Я тебя люблю, дорогая мама

Одно из самых первых и в то же время ярких воспоминаний
детства ... Я сижу в залитой солнцем комнате на фанерном
стульчике. В углу, где к стене, выкрашенной в голубой цвет,
прибита шведская лесенка, другие дети играют в мяч. Очень
хочется пойти и поиграть с ними, но они почему-то никогда не
принимают меня. В комнату входит наша воспитательница по
имени Зойпална. Ее сопровождает какая-то женщина. Первое,
что я замечаю - кофта с блестками, в которую одета женщина.
Когда они приближаются ко мне, то уже не переливающаяся
ткань завораживает меня, а черты лица женщины - она
необыкновенно красива.

- А вот и наш ангел, - присаживаясь возле меня, говорит Зойпална.
- Очень хорошая девочка, вот только кушаем мы плохо.

Необыкновенная Красавица смотрит на меня и молчит, потом
осторожно гладит меня по голове и спрашивает:

- Как тебя зовут, ласточка?

Мне так хочется назвать ей свое имя, но я боюсь, что такой
Красавице как она оно не понравится. И я молчу.

- Ну, скажи тете, как тебя зовут, - ласково говорит Зойпална.
Я не могу вымолвить ни слова. Зойпална начинает в чем-то
полушепотом оправдываться перед Красавицей, но та как будто
не слушает ее. Она РАССМАТРИВАЕТ меня. И от этого становится
очень тревожно. Потом что-то спрашивает, а я по-прежнему
молчу. Наконец женщины собираются уходить.

- Она очень застенчивая, - как бы извиняясь говорит Зойпална.
- Может быть лучше посмотреть других детей - группой постарше
тоже есть девочка.

Красавица еще раз гладит меня по голове и женщины направляются
к двери. Мне так жалко, что Красавица уходит и в тот момент,
когда они уже собираются открыть входную дверь, я изо всех сил кричу:

- МАМА!

Обе женщины вздрагивают и останавливаются. Ребятишки, которые
до этого шумно дурачились, затихают. Я бегу к Красавице и
обняв ее ноги, повторяю только одно это слово, которое словно
по волшебству остановило ее уход. Я говорю:

- Мама, мама, мама...

Красавица наклонилась ко мне и поначалу только плачет, обнимает
меня и не говорит ни слова. Потом я слышу, как она мне шепчет на ухо:

- Я ... так долго ... искала тебя, ласточка.

...С тех пор как в залитой солнцем комнате с голубыми стенами
я крикнула Красавице "мама" с ней случилось что-то вроде шока, от
которого она так и не могла никогда оправиться. Время от времени
у мамы очень сильно болела голова: "Как спицей затылок проткнули", -
говорила она. "На нервной почве", - объясняли врачи. "Просто
тебя до этого никто так не называл", - жалел ее папа. "Мне
так не хотелось, чтобы ты уходила," - оправдывалась я. Мама
на это только улыбалась и гладила меня по голове. То, что
меня рожала не мама, а какая-то другая женщина ни мама, ни папа
никогда ни скрывали от меня. Да даже если бы и хотели скрыть у
них ничего бы не вышло. Вокруг слишком много было доброжелателей,
которым так не терпелось открыть мне глаза на истинное положение дел.

- Тебя из детдома взяли, курица - сообщил мне сосед Андрюша и
зачем-то толкнул меня в плечо. - Твоя мать тебя на скамейке
оставила, а тетя Катя пожалела и взяла к себе. Сирота!

- Мама меня любит, - сказала я, не зная как объяснить Андрюшке,
что я вовсе не сирота.

- Ничего она тебя не любит, - разозлился Андрюшка. - Она тебя
скоро назад отдаст, когда ты ей надоешь.

Я не могла в это поверить.

- Ты ведь не отдашь меня назад, - со страхом спрашивала я маму.

- Ласточка, - вытирала мои слезы мама и плакала вместе со мной. -
Мы всегда будем вместе.

И мы, в самом деле, всегда были вместе. Мама мазала зеленкой мои
содранные коленки, водила за руку в школу и на музыку, учила
вместе со мной стихи и заплетала мои жидкие волосы в две
тоненькие косички. Папа, приходя с работы и заставая нас за
каким-либо важным делом - пошивом очередного наряда для
куклы или вырезанием цветов из старых открыток, целовал
маму в лоб и спрашивал как она себя чувствует. Мама неизменно
отвечала, что замечательно. Потом, после ужина, когда мама
возилась на кухне с посудой, он сажал меня на колени и
как бы между делом спрашивал сколько и каких таблеток сегодня
выпила мама. Я старательно отвечала: сегодня только спазган,
а вчера и спазган, и анальгин, и кавинтон. Это был наш с ним
уговор - ему нужно было знать все о мамином самочувствии. Папа
грустно целовал меня в лоб и говорил: иди, малыш, играй.

...Когда я училась в шестом классе, со мной произошла неприятная
история. У математички из сумки оставленной на большой
перемене в классе пропал кошелек. В этот день я была дежурная
и, как и полагается в таких случаях выпроводила всех из
класса, чтобы проветрить кабинет. Вымыла доску и собрала
разбросанные бумажки. Пропажа злополучного кошелька обнаружилась
практически сразу после начала следующего урока.

- Кто это сделал, - грозно спрашивала математичка. - Кто
оставался в кабинете на перемене.

На перемене в кабинете оставалась только я одна, но я не брала
ее кошелька. Почему-то поверить в это отказались все. Кроме мамы.

- Видимо, это все-таки сделала Ваша дочь, - сообщила маме
директриса. - Безусловно, мы и подумать прежде не могли,
что она, такая смирная способна на воровство и ложь. Но видимо
наследственность - штука неисправимая.

Красивое мамино после этих слов моментально побелело:

- Ласточка, оставь нас ненадолго вдвоем, - с трудом сказала
мне мама. Их разговор, в самом деле, продолжался недолго.
Мама вышла из кабинета директора и ни слова, ни говоря, увела
домой. Позже кошелек нашелся у одного из моих одноклассников
- кто-то заметил, как он рассматривал свою "добычу" в
раздевалке. Директор извинилась перед мамой, но меня все
равно перевели в другую школу.

...Сергей появился в моей жизни, когда мне едва исполнилось
девятнадцать.

- Мы снимем квартиру и будем жить вместе, - объявила я о
своей любви родителям.

- Может быть, он вначале разведется с женой, в потом вы
подумаете о совместном житье? - спросила мама.

- Может быть, тебе вообще не думать о совместном житье с
ним, а встречаться с кем-нибудь другим? - спросил папа.

Но в ту пору я могла думать только о нем. Как впрочем, и
полгода спустя, когда Сергей передумал разводиться с женой
и вернулся назад в семью. Вернее сказать, я ни о чем не
могла думать. Мне казалось, что жизнь остановилась. Мир
потерял цвета и запахи. Я не ощущала саму себя. Меня как
будто бы больше не было на этом свете.

- Глупости! Ты - здесь, со мной. Ты - молодая и красивая
и у тебя будет миллион ухажеров лучше и умнее чем он, -
сказала мама и повела меня в парикмахерскую, где из меня
сделали роскошную платиновую блондинку. А через сорок
восемь часов мы летели в Ялту. Тогда это было сделать
очень легко: билет на самолет стоил всего двадцать рублей
и мало кто подозревал, что Крым - украинская вотчина.

- Университет вполне может подождать, если девочка не
была в Ялте на бархатном сезоне, - объяснила мама наш отъезд
обалдевшему папе. Утверждать обратное мог, пожалуй, только
тот кто не почувствовал сентябрьского вкуса Черного моря.
Мы гуляли по набережной, любовались Воронцовским дворцом,
пили "Массандру" и слушали нестройные комплименты курортников,
великодушно принимая их ухаживания как и последние лучи
усталого за лето солнца.

- Знаешь, ласточка, зачем я это сделала? - спросила она меня,
когда мы возвращались назад в продрогший от осени город.
- Тебе не будет больше больно о нем думать, потому что
ты будешь вспоминать Ялту.

...Это был наш самый обычный разговор по телефону. С тех
пор как я в первый раз крикнула в залитой солнцем комнате
слово "мама" прошло около тридцати лет, с тех пор
как я видела первый раз залитую осенним солнцем Ялту -
больше десяти. К этому времени мы жили в разных городах и
чаще общались по телефону. В этот раз мы обсуждали успехи
в школе моей дочери и какие семена свеклы лучше купить для
нового урожая. Мама беспокоилась о моей легкомысленной
манере в ветреные весенние дни ходить без шапочки. Мы уже
начали прощаться и вдруг мама как-то очень буднично сообщила:

- Знаешь, совсем забыла тебе сказать. Я тут ходила, обследовалась -
у меня нашли рак.

После этих слов я почувствовала, что моя голова наполняется
болью, а горло сжимают спазмы. Сквозь внезапные слезы я
с трудом могла спросить что же рекомендовали врачи.

- Послушай, ласточка, - спокойно и ласково говорила мама. - Не
надо так плакать. Ну конечно они назначили какое-то лечение.
Ты не расстраивайся. Все мы рано или поздно умрем. А у меня
все удачно сложилась: тебя я вырастила, дала образование,
внучку понянчить успела, всю жизнь я прожила с мужчиной,
который с меня пылинки сдувал, свою работу я любила. А то,
что до старости не дожила - это даже хорошо: не обременю тебя
своей немощью. Поверь, это очень правильно, когда родители
умирают раньше своих детей.

Ни тогда, ни до сих пор я не могу в это поверить.