Родина помнит, родина знает

- А кто поедет старшим этого стада?
- О! Да вот он и поедет!
Опять не повезло. Только что я попался на глаза начальнику тыла, тем самым нарушив первую армейскую заповедь: не хочешь мозолить руки – не мозоль глаза начальству. И за это был наказан: меня назначили старшим команды грузчиков. Извиняюсь, оговорился – старшим рабочей группы. Ведь у нас, в пограничных войсках, грузчиков нет. Есть только универсальные солдаты, которые - без преувеличения - могут буквально все. Ими можно, как затычкой, заткнуть любую дырку. Была бы, как говорится, шея – а хомут непременно найдется.
Задача была поставлена простая – загрузить вертолет на аэродроме в Гизели продуктами и соляркой, подождать, пока он слетает до горной заставы и обратно, и тем же рейсом вернуться обратно, в родную часть. Для выполнения этой спецзадачи мне дали спецсолдат - дембелей из роты матобеспечения. И еще одного контрактника, обладателя сытой румяной физиономии и гордой дворянской фамилии Галицын. Все они, безусловно, спали и видели одну работу. В гробу и белых тапочках. Как мне объяснили, нужно лишь проконтролировать, чтобы солдаты никуда не разбрелись. Ведь солдат – существо крайне несознательное. Точнее, полусознательное. Ему только дай волю – и он вам таких дел наворотит! Именно поэтому за ним нужен глаз да глаз. Для чего, собственно, и нужен старший. Чтобы потом, если что случится, было с кого спросить.
В общем, в полседьмого утра мы, как штыки, были уже на аэродроме. В полной готовности к труду и обороне. Даже позавтракать не успели. Потому что по наивности своей и скудоумию надеялись вернуться к обеду. Грузовик подкатили задом к вертолету, и солдаты начали выгружать коробки с консервами. Ближе к семи начали подтягиваться сами вертолетчики - небесные создания, прячущие свои крылья под кожаными куртками. Почти у всех были грустные помятые лица, на которых ясно читались следы вчерашнего праздника.
После консервов начали загружать бочки с соляркой. И вот тут у нас появились проблемы. Каждая двухсотлитровая бочка весила более двухсот килограммов. А рабочих рук было всего шесть пар. И все они принадлежали дембелям, которые, как я уже говорил, отнюдь не горели желанием потрудиться на благо Родины. Вдобавок ко всему все бочки были отвратительно закупорены. И когда их переворачивали, чтобы спустить вниз, они оказывались залитыми снаружи соляркой, что создавало некоторые неудобства. Никто не хотел подставлять свой многострадальный горб под тяжеленную грязную бочку. А сбрасывать бочку с борта на твердую землю с полутораметровой высоты… Это было чревато весьма печальными последствиями. Поэтому дело встало.
На выручку нам пришел стоявший рядом синеглазый механик в удивительно блестящих ботинках. Будучи уже не в силах наблюдать наши мучения, он пробурчал:
- Да подложите вы под борт пару шин, и сбрасывайте бочки на них. Вам же, блин, пока не подскажешь, сами ни за что не догадаетесь, - и, отвернувшись, небрежно сплюнул на землю.
Мы последовали его совету, и дело вновь пошло. Но ненадолго. Потому что возникла новая проблема – как жирную, скользкую, полную солярки бочку загрузить на борт вертолета. Зловредная бочка выскальзывала из рук, и никак не желала добровольно грузиться. Всего через несколько минут дембеля перемазались соляркой с ног до головы. А бочка по-прежнему нахально блестела на солнце жирными боками, всем своим видом ехидно вопрошая: ну что, съели? К тому же на наши несчастные головы, как снег на голову, откуда-то свалился высокий чернявый подполковник. Видя, что у нас ничего не получается, он решил нас слегка подбодрить. А в армии, как известно, самый эффективный способ взбадривания – это, конечно же, крик. Причем желательно погромче и с матерными оборотами.
- Ну что вы возитесь, как сонные мухи?! Живее грузите! А то вообще хер куда полетим!! Вы что, не можете вшестером загрузить одну сраную бочку?! – противно верещал подполковник. Казалось, еще немного – и он взорвется, как паровой котел. Ух, какой страшный. Вот сам бы взял и загрузил. А орать мы все умеем. Языком молоть – не мешки ворочать. Вернее, бочки.
- Ну, давайте, парни, поднажмите, - жалобно скулил в сторонке “контрабас” Галицын. Счастливчик Галицын. Сегодня он уезжал в командировку до Питера транзитом через Москву. Перед его мысленным взором уже сверкал Адмиралтейский шпиль и золотые купола собора Василия Блаженного. И тут – на тебе. Все радужные планы летят в тартарары. Из-за какой-то бочки с соляркой.
Через десять минут пыхтений, сопений и проклятий небо сжалилось над нами, и зловредная бочка все-таки была загружена. Но оставалось еще три. Нечеловеческими усилиями мы успели загрузить только две. На третью подполковничьего терпения уже не хватило.
- Все, баста! Хватит! Убирайте ее на хер отсюда! Закрывайте борт! Все! Улетайте! – после этой резолюции товарищи подполковник ускакал в направлении штабного вагончика. Принимать валидол. Совсем, бедняга, разнервничался. Довели мы его. До экстаза.
- Ну все, кабздец, - бормотал с побелевшим лицом счастливчик Галицын, тупо глядя на лежащую в грязи бочку. – Теперь за эту сраную солярку тыл засадит мне по самые помидоры. И все командировочные снимут. И поеду я в Москву с голой жопой…
Вертолеты завыли турбинами, бешено закрутили винтами, и взмыли в воздух, удаляясь в сторону заснеженных гор. Вместе с контрабасом Галицыным, сопровождающим груз. А мы остались на земле. Перед нами лежала бочка, которой не посчастливилось попасть на борт. А надо заметить, что при виде забытого или брошенного имущества солдатская мысль начинает четко работать лишь в одном направлении – как бы это самое имущество незаметно спионерить и продать. Поэтому со всех сторон тут же посыпались предложения:
- Товарищ лейтенант! Давайте пока сгоняем во Владикавказ, продадим солярку! Все равно она никому не нужна!
- Обойдетесь, - хмуро пробурчал я. Настроение было безнадежно испорчено и испоганено. – Грузите ее обратно в кузов. И не дай Боже кто-нибудь исчезнет. Постарайтесь не огорчать меня, господа. И ведите себя хорошо. А то мне придется огорчить вас.
Не прошло и получаса, как на фоне гор вновь показались стрекочущие точки. Они быстро приближались.
- Что-то чересчур быстро слетали. Может, это не они? – засомневался кто-то.
Но это были они. Оказалось, что на полпути в горах вертолетчики попали в “болтанку” (воздушную воронку). И пришлось взять обратный курс. Таким образом, все наши усилия, потуги и надрывы пупков оказались совершенно напрасными. Потому что в дело вмешался Его Величество Закон Подлости. По этому закону бутерброд обязательно падает маслом вниз, а загруженный с таким трудом вертолет, не долетев до места назначения, возвращается обратно. Как будто сами обитатели небесной канцелярии решили поиздеваться над нами.
- Ну, счастливо вам, ребята! В следующий раз пользуйтесь самолетами Аэрофлота! – хохотнул на прощание синеглазый механик. И ушел на заслуженный отдых.
Ко мне подошел розовощекий херувим Галицын:
- Товарищ лейтенант, давайте я пока съезжу в отряд, доложу об обстановке. А вы подождите здесь до обеда. Может, они сегодня снова полетят. Я там скажу, чтобы за вами поскорее выслали машину.
И вот тут я совершил роковую ошибку (за что позже нещадно ругал себя последними словами). Я поверил этому здоровенному откормленному теленку с ясными васильковыми глазами. И совершенно упустил из виду, что в тот момент для него главным было поскорее смотать отсюда удочки. А там – хоть трава не расти. Просто человек очень торопился уехать в Москву. Златоглавая звала и манила его за собой. В сравнении с этим остальное казалось мелким и ничтожным.
Осознание этой простой истины пришло ко мне позже, когда ни через два, ни через три, ни через пять часов долгожданная машина так и не появилась на горизонте. Мы лежали прямо на летном поле, одуревая от жары. В животах противно бурчало. Вокруг нас взлетали и приземлялись вертолеты. Но для наших “бортов” погода по-прежнему оставалась нелетной. И складывалось впечатление, будто в отряде попросту забыли о нашем бренном существовании. Дабы исправить это досадное упущение, злой и голодный, я ввалился в командный пункт узла связи. И увидел там старого знакомого – того самого нервного чернявого подполковника. Сейчас он выглядел чуток поспокойнее.
- Товарищ подполковник, - вибрирующим от еле сдерживаемой злости голосом проговорил я. – Разрешите узнать, когда все-таки нас осчастливят вылетом? А то мы, как идиоты, с утра торчим на аэродроме и находимся в полном неведении относительно своей дальнейшей судьбы.
Он окинул меня снисходительным взглядом – словно глупого несмышленыша, лепечущего нечто забавное и несусветное, и медленно, с расстановкой, как нечто весьма значительное, провещал:
- Мы вылетим, как только это позволит ветровая обстановка. Может быть, это случится сегодня. А может, мы полетим только завтра. От нас это не зависит. А то, что вы здесь торчите – это уже не наши проблемы, а вашего командования. Мы тут не при чем. Звоните по телефону, просите, чтобы за вами приехали. Со своей стороны ничем помочь вашему горю не могу. Можете идти.
…Я шел по летному полю, покрытому коркой заскорузлой грязи. Над моей головой высоко в небе стрекотали вертолеты, а в мозгу дурацкой заезженной пластинкой крутились слова где-то случайно услышанной песни: “Родина помнит, Родина знает, где ее верный сын пропадает…” Я уже не испытывал той дикой, безудержной злости, не мучил себя бесполезными вопросами, ответы на которые очевидны. Просто уже не оставалось сил злиться или возмущаться. Было лишь чувство усталого безразличия, а внутри все как будто перегорело. И еще – острая, жгучая, искренняя зависть к вертолетчикам, этим винтокрылым полубогам, которые при случае всегда могут отмазаться – мол, погода у нас нелетная. Зато у пограничников она всегда летная. И в палящий зной, и в лютую стужу, и в проливной дождь – лети, дружок, охранять нашу священную и неприкосновенную границу. И мало кого волнует, что ты задубеешь на морозе или вымокнешь под дождем до нитки. Ты же, блин, пограничник, стоящий на последних метрах нашей великой страны! Тебя должна согревать гордость за доверие, которое тебе, паразит ты этакий, оказывает Родина! Так что грейся этими приятными мыслями и не бухти. А если что-то не нравится – жалуйся. В Организацию объединенных наций. Или в лигу защиты прав сексуальных меньшинств и военнослужащих Назрановского погранотряда. Там тебе, дружок, непременно помогут.
Чем же все закончилось? – спросите вы. Все закончилось довольно благополучно. В тот момент, когда я уже подумывал о том, где бы нам разбить лагерь на ночь, случилось чудо: за нами все-таки приехали. Спустя почти одиннадцать часов. К тому времени мы уже успели забраться в вертолет (который в тот день так и не взлетел), и вскрыть коробку с консервами. Есть, знаете ли, хотелось просто ужасно. А в отряд мы приехали аккурат к ужину. После этой грустной истории со счастливым концом для себя я сделал совершенно определенный вывод: никто о тебе не позаботится, пока не сделаешь это сам. А будешь ждать, пока о тебе вспомнят – скорее с голоду помрешь.