Глава 5. Лифт и свет

5. Лифт и свет.

Вернулся Бальд уже после девяти часов вечера; Пал довез до самого подъезда, где они и распрощались, договорившись, что на неделе Пал зайдет и заберет музыкальную систему. Трапеза  оказалась не совсем в духе Бальда, что послужило окончательным уверением в том, что в Калдомдансе делать нечего. И хоть Секам уверял, что с такого количества еды, сколько они съели, обязательно должно появиться ощущение огромного комка в желудке, Бальд этого не прочувствовал. Куда было сравниться каким-то грубамгерам с килограммом пельмешек, которые Бальд уписывал с охрененным восторгом.
Решив для себя, что в эту забегаловку больше не поедет, Бальд все же не дал понять этого Палу. Еще бы: пожрать за чужой счет, а потом раскритиковать все это; Бальд не был способен на такое. Пожав другу руку и поблагодарив за ужин, вылез из "шестерки" и с хорошим настроением зашел в подъезд, совершенно забыв обо всем, что с ним произошло утром.
Свет в подъезде почему-то не горел; окна отсутствовали (когда ставили домофон, то все стекла заменили железными щитами) и поэтому не только под ногами, но и, вообще, ничего не было видно. Добравшись на ощупь по стенке до лестницы, ведущей к лифтам, Бальд уже более уверенно стал переставлять ноги, но вдруг за что-то зацепился, пошатнулся и полетел лицом вперед. Чтобы не разбить лоб, выставил руки и как раз ими напоролся на почтовые ящики, висевшие сбоку от лестницы. Уже ожидая, что удержится, расслабился, однако, ящики подались и, сорвавшись со стены, с грохотом упали на пол, а поверх них распластался Бальд. Особо ничем не ударился, только, видимо, содрал кожу на руках, потому что ладони жгло.
Поднявшись с ящиков, предположил, что лифт также не работает, и придется шлепать до восьмого этажа по темной лестнице. Сразу всплыли утренние события, нагнав на Бальда страх; идти по лестнице абсолютно не хотелось. Пошарив по стене рукой, и, найдя кнопку от лифта, надавил на нее; загорелся красный огонёк, а двери лифта раскрылись, слегка осветив тусклым светом пол, на котором валялись почтовые ящики.
Бальд облегченно вздохнул и даже повеселел от того, что лифт исправен. Спокойно войдя внутрь, нажал цифру восемь; двери не закрылись. На душе поплохело; трясущимся пальцем повторил операцию с кнопкой. На этот раз двери закрылись, а Бальд подумал, что перед этим просто не сильно надавил, отчего контакт не сработал. Лифт пополз вверх, тихо урча, щелкая, как бы отсчитывая каждый пройденный этаж.
После седьмого щелчка свет моргнул, а лифт затих и остановился; Бальд снова напрягся. Лифты просто так не останавливаются, если бы потух свет в кабине, то все понятно, но свет горел. В душе опять что-то перевернулось, что-то такое, вызвавшее страх. Следуя постоянным советам диспетчеров, Бальд попробовал нажать "стоп", а потом "этаж"; истыкав все двенадцать кнопок и не добившись ничего, надавил "вызов". Динамик зашуршал: послышался звон стаканов и вилок о тарелки, а также прокуренный девичий голосок.
-Диспетчерская слушает, аллё, говорите. Перестаньте молчать. Не балуйтесь ...
Голос трещал без перебоя, не давая Бальду раскрыть рта.
- ... отпустите кнопку … не мешайте работать … хулиганы … нажмите кнопку …
Бальд молчал, слушая весь этот бред, в нем начала закипать злость, намереваясь выплеснуться наружу.
-Дура, - заорал он и ударил кулаком о стену лифта.
Голос его не слышал или не хотел слушать, а продолжал свою монотонную ерунду.
- ... назовите номер дома … укажите подъезд … не курите в лифте, иначе вы можете задохнуться до того момента, как мы вас вытащим … успокойтесь … не садитесь на пол … там грязно ...
-Сука, - вновь крикнул Бальд, но на этот раз уже как-то обреченно, точно зная, что его не услышат.
- … не распивайте спиртных напитков … не занимайтесь в кабине лифта любовью с женщиной, а уж тем более с мужчиной … не плюйте на пол … как аукнется, так и откликнется … не перевозите легковоспламеняющиеся предметы и елочные гирлянды ...
Бальд сел на корточки, хотелось заплакать. Зачем только выходил сегодня из дома? Зачем был нужен этот сраный Калдомданс? Зачем, вообще, вылезал из кровати, ведь с самого утра было понятно, что этот день ни до чего доброго не доведет? Как только открыл глаза, то почти сразу почувствовал это. Надо было идти к врачу, а не в забегаловку с Секамом ездить; врач бы вылечил, чего-нибудь прописал, а что теперь.
- ... не писайте в лифте … это не культурно … не пишите на стенах и не царапайте их гвоздиком … не поджигайте кнопки огнем ...
-Заткнись,- еле слышно прошептал Бальд и закрыл уши ладонями.
"За что мне все это, что я такого сделал, кому помешал? Может, галлюцинация, зрительная и слуховая? Или сон? У меня всегда во сне какие-то проблемы с лифтами. Хорошо бы, если сон. Так, как я там всегда поступаю, чтобы убрать плохой сон? Ах, да, надо крепко зажмуриться, а потом резко открыть глаза, картинка либо сменится, либо проснусь. Хорошо хоть вспомнил; вдруг действительно сон".
Бальд, что было мочи, зажмурился, так и не убрав руки с ушей, подождал, потом резко открыл глаза. Картинка не изменилась, а когда убрал и руки от ушей, то опять услышал все еще говоривший голос.
- ... самое главное: оказавшись в лифте один – ничего не бойтесь, не бросайтесь на  стены, не сходите с ума, не грызите себе ногти, а то вместе с ногтем, в таком состоянии, вы можете откусить себе палец, а кровь будет остановить нечем. Спасибо за внимание.
Девица умолкла, но следом и свет в лифте начал меркнуть, в конечном итоге погаснув совсем. Сев на пол, Бальд достал сигарету, намереваясь закурить, но не нашел в кармане зажигалку, которую, видимо, оставил у Пала в машине.
- Значит, не задохнусь, - сказал вслух, разламывая сигарету и бросая остатки на пол.
"Жалко, что не сон, а ведь так классно уцепился за эту версию. С лифтами у меня действительно не все хорошо во сне; то они какой-то странной формы, то ездят не вертикально, а горизонтально, и все это похоже на метрополитен, то кнопку своего этажа не могу найти, все остальные есть, и даже с буквами, а с цифрой "8" нет. Или кнопка есть, а лифт на восьмом не останавливается, проезжая выше или зависая между восьмым и бесконечностью, и выбраться оттуда нет никакой возможности. ЧУМА.
Ну, раз не сон, может, все-таки галлюцинация? Я, например, в данный момент, валяюсь на своей кровати, а все, что сейчас вижу и слышу вокруг, хотя ничего не вижу и не слышу, лишь рисует мое сознание или бессознательное. Хотя, нет, бессознательное вряд ли. А вообще-то, откуда могу знать, вряд ли или не вряд ли, я не специалист в этой области. Мое дело стихи писать, когда мысли приходят. Может, у меня столько мыслей накопилось, что их теперь воспринимаю не как толчок откуда-то в сознание, а вижу свои внутренние миры, как наяву? И воспринимаю весь этот внутренний бред за чистую монету объективной реальности. Как же мне отсюда выбраться? Возможно, действительно, где-нибудь стою или лежу, со мной что-то делают, а я, в свою очередь, вижу все то, что вижу ...  бред ..."
Совсем запутавшись в этих мыслях, Бальд попал в такое положение, из которого пока не видел выхода. Он сломал бы себе голову, думая над всем этим, и зарываясь все больше и больше в непонятные дебри непостижимого. Спасло другое. Как всегда, помимо размышлений, в голове пошел другой процесс; поверх дум стали проступать стихотворные строчки, которые и отвлекли. Они относились к тому последнему недописанному стихотворению.

... Очень чинно, на кресле большом,
Что из камня он сделал себе,
Восседает почти нагишом,
На безумно своей высоте.
Умных мыслей полна голова,
Думы ставят печать на лице,
Непонятны, однако, слова
На златом мерцают венце ...

Эти два четверостишья настолько отрезвили голову, что Бальд и забыл думать о снах и галлюцинациях, непрерывно повторяя строки вслух, чтобы, не дай бог, не забыть. Нужно было срочно записать пришедшее на бумагу, потому что форма, в которую они легли, не требовала переработки и дополнения. Бальд даже поднялся с пола и стоял в лифте, раскачиваясь из стороны в сторону, смакуя стихи.
Еще раз насладившись, Бальд крикнул: "Да!" – и подпрыгнул. Едва коснулся пола, кабина дернулась, свет ярко загорелся, лифт снова принялся щелкать, отмеряя этажи. Остановился на восьмом; Бальд вылетел, как ошпаренный, и, гремя ключами, понесся к своей квартире, но не из-за боязни, что лифт опять съест его, просто скорее было нужно записать придуманное. Он даже не заметил, что свет горит только на его этаже.
Захлопнув дверь и влетев в комнату, не раздеваясь, схватил ручку, торопливо записывая все на бумагу. Лишь после этого пришел в себя, соизволив разуться и снять пальто.
Посмотрев на строчки, написанные на бумаге вчера, утром и сейчас, расставил их так, как посчитал нужным, получалось очень неплохо. Правда, у стихотворения были начало и конец, а вот середины еще нет. Но это обстоятельство не сильно расстраивало, середина будет.
Бальд частенько писал либо конец, либо начало, а уже потом всю остальную мысль. Иногда зачатки чего-нибудь долго ждали своего продолжения, как бы вызревая, а иногда все получалось сразу. Тут не существовало каких-то одинаковых рецептов, все образовывалось спонтанно, и все всегда дожидалось своего завершения. Вообще, Бальд очень любил что-нибудь абсурдное, либо бессюжетное, но чаще выходило наоборот – получался сюжет, в основном, в рамках логики. Очень редко рождалось что-то такое, что трудно было бы разобрать.
Оставив в покое листок со стихами, Бальд пошел на кухню и поставил чайник; в холодильнике, как всегда, пусто. Чай придется пить с таком, потому что масло, которое с удовольствием поедал Пал, Бальд просто на дух не переносил.
Вернувшись в комнату с чашкой чая, наткнулся на видеокассету, оставленную Секамом и решил ее посмотреть. Однако, включая телевизор, чуть не разлил весь чай по ковру, прибор не работал. Бальд посмотрел на табло видака, но и там отсутствовали какие-либо признаки жизни. Вся утренняя ерунда мигом метнулась в голову, и хорошее настроение исчезло бесследно, словно провалилось сквозь землю. Появилось желание проверить исправность розетки, но, вспомнив, что она перепроверена несколько раз, не стал этого делать.
Как-то обреченно сев на кровать, поставил чашку на пол и, с отрешенным выражением лица, стал водить глазами из стороны в сторону. Комната маленькая, так что взгляду некуда было разбежаться. Глаза выцепили то, что в данный момент могло помочь – гитару. Бальд тихо встал, взял ее в руки, сел обратно. Неосмысленно зажал какой-то аккорд, провел по струнам, потом еще раз, и еще раз. Автоматически переставляя пальцы – меняя аккорды и, долбя другой рукой по струнам, разошелся так, что гитара звенела на всю квартиру, не говоря уже о комнате.
Слушая звон гитары, Бальд глянул на будильник, увидев, что время ближе к полуночи; поражало, что никто не стучал по батареям. Бальд остановился; вокруг повисла тишина: соседка за стеной не кашляла, сверху ничем не скрипели, с улицы ничего не доносилось. Вокруг стояла абсолютная звуковая пустота. Бальд поежился и начал перебирать струны, это показалось лучшим, чем безмолвная действительность.
Сыграв кучу композиций, вновь посмотрел на часы и успел увидеть, что они показывают час ночи, как сразу же выключился свет. Противостояние продолжалось. На этот раз Бальд решил не идти на лестничную клетку к щиткам, плюнув на все эти происшествия и продолжив играть на гитаре в темноте. Вскоре исполнил все, что мог, повторяться не хотелось, поэтому пришлось отложить гитару в сторону.
Бальд подошел к окну, надеясь посмотреть хотя бы на звезды, но там не было ни звезд, ни луны – темно. Потеряв интерес к этому и, вообще, потеряв всякий интерес, начал бродить по квартире, лежать не хотелось.
С северной стороны дело обстояло лучше, там открылась более интересная картина: вдоль шоссе горели фонари и, хоть было уже за час ночи, ходили люди и ездили машины. Бальд приложился лбом к стеклу (это была его излюбленная поза, из-за того, что стекло слегка холодило лоб) и застыл, разглядывая улицу, наблюдая за двигающимися объектами. Машин немного, людей еще меньше. Взгляд остановился на будке с охранником рынка, видимо, уже уснувшим, а, может, просто сидевшим уткнувшись носом в грудь. Над будкой как раз торчал фонарь, освещая её, и то, что внутри, поэтому Бальду было все хорошо видно.
"Вот, так же как и этот охранник, сидящий в своей маленькой будочке, я нахожусь в своем маленьком внутреннем мире, который пытаюсь раздуть, как воздушный шарик. Или не раздуть, а вытащить из таких глубин, до которых не каждый-то и добирается или не пытается добраться. Кому-то неинтересно копаться в себе, кто-то боится этим копанием обнаружить такое, что выведет из равновесия. Не знаю, как другие, а мне самокопания по кайфу, то, что надо. Главное, научиться не бояться общественного мнения, точнее: не полагаться на него, а поступать, как считаешь нужным. Конечно, все это приведет ... 
… хрен знает, к чему это приведет. Я так еще и не выяснил, к чему это приводит. Знаю, что многие меня не понимают, некоторые не хотят, некоторые не читали того, что читал я, некоторым не дано понять, творящегося в моих мозгах. Я и сам, бывает, с трудом разбираюсь во всем том сумбурном наборе информации, засаженной в череп, хотя, нет, "череп" здесь неуместен. Если брать в расчет терминологию аналитической психологии, то многое всплывает из бессознательного, а оно, по их мнению, никак не относится к черепу. Суть, правда, не в этом, а в том, чтобы жить, как я, надо много всего выкинуть на помойку, кое-чего из говоримого не слушать вовсе, и особенно не мучиться из-за того, что о тебе подумают другие.
Ну, а тебе ли не наплевать? Это они думают – пускай им хуже и будет. Почему от этого должно быть плохо тебе, а не им? Почему они должны быть правы, а ты не прав? И еще один немаловажный аспект – относиться ко многим вещам с порядочной долей юмора. Во многих ситуациях чувство юмора действует очень ободряюще и оздоровляющее.
Но, самое главное, как говаривал Юнг, а до него, может, и кто другой: каждому нужно идти по своему выбранному пути, а не повторять чей-то чужой и говорить, что сделал так же, как тот, и теперь стал таким же великим. Вся суть в том и состоит, что путь должен быть индивидуальным, а не проложенным уже кем-то. Тут шаблона быть не может, как и не может быть одинаковых отпечатков пальцев. Действительно: "Каждому – своё".
Все это хорошо. Стоять и так размышлять сможет всякий, а вот засовывать себя в такую задницу, как я, вряд ли, кто решится. И себе иногда удивляюсь, как меня на все это хватает, а порой даже страшновато становится от подобного образа жизни. Главное (опять главное; интересно, сколько этих главных?), что мне все по-кайфу и одновременно по-банке.
Покурить надо, в лифте так и не удалось.
Какого хрена я лазаю по квартире без света, когда можно зажечь свечку или фонарик. Вот ведь дурак".
Первым делом Бальд нашарил в рубашке пачку сигарет и вытащил из нее последнюю штуку, бросив пачку на пол. Спички долго искать не пришлось – лежали на обычном месте, а вот, где надеялся обнаружить свечи, их не оказалось.
Обдумывая, куда мог засунуть требуемое, Бальд закурил и стал трясти пепел на пол. В связи с последними событиями напрочь перестал обращать внимание на то, что раньше имел привычку не курить дома, а уж тем более не разбрасывать пепел по квартире. Не придумав, где могут лежать свечи, решил узнать сколько время. Посветив на наручные часы огоньком от сигареты, разглядел, что скоро будет половина третьего ночи, и решил завалиться спать, потому что ничего более не оставалось в этой пустой квартире с исчезнувшим из нее светом и отключившимися развлекательными приборами.
Кровать Бальд разложил, но застилать не стал, не захотелось в темноте шарахаться по шкафам в поисках простыни и пододеяльника. Затушив сигарету о подоконник, и еще раз глянув в безмолвное темное окно, плюхнулся на кровать и лег на спину. Размышления у окна еще плавали остатками в мозгу, но уже отдалялись на задний план, а вперед лезли новые строки.

... Нету дела нам до него;
Пусть базарит, пусть нам грозит;
Нам слегка даже жалко его,
Что один в облаках он сидит ...

Через некоторое время пришлось перевернуться на живот – на спине всегда трудно засыпалось. Сейчас не помогло и это, сон не шел. Бальд ворочался с боку на бок, перекатывался по всей кровати, чувствовал себя не в своей тарелке – в любом положении было неудобно.
Заснул, когда зимнее солнце вылезло наружу и показало, что на часах уже без пятнадцати семь…