, и посоветовал больше не устраивать таких провокационных проверок его характера. Он проверил башку Боцмана, она оказалась цела, черепушка Боцмана оказалась крепкой – выдержала испытание на прочность, к тому же Витек при ударе все-таки несколько придержал собственную руку в последний момент. При очередном свидании с Юлей в «любовном шалаше» Витек долго и крепко любил Юлю, и, когда они уже собрались идти домой, рассказал ей о случившемся. Реакция Юли была для Витька не только неожиданной, но и оскорбительной, обидной. Она высказалась в таком духе, что от жидов ничего хорошего не дождешься, и что вообще их надо бить и гнать подальше с Украины. Такие рассуждения по национальной проблеме так ошарашили Витька, что он застыл в полуподъеме с полуоткрытым ртом и затем по дороге домой не проронил больше ни слова. Ни сразу, ни потом Витек на эту тему с Юлей не говорил и на стрелки к ней не ходил, хотя Юля много раз пыталась и забить стрелку, и выяснить, почему Витек так себя ведет, но Витек решил, что в данной ситуации всякие выяснения не смогут ничего изменить, а чтобы не горевать сильно от последних событий, Витек решил «поближе познакомиться» с Наташей из Пирятина, которая ему нравилась и которой, как он заметил, нравился он – вообще все девочки пионерлагеря были влюблены в Витька. Витек перед обедом по дороге в столовую забил с Наташей стрелку в лесу на поляне во время послеобеденного сна.
Уважаемый читатель, говорят, что сегодня «страшный день», в который могут происходить самые страшные невзгоды с отдельными людьми и со всем человечеством, вплоть до «конца Света», или и того хуже – «Армагеддона». Многие меня отговаривают от работы сегодня – говорят, что лучше «готовиться к встрече с Богом, проведя день в молитве». Сегодняшняя дата содержит три шестерки – 06.06.06, но, во-первых, это сокращенное написание даты, а полное написание даты выглядит так: 06.06.2006 (в российском написании) или 06/06/2006 (в английском написании), во-вторых, церковные деятели опротестовали действенность этого дьявольского предзнаменования, и, в-третьих, я во все эти бредни, как и в Бога в том виде, как его изображают церковнослужители, совершенно и абсолютно не верю. В моем понимании Бог – это Высший Разум, представляющий собой высшую биотехническую сущность – Абсолют, это тот предел развития, к которому устремлен наш Мир (Мировая система). И этот Бог живет в наших сердцах. У кого же нет сердца, тот не содержит в себе Бога, и поэтому способен на злость, подлость, воровство, нанесение обид, эксплуатацию себе подобных, их обирание, создание своих богатств за счет чужих, уничтожение окружающей среды – биосферы, ноосферы, уничтожение подобных себе. Их «сердечное пространство» заполнено эгоцентрической сферой, вытесняющей альтруизм и самого Бога. Прошу прощения за это неожиданное отступление, вызванное происходящими вокруг нас событиями и от нас практически независящих. Забудем о «тройной шестерке» и продолжим повесть об одном из великих сынов Земли, непонятых современниками, раздираемых внутренними противоречиями, полукровке Батькове Викторе.
Итак, наш герой договорился с Наташей о встрече после обеда, во время дневного сна, в лесу на полянке. Следует сказать, что лес находился совсем рядом с территорией пионерлагеря, метрах в двадцати. Лес был совершенно необычный – в основном это был смешанный лес, но попадались участки соснового леса. Витек решил не форсировать события – предоставить возможность Наташе самой добиваться близости, отдать ей инициативу в этом вопросе, конечно же, если она не имеет на то запрета (не является девочкой). Так он себя и повел на первом свидании – не обнимал, не целовал, не «тискал». Он много говорил о литературе, о новых для советских зрителей трофейных фильмах, рассказывал об экзотической стране Узбекистан, где он был в эвакуации. Они уселись на полянке, затем Витек улегся на коленки Наташе, она гладила его по голове, а он мял мочку ее уха. Так они «посвиданичали» до самого ужина. После ужина Витек решил немного пополнить свои материальные средства, для чего организовал игру в очко под интерес. Он «раздел» нескольких «куркулей», в том числе и Гуся, который со временем все-таки присоединился ко всем ребятам, но старался быть «поближе» к Витьку, как бы давая понять, что он все же «околопупочное» творение. Даже проигрывая в карты, он так небрежно расставался с деньгами, как это мог позволить себе только Витек, который действительно не испытывал к ним никакого уважения, даже более того, презирал их – они ему были нужны только для удовлетворения своих меркантильных интересов. Витек же решил не выталкивать Гуся с его «околопупочного» возвышения, так как действительным авторитетом Гусь уже давно не пользовался, а его мнимая руководящая роль только тешила его самолюбие – пусть будет так, пусть человек имеет радости, ведь он для этого и живет, чтобы испытывать радости, волнения, заботы и любовь. Уже до отбоя куркули отвалили, и игра пошла по-мелкому, почему и Витек вскоре пошел складывать прибыль «в чулок». Оказалось, что сегодня он выиграл почти два куска – до двух ему еще нужно было выиграть около двух сотен, но он почувствовал, что сегодня прун закончился, потому ушел из-за игрового стола.
Отношения с Наташей развивались по задуманному Витьком сценарию – Наташа все ближе подбиралась к апогею любовной страсти, а вот Юля никак не могла успокоиться, не могла смириться с тем, что Витек ее «бросил» из-за какой-то Наташки, она много раз пыталась с Витьком поговорить по душам, но не могла понять, хотя Витек ей много раз намекал, что его любовь не может ужиться с антисемитизмом, живущим в ее нутре. Юля страдала, Витек это видел и ему было жаль ее, но он ничего не мог с собой поделать. Чтобы как-то ее успокоить, Витек сказал ей, что он еврей, следовательно, Юля не может его любить, так как ненавидит евреев, но и это на нее не повлияло, она твердила, что он не такой, как другие евреи, поэтому она его любит, на что Витек ей возражал, что он не может и не хочет любить человека, который испытывает ненависть к целому народу.
Через непродолжительное время Наташа «влезла таки в постель Витька», и их отношения продолжались в течение некоторого времени, пока и Наташа, как-то в разговоре, не обвинила жидов в несчастьях украинцев, после чего Витек ответил на одну из записок Виктории, которые она ему писала пару раз в неделю. Ответил он устно – он не любил писать – при встрече. Они начали встречаться, но Витек от их встреч испытывал большие неудобства – Виктория была девственница, и целования, обнимания, зажимания заканчивались для Витька болями в придатках, и второе, что тоже не очень нравилось Витьку, Виктория была с Полтавы, правда, жила она в другом конце города, но
полтавчане все встречались на стометровке, и вероятность ее встречи с Эллой и Витьком была достаточно велика. Но так как до конца отдыха было уже совсем мало времени, Витек продолжал с ней встречаться до последнего дня, когда он ей сообщил, что в Полтаве у него есть подруга.
Прибытие Витька домой ознаменовалось большим событием, не связанным, правда, с его приездом, но совпавшим с ним – маму Витька посылали в Харьков на повышение квалификации. Витька это не только не огорчило, но даже немного обрадовало – в течение полугода он будет жить самостоятельно, бесконтрольно, хотя мама просила его почаще бывать у тети Евы, а в выходные дни и спать у нее. Выезжать мама должна была уже на следующий день. Мама оставила Витьку около куска с половиной на жратушку, оплату квартиры и коммунальных услуг, а сама укатила на повышение квалификации. Витек с «хозяйством» управлялся нормально – ему помогала тетя Шура приходящая домработница, так теперь величали домоправительницу, которая закупала продукты, готовила еду, стирала шмотки, мыла полы и посуду. На завтрак у Витька всегда был свежий белый хлеб с маслом и свежее молоко, которое прямо домой приносила соседка, имевшая корову. Тете Шуре было лет тридцать с гаком, поэтому Витек ею не интересовался, как женщиной – она ему казалась слишком немолодой. Он не знал, чем она занимается, когда его нет дома, а большую часть времени его не было дома, так что тетя Шура была отдана сама себе. Со своими девочками Витек мог встречаться у себя дома только по выходным и праздничным дням, когда не было тети Шуры. В выходные дни (точнее, ночи) Витек спал у тети Евы – в субботу он гулял допоздна по стометровке, ходил в театр, или кинотеатр, затем отправлялся домой к тете Еве. В такие дни он старался гулять не слишком поздно, чтобы не будить девочек тети Евы – тетя Ева родила еще одну дочурку Олю, названную в память дядиной сестры, убитой немцами во время попытки побега, когда колонну евреев вели на расстрел.
И все было бы хорошо, если бы Витек не связался с урками. Да, Витек связался с настоящими уркаганами, с блатными и со всей присущей им атрибутикой. Он перестал посещать школу, читать книги, ходить в театр, вместе с новыми «друзьями» шарил по чужим карманам («щипал»), обворовывал квартиры, вставил две железные фиксы и присмоктывая сплевывал через верхнюю губу, участвовал в малинах (пьянки с девками) на хате (конспиративная квартира, на которой тайно собираются члены банды), постепенно переходил на блатной жаргон («мы по фене ботаем, нигде не работаем»), пил водку, курил, играл в карты в пьяном угаре. Как поется в одной блатной песне: «И жизнь тут пошла уж иная…»! Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы через несколько месяцев не приехала его мама, которой дядя Семен все рассказал – откуда только он знал. Впрочем, почему «неизвестно»! Очень даже известно: воровство, пьянство, алкоголизм, поимка с поличным, суд, тюрьма, отсидка, нары, повторный цикл, пока не убьют «свои» или «чужие». Прекрасные перспективы сулила дорожка, на которую стал Витек, но вмешательство мамы спасло его от блатного болота, от клоаки людской, от жизненного извращенства, от страшнейшего антигуманного (дьявольского) образа жизни, строящегося на принципах вседозволенности, включая и обворовывание ближнего. К большому нашему сожалению, этот принцип положен современным обществом потребления, обществом рыночных отношений в основу так называемой современной демократии, которую нельзя воспринимать иначе, как псевдодемократию. Но в те далекие времена такая «демократия» была распространена только среди воровских банд. Денежная реформа не ударила больно по бабкам Витька, так как он с помощью дяди Семена вложил их в алкогольные напитки, стоимость которых во время реформы сохранилась. Мама была рада, хотя сильно удивлена денежной массой, хранящейся в карманах Витька.
Мама Витька приехала, чтобы рассказать ему, что она хочет связать свою дальнейшую жизнь с мужчиной на пять лет старшим ее, что они друг другу нравятся, что она много лет жила одна и теперь вот ей пофартило – она встретила хорошего человека Константина Ефимовича и, если Витек не возражает, хотела бы выйти за него замуж. Витек не возражал – он любил свою маму, хотя временами и делал ей больно, о чем всегда искренне сожалел. Итак, «коль скоро, Витек не возражает», то мама отправилась в Харьков, прихватив с собой Витька. Этот переезд в Харьков стоил маме Витька понижения в должности, но без понижения в зарплате. Теперь она была заместителем начальника медсанслужбы МВД Дзержинского района.
ПРОДОЛЖЕНИЕ