The Wings of Wing 1

В общем-то начало остается в произведении The Wings of Wing, потому не буду его перекидывать снова... итак, то была первая глава, то есть ее начало и называлась она "Охотник - жертва", а дальше все, как и видно...

В промозглой рассветной дымке мелькнули холодные серые глаза, в них, словно в зеркале, отражалось бледное лицо, на котором черной коркой запеклась кровь. Тяжело вздохнув, сероглазый убрал с плеча назойливую блондинистую прядь, так и норовившую забраться под ворот рубашки и пощекотать тонкую, как бумага, кожу. Вот уже три часа он стоял над почти безжизненным изящным телом, закутанным в рваный кожаный плащ, будто в тонкую капроновую сетку. Вот уже три часа он тщетно силился понять, что подвигло этого юнца пойти в парк и напасть на блондина и его собрата… притом этот черноволосый был настолько самоуверен, что даже не взял с собой ничего, кроме несчастного револьвера… как глупо! Глупо и все же… отточенные движения, гибкость дикого кота – создавалось ощущение, что юноша проделывал подобные вещи не раз. Так что же это получается: чутье не подвело сероглазого?
Отогнав назойливые мысли, он подошел к черноволосому и положил ладонь на его лоб – холодный. Почти лед… странное, незнакомое чувство проснулось в стесненной плотным белым шелком груди… что это? Жалость? Откуда она могла взяться у такого, как он, у демона? У потомка Падших Ангелов??? И к кому? К какому-то жалкому подобию на охотника на нелюдей…
Презрительно хмыкнув для самого себя, блондин резко встал и развернулся лицом к распахнутому окну. Покачал головой и, начертив в воздухе несколько рун, исчез со вспышкой света.


Глава 2
«Пылающий двуручник и револьвер без патронов»

Чуть поморщившись от яркого солнца, я перевернулся на бок и с трудом разлепил глаза. Сколько я проспал? В тот момент это было не столь важно: каким-то чудом я остался жив. И, как мне казалось, здесь было не только и не столько действие эликсира. Тело по-прежнему ломило, дышать было не легче, чем сразу после ранения, но теперь легкие хотя бы наполнялись воздухом. Пусть и с тяжелым хрипом и тихим свистом, но все больше и сильнее. Решив, что лучше мне пока полежать на полу, я все же взглянул на мир… холодный и нарядный… зима пришла в Нью-Йорк: серебристый снег припорошил карниз и тихо шуршал резными гранями каждой детали своего калейдоскопа.
«Доброе утро, - прошептали беззвучно мои губы, сами собой растянувшиеся в легкой полуулыбке. – Ты опять жив, Алистер…»
Опять жив… когда я говорил это себе, мне казалось, что чужие и такие родные губы должны шевелиться вместо моих и улыбаться чисто и невинно. Не мои это были слова – моего друга, погибшего больше года назад. Но это только память. Хотя… каждый раз, выходя на охоту, я понимаю, что память и месть становятся самоцелью. Пролить как можно больше демонской крови, впитать ее кожей и душой – день за днем, ночь за ночью, город за городом… это поддерживало меня, давало некое подобие следующего шага. И я уже не задумывался о том, что будет дальше, - бесконечная железная дорога, сменяющие друг друга страны. И между станциями вереница убийств.
Глубоко вдохнув, я, пошатываясь, встал на ноги и медленно, неуверенно зашагал в сторону ванной, по пути скидывая с себя твердую от тяжести крови. Включив прохладную воду, я подставил ослабевшее тело под тугие струи, позволяя смыть с бренной кожи следы моих слабостей и человечности, от грязи, что впиталась в дерму и самые глубокие недры души. Рану неприятно пощипывало, порой было даже больно, но я едва ли не с радостью принимал все это, как очищение брал все ощущения себе. За всю ту боль, что я причинил… за все те жизни, что моя рука оборвала.
Правую руку невыносимо жгло… хотя точнее было бы сказать «то, что заменяло мне правую руку», потому что от моей собственной конечности мало что осталось. По коже замысловатыми узорами распространялось тусклое сиреневое свечение, ладонь потеряла предсказательные линии, пальцы – свои отпечатки. Был только этот свет, что я прятал под плотной кожаной перчаткой и длинным рукавом. Мягкая, как вата, теплая, словно шаль из ангорской шерсти, она почти стала частью меня… но все же почти. Я не мог забыть о том, что мне она досталась скорее всего случайно; мне приходилось постоянно помнит о том, что она именно такая, мистическая… возможно, и демоническая, чтобы пользоваться ею в бою. Мощный источник, в ней генерировалось поистине огромное количество энергии, которую я использовал как кнут или же для взрывов. Опять же способ убийства… Чтобы успокоить жжение, я переключил воду на холодную и дал ей немного пролиться, чтобы температура еще упала. Секунд через десять практически капли льда окутали разгоряченное запястье, кисть… но загнутым острым когтям стекали к кончикам пальцев – в волосах, опавших на лицо, заблудилась улыбка. Приятная прохлада… энергия принимала холод как нежное прикосновение родного существа. Небольшие же участки меня тут же занемели. Мозг разрывало желание продолжать держать руку под струями воды и отдернуть ее, спасая от возможного обморожения. Стремление к удовольствию и инстинкт самосохранения схлестнулись во мне будто две волны, два вала равной силы.
Опершись спиной о прозрачную пластиковую стену, я опустил ладонь на ручку смесителя, выключая воду. И медленно сполз, приседая на корточки и смотря на то, как тяжелые хрустальные капли уходят в слив; по лопаткам струились прохладные тропинки, заставившие тело дрожать. На сей раз я выжил… пусть и не выполнил задание, но все же не сгинул среди дорожек и деревьев. А раз я не умер, то мне нужно завершить начатое… но что за странное ощущение сдавило мне грудь, когда я думал о том, что мне снова предстояло сделать? Восхищение… и искренне сожаление: каждую ночь я гнал от себя мысли о том, что могу все бросить, что в конечном итоге меня просто не станет и у меня даже могилы не будет, потому что… я один – вечный странник, охотник-бродяга. Только одно хорошее я видел в своей работе и образе жизни – путешествия по миру. Может, и мне когда-нибудь удастся отыскать свой уголок?
Ах, чертовы надежды! Чертова вера… почему они постоянно утекают сквозь пальцы, растворяются на ладони, паром обжигают глаза, высекая из них искры, разжигая костер рыданий и отчаяния?! Пряча лицо в коленях, прижатых к груди, обнимая пальцами тонкие острые щиколотки, я как нельзя лучше понимал, что во мне почти не осталось ВНЛ. Три заветных буквы… В: я не был религиозным человеком и не в кого мне было верить… и не во что, кроме собственных сил. Н: пустое имя чувства, что я прятал глубоко внутри, иногда бросая в его адрес едкие замечания, смотря на то, как очередной серокожий демон рассыпается пепельным песком, забрызгивая слепящей волной одежду. Ведь я – этот пепел… Моя Л: нет ее больше. Нет и цели жизни и стремления искать любовь.
Около года я гробил себя: неосознанно ли или сознательно шел я к своей погибели, поджидая ее на каждом углу и призывая каждый раз, когда я оставлял верный двуручный меч на кровати в комнате и застегивал кнопку на кобуре с двуствольного револьвера. Я словно брал с собой своего друга, забывая о себе… просто ощущал рядом такое родное. «Рейджи. Друг мой. Брат мой. Мой Л… Что бы сказал ты, увидев то, что со мной стало без тебя? Наверное, ты бы был в бешенстве… или нет? Сколько я знал тебя, сколько общался с тобой, любил работал, делил постель, и все же не смог понять, как ты поведешь себя в следующий момент. Я скучаю без тебя, Рейджи. Мне кажется порой, что каждую ночь, выходя на охоту, я просто желаю умереть, чтобы снова увидеть твое точеное лицо, твои такие теплые серые глаза… и вновь оказаться прижатым к жаркой, как печка, груди, где под плотной кожаной курткой бьется мое сердце…»
Медленно смыкая веки и резко распахивая глаза, чтобы мир оставался в серебристо-персиковом тумане, я призывал образ прохладных тонких пальцев, игравших с прядями моих волос; мягких ухоженных ладоней, согревающих бешено бьющиеся жилки на шее; таких желанных тонких запястий, которых я касался губами, чтобы почувствовать, что не только мое сердце трепещет. Улыбнувшись этому портрету, я все же встал на ноги, найдя вслепую кончиками ногтей стенку душевой. Голова безвольно опустилась на грудь, тело немного покачивалось… обессиленное… голодное…
Голодное.
Что это был за голод? Немного подташнивало, живот ныл, под ребрами скручивало мышцы… но я не мог даже помыслить о еде. Тихий стон тела… внутренний стон сползал от солнечного сплетения: через кожу в пупок и к мягкому пушку под ним… пальцы по привычке включили теплую воду, ударившую по плечам, вызвавшую волну сладостной дрожи, судорогой сковавшую тело от лопаток до ягодиц. И снова и опять я не решался открыть глаза… и так отчаянно билось сердце под животом. Так тяжело бухал каждый миллиметр кожи, готовой отделиться от мышц, скользнуть по тонкой белесой жировой прослойке, атласом сползая на пол. Дыхание перехватило где-то в районе диафрагмы, резко сокращая мышцы, выталкивая из горла глухой хрип при каждом ударе. Все быстрее и острее – секундная истома сменялась вечной болью.
Я чувствовал, как мои же пальцы с длинными острыми ногтями начали разрывать бока и лопатки, локти сильно сжали ребра, не позволяя легким достаточно расшириться и открыть путь для кислород в себя и ниже в брюшную полость. Дышать пыталось все мое естество, тело – ото рта и до вновь раскрывшихся ран на спине и груди. Что-то острое и жгуче болящее вонзилось во влажную губку, ронявшую фонтаном кровь, терявшую малые крохи тепла и воздуха.
Раскрывая рот, словно рыба, я силился остаться в сознании, но мир неумолимо темнел под тяжелеющими веками, утягивая в промозглую сырость. Остался только один неверный источник света – внезапно разгоревшаяся вулканическими породами правая рука, что сама тянулась к кровотокам, зажимая дыру и выжигая узор на оживающей на миг и тут же приближающейся к смерти ткани. Меня пугала мысль о том, что я пытаюсь опалить собственное тело, чтобы раны перестали изливать кровь, мне казалось, что это равно самоубийству… но кисти словно сами легли под лопатку, раздвигая в выходе ранения кожу и мышцы, пробираясь дальше. Резким рывком пальцы присоединили осколок ребра на положенное место и вновь вспыхнули, припаивая его; мягко вышли, чуть дрожа. Сжали бока, на долю секунды лишив почти лишив мое тело боли. Створки раны с тяжелым хлюпаньем сошлись и уже больше не расходились… из моей груди вырвался трепещущий вздох облегчения.
Значит, я не ошибся… каким бы чужим ни казалось мне собственное тело, я мог все же сказать, когда мне удастся исцелиться, а когда придется пить эликсиры и колоть вакцины. Я точно знал свои дозы и без сомнений, с полной уверенностью говорил сам себе, что мой организм начал привыкать к последнему зелью и что мне понадобится пить почти вдвое больше его, чтобы раны полностью закрылись и сошли шрамы. Упорно я убивал свою же способность к регенерации, заменял ее чужеродными веществами, после которых я переставал чувствовать голод. Лишь полминуты после глотка убивающе-живительной жидкости урчало в желудке, сосало под ложечкой и сводило спазмом кишечник, а потом и ощущение потребности в пище исчезало… а через пару месяцев и признаки истощения пропали. Чтобы не заморить себя голодом, я ставил будильник на сотовом и сразу после пронзительного звонка «It’s the fear, fear of the darkness» покорно отправлялся в ближайшее кафе, заказывал себе большую порцию какой-нибудь калорийной еды и неизменный литр колы. Есть приходилось впрок, чтобы знать наверняка, что это запас энергии поддержит меня, потому как насыщения я тоже не чувствовал, а еще и с запасом, так как далеко не всегда была возможность вновь покушать вовремя. Отрицательной добавкой к этому блюду была и постоянная смена места и поясов… я почти забыл, каким образом должен переводить часы… Поэтому же, когда я отправился на охоту в Центральный парк, во рту не было и маковой росинки в течение двух или трех дней. Да и этот заказ я взял непосредственно после еще одного убийства. Тогда я не был ранен и, как мне чудилось, почти не устал. Но мне ведь чудилось! Я был слишком самоуверен: понадеялся на свои навыки и предыдущий опыт обращения с Падшими, не послушал свои же вязкие и темные предчувствия, уговаривавшие меня хоть немного подождать. Треклятые жадность и гордыня!!! И вот их результат… я снова плотно подсяду на зелья, чтобы с ранами не было осложнений и ребро правильно срослось. А какие последствия будут у этого? Я уже перечислял.
Не решившись бросить даже мимолетный взгляд в зеркало, я вышел из душевой кабины, повязав одно полотенце на бедра, а вторым обернул длинные, по копчик, волосы цвета воронового крыла. Зеркало… я просто боялся узнать, что мне предстояло в нем увидеть. Я предполагал, что с другой стороны окна в зеркальный мир на меня будет смотреть почти белое лицо, точеные черты которого потеряли свою четкость из-за внезапно легших на него теней усталости и преждевременной старости. Глаза утратили свою яркость, свой озорной блеск, улыбчивые морщинки в уголке сменились синяками и мешками. Изящный крестик в правом крыле носа начал казаться наляпистой елочной мишурой. В свои 19 лет я чувствовал себя брошенным стариком, готовым в любой момент отдать душу тому, кто ее примет.