Врач. гл 4

4.
Продукты, необходимые для сметанника, ждали своего часа, купленные еще накануне.
Мама, опрометчиво пообещавшая организовать на мою отвальную домашний торт, после тридцати человек на приеме и десяти вызовов выглядела неважно.
- Доченька, может, все-таки эклеры сделать? Быстрее будет…
Я посмотрела на маленькую уставшую фигурку и устыдилась.
- Конечно, давай. Они такие же вкусные.
- Ну, вот и хорошо. Сейчас, прилягу, немного отдохну… - с благодарностью взглянув, мама побрела к себе, заставив меня крепко задуматься.
С одной стороны, великовозрастное чадо выспалось в свой законный выходной и было полно сил, а с другой – застарелый страх перед изготовлением любой выпечки за исключением, разве что, блинов, парализовал волю к действию.
Совесть, однако, настырным червячком прогрызла дыру в комплексе неполноценности, и принялась уже разъедать самомнение, и без того не сильно развитое, когда я решила остановить ее, во что бы то не стало.
Безусловно, этот червячок мог насытиться и сам, угомонившись, свернулся бы в кокон, чтобы вылететь потом прекрасной бабочкой, но как часто для такого волшебного превращения необходимо скормить ему всю себя.
Вздохнув, я постучала в дверь родительской комнаты.
- Мамик… В общем… Ты отдыхай, сама все сделаю, ты только подсказывай…
- Правда? Cпасибо! - обрадовалась мама всем видом, ненадолго оторвавшись от вязания, - Там, в ящике на кухне рецепт лежит.
Ежедневник дремучего года, переделанный под кулинарную книгу, скрывал многие тайны превращений условно съедобных ингредиентов в мечту гурмана.
С чувством подмастерья, взявшегося впервые за самостоятельное изготовление эликсира бессмертия, я нашла нужную страницу и вскоре к моему удивлению в эмалированной кастрюльке образовалась масса бежевого цвета. С замирающим сердцем я принесла заготовку на оценку и покраснела от удовольствия, услышав:
- Ну вот, все получилось. Давно надо на тебя хозяйство перекладывать, а то придуриваешься все… Выкладывай теперь на протвинь и ставь в горячую духовку. Только дверцу не открывай потом, а то «сядут». Минут пятнадцать на самом сильном огне, а дальше как пойдет.
Воодушевленная похвалой, я чмокнула морщинистую родную щеку и поспешила выполнять указания.
Раскаленное нутро плиты жадно приняло подношение, отдавая излишки жара воздуху кухни.
Первые пять минут все шло хорошо. Запах схватившегося корочкой теста опьянял гордостью и сквозь мутное стекло различались плотные поднявшиеся коробочки, будущие вместилища крема.
На десятой минуте едва уловимые носом флюиды гари погнали меня за очередным советом, но мама спала, забыв выключить ночник. Пришлось тихонько вернуться на кухню и следовать предыдущей инструкции до конца.
Когда четверть часа истекли, я рывком открыла дверцу, вытащила протвинь и тупо уставилась на угольно черные верхушки эклеров.
Эликсир бессмертия превратился в уксус, подмастерье мага оказался посрамлен, а печальнее всего были мысли о завтрашней отвальной.
Не знаю, какой кухонный бес управлял в тот миг моим взглядом, остановив его на хирургических ножницах, которыми так удобно разделывать курицу, но вскоре вся гарь была безжалостно срезана, и обнаженное нутро булочек удручало еще больше.
Сложив уродцев в миску и выкурив две сигареты, я немного успокоилась и смирилась с мыслью о покупном торте.

Будильник верещал голосом петуха нетрадиционной ориентации уже пятый раз. Первые четыре – в ответ на мой хлопок по кнопке, он затыкался, чтобы через десять минут заорать снова. Я сонно подумала, что он перебудил, вероятно, весь дом и выгнал нечисть в радиусе двух этажей. Нечисть было смутно жалко. Хоть иногда она и прятала ключи от квартиры под ванну или шалила с защелкой в туалете, делая вход в это жизненно важное помещение невозможным без предварительного взлома – в целом вела себя вполне прилично.
В принципе, будильник мог ныть и кукушкой, но эта птица его не вдохновляла, звук получался тихим, и вероятность просыпа стремилась к ста процентам.
Итак, на пятую попытку китайской электроники вытащить из под одеяла теплую и мягкую меня отреагировала мама, давно вставшая и успевшая сообразить завтрак, судя по аромату сырников, заполнившему дом.
- Женечка, доченька, ты свою отвальную не пропустишь? - ласково напомнила она о вчерашнем позоре, - Такие у тебя коробочки чудесные получились…
- Издеваешься? – жалобно протянула я, неохотно вставая.
- Почему издеваюсь?
Удивление было искренним. Восхищение тоже. Все-таки мамы всех времен не в состоянии оценить объективно своих чад.
- Но верхушки…
- Тоже мне, беда… Ты их сахарной пудрой присыпь, никто и не заметит.

Спустя полтора часа улица, увидев меня, провозгласила устами младенца лет четырех, воскликнувшего с восторгом: «Тетя переезжает!»
Действительно. Брючный костюм, тщательно отутюженный – одна штука. Прическа, сделанная с помощью неимоверного количества пенки для укладки, а потому не реагирующая на довольно сильный влажный ветер – одна штука. Бидон эмалированный с салатом оливье – одна штука. Сумка оранжевая с миской, полной сомнительными результатами ночных кулинарных экспериментов – одна штука. Гитара в маниакально красном дырявом чехле подмышкой, слава богу, - одна штука. Я накрашенная посреди всего этого набора – безнадежно одна. Шутка. Разве можно быть одной в общественном транспорте?
Мелкие неприятности, впрочем, не могли испортить общего фона дня, первого в этом году по-настоящему теплого. Город улыбался не вежливо, как обычно, ярко белым освещением отреставрированных фасадов наиболее посещаемых туристами зданий. Улыбался искренне, не пряча прогнивших щербин подворотен, из которых в любую погоду несет холодом и неубранным мусорным духом, ловил неожиданную ласку неба окнами всех своих коммуналок, гостиниц, дворцов. Казалось, даже ожидающие сноса полуразрушенные дома впитывают солнечные лучи темными стенами, оседающими под собственной тяжестью, благодарные судьбе за то, что дожили до последней весны. Газоны вдоль дорог уже украсились зеленью, а деревья считали часы, чтобы выпустить клейкие молодые листья.
Кондуктор, оценив по достоинству мою амуницию, не дождалась, когда я достану из объемного рюкзака мелочь, рассыпанную на самом дне, махнула рукой и пошла собирать плату с менее нагруженных пассажиров.

Галина Александровна встретила меня у входа и помогла освободиться от груза, затем, оглядев более внимательно то, что осталось, одобрительно кивнула:
- Молодец. Жалко, такая красавица уходит.
- Да ладно вам, еще кто-нибудь придет на свято место… - смущенно откликнулась я, разминая пальцы, затекшие до синевы от врезавшихся в них долгое время ручек сумки.
- Ага… Салат есть… Гитара есть… А вино? Забыла?!
- Тьфу, ты. Забыла. Сейчас сбегаю, вы пока все это отнесите и начинайте разгружать. Я быстро.
В маленьком магазинчике на углу обитателей поликлиники и неотложной помощи знали в лицо, а потому проблем с идентификацией моей личности не возникло. Выслушав пару комплиментов в свой адрес, я затарилась для начала вермутом и отправилась обратно, неся бутылку наперевес.
В крохотном коридорчике царило небывалое для станции оживление. Работающие в эту смену и просто пришедшие проводить сразу двух работников, а заодно и погулять от души, толпились вокруг стола, возбужденно гомоня.
- Все, можно начинать! – громко объявила я с порога и все головы повернулись на звук.
Немая сцена, заполненная восхищенными взглядами коллег, длилась около полуминуты.
Я выглядела прекрасно и знала это. Уходить надо красиво. Вот так. При макияже. В костюме, с гитарой и бутылкой. Меня должны были запомнить, чтобы потом рассказывать всем вновь прибывшим…
Молчание нарушила Лариса, стоявшая ближе всего. Прокашлявшись, она робко посмотрела мне в глаза и спросила:
- Евгения Георгиевна… Мы тут спорили… Скажите, только честно… Эклеры вы сами делали?
Удар оказался ниже пояса.
- Сама, - проговорила я холодеющими губами, чувствуя по движению пола под ногами, как начинается мое персональное землетрясение.
- Вы знаете… Мы от вас такого не ожидали… И все съели, пока вы ходили… Дадите рецептик?