Завещание

«Завещание».

1.
Июль.
Моросит мелкий дождичек. На траве блестят капли. Небо застилают тёмные облака. Похоже, грозит ливнем. Люди торопятся. Спешат. Кто-то с набитыми пакетами, кто-то просто бежит, кто-то держит за маленькую ручку ребёнка. Этот человек спокоен. Даже невозмутим. Он достаёт зонтик и раскрывает - чёрный круг прячет его от всех проблем. Ноги в коричневых ботинках пошлёпали по мокрой асфальтовой дорожке, проложенной по центру зелёного парка. Человек с зонтом в правой руке чему-то улыбается. Наверное, вспомнилась удачная шутка…

2.
Взлохмаченные волосы, бледное лицо, отчаянное выражение глаз.
Гулко бьётся сердце, бурлит в жилах кровь, стонут ноги, трещит в ушах, голова переполнена ерундой.
Сжав руки в кулаки, человек встаёт со стула и медленно, точно старик, бредёт к балкону. Вокруг все без умолку обсуждают какой-то интересный футбольный матч. Сейчас. Ещё немного осталось. Почти дошёл. Все лица превращаются в сплошное кровавое месиво – веки закрываются, немеют руки, но ноги, абсолютно на автомате, идут, продолжают нелёгкий путь к балкону. Вот.
Две девушки стоят на балконе. Одна лижет мороженое, другая ей что-то рассказывает. Наверное, шмотки хорошие купила, вот и хвастается. Какая, впрочем, разница?
Тело мужчины падает с балкона, девушки визжат, все бегут вниз, пожилые люди смотрят с других балконов. Слышится: «Вы видели? Видели? Как он сиганул…». Взволнованы, напуганы, заинтригованы, слабы духом.
Стивен Керуак покончил с собой. В сорок три года.

3.
-Ба-ба-ба…, - гундосит диктор по радио.
Всюду снуют люди. Мимо них с трудом продирается человек в хорошем костюмчике: казалось, всё в нём настолько усреднено, что, проживи с ним хоть всю жизнь, встретишься взглядом на улице – не узнаешь. Лишь выражение лица – надменно-уверенное и немножко маслянистое – выдавало в нём образчик респектабельного, обеспеченного человека с манерами сноба, старательно изображающего покорного слугу народа.
Наконец-то! Издалека он приметил нужного ему человека – тот стоял рядом с режиссёром Дэвидом Линчем, что-то слушал и изредка кивал головой. Зачёсанные назад волосы каштанового цвета, карие глаза, сломанный нос – под ним чёрные усы, впалые щёки, немного выдающийся вперёд подбородок.
-Эй! – крикнул человечек, махнув рукой. – Мистер Блум!
Подойдя ближе, он поздоровался с режиссёром и выпалил:
-Новости! Вам завещан дом.
-Дом? – взметнул брови Блум. – Это что, розыгрыш, Брайан?
-Нет-нет, - зажестикулировал агент актёра. – В Бирмингеме, что в Шотландии, скончался один страховщик, звали Стивен Керуак. На прошлой неделе вскрыли завещание, обнаружили, что всё завещано вам. Нотариус послал письмо с запросом, согласны ли вы принять наследство. Сказано, что по истечении трёх месяцев наследство перейдёт государству или ранее, если вы откажетесь. Что скажете, сэр?
-Так…, - актёр в растерянности начал грызть ноготь. – Что вы можете предложить, Брайан?
-Зачем вам дом? Он наверняка хуже вашего, - пропел агент Лорример, - разве не так? Лучше откажитесь, а то ещё пойдут толки в «жёлтой» прессе… Нам это ни к чему.
-А там сказано, по какой причине этот…
-Керуак.
-…Керуак завещал мне дом?
-Нет, ни слова об этом. Наверное, он был вашим поклонником. Всякое бывает. На свете этом.
Пошёл дождь. Линч выругался, и скомандовал срочно убирать аппаратуру. На фоне хаоса, где все копошились, словно в муравейнике, внезапно выступил странный человек с зонтом в руках. Он шёл степенно, вальяжно, нисколечко не заботясь о том, что происходит вокруг него. Его лицо походило на каменную маску – ни один мускул не дрогнул, когда прямо за ним с грохотом упала лестница. Он шёл, двигаясь к своей цели, неведомой, но столь страстной.
-Едем в Бирмингем, - проорал Блум в ухо агенту.
-Что? – изумлённо уставился на своего подопечного Лорример. – В Шотландию?
-Уехать в Шотландию?! – гаркнул Линч. – Да ты в своём уме? Бросать просто так съёмочную площадку и переться через весь океан, чтобы посмотреть на дом какого-то страховщика?
-Его звали Керуак, - произнёс Блум. – У него есть имя. Он не только страховщик.
Человек с зонтом замер на полпути.
-Едем в Бирмингем, - упрямо повторил актёр, отходя от режиссёра и агента. Сверкнула молния.
Хлоп! – и человек с зонтиком исчез. Растворился в воздухе.

4.
Залопотал другой диктор по радио.
Самолёт набирал высоту. Блум и Лорример сидели рядом, соседствуя с бизнесменами из Техаса, что явствовало из их акцента. Лорример сидел, сложа руки, скрестив ноги. Актёр же тихонько приканчивал обед, состоявший из жареного картофеля и какой-то вкусненькой рыбки.
-В Лондоне пройдёт суд над одним из самых жестоких маньяков современности. Некий безработный сорока лет задушил проволокой около двадцати детей, большинство из которых – девочки. Он не признаёт своей вины и даже раздаёт автографы журналистам, - ласкал слух приятный женский радиоголос, сменивший басовитого мужчину с рассуждениями о голодающих Африки.
-Что вы хотите узнать? – как бы невзначай поинтересовался Лорример.
-Почему мне завещан дом.
-Предположим, вы узнаете. Мы уедем?
-Конечно.
-Слава Богу.

5.
-Слушаю вас, - женщина миловидной внешности сомкнула свои прелестные пальчики и устремила вежливо-вопросительный взор на вошедшую парочку. Один ей сразу понравился, тот, что помоложе, другой же показался ей изрядной пародией на крота из «Дюймовочки» Андерсена.
-Мы к мистеру Стиксу, - выступил вперёд Лорример. – По вопросу наследства Керуака.
-А, - еле заметно наклонила голову секретарша. – Одну минуточку.
Она нажала на кнопочку телефона. Послышался усталый голос:
-Стикс.
-Сэр, к вам мистер Лорример и…
-Блум, - подсказал Лорример.
-…мистер Блум. По поводу наследства Керуака.
Молчание. Затем:
-Пригласите их в мой кабинет.
-Прошу, - секретарша подошла к двери с табличкой на ней: «Саймон Стикс. Нотариус», и распахнула её перед гостями. Агент вошёл первым, за ним актёр. Секретарша закрыла за ними дверь и вернулась к своему столу.
Кабинет Стикса оказался довольно любопытным.
Чего только здесь не было: и сочинения римских юристов, вроде Гая и Юстиниана, и специализированные журналы по праву, и на столе аккуратными стопочками покоились конверты разного вида (с ленточками, с печатями, с марками из островных государств, тёмно-жёлтые, красные, розовые, чёрные – всех цветов!), и у окон стояли цветочные столики (большинство – фиалки). Огромную часть кабинета занимал большой шкаф, запирающийся на ключ. В шкафу находился встроенный несгораемый сейф, куда клались самые важные документы (свидетельства, завещания, доверенности). Но самое удивительное в этом идеале порядка, что представлялось гостям, - это часы, висящие над дверью. Их циферблат был сломанным, и стрелки шли как попадя, то вперёд устремятся, то завернут назад, и притом они тикали отрывисто, как ухает в тёмном-претёмном лесу сова, собираясь на охоту, предвкушая отужинать ещё одним маленьким неудачливым грызуном, например, юрким, тихим и отважным серым мышонком, впрочем, не могущему сравниться с взором хищной птицы, сжавшей в своих острых и цепких когтях несчастную жертву этого мира.
Сам же Стикс, протирая очки, глядел в сторону двери исподлобья. Это был его обычный взгляд. Двое человек прошли к столу, Стикс встал и с каким-то занудством пожал руку сначала Блуму, а затем Лорримеру. Стиксу было под сорок, его голубые глаза смотрели не мигая, будто играя в «кто кого переглядит»; отутюженный пиджачок от модного дизайнера указывал на социальный статус нотариуса, а его сдержанный и ровный голос на хладнокровие. Редкие морщинки протравили его лицо вокруг глаз и рта, а рыжие волосы перемешались с сединой на висках. Он показал гостям на кресла и сам сел в уютное, удобное кресло, положив левую руку ладонью на стол, а правой начал выравнивать какие-то документы с завидной дотошностью.
-Кстати, что вы явились, мистер Блум, - посмотрел на известного британского актёра нотариус. – А мистер Лорример…?
-Это мой агент. Он обыкновенно сопровождает меня в подобных делах, - пояснил Блум.
-Ах, агент, - пренебрежительно произнёс Стикс, точно отмахиваясь от незначительного насекомого.
-Можно взглянуть на завещание?
-Разумеется, - Стикс подал актёру листок бумаги, предупредив, что это копия, а оригинал хранится в сейфе. Блум взял листок в руки и пробежался глазами по нему: «Я, Стивен Джерард Керуак, находясь в полном здравии и уме, завещаю...(далее шёл список)… Орландо Джонатану Блэнчарду Блуму…».
-Вы знали его? – оторвался от изучения завещания Блум.
-Керуака? – привычно взглянул на актёра Стикс. – Немного, он был странным клиентом. Это завещание написано десять лет назад. В марте, если не ошибаюсь. Я только заступил на службу нотариусом, и Керуак стал одним из моих первых клиентов…
Блум посмотрел на настольный календарь – на нём значилась дата: 7 июля 2007 года.
-Он был затворником? – спросил он. – Всю жизнь прожил в Бирмингеме?
-Да, он практически, насколько могу судить, не выезжал за пределы Бирмингема. Он был странным человеком, крайне молчаливым, - механическим, безжизненным голосом вещал Стикс, - угрюмым и… Да, и никогда не посещал кинотеатры. Кажется, его тошнило от кино.
-Тогда почему он всё завещал мне, актёру? Откуда он мог меня знать? Может, назло кому-нибудь передал мне дом?
-Сомнительная версия, - поморщился Стикс. – Его мать давно живёт в доме для престарелых, кузен – обеспеченный человек, ещё с детства оборвавший с ним дружбу. Начальнику Керуака до него нет никакого дела, а сосед прямо-таки имеет все шансы на звание самого неприхотливого типа Вселенной… Больше никого у Керуака не было. Помимо работы, он редко выходил из дома (это мне рассказывали знавшие его коллеги и другие соседи). Да вы сами увидите, что это за дом – кроме картин, хоть как-то развлекающих гостей, в нём ничего нет интересного: ни телевизора, ни радио, ни телефона, а журналы и газеты он не выписывал. Не пользовался он и сотовым, лишь на работе обычным телефоном. Письма не хранил, выбрасывал. Посмотрите: в завещании он оставил соседу сто фунтов стерлингов, которые занял у него десять лет назад; начальнику – сломанный карандаш; матери – тряпичную куклу; а кузену – старый автомобиль без двигателя… Теперь вы понимаете, с кем мне приходилось иметь дело…
-Почему он ничего не завещал вам?
-Мы терпеть друг друга не могли, - пожал плечами Стикс. – Он обожал изводить меня консультациями. Придёт в кабинет и начнёт бурчать, дескать, это хочу знать, то хочу знать. Так меня доставал, но всё-таки исправно платил за советы.
-Он покончил с собой?
-Да, в сорок три года у него обнаружили рак мозга, и он выбросился с балкона художественной галереи. Это случилось в прошлый вторник. Хорошо, что вы, отложив все насущные дела, приехали сюда…
-Мистер Блум снимается в новом фильме Дэвида Линча, - начал было Лорример, но стушевался под презрительно-усталым взглядом нотариуса.
-Вы уже решили насчёт наследства? Или находитесь в стадии сомнения?
-Нет. Я хотел бы подумать над этим.
-Что ж, у вас есть право. Три месяца не прошли, но, полагаю, вы всё решите быстрее.
-Да, я буду в городе до понедельника. Могу ли я позднее получить доступ к дому Керуака?
-Конечно, но только в моём присутствии, я – поверенный.
-И ещё…
-Да? – удивительно тошнотворно сладким тоном прошептал Стикс. Лорример бросил на него негодующий взгляд и застучал костяшками пальцев по подлокотнику кресла.
-Можете ли вы дать мне адреса всех тех, кто указан в завещании? Я хотел бы навести их.
-Пожалуйста, - проговорил Стикс. – Клиент всегда прав.
Он написал что-то на листочке из блокнота, отрезал его ножницами и подал актёру.
-Да, мистер Блум, в завещании ещё указано, что одну картину по вашему пожеланию (если, конечно, вы примете наследство) вы должны передать в собственность некоего Джона Роберта Хоукса из Рочестера, что неподалёку от Лондона. Я так понял, что Керуак переписывался с Хоуксом.
-Спасибо, - подал руку Блум, вставая.
-Всегда к вашим услугам, - Стикс потряс руку актёра. Рука Стикса была холодная и мертвенно бледная.
Лорримера он всего лишь пригвоздил угрожающим ледяным взором к креслу. А потом отвернулся к окну. Только тогда агент стыдливо покинул кабинет служителя Фемиды.

6.
-Официант! – тщетно пытался привлечь к себе внимание Лорример.
-Поразительно, что здесь я могу чувствовать себя спокойно, - улыбнулся Блум.
-Да что вы говорите, сэр…
-Да, здесь нет оголтелых фанаток, бросающихся на шею, нет никаких безумных криков, просьб и подсовываний плакатов и маек… Здесь вообще никто меня, кажется, не узнает. Красота, - Блум уткнулся в изучение меню.
-Официант! – яростно рыкнул Лорример. Проходящий мимо парень в униформе прошёл мимо него, не моргнув и глазом.
-Сэр!
-Да?
-Теперь ясно, почему никто вас не замечает, это заколдованный ресторан. Всем на всех плевать.
-Да что вы говорите…

7.
Дом престарелых издалека выглядел, как непристойное заведение. Санитар, молодой развязной тип, окинув их мутным взглядом, жуя жвачку, проводил их по унылому коридору. По пути Блум и Лорример могли заглянуть в комнаты обитателей – у одного на стенах были развешаны плакаты с изображением Мадонны, у другого – рисунки внуков, а у третьего в спальне, дисциплинированно усевшись в один ряд, коты пили молоко из блюдечек.
-Брысь, - равнодушно пнул под зад одного из котяр санитар. – Любопытно, что вы к мамаше Керуак.
-Почему?
-Вот увидите её, поймёте, - ухмыльнулся тип. – Эй, старушенция, к вам гости!
Он ушёл, предоставив гостям самим открыть дверь. Лорример вошёл первым.
Мамаша Керуак сидела в инвалидном кресле: толстая, накрашенная и полупьяная. Икнув, она виновато спрятала початую бутылку под стол. Как только она увидела Блума, вся сразу затряслась. Торопливо порывшись в сумочке, она нанесла пудру на щёки и намазала жирные губы дико красной помадой.
Улыбнувшись, точно бегемот, она воскликнула, обнаружив при этом склонность к пронзительному, почти что девчачьему голоску:
-Ах, ах, ах… Как я рада вам, садитесь-садитесь… Э, будете чего-нить?
-Спасибо, миссис Керуак, - произнёс Блум, предпочитая стоять, ибо сесть больше было не на что, кроме незастеленной и грязной кровати, на которой явственно остался отпечаток внушительных форм старухи.
-А, я слышала о вас по радио… Вы актёр, верно? – икнула мамаша Керуак.
-Откуда вы узнали?
-Мне показывала ваше фото Дороти. Дороти – дура, между прочим. Вот. Прячет снотворное в носках. Хи-хи…
Было что-то вульгарное и вместе с тем невыносимо грустное в этой развалине. Блум живо представил себе, как она была молодой, танцевала, гуляла с парнями, восхищалась миром и превозносила разных кумиров. Глаза мамаши Керуак были добрыми и наивными.
-Вы похожи на Хамфри Богарта, - застенчиво сказала она, сцепив пальцы рук.
Похоже, мамаша Керуак давно не была в кино.
-Вы знаете, что ваш сын всё завещал мне?
-Мне не жалко, я щедрая, - радостно прощебетала она. – Стив был странным человеком. Знаете, он любил прятать ключи, не важно от чего, в сахарнице. Положит на дно ключик и засыпает его сахарным песком. Я первое время не могла понять, куда деваются ключи… Да, он был таким.
Она подперла щеку рукой, как частенько делают мечтательные люди.
-Вы ведь знаменитый… Может, подпишете мне… Вон, на этом листочке…
Блум взглянул на замусоленный листок, испачканный чем-то масляным. Он понимал, что этот листочек на месяц станет предметом обсуждения в доме для престарелых, заставит бедную Дороти раскрыть от изумления рот и поднимет авторитет у мамаши Керуак в глазах обитателей дома.
-Конечно, - ответил он, улыбнувшись. – Где ручка?
Лорример подал ручку. Блум размашистым почерком подписался на листочке. Мамаша Керуак вся засветилась от восторга, точно рождественская ёлка, увешанная гирляндами.
-Расскажите мне о сыне, - привычно тихим голосом попросил он.
На стенах комнатки мамаши Керуак тоже висели плакаты, но они были с изображением утёнка Дональда. Блум перевёл взгляд с них на чёрную, потрёпанную сумочку, полупустую бутылку под столом, старый номер «жёлтой» прессы, окно, выходящее во двор, где играли мальчишки в футбол. Мамаша Керуак достала носовой платок и шумно высморкалась. По её лицу пошли слёзы.
-Я всегда любила его, хоть и не понимала. Он был моим сыном, вот в чём дело. Хорошая мать не бросает своего сына в беде. Он с детства был замкнутым, отрешённым от всего окружающего. Он ловил тараканов и устраивал бега. Выигрывавшего он отпускал на волю, остальных закрывал в жестяной банке и бросал её в реку. Он не читал, ничего не объяснял и всегда ходил таким мрачным, словно мир нагадил ему в душу. Закончив школу на тройки, он перешёл в университет, где кое-как получил диплом инженера. Но потом он пошёл в страховую компанию, где согласился работать за копейки. Я желала ему только хорошего. Видит Бог, никому зла он не причинил, мой мальчик.
-А отец?
-Не было у него отца, - поджала губы мамаша Керуак. – Я воспитывала его одна. Вообще, я была здоровой, как бык, если б не авария на производстве – я работала на заводе. Произошла катастрофа, и я лишилась возможности ходить. А из-за сдвига какого-то там гормонального баланса я разбухла, как щас. Старость не в радость.
Она рассказывала ещё много всего, но ничего из того, что могло бы прояснить личность Керуака. Мамаша Керуак во время монолога вытирала лицо от слёз платком, и оно стало похоже на клоунское.
Блум подошёл к ней и сказал:
-Я думаю, вы замечательная мать, - и обнял её.
Пухлыми руками обвив спину Блума, мамаша Керуак тихо проговорила:
-Да хранит вас Бог, славный вы человек…
Когда гости ушли, она, всхлипнув, пробормотала:
-Нет, ну вылитый Хамфри Богарт…

8.
Человек с зонтом шёл по улице, а вокруг него со свистом падали кирпичи. Ни один из них даже не задел господина в чёрном. Он шёл, и из кармана смокинга торчала чёрная роза.

9.
-Что?! – приложил руку к уху Роберт Коди.
Лицо начальника Керуака испещряли родинки, Лорример даже сбился со счёта.
Худой, как палка, Коди производил впечатление строгого, но добросовестного владельца страховой фирмы. Как и у всех страховщиков, взгляд его был бодрым и оптимистичным, а в серых глазах читалось: «Мы застрахуем мир!».
Единственное препятствие – мистер Коди страдал тугоухостью. Глядя на семейную фотографию на столе, Блум с удивлением обнаружил, что у этого босса пять детей – две девочки и три мальчика. Дети казались смышлеными чертями.
-А, - понял его взгляд Коди, - мои ребятишки. Я горжусь ими. Видите, это Тим, он недавно поступал в колледж, это Бетти, она увлекалась балетом, такая стройная, я вам доложу. Это Питер, лихой мальчуган. Вот Роза, она часто болела, солнышко моё. А это наш старшой – Роджер, думал, он займёт моё место, когда я уйду на пенсию. Слышали об ублюдке из Лондона? Это ж надо – убить двадцать ни в чём неповинных детишек! Я бы лично вырыл этому уроду могилу. Но вы ведь пришли по иному поводу, не так ли?
-Насчёт Керуака! – крикнул Блум, заметив во время монолога Коди, как стильно обставлен его кабинет. Коди, как ни забавно, оказался любителем бабочки, каковая красовалась под его массивным подбородком.
-А, Керуак! – воскликнул Коди, кивнув головой так, что Лорример испугался, как бы она вовсе не отвалилась. – Я знаю его около десяти лет и знаю, что ничего о нём не знаю. Чудак, каких свет не сыскивал. Он работал исправно, никогда не опаздывал, ни разу не брал больничного, я даже несколько раз давал ему премии, и ставил его в пример особо зарвавшимся сотрудникам. Как работник, он был восхитителен. Молчаливый, исполнительный, трудолюбивый. Но как человек… Понимаете, он всегда нагнетал атмосферу одним своим присутствием. Я однажды сказал ему: «Керуак, вы не думали жениться, завести детей?», а он в ответ: «Нет». Я: «Почему?», он – «Не хочу».
Вошла секретарша и поставила на стол по три чашечки чая.
-Угощайтесь, - Коди взял свою чашку чая.
Лорример принялся было пить чай, как вдруг:
-Хрррлюп! Хрррлюп! Хрррщщщлюп! – Коди пил чай отвратительно. Лорример нервно поставил чашечку на блюдечко. Блум иронически посмотрел на беднягу. Интересно, как Коди полощет горло?
-Вы любите смотреть кино?
-Ходил в кинотеатр, если звали дети. А так времени не хватает.
-Я – актёр.
-Правда? – Коди всмотрелся в лицо Блума. – Ну конечно, ведь вы так похожи на Марлона Брандо, сразу чувствуешь, что вы актёр! Какой же я тупой…
Лорример скисшим взглядом переглянулся с клиентом. Блум подавил смех.
-Да? – проворчал Коди, когда секретарша просунула голову из-за двери.
-Сэр, на связи Браун.
-Чёрт. Извините, - обратился он к гостям, и, брякнув недопитой чашечкой чая по блюдцу, взял телефонную трубку. – Коди слушает. Да, старик, ты абсолютно прав. Бери все сто. Хорошо.
Он бросил трубку, и откинулся на спинку стула.
-Страхование довольно тяжёлая область труда. По крайней мере, я могу так думать, отбарабанив около двадцати лет в этом офисе. Я начинал простым служащим в банковской сфере, а пришёл к посту руководителя фирмы, а позднее купил её.
Что-то не понравилось в чашке, и Коди небрежно отодвинул её, задел фотографию, и та упала на пол. Рамка распалась на стеклянные кусочки.
-Вот ведь как бывает, - пробормотал он, нагнувшись за фотографией, но Лорример опередил его. Он успел её поднять и перевернуть на белую сторону. На ней значилась дата – 1979 год.
-Дайте, - буркнул Коди, и выхватил фото у Лорримера. Фото он положил в один из ящиков стола.
Гости вежливо промолчали. Но это молчание отдавало красноречивостью. Коди махнул рукой.
-Дети… Бросили к чертям собачьим. Это я-то называю себя отцом? Ко мне никто не приходит, и эти паршивцы живут с какой-то рыжей бестией (впрочем, может, она уже поседела?), которой я плачу алименты уже который год! Они… давно уже не дети… Они не мои дети… Они… Их вообще не существует… в моей жизни.
Он обхватил рукой подбородок.
-Убирайтесь.

10.
-Ну? – грозный на вид сосед Керуака встал в дверном проёме.
-Кто это, Барри? – раздался голос из дома.
-Захлопни пасть, Салли! – рявкнул он. – Ну?
Барри Лайку было под пятьдесят, и его живот угрожал отшвырнуть к чертям собачьим любой крепкий ремень. Широкий в плечах и высокого роста, Барри, ковыряя зубочисткой во рту, зелёным, кошачьим, хищным взглядом продирал насквозь незваных гостей.
-Мы насчёт Керуака?
-Пресса?
Лорример вздохнул.
-Нет, я тот самый Блум, которому завещан его дом.
-Да ну? – словарный запас Лайка явно не страдал оригинальностью.
-Я хотел поговорить о Керуаке, если можно.
-Ну и ну, блин! Салли!
-Да, Барри?
-Доставай виски!
-Ой, мои киски! Осторожнее, Каннибал… Сейчас, Барри!
-Хорошо, Салли!
Худенькая и с растрёпанными, окрашенными в белый цвет волосами женщина средних лет выскочила из спальни с платьем с вырезом на спине и в туфлях с каблуками на длинной платформе. Увидев Блума, она врезалась в мужа, уходящего на кухню.
-Ты чего, Салли?
-Да это ж… Барри, да это ж…
У неё перехватило дух от такой встречи. Блум, немного раздосадованный и раздражённый реакцией миссис Лайк, пошёл за Барри, пока Салли врубалась в реальность. Барри сел на диван, крикнув:
-Салли, твою… Иди скорей! Ну?
Его глазки, как нож, полоснули взором по обоим гостям: Лорример попытался сделаться совсем маленьким и незаметным, но бесполезно.
-Это кто?
-Мой агент.
-Ни фига себе. Ну?
-Как давно знаете Керуака?
-Этого шизика? Двенадцать лет. Мы столько лет назад здесь поселились, а он, паразит, уже жил в том доме, и потом взял в долг сто фунтов. Каково, а? Нет, хорошо, что хоть, сходя в гроб, вернул обратно.
-Почему же вы тогда не… пригрозили ему?
Вошла Салли с подносом в руках, вся важная, словно гусеница, ставшая бабочкой. Она поставила поднос на стол, открыла бутылку виски, разлила его по бокалам и первый из них подала Блуму. Лорримеру пришлось брать бокал самому.
-Ну, - неопределённо мотнул головой Барри. – Он был шизик, этот Керуак. С такими свяжешься, потом мучаться будешь всю жизнь. Я тогда ему дал денег, чтоб не доставал меня. Если б явился второй раз, морду б набил. Да, наподдавал бы по полной…
Лицо Барри расплылось в жуткой улыбке.
-Как вы думаете, почему такой человек, как Керуак, который ни с кем особо не общался, вдруг пришёл к вам и попросил денег?
Барри почесал затылок.
-Хрен его знает… Я ж говорю – шизик он был. Да и не просил он, просто выдал: «Я ваш сосед, гоните сто фунтов». Я опупел весь, что даже не прогнал его. Дал ему сотку, чтоб валил себе в дом. Больше я его ни разу не видел. Во как…
Опрокинув рюмочку, он разревелся:
-Соседушка… Был и умер… Нету человека! Уууу….
Салли смахнула слезинку.

11.
-Здрасьте, - в дешёвом номере отеля мистер Оливер Олдингтон выглядел монархом одной из этих маленьких европейских держав. Закинув ногу на ногу, он, закурив, окинул любопытным взглядом посетителей. Коротенькие усики под маленьким носом, прилизанные чёрные волосы, напомаженное каким-то маслом лицо – всё в нём пахло пижонством, франтоватостью. Он курил, выдыхая табачный дым прямо в лицо Лорримеру, который страдал аллергией на разные рецепторы. Инстинктивно потянувшись за носовым платком, Лорример выпал из разговора ещё до приветствия Олдингтона, являвшегося Керуаку кузеном.
-Я слышал, вы расстались с Керуаком ещё в детстве?
-Хвала Богу за это! – заливисто рассмеялся Олдингтон. – Стиви был невыносимо скучен. Он вообще не знал, для чего нужен язык. Или воображение. Нам было по девять, когда мы встретились в доме моей матери, хорошей женщины, кстати. Его привела тётя Конни.
-Миссис Керуак?
-Да-да, - стряхнул пепел Олдингтон. – Я её совсем не помню. А старину Стиви запомнил потому, что он всё неизменно портил. Он пачкал скатерть на столе, вынимал тайком из подушки пух, устраивал потоп в ванной. За исключением этих проделок, Стиви меня не интересовал. Я любил играть с воздушным змеем. У меня были друзья.
Блум неожиданно заметил, что Олдингтон имел мешки под глазами. Он был стариком. Дребезжащим, кичащимся своими годами, маскирующийся под аристократа и молодцеватого типчика. Голубые, расползшиеся, точно маленькие и юркие змейки, вены на руках Олдингтона вспухли, и, бросив взгляд на редеющие волосы кузена Керуака, Блум поймал себя на мысли, что Олдингтону оставалось недолго жить. Вероятно, он умирал от рака. Но люди, подобные Олдингтону, даже когда Смерть будет им тыкать костлявым пальцем в бок, всегда кричат пианисту: «Играйте! Пусть гремят фанфары, блестят софиты, жизнь продолжается! Жизнь прекрасна!».
-Однажды Стиви растоптал моего змея. Я делал его несколько месяцев, раскрашивал, любовался им. Я его создал, а он его уничтожил.
Олдингтон замолчал. Не в его манере было ругаться. Он вёл себя так, как и положено джентльмену – учтиво, вежливо, даже любезно. Но всё это отдавало омертвелостью. Лучше б выругался.
-Значит, это вам Стиви отписал дом? – спросил он, докуривая длинную сигаретку, в то время как Лорример чихнул в сотый раз. – Не ожидал. Конечно, я получу автомобиль без двигателя, какая прелесть…
Олдингтон растянул губы до крайности.
-Вы с ним больше не общались?
-Да. Он уехал, и я о нём слыхом не слыхивал. Нет, мне как-то говорила моя матушка, прекрасная женщина, что тётя Конни стала инвалидом, а старик Стиви заделался страховщиком.
Потушив сигарету в пепельнице, Олдингтон посмотрел на Блума:
-Знаете, вы мне кого-то напоминаете.
-Неужели вы не ходите в кино?
-А, вы актёр? Как интересно. Я никогда не видел настоящего актёра., - пробубнил Олдингтон.
Он был стариком.
-Я любил смотреть фильмы с Одри Хепберн. Что за женщина! – Олдингтон посмотрел на свои начищенные до блеска ногти. – Мечта каждого мужчины.
-Вы любили кого-нибудь? – спросил Блум, вглядываясь в лицо Олдингтона – такое измождённое и притворное.
-Любил ли я кого-нибудь? – переспросил Олдингтон. – Не знаю. Моя мать была хорошей женщиной.
Олдингтон посмотрел в карие глаза актёра и добавил:
-Я боялся любить. Я не умел любить. Я не разбирался в людях. Хотя, по существу, все они ужасны. Ужасны. Звери, убивающие себе подобных, и ради чего? Чтобы поиздеваться над слабыми, как маньяк из Лондона, растоптать его достоинство, смешать с грязью. Никогда не считал себя смелым, но те люди были трусливее меня. Они ушли, а я остался. Стиви… Как всё это было давно. Столько воспоминаний.
-После его ухода вы сделали нового воздушного змея?
-После я перестал быть ребёнком.
Блум встал, сказал какие-то ни к чему не обязывающие слова и двинулся к выходу, поддерживая несчастного Лорримера.
-Мистер Блум! – крикнул ему вдогонку Олдингтон.
-Да? – остановился актёр, повернувшись.
-Они звали её шлюхой. Разве это справедливо? – произнёс Олдингтон.
На тумбочке около кровати лежал пистолет. Он ждал своего часа.

12.
Поезд весело, настойчиво гудел.
В купе сидели Блум и Лорример, которому немного полегчало после визита к Олдингтону.
Они ехали в провинциальный городок Рочестер. Там жил последний, с кем был знаком Керуак. Джон Роберт Хоукс. Они переписывались. Если б не завещание, никто бы не узнал об их переписке, так как письма сжигались. Хоукса в любом случае ожидала одна из картин из дома Керуака.
Рочестер оказался довольно приятным городишко, где местные жители были розовощёкими и пухлыми людьми с приветливыми лицами. Дети бегали по улицам, сонные полисмены расхаживали по тротуарам, продавцы в магазинчиках стояли у дверей и щёлкали орешки. Почтальон, шедший со скоростью черепахи, с радостью согласился подсказать дорогу к дому Хоукса.
-Это совсем рядышком, идите прямо, потом свернёте налево, там будут домики, так вот, вам нужно пройти к третьему из них. Счастливого пути!
Блум и Лорример шли по Рочестеру, не веря в то, что такие города ещё существуют. С площади на них взирал достопочтенный основатель города, протянувший руку кверху, - сэр Тобиас Рочестер, господин, проповедовавший во всём умеренность и скончавшийся от избытка сахара в организме.
Дома в Рочестере являлись воплощением одних из лучших в мире архитектурных творений, блещущих новизной и уютом. Подойдя к двери третьего дома, Блум занёс было руку для стука, но дверь распахнулась и перед ними встал худощавый человек с чёрными усами и бородкой на лице. Его подбородок слегка выдавался вперёд, но двойным он никак не был. На плече Хоукса сидел рыжий кот, хмурым взглядом (совсем как Стикс!) глядевший на них. Серые, отражающие глубину ума хозяина, глаза Хоукса посмотрели на Блума, и тот автоматически протянул руку:
-Орландо Блум.
-Джон, - пожал руку Хоукс. – Так принято у нас. Проходите. Давайте я дам вам тапки.
Блум и Лорример очутились в другом мире: чрезвычайно мило потрескивали поленья в камине, в зале были три кресла и диван. На столике, вроде бы приспособленном под карточные игры, лежала газета «Рочестерский сапожник».
-Наш город, знаете ли, северный, поэтому приходится топить камин даже летом – каждодневно навещают циклоны с нагло холодным ветром. Я увидел вас из спальни. Сидел у окна. Я люблю смотреть за прохожими. Это как часы: вышла мисс Смит, значит, уже полдень, она пошла в церковь. Если идёт старик Джонс, значит, девять утра, он пошёл в булочную. А дети шастают в любое время суток, такие сорванцы. Мы не читаем «Таймс», мы любим «Рочестерский сапожник». Почему «сапожник»? Выдумка главного редактора, это женщина, мисс МакДорменд, и спорю, она должна вам понравиться. Она понимает анекдоты. По субботам она приходит ко мне и мы играем в покер. Кроме меня и Люси приходят Боб (мой ровесник и почтальон), Пол (он работает в мэрии) и старик Робертс, он страдает ревматизмом, и изредка всем нам полощет мозги повествованием о своих молодых годах, когда он мог без помощи врача сгибаться и разгибаться. Я не хожу к врачу, у меня с рождения убойное здоровье. Я не работаю, это временно, а так раньше был уборщиком в школе. Школьники – вот самый смешной народец, не так ли? Мне нравится бывать на выпускных вечерах, городок у нас маленький, все друг друга знают и никто не задаётся. Знаю, я вас заболтал…
Хоукс улыбнулся. Так улыбаются только действительно искренние люди, не испорченные жизнью в больших городах. Он прошлёпал на кухню и принёс оттуда на стол чай с печеньем. Сев в своё излюбленное кресло, поджав под себя ноги, Хоукс посмотрел сначала на Лорримера, а потом на Блума. Рыжий кот потрогал лапкой ботинок Блума, заинтересовавшись узором.
-Мы насчёт Керуака…, - раскрыл рот Блум.
-Он не писал мне, - брякнул Хоукс.
-Как?! – воскликнул Лорример.
-Он отправлял мне пустые листы. Вкладывал их в конверт и посылал его мне. Наверное, он нашёл меня по страховому листу, знаете, есть такие листы, куда вписывают данные о клиентах какой-либо крупной страховой компании. Сначала я ничего не понял, но потом просто стал писать ему пространные письма – о Рочестере, обо мне, о моём коте, в общем, обо всём. Я люблю читать классику, и, когда писал ему, то невольно старался подражать маэстро пера. Не знаю, что он делал с письмами, но каждый раз, получая очередной чистый лист, я проверял его на секретность, знаете, лимонные чернила, как в шпионских романах. Глупость, конечно, но…
-Он их сжигал.
-Вот оно что! – протянул Хоукс. Он нравился Блуму. Было в нём что-то человечное, тёплое, простоватое и привычное.
Рыжий кот осторожно куснул шнурок ботинка Блума.
-Как его зовут? – спросил актёр.
Хоукс отхлебнул чая:
-Никак. Зачем придумывать имя? Пусть кот сам решает, кем ему быть. Назову его Рыжиком, а он обидится, и будет считать меня непроходимым болваном из отряда этих Двуногих.
-Вы любите кошек?
-Любовь, это что-то уникальное, Орландо. Мне нравятся кошки, а люблю я Айрис. Она была моей женой.
Хоукс поворошил кочергой головёшки в камине. Он сам напоминал кота, скорее такого маленького, хитрого, бесстрашного, с коричневыми отметинами на белоснежной шёрстке и большими, белыми, развесистыми, как крона столетнего дуба, усами.
-Она жива, Айрис. Но уже не моя жена. Она потребовала развод. Мы тихо развелись, и она ушла к миллионеру из Техаса. Техас – это штат США.
Последнюю фразу он проговорил, как ученик на уроке, и Блум понял. Рочестер был городом таких людей, вроде Хоукса, где уют оставался единственным, что могло их утешить. Каждый делал то, что должен был делать в назначенный час. Каждый радовался тому, чему положено радоваться. Рочестер оказался своеобразным «бермудским треугольником», кладбищем разочарованных людей, которые со скуки заводят кошек, ведут спокойный образ жизни и отвечают сумасшедшим, вроде Керуака.
Лорример чихнул.
-Боюсь, я обнаружил, что у меня аллергия на кошачью шерсть, - трагическим тоном возвестил он.
-Хранит вас Господь, - подал ему носовой платок Хоукс.

13.
Человек с зонтом сел на мокрую скамейку.
Его окружили дети: кому семь лет, кому девять, а кому уже четырнадцать. У всех на шее болталась проволока, и руки их были сложены в умоляющей просьбе. Раздался выстрел и пуля, разбив маленькое стёклышко, вонзилась в глаз взрослого человека.
Сняв солнечные очки, человек с зонтом достал из кармана другой глаз и водворил его на место предыдущего. Встал. Пошёл по лужам. Дети смотрели ему вслед, некоторые махали кровавыми платками.
Наступал четверг.

14.
-Этот дом мистер Керуак купил в 1992 году, - сказал Стикс, встав у окна.
Блум и Лорример расхаживали по дому, разглядывая картины. Смотреть больше было не на что.
-Вы производили оценку картин? – поинтересовался Блум, всматриваясь в пейзаж, изображающий величие знаменитой башни Тауэр. Вороны, усевшиеся на ветках мрачных деревьев; крепость, стоящая уже многие века и река, такая спокойная, что хотелось нарушить её идиллию броском камешка.
-Да. Дешёвка. Предсказуемый результат, ибо богатым Керуак никогда не был, - ответил Стикс. - Слушайте, зачем вам ходить ко всем этим людям, спрашивать о Керуаке?
Нотариус почесал за ухом.
-Чтобы узнать, кем был человек, завещавший мне дом.
-Странным человеком.
-Знаете, всё познаётся в сравнении.

15.
-Сэр.
-Да?
-Думаю, вам пора решить.
-Что? Ах, насчёт наследства?
-Да. Вы же знаете, что мистер Линч терпеть не может, когда съёмки фильма откладываются на длительное время. Вы и так с трудом получили у него роль. Сыграть у такого мэтра, значит, обеспечить себе хорошенькое будущее.
Они сидели в холле гостиницы, отужинав славным бифштексом. Портье переключил канал телевизора, и на экране появился очередной диктор, разодетый в пух и прах, тыр-тыр-тыр-ляндущий о чём-то мегаважном и супернеотложном.
-Доллар…(га-га-га)… Последняя книга о Гарри Поттере… (ля-ля-ля)…Джордж Буш призвал американцев…(хрю-хрю-хрю)…В России убили ещё одного журналиста… (шипение)… В Лондоне вынесен вердикт Ллойду Гилберту, обвиняющемуся в смерти двадцати одного ребёнка в результате удушья проволокой…
-Нельзя прибавить звук? – попросил Блум.
Портье послушно щёлкнул кнопочкой.
-…Суд присяжных…оправдал Гилберта…
В гостинице внезапно все перестали двигаться.
Среди них был и человек с зонтом. Он вдруг опустил зонт и расплакался. Поднеся кулаки к глазам, он карикатурно начал их протирать, шмыгая носом. На улице вновь пошёл дождь.
На экране телевизора появился сам Гилберт – симпатичный мужчина средних лет. Он говорил что-то о правосудии, его справедливости и снисходительности к каким-то там обстоятельствам.
Высветилась строка: «ЛЛОЙД РИЧАРД ГИЛБЕРТ».
-Брайан, - прошептал Блум.
-Да? – отозвался агент.
-Как меня зовут?
-В смысле? – не понял Лорример. – Орландо Блум, как же иначе…
-А полностью? Полное имя?
-Ну… Э…, - стушевался агент. – Что-то запамятовал… Честное слово, я знаю, просто забыл…
Он совсем скис от безуспешных попыток выглядеть хорошим, прекрасным, замечательным агентом.
-Вот именно, - откинувшись на спинку кресла, пробормотал актёр. – Забавно до жути.

16.
Блум постучал в дверь. Прошло несколько секунд, и она тихонько приотворилась, черноволосая женщина в симпатичном платье, окинув любопытно-подозрительным взглядом нежданного гостя, произнесла приятным мелодичным голосом:
-Если вы что-то продаёте…
-Извините, я пришёл к Саймону Стиксу, - быстро заговорил актёр. – Я один из его клиентов. Мне хотелось бы переговорить с ним.
Женщина сначала молча смотрела на него, затем сняла щеколду и впустила в дом.
-Я его сестра, Кэтрин. Можете подождать его. Он должен скоро прийти.
Она шла медленно, но изящно – как пантера, готовая в любой момент сменить походку вразвалочку на дикий и неукротимый прыжок со смертельным исходом. Она казалась ему очень страшной женщиной. Он успел увидеть разных особ женского пола, но от этой исходило какое-то замогильное, холодное, неестественное и мощное притяжение. Она была человеком, и в то же время мертвецом.
-Вы живёте вместе? – спросил он, когда они пришли в обеденный зал, где сразу же Кэтрин стала готовиться к ужину. Она делала это неторопливо, изредка поправляя волосы, мягко скатывавшиеся на лоб.
-Нет, я приехала к нему на время. Я живу в Глазго, там мой муж и сын. Саймон, как и я, родился в Бирмингеме, но я бросила родительский дом в семнадцать лет. Сбежала с таксистом. Его звали Боб, и он очень милый человек.
Она рассказывала это как-то волшебно, непривычно для обычной беседы, точно напевала какую-то древнюю сказку о битве добра со злом.
-Родители, разумеется, меня так и не простили. Саймон был их надеждой и опорой. Он всё делал так, как им хотелось. Поэтому он стал юристом. Хотя, знаете, в детстве (а он старше меня на несколько лет) я немного боялась его – он был человек со своими тараканами в голове. Ему нужно было отводить меня в школу, когда я пошла в первый класс. Он сажал меня на велосипед, и мы катили до кирпичного здания (как же давно это было!) с ветерком. Он крутил педали, как сумасшедший, и, пусть я не могла видеть его лицо, ведь я сидела спиной к нему, я точно уверена, что он улыбался, как Джокер из «Бэтмена», ну, знаете, такой фильм ещё есть… Он был моим братом, а я была его сестрой.
Она клала столовые приборы с такой методичностью, что даже самый завзятый дворецкий в Англии обзавидовался б.
-Он ещё часто заикался. Любил ходить в кинотеатры, и меня иногда брал. Вот так…
Она неожиданно пристукнула каблуком своей туфельки.
-Иногда я задыхаюсь от всего этого. Я ушла, и меня возненавидели; он остался, и его возвели в ранг ангела. Это жутко несправедливо. Он – гнида…
Она закрыла рот ладонью.
-Ах, простите…
Она ахнула так картинно, так невинно, что произвела совершенно обратное впечатление.

17.
Хлопнула дверца. Саймон Стикс вышел из автомобиля и направился к дому. В правой руке он держал осточертевший портфель с бумагами, а левой поигрывал брелком от машины. Он проголодался и устал. Все эти клиенты – такие ничтожные, жадные, старые…
Он открыл дверь и вошёл в дом. Прошёл в зал, потом отправился в обеденный зал, где застал сестру, ставящую какие-то тарелочки на стол.
-Я пришёл, - махнул он ей рукой.. Она кивнула.
-На ужин будет судак под овощным маринадом.
-Как вкусно звучит! Уже за одно название охота оторвать полруки. Ладно, я спущусь через несколько минут.
-Не торопись.
Стикс прошёл по ступенькам лестницы, устланной красной ковровой дорожкой. В спальне он переоделся в домашний костюм. Перебрав быстренько все документы, требующиеся к завтрашнему утру, он вышел из комнаты, чтобы успеть к расправе над неостывшим судаком.
Войдя в зал, он обнаружил, что сестра сидит за столом с мужчиной. Блум прервал разговор с ней и повернул лицо к Стиксу. Улыбнувшись, он сказал:
-У вас прекрасный дом. И сестра.
-Спасибо, - Стикс сел за стол. Лицо его казалось каменным, как никогда.
-Она рассказала много любопытного, - продолжил Блум, наблюдая за тем, как Стикс взял в руку вилку и начал медленно копаться в рыбе, отправляя кусок за куском в рот. Голубые глаза нотариуса смотрели только на сестру.
-Вы с детства любили кино, не так ли? Вы росли впечатлительным ребёнком, внешне немного замкнутым, но внутренне развитым не по годам. Вы придумали свой собственный мир, в котором нашли спасение от обыденности. Ваша сестра рассказала мне, что вы в молодости на людях заикались, и стыдились этого в душе. Вы ненавидели людей за то, что они есть. Ваши ровесники, уверяли вы себя, просто оказались удачливее вас, они давно уже были семьянинами, счастливыми людьми. У них было всё, у вас – ничего, только опостылевшая работа и этот огромный дом. Вы жили в этом доме абсолютно один, не зная, чем заполнить пустоту…
-Подать соус? – вклинилась в монолог Блума Кэтрин. Стикс весь побелел, а потом крикнул:
-Пошла к чёрту!
Он грохнул кулаком по столу:
-Зачем ты ему рассказала? Зачем? Лучше б укатывала в свой Глазго и жила там в своё хреновое удовольствие!
Кэтрин побледнела.
-Судак несъедобен, чтобы ты знала, сестрёнка! – он смёл посуду со стола. – Ты готовишь отвратно.
-Неправда, - вступился Блум. – Я пробовал рыбу – деликатес…
-Ложь! – Стикс вцепился руками в скатерть.
-Кэтрин умеет готовить лучше вас…
-Лучше… Лучше… Все всё умеют лучше меня, а я лишь – бла, бла, бла – о кино, да о кино…, - Стикс поднёс к подбородку руку ладонью книзу и замахал ею, изображая болтуна.
-Что вы сделали с завещанием? Вы его написали сами, так?
-С какой стати? – прошипел Стикс.
-В нём упомянуто моё полное имя. Керуак никогда бы не написал его. Это написали вы, думаю, чисто бессознательно, привыкнув писать множество подобных документов, питая склонность к абсолютному формализму.
-Допустим. Что дальше?
-Что вы сделали с Керуаком?
-Он был ничтожеством, этот ваш Керуак… Псих! Ку-ку! Такой мнительный, что прям мечта дурака! Я внушил ему, что он болен раком. Я знал, что этот идиот покончит с собой. Я дал ему билеты в галерею, и настоятельно посоветовал пойти ему туда. Так сказать, развеяться. У него ведь никого не было, он каждый вечер бегал ко мне, а я выслушивал его бредни о том, как тяжело ему живётся, что его никто не понимает, что он одинок, несчастен… Это он рассказывал мне! Мне! Он так доверял мне, что всё принимал за чистую монету… Ку-ку!
-Зачем вам всё это было нужно?
-Чтобы пожать вам руку…, - Стикс устало плюхнулся на стул.
-Ха-ха! – Кэтрин встала и звонко рассмеялась. Согнувшись пополам, она смеялась и смеялась.
-Вот как? – Блум подошёл к Стиксу. Стикс поднял голову. Его глаза покраснели.
Блум протянул руку.
Стикс пожал её.
-Спасибо, - прохрипел он.

18.
Суд присяжных приговорил Саймона Стикса к пожизненному сроку.

19.
-Лорример? – тихонько позвал агента Блум, но тот спал.
Они ехали в самолёте. Блум посмотрел в окно – облака. Небо.
Подошла стюардесса.
-Он спит? – спросила она шёпотом, показывая на блаженно улыбающегося во сне Лорримера.
-Да, а что?
-Можно у него попозже попросить автограф? Чёрт, он же Блум!
Блум посмотрел на Лорримера:
-Знаете, все мы в какой-то мере Блумы…
Подумав, он добавил:
-И Стиксы.

20.
-Начинаем! – гаркнул Линч, напряжённо встав у операторской камеры.
Грянул ливень.
-Нет, это издевательство! – взвыл режиссёр. – Я так не могу вести съёмки!
-Боже! – раздались крики людей вокруг. Сначала Линч ничего не понял, затем увидел…
Дождь был кроваво-красным.

21.
Взошло солнце.
Биг-Бен тягуче пробил полдень.

ЭПИЛОГ.
Человек с зонтом в руке при восходе солнца грустно шмыгнул носом. Пора. И он ушёл.
А черноволосый и кареглазый мужчина держал в руке чёрную розу…

Посвящается 21 веку.