Улыбка эгоистки

Нина сидела на полу, прислонившись спиной и затылком к стене; ее глаза смотрели в пустоту темной комнаты… пустоту… «он пожалел бы о том, что она не бесконечна…»; бессмысленный взгляд. Она просто смотрела в пустоту… Чьи-то шаги в подъезде, скрежет лифта; ее губы едва исказила улыбка. Она ни о чем не думала. Эти люди… они жили. Так смешно, так смешно, так... Они ходили в магазин… они покупали хлеб и шли домой…
Она просто смотрела в пустоту.

Когда он был пьян, то называл ее «деткой» и «Сьюзи»; ее всю жизнь тошнило от первого и тошнило бы от второго; но она помогала ему идти и улыбалась. Она улыбалась.

Один раз он шел пешком, под дождем, целую ночь, чтобы увидеть ее; когда она открыла ему дверь, он развалился на кухне, тут же напился, проспал несколько часов и ушел искать своих приятелей; за все это время он взглянул на нее только один раз – когда стоял на пороге; это был обычный презрительный взгляд с равнодушной усмешкой.

Он был для нее, как она сама. Его холодные глаза смотрели на нее ее взглядом.

Когда он сходил с ума, то запирал ее в пустой неотапливаемой квартире и уходил… день, ночь… с пьяной усмешкой посмотрев на ее посиневшие губы и безразличные глаза, он бросил на пол конфеты, поставил бутылку шампанского и молча ушел, не забыв запереть дверей; она не ела сутки. Он приходил… он пришел раз ранним-ранним утром, она проснулась лежа на полу и увидела его сидящим на подоконнике и смотревшим на нее; дымка рассвета давала его лицу оттенок прозрачности; оттенок святости – его измученной, выстраданной усталости, оттенок смерти – его равнодушию, и неуловимый туманный свет – нежности его век. Слепила ей глаза, непривыкшие к свету. Она смотрела на него молча, не поднимая головы; она больше ничего не могла бы сделать.
Ревновал ее? Боялся, что она бросит его? Просто маньяк… все равно.
Хм… Он иногда просто забывал про нее. Его приятели говорили ей пошлости, она смотрела на него, не сводя глаз, а он сидел в углу на стуле и, вертя в руках пустую бутылку, смотрел в пустоту.
Он просто смотрел в пустоту; его глаза были прекрасны.


Странно, но в какой-то случайный, как будто забытый прошлогодней зимой момент она поняла, что он не любит даже ее. Никак не думала, что давно известная вещь может быть открытием. Она вышла на сумеречную улицу и пошла по мокрому от недавнего ливня асфальту. Тонике светлые босоножки ее как-то странно касались грязных луж, дыхание едва заметно застывало в воздухе влажным синим паром, светлые перепутанные волосы все покрылись мелкими пушистыми завитками от сырости. Старуха на углу киоска, уже собиравшаяся уходить с места своего заработка, встретилась с взглядом Нины и вдруг сказала:
 - Не дадите ли несколько рубликов, девушка?
Нина открыла нагрудный карман джинсовой рубашки и заметила в своей руке вместе с мелочью завядший одуванчик. Она стояла, протягивая нищенке руку с монетками и увядшим одуванчиком, и на застывших на холоде губах ее едва-едва показалась бледная улыбка. Высыпав монетки в руку нищенки, Нина пошла дальше с одуванчиком, не спуская с него глаз. Где-то звонко хлопнул фейерверк; Нина подняла голову, цветок как бы случайно скользнул с ее ладони. Тысячи искр рассыпались над ее головой, отражаясь в мокрых тротуарах, потухших витринах, стеклах домов, исчезая в сумерках…

Нина сидела на полу, прислонившись спиной и затылком к стене; ее глаза смотрели в пустоту темной комнаты… пустоту… Звонки, утром, ночью, целыми днями… и тишина.
Тишина… чьи-то шаги в подъезде, скрежет лифта…
Она просто смотрела в пустоту.