Глава 15

 Глубокой ночью молодая женщина в тонком ажурном белье босиком семенит по гладкому полу, подходит к портрету, дотрагивается до позолоченной рамы, проводит пальцами по полотну. Оно оживает, и темно-фиолетовое свечение видится женщине.
 Женщина замирает, благоговейно складывает руки, словно для молитвы.
 - Я пришла к тебе, мой повелитель, - тихо произносит она. В огромном ночном доме это звучит как метроном, но ее никто не слышит, ибо теперь женщина находится в другом мире, в который можно попасть только по заветному условному знаку.
 - Ты помнишь все, о чем я говорил тебе? - спрашивает портрет, и этот механический утробный голос нельзя назвать ни мужским, ни женским. Он подобен тысячам острейших игл, проникающих в самую нежнейшую человеческую ткань.
 - Да, - шепчет женщина, покорно опустив глаза.
 - Подними правую руку, - требует голос, и женщина вмиг исполняет это. - Теперь левую... Разденься. Сомни одежду. Брось ее на пол. Топчи ногами. Теперь прикоснись ко мне... Ты чувствуешь, как я вхожу в тебя?..
 - Да, мой повелитель, - блаженно повторяет женщина, вращая бедрами. Наэлектризованные волосы приподнимаются и начинают вибрировать, будто танцуя языческий ритуальный танец.
 - Теперь иди и исполни мой приказ, - игла превращаются в песок, что рассыпается по рукам и ногам женщины.
 Она неторопливо спускается по лестнице, идет по коридору, проводя рукой по стене, словно ищет что-то необходимое для себя. Наконец находит. Это индейская маска. Женщина довольно улыбается, затем резко срывает маску с гвоздя и напяливает ее на себя. Как странно - маска ей впору!..
 Теперь женщина идет туда, куда ей велят. Неслышима, невидима, будто тень или ветер. Дверь закрыта, но у нее есть ключ. Вот именно - ключ, что откроет любую дверь.
 Она подходит к кровати, за которой съежившись, лежит немощный старик. Он спит чутко, а впрочем, может быть, и вовсе не спит из-за бессонницы.
 - Это ты, Додик? - тихо спрашивает старик, кряхтя, переворачиваясь на спину.
 - Нет, - отвечает женщина низким голосом, от которого он приходит в необъяснимое волнение.
 - Стелла? - старик пытается выкарабкаться из болотной ямы, в которую неожиданно упал, но ноги уже не слушаются его и он погружается в густую вязкую жижу.
 - Нет, - повторяет голос, и только сейчас старику становится ясно, кто перед ним.
 Ужас охватывает старца. Он качает головой, стараясь отогнать видение, но все тщетно. Его попытки нелепы. Руки трясутся, рот жадно ловит воздух.
 - Это... это... ты?
 Женщина не снимает маски, но старик ясно видит ее лицо, ее черные глаза, волосы, ниспадающие до плеч, и нагое тело - похотливое, кричащее.
 - Прыгай на меня! Ату!.. - шепчет женщина смеясь, и ее блестящие белые зубы горят во тьме, как алмазы. - Прыгай, дед!..
 Старик едва приподнимается на локте.
 - Уйди, уйди, - безысходно роняет он. - Прочь!..
 Женщина подходит ближе. Ее набухшие груди с оттопыренными зовущими сосками, будто два  наточенных кинжала, воззрились на него.
 - Возьми меня, возьми... - притворно умоляет она, и из угла ее губ украдкой появляется слюна, что медленно течет по щеке, горящей, как пламя.
 - Я не могу... - ошарашенно мычит старик, но женщину уже не остановить.
 - Можешь, гад, можешь!..
 Она со стоном бросается на кровать, наваливаясь на старика. Охнув, тот откидывает голову назад, и женщина, подобно ненасытному вампиру, корябает ногтями, острыми, как гвозди, его сморщенную шею. Шея вздувается, алые полосы появляются на ней. Старик пытается что-то произнести, но речь уже не подвластна ему. Глаза закатываются и стекленеют. Тело, несколько раз пугливо дернувшись, останавливается и затихает.
 Женщина откидывает одеяло и видит немощную старческую плоть. Она презрительно сморщивается и несколько раз сжимает эту плоть, словно пытаясь оторвать еще не умершую ветку от рухнувшего дерева. Потом словно спохватывается и укрывает усопшего одеялом. Их крики никто не слышал, дверь надежно скрывала голоса.
 Женщина тихо выходит из комнаты, затворив за собой эту дверь...

 Мария открывает глаза и продолжает видеть горящий дом. Но это не будоражит и не отрезвляет ее. Чужой враждебный мир, заблокировавший сознание, несет ее дальше, в свою немыслимую глубь. Распластавшись, она кружится и летит в черную воронку, суживающуюся до бесконечности...

 Женщина неспешно проникает в тихую рощицу, куда едва поступает вечерний свет. Деревья оволакивают ее своими кронами, и она чувствует себя свободно.
 Но женщина не одна, нет. Пройдя примерно сотню шагов, углубляясь в рощу, она видит силуэт мужчины.
 При ее приближении он резко оборачивается и идет навстречу.
 - Зачем ты написала мне это письмо? - шепчет силуэт, тяжело дыша, комкая в кулаке клочок бумаги.
 - Я соскучилась и хотела увидеть тебя...
 - Пора с этим кончать! - грубо перебивает он. - Мне наплевать на то, что ты соскучилась. Запомни: то, что было там, это давно прошедшее время. Это наша с тобой глупость, в большей мере моя... Но я не хочу повторять ее здесь, в этом доме, где мы живем все вместе, одной большой дружной семьей. Я просто не смогу смотреть в глаза ни твоему мужу, ни своей жене. Потому что чувствую, что это... это грязь...
 Женщина вплотную подходит к мужчине и нежно обнимает его. Ее волосы, словно шелковые змейки, распластываются вдоль шеи.
 - Не думай об этом. Нам будет так хорошо... - мурлычет она и неуловимым движением сбрасывает с себя легкую накидку.
 - Перестань! Я должен ехать! - кричит мужчина и неловко отталкивает ее, но женщина цепко держит ворот его рубахи, а потом каким-то дирижерским взмахом рвет ее, и та сморщивается, рвется и трещит, превращаясь в ненужную тряпку. - Что ты делаешь? Что ты себе позволяешь, дрянь?..
 Но женщину уже не остановить. Она набрасывается на мужчину, как древняя амазонка, и валит его на землю, втаптывая в листья.
 - Ты всегда будешь мой, мой!.. - зловеще улыбаясь, повторяет она и впивается зубами в его мягкую щеку.
 - Я не хочу, не хочу... - жалко лепечет мужчина и на глазах превращается в немощного старика.
 Его голова, словно большой перезревший бутон на тонком стебле, раскачивается из стороны в сторону.
 Острые гвозди пропахивают его шею, грудь, живот и впиваются в плоть. Невыносимая боль вызывает его душераздирающий крик.
 - А-а-а-а-а!..
 Мужчина захлебывается и тонет в своей крови, обильно хлынувшей из горла...
 Через минуту, удостоверившись, что мужчина затих, женщина отпускает его, поднимается и отряхивает платье. Потом не торопясь подталкивает тело к ложбинке, возле кустов можжевельника.
 Там она заваливает его камнями и листьями, пытаясь соорудить импровизированную могилку. У нее это довольно ловко получается, и вскоре вырастает небольшой холм, который в темноте можно легко принять за выступ или корягу.
 Усмехнувшись, женщина вытирает локтем пот со лба, глубоко вздыхает и тихо отправляется восвояси. Удивительно, но ни на платье, ни на лице нет никаких следов. И только на подушечках пальцев проявились кровяные точки. Увидев это, женщина кривит губы и, выдавив на себя большое облако слюны, отмывает их...

 Дом продолжает гореть, но пламя перестает вырываться наружу, как будто чудовище отделило для себя определенное место, не решаясь перешагивать через невидимую ограду. Мария пытается открыть глаза, но безуспешно. Мучительные воспоминания уводят ее все дальше...

 Раннее осеннее утро. Накрапывает дождь. Женщина торопливо выходит из дома, поминутно оглядываясь. Но страхи напрасны: ее никто не видит. В ее руках небольшой черный сверток.
 У дома стоит старый "понтиак". Женщина открывает дверцу и усаживается на водительское сидение. Она нежно поглаживает руль, жалостливо сжимая губы. Но это продолжается недолго. Сверток, лежащий на ее коленях, приоткрывается.
 Женщина вынимает из него садовые ножницы. Большим пальцем правой руки проводит по грани, и нежный мякоть пронзает крепко отточенное острие. Тонкая струйка крови появляется на ладони, и женщина, улыбнувшись, слизывает ее.
 Потом она выходит из машины, поднимает капот и уверенным движением находит нужную ей артерию. Ножницы отсекают ее - это провода, связанные с тормозной системой.
 Теперь ножницы не нужны. Женщина пытается их выбросить. Но какой-то голос говорит ей, что это нужно спрятать. И она опять идет в сторону рощи.
 Дождь усиливается. Но женщина не обращает на него никакого внимания.
 Оказавшись в роще, она начинает искать удобное место. Вот находит какой-то бугорок. Быстро ковыряет ножницами ямку, потом кладет их туда, словно труп в могилу, и присыпает мокрой землей и листьями.
 Подойдя к дому, она обнаруживает, что "понтиака" уже нет. Следы от только что уехавшей машины быстро размывает дождь. Женщина вытирает лицо рукой, и на мгновение ее лоб, нос и щеки окрашиваются в красный цвет, но тут же смываются дождем.
 Женщина сжимает руки в кулаки и нервно сотрясает ими воздух. Теперь бесспорно нет никаких следов...
 Неспеша она поднимается на крыльцо, отворяет дверь, и - о, ужас! - сталкивается со Стеллой, с этой вездесущей прохиндейкой.
 - Как ты меня напугала! - шепчет Мария, судорожно пытаясь прикрыть лицо рукой.
 - Я? - переспрашивает Стелла. - Это я-то тебя напугала?.. Да ты посмотри, посмотри на себя!..
 Быстрым движением она поворачивает ее к зеркалу, стоящему в коридоре, и оттуда на Марию воззрилась сгорбленная седая старуха с широко раскрытыми глазами.
 - На кого ты стала похожа, лохудра?.. Волосы, как пакли, лицо, руки... Это просто кошмар! - стрекочет Стелла. - Разве можно так изводить себя? Ну, кому ты такая, скажи, пожалуйста, будешь нужна?..
 - Да уж не твоему любимому братцу! - режет Мария.
 - Ну при чем здесь он? - продолжает Стелла, не обращая внимания на поданную провокационную реплику. - Нужно быть красивой просто так, для себя самой. Разве я не права? Разве не так?..
 - Заткнись! - коротко бросает Мария, и Стелла останавливается на полуслове.
 - Что? Что ты сказала?..
 - Заткнись, ты мне надоела! - сквозь зубы цедит Мария.
 - Маша, но я... я... - изумленно лепечет Стелла.
 - Ты слишком много знаешь. Слишком...
 - Бог мой, что ты хочешь этим сказать?.. Что я знаю, то давно забыла, - она невольно отступает перед сверлящим взглядом Марии. - Перестань на меня так пялиться! Если ты имеешь в виду свои штучки-дрючки там, в России, когда на тебя что-то находило, так считай, что я ничего не помню, и вообще ничего такого не было... И если тебе уж так нравится Додик, то я...
 - Ага, значит, ты все-таки не знаешь! - злорадно бросает Мария, цепко хватая ее за локоть. Тут же, словно из опечатанного тюбика, на руки Стеллы ложатся сгустки крови.
 - А-а-а-а! - визжит она что есть мочи. - Помогите!..
 Стелла пытается бежать, но, неловко повернувшись, падает на пол, больно ударившись головой. На миг она теряет сознание, но, придя в себя, с ужасом обнаруживает, что Мария восседает на ней, как на жеребце, и сжимает ее горло.
 - Машенька, пощади! - хрипло выдавливает Стелла. - Я никому не скажу. Ни-ко-му... Мы вместе с тобой об-об-обсудим, как нам... как... Маша-а-а-а!..
 - Я не должна оставлять тебя, - щерится Мария. - Ты - свидетель, а свидетелей всегда...
 Ее пальцы хорошо знают свое дело. Словно железные клещи, они впиваются в горло несчастной женщины, и та, несмотря на свои отчаянные усилия, слабеет и застывает. Но пальцы, словно не получив команды, продолжают давить даже тогда, когда стоны затихают и какая-то пенистая жидкость вырывается наружу вместе с последним, уже ничего не значащим хрипом...
 Через минуту Мария поднимается с пола и, брезгливо оттолкнув труп, направляется к лестнице, медленно поднимается по ней, прижимаясь к перилам.
 Следы крови, не известно чьи, остаются на перилах и на ступенях. За каждым шагом женщины следует алая дорожка.
 Но вот она в спальне. Теперь уже никто не сможет помешать ей любоваться замечательным портретом.
 - Я сделала все, мой повелитель, - говорит женщина низким голосом. - Остался только мальчик, который...
 - Знаю, - отвечает портрет одними глазами, но эти слова звучат, словно гулкое эхо, проникая в самые отдаленные уголки дома. - Знаю... Оставь его. Он пока мне не нужен...
 Женщина покорно склоняет голову.
 - Что еще я могу сделать для тебя, мой повелитель?..
 Глаза на портрете быстро двигаются, но губы молчат.
 - Разожги камин. Разбросай жженую бумагу по дому. Разденься донага. Сожги платье, мебель, все...
 - Все... - повторяет женщина и тут же изумляется: - Все?.. И себя, мой повелитель?..
 - Да, и себя, и меня, - отвечает портрет и внезапно заливается диким смехом, как будто чьи-то шелковые подушечки защекотали его. Этот смех проникает в Марию, словно ловкий сперматозоид, и она вторит, как безумная, задыхаясь в припадке смеха.
 - И себя, и меня, - слышит Мария, и теперь ясно видит, что портрет оживает, трясет головой и хлопает глазами. Но ее уже ничего не удивляет. - Ты меня рассмешила... Проси, что хочешь!
 Смех продолжает душить ее, и она только способна повторять, как заведенная:
 - И себя, и меня... И себя, и меня... И себя, и меня...
 Внезапно, словно отрезвев, Мария останавливается, тяжело дыша. Потом, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, она произносит:
 - Мой повелитель, я хочу вернуться назад... туда...
 Портрет перестает смеяться, и только уголки его глаз продолжают зло играть.
 - Я знал, знал, что ты об этом попросишь, - проговорил он. - Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Можешь вернуться туда, если хочешь. Однако ты всегда будешь помнить, что натворила здесь... Всегда...
 Глаза на портрете дрогнули и замерли, превращаясь в остекленевшие виноградины, в составную часть дорогостоящего антиквариата...
 
 Мария очнулась от того, что целая пригоршня снега попала ей в лицо, как будто какой-то очень неловкий человечек швырнул прямо в нее, желая позабавиться.
 "Снег! Ведь это же первый снег!" - подумала Мария и улыбнулась. Господи, как мало нужно человеку для счастья! Только снег - и все. А может быть, просто какая-нибудь перемена.
 Посторонний шум откатывался все дальше, и боль, сжимавшая голову, отпускала.
 Мария сидела в своей машине на заднем сидении. Окно почему-то не было закрыто, и снег, тот самый, первый, повалил хлопьями прямо на нее.
 - Боже мой, где я? - простонала Мария, пытаясь пошевелиться, но ее слабые отекшие ноги, будто приклеенные, так и не смогли сразу оторваться от пола.
 Машина стояла перед великолепным домом, напоминающим старинный английский замок, словно сошедший с картинки.
 - Да, впечатляет... - произнесла она вслух, с трудом выходя из машины. Дверца так и осталась незапертой, и их старому "понтиаку" наверняка суждено было утонуть в снегу.
 Две фигуры находились у ворот замка. Жестикулируя и производя какие-то звуки, они напоминали двух марионеток, прыгающих в паноптикуме.
 Мария опускалась на землю и чувствовала, что готова была вспомнить и объяснить себе происхождение и этого замка, и тех двоих мужчин, оживленно разговаривающих друг с другом.
 Несомненно, один из них - ее муж Марк, который так отчаянно пытался возглавить лидерство в их семье, и шел во имя этого на странные ухищрения. Например, для того, чтобы отстранить ее от чего-нибудь важного, он принимался доказывать Марии, что она больна и не способна делать и понять то и это. А раз уж она действительно больна, то ей нужен покой и уход, и следовательно основной семейный груз, за исключением бытовых деталей, а также связанные с лидерством финансовые привилегии, ложатся на него.
 А второй... второй... Кто же это?.. Это мог быть кто-то очень знакомый, или нет. Ах, ну да, это, вероятно, тот реалтор, о котором все время стрекотал Марк. Тот самый человек, который предложил им купить этот дом, этот громадный особняк, неизвестно почему так понравившийся Марку.
 Мария подошла ближе. Фигура ее мужа наконец оторвалась от другой, вымученно улыбаясь и красноречиво играя глазами, приблизилась к ней. Он быстро проговорил, захлебываясь от выдаваемой информации:
 - Дорогая, ну вот, видишь... Как хорошо все у нас складывается!.. Господин реалтор... этот замечательный реалтор, самый лучший реалтор сумел раскопать для нас такое... такое, что... что мы даже не могли мечтать об этом... потому что... потому... Тут даже и мечтать нечего. Это такая сказка, сказка, что я просто не могу... не могу поверить. И потом - это все так дешево, дешево, что дешевле может быть только даром. Собственно, это и есть даром, даром, поскольку... Но разреши, я прежде познакомлю вас. Вот, дорогая, это тот самый господин, о котором я тебе...
 Мария взглянула на реалтора и похолодела. Страх и ужас выдавили гусиную кожу на теле, что поднималась от ног к груди, как змея. Адреналин вырвался из глубоких спрятанных сундуков наружу, горло перехватило, как будто кто-то ловкий и крепкий накинул на шею удавку. Боже, она ясно увидела живого графа, сошедшего с портрета, ее повелителя и мучителя.
 Сладко улыбаясь своими масляными глазками, ничего не подозревающий долговязый реалтор пробормотал приветственные слова, низко склоняясь к ее руке. Мария почувствовала, как саблевидные крокодильи зубы вонзились в нее. Она тут же отшатнулась и, слабо вскрикнув, упала в обморок, теряя сознание...

 - Что с ней? - услышала она откуда-то сверху через вечность, и это было похоже на горний глас.
 - С ней это часто случается... Особенно в последнее время, - отозвался второй голос.
 - Не страдает ли она эпилепсией?
 - О, нет... Нет, разумеется... Депрессия, стрессы, хроническая усталость, может быть, что-то еще, чего я не могу обнаружить, и в результате - пожалуйста, нервный срыв...
 - А позвольте спросить, не было ли у нее подобных случаев там?..
 - Вы имеете в виду Россию? Нет-нет... Я не помню ничего значительного. Впрочем, я не специалист, наверно, что-то с ее психикой происходило и раньше. Например, ей казалось, что она совсем другой человек, живет в другом времени и месте... Она все время была разной, и мне порой трудно было угадать, какая же она на самом деле. Добавьте ко всему прочему нашу эмиграцию и все, что с ней связано. Она может пагубно повлиять и на более стойкого человека...
 Мария увидела себя в большой медицинской палате. Десятки различных трубочек, приклеенных к ней, будто черви, протянулись через все ее тело. Вероятно, она застонала, и голоса, звучавшие сверху, сразу прекратились.
 - Марк, ты здесь?.. - выговорила она с трудом, чувствуя, что говорит куда-то в пустоту.
 Но Марк тут же откликнулся. Он один, и это было замечательно. Сначала Мария почувствовала его руку - она была знакомая и гладкая, нежные тонкие волоски приятно защекотали ее лицо.
 - Марк, я...
 - Тише, тише, - перебил он Марию. - Тебе нельзя напрягаться...
 - Я прошу тебя... Умоляю... - ее грудь взволнованно заходила. - Скажи мне, что ты сделаешь для меня... Или нет, не так... Что ты не сделаешь...
 - Машенька, не волнуйся... Собственно говоря, я ничего не понял. Но ты же знаешь, что я готов на все...
 Их глаза встретились. Он выглядел усталым, на лице появились большие синие круги, будто абажюры, и какая-то новая, незнакомая складка грубо прорезала лоб.
 - Марк, я ведь редко тебя о чем-нибудь просила... Может быть, какую-нибудь ерунду или, как ты говоришь, деталь. Но сейчас, сейчас...
 Она замолкла, потому что заметила, как Марк стал подавать признаки нетерпения. Через пару секунд он мог вспыхнуть, и в глазах его уже появлялся недобрый огонек.
 - Я понимаю, Машенька, отлично понимаю. Если тебе трудно, то, пожалуйста, можешь не говорить. Но нам обоим стало бы после этого еще труднее.
 - Хорошо, хорошо... Я бы очень хотела, чтобы ты... чтобы мы...
 - Ну! - Марк весь напрягся, жилы на его шее вздулись. Сейчас он напоминал толстую жабу перед прыжком. Она хорошо знала, что Марк больше всего на свете ненавидел неопределенность, и теперь вытягивала жилы скорее из своего женского упрямства. - Ну, говори!..
 - Откажись от этого дома! - с отчаянием выдавила Мария, чувствуя, как какой-то тяжелый железный ком выходит из нее.
 - Что?! - заревел Марк, но тут же перешел на шепот, боясь, что его кто-нибудь услышит. - Что ты сказала?..
 - Я очень хочу, чтобы ты отказался от покупки этого дома! - упрямо повторила она. - Это очень важно. Для меня и для тебя...
 - Но почему, почему?.. Ты хоть можешь объяснить причину?
 - Ни о чем меня сейчас не спрашивай! Когда-нибудь... я не знаю, кажется, я смогу рассказать тебе все. Но только не теперь, умоляю тебя...
 Лицо Марка исказилось. Как будто гигантские волны накатили на него, смывая прежние очертания. Казалось, он производил какое-то сложное математическое действие, результат которого никак не мог его удовлетворить.
 - Но послушай, Машенька. Мы не можем... Предварительная оплата... штраф... неустойка, - жалобно залепетал он.
 - Я все понимаю, Марк, но это выше меня, - прошептала Мария одними губами, и было похоже, что она произносит свои последние слова в жизни. - Ты обещаешь мне?..
 Марк поднялся и неловким движением попытался поправить подушки под ее головой.
 - Ты обещаешь? - повторила Мария, напрягая голову.
 - Ты все время хочешь представить меня полным идиотом... Ну, хорошо, хорошо... Обещаю, обещаю!.. Теперь ты довольна?.. - быстро и нервно проговорил он, пытаясь сдержать себя. Разрушительный ветер гнал волны недоумения и гнева. Марк все еще надеялся образумить свою жену, но это проклятое "обещаю" словно сковало его. Теперь, похоже, он должен был выполнить то, о чем она так просила...
 Мария глубоко задышала, и ее голова тихо опустилась на подушки. Она вновь увидела себя в объятиях чудовища, крепко сжимающего ее тело. Но ее руки, сильные и цепкие, оказались свободными. А в правой - о, чудо! - она обнаружила небольшой нож для резки бумаг, неизвестно как очутившийся на полу. Отчаянно отбиваясь, Мария хлестко саданула по иссиня-черному черепу зверя. Потом еще раз - в лицо, в шею. Чудовище взвыло. Нож попал прямо в глаз, хрупкий желеобразный хрусталик, который тут же затрясся, вытекая, будто яичный желток.
 - Получай, гад! - злорадно выкрикнула Мария, плюнув прямо в кровавое мессиво, и зверь со стоном отпрянул, убирая колючие лапы и обрамленное в панцирь туловище. - Ты убито, чудовище! Убито! Убито!.. - визжала она, чувствуя, что сердце ее готово выпрыгнуть от непередаваемого волнения.
 Окровавленный зверь упал на пол, извергая страшные хрипы. Тело его тряслось в жестоких конвульсиях. Но смертельная рана, нанесенная ею, уже оказывала действие. И вскоре чудовище затихло.
 Мария хохотала, как сумасшедшая. Она ощущала себя Юдифью, суперженщиной, готовой повергнуть любого врага.
 - А-ха-ха-ха!.. Я победила! Победила!.. Теперь все кончено! Навсегда...
 Наконец, с усилием приподнявшись на локте, она брезгливо отпихнула ненавистную смрадную тушу, навалившуюся на нее.
 - Прочь от меня! - процедила Мария, не сознавая, что рядом находится труп, неживое, бездействующее, бездыханное мессиво. - Прочь! Прочь! Я должна идти...
 Она встала на ноги, одновременно ощущая неимоверную боль во всем теле. Ее суставы, казалось, расплющились, перетерлись друг о друга, словно мятые октябрьские листья.
 Мария потянулась во весь рост, широко расставив руки и ноги. Радость и счастье по миллиметру проникали в нее, давя и перемалывая физическую боль.
 Подул свежий ветер, и ее ноздри живо откликнулись на это.
 "Жить, черт побери, скорее жить, пока живешь!" - подумала она и сделала несколько шагов по направлению к двери.
 Но внезапно Мария остановилась, - ей почудились какие-то новые звуки. Она оглянулась, может быть, в последний раз, проститься с тем, что так томило и тревожило ее все это время.
 Скрюченное неподвижное чудовище лежало на полу, на том же месте, в луже крови, что лилась из зияющих ран. Выколотый глаз представлял собой кратер вулкана, из которого потоком лилась вонючая лава. Но это был безусловно труп, и он уже никак не мог ни встать, ни душить, ни насиловать ее.
 Страх потихоньку покидал Марию, и нормальное женское любопытство заставило ее сделать еще один шаг назад. Она нагнулась над чудовищем, пытаясь получше разглядеть его.
 Было темно. Плотные коричневые шторы надежно скрывали даже маленькую полоску, идущую от луны. Но Мария ясно увидела, вернее, почувствовала каждой своей клеткой, кто находился рядом, и похолодела, хорошо понимая, что ледяной смертельный ужас снова приходит к ней, теперь уже навсегда, ибо мертвое чудовище становилось страшнее живого.
 Дикий бессознательный крик вырвался из груди Марии, и она, как подкошенная, упала на труп своего мужа...

 К О Н Е Ц

 Кливленд, Огайо
 1998 г.