Хроники сельхозместности

ХРОНИКИ СЕЛЬХОЗМЕСТНОСТИ

Фольклорная трагикомедийная фантастика
 

Посвящается Дмитрию Тимченко, молодому, но уже «Деду»

1.

Всё началось с того, что ввели «сухой закон». Дед в тот же день с горя перебил в доме все пустые бутылки из-под пива, даже не подумав о том, что их можно было под что-то приспособить или на худой конец продать. Бывало, он выходил в поле, вдыхал табачный дым, курившийся от наспех скрученной цигарки, и начинал крыть матом всё, что ни попадалось ему на глаза… Как-то ему попалась на глаза бездомная сучка, уже с год кормившаяся подножным кормом и оттого кочевавшая от двора ко двору. Соседи рассказывали разное об этой истории: кто-то пустил слух, будто дед её возлюбил до такой степени, что стал ей зачем-то смазывать анус подсолнечным маслом, другие говорили, что дед сварил из неё суп и съел его на глазах у всех мальчишек, но достоверно известно, что сучку эту кочующую нашёл Лукич, пригрел и одомашнил. Но сучка по-прежнему не гавкала и постоянно дёргалась. Кто-то даже пустил байку, будто к деду и во двор не пройти, потому как из-за отсутствия спиртных напитков отпала первостепенная необходимость в деньгах и он перестал сдавать металл в пункт приёма технику Трофимычу. За долгие дни невыносимой трезвости на дворе у деда скопилась уйма всячины, но, разумеется, не металла, а мусора. Поначалу деда донимал резкий запах, исходивший от всего этого смрада, но впоследствии он решил не менять своих жизненных принципов и просто заткнул нос. А когда тление стало тревожить и соседей, ставших активно выражать своё недовольство, дед вышел на крыльцо, вдохнул табачный дым, курившийся от наспех скрученной цигарки, и покрыл всех матом…
Лукич тоже считал себя жертвой. По ночам ему стали сниться стопки, наполняющиеся водкой и кислые огурцы. Со временем стопки сменялись штофами, штофы вёдрами, а вёдра озёрами. Огурцы оставались те же. И нервно вздыхая во сне от угнетающего горя, Лукич бил себя по лицу и кричал что-то очень громкое, но слишком невнятное, чтобы это можно было понять, стараясь подавить страстное желание выпить. Злые языки болтали, будто та бездомная сучка, что кормилась подножным кормом и которую приютил Лукич, сбежала от него в дикой истерике на третий день, вероятно, именно в тот день, когда Лукичу приснилось водочное озеро…

2.

Техник Трофимыч застрелился первым. Его нашёл у сарая потомок донских казаков Димитрий Кукушкин. Все разглядывали труп, качали головами, о чём-то друг друга спрашивали. Но даже палец сосущим юнцам было всё понятно. Скорее всего, проблема безработицы Трофимыча нисколько не волновала, но его волновала другая проблема.
Димитрий Кукушкин, придя домой к жене в тот день, стал искать давно заброшенную маленькую псалтирь и, не найдя её, стал биться головой о деревянные латы пола. Звук настолько маскировал суть происходящего, что нельзя было наверняка сказать, то ли это голова полая, то ли под полом есть подвал. Говорили, что в том подвале вскоре нашли ту самую сучку, что кормилась подножным кормом, с которой невесть что сотворил Дед и которая сбежала в нервном срыве от пьяницы Лукича, вероятно, в тот день, когда Лукичу приснилось водочное озеро… Сучка эта успела ощениться, и всем стало ещё более непонятно, как она попала в подвал, и какой кабель успел к ней приложиться.
Вскоре застрелился дворник Григорий. Эта новость уже не удивляла, но настораживала. Труп опять нашёл у сарая потомок донских казаков Димитрий Кукушкин. Поползли разные слухи: кто говорил, будто Кукушкин подпольно гонит самогон втридорога и избавляется от задолжавших клиентов, кто говорил, будто полсела с ума сходит без водки, что люди превращаются или в самоубийц, или в маниаков, одержимых желанием насытиться спиртным зельем. Все чувствовали неладное, но знали в чём проблема. Только всё отнекивались, закрывали глаза. Пока не произошло настоящее событие.

3.

В село прибыл специальный отряд милиции под кодовым названием «Патруль трезвости». Его функцией был контроль за оборотом и употреблением в Широком спиртного. Первый день у церкви прихожане познакомились с подполковником Карасёвым. Это был высокий долговяз с жирными волосами и кривыми зубами.
- Итить вас, сука! – прикрикивал Карасёв. – Бухло конфисковать! Виновных посажать! Пирды понадавать!
Говорили, что у подполковника Карасёва не всё в порядке не только с русским, но и с головой в целом. Однажды он ухватил Лукича за нос и таскал его по дорогам полдня. Лукич сильно обиделся. А в следующую ночь сгорел барак, в котором обычно ночевали Карасёв и другие члены патруля. Но случилось чудо: ночью милиция была на речке и отличнейшим образом, однако втихомолку, квасила сливу, как выражается простой народ в Широком. Потому то утром того дня Лукичу опять не поздоровилось: Карасёв заставил пьяницу прыгать в навозной куче, удобряя её собственным дерьмом. Несколько дней Лукич ночевал не дома. С тех пор он стал чаще плакать, жалея себя самым вульгарным образом.
Тем не менее, народ был очень недоволен: почему же власть имущие пьют, а простой люд с ума сходит?! Особенно об этом гутарил Моня, дескать, кончать надо с этими безголовыми ментами и крышка! А Дед сказал, что было бы хорошо и водку у патруля отобрать. От этой идеи всем стало легче. Но нужен был план. План сообразил Моня. Суть заключалась в следующем: парни должны были смастерить много дымовух и подгадать время, когда Карасёв со своими подопечными устроятся спать.
Первым из барака с диким криком выбежал рядовой Яровой. Его Дед собственноручно уложил граблями, да так, что народ рассказывал, будто ещё с неделю можно было найти зубы его во дворике перед бараком. Потом мальчишки перетаскивали их куда ни попади. А Лукич взял клык в качестве трофея. Карасёва бил Моня: двумя огроменными кулаками он высек из башки подполковника все русские слова, и, наверное, потому Карасёв ничего не мог произнести всю свою оставшуюся жизнь. Оружие конфисковали, но, как и предполагал Дед, главный сюрприз был в глубине барака. Там они нашли пять бутылок, полных дурманящим и неприятным на вкус напитком… Говорили, что Карасёв и несколько его подчинённых спаслись и покинули в тот же день Широкое, другие же утверждали, будто всех членов «Патруля трезвости» похоронили на месте.
Пяти бутылок на всех не хватало. Мужики стали подступать к Деду с Моней, держащих питьё, и наконец замкнули их в круг, вырваться из которого было трудно и почти невозможно.
Лукича трясло. Мысль о том, что Дед с Моней выпьют всю водку, будоражила в нём зверя. И поэтому он закричал:
- Отдайте бутылки!
Дед моментально показал ему какой-то странный жест, после чего началась драка. В результате ничего хорошего не произошло: Деду набили морду, Моне выкрутили ноги, а Лукич уполз куда-то в кущи с единственной уцелевшей бутылкой в грудках. Рассказывали, будто он в тот же день возвратился, чтоб вылизать остатки водки, давно уже испарившейся, и потому поранил себе язык о разбитую тару. После этого инцидента Лукич говорить стал ещё хуже: никто толком не мог понять, о чём он толкует, но некоторым всё же удавалось…

4.
 
Между тем эпидемия продолжалась. Дед созвал собрание для того, чтобы определиться, как дальше жить.
- Люди! – почти кричал он, возбуждённый неподдельным интересом многочисленной аудитории. – Сегодня я говорил с нашим почтальоном Базалием. Он доложил, что есть городок на северо-востоке, единственный уцелевший от бесчинства нашего грёбаного правительства, где «сухой закон» покамест не введён. Базалий сказал, мол, там единственное место в стране, где можно… ну… достать самогон…
Многие оживились. И только вытянутый нос Лукича торчал из толпы, завывая от лёгкого ветра.
- Я предлагаю пойти туда! – закончил свою речь Дед.
Раздались одобряющие оклики. Но тут же из толпы выделился потомок донских казаков Димитрий Кукушкин.
- Нет! – крикнул он. – Этого сделать никак нельзя!
Все задержали своё внимание на нём.
- Этого сделать нельзя потому, что пора завязывать с бухлом раз и навсегда!
Кто-то моментально выдал: «Иди на хер!»
Дед стал смеяться. Эти припадки у него случались часто, что, вероятно, можно было объяснить нервной болезнью.
- Жители! – почти что орал во всю глотку Кукушкин. – Изо дня в день мы пили гадость, отравляющую нас изнутри, туманящую наш разум и лишающую всех до единого благополучного будущего!..
«Иди на хер!» - опять выкрикнул кто-то.
- Путь, который нам указан свыше, - это не просто воля горстки людей из правительства, - продолжал тот. – Это желание самого Господа!..
Идею потомка донских казаков Димитрия Кукушкина начать праведную жизнь поддержали три старика и язвенник Сиськов, закодированный в прошлом году американским миссионером по имени Майкл. Однако и он в конце концов послал всё к чертям и примкнул к людям Деда в надежде добраться до спасительного города и испить из тары до свиноподобного состояния.
Дед организовал поход, объявив его делом «ради, б…, спасения». Что он имел в виду, когда говорил «ради, б…, спасения», было понять трудно. И как истинный русский, дед набил морды всем, кто противился его величайшему плану. Досталось и потомку донских казаков Димитрию Кукушкину: тот приполз домой к жене отметеленный по всему телу и, не найдя старой псалтири, стал биться головой о пол. Говорили, что та самая сучка, что кормилась подножным кормом, с которой невесть что сотворил дед и которая сбежала в нервном срыве от пьяницы Лукича, подохла в подвале от этих бесконечных и бессмысленных коленопреклонений со стуком и грохотом.
Выход из Широкого Дед назначить на субботнее утро. Стали собираться в дорогу, изучать маршрут. По всем планам, идти надо было около месяца. «Ради, б…, спасения!» - твердил всем Дед. Но люди были уже не совсем здоровы, чтоб всё понимать и критически оценивать. Пошли двадцать пять человек.

5.

Как вскоре выяснилось, самые заядлые выпивалы и несусветные алкоголики на пятый день похода начали преображаться до неузнаваемости. Стали поговаривать, будто они превращаются в алкогольных зомби. Первого это коснулось Рубля, молодого, но давно законченного парубка с кривой рукой. Говорили, что когда-то его отец специально сломал ему пакшу, дабы не повадно было за бутылкой тянуться. Второго это коснулось Лёньки, учителя географии, лысеющего мужичья с крупными пальцами. Говорили, что его отец специально бил ему молотком пальцы, дабы не повадно было за книжками в библиотеке тянуться. Всё же, надо сказать, Лёнька кое-какие книжки прочитал, и это позволило ему стать сельским учителем по призванию и избавиться от педагогического свинства не отходя от кассы. Словом, и Рубль, и Лёнька, со временем стали пиждец какими алкашами, самыми заядлыми, самыми беспробудными, самыми пропитыми и самыми отважными. У первого из-за бухла рука перестала ныть ночью, видимо, от невменяемости телес в целом, а вот у Лёньки даже волосы выпадать стали как-то меньше, - проспиртовка дала учителю то, что не дали врачи и народная гомеопатическая терапия, сколько б дерьмом он череп ни мазал! Но как только в походе они перестали употреблять и квасить вообще, начались фантасмагорические превращения.
У Рубля стали очень быстро расти ногти, почти по виду напоминавшие когти зверья. Почему-то всё чаще бегал мочиться. Слюна текла без разбору непонятно от чего: то ли ему мяса человеческого нужно было, то ли нервная система стала отказывать. У Лёньки глаза налились кровью и походка изменилась: раньше он ходил быстро, целеустремлённо, гордо подняв голову к небу, а теперь сутулился, приземисто передвигал долговязые ноги, словно приготавливаясь каждый раз к смертельному прыжку. Ощущение было таким, будто он выжидает, подкрадывается… А главное, оба алкаша стали очень нервными и часто срывались в крик и недовольное сопение.
У Лукича оказалось богатое воображение. Так, заслышав за своей спиной тяжёлое, почти истеричное сопение Лёньки, он поспешил отшатнуться в сторону от греха подальше. «Алкогольные зомби…» - бормотал Лукич про себя. Странное дело! А такие бывают? Он убеждал себя как мог, мысленно доказывал, что такого быть не может вовсе, убеждал себя в нереальности своих выдумок… Но как только Лёнька прыгнул на него и вцепился Лукичу в горло, всё стало ясно.
«Аааааааа! – заорала жертва. – Помогите! Уйди, тварь!»
Учитель, казалось, превратился в дикое существо. Он повалил Лукича наземь и стал хлестать его руками по груди и животу. В то время как несчастный взывал на помощь собутыльников, Лёнька успел укусить свою жертву за горло, но, разумеется, предварительно разбив очки о длинный нос Лукича. Зомби порезался, взвыл не по-детски и, оставив копошащееся тело на дороге, убежал в кусты.
Дед матернулся, когда понял, что произошло. Лукич еле нашёл в себе силы, чтобы подняться.
- Дайте си… си… сигаретку… - промычал он, ощупывая пульс и прикладывая к носу солому.
Первая часть похода была омрачена не только Лёнькой.
Вскоре хреново стало и Рублю. Дед замечал, что тот странно поглядывает на него. И, уже имея опыт с учителем, все члены экспедиции, обступали Рубля, тем самым не давая возможности что-либо сотворить. Но Рубль всё-таки сотворил.
Во время ночёвки, когда Дед имел привычку снимать свою обувь и раскидывать её где ни попади, новый зомби подкрался к нему и начал мочиться Деду прямо на шевелюру. Вожак с дикими ругательствами разом проснулся с ярым желанием дать пижды тому, кто это сотворил. Рубль поспешил скрыться, дико визжа от удовольствия. Как потом говорили, Дед так и не смог догнать невменяемого квазиуролога, но на крики и дебош сразу подтянулся патруль ментов, прочесывающий лесополосную местность в поисках наркоманов, токсикоманов и прочих долботронов, начисто лишённых каких бы то ни было умственных способностей. Именно за такую неординарную личность они и приняли озлобленного Деда, потерявшего след Рубля и потому не задумываясь ни над чем сослепу сказавшего всем членам патруля судьбоносную фразу «А вы, б…, хера тут делаете!»
Словом, когда избитый Дед вернулся в лагерь, он не нашёл ни единого товарища, поскольку все здриснули дабы не попасться на глаза и тем более под руки ментам. Несчастный даже не нашёл свою обувь. С горя, мало что соображая, Дед закурил цигарку и, как всегда, вдохнув табачный дым, курившийся плотным маревом, покрыл всё и вся благим матом.

6.

У Лукича действительно было богатое воображение. Он стал бояться, что сам рано или поздно превратится в алкогольного зомби и с ним поступят так же, как с двумя предыдущими, или того хуже.
Теперь Деда с ними не было. Главным избрали Моню, потому как соображать он мог даже тогда, когда находился в неадекватном состоянии. Лукич умолял всех вернуться, чтобы найти потерянного вожака, но все решили, что это опасно, да и время терять не хотелось.
Через день после потери главаря похода они вошли в большую деревню Новоандреевку. Сгущались сумерки. Нужно было переночевать и подкрепиться. Надежда встретить нормальных людей, радостно живущих без спиртного, сразу же развеялась, как только они вошли на главную площадь. Здесь почему-то горели дома. Пламя пожирало их медленно, но неумолимо. Живых не было видно вообще. Посредине площади высилась сооружённая из дерева висельница, на ней покачивалось повешенное вниз головой тело.
«Во истину – чума!» - пробормотал Моня.
Лукич наткнулся на что-то, чуть не упал. Это оказался обугленный труп. Трясущимися ногами он пнул его от себя подальше, видимо, чтобы не провоцировать отторжение, позывы к чему можно было прочитать у Лукича на лице. Думать становилось всё сложнее и сложнее. Новый вожак, легко прихрамывая, внёс предложение достать все оружие, что было взято из Широкого, и держаться вместе, кучно, чтобы получилось построение, разобраться с которым будет не так-то и легко. Из всего у них имелось три ножа, одни вилы и ружьё.
- Маловато будет… - скулил Лукич.
- С умом если использовать, достаточно. – Твёрдо сказал Моня и кивнул построению, давая знак, что пора идти вглубь деревни.
Тишину нарушали лишь некоторые звуки. Где-то лаяла собака. Потрескивали горящие дома, с них что-то обваливалось. Свистел ветер. И ещё еле-еле слышен был далёкий стон, создавалось впечатление, будто стон этот исходит из того, что осталось от ротовых полостей тысячей восставших мумий.
Крупного мужика с ружьём называли Джудой. Было в нём что-то американское: тонкие бакенбарды, большое пузо, спокойный басовый голос и заливистых смех, от которого у всех сводило животы. Он поднял ружьё и внимательно стал вглядываться в темень узких улиц, ожидая что-то и моля Бога, чтобы ничего не было. Внезапно с крыш свалилось на землю нечто небольшое. Прямо перед ногами оно стало вертеться и шипеть. Лукич заорал что было мочи. У него началась истерика. Все отступили, пытаясь понять, что же это. Все отступили, кроме Джуды. Этот парень приложил своё орудие к плечу… Раздался выстрел. Джуда не промахнулся. Движение прекратилось. На мгновение всё затихло, только Лукич кричал что-то неразборчивое. Когда же маленькое облако рассеялось и Моня зажёг зажигалку, занеся её к лежащему перед ними, то все ахнули.
- Поздравляю тебя, Джуда, - натянутым смешком сказал Моня. – Пора тебя записывать в клуб любителей отстрела животных!
На земле лежал труп довольно крупной чёрной кошки. Стрелок угодил ей прямо в грудь. Но что-то необычное в ней всё же было. Какая-то неведомая сила прошлась по кошачьей шерсти, вырывая с кожи клок за клоком. Это заметили почти все.
- Фууууф! – пробормотал Лукич, секунду за секундой смакуя спокойствие тишины. – Всего лишь поганая кошка… Не стоит переходить нам дорогу!..
И тут в одно мгновение двери всех близстоящих домов разом открылись сильным ударом! Оттуда, стараясь как можно быстрее, к построению ринулись толпы тел. У некоторых не получалось передвигаться быстро, так как не было одной ноги, другие падали, как пьяные, но опять вставали…
- Что за дерьмо?! – взвыл Моня. – Не разбегаться!
Толпа зомби накинулась на них с тем же глухим постаныванием, которое было слышно везде и которое они услышали при входе в деревню. Джуда стрелял не переставая: одному он снёс башку, другому отстрелил единственную ногу. Первый ещё долго конвульсивно брыкался в пыли, а второй, повалившись, всё громче и громче стонал от боли, словно чувствуя свой конец. Моня лупасил зомби ножом; один раз он не успел увернуться, и какая-то тварь вдарила его по голове двумя руками сверху; вожак отшатнулся, беспомощно размахивая тисаком, но, быстро восстановившись, зарезал напавшего в пять касаний. Лукич был единственным, кто в порыве безумства выбился из построения; он метался между людьми и нелюдьми, орал неистовым голосом, подпрыгивал неизвестно зачем, а в перерывах между этим, наверно, от безысходности, изредка лупасил зомби своими длинными руками и раздавал пни исчадиям ада. Те падали, вставали, ушибленные и поражённые, стонали и дрыгались из последних сил, снова падали и снова вставали; и так продолжалось до тех пор, пока кто-нибудь окончательно не вырубал их до конца.
- Если я останусь жив, - кричал, работая ножом Моня, - я займусь пропагандой здорового образа жизни! Это ж надо, до чего водка доводит людей!
Ряды полулюдей-полузомби, казалось, несколько поредели. Но Джуда всё равно не успевал перезаряжать ружьё. Один раз он совсем замешкался, и результат был плачевный: четверо тварей набросились на него, надавали сильных оплеух, и потащили куда-то в глубину деревни.
Парниша по имени Суховей, отбивавшийся от зомби вилами, наконец, не выдержал и со всей дури рванул вперёд. Посыпались тела. Вилы пронзали всех, кто ни попадался на его пути. Суховей побежал по узкой улице, убивая зомби своим волшебным инструментом, и - после припадка героизма - сам не заметил, как очутился в каком-то совсем другом районе Новоандреевки…

7.

Остановился Суховей около маленькой хижины, похожей на барак для скота. Здесь царила тишина. Ни единой души. Дверь была приоткрыта, и оттуда лился тусклый свет. Опешив сначала от такого перемещения по деревне, Суховей осмотрелся как следует и, в конце концов, решил зайти внутрь хижины. При входе он споткнулся обо что-то и повалился с глухим шлепком наземь, больно ударившись о стену головой.
- Б…! – выпалил он.
- Кто здесь? – прохрипел мужской голос.
- Конь в пальто! – огрызнулся Суховей, вставая и кривя рожей от боли.
Изумлению гостя не было предела. Прямо перед ним сидел на стуле усатый мужик и хлестал водку стопка за стопкой!
- Ты чё, муфлон! – начал было Суховей. – Мы жизнью рискуем, ищем город, где её можно достать, а ты тут фуршет устроил!..
Мужик вызывающе усмехнулся.
- А тебе чего? – проговорил он довольным голосом. - Выпить хочешь, так присоединяйся.
Суховей был человеком пьющим. Зато алкоголиков он презирал, глумился над ними, поносил за глаза, но на следующий день с ними же выпить не отказывался. Тут сработал старый, накатанный годами сюжет.
- Наливай! – сказал он оживлённо.
- Вот это разговор…
Хозяин открыл сундук и достал новую бутылку.
- Золотой запас! – протараторил он. - Меня Григорием Яковлевичем зовут…
- Суховей…
- Только извини, Суха, закуски нет.
- Алё, лев! Главное, что она есть…

8.

Очнулся Дед в какой-то комнате. Болели бока и спина. Попытался шевельнуться – тело всё стянуто чем-то. «Что же вчера произошло? – начал припоминать Дед. – Поход был… потом менты… потом… не помню!»
Раздался оглушающий крик.
- Дай ему пижжжжжжжды! Пижжжжжжжды дай ему! Сукаааааааааааааааааа! Всех в тюрьмах сгною!
В комнату вошли санитары. Буйному один из них сделал укол, и тот отключился.
- Что это значит?.. – проговорил Дед.
Санитары подошли к его койке.
- Кто это, Миша? – спросил один у другого.
- Это вчера привезли. Говорили, что по местности в носках ходил в поисках водочного города, мол, выпить ему охота!..
- А! – понимающе ответил санитар и со старта вдарил Деда по морде.
- Сука! – завопил пострадавший. – Ты шо, охуел?!
Дед попытался встать с койки, но только сейчас понял, что в смирительной рубашке.
- А теперь мы тебя немного покормим…
Оба санитара подняли что-то с пола и стали засовывать Деду это прямо в рот. Как впоследствии тот догадался, это были его собственные носки. Запах такой спутать с чем-то другим невозможно. Дед брыкался, орал, что есть мочи, но его ещё раз вдарили по морде и он отключился.
Прошёл час. Только потом Дед пришёл в себя. Ему удалось выплюнуть носки. Но морда болела, чувствовалось, что она распухает.
- Тебя как зовут? – спросил сосед.
- Какая хер разница! Надо выбираться отсюда…
- Я Матвей. Теперь нас двое. А вдвоём легче бежать. Слушай, давай сваливайся на пол и ползи ко мне. Потом зубами что есть мочи рви рубашку. Тут они по сто раз стираны, не очень-то и крепкие, порвать можно.
Дед так и поступил. Когда оба оказались освобождёнными от больничной одежды, Матвей сообщил, что можно сломать единственный в палате стул и будет чем отлупасить санитаров и всех других, кто станет у них на пути. «Дождёмся вечера!» - заключил Матвей.
Дождались вечера.
Дед ****ил подбегавших к нему сотрудников больницы что есть мочи. Они падали, хватаясь за ушибленные места, но новый град ударов потрясал их до охуения. В один момент Матвей куда-то побежал.
- Ты куда? – заорал Дед.
- Сейчас буду. Иди к выходу.
Дед очень быстро выбрался из больницы, засел в кустах и стал ждать. Вскоре приплёлся его новый спутник.
- Ты куда, б…, убёг?
- Смотри!..
Матвей что-то достал из карманов. Это были маленькие бутылочки с жидкостью. В народе их называют фунфыри. Это, разумеется, был спирт.
- Сколько на****ил?
- Шесть штук! – ответил Матвей. – Пошли заквасим, я знаю, где ручей, там у меня и тара спрятана.
Дед был доволен. На этот вечер ему полегчает. Но он твёрдо решил после пьянки предложить своему новому спутнику идти вместе в водочный город. Как показала жизнь, хоть Матвей и был ****утый на всю голову, но всё же оказался способным на многое. Такие люди Деду нравились.

9.

От построения Мони осталось всего девять человек. Остальных либо утащили зомби, либо они сами превратились в тварей-охотников. Делать было нечего, нужно было побыстрее уходить из Новоандреевки, ибо в противном случае, как поразмыслил вожак, есть большая вероятность остаться здесь навсегда.
Они двинулись вперёд и вскоре достигли маленькой хижины, дверь которой была приоткрыта и оттуда лился тусклый свет. Войдя внутрь, все подивились странной встрече. На полу лежало два тела: в одном они смогли разглядеть какого-то незнакомого мужика с большими усами, в другом узнали ещё совсем недавно стоявшего в рядах построения Суховея. Оба были вдрысь пьяные, и только-только начинали засыпать. Моня стал пинать обоих ногами. Мужик не подавал вида, а вот Суховей подорвался мгновенно. Он подпрыгнул, почти встав на ноги, обдал всех свежим, ещё не успевшим устояться, перегаром, и заорал как только мог.
- Шо такоооооооооое?! Суки!
Взгляд Суховея напоминал взгляд ненормального, такой же пустой, такой же бессмысленный. Казалось, он вовсе не видит никого из пришедших. Но в одно мгновение Суховей будто узнал в гостях не своих односельчан, а восставших мёртвых, решивших пустить ему кровь и залить её обратно в горло. Он побелел, глаза его расширились.
- Ааааааааааааааа! – в истерике заорал пьяный и бросился на пришедших.
Они расступились, и Суховей одним махом рухнул наземь, опять споткнувшись обо что-то. Тут он сразу и заснул, постанывая и подёргиваясь.
- Это белка, - грустно заключил Моня. – Оставим его здесь. Его уже не спасти.
После всё же удалось растолкать того, кто назвал себя Григорием Яковлевичем.
- А что же вы, Григорий Яковлевич, бухаете так в одиночку, - спросил его кто-то. – Ведь опасно!
Хозяин улыбался себе с усы, еле шевеля губами.
- Какой там – опасно! Они того… не… не трогают тех, кто выпил…
Потом Григорий Яковлевич как-то взбодрился и сказал:
- Водка закончилась. Вы пришли поздно.
- Ничего, - ответил Моня. – Мы идём в водочный город, тот самый, что находится на северо-востоке, там говорят «сухого закона» нету.
Хозяин замахал руками.
- Да, да, - мямлил он. – Говорили… там есть колодец с водкой. Врут, наверно, сволочи…
Вскоре они покинули Новоандреевку, поразив по дороге ещё несколько зомби. Теперь надежда найти водочный город разгорелась с новой силой.
А Суховей, проснувшись утром с дикой головной болью, пошёл поссать за какой-то близстоящий дом. Там он нашёл обезображенное пузатое тело с ружьём. Вертев в руках ствол, Суховей и сам не заметил, как спустил курок. Потом в окрестностях ещё долго ходил слух о дерзком парнише, отстрелившем себе член и оттого ещё больше начавшем ненавидеть алкоголиков и ещё больше самому закладывать ежедневно.

10.

Тем временем Дед с Матвеем обогнули ряд селений и, как экспедиция во главе с Моней, направлялись теперь на северо-восток. Путь их проходил через станцию Гвардейское. Места эти славились хорошим цветением конопли и ещё какой-то дурманящей чуши.
Станция была безлюдна. На перроне сидели двое; они безудержно смотрели вдаль, но не видели, казалось, ничего. Первого звали Бариком, второго - Гусём.
Экспедиция подошла к ним.
- Здорово, парни! – приветствовал их Моня. – Мы держим путь в водочный город. Подскажите нам, как идти!
Барик медленно повернул голову в сторону пришедшей толпы. Он долго думал о чём-то, или вообще ничего не думал. Только когда прошло немного времени, этот парнишка толкнул еле-еле своего сидящего рядом товарища и громко протяжно сказал:
- Они прилетели!
Гусь встрепенулся.
- Кто? – спросил он без удивления.
- Ну… чуваки эти!
Моня окинул взглядом двух несущих сущий бред.
- Да… - продолжал Барик. – Я знал, что рано или поздно вы прилетите… Вы надолго?
- Вот уже почти уходим, - ответил Лукич.
- Нет, нет, вам нельзя улетать, пока мы не отблагодарим вас за ваш визит и за те минуты мудрости, которые бывают в наших башках…
Барик с трудом встал и махнул экспедиции рукой, желая, чтобы они пошли за ним. Гусь кивнул и последовал за ними.
За зданием станции начиналась густая поросль кустов. Там они нашли землянку, куда пригласили их Барик с Гусём. Внутри было прохладно, но сильно накурено. Единственным убранством были старый потёртый диван, ранее, видимо, зелёного цвета, но теперь скорее серого и низкий стол, на котором стояла хитро закрученная пластиковая бутылка, приспособленная под кальян. «Ага, - подумал Моня. – Это тут можно раздуплиться!» Откуда-то Барик достал целую жменю меленького зелья, засыпал в специальное углубление и поджёг.
Все пожали плечами. Было скучно без водки. Лукич особенно боялся стать алкогольным зомби, а если, думал он, немного покурить, то организму станет только лучше и это даст сэкономить время, пока они доберутся до водочного города. Агрегат пошёл по кругу. Мужики вдыхали плотный дым минута за минутой. А когда решили сделать перерыв, начали разговор.
- Мы… того… - говорил Моня. – Город ищем…
- На *** он вам сдался?! - рассмеялся Барик.
«Действительно…» - подумал Моня.
- Нет, нет, - спохватился Лукич, - мы ищем не простой город, мы ищем водочный город…
Гусь как будто удивился.
- Водочный?
- Да, водочный…
- На *** он вам сдался?! - рассмеялся опять Барик.
Лукич задумался. То ли он вспоминал, зачем им город, то ли вспоминал самые простые слова для объяснения цели экспедиции, чтобы двум местным всё сразу стало понятно.
- Нет, - ответил кто-то. – Мы ищем водочный город потому, что по всей стране «сухой закон» объявили, а мы не хотим стать зомби.
- Вы зомби? – хихикнул Гусь. – А мы вас за пришельцев приняли…
Лукич начал впадать в прострацию.
- Нет… - говорил он, - мы не зомби… пока. Но если мне не нальют, я им стану. А в городе… хорошо… Там, наверно, все живут в согласии и… в зомби не превращаются… а если даже и превращаются, то только перед сном…
- Почему только перед сном? – поинтересовался Барик.
Лукич пожал плечами.
- Потому что… потому что…там собак много!
- Ааа! – понимающе ответил Барик. – Тогда ясно.
Гусь лёг на диван.
- Водочный город, - шептал он. – Там, должно быть, такой большой краник есть, откуда водка течёт…
- Ага! – с радостью выпалил Лукич.
- Там ещё колодец должен быть, - добавил Моня. – С водкой. Нам один мужик рассказал.
Барик слушал и слушал, а потом проговорил:
- Водочный город – это хорошо! Только я не пойму, а на *** вам водка?
Наступило молчание. Внезапно Гусь рассмеялся диким гоготом.
- Да… *** с ним, с городом, - улыбаясь сказал Моня. – Ребят, у вас есть чё похавать?

11.

Дед с Матвеем добрались до станции Гвардейское именно в тот момент, когда толпа вошла в землянку. Двое странников порядочно устали, бодун давал о себе знать: в голове болталось дерьмо, а в жопе ныли несбывшиеся желания.
Дед оглядел местность и начал соображать, как выйти из затруднения. План был такой: нужно добраться до водочного города на электричке, так быстрее. Матвей также согласился с этим гениальным планом. Вопрос о деньгах не стоял вообще. И Матвей, и Дед привыкли всё в жизни брать бесплатно по причине того, что ничего по сути никогда не зарабатывали. И потому двое распластались на солнышке прямо на перроне.
Дежурного станции Петра Ивановича давно прозвали Козлом Иванычем. Это произошло по меньшей мере по двум причинам: у него была борода, и он был сущим козлом. Два здешних наркомана стали его слишком часто донимать. Дошло до того, что Козёл Иваныч взял в привычку гонять со станции это отребье, ругаясь на чём свет стоит, за что часто был наказуем вышестоящими. Но такой уж он был.
Завидев двоих сидящих из окна, Козёл Иваныч схватил со стены своё строе доброе ружьё, напихал в него соли побольше и с фразой «Я покажу вам, ****ские планокуры, где куры пасутся!» выбежал на перрон, хлестким движением руки приложил к плечу ствол, прицелился и выстрелил.
Матвей повалился на бок как будто его свалили тонны. В тот момент ему показалось, что жизнь его закончена, что какой-то мудак всё же выследил его, или же лихая пуля досталась именно ему и никому другому. Дед вскочил мгновенно. Соображая, что не те вроде, что со спины он обознался, Козёл Иваныч, чувствуя себя абсолютным козлом, стал пятиться, но потом у него возникла мысль «А какого хера?! У меня ружьё, так и пляши!», после которой он вновь выставил ствол и прицелился уже сильно трясущимися руками. Но промахнулся.
Дед напрыгнул на Козла Иваныча и стал его безжалостно ****ить. Говорили, что у дежурного станции после того дня отказала почка и пропала эрекция раз и навсегда. Однако в это верили, конечно, немногие. Вскоре подоспел пришедший в себя Матвей. Это была минута его второго рождения. Он ****ил Козла Иваныча так же усердно, как и Дед.
- Сука! – орали они, добивая дежурного ногами. – Мешок с мясом и дерьмом!
После надо было спрятать отключившегося Козла Иваныча. За станцией, там где начинались густые заросли кустов, Дед нашёл вход в землянку и решил, что лучшего места просто не изобрести. Под землёй они натолкнулись на целую толпу сельчан во главе с Моней.
- О, нет! – застонал он. – Я так обкурился, что мне и Дед с каким-то пидаром стал видится!..
- Ааааа! – вскричал кто-то. – Я тоже их вижу.
- Мы все сходим с ума! – заорал Лукич. – Барик, сука, во что ты превратил нашу жизнь!
Барик, хоть и был под сильным кайфом, всё же понял слова, невнятно произнесённые Лукичём.
- Неблагодарный ***! – ответил он, собираясь с мыслями и силами. - Во что вы сами превратили свою жизнь! В зеркало посмотри!
- Да, да, - промычал Гусь. – ****уйте в свой водочный город, недоумки!
Если бы Барик и Гусь были адекватными, то они бы увидели, что перед ними стоят абсолютно здоровые и причём трезвые долговязые парни, которых в народе называют Дедом и Матвеем. Но они не увидели ничего толком, не поняли ничего толком, но зато ощутили увесистые кулаки этих бравых парней. Говорили, что после роковой встречи Барик и Гусь совсем тронулись умом, и их определили в жёлтый дом, где двое наглых санитара-дебила ****или их чуть ли не каждый день и совали им во рты их же собственные вонючие носки. Но, конечно, верили этому далеко не все, кто об этом слышал.
В потасовке внезапно пришёл в чувства притащенный в землянку дежурный станции. Он взвыл что-то вроде «****и подколодные!» и набросился на Деда. Тот уложил его одним метким ударом в висок. Матвей потрепал Козла Иваныча по шее и заключил, что дежурный станции скоропостижно скончался. Дед не верил. Он навис над телом и стал давать пощёчины с такой силой, с которой ещё никогда не бил, затем, не получив никакого результата, стал пинать тело ногами. Матвей пытался остановить Деда, попавшего под власть припадка страха и безудержной агрессии.
- Не надо! – сказал Матвей. - Ему уже не поможешь, и нам тем более не поможешь!
Дед остановился. Казалось, что он конвульсивно о чём-то думает. Перед глазами у него проплыли в одно мгновение все бутылки пива, которые он когда-либо выпил, все стопки, налитые до краёв друзьями-собутыльниками, вся дрянь и патороч жизни конченой и не заслуживающей продолжения. Ему как будто огласили смертный приговор, а потом оглушили под огромным колоколом.
Дед посмотрел на толпу обкуренных друзей. И не выдержал.
- Что вы смотрите на меня, сволочи! Думаете, это я виноват, думаете это только моя жизнь гниёт! Нет! Мы все такие! Неужели, ****ь, не найдётся у вас хоть чего-то такого, что удержит от очередной пьянки, от очередной драки, от очередной ***ни!.. Вы пустые! Все пустые! И я пустой, но теперь стал ещё больше несчастный, потому что понял свою беду! А вы, мудаки, так и подохните тупой, неспособной к нормальной жизни скотиной! Я вас ненавижу, презираю… А себя, наверно, ещё больше!..
На мгновение все вытаращили глаза.
Долгую минуту молчания, наконец, оборвал Моня. Он заржал, и вслед ему стали смеяться все другие. Тупые, обкуренные, жаждущие водки люди были оглушены ещё сильнее, чем Дед.
Матвей постоял ещё немного, послал всех на *** и ушёл.

12.

Говорили, что экспедиция, организованная Дедом, всё же дошла до водочного города. Многие, услышавшие эти рассказы, представляли порочное место по-разному. Одним казалось, что там всё население имело традицию сначала напиться, потом избить друг друга и валяться после по улицам в блевотине. Другие видели этот город опустошённым, усеянным обветренными костями.
Лукич, вероятно, очень спешил найти обещанные дары алкогольной зависимости; он с каждой секундой всё больше боялся, что начнёт превращаться в зомби, и что Дед непременное убьёт его и глазом не моргнув. Все знают свои недостатки, но немногие способны взглянуть им в глаза!
Должно быть, они нашли всё-таки краник и колодец в центре города, на площади вечных празднеств. Опустошённые и подавленные, все окружили последнее, что подарила им жизнь. Дед опустился на колени перед краником и нажал на ручку. Сначала ничего не происходило. Но через несколько мгновений из краника очень медленно закапала водка, где-то по капле в полминуты. Если бы Моня подсчитал, сколько нужно ждать, чтобы наполнить пятидесятиграммовую стопку, то он, вероятно, удивил бы всех, сообщив, что надо ждать десять с половиной суток.
Говорили, что они подошли к колодцу в надежде испить из него алкогольного дурмана и забыться хотя бы на время. Дед схватил обессиленными руками ведро, окинул взглядом всех стоящих перед ним, сказал своё знаменитое «Ради, б…, спасения!» и швырнул металлическую тару вниз.
Раздался глухой удар о сухое дно.
Деду захотелось по старой привычке закурить цигарку и покрыть всех и вся матом. Но он почему-то этого не сделал.
Лукич, выдумывали кому ни попади, лёг на спину и попытался заснуть, дабы не чувствовать то, как он будет превращаться в зомби. Однако заснуть не получалось, особенно после того, как та самая сучка, что кормилась подножным кормом в Широком, начала лизать ему нос. Лукич схватил сучку за передние лапы, обнял её и заплакал.
Потомок донских казаков Димитрий Кукушкин убеждал всех в том, что это всё враньё, якобы сучка, что кормилась подножным кормом, сдохла у него в погребе и никогда не была в водочном городе. Но это, конечно, никого не интересовало. Мало ли, кто что понапридумывал…
Закончилось всё тем, что «сухой закон» отменили. А остальное всё осталось…