Мёртвая жизнь День третий 1

(черновик)

 ДЕНЬ ТРЕТИЙ
 (часть первая)



Тик-так, тик-так, тик-так, прислушиваясь к наручным часам, прижав их на минуту к уху.
- Нет! Не так. Всё не так! - ответил я золотой секундной стрелке. А по залу ресторана уже нового дня звучала песня в исполнении Димы:
 
 «…На корабле своих желаний
Я в небо, к звёздам улечу.
На поиск милых глаз сияний
Амура в помощь приручу…»

Красивые песни, и мысли, возникающие при их прослушивании, смешивали в подсознании всяческие события жизни. Предательство брата, неудачная женитьба, погоня за любовью, дружеская игра на День «Российской» армии, и другие нечеловеческие выходки, всё смешивалось в некий комок злобы. А в сознании, осталось, как мне казалось, последнее желание, что та моя надежда на любовь, у которой парализовало мать, когда – либо позвонит мне на сотовый, или пошлёт SMS. Как странно! Всё по полочкам. Там подсознание, там сознание, а здесь песня.

«…Здесь нет предательства и мести
 Я бросил это за корму.
 Плыву, лечу к звезде-принцессе,
 Лишь к той, что скажет мне: - Люблю!

Звезда! Попутный ветерок.
Звезда! Маяк средь песни строк.
Звезда! Единственный залив
Где на душе живёт прилив…»

Нет, Дима! Всё не так. Если бы было, хоть немножко, похоже, как в этой песне…. Положив деньги расчёта за коньяк, я вышел фойе. Зеркала окружили меня, словно разобрали на части, несколько изображений. Стало чуть неловко, оттого, что я уходил из ресторана в одиночестве. Набирая номер одной из девушек, нет, скорее дам, я вышел на улицу и столкнулся с таким же унылым и мерзким ноябрьским дождём. Нет. Зачем беспокоить. Настраиваясь мысленно выключить телефон.
- Алло! - в трубке появился вполне оживлённый голос.
- Слушай, извини. Я так поздно звоню; отвечаю.
- Да перестань! Приходи ко мне! Мы тут с девчонками поспорили, что сегодня ночью мне позвонят! Так ты, считай, что победитель! Давай к нам!

 
- Ну… нет.
- Это ты мне?
- Нет, нет! Мне просто на работу сегодня с обеда, пить нет сил больше. Если только молока пару литров. Выпил бы!
- Но, ты победитель! Завтра, то есть вечером звони. Надеюсь, что буду дома.
- Хорошо! - сказал я и выключил телефон.
Зачем вновь испытывать разочарование? Неужели мне этого опять хочется? Разве, что разбавить жизнь новой любовной историей.

 
 ***

Отцовская квартира, и до боли знакомая мебель. Истинно домашний уют объял меня в свои объятия. Добром и живой, казалось не гаснущей жизнью, олицетворялось это место. Именно здесь мы признались друг другу в любви. Именно здесь Лена поверила в счастье. Именно здесь ожила надежда на счастливую совместную жизнь с Леной.
- Здравствуй Папа!
- Здорово, коль не шутишь! - с лёгкой иронией произнёс отец, и добавил; Что такой хмурый? Случилось что? Чай будешь? Только, что кипятил.
- Нет. Спасибо! Как твоё здоровье? Два дня не виделись.
- Ничего, терпимо. Только ночью, позавчера кто-то ломился в двери. Я не открыл: меня, словно холодом прошило, словно молния внутри меня прошла после отцовых слов.
- Так, глазок же есть в двери. Не смотрел?
- Ты же знаешь, пока я дойду, вечность пройдёт. Да и было уже далеко за полночь. Баба какая-то пьяная, грязная в одной рубахе ночной, со спины видел. Я открывать не стал.
- Зря не открыл - с болью на сердце каря самого себя, что не был в эту ночь у отца, сказал я. А потом, зачем ему рассказывать, что произошло с Леной? Старый человек и он прав со своей точки зрения, что не открыл двери. Кто мог представить такой расклад событий.
 Я с ужасом представил, как она искала защиты этой ночью.
- Что ты так помрачнел? - спросил отец.
- Ничего, отец. Всё нормально: отвернувшись и выходя из комнаты на кухню, произнёс я. За окном, на детской площадке двора резвились дети.
Я достал из кармана бумагу, что дал мне Генка и прочитал текст.
« …множественные переломы костей рук, ног, грудной клетки, черепа. Ожог третьей степени головы, двадцати процентов тела. Изнасилование.
Трупное окоченение произошло 30-35 часов назад…» Эх ты Генка! Зачем ты мне дал эту отвратительную бумагу.
  Прикуривая сигарету, зажег от той же спички и этот злой лист бумаги.
- Ты что? Мне пожар хочешь устроить?- спрашивал отец, почуяв

 
дым от сгоревшего в пепельнице листа бумаги.
- Нет, папа. Просто, эти бумаги не должны существовать на этой никчемной планете.
 На улице, как и минуты назад была жизнь. Как и прежде веселились дети.
Через некоторое время зазвонил сотовый телефон. Я достал его из кармана.
- Опять, какая то рекламная акция, SVS-ки шлют нужно и не нужно, всем подряд.
- Навыдумывали всякие телефоны. Смотрю телевизор, радио, бандитизм кругом, воровство. Во что страну превратили! - с недоверием произнёс Отец.
- Удобно пап! Где бы ты ни был, можно созвониться!
- Как у тебя на личном фронте? Ты о Ленке говорил недавно. Как у Вас дела?
- Нормально отец, нормально…
Вновь зазвонил телефон. Опять сообщение, предложение зарегистрироваться в службе знакомств. Отвечу, ведь ничего не теряю. Может хоть там мне представится шанс обрести любимого человека. Но как это возможно, ведь нет здесь возможности увидеть девушку? Хотя, почему не попробовать? Доброе общение, адреса, письма ещё никто не отменял. Просто нужно, что-то делать. Набирая свои данные в службу знакомств, с горечью вспоминая всё былое, я продолжал свой нелёгкий путь.
- Тебе нужно, что? В магазин схожу, куплю.
- Нет, Саша. Если только вот этих таблеток, принеси завтра, или как сможешь - подаёт мне маленький листочек, рецепт на таблетки.
- Хорошо! Я пошел? Завтра буду рядом, на вокзале, утром занесу. До свидания.
Сколько ещё таких попыток будет? И почему я себя виню в смерти Лены?
Шел я по городу и со страхом, боязнью навредить новой SMS – знакомой, писал ей правдивые высказывания о себе. О том, что ни с кем не связываюсь в момент общения с ней. И это была правда. О том, что верю в будущее только с тем человеком, с которым общаюсь в данный момент. И это была правда. Готовился ко всему, но не к тому, что могло случиться в дальнейшем. Не готовился к тому, что могло произойти в её судьбе, в судьбе человека, рассказывавшего о себе, свою, столь же горькую историю…
 
 ***
На работу идти после полудня, значит можно спокойно выспаться.
 Ночь, словно лапой зверь, нежно трогает меня после каждого захода солнца. Взгляд её на меня - взгляд кота, жёлтым глазом луны в окно комнаты. Усами своими, мерцанием звёздочек на их кончиках, убаюкивает волнением волн пространства, опьяняя меня, завораживая. Смотрит миг один хитро`, увлекая меня в размышления, ложась на плечи тяжёлым бархатом тьмы. Будто шерстью своей нежится по шее, мягкой прохладой через открытое окно. Миг иной с силой давит на плоть, заставляя лечь спать.
Ночь – тревогой незримой окружает сознание, лечит мысли дневные,
 
 
убаюкивает. Нет, будто тонкое, пронизывающее слух звучание её проникает в меня, и в тот же момент возбуждает к действию, к работе над умственной незрелостью, слабостью пред её мощью независимой, высокой и далёкой. Где
твой горизонт? Не восток, и не запад, а тот горизонт, где нет ночи. Где твоя истина, где ты прячешь наши сны? За тем горизонтом наши мечты, желания, чудеса, описываемые тобой. Ведь знаю, что есть этот незримый горизонт, иной мир, в который мы очень часто отправляемся. По воли ночи уходим в этот мир, за эти горизонты. Мы ложимся, закрываем глаза и открываем этот неведомый мир. Что ночь покажет нам сегодня? Что расскажет о нас? Куда поведёт?
 День, светлый день…

- На работу?- спрашивает сосед, выходя из соседней комнаты коммуналки, потягивая сигарету в глубокий затяг.
- Да- не в силах выдавить большего, захлопнул за собой дверь в квартиру.
Асфальт сырой, кот свернувшийся калачиком под грибком детской площадки. Дождь, что бил по стёклу ночью, когда я засыпал, ещё держал меня во сне. Хоть и дождя уже не было, я всё равно, выходя на улицу, чувствовал себя сонным и не мог избавиться от этого чувства, даже умываясь, собираясь на работу. «Рамштайн», запрограммированный в качестве будильника в музыкальном центре, сидел в голове и досаждал « Когда со мною рядом ты лежишь,… раз два три… посмотри…». И большая тяга на то, чтобы покинуть город, уехать из него хотя бы на время, чтобы отдохнуть от всего давящего на сознание, от своих несбывшихся желаний. На свободу, на природу, на поиск через спокойное недвусмысленное рассуждение о пережитом, увиденном и как казалось связанным прямо или косвенно со мной…
 
 ***

Вновь вокзал и за многие годы общения с этим вокзалом, изученная, такая же, как и в детстве, посадочная площадка. День в разгаре, а пассажиров почти нет. Ах, нет. Открываю дверь, и на посадочную площадку вываливается солидная толпа. Именно вываливается, словно подан не автобус, а нечто вроде грузовика-самосвала, взгляды людей, словно одним шагом от ступеней входа в холл вокзала к подножке автобуса. Резво, можно сказать. Чего нельзя никак заметить в самой посадке. Старушка, постоянная пассажирка, с каким то жёстким свёртком, тыкая им прямо в лицо одному солидному мужчине, проталкивается, нарушая очерёдность. Мужчина возмущается таким к нему отношением. Уже вошедший гражданин с рюкзаком за спиной мужик-охотник, расталкивая в проходе пассажиров, то и дело цепляя рюкзаком за головы сидящих, торопится на задний ряд. Посадочный контролёр требует от старушки билет за большой свёрток. Та в свою очередь, протягивает мне пару конфет карамели, заранее прося меня остановить ей, где скажет. Контролёр возмущается… Нет. Лучше не слушать, что происходит. Народ поменялся не в лучшую сторону. Выхожу через водительскую дверь. К Верочке сходить, семечек взять, за ведомостью, тогда и можно вступать в неравную схватку с полчищем себялюбивых, безнравственных дачников на одну –

 
две остановки пути, и надменных проявлений в салоне автобуса, по примеру распития спиртного, и нецензурной, громкой говорильни. Оно и видно, почему многим не по нраву возить народ бок о бок, не имея с ним никакой перегородки. По людям сразу видно, в городе проживают или в деревне, за чем едут туда или обратно.
- Привет Верунчик! Семечек за шесть, пожалуйста.
- За рулём и семечки?; спрашивает.
- Это допинг вместо курения. Да и время быстрее катится.
- Ты вроде, никогда не торопился, когда уезжал.
- Народ сегодня не а-лё! Скорей бы «раскидать» их, тогда уж и о своих желаниях…
- Так уж они тебя обязывают?!
- Не обязывают, грязи в манерах тьма. Видеть противно и слушать их, громогласный бред! - забираю семечки и иду за ведомостью.
А ведь и, правда. Верно, Веруньке сказал, «тьма в народных манерах грязи». Новое государство, новые запросы, новые нравы.
По возвращении в автобус, обнаруживаю, что ещё достаточно свободных мест. Странно и смешно было видеть борьбу этих людей, при посадке в автобус, за место под солнцем. Ну, ничего, парочку, тройку остановок и жить станет легче.
Мальчишка лет двенадцати подошел, и стал наблюдать за дорогой, точно так же как и я когда-то в детстве.
- Хотел что спросить?
- Да, а когда будет деревня Лавы?
- Едешь к кому?; спрашиваю.
- К бабушке, она одна у меня.
- Ты и едешь один?
- Да, только Вы не выдавайте меня. Мы с друзьями скунулись, чтобы я съездил к ней. Я и летом её навещал.
- Перед кем мне тебя выдавать? У тебя билет, едешь на полных правах.
- Я из детского дома убежал - опустив взгляд, смотря под ноги, говорит.
- Молодец, что не врёшь. А, то, что убежал, плохо! Нужно воспитателю говорить, где ты. Волноваться ведь за тебя будут. Искать.
- Не станет. Я в один день справлюсь.
- Ты, смотрю, совсем самостоятельный. А что ж так, что одна бабушка у тебя? У неё дом в деревне?
- Не! Она там с другими старичками живёт. А мне нравится к ней ездить. Там дядя Вася есть. Он всегда меня угощает, конфет всегда даёт, мы в шахматы с ним играем.
- А бабушка, что ж к тебе не приезжает?
- Она не может. Больна она, лежит всё время. Ей тетя Таня, сестра помогает, когда меня нет.
Мы молчали несколько минут. Я понял, что этот мальчишка, возможно, что и не представляет, что его бабушка находилась не в простом доме престарелых, а в хосписе. Ведь в той деревне было лишь одно учреждение, где пожилые люди могли жить вместе. Мальчик стоял и смотрел в перёд. В газах его горела искорка надежды, искорка, поддерживающая жизнь не только в нём, но и дар, дарующий другим людям добро, надежду в новый день.
- Там же, наверное, охрана есть. Как ты туда проходишь? Ведь они обязаны знать от, куда ты приехал. И как об этом не узнают в детском доме?
- А там дырка в заборе есть, а дядя Вася меня прикрывает, когда врач приходит. Тётя Таня, почему-то рада моему появлению. Хоть и редкому.
- Сегодня, наверное, день какой-то особенный, что именно сегодня ты к ней едешь?
Мальчик промолчал. Далее, мы уже ехали молча. Вспоминалось детство, свои шалости, которые, ни в какое сравнение не шли с шалостями этого удивительного пассажира.
- Вот и Лавы. Тебе выходить.
- А через, сколько времени Вы поедите назад?
- Два часа тебе хватит?- спрашиваю, останавливая автобус и открывая дверь.
- Ещё как! Спасибо!
- Не опаздывай!- мальчишка убежал.
Дорога, Российская дорога, лишь слегка ровняется грейдерами, такая же, как и десять, двадцать лет назад. Как мать говорила: «Как бык наложил, лепёшек накидал», явно, что не по Эстонии едешь, где, что по асфальту, грунту засыпаешь прям. Видимо и наши водители ценятся во всём мире, что виртуозы в вождении по бездорожью, да ещё и без аварий. Попробуй тут эстонец, покатайся лет этак пятнадцать, слабаки эти прибалты. Всё прилизано, чисто, культурно даже в лесу. А у нас, раздолье, не иначе. Чем не глушь порубежье Псковской - Новгородской областей.
Отдохнуть с пол часа. До отправления время есть. Красотища! Декабрь на дворе, вдоль дороги травка свежая зеленеет, омытая ночным дождиком. Весна, не иначе. Вот и собор. Большой, богатый приход был раньше. Каково строение грандиозное строили раньше! Бог мой! 13-й, 17-й, век. Собор, прям кремлю Псковскому подстать. Мощь, какова, величие былое! А что сегодня? Леса, облепившие собор, полуразрушенные, настоящие картины, фрески штукатуркой осыпаются. Да колокола, разбросанные по участкам близ лежащих деревень, со слов одной из пассажирок. «Участок распахивали, так половину колокола лемехом вырыл из земли». Грибы, лисички в паре метров у дороги.
- Что ж вы! Во времени заплутали? К морозам грядущим на свет проситесь? Разве можно так необдуманно?- заметив среди пожухлой, и свежей, тянущейся к свету травы, жёлтую россыпь.
В автобусе тихо, лишь слабый вой центрифуги двигателя словно убаюкивал меня. «Кимарнём», как батя говорил, минут двадцать. Всё ж, бурные выходные прошли. Настраивая сотовый телефон на возможность разбудить меня перед отправлением.
 - А это ещё кто со мной на работе?- произношу, вынимая из кармана небольшое фото.
- Ах, это ты, Дианочка! Решила со мной покататься? И как ты здесь оказалась? Я ж тебя, моя красавица, хотел Юрке, соседу показать…
На обратной стороне надпись; « На долгую память моему лучшему другу Александру от Дианы». Как ты похожа на мою мать! Тот же овал лица, того же цвета, карие, родные глаза, брови, губы, волосы твои осветлённые до пояса. Истинно русская красавица! И никакая ты не грузинка. Ты настоящее олицетворение женственности, настоящее олицетворение русской красавицы. Ничем не затмить того русского в тебе, что мать твоя с рождения тебе дала!- рассуждал я всматриваясь в Диану. Зачем ты поехала в Москву? Ведь уговаривал тебя! Нечего тебе там делать без русского гражданства, без паспорта русского. О, сколько Вас, таких красавиц в борделях испанских, итальянских, турецких. Неужели ты не могла предвидеть подобного развития событий? Ведь писал тебе, не нужно ехать в Москву, лучше же было нам объединиться, наконец, встретиться, объясниться! Да хотя бы в этой, нещадной Москве, пропади она пропадом. Говорила, друзей много у тебя там…. А кто ты для них? Кто ты для своих новых, московских друзей? Неужели не понять, что никакая, будь то грузинская, иная диаспора тебя не спасёт в этой, извечно поедающей души россиян столице! Вот винишь меня, что мать парализовало. А не думала ли ты, что это было, не единственное ли от злого рока спасение твоё от такого «счастья»?! Нет. Не думала об этом, обвиняя меня в своей беде. Меня винила в том, что я матери что – то наговорил, напугал её. Притом, что никак нельзя забыть, тех, слов, что только и мыслишь, чтобы добра лишь дать, спасти от злого рока. « Пожалуйста! Вызывайте свою дочь обратно домой! Вы здесь, в РОССИИ восемь лет. Извините, этого мало, чтобы познать все «прелести» жизни. Я живу здесь более 35-ти. И как ни мне знать этот город! Вызывайте! До свидания» Неужели эти слова могли быть причиной нашего разлада?! И почему ты так была против моего приезда в Москву?! Нет. Я себя не виню. По крайней мере, я теперь спокоен за тебя, что ты дома, рядом с матерью. И никакой турок, ли испанец не насилует тебя, мою принцессу. Нашу русскую красавицу! Пусть я в глазах твоих ничтожество, но ты здесь, ты дома, ты рядом с матерью и рядом со мной. И нет большей ценности в жизни, чем родители. Никакая иная задача в жизни, не может стать выше заботы о родителях, простом послушании.
И как мне горько, что я не смог уберечь отца от злого умысла брата, погубить больного человека, своей безответственностью! Горько, что не смог противостоять вывозу отца, против его воли на дачу, где его и не стало. Мне не жаль себя, за то, что не был в тот момент рядом, и не помешал злому делу! И как мне горько осознавать, что не смог уберечь Елену от смерти!
Нет, Диана! Ты должна благодарить Господа, что теперь ты рядом с матерью, а не на панели где-либо. И пусть ты меня ненавидишь! Я рад такому исходу! Я рад этому.
 -Что-то я размечтался. Ну кА, замолкни будильник! Не пригодился ты мне, дружок.- убирая сотовый телефон и принимаясь вернуться к работе, говорил я вслух. Словно с духом, каким, прям сумасшествие какое, разговариваю.
 Я осмотрелся вокруг автобуса. С конечной остановки никого нет. Середина недели, декабрь. Я бы, тоже не поехал в город…


Дорога ниткой по полям, километровыми столбами считала секунды, минуты, дни, года прошедшей жизни, безрадостной, бесперспективной, пустой. Жизни полной испытаний, соблазнов, падений в грязь. Падений в пустоту, в ничтожество, как характеризуемое многими дамами беспечными, отрывом.
 И как же легко было впасть в низость от лживого, пустого лестного словца. Грешить, затаскивая в постель, лживыми помыслами, пред совестью, нравственной дарованной матерью. Грешить пред последним её желанием, высказанным в агонии предсмертной. Или забыть всё, что дано Господом изначально в человеке. О, Боже! Какая грязь, какая низость в свете всего сущего! Пойти в службу знакомств, нарваться на очередное изваяние действительности, неподвластное высшему разуму, не ведающее, что такое вера?! Или пасть до простого, наивного, на уровень одной лишь жалости?! Смотря, на внутренний мир, закрытыми глазами нестись по жизни, не взирая на любое мнение, высказывание окружения. Что это?! Высокомерие, пред неспособностью спасти одну душу от падения в бездну обыденности, и мыла дневных страстей, бесплодных ночей?! Каково это падение, потакать телу подруги при её высоком эмоциональности? Да ведь была, прекрасная подружка, а постеснялся быть с ней, жить с ней! Ведь честно признался, сказал: «Посмотри на нас. Какова пара?!» Ушла, хоть и по душе. Обиделась, ли я виноват, что обидел?! Не судьба. А Диана… Матерь духа! Никак иначе. Судьба судеб, воплощённая Господом для мук моих пустых, мёртвых. Изабелла – тропа в ад страсти, дорога в небытие, к познанию истинности судьбы движения…

 -Давай, давай! Собирать такую мелочь любишь? Люби и чистить – говорила бабушка.
А мне так хотелось на улицу. Местные ребята, наверное, уже в «рюхи» играют. Вздыхал я, и поглядывая в окно, размышлял. Солнышко на улице во всю, после долгих дождливых, летних дней. Да и спина уже болит, и сидеть жёстко на этой табуретке. И липнут эти сопливчики к пальцам. А в ведре их не убавляется. Зато собирать их было, одно удовольствие. Прямо таки ползаешь по поляне, а они, чуть ли не под каждой травинкой россыпью, эти маслята.

 Вновь одолевали меня детские воспоминания, под звук подвывающего редуктора заднего моста автобуса, и еле-еле пиликающего, чуть живого приёмника, прописанного в автобусе, как казалось, до списания. А вот и остановка, где паренёк к бабушке своей приехал. И вот он один, стоит понурый. Что-то случилось, подумалось вдруг. Мысль тревожно, холодком пробежала по телу.
 - Назад, в город теперь?
Но ответа не послышалось. Парень протянул деньги за проезд, и сел позади.
Я вырезал билет и заглушив автобус, сел с ним рядом протянув обратно его деньги и необходимый для проезда билет.
 - Что случилось? Выходил из автобуса, весёлый, а вернулся, словно тебя мешком кто пыльным огрел – попытался я поднять настроение пареньку.
 - Нет больше бабушки, а дед Вася слёг. Парализовало его – чуть слышно произнёс паренёк.
 - Не отчаивайся, брат! Не нужно сильно горевать, ведь старенькие они совсем .
 - Я и не расстраиваюсь. Грустно просто.
 - Погоди Ка. У меня тут кое-что есть – я прошёл к своему месту, и снял со стекла плюшевую собачку с липучкой. Протянул пареньку.
 - Не будешь горевать?
Паренёк слегка улыбнулся, взяв игрушку.
 - Вы прямо, как деда Вася. Он тоже мне дарил…
 - Едем?
 - Поехали – словно успокаивая себя, произнёс паренёк.

(часть вторая, скоро)