Кесарево сечение

 Паша вышел в трусах из ванной и стал расчёсывать перед зеркалом, в прихожей свои мокрые волосы. Его беременная жена, Даша, мазала на кухне булку маслом.
– Паша, ты кушать будешь? – спросила мужа Даша.
– Не, я чайку зелёного попью, только, чур, я сам заварю! – отозвался из прихожей Паша.
– Пожалуйста, – недовольно пожала плечами Даша.
Паша прошёл на кухню, достал из настенного шкафчика жестяную банку зелёного цвета, подошёл к окну и отдёрнул занавеску. На подоконнике, рядом с фикусом стоял самодельный бульбулятор состоящий из обрезанной до половины двухлитровой пластиковой бутылки из-под пива и вставленной в неё полуторалитровой бутылки из-под «Бонаквы» без дна. На горлышко бутылки из-под «Бонаквы» была накручена, впрочем не сильно, блестящая коньячная пробка с предварительно проколотыми в ней шилом дырочками, напоминающая ситечко. Паша поставил банку и бульбулятор на стол, залил в нижнюю, пивную часть, воды из чайника, а из жестянки насыпал на блестящую пробку чего-то буро-зелёного. Щелчок зажигалки – и Паша стал медленно поднимать бутылку из под «Бонаквы» вверх. Она, как шприц с лекарством, постепенно стала наполняться густым дымом. Паша лизнул два пальца, а точнее большой и указательный и, как ковбой с бутылки виски, мгновенно и таинственно свинтил пробку бульбулятора. Склонился над ним, словно над сыном и принял в свои лёгкие туман дурман-травы.
– Ну чё, нормально? – спросила Даша облизывая губы.
– Да *** знает, – Паша прислушивался к процессам в своём организме и старался уловить изменения - ты же знаешь, с бульбулятора мягко накрывает. Короче, я думаю, ещё надо...
Паша потянулся к банке. За то время пока он аккуратно высыпал на пробку, поджёг и скурил очередную порцию, его жена, закончив завтрак, достала из холодильника арбуз и с монотонностью гусеницы принялась его поглощать. Выдохнув остатки дыма в открытую форточку, сплюнув в раковину и вылив туда же содержимое бульбулятора, Паша продул пробку, обернулся и посмотрел на жену абсолютно другим, каким-то мутным взглядом. «Доктор Джекил и мистер Хайд» – испуганной рыбкой мелькнуло в Дашином мозгу.
– Арбузиком решила травануться? – Паша с глупой ухмылкой навис над Дашей.
– Да – пропищала Даша, и в туже секунду почувствовала как отходят воды, струясь по её ногам и невыносимую, острую боль первой схватки заставившую девушку охнуть и согнуться пополам.
– Паша! Скорую вызывай, кажется, я это...
– Что это? – парень ничего не понимал и лишь пьяно покачивался.
– Рожать буду, дурик! – сквозь зубы процедила Даша, приняв и прочувствовав всем телом вторую схватку.
– Ты что, не вздумай! Я же только курнул, это палево! – Паша начал поддаваться лёгкой панике.
– Ну тогда сам роды принимать будешь! – непреклонность Даши была спровоцирована очередной болезненной схваткой.
– Вот тебе на! – невольно и недовольно подумал Паша – нахуя я вообще женился?! Сидел бы ща накуренный, балдел, а так, ****ец какой-то – придется роды принимать!
– А чё для этого надо? – Паша вышел из оцепенения, полностью смирившись со своей участью.
– Для чего для этого? – Даша тяжело дышала и держалась за живот.
– Ну, для родов, для этих... - промямлил Паша.
– Ты чё, Павел?! Правда, роды собрался принимать?! Один?! – опешила Даша – А если кесарить придётся?!
– Ну кесарьну, делов-то – кисло улыбнулся Павел.
– Чем?! Ножом кухонным?! – Даша выдавила на своём бледном, как луна, лице вымученную улыбку.
– Не, у меня скальпель есть, отца ещё, я им раньше карандаши точил, – красные белки Пашиных глаз напомнили Даше фильм «Кинг Конг» Питера Джексона, просмотренный недавно.
– Бред какой то! – Даша не верила своим ушам – Ну давай тогда, действуй, только быстрей давай, а то я не могу уже...
 
 Паша помог жене перейти в комнату и лечь на диван, затем включил верхний свет и вытащил на середину комнаты раскладной полированный стол. Этот стол им отдали Пашины родители, все семейные праздники, пока Паша жил с ними, проходили за этим столом. Когда Паша женился и стал жить отдельно родители отдали стол молодой семье, и теперь Паша с Дашей отмечали за ним свои праздники. Разложив стол, Паша достал из шкафа и постелил видавшую виды, жёлтую, с не отстиранными местами до конца винными пятнами, скатерть. И, похлопывая ладонью по столу, сказал, обращаясь к Даше:
– Ну-с, мадам, прошу к столу!
– Приколист! – улыбнулась Даша потным лицом, затем с помощью мужа кое-как боком залезла на стол и улеглась на спину.
– Тебе удобно? – спросил Паша, подкладывая под голову Даше мягкую игрушку, большого тигра.
– Давай приступай! – отозвалась та.
– Ну, тогда тужься, – попросил Паша.
– Ааааа! – натужно закряхтела Даша.
– И, главное, дыши правильно, – не унимался Паша.
– Не знаю зачем я подписалась, безумие какое-то, надо было просто скорую вызвать, – недоумевала сквозь роды Даша – а ты, если не хотел, мог бы просто не ехать, от тебя одно только и требовалось, помочь собраться, так нет, ты и этого даже не смог, укурок!
– А как раньше женщины рожали, в каких-нибудь глухих деревнях, где нет ни докторов, ни условий?
– Скажешь тоже, там у них для этого бабки были специальные – повитухами назывались. Вот они-то за всё и отвечали…ой, не могу! Больно-то как, ща ёжика рожу, ей богу!
– Да ладно, бабки! А если, допустим, баба беременная мужику своему в поле завтрак понесла, а на обратном пути её и прихватило?! Что тогда?! Где она в поле эту специальную чудо-бабку возьмёт, а?!
– Так ты чё, думаешь, она сама у себя роды принимала?
– Конечно сама! На раз-два-три! Просто, как пальцами щёлкнуть, взяла – родила, пуповину зубами перегрызла, ребёнка с земли подняла, мусор, грязь всякую рукавом обтёрла, сиську дала и дальше пошла. Муж с поля пришёл, а у него дома уже дитё в колыбели лежит. Ужин на столе и бутылочка запотевшая его дожидаются, можно мужику теперь и ножки обмыть.
– Во тебя прёт!
– Чё прёт?! Раньше бабы рожали как из пулемёта, по десять детей в семьях было, и никто особо не парился. А сейчас одного, еле-еле душа в теле, то гестоз, то папелома вирус, то бактерии в моче, то ещё какая-нибудь фигня. Девять месяцев сплошного стресса, с ума сойти можно. Никому уже не верю, поэтому и роды сам принимаю!
– Да ладно, не поэтому ты роды принимаешь! Накурился и от людей палишься, боишься, что обломают или загрузят. Мозг наркомана, хрупкое создание... подверженное всяким... Слушай, чё-то, вообще тяжко, у меня уже скоро глаза лопнут, боюсь кесарить меня надо! Сможешь?
– Чего ж не смочь, чай не дурак!
Даша устало улыбнулась, а Паша полез в тумбочку и, пошарив там, достал старый пластмассовый оранжевый пенал. Скальпель был в нём. Паша достал скальпель и проверил его остроту ногтём большого пальца правой руки.
– Нужно поточить – решил он.

 Паша вспомнил, как ещё мальчонкой его завораживал этот скальпель, лежащий в ящике с отцовским инструментом. В компании молотка, кусачек, пассатижей, всяких там отвёрток, он выглядел этаким интеллигентом среди всего этого грубого инструментария. Чужаком в чужом мире. Вспомнив это, Паша сравнил себя с этим скальпелем: он тоже всегда был изящный и блестящий, острый на язык, а вокруг него повсюду толпились эти молотки, кусачки, пассатижи и отвёртки, чёрные, масляные и уродливо убогие. В общем, не такие как он. Но всё равно все они являются инструментами из ящика Бога-отца. Вот только Даша не из этого ящика, она не такая как все, она даже не такая как он. Она какая-то космическая, больше всего на свете он боится её потерять. Как же он всё-таки её любит и принять у неё роды – это самое малое что он может для неё сделать. Вот она лежит на столе, тяжело дышит, беспомощная, уязвимая, измученная. Он просто обязан сделать ей это ****ое кесарево сечение.

 Паша взял себя в руки, прошёл в прихожую, достал из ящика трюмо наждачный круг и, плюнув на него, принялся уверенными движениями точить отупевший за годы бездействия скальпель, ведь покончив с рисованием еще будучи юношей Паша отказался от его услуг всерьёз и надолго.
– Слушай, давай быстрее! – в комнате на столе обезумевшей самкой металась Даша.
– Угу, – уже из ванной отозвался Павел, он с мылом, как следует, помыл скальпель и тот засиял как новенький МИГ–17 в небе. На кухне, всё из того-же настенного шкафчика, он извлёк початую бутылку коньяка, а затем уже вернулся в комнату.
– Где у нас вата? – спросил Паша, положив скальпель и поставив бутылку на стол. Даша показала глазами. Паша взял вату и положил рядом со скальпелем и коньяком.
– Пузо я зашью голубыми! – решил Паша и взял катушку голубых ниток с вдетой в неё иголкой. Разложив всё это на столе Паша отхлебнул из бутылки и приступил к приготовлениям. Оторвал большой кусок ваты, пропитал его коньяком, так же смазал коньяком лезвие скальпеля.
– Врачи человеческих душ, достаньте ланцеты, – еле слышно пробубнил Паша и ещё раз отхлебнул из бутылки. Ну, с Богом!
– Паша, а как же наркоз?! Ведь наркоз нужен! – нашла в себе силы воскликнуть Даша.
– Вот они женщины! – недовольно подумал Паша – Если им что-то надо, то всё – вынь да положь! Наркоз ей подавай, где я его возьму, молотком разве что...
Поразмыслив немного Паша отверг эту мысль в силу многих причин и, сжав Дашину руку, произнес со всей теплотой в голосе на которую был способен в данную минуту:
– Ничего не поделаешь, снегирь, придётся потерпеть. А что делать?! Роды для женщины – это как армия для мужчины. Школа жизни, так что терпи, ты должна пройти через эту боль, выстрадать, так сказать, своё материнство! Так, что сожми зубы и терпи, другого выхода я не вижу!
– Ох, Паша! – тяжело вздохнув, обречённо произнесла Даша – Не зарежь меня только живьём!
– Что ты такое говоришь, я ведь люблю тебя!
– Одно другому не мешает, я тебя тоже, – со слабой улыбкой, она махнула ему рукой. То-ли прощаясь, то-ли просто хотела сказать: «Давай, приступай».
Паша ещё раз приложился к бутылке, а затем провёл коньячной ваткой в месте будущего разреза, как раз там где у Даши проходил след от резинки трусов. Он уже было занёс руку со скальпелем, но вдруг понял что рука дрожит.
– Э, так не пойдет, надо взять себя в руки! – решительно подумал Паша. Но не тут-то было, какое-то чувство сродни возбуждению лихорадило всё его тело, мысли в голове роились и наскакивали одна на другую, подобно льдинам во время весеннего ледохода. Вот он смотрит на желтовато-охристый круглый живот Даши с коричневой пигментной полосой строго посередине и представляет себе гигантский спелый персик и ему во что бы то ни стало надо достать косточку заключенную в нём. Вдруг в его голове всплывает рисунок из «Маленького Принца» Экзюпери с нарисованной шляпой, которая на самом деле является удавом проглотившим слона. Мысль о шляпе трансформируется в следующий образ: как-будто он выступает на сцене, как-будто он фокусник который должен вытащить из цилиндра белого и пушистого кролика, но фокус ему не удается, ему не вытащить то что в цилиндре. Зрители негодуют, зрители свистят и вот в него уже летят тухлые яйца и гнилые помидоры. Чтобы фокус получился ему просто нужен другой цилиндр, например тот который нашли Снусмумрик с Муми-Троллем...
 
 Господи, о чём он только думает, какая шляпа? Даша не шляпа и не персик, нужно срочно взять себя в руки. Что это – коньяк или действие травы, а может он просто сходит с ума?! И это в его руки Даша вверила свою жизнь, может позвать кого-нибудь пока не поздно, может соседей, может кого-нибудь из друзей?! Небывалая измена гнездится в его мозге, а мозг управляет его телом. Нет, он не сумасшедший, он просто пьяный или накуренный, а может пьяный и накуренный одновременно, ему нужно просто поспать, нужно отдохнуть, он очень устал... Он боится!
 
 Ему нужно собраться, нужно сосредоточиться, к чему вся эта паника, что за малодушие, он сам должен принять и встретить своего ребёнка. Даша надеется на него, она верит в него, а он тут нюни распустил...
 
 Встряхнув головой чтобы отогнать этот морок, Паша сжимает скальпель и делает первый надрез. Резкая, адская, нестерпимая боль обжигает низ Пашиного живота. Тошнота подступает к горлу. Паша сжимает зубы, они скрипят и крошатся во рту. Паша с трудом сглатывает, чувствует привкус чего-то сладкого, в глазах у Паши разноцветные нитки и точки, как бензиновая плёнка на луже, как мыльные пузыри в воздухе. Из Пашиного рта текут слюни и что-то ещё. Паша терпит эту боль, Паша продолжает резать плоть, в образовавшемся разрезе он видит глаз своего ребёнка, глаз подмигивает Паше. Паша просовывает руки в разрез, чтобы помочь ребёнку выбраться. В ту же секунду что-то выскакивает из Пашиной головы, и это что-то заставляет Пашу на мгновенье взглянуть на происходящее со стороны. Паша видит, что он лежит на застеленном скатертью столе. Скатерть красная от крови, на Пашином животе глубокий разрез, как улыбка безумного клоуна, в руках Паша крепко сжимает свои кишки, похожие на кровавую связку сосисок.
– Вот это да! А где же Даша?! – только и успевает подумать Паша, навсегда проваливаясь в небытие.

 Это было их третье свидание. На первом они пешком исколесили одну половину их небольшого городка, на втором другую. На третий день гулять не хотелось, надо переводить отношения на новый виток, решил он. Надо пригласить её в гости, там в интимной обстановке может зародится невиданное доселе для него чувство, ведь такую как она он видит в первые. Он поскорее хочет заманить её в свою берлогу, а там распробовать, раскусить, разнюхать – что же в ней такого, почему ему кажется что он уже не может без неё. Но как её позвать, как пригласить, вдруг она откажется, вдруг она ещё не совсем доверяет ему? Надо сделать это оригинально и без пошлости, например, так, – и он, показав на дом в котором жил и напротив которого они стояли, произнёс:
– А в этом доме парень один харакири себе сделал, у него жена год назад при родах умерла, а он любил её сильно и видно умом совсем тронулся. Взял себе живот распорол, и кишки достал. Когда его нашли мёртвого он лежал и улыбался. А я эту квартиру купил и теперь в ней живу. Ну что, не хочешь зайти? Чайку попили бы с вафельным тортиком.
И, глядя в её растерянное и недоумевающее лицо, он рассмеялся и развеял эту неловкость:
– Да пошутил я, просто в гости тебя хочу пригласить и не знаю как это сделать!
Она облегченно вздохнула, улыбнулась, видимо оценив его чёрный юмор и, взявшись за руки, они направились к дому.