Награда

 В городе № жил простой бедный художник по кличке «Рублёв». Насколько он был прост, можно судить по тому, как он рисовал портреты. Он выходил на центральную аллею парка, садился на раскладной стульчик, брал в руки кусок фанеры с пришпиленным к нему листком бумаги из альбома для рисования самого низкого качества, и потом кусочком угольного карандаша за 15 минут набрасывал профиль или анфас портретируемого. За что брал всего рубль. Цена смешная даже для развитого социализма, в кою пору всё происходило. Желающих было много ещё и потому, что рисовал он очень похоже, суть улавливал.
 Такая цена была его позицией, принципом! если угодно. Его собратья по искусству уже начали шастать за бугор и поклоняться американской зелени. Он же брал рублём, за что, собственно, и заслужил такую кличку. Эти рубли он называл « конвертируемыми», так как вкладывал их в конверт. Собрав полный конверт, он сворачивал свои манатки и шел обменивать свои «конвертируемые» рубли на дешевое вино и хлеб. Водку он не признавал, ибо считал, что в ней истины нет, а есть лишь помутнение рассудка.
 Так он жил и пережил, кстати, массу инфляций, девальваций, дефолтов, падений и разорений всего и вся. А его лозунг был прост и вечен: Хлеба и Зрелищ! Что он за свои портреты и получал. К нему тянулись люди разные. Попадались и творческие личности. От них как раз и случались зрелища. Песенки там, стишата, хореография, в смысле танцы-шманцы-обжиманцы, драматургия в смысле мордобоя и поиски себя. Многим страждущим успокоения и приобщения к искусству он давал приют, а это дорогого стоит.
 И вот однажды ему во сне явился посланник свыше и внушил такую мысль : «За твоё бескорыстие Бог награждает тебя. Отныне каждому, кого ты изобразишь на портрете, уготовано место в раю». Весь последующий день он ломал себе голову: как надо понимать этот сон? Райские места хороши, по слухам, конечно. Ибо очевидцев даже на раз-два нету, сразу обчелся. Опять же, если туда будут отправлять кого ни попадя, что же это будет за рай, опять же коммуналка типа…Однако же, поразмыслив маненько, пришел к выводу, что его писание ликов навроде благодати божьей, в некотором смысле очищение…Успокоив себя этой мыслью, он вскоре позабыл о сне.
 Продолжая заниматься своим нехитрым делом, он через какое-то время стал замечать: нарисует кого-нибудь – тот глядишь и помре. Не сразу, случайно как бы, шутя: то захлебнётся глотком, то на ровном месте споткнётся и височком – тюк! И туда – в мир иной.По началу он эти случаи ни с чем не связывал, пока сон не вспомнил. Вспомнил и обмер. Вот она, оказывается, какая награда Господня. В рай отправляет. Может оно и хорошо, да кому объяснишь,… Что же теперь? Он решил было с горяча больше не писать портреты и переключиться на натюр-морты, как многие, н е ж и в а я натура, так сказать, и баста. Но людям треба писанки-портреты, вот же ты Господи, Боже ж ты мой! Портретистов хороших, ну просто поискать. С фотографии срисовать - это запросто, а вот чтоб живой портрет, чтобы суть в двух-трёх штрихах – извините. Он уже и цену стал повышать до безумных размеров, с угля на масло перешел, чтобы продли-и-ить!? ж и з н ь человеческую. Так разве ж кто поймёт, кто оценит. Толстосумы находились, заказывали, торопили, привередничали, не шибко похожий, мол. А ведь он специально, спасти хотел. Эх-х. Приходилось исправлять и …через какое-то время – траурный марш Шопена. Правда, все эти новорусские богачи зачастую с криминалом были повязаны, поэтому долго не жили ва-аще.
 Художник, как и прежде, прожигал все деньги в богемном существовании, но в более крупных масштабах, ресторанах, барах, саунах. Казино он презирал за обдираловку. Предпочитал общество друзей и почитательниц его таланта. Однажды он пригрел возле себя милую девушку, закрутил с нею не на один день. Душой прирос. И всё было бы складно, если бы не стала она его упрашивать нарисовать…
 - Хочу свой портрет….Твоей гениальной кисти….Хочу! – разве можно этому противостоять. Как он не отнекивался, не увиливал, пристала и всё. Хочу, мол, обнаженной запечатлеться, «ню», мол, хочу коню-ню-нючит и давай раздеваться и позу принимать. Он, конечно, пользовался моментом и трахал её, да и всё. Потом изображал усталость. Со временем усталость действительно наступила, но только не у неё. Друзья приходят – она на нём виснет, уходят – зависает вдвойне. Он уж и по китайской методе стал дело до конца не доводить. Ставил заключительную точку реже. Потом ещё реже. Потом … Короче затрахала. Давай, мол, рисуй! Точка.
 Не хотелось ему такую девку в рай отправлять, но приходится. Сладу с ней нет. Как же он без неё-то? И тогда он решил вместе с нею уйти. Написал автопортрет с обнаженной на коленях. В руках у них по бокалу вина,- а что, в самом деле, грустить, в рай ведь идём.
 Картина всем понравилась. Один новорусский купил её за большие деньги и у себя в спальне повесил. А девушка та упросила художника купить белый Мерседес. Поехали они на нём к морю южному, где растут кипарисы и останавливается время. Сняли пятизвёздный номер с видом, как на открытке. Остаток дня плескались в море, в солнечных лучах, пока они все не погасли в морской глубине. Тихим южным вечером, когда мерцают огоньки светлячков, поют любовные песни цикады и едва слышен шепот волн, они слились воедино, и это слияние было долгим, овеянное новым свежим чувством. Они наполнили бокалы, и она… (художник не смог ничего сделать) она села к нему на колени с бокалом в руке.
 Когда они через неделю отправились домой, дорога скатертью легла под колёса Мерседеса, но закончилась почему-то опять у того же отеля. Администратор уведомил их, что номер забронирован за ними на неопределённое время, и вручил кредитную карточку Альфа-Банка на такую сумму, которую невозможно потратить. Так что никаких перемен. Да и нужны ли они при такой райской жизни, райской жизни, райской жизни, райской, рай…а-а-ай…