Глава 3 Неопределённость

Глава 3


Пора было вставать, но не хотелось. Люша не выспалась, да и встречаться с мужем ей было неприятно, появилась какая-то брезгливость к нему. Но рано или поздно разговор должен был состояться. Она не любила неопределённостей и знала, что будет мучаться, пока не скажет всё. В груди стоял комок, и она старалась не пускать мысли в голову, но стоило только чуть-чуть забыться и представить, как всё это могло быть, ей сразу же опять хотелось плакать. Позволить себе этого не могла, кажется, она с детства не плакала, но обида жгла грудь. Однажды это уже было – такой же звонок, и как ни странно именно в марте и где-то даже близко по числам, какая-то мистика. Любава никогда не была особенно ревнивой и не искала такой информации, но информация сама находила её прямо в её доме. Тогда она в апреле, иногда ещё даже шёл снег, уехала на дачу, чтобы спокойно всё обдумать и осенью развестись. Но муж всё лето так крутился вокруг неё, что, успокоившись и подумав, что он со зла может испортить только начавшуюся карьеру сына (сын у неё был от первого брака) спустила всё на тормозах и оставила как есть. Спасало то, что он часто уезжал, да и жили они в разных комнатах, Люша уже не работала и любила вечером почитать, а муж рано ложился спать. Сон, спорт и баня, да работа между делом были его основными жизненными заботами. Их жизнь, вроде бы, вошла в обычное русло, но Любава понимала, что от любви не осталось ничего, внутри было пусто, и домашнюю работу она делала по необходимости. Она не была какой-нибудь, стервой или плохой хозяйкой! – в доме почти всё было сделано её руками: она сама потихоньку сделала ремонт, перетянула кресла, стулья, да и вообще чинила и ремонтировала всё, начиная от телевизоров, до штопки трусов. Она никогда не умела этого делать (правда штопать научили ещё в детском доме), но если что-то и начинала, то у неё это получалось, и поэтому все считали, что у неё золотые руки и часто обращались к ней за помощью. Денег она никогда ни с кого не брала, просто думала, что если может помочь, то почему бы и нет.
Любава считала, что она сама во многом виновата: ей даже нравилось многое уметь, и она этим избаловала мужа, делая за него всю мужскую работу. Он почувствовал себя барином, а её прислугой, которая должна была подать, приготовить, а его сиятельство соизволит принять или не принять, уж как ему захочется, он был человеком настроения.
Поначалу, когда она вышла на пенсию, ей казалось, что надо взять больше дел на себя, но, хорошее быстро начинает нравиться, и к нему привыкают. Так и муж сначала решил, что так должно и быть, а потом ему показалось, что и вообще всё позволено, да и куда может деться стареющая женщина? Но как говориться: «если немцы не заставили руку целовать, то и ни кому это не позволено». У неё была какая-то особенность, она всё и за всем наблюдала, и анализировала; делала это непроизвольно. И, наблюдая, «за вся, и всем» однажды подумала: когда-то, ещё в самом начале, он срывал своё настроение на своей матери; потом стал срывать на её сыне; потом на собаке и она знала, что когда-нибудь очередь дойдёт и до неё. Подумала так – отстранённо, но иногда она предвидела некоторые события.
Какие-то сбывались раньше, какие-то позже и изредка она могла неожиданно почувствовать чужие мысли, - заметила это ещё в четырнадцатилетнем возрасте, и это зафиксировалось в её памяти, но потом в жизненной суете всё отошло на задний план.
Вначале она многим жертвовала ради сына, теперь сын взрослый и вполне состоявшийся мужчина, а у неё терпенье было на исходе, и праздничный звонок оказался «последней каплей».
Как тут не поверишь в судьбу…. наверное, её «ангелу хранителю» надоедает смотреть, как её используют, и он пытается её хорошенько встряхнуть, показав, что она способна на многое.
Как и в первый раз, после небольших переживаний у Любавы появилась энергия сопротивления, она не привыкла жалеть себя и после стрессов только увеличивала свою работоспособность. Обо всех событиях произошедших после первого звонка она думала написать книгу. События были неоднозначные и мистические и длились на протяжении нескольких лет, но это было ещё впереди.
Сейчас надо было пойти и позавтракать, но так не хотелось общения с Максом, она уже заметила какую-то мещанскую скатерть на столе и подумала: - Похоже, атака уже началась! – Ох, Господи, оставил бы он её в покое.
Внешне Люша выглядела абсолютно спокойным и выдержанным человеком и по её лицу, трудно было понять, какие страсти бушевали у неё внутри. Но когда ей было плохо, предпочитала переживать неприятности одна.
В данной ситуации убедить её было практически невозможно, она всегда очень доверяла людям, но, однажды убедившись в их лживой натуре, верить им уже никогда не могла.
Макс правильно про себя сказал: ему поздно меняться, да он и не особенно к этому стремился, жил как цветок; его надо было вовремя поливать, кормить, хвалить, ухаживать за ним. Сам он, используя людей, предпочитал, построив жизнь по определённому графику, жить, как ему хочется, и если твои проблемы не вписывались в его график то это его не волновало. Домой он приходил, как замечено раньше, только восстанавливаться, он очень боялся умереть, как будто бы у него был выбор, - он берёг только себя.
Закрытая дверь в Любавину комнату, пожалуй, тревожила его больше всего, для него это было непривычно, он не хотел этого принимать. Он хотел пользоваться своей вещью, к которой привык. Ему так удобно жилось; никаких обязательств, только раскачивающееся мягкое кресло – качалка каждый вечер манившее его.
Любава старалась уходить в свою комнату, которая была полностью приспособлена к её существованию.
В левом углу расположились вертикально установленные книжные полки, на маленьком угловом столике стоял компьютер, лежал ноутбук и пачка бумаги для распечатки: рядом на современном комодике для постельного белья стоял телевизор. Между книжными полками и телевизором возвышалось развёрнутое к центру комнаты кресло для гостей, в котором когда-то спал сын. Любушка перетянула его сама, и оно выглядело вполне прилично.
 Разложенный диван, как аэродром занимал почти всю комнату и складывался к приходу гостей.
Она предпочитала работать на нём, вокруг были разложены книги, словари, её рукотворные записи и во всё это она время от времени заглядывала. Сама восседала в центре с ноутбуком. Ей было здесь уютно и спокойно и её благотворная, аура до месяца сохраняла подаренные ей живые цветы.
Это была её – «молельная комната» - она здесь творила.
Всё остальное Люша делала между делом, мало придавая всему значение. С тех пор как Макс отстранил её от спортивных связей, им не о чем стало говорить. Он мог говорить только о судейских делах, её же интересовало нечто другое, что Максу было не интересно. Когда же Люша пробовала ему что-то рассказать, (надо же было хоть как-то общаться) он засыпал или, зацепившись за слово, пытался рассказать очередной «банный» анекдот.
Со временем Любава оставила эти попытки:- «Да пусть делает что хочет!»
Постепенно Максим стал превращаться в «свадебного генерала» - заседания, приёмы, пирушки. Спиртным он не очень злоупотреблял, наверное, это было одной из причин, почему Люша с ним так долго жила, но уж напомаживался так, что в квартире было невозможно вздохнуть. Она это мужественно выносила (по большому счёту он был не плохим человеком) и старалась принимать его таким, какой он есть.
Сама же никогда, даже молодая, не пользовалась парфюмерией: ни кремами, ни духами, а если ей что-то и дарили, то кремы, как правило, прокисали. Она любила, когда пахнет чистотой, но требовала и такой же душевной чистоты, а вот этого он не мог ей дать – он изначально не мог таким быть. Как кто-то сказал: «Он влюблён в самого себя и отвечает себе взаимностью». До времени это её вполне устраивало, но больше терпеть она не могла, её здоровье оставляло желать лучшего, а от него не дождёшься и чашки чая.
В старости хочется иметь рядом человека, который заботится, жалеет, переживает за тебя. Этого, к сожалению, не было, и поэтому, чтобы ни на кого не обижаться, ей казалось, что лучше быть одной, чем иметь рядом равнодушного человека, на которого нельзя положиться.
Вспомнилось время, когда она познакомилась со своим первым мужем.