Про то, как мы с Верочкой едва не сгорели

 Зима 78-79 годов стояла в Москве лютая. Лопались канализационные трубы. Как-то, думается, в декабре, остались мы с Верочкой одни в доме. Семен и родители нашей внучки разбежались, несмотря на мороз, по делам. Я в халате сидела за письменным столом и строчила какую-то статейку в газету. Дверь в соседнюю комнату была распахнута, и там на тахте курлыкала в байковом костюмчике Вера. Было ей месяцев 8-9...
 Нечаянно глянув в угол, я остолбенела: по электрическому проводу близ моего стола поднимался от пола к потолку язычок пламени! Панический ужас охватил меня: на улице 33 градуса мороза, мы с Верой раздеты, на лестничной клетке еще одна квартира, где живут два глухих старика... Все, это конец! Наверное я крикнула "Господи, помоги!", но набрать "ноль-один" в голову не пришло. Еще мелькнуло - как Веру спасти?! Огонь уже был на пол-пути к потолку!
 Не знаю, чем я руководилась в следующее мгновение, скорее всего не разумом, а инстинктом обезумевшего животного. Бросилась к Верочке, схватила ее и резким движением сунула в дальний угол комнаты. Решила, наверное, что огню туда дольше добираться. Вера зашлась в истошном крике, а я, выскочив на лестничную площадку, громче ее заорала:
 - Горим! Спасите!
 Мелькнула мысль: кто услышит, поможет? Старики глухие? И вдруг дверь их квартиры распахнулась, на пороге стоял квадратный парень со здоровыми кулачищами. Как во сне вспомнилось - у них же сын есть... боксер. Родители еще жаловались: в году два раза навещает их... Боксер ворвался к нам в квартиру и сорвал со стены горящий провод. Все заняло от силы минуту!
 Вера в своем углу уже не кричала, а хрипела. Я бросилась к ней. При виде меня она почти задохнулась истошным воплем. Конечно, она же лицо мое видела, искаженное ужасом - пробежало в мозгу - запомнила его таким... И я оставила ее успокаиваться в углу, до прихода деда или родителей. С того дня началась долгая, полуторогодовая эпопея. Все понимали, что мой страшный образ запечатлелся в подсознании ребенка, а это дело нешуточное.
 Первые недели Вера впадала в истерику при одном моем приближении. Никакие уговоры, понятно, не действовали. Вскоре она пошла, доверчиво цепляясь за руки взрослых. Только не за мою. Вообще-то, на всех этапах ее жизни, особенно ранней, главным любимцем Верочки был дед. Когда он выходил с ней на улицу, я порой присоединялась к ним. В особо удачные дни внучка разрешала мне взять ее за пальчики, но при одном условии: держаться от нее на расстоянии собственной моей вытянутой руки. Так оно и шло. Мы покинули Союз, более трех месяцев жили в Австрии и Италии, прибыли в Штаты. В отношении ко мне Веры ничего не менялось.
 Как-то я поделилась своими переживаниями с доброй и верующей женщиной. Уныло заметив, что травма, задевшая подсознание, может и до конца дней не пройти... Анна, в ответ, спросила, молилась ли я о том, чтобы внучка "вернулась" ко мне? Меня это, помнится, удивило: во-первых, подсознание - это слишком серьезно, и потом - можно ли в мире, ежеминутно сотрясаемом бедами и катаклизмами, беспокоить Всевышнего такими пустяками, как мое "горе"? Подумаешь, внучка любит дедушку, а бабушку боится и не любит? Изложила свои соображения Анне. А та в ответ:
 - Ты у нас, конечно, женушка образованная. И хорошо воспитанная, - в голосе ее звучала легкая ирония.
 - Но не бойся "беспокоить" Господа. Он Сам этого хочет, ведь он Отец наш. Ему все в нашей жизни важно. Это же из Писания видно! Так что говори с Ним, проси о Верочке. Вот как со мной говоришь...
 И я последовала совету Анны. В тот же вечер. А на утро...
 По прибытии в Америку, в Джерси Сити, мы поначалу жили в общей с детьми квартире. В одной комнате мы, в другой они с внучкой. Выбравшись по утру из своей кроватки, Вера имела обыкновение навестить в их постели родителей, а потом отправлялась к нам. То есть не к нам, а к деду. К высокой и широкой кровати, снятой нами вместе с жильем у милой итальянской пары, она всегда подходила с правой стороны, где у окна лежал дед. Приподнявшись на цыпочках, она тянула к нему ручки и всегда произносила одно и то же:
 - Деда, на Веру.
 Он подхватывал ее и старался поместить между собой и мной, уверяя, что "баба у нас хорошая". Вера протестующим криком опровергала его заверения и, уткнувшись в дедову грудь, ко мне демонстративно поворачивалась попой. Но в то утро... Как говорят, дольше рассказывать.
 Словом, подошла она к кровати не со стороны окна, а, остановившись у ее торца, мгновение-другое покачивалась, словно в раздумьи. Потом решительно повернула... налево и, остановившись, протянула ручки ко мне:
 - Баба, на Веру, - подумала и прибавила, - Вера любит бабу.
 Деду она так не говорила - ведь отношения между ними давно были выяснены. Пораженная, я осторожно начала спускакть с кровати сразу одеревеневшие ноги. Видимо, боясь спугнуть чудо. Дед смотрел в нашу сторону не веря глазам. Чужим голосом и светским тоном я по-дурацки переспросила:
 - Верочка, ты ко мне?
 Словно чиновник - посетителя, пришедшего на прием. Удивленная моей непонятливостью, внучка спокойно повторила:
 - На Веру, Вера любит бабу.
 Хриплым шепотом Сеня окликнул детей:
 - Андрей, Ира, идите сюда, скорее!
 Они вошли. Верочка сидела на моих неестественно вытянутых ногах и что-то лопотала.
 - Доченька, пойдешь к папе? - обратился к ней отец.
 - Не, - не глядя на него ответила дочь, - Вера любит бабу.
 Такой же ответ получила и мама. В это действительно трудно было поверить. Ведь прошло полтора года с того дня, как мы с Верочкой едва не сгорели... Потом она слезла с моих колен и пошла по своим делам.
 С тех пор мы с ней друзья. Так искренней молитвой была устранена детская травма. Вот тебе и подсознание...