Демон. Продолжение...

 * * *
 Надвинув капюшон на лицо, он бесшумно вошел на каменную веранду. Опершись рукой на парапет, там стоял некто в черном плаще с кроваво-красным подбоем. Капюшон был откинут, и со спины видны были гладкие черные с проседью волосы. Вошедший, остановившись на расстоянии нескольких шагов, поклонился.
 – Итак? – заговорил низким, тяжелым голосом первый, повернув к пришельцу смуглое лицо с орлиным носом и скошенным набок ртом. Два глаза пристально смотрели из-под густых бровей, одна из которых была вздернута вверх. Правый глаз был черный, как бездонная, смертная пропасть, левый – зеленый, с золотой искрой, пронизывающей любого насквозь. Вошедший выдержал этот взгляд.
 – Это только начало, мессир, – сказал он. – Но обещаю некоторую приятную тревогу в скучной череде дней.
 – Хорошо, – кивнул его собеседник. – Только еще раз повторю тебе, мой мальчик: не опускайся до мелкого фарса. Это не входит в твои обязанности.
 – Разумеется, мессир.
 – Ступай.
 – Слушаюсь, мессир, – с этими словами он отступил на шаг и исчез.
 * * *
 Следующим утром, проснувшись в своей квартире, на диване, прапорщик Хворостов первым делом невнятно выругался. Ему было невероятно плохо. Голова готова была развалиться на части, мутило, тело, словно налитое свинцом, отказывалось подниматься с постели. Тяжелые веки, казалось, невозможно было открыть. Короче говоря – похмельный синдром.
 Кроме всего прочего, вчерашний вечер категорически не желал восстанавливаться в памяти. Кажется, вчера праздновали что-то… да, еще было все это за городом, на реке… были там офицеры… Наконец, вспомнилось: вчера отмечали сорокапятилетний юбилей командира части Олега Кабанова. Майор «накрывал поляну» на реке: шашлыки, салаты и, разумеется, водка. Вспомнилось Хворостову, что заместитель командира, майор Корнеев, главный Дон Жуан части, привел каких-то девиц весьма сомнительного вида. Единственное, бесследно вылетевшее из памяти прапорщика, обстоятельство – как он попал домой. Вроде как, объявился какой-то молодой таксист, не таксист… вроде как, знакомый Неверова, он и взялся развезти офицеров по домам. Впрочем, капитан тогда сам был настолько пьян, что кого угодно мог бы принять не то, что за знакомого, но и за родного брата.
 Наконец, щелкнуло в затуманенном мозгу Николая Степановича кое-что, заставившее его со стоном подняться с постели. А именно – то обстоятельство, что, однако, нужно идти на службу. Прапорщик Хворостов был старшиной третьей роты и поэтому крал все, что не успевал украсть заведующий складом – ткань, мыло, каблуки для сапог, а также банки с тушенкой.
 Окинув мутным взглядом комнату, Хворостов сразу понял – что-то не так. Единственная комната холостяцкой квартиры, обычно представляющая собой нечто вроде последствия торнадо, теперь же находилась в идеальном порядке. Более того, рядом с диваном на поцарапанном табурете стоял стакан водки и банка с огуречным рассолом. Нет, водку еще можно было понять, этого добра в квартире Хворостова было предостаточно, но вот откуда взялся рассол – этого прапорщик никак не мог объяснить, равно как и порядок в комнате. Однако он не стал долго думать над этим вопросом и, опохмелившись, поплелся в ванную. Взглянув в засаленное зеркало, он увидел там невысокого, лысеющего мужчину лет сорока, с опухшим, небритым лицом и в форменной рубашке и брюках, но без галстука. Последний обнаружился аккуратно висящим на стуле. Через полчаса Николай Степанович уже подходил к контрольно-пропускному пункту, отделяющему военную часть от внешнего мира.
 * * *
 А рядовой Колдунов в этот день проявил еще одну свою особенность. Во время зарядки «старики» особое внимание уделили ему и дошли до того, что, положив на спину несколько пар сапог, разумеется, взятых у «духов», заставили отжиматься. Но на спортплощадке мечтам старослужащих об унижении для новоявленного наглеца не суждено было сбыться – Лео как будто вовсе не знал усталости. Напрасно Зверев растягивал слова, считая:
 – Де-вят-на-дцать… двадцать… Колдунов, ты живой еще?
 – Так точно, – негромко подтвердил Лео. – Много еще, товарищ сержант?
 – А ты что, устал? – нарочито заботливо поинтересовался сержант.
 – Я? Никак нет! Мне просто вас жалко – вы быстрее меня считать устанете!
 – У тебя что, душара, есть еще силы разговаривать? – сорвался Андрей. - Двадцать один, двадцать два…
 Но Колдунов был прав. Когда обозленный сержант, досчитав до тридцати, приказал ему принять вертикальное положение, рядовой легко вскочил. Дыхание его по-прежнему оставалось ровным, ни малейших признаков утомления не было, не было даже одышки. Лицо после такого напряжения мышц оставалось бледным, без кровинки.
 Двумя часами позже, Воронин решился задать вопрос Колдунову:
 – Слушай, Лео, ты ведь до нас на Кавказе служил?
 – Ну, да, – ответил Лео, выпрямившись и опершись на швабру. – А что?
 – Да ничего, просто у меня брат там служил и когда в отпуск приезжал – черный был, как негр. А у тебя…
 – Понимаешь, Ник, – невозмутимо перебил его Колдунов, – я сам из Норильска, да и загар ко мне не особенно липнет. За полгода еще можно было бы потемнеть, а два месяца, – он махнул рукой и снова принялся намывать пол.
 Мимо него прошел Зверев. Он с утра искал повод задеть наглеца. И, казалось, нашел. Подойдя к Лео, он скривил рот и презрительно бросил:
 – Драй, драй активней, Колдун! Пол в казарме должен блестеть, как слюда! – повернувшись, сержант хотел пройти дальше, но неожиданно ступил прямо в ведро и, растянувшись, уткнулся носом в пол. Вокруг раздался негромкий смех «духов», затихший, как только Андрей приподнялся и свирепым взглядом посмотрел на Колдунова. Тот тоже не сводил с него глаз, в которых плясали веселые искры.
 – Ну, как? – холодно спросил Лео. – Хорошо блестит?
 Сержант тяжело поднялся, горящим взглядом обвел всех. Затем обратился к виновнику происшествия.
 – После отбоя зайдешь ко мне в каптерку, – тихо сказал он и ушел.
 * * *