7. Шахта

Следующее утро началось по меньшей мере странно. Не было ни Макса, ни Эльвиры, ни девушек-прислужниц. С утра за ней зашли два хмурых молчаливых парня, грубо разбудили её тычком, подождали, пока она приведёт себя в порядок и съест принесённый ими завтрак, и, не дав ей даже толком одеться, куда-то повели. Из одежды ей позволили надеть одни лишь трусики, руки завели за спину и там сковали маленьким замочком, в рот сунули уже знакомый резиновый кляп и туго затянули ремень на затылке. Лайка шла, опустив очи долу и мелко семеня закованными ногами. Ворс ковровой дорожки щекотал босые ступни. Было страшно.
В дальнем конце коридора обнаружилась кабина лифта. Без лишних разговоров парни втолкнули девушку внутрь, приказали развернуться лицом к противоположной от входа стене, прицепили за цепи к кольцу в стене, после чего лифт двинулся вниз и шёл довольно долго, прежде чем остановиться. Лайке разрешили обернуться, сняли замки и мягко подтолкнули к выходу. Она огляделась.
И замерла.
Здесь было подземелье – длинный коридор, перекрытый двумя частыми решётками, возле которых стояли охранники – два неподвижных парня в синей униформе с дубинками на поясе. Стены, выбитые в камне, были даже без следов какой-то кладки – настоящая шахта. На потолке горели редкие светильники. Издалека доносился тихий гул механизмов. Пол был неровным и усыпанным пылью и щебнем. Парни вынули откуда-то прозрачные пластиковые туфли, больше напоминающие полусапожки, помогли ей надеть их и повели девушку дальше по коридору. Решётчатая дверь открылась и закрылась у Лайки за спиной, и она почувствовала себя в ловушке. Коридор был неширокий – только-только разойтись двоим. Парни шли всё вперёд и вперёд, увлекая дувушку за собой, минуя какие-то боковые коридоры, откуда слышался то стук чего-то металлического, то голоса, то звон цепей, пока наконец минут через пятнадцать все трое не оказались в каком-то большом помещении. Здесь было светлее, потолок не нависал над головой, заставляя втягивать её в плечи. Рядом проходил ещё один широкий коридор с двумя рядами железных дверей по обе стороны. Лике всё это напомнило какой-то фильм про тюрьму. Всё так же молча конвоиры отвели девушку к одной такой двери, открыли замок, ввели внутрь и расцепили ей руки.
– Располагайся, – сказал один из них. – Вот твоя койка. Одежда там, – он указал на узенький железный шкафчик в углу. – Остальное тебе объяснят. Поняла?
Лайка торопливо закивала. Парни сняли с неё кляп и вышли. Дверь за ними захлопнулась, оставив Лайку в одиночестве перед новой загадкой. Она нагнулась, перешагнула через цепь своих наручников, чтоб они снова оказались спереди, и начала осматривать своё новое жилище.
Это была маленькая каморка со стенами дикого камня, без окон, с двумя кроватями в разных концах, железными шкафчиками в углах и совмещённым санузлом возле двери – стоячий душ и унитаз. Рядом обнаружилось небольшое, вмурованное в стену зеркало, расколотое поперечной трещиной. Под потолком была вентиляционная решётка и две лампочки, забранные предохранительной сеткой. Больше здесь не было ничего. Одна кровать была застелена, на другой была только подушка и голый серый поролоновый матрац, весь в пятнах от еды или менструальной крови. Лайку передёрнуло. Дверь была без ручек и вообще без каких-либо выступов, только в середине помещалось маленькое оконце, забранное частой сеткой и толстым исцарапанным стеклом. Несмотря на подземелье, воздух в камере был свежим и сухим, пах хвоей и какой-то химией – наверное дезинфицирующей жидкостью.
«Где я? – растерянно подумала Лайка. – Что происходит? Это что, какая-то шутка?»
От волнения ей захотелось пописать. Лайка торопливо совершила свои нужды и полезла в шкафчик посмотреть, что там. Внутри была пересыпанная тальком стопка гладкой чёрной тонкой листовой резины – постельное бельё, и комплект рабочей одежды, тоже из толстого чёрного латекса: высокие резиновые чулки с подвязками на ремешках (смотрелись они почти как сапожки), коротенькая расклешённая юбка, странного покроя длинный корсаж в обтяжку, перчатки и… противогаз. Противогаз Лайку просто ошеломил – она даже сперва немного испугалась. Заглянув поглубже в шкаф, Лайка обнаружила там помимо прочего уже привычную бутыль с присыпкой и что-то вроде короткого чёрного платьица без рукавов с застёжкой на плечах, и не придумала ничего лучшего, кроме как достать его и одеться, а одевшись, сразу почувствовала себя лучше. Платье оказалось чуть длиннее трусиков и еле прикрывало бёдра, но лучше такое, чем вовсе никакого. Корсет она надевать не стала, а в чулки не удалось залезть даже наполовину – такие они оказались тугие. Вместо этого Лайка взяла противогаз и, повертев его в руках, направилась к зеркалу. Чем-то она её притягивала, эта чёрная блестящая личина с двумя круглыми коробками по обе стороны и овальными очками. Лайка вспомнила уроки НВП, откинула волосы назад, растянула тугие ремешки газовой маски, примерилась подбородком и надела её. Выдохнула, обернулась. Из зеркала на девушку глянуло чужое чёрное лицо – безобразное и вместе с тем какое-то неуловимо притягательное, как маска насекомого – гигантской чёрной стрекозы. Резина плотно охватила лоб и щёки. Дышалось, однако, легко. Собственные глаза сквозь стёкла очков показались ей чужими и немного изумлёнными. Чувствуя себя дура-дурой, Лика стянула противогаз и положила его обратно в шкаф, застелила постель и стала ждать, что будет дальше.
Ждать пришлось на удивление мало: уже минут через пятнадцать по мироощущениям Лайки коридор наполнился звоном, шорохом шагов и женскими голосами. Кто-то крикнул команду, некоторое время царила тишина, нарушаемая всё тем же властным голосом, ведущим перекличку, затем замок вдруг щёлкнул, в камеру вошла высокая рыжеволосая девушка, захлопнула дверь за собой и с любопытством покосилась на Лайку.
– Новенькая?
Та кивнула.
Звеня цепями, девушка упругой походкой прошла к своему шкафчику, небрежно бросила туда противогаз, который несла в руке, без всякого стеснения стащила свой облегающий, словно вторая кожа, костюмчик, прошлёпала в душ, пустила воду и принялась смывать с себя пот, грязь и посеревший тальк. Она фыркала от наслаждения, встряхивала рыжей гривой и так звенела цепями, что наверное, её было слышно даже за стеной. Лайка исподволь рассматривала свою соседку. Девушка казалась совсем молодой – на вид не больше семнадцати-восемнадцати. Рослая, с вьющимися рыжими волосами, бледной, как у всех шатенок кожей, со вздёрнутым носиком и раскосыми большими глазками, она чем-то напомнила ей анимэшных персонажей. В фигуре наблюдалась какая-то странная дисгармония: у девушки были довольно большие попка и грудь и вместе с тем – очень тонкая, сантиметров сорок пять в обхвате талия. Девица была в кандалах и в ошейнике, причём, как показалось Лайке, и цепи и браслеты на ней были чуть потяжелей и покороче, нежели у неё, и более аккуратно изготовленные. Что интересно, кандалы нисколько не мешали ей, она двигалась очень естественно, словно так и родилась в цепях, была легка и грациозна. Руки выглядели слишком сильными для девушки, но не чересчур. На левой ягодице был изображён кленовый листик. Рисунок был рельефным, будто выдавленным на её бархатистой гладкой коже. "Клеймо!" – догадалась Лайка. По спине у неё пробежал холодок.
– Давно ты здесь? – спросила девушка. – Как зовут? Лайка?
– Да… А как ты догадалась?
– Дурочка! – рассмеялась та. – У тебя же на ошейнике написано.
– Ой, верно…
– Тебе так полюбилась конура?
– Ага, – Лайка опустила взгляд. – А тебя как звать?
– Я – Пони, – девица тряхнула намокшими волосами, прогнулась и гордо выставила вперёд грудь и шею, демонстрируя надпись на ошейнике: "Pony".
– Пони?
– Ага, – широко улыбнулась она. – Пони или Поня. Можно – Поняшка. Или – «Понита», как покемошку. Меня так зовут, потому что я люблю кататься, верней, когда на мне катаются, – пояснила она. – И ты так зови, хорошо?
– Где мы? – спросила Лайка.
– В каменоломнях. Здесь добывают туф и травертин.
– Кто добывает?
– Мы, дурочка! – снова рассмеялась та, выходя из-под душа и вытирая волосы полотенцем. Она присела рядом с нею на кровать, с любопытством покосилась на соседку, прикоснулась пальцем к её ошейнику. – Тебя недавно заковали?
– Угу. – Лайка подвигала забранной в железо шеей. – А здесь что, тюрьма?
– Можно сказать и так. Я называю это место домом.
– Мы… Ты хочешь сказать, что я навсегда сюда попала?
– Навсегда? Вряд ли. Сюда все попадают на время. Настоящая жизнь наверху, но ведь кто-то должен и работать, я правильно говорю? Должны же наши хозяева нас на что-то содержать. Время от времени всех нас ссылают в шахты.
– Это тяжело?
– Ты привыкнешь. Все привыкают. Или почти все. Ты только не серди надсмотрщиц, почаще мойся и не снимай противогаза, когда работаешь, и уйдёшь отсюда здоровой.
Она придвинулась ближе. Взяла Лайку за руку. Та попыталась вырваться, но рыжая девушка оказалась настойчивей, и хватка у неё была – будь здоров.
– Зачем… ты…
– Пожалуйста, – вдруг зашептала та, призывно глядя ей в глаза. – Я уже месяц одна… Ты ведь тоже хочешь? Я знаю, ты хочешь. Тебя поэтому сюда и отправили. Я ведь могу взять тебя силой, но зачем? Сделай мне хорошо… Сделай, а потом я тебе тоже сделаю… Ну?
Лайка медлила.
– Я не заразная, – торопливо сказала Пони, истолковав её сомнения по-своему. Грудь её вздымалась и опадала – возбуждалась странная девушка сразу, будто мгновенно. – Здесь вообще все чистые. Иди ко мне… иди…
– Наверное, нельзя, – сказала Лайка. – Мне запрещали…
– Так это одной нельзя! – рассмеялась та. – Поймают, плетей всыпят. Я тоже одна извелась вся – жуть, как хочется, аж ночью руки сами туда лезут, а нельзя. Один раз сорвалась, думала, не заметят, так мне наутро таких плетей дали – я три ночи спала на животе… А вдвоём можно! Иногда, если хозяевам понравится, ещё дадут чего-нибудь. – Она была близко, совсем близко – Лайка уже ощущала сладкий аромат мыла, возбуждённой киски и чистой кожи, – здоровый запах крепкой молодой девчонки.
– Ну давай, я не заразная, возьми же меня, возьми!
Лайка плюнула на всё и подалась вперёд. Их цепи и тела сплелись, лаская друг дружку, водоворот желания поглотил обоих, и прошло не меньше получаса, прежде чем они оторвались друг от друга. Особого удовольствия Лайка не испытала, а вот Поня бурно кончила и долго ещё лежала рядом, рисуя пальцем у неё на животе какие-то узоры.
– Давай сдвинем кровати, – вдруг предложила она.
– Нет! – торопливо отказалась Лайка и рванулась было встать, но Поня ухватила её за цепь ошейника и потянула обратно.
– Лайка, ну дава-ай… – заныла она. – Это разрешается: ночью камеры проветривают, будет холодно. Давай! Мне надоело мёрзнуть. Обещаю, что не буду приставать.
Лайка поразмыслила и согласилась. Кое-как они придвинули одну кровать к другой и вскоре, путаясь в цепях, уже устраивались под двумя одеялами. Поня привычно устроилась у Лики на плече, обхватила её рукой за талию, уткнулась носом в ямочку у Лики над ключицей и засопела.
– Если захочешь в туалет, – пробормотала она, – буди меня, не бойся: я быстро засыпаю… Ты не храпишь, Лайка? Я не храплю.
– Я тоже не храплю, – сказала та. – А ужин будет?
– Ужина здесь не бывает, – сонно пробормотала та. – Спи, завтра рано вставать.
Как будто вторя её словам, лампочка под потолком погасла и зажглась другая – слабая и красная. В свете её маленькая камера стала казаться ещё меньше. И в самом деле похолодало. Поняшка уже спала, приоткрыв ротик и мягко посапывая, от неё приятно пахло чистым потом, мятным шампунем и мокрыми волосами. Лайка зарылась глубже в одеяло, потянулась погладить ошейник девушки и вдруг замерла. Присмотрелась внимательнее, чуть сдвинула его на шее вверх-вниз, туда-сюда и нахмурилась. Несколько секунд она лежала в немом изумлении, потом также осторожно проверила браслеты у её наручников и окончательно пришла в недоумение. Нигде не было ни следа разъёма! Толстые, нержавеющие, отменным образом отполированные браслеты и ошейник сидели на Поните как влитые, только цепи были приварены сбоку, но приварены самым аккуратным образом. И Лайка готова была поспорить на что угодно, что и на ногах у девушки браслеты кандалов были такие же.
Понита между тем зашевелилась, открыла глаза и посмотрела Лайке в лицо. Улыбнулась и лизнула Лайкину грудь острым кончиком язычка.
– Всё-таки хочешь ещё?
– Понита… – голос Лайки сделался хриплым. – Эти браслеты… Почему ты так?
– Что? Цепи? – спросила она. – Это у меня с детства.
– Как это…
– Хочешь спросить? – сказала она. – Не бойся: все спрашивают. Очень просто, Лайка. Я в них выросла.
– Выросла? – опешила та. – Как это?
– Ну, их надели мне, пока я была маленькой.
– И ты согласилась?! – Лайка пришла в ужас.
– Меня не спрашивали, – она села и потянулась. – Видишь ли, я – потомственная рабыня. Моя мать очень любила свои кандалы и своё рабство, и страшно жалела, что не носила их всю жизнь. И поэтому хотела, чтоб дочь была счастливее её. Когда я родилась, их специально изготовили для меня в расчёте, что я вырасту, и надели, когда мне исполнилось пять. Я без них себя даже уже и не помню.
– В пять? – не поверила своим ушам та. – Да ты врёшь. Они бы слетели, если в пять…
– А их закрепили другими браслетами сверху, поменьше. Потом эти другие сняли, когда я подросла. А ошейник сначала согнули. В овал. Потом выправляли потихоньку, по сантиметру в год. Я никогда не была без цепей. Чего глаза таращишь? Всегда так делают, если хотят на будущее заковать, самое обычное дело. С цепями, правда, чуть-чуть не угадали – коротковаты получились, но кто же знал, что я такая вымахаю… Хозяин говорит: «Акселерация». Но я уже привыкла. Это же постепенно всё было, не сразу.
– Понька, – Лайка вся подобралась. – Извини, конечно, но… сколько тебе лет?
– Пятнадцать, – простодушно ответила та. – А что?
– Пятнад… Боже мой, да ты же десять лет в кандалах! И ты ни разу не была… свободной?
– Не-а, – та тряхнула кудрями. – И не жалею.
– Почему?
– Здесь лучше. Не зря же вы сюда приходите, чтобы хотя б ненадолго быть, как я? Меня спросили год назад, хочу я уйти или нет. Мне было четырнадцать, я отказалась. Следующий раз мне будет разрешено уйти в восемнадцать.
– Уйдёшь?
– Не знаю. Куда? Зачем? Мне здесь нравится. Я обожаю трахаться. Трахаться, трахаться! – она облизнула губки и оскалилась в улыбке. – Я всё равно ничего больше не умею делать, только камни долбить, бегать в коляске и трахаться. Ты тоже любишь? Хочешь ещё? Прямо сейчас? Я могу.
– Нет. Ты обещала не приставать. Слушай, и много вас тут… таких?
– Полно, – сказала Понита. – Полшахты наберётся.
Лайка погладила её по голове. Понита замурлыкала как кошка и тесней прижалась к её груди.
– Ты хорошая, – вдруг объявила она. – С той, прежней, мне всё время драться приходилось – не хотела меня. А ты сразу согласилась.
– Прежней?..
– Да. Её увели.
– Куда?
– Не знаю.
– А ты… не обижаешься на мать?
– На мать? – сонно отозвалась та. – Я её никогда не видела.
Вскоре она уснула окончательно, а Лайка, мучимая мыслями, пролежала чуть ли не до самого утра.
Утром её разбудил грохот – это надсмотрщицы стучали палками по дверным решёткам. Пони уже была на ногах – чистила зубы, и задорно улыбнулась, увидев, что Лайка открыла глаза.
– Одевайся, – сказала она. – Пора на развод. Трусики можешь оставить свои.
Торопливо сходив в туалет и приведя себя в порядок, Лайка начала одеваться и тут же запуталась в своих новых латексных одёжках. Поня, уже затянутая в чёрную резину с ног до головы, со смехом принялась ей помогать.
– Да погоди, так ты их не наденешь!
– Не могу, – она отложила чулки. – Они слишком тугие!
– Зато целлюлита не будет. Дай, я тебе помогу. Смотри: это делается вот так.
Она сноровисто обсыпала девушку тальком, протолкнула верх её чулок через браслеты ножных кандалов, собрала упругую резину в гармошку и раскатала вверх до бёдер. Разгладила, скользнув игриво пальчиками Лайке в киску так, что та невольно ахнула, потом нагнулась, быстро чмокнула её в одно бедро, в другое, заглянула снизу ей в глаза, хихикнула и потянулась за корсетом.
– Теперь затяжка. Ну-ка, встань, выпрямись, я нацеплю на тебя эту штуку…
Корсет был очень тугим, из чёрной прохладной резины, шелковистый, длинный и с высоким воротом. Сквозь мягкую поверхность ощущались залитые в резину косточки: конструкция была продуманной и прочной. Поня застегнула на ней молнию и пряжки на плечах, заправила широкую трубу воротника ей под ошейник и начала шнуровать свою подругу. По мере того, как утягивалась её талия, Лайка постепенно начала понимать, почему у её сокамерницы такая странная фигура. Её маленькие в общем груди стиснуло жёсткими чашечками и приподняло так, что сквозь тонкую в этом месте резину стали выпирать соски, зад оттопырился, живот стал выпуклым и упругим. Подгонка продолжалась минут десять, всё это время Лайка боялась, что они опоздают, но по-видимому, времени на туалет давалось порядочно: никто не торопил их, не стучал дубинкой в окошко и не выгонял из камеры. Наконец, сочтя подругу упакованной по всем правилам, Лайка затянула узел и упрятала концы в шнуровку, чтобы не свисали, после пристегнула подвязками чулки и помогла надеть ей босоножки, а то Лайка с трудом смогла бы дотянуться до своих ступней – корсет почти не давал ей возможности нагибаться. И только коротюсенькую юбочку она надела и застегнула на себе сама.
– Теперь капюшон.
На свет явился капюшон, точней – глухой и чёрный шлем. Резиновая маска плотно обтянула голову, открытыми остались только рот, глаза и ноздри. Ощущение было очень необычным и неожиданно приятным – Лайка словно заново почувствовала своё лицо и против воли возбудилась. Уши закрыло, звуки стали приглушёнными. Тем временем Поня застегнула на ней все застёжки, облачилась сама в точно такую же маску, кивнула Лайке на противогаз и перчатки: «Надевай», а сама взяла из шкафа тряпочку и полироль, и пока та натягивала длинные тугие перчатки, стала полировать на подруге латекс.
– Э, да ты вся течёшь! – внезапно воскликнула она.
– Что? – Лайка наклонила голову и в самом деле увидела «любовные слюнки», аксельбантами свисающие с её трусиков почти что до колен. Она даже не подозревала, насколько возбудилась в процессе её упаковки в латекс. Кровь бросилась ей в лицо, под маской стало жарко.
– Вот это да! – тем временем ликовала Поняшка, ловя любовную смазку подруги в свою ладонь. – Тебе что, так понравилась резина?
– Да… То есть, я не знаю… – растерянно призналась та. – Я уже носила латекс там, наверху. Но я не думала…
– Все не думают. А он классный, клёвый! Вот посмотри на себя! – она развернула Лайку лицом к зеркалу. – Нравится? Вот увидишь, он тебе понравится ещё больше. Ладно. Надевай противогаз и пошли.
После переклички, во время которой Лайка вовремя не отозвалась с первого раза, за что немедля получила пять горячих по заднице, их отвели в забой. Камень (это был розовый туф) был уже заранее наломан крупными кусками. Две девушки загружали его в вагонетки; а Пониту и Лайку поставили возить одну такую вагонетку, сковав для верности их цепью за ошейники (другой конец цепи был намертво приклёпан к донцу железной повозки). В воздухе висела мелкая седая пыль, блестящие резиновые одёжки девушек скоро сделались матовыми. Понита была права: без противогаза здесь запросто можно было задохнуться, даже надсмотрщицы все как одна были в масках. Три часа без перерыва девушки возили вагонетку по рельсам туда и обратно, пока наконец не прозвенел звонок. Вспотевшая, задыхающаяся в противогазе, Лайка повернулась к подруге с немым вопросом в глазах: «Уже всё?»
– Обед. – Понита отряхнулась и выпрямилась. – Стой смирно, сейчас нас отцепят.
Пыль медленно оседала. Со всех сторон слышался нежный перезвон цепей – рабыни шли к раздаче пищи. Они сняли противогазы и остались только в масках, влажных от пота. Лайка потянулась было снять свою, но Поня поймала её движение и покачала головой: «нельзя». Надсмотрщица отомкнула их замки и отвела всех четырёх девушек куда-то в боковой штрек. Руки им свели за спиной и сцепили кандалы замочком возле самых браслетов.
Кормёжка в очередной раз поразила Лайку своей необычностью. Казалось бы, она уже видела и испытала здесь всё, но не тут-то было. Едва они вошли в столовую, Лайка просто ахнула: здесь не было ни стульев, ни столов, вместо этого возле одной стены было устроено что-то вроде гигантского вымени: из его тугой резиновой поверхности торчал… ряд чёрных сосок в форме возбуждённых фаллосов. Каждый был длиной сантиметров пятнадцать. Располагались они низко – над самым полом, и чтобы взять их в рот, девушкам пришлось опуститься на четвереньки. Лайка обхватила губами округлую упругую головку и принялась было сосать, но у неё ничего не получилось. Они прервалась и осмотрела всю конструкцию ещё раз повнимательней, потыкалась носом и обнаружила, что если надавить на «яички» сколько-то раз, то из фаллоса потечёт питательная смесь. И всё бы ничего, но для этого требовалось заглотить эту ужасную конструкцию целиком! Мало того – придётся двигаться, чтоб нажимать на выключатель раз за разом, а не то она останется голодной.
Лайка покосилась на подругу и увидела, что та уже приникла к своему «члену» и вовсю работает ротиком. Лайка не могла не признать, что необходимый навык у девушки был на высоте… Две другие девушки тоже не теряли время. Делать было нечего. Лайка вздохнула, поёрзала на коленях, устраиваясь поудобнее, в два приёма заглотила «соску» так, что головка вошла глубоко в её горло, и задвигала головой. Против воли она сразу возбудилась, между ножек стало мокро, обильно потекла смазка, оставляя на пыльных латексных чулочках тоненькие чёрные дорожки; надсмотрщица за её спиной хмыкнула и одобрительно цокнула языком. Лайка вскоре позабыла, для чего она всё это делает, и просто продолжала двигаться, гремя цепями и всё больше заводясь. Она извивалась, стонала и двигала бёдрами, стискивая киску в возбуждении так, что в неё врезались трусики, и когда через несколько минут упорного труда старания её были вознаграждены, не сразу поняла, что в рот ей брызнула не сперма, а всего лишь молочная смесь, и для начала просто – кончила на месте. И только потом принялась сосать.
…Вторые три часа они опять возили камень, пока норма на сегодня не была выполнена.
– А кто его здесь рубит, этот туф? – спросила Лайка Пониту, когда обе они, разоблачаясь, совместно нежились под душем.
– Я откуда знаю? – беззаботно отозвалась та. – Наверное, мужчины.
– Что? – не поняла та. – Какие мужчины? Хозяева?
– Ну, рабы, наверное, – предположила Поня. – Я не знаю. Я так думаю, что где-то есть такой же дом, но только там содержат мужиков. Тех, кто такие же, как мы. И пока мы спим, их приводят из соседних штреков, и они нам рубят эти камни.
– Ты это видела?
– Подруги говорили. Да и ночами иногда можно услышать стук.
– Это правда?
– Я не знаю. Кто-то где-то что-то слышал… Потри мне спинку.
Спать легли опять поздно, утомлённые и удовлетворённые. На сей раз Поня настояла, чтобы Лайка не снимала на ночь свой корсет, и даже затянула его на ней потуже с помощью специальных ремешков.
– Но он же меня совсем раздавит! – запротестовала та.
– Так будет лучше, вот увидишь, – сказала Поня. – Первые сутки будет трудно, потом станет легче. Ничего страшного, потом привыкнешь. Сколько у тебя сейчас талия?
– Шестьдесят…
– А будет сорок пять. Видишь отметку? Те, кто подобрал тебе этот корсет, знали, что делают. Когда ты выйдешь отсюда, он должен быть затянут полностью. Ничего, не пугайся: ты маленькая. Так что лучше уж я постепенно буду тебя утягивать, чем тебя сразу зажмут в такие тиски. А иначе опасно, ты даже в обморок поначалу можешь упасть.
Лайка подняла голову.
– Меня для этого направили в шахту?
– И для этого тоже, – улыбнулась та, придвинулась и чмокнула подругу в щёку. – Просто когда работаешь, нужные мышцы легче «ложатся» на место. К тому же, сбрасываешь вес, а это тоже важно, когда фигура формируется.
Лайка ничего не сказала, но когда по истечении трёх дней двое парней везли её в лифте наверх, и сверкающий глянцем корсет был затянут на ней до самой последней дырочки, она вспоминала свою невольную подругу, эту странную девочку, родившуюся в неволе, и теперь оставленную ею под землёй. Расставание их было грустным, хотя и без слёз, они просто обнялись, но когда Лайку вывели из камеры и дверь за ней закрылась, она вдруг поняла, что ближе и родней у неё никого и никогда не было. Где-то в глубине души Лайка надеялась, что они ещё встретятся. Ей было жаль эту девушку.
И почему-то она немного ей завидовала.
А ещё она вдруг поняла, что дико соскучилась по Максу.

*
Продолжение следует