***
Когда мир молчит, у него особенный звук. Шелест песка, завывание ветра и шорох листвы, все это сплетается в живую мелодию, но не каждому дано её услышать. Да и слушать надо совсем не ушами. Раскрытым сердцем, честной душой. Тогда на звук молчаливого мира откликнется естество. Тихим, протяжным эхом. Чередой открытых, глубоких звуков.
У бедуина вся жизнь в пути, от одного вади к другому. Древний закон, по которому дом это то место, в котором находишься здесь и сейчас. Полог из грубой шерсти на потертых шестах, одеяние, способное защитить от ночного холода, да несколько нужных для жизни мелочей, которых раз два и обчёлся. Всё остальное – мир вокруг, огромный и живой. Тень от пальмы или сумрак под пологом на привале, вот нехитрый, но честный михраб , который всегда рядом. В уединении человек и слышит голос мира, когда мир безмолвствует.
- лла…
Ночь прикрыла холодной ладонью пустынную землю. Сон и тишина окутали мир, значит, и человек будет спать до восхода.
Утром нетерпеливая рука тронула зябко сонные плечи.
- Вставай, пора отправляться в путь.
Хаким аль-Малик ибн Халид разлепил веки и с недовольным прищуром оглядел свояка. Сафван сверкнул белой улыбкой в черноте нерасчесанной бороды.
- Давай, просыпайся, наконец. Совершим намаз и в путь. Время не ждёт.
Хаким вздохнул и подобрал складки одежды.
Он вышел из-под шатра, в дырах которого весело гудел утренний ветер. Ночной холод быстро менялся на утренний зной. К полудню он станет невыносимым, но в это время они уже будут в пути. Плотная ткань одеяний защитит от беспощадного зноя.
Хаким оглянулся на своего спутника. Мужчина, который взял в жёны его сестру, вызывал у Хакима прежде всего уважение. Человеком он был решительным, разумным, и в то же время осторожным. Рядом с таким как Сафван, можно смело идти в любой поход, даже если в отряде, сарийе , всего двое воинов. Он да Хаким.
Сафван уже опустился на колени и размеренно читал слова подобающей суры.
Хаким смутился своего внимания и поспешил отвернуться. Раз нет под рукой воды, известное дело, сойдёт и песок. Хаким резким жестом отогнал надоедливую муху, которой мало верблюда. Захотелось ей людей для нечистых дел.
Хаким опустился к земле, обтёр чистым утренним песком лицо, руки и ноги. И последовал примеру Сафвана.
Третий человек, который сопровождал воинов на задании, не был мусульманином, и намаз не совершал. Он вообще был непонятно кем. Раб, невольник Сафвана. Бессловесный и уродливый чернокожий пленник, взятый со всем своим куцым скарбом как честная доля добычи. Как раз после победы над вражеским караваном.
Когда бедуины закончили молиться, солнце запело свою солнечную песню жарче и веселее. В разгар пробуждения дня отряд тронулся в путь.
***
Пока горячий воздух плывёт над песком, не стоит смотреть в горизонт. Манят и сбивают с пути чудеса-миражи, в тонких и зыбких силуэтах видится совсем не то, что есть наяву. Так недолго сбиться с пути. Только Хаким не беспокоился. Во главе отряда был Сафван, а значит, они с пути не собьются.
За своё умение ориентироваться в пустыне Хакима как-то раз хлёстко прозвали ещё в мальчишестве. Заплутатель. Заплутал он с отарой овец в пустыне, да так и растерял. С тех пор отец настрого запретил ему это дело, а вместо этого заставил сына выучиться ремеслу. Хаким и тут не особенно преуспел, но старался на славу и тем хотя бы заслужил уважение соседей.
По рождению он был насиром, то есть человеком из племени ансаров . Когда Пророк начал свой путь среди арабов, жизнь многих племён пришла в движение. Раньше казалось, вся жизнь течёт неизменно, как довелось сложиться при прадедах. С приходом Пророка люди поняли: неизменному прошлому не бывать. Вот и бану Сулайм, родственное ансарам племя, оказалось на пути Пророка. Оказаться-то оказалось, да старейшины не вняли призыву. Подумали, посудили и порядили, но так и не пошли за Пророком. Один Сафван пошёл. Ждали те, кто поближе к Мухамаду, а вдруг приблизит он к себе единственного из бану Сулайм, кто внял призыву. Этого не случилось. Более того, Пророк с каким-то непонятным отчуждением относился к Сафвану, хотя этого воина все знали как одного из лучших. Никто из ансаров не возразил, когда Сафван присватался к сестре Хакима. Пророк, должно быть, знал об этом, иначе как объяснить слова его слова?
- Аллах не меняет того, что c людьми, пока они сами не переменят того, что c ними.
Хаким, который в воинстве Пророка занимал место где-то в середине общей массы, понял это так, что не по доброй воле Аллаха Сафван взял в жёны ансарскую женщину. И Пророк этим не доволен. В то же время нет причин для запрета.
Так Хаким и сблизился с Сафваном. Смотрел на его ратные подвиги, шёл по стопам. Старался во всём не уступать своему товарищу.
- Да, будет жаркая буря, - с бесстрашной улыбкой заявил Сафван, - Может, успеем добраться.
Хорошо, если так, рассудил Хаким. Где-то там впереди стоит лагерем воинство Пророка. Братья по оружию ждут их возвращения и вестей о караване, который был выбран целью. Ничего они о караване не узнали, но это сейчас в порядке вещей. Люди по всей земле насторожились. Прячутся, запутывают следы. Тут и караван потерять нетрудно.
Хаким прикрикнул на невольника, чтобы тот подгонял двух вьючных верблюдов. Горячий ветер бросал в лица путникам острый песок, и час от часу стервенел. Если они хотят добраться прежде, чем пустыню накроет бурей, нельзя терять времени.
***
Как только отряд достиг шатров, ветер обрушился со всей силой на человеческий мир. Казалось, померкло солнце, так темно стало в небе от пыльных туч. Воины спешились, взяли в руки нехитрую поклажу и поспешили в шатёр Пророка. Невольнику наказали остаться с верблюдами. Изнурённые походом животные устало легли на песок в относительной безопасности лагеря. Здесь ветер дул над шатрами, гудел между натянутых полотен и щедро сыпал шершавый песок с резким звуком. Казалось, полотна вот-вот не выдержат, сорвутся в полёт и унесёт их жестокий ветер.
Однако не тут то было. Жители пустыни умеют ставить шатры. Снаружи выглядит хлипко, внутри всё иначе. Вот и шатёр Пророка казался хлипким да утлым с наружи, но внутри таил прохладный уют.
Телохранители отошли на шаг в сторону, но сильные руки мухаджиров не выпустили рукояти мечей. Из-под островерхих шлемов с глухими кольчужными шарфами сверкнули настороженные взгляды. Остальные доспехи скрывали бесформенные складки походных одежд. Пророк в отличие от мухаджиров был облачён в самый обыкновенный халат, без украшений и воинских регалий. Лишь у пояса висел короткий кинжал с загнутым жалом. Мухаммад стремительно встал навстречу двоим воинам, которые прибыли в разгар бури. Светлое лицо пророка явило гостям непоколебимую твёрдость. Хаким едва ли видел Мухаммада раньше так близко. Издали фигура Мухаммада источала неумолимую силу и властное спокойствие, а вблизи и подавно. Внимание притягивали неестественная для жителя пустыни белизна кожи в контрасте с чёрной глубиной цепких глаз. Каждый волос на его голове лежал на своём месте, и трудно было помыслить, как может быть иначе. Помимо светлого величия Мухаммада Хакима поразил запах. Что за благовония использовал Пророк, он не знал. Вот и гадай теперь, правду ли твердят о том, что Мухаммад пользуется колдовским зельем, изготовленным по рецепту царя термитов.
- Сафван и Хаким, я ждал вас. Аллах поведал мне о том, что вы принесёте бурю.
- Светлейший, - склонился Сафван, - Как главный в отряде я прошу не гневаться за наше долгое отсутствие. Мы искали караван.
- И нашли? – тихо спросил Мухаммад.
- Только слухи, Мухаммад, всего лишь слухи, - Сафван не поднял головы, когда Пророк приблизился и едва не коснулся головы преклонённого полой халата, - Не нашли мы караван.
Пророк громко вздохнул.
- Знаю, что не нашли. Его нашёл другой сарийа.
- Это радостная весть, Светлейший, - насторожился Сафван.
Двое мужчин посмотрели друг другу в глаза. Мухаммад с невозмутимым спокойствием встретил взгляд снизу вверх.
- Ты ведь не насир. Из другого племени, - он выдержал паузу, - Твоё племя помешало моим воинам, воинам Аллаха. Они вмешались в дознание и спровоцировали беспорядки в вади, куда должен был прийти караван.
Хаким ощутил, каким холодом повеяло от слов Пророка. То, что мог сказать на месте Мухаммада любой, кто станет во главе войска, Пророк и произнёс. Для Хакима в сказанном не прозвучало ничего нового.
- Вокруг меня всего лишь люди, простые люди, рабы Аллаха. Но как я объясню им, ради чего вот уже второй месяц мы терпим лишения в пустыне, на пересечении дорог караванов? Ради всех тех неудач, которыми Аллах проверяет нашу веру и страх перед Господом Миров. Это верно, как верно то, что солнце послушно воле Его и восходит на востоке. Но люди слабы, пока не веруют безраздельно. Увы, люди слабы. И станут роптать, если узнают о твоих соплеменниках. Люди твоего племени сделали что-то, что обрекает воинство Аллаха на верную смерть от голода и пустынных недугов.
Сафван смотрел перед собой непроницаемым взглядом. Лишь тонкая струйка пота медленно стекла по виску и потерялась в густой бороде.
- Встань, - приказал Мухаммад, и воин безропотно подчинился.
Пророк втянул носом воздух и еле заметно поморщился.
- Ты совершал намаз, воин? И совершал ли его с омовением?
- В пустыни не было воды, о Светлейший, - очень спокойно произнёс Сафван, - По воле Его и по твоему указанию мы с Хакимом очистились тем, что даёт пустыня. Песком.
Пророк хмыкнул.
- Бедуины говорят, в пустыне есть вода, достаточно хотеть её найти.
Воин, со всех сторон обвинённый, уныло потупился. Хаким терзался болью и противоречием. Мухаммад обвинял его кумира в тяжких грехах, преступлениях перед Господином Миров. Но разве это были справедливые обвинения?
Разве можно так обвинять человека, который искренне верит и готов идти за Пророком в любое пекло? И тут Савфан произнёс несколько слов. Хакима расслышал их все и загнанно потупится. О чём-то более твёрдом и самовольном он не мог и подумать. Слишком слаб и тщедушен. Разве его вера настолько же сильна, как вера Сафвана? Он не мог даже подумать, не то, что сказать такие слова в лицо Посланнику Аллаха:
- Я слушаю твои слова, Пророк, и слышу в них голос Аллаха. Кто я такой, чтобы спорить с твоей мудростью? Значит, Аллах твоими устами уравнял меня с никчёмными бедуинам. Теми из них, чья вера погрязла в тупике многобожия. На то его воля и есть. Но и ты сам человек, и правду обо мне узнаешь лишь в садах, где внизу текут реки, и пребывают там вечно.
Мухаммад и бровью не повёл.
- Люди примут это как должное. Завтра тебя казнят, грязный лицемер. Уведите его, - криво кивнул Мухаммад, и телохранители заломили Сафвану руки. Когда отшелестела ткань за спинами пленника и конвоиров, Мухаммад мельком взглянул на Халида. От резкого взгляда Хаким покрылся холодным потом и поспешил унять непростые мысли.
- Что? – тихо спросил Хакима Пророк, - Жаль друга?
- Да, - честно признался воин.
- Лицемер не может быть другом мусульманина, - отрезал Мухаммад и коротким жестом отправил Хакима прочь из шатра.
В душе воина поселился такой страх, в сравнении с которым страх перед Аллахом показался Хакиму добрым спокойствием. Аллах Велик, высок и беспощаден. Но кто остановит Мухаммеда? Даже если соплеменники Сафвана и правда нарушили договорённости, за что казнить Сафвна? А слова очевидцев могут сильно прибавить краскам густоты. Обеспокоенные люди хотят жертву. Не обряд, как у неверных, а настоящую жертву, кровавую, действенную.
На выходе из шатра Пророка Хаким от неожиданности едва не упал.
Невольник стоял подле входа в шатёр, согнутый в три погибели и покорный. Что его сюда привело, абсолютно непонятно. Был же точный приказ охранять верблюдов.
- А ну-ка иди отсюда, - пригрозил Хаким рабу, - Нечего тут тебе делать.
На секунду воин усомнился, а не слышал ли невольник части слов, сказанных Мухаммадом. А даже если и слышал? Невольник глуп, безгласен и послушен. Даже если представить, что он вдруг заговорит, кто его станет слушать? Презренный раб, не мусульманин, не араб, пустое место в человеческом теле. У последнего пса больше права быть услышанным. Бедуины говорят, пёс тявкает, а караван идёт.
***
Хаким в печальном одиночестве вернулся к себе в шатёр. Унылое жилище, скудная лагерная утварь кочевника, какие-то мелочи, из тех что не берут в сарийю. Хаким бросил на Шуру мешок с походными вещами.
Рядом сквозь дыры шатра тускло светился очаг в соседнем шатре. Там невольник, раб Савфана, приготовил ужин к возвращению хозяина. Тупой, но исполнительный слуга. Если свояка казнят, а так и будет, кто же осмелится перечить Мухаммаду, Хаким возьмёт себе этого никчёмного чужестранца. А пока пусть делает, что положено. В походе такие, как он, всегда полезны.
Чем занимался невольник, Хакиму было не разглядеть. Тусклый огонь то и дело мелькал, тени скользили среди теней. За шатром выл грозный пустынный ветер, он приглушал все звуки.
Бедуин ощущал крайнюю усталость после жаркого дневного перехода, да и прохлада под шатром как будто умиротворила. Хаким вздохнул и лёг на своё ложе. Время намаза ещё не пришло, так что можно подремать. Он закрыл глаза и пролежал так под тихое завывание ветра какое-то время. Сон не шёл, а внутри друг с другом боролись противоречивые мысли и порывы. Кто сейчас будет охранять Сафвана? Мухаджиры? Да, они крепкие воины, но и Хаким немалого стоит. Найти место, где держат друга, не составит труда. Должно быть та землянка, вырытая несколько дней назад. Как-то кто-то обмолвился, что это будет отличное место заточения. Если Посланник решит заточить под стражей пойманный врагов, чтобы потом допросить про караваны.
Куда ещё поместить Савфана?
Хаким открыл глаза и приподнялся со шкур. Да простит меня Аллах, подумал Хаким, но он простит. Он справедлив и всепрощающ. Только как он может допустить эту жертву? Смертельный приговор вынесен честному мусульманину в том-то и нелепость. Нет, этому не бывать. Дни, недели и месяцы Хаким смотрел на свояка с уважительным трепетом, прислушивался к его опытным словам и старался подражать храбрым свершениям. Вот и пришло время проверить, сумел ли Хаким стать ему ровней? Ровней не ровней, а хотя бы достойным зваться другом. Как раз так и мог поступить ради него Сафван, если бы они поменялись местами. По зову сердца и по велению совести. Бедуин встал на колени и совершил короткий намаз. Где сейчас Кабба ? Тут и шайтан с джинном запутаются. Хаким повернулся в намазе туда, куда подсказал ему внутренний зов. Может и не правильно, зато честно.
После ритуала Хаким запахнул одеяния. Скрыл на поясе острый четырёхгранный клинок, верный спутник того, кто собирается убить наверняка. Мельком глянул на тусклый свет из-за ткани соседнего шатра. Должно быть, невольник спит в этой куче тряпья, а костёр уже потухает. Угли остынут, но нехитрая походная еда дождётся того, кому предназначена. Так, должно быть, думал раб. Хаким вздохнул и покачал головой своим невесёлым мыслям. Если всё пойдёт так, как идёт, не дождётся раб своего хозяина. Казнят Савфана, отсечёт клинок красивую, суровую голову воина, брызнет на песок горячая кровь. А потом десятки и сотни ног, да что там ног, верблюды растопчут то место, где по воле Пророка отнимут жизнь у Савфана.
Хаким в ужасе прогнал навязанную воображением картину. Нет, так не случится. Пока он может держать меч, пока бьётся сердце, этому не бывать. Он бедуин, у него отважное сердце. Но гораздо важнее то, как верит он в справедливость Господа Миров, Аллаха. Верит честно и до конца.
- Стой, незнакомец, - окликнул Хакима страж у входа в пещеру, - Ты кто такой?
- Я Хаким аль-Малик ибн Халид, - прошептал бедуин. Лицо он прикрыл тканью одеяния. Так из-под капюшона он смотрится покорным и тихим. К чему стражнику видеть его свирепый и решительный взгляд? Лучше пусть ни о чём не догадывается. Надо только подойти на шаг ближе. Вытащить короткий клинок и сделать один удар в сердце. Даже если будет панцирь, острая сталь его пробьёт. Хаким вложит в удар всю свою силу. Ведь шанса на второй удар уже не останется.
-А ну стой, где стоишь!
Хаким вздрогнул и попытался приблизиться.
- Стой! – лязгнул меч, вынутый из ножен.
Бедуин заметил, что мухаджир готов нанести удар. Ударит и не усомнится. У Мухаммада верная гвардия.
- Я хотел увидеть своего кровника, Сафвана, - объяснил Хаким.
Внезапность потеряна, теперь нужно действовать осторожно и без суеты. Он опустил на плечи капюшон и посмотрел в глаза стражнику. Теперь можно не прятаться. Любой человек испугается, когда ему навстречу вынимают меч. Вот этот свой страх Хаким и выставил наружу. Пусть любуется. А то, что Хаким нашёл в себе волю совладать с этим страхом, ему невдомёк.
- Хочешь увидеться с приговоренным? А Мухаммад разрешил?
- Можешь быть уверен, не запрещал. Иначе как бы я его ослушался? А как утро настанет, да буря утихнет, доложи Пророку о моём посещении.
- Хорошо, бедуин, - стражник разглядел одежды Хакима внимательнее и понял, с кем имеет дело. В голосе прозвучало откровенное снисхождение. Мухаджиры не считали бедуинов диких и небольших бану, которые примкнули к походу, людьми второго сорта. Просто в сравнении с воинским умением мухаджиров многим бедуинам похвалиться было нечем.
- Ты меня пустишь?
- Пущу, бедуин. Только оставь на входе всё оружие. Я не хочу получить удар в спину. Это не обвинение в твой адрес, бедуин, это осторожность. И смотри мне без глупостей, тут в двух шагах ещё один стражник, вон как раз за тем шатром. Клянусь Аллахом, если ты поведёшь себя подозрительно, я закричу, и он сюда прибежит.
Хаким тихо выругался про себя. Расчёт снова дал осечку. План планом, а увидеться с другом он всё-таки может. Не это ли он хотел?
- Вот, всё моё оружие, - Хаким бросил на землю четырёхгранный клинок.
- Иди сюда, я обыщу тебя, - сказал стражник после того, как поднял оружие с песка и сунул себе за пояс, - А нож свой потом получишь.
Бедуин подчинился. Сделал шаг вперёд и позволил мухаджиру ощупать себя с ног до головы. Прикосновения были оскорбительные и неприятные, но Хаким стерпел. Мухаджир с весёлой злобой глядел из-под козырька остроконечного шлема.
- Хороший, честный бедуин. Иди к своему родственничку. А то завтра его казнят. Только не вздумай глупости делать. Иначе придётся тебя убить.
Хаким совладал со своей мимикой. Он надеялся, что стражник продолжает видеть в нём испуганного, покорного воле Пророка человека. Одного из многих. Перед мухаджиром всего лишь мелкий камушек на гигантском ковре песчаной пустыни. Стражник удовлетворенно хмыкнул. Бедуин оказался напуганным и послушным.
В то самое время, когда двое мужчин мерились осторожными взглядами, за спиной стражника мелькнула быстрая тень. Куда она исчезла, Хаким не разглядел. Под полутьмой шкуры, повешенной на входе в землянку, было вообще непросто что-либо разглядеть. Где-то там в темноте сидит связанный по рукам и ногам Сафван. Терпеливо ждёт следующего дня. Обречённо ждёт казни.
Мухаджир дёрнулся в бок. Должно быть, и ему краем глаза привиделась быстрая тень.
- Что? – настороженно прищурился страж в лицо Хакиму.
- Что – что? – растерялся бедуин.
- Ты что-то видел? Ты пришёл не один?
Бедуин пожал плечами. Мало ли, кто бродит по лагерю. Отвязался какой-то пёс, да и забрёл сюда. Что же, из-за каждого пса хвататься за меч?
Молчание Хакима не развеяло подозрений охранника. Но бедуины всегда вызывают подозрения. Этот воин ничуть не хуже и не лучше других. К тому же, он безоружный.
- Ладно, проходи. Только не долго.
Хаким поблагодарил охранника и шагнул под полог землянки.
***
Подземная глубина дышала затхлой сыростью. Успела скопиться и вонь. Сафван, наверное, испорожнялся тут же, старательно закапывал нечистоты в песок, но помогало это слабо. Кто же выпустит его наружу, если Пророк приказал держать под стражей до самой казни.
- Сафван? – тихо позвал Хаким.
В глубине темноты зашелестела ткань, и послышался хруст песка.
- Зачем ты пришёл? – сдавленно спросил пленник.
- Хочу освободить тебя.
- Смешной ты, - беззлобно рассмеялся из темноты связанный человек, - Ты решил спорить с волей Аллаха?
Хаким растерянно засопел. Как ответить на нелёгкий вопрос? Сколько раз он находил подтверждение тому, как сильна вера Сафвана? Много раз. И чем он сейчас может поколебать эту веру? Его друг, его кумир, он оказался в ловушке собственной искренности. Разве истинная, искренняя вера может быть ловушкой? За малую щепотку таких мыслей Пророк неминуемо отправит его на смерть вслед за Сафваном. Но, слава Аллаху, мысли его видит лишь Он. А кто Хаким такой, чтобы усомниться и вопрошать о том, как же Аллах терпит его вольнодумия? Или сейчас, в этот самый момент, он ниспослал своему Мухаммаду суру , в которой звучат обвинения, даются указания, молниеносным огненным словом утверждается приговор. Хаким не знал, что творится вокруг, может быть, уже сейчас воины Пророка окружают шатёр. В любом случае, всё уже свершилось. И если Хаким продолжит действовать, хуже не станет.
- Мухаммад – он Пророк. Он голос Аллаха, его воля и сила в мире людей, но он просто тебя недолюбливает. Окажется на твоём месте воин из другого бану, так и наказание смягчат. Сафван, давай я освобожу тебя. Там всего лишь один охранник. Он вооружен и отобрал мой клинок, но нас двое. Нападём неожиданно. Ты оседлаешь верблюда, я последую за тобой. Мы уйдём прочь, на самый край земли, в Сирию. Моя сестра. Твоя супруга… мы её выкрадем потом из Медины. Соплеменники помогу тебе, слышишь?
- Слышу, мой друг, - вздохнул Сафван, - Только вздор всё это. Я не стану убегать.
- Но почему? – изумился Хаким, - Почему ты не внемлешь моим словам. Я ведь не говорю, что воля Аллаха не справедлива, я твержу лишь о том, что по личным пристрастиям Мухаммада к тебе она менее справедлива, чем к другим. Он казнит тебя, потом Аллах его осудит, ласт ему айят , и Мухаммад как верный и верующий скажет, да, я был не прав. Так было не раз, так может быть и в этот раз. Этого не должно случиться. Ты видишь тут кого-нибудь, кто по воле Аллаха может мне помешать? Разве не очевидно, что Аллах знает, на чьей стороне справедливость!
- Моли Господа Миров, чтобы никто из людей тебя сейчас не слышал, - резко прошептал Сафван, - Ни охранник, ни кто другой. Иначе прежде меня смертью насытишься ты сам.
- Но друг мой, разве я не прав? И разве не Мухаммад говорил, что Аллах не меняет того, что c людьми, пока они сами не переменят того, что c ними?
- Ты друг мой, мало того не дальновиден и не понимаешь, какую роль в моей судьбе играет политическая сила. Необходимость держать разрозненные бану под единым флагом и под единой волей. Более того, нет в тебе веры, достойной и достаточной. А вот во мне она есть. И если я умру, то на то воля Аллаха. И его высшая справедливость. Встретимся в садах, где внизу текут реки. Там и решим да рассудим, кто прав.
- Нет, - отчаянно замотал головой Хаким, - Нет, я прошу тебя, пойдём со мной. Я не смогу жить, если оставлю тебя на смерть в этой вонючей яме.
Сафван вздохнул. Прерывистый звук дыхания красноречиво рассказал о страхе, смятении и сомнении.
- Хорошо, - выдавил из себя связанный пленник, - Иди, попробуй убить охранника. Возьми его оружие, доспехи и возвращайся. У тебя лицо самое обычное, неприметное, да и ростом ты с меня. Так нам будет проще покинуть лагерь. Кто остановит мухаджира из гвардии пророка? Господи, - зашептал в отчаянии Сафван, - Прости мне мои слова и мысли. Если на то твоя воля, останови меня сейчас. Господи, я в этой нечистой дыре даже намаз не могу совершить!
Хаким со скрежетом сжал зубы. Как мог Мухаммад так поступить с его другом? Это немыслимая жестокость. Какая необходимость может вынудить это бесчестное обращение к верующему мусульманину? Аллах справедлив и мудр. Он рассудит.
- Давай, развяжи меня.
Хаким склонился над голосом в темноте и протянул руки к грубым путам. Пленник застонал, когда ловкие пальцы бедуина ослабили тугие узлы, от которых верёвки врезались в кожу
- Ты приготовил животных к дороге? – насторожился Савфан.
Вот тут бедуин растерянно ойкнул.
- Что же ты за недоразумение такое, - покачал головой пенник. Он принялся дуть на онемелые руки, растирать запястья и тихо ворчать на болезненный след от верёвок.
- Я.. я сейчас, я пойду и вернусь, - зашептал ему Хаким.
- Ага, а он тебя назад пустит? – усомнился Сафван, - Друг, оставь эту затею. Убьют тебя, кто позаботится о моей супруге? Продадут в рабство. А так она вернётся к тебе в семью. Нет, Хаким, не надо. Я против этой затеи. Если ты прав сильнее, чем я, то Аллах не даст мне умереть. А если прав я, то всех потом рассудят в другой, вечной жизни.
- Я уйду и вернусь, - хрипло сказал Хаким.
- Упрямец, - нервно прошептал Сафван и в изнеможении лёг на песок, - Ну тогда спеши.
Хаким обернулся к выходу и сделал шаг наружу. В этот момент его крепко схватила за запястье чья-то рука. Бедуин дёрнулся, но рука просто держала его, была на ощупь маленькой и хилой. Медленно к первой руке приблизилась вторая. Тщедушный кулак сжимал рукоять четырёхгранного клинка. Как он перекочевал с пояса мухаджира в руку чернокожего невольника?
Хаким краем глаза взглянул на стражника. Тот, как ни в чём не бывало, стоял на посту и смотрел себе под ноги. Бедуин обернулся к темноте, в которой тускло блеснули два белка настороженных чужеземных глаз. В этих глазах Хаким увидел просьбу, мольбу. Да, а ведь невольник и правда любит своего господина. Вообще как Сафвана не любить? Он сильный, уверенный и великодушный. Даже чем-то похож на Мухаммада. Не от того ли эта неприязнь, что Пророк боится, а не пойдёт ли однажды Сафван против него? И если пойдёт, кто из нейтральных бану, а то и из преданных мухаджиров, последуют за сильным, добрым и преисполненным искренней веры? Сложный вопрос, на такой не нельзя найти ответа заранее. Узнать ответ позже Мухаммад явно опасался.
Значит, невольник хочет свободы своему господину. Вытащил нож, пробрался в пещеру и в нужный момент дал его другу своего господина. Пусть друг расчистит путь к свободе. Прольет кровь врагов. Ему-то, многобожнику и чужестранцу, какое дело до смертей мусульман? А что бы ты сам сделал, спросил себя Хаким, как бы поступил с ножом в руках, когда стражник спокойно ждёт своей участи и ни о чём не подозревает? Хаким знал, как он мог бы поступить. Да простит Аллах, он не усомнился бы ни на минуту. Но надо подготовить путь к отступлению. Если охранник и правда не один, будет жаркая схватка. Даже если они одержат верх, придётся быстро уносить ноги. Надо подготовить верблюдов.
- Исчезни, - шепнул невольнику Хаким. Взял нож, повесил на пояс и покинул землянку.
- Ну что, поговорили? – ехидно спросил стражник.
- Да, спасибо, - отмахнулся Хаким и быстрым шагом пошёл прочь.
- Эй, а нож свой возьми! – крикнул стражник и осёкся. Должно быть, потянулся к поясу и обнаружил пропажу. Хаким обернулся и показал рукой на свой пояс. Мухаджир побледнел, нахмурился, но промолчал. Разве смог бы он сознаться, что какой-то бедуин обезоружил его, а он и не заметил? Хаким криво усмехнулся, но встретил настороженное внимание во взгляде и поспешил прочь. Не стоит дразнить мухаджира. Гораздо важнее сейчас навьючить животных, взять запас воды и провианта.
И бедуин направился к своему шатру.
***
Этот день был первым в неделе. По заведённому порядку понедельник был днём Аишы. И в тишине ночной прохлады Мухаммад пришёл в шатёр своей юной супруги.
Девушка сидела на краю скромного походного ложа. На ней была простая накидка. Лёгкая и удобная, как раз из тех, которые легко сбросить, если приходит муж и хочет удовлетвориться. На этот раз и сама Аиша был не против плотских утех, скорее даже наоборот. Она сверкнула на Мухаммада горячим пронзительным взглядом. Под тончайшей тканью на лице блеснули влажные от томления приоткрытые губы.
Когда Мухаммад приблизился, девушка потянулась ему навстречу. Тронула белоснежными руками его фигуру в намерении скорее сблизиться.
Пророк резко высвободился и сел напротив Аишы, чуть поодаль.
В резких, стремительных чертах проступила твёрдость. Взгляд в сторону женщины получился с вызовом и с претензией.
- Ты опять читаешь эти стихи?
Аиша виновато потупилась. Несколько свитков с сирийскими стихами лежали на шкурах подле ложа. Девушка покорно склонила голову и быстро бросилась собирать неугодные Пророку предметы.
- Разве я не говорил тебе, как вредно читать слова, начертанные многобожниками и лицемерами?
- Говорил, мой господин, - шепнула Аиша. На этот раз в её взгляде не было вожделенного томления. Всё желание, которое было, слетело как росчерки пустынного миража. В складках накидки замелькали пристыженные тени беззащитной наготы, когда девушка склонилась над шкатулкой со своими вещами и принялась прятать туда свитки.
- Но мой господин, ты всех и всегда слушаешь, - Аиша вновь, в который уже раз попробовала достучаться до сердца Мухаммада, - Почему ты не хочешь услышать, чем живёт моё сердце в те часы одиночества, когда тебя нет рядом? Разве тебе не интересно, что обильно питает мою к тебе любовь? Ты сам так сильно принадлежишь Аллаху, как каждый из нас, но ты во много раз сильнее принадлежишь лишь ему. Твоя любовь чиста и желанна, но мне достаётся её так мало.
- Что? – изумился Мухаммад.
Казалось, ему было в новинку слышать здравую логику рассуждения от женщины, пусть даже эта женщина была его любимой женой. С одной стороны, да, полная нелепость. А с другой было её умение читать сирийские книги. Сам Мухаммад читал очень плохо. Он был великолепным рассказчиком и собеседником, но в своей жизни он сумел прочесть лишь слова Корана. Из рук ангела, как он сам говорил. С его же слов Коран и переписывали. Исправляли и вносили дополнения, едва Аллах посылал новые айяты.
Мысль о том, что женщина может быть высоко образована и знакома с поэзией чужеземцев, не давала Пророку покоя. Но он любил эту женщину больше, чем какую либо другую. Поэтому он вздохнул и тихо усмехнулся:
- Ну хорошо, прочти мне что-нибудь из этих твоих стихов.
Аиша радостно захлопала в ладоши и приблизилась к Мухаммаду. Села к нему на колени, обвила руками его шею и зашептала на ухо:
- Далеко в пустоте ожерелья - костры.
По неведомым далям небесных дорог
Лишь мечтатель пройдёт от звезды до звезды,
Чтобы гостем прийти на бессмертный порог.
Мухаммад ответил на ласку Аиши. Их руки стали дарить ласку друг другу, а чуть позже их тела соединились. Когда всё кончилось, и Мухаммад пошёл прочь, чтобы совершить омовение после близости с женщиной, он бросил напоследок несколько слов:
- Красивые, но глупые слова. Были бы написаны мусульманином, так и был бы в них смысл. А так – пустая нелепость.
- Как скажешь, мой господин, - прошептала Аиша и отвернулась. Глубоко внутри её сердца терзали друг друга законы, правила и духовная жажда. Она была умной, образованной девушкой с обострённым чувством гармонии и потребностью любви. Разве могла она пожаловаться, что Мухаммад не любил её? Разумеется, не могла. Ни одна из женщин в Медине не смела желать лучшей участи, а от сдержанной зависти некоторых женщин Аиша ощущала почти физический дискомфорт. Она могла бы утолиться сознанием того, что у неё есть недоступные другим блага, покой и свобода. Это было бы правильно и справедливо. Но чем дольше она общалась с Мухаммадом, тем сильнее зрело противоречие. Пророк никак не мог принять её внутренний мир, и надежды на то, что это когда-нибудь изменится, не было.
Аиша не любила Мухаммада. И чем дальше, тем сильнее эта нелюбовь перерождалась во что-то иное.
- Ты останешься? – спросила девушка Мухаммада.
- Нет, Аиша, - отказал ей Пророк, - Слишком много дел. К тому же завтра будет казнён один из бедуинов. По прихоти его соплеменников мы и торчим в этой дыре посреди пустыни. Ну на всё воля Аллаха, моя милая. Спи спокойно, завтра вечером мы снимемся с этой стоянки и повернём обратно на Медину.
Когда Пророк ушёл, Аиша долго сидела в задумчивом созерцании. На коленях безвольно покоился свиток. Надо же, подумала девушка, завтра снова в путь. А может, лучше, чтобы не было этого пути? Она вернётся в Медину, будет всё по старому. И так месяц за месяцем, год за годом. Нет, с неё хватит.
Слёзы тихими горькими струйками текли по нежной девичьей коже. Как бы она хотела, чтобы точно также вытекла в песок её ровная, богатая и беззаботная жизнь. Что можно сделать? Уйти в пустыню. Говорят, те, кто остаётся с песком и солнцем один на один, сходят с ума и видят Аллаха прямо перед собой. А вдруг так и есть? Почему бы не проверить?
Аиша перебирала свитки, читала отрывки чужестранных мыслей, запечатлённые в поэтических строках. Где-то там, между строк должен быть ответ на вопрос. Подсказка, путеводный огонёк, словно звезда-костёр из того стихотворения.
Несколько часов провела она в слезах и терзаемая сомнениями, а потом придумала. Известно, что некоторые яды способны убивать, а некоторые лечить. Всё зависит от концентрации. Так написано в одном из стихотворений:
Искра огня на углях согревает и пищу готовит,
Огненный смерч разрушает и дом, и живущих внутри,
Капля дождя утолит и подарит земле плодородье,
А свирепые волны потоков сметают сады на пути.
То же будет и с малым, в чём капля огня и воды…
Аиша отбросила свиток. Такой неожиданный шаг, его вряд ли кто-то предугадает. Уж точно не Мухаммад. Разве что Аллах ниспошлёт ему айят и Пророка посетит озарение.
Случается, настигает верблюдов недуг в пустыне. Пухнут суставы, болят ноги, и животные не могут нести свою поклажу. Тогда странники, будь то бедуины или мухаджиры, поят их отваром из трав, в который добавлен яд скорпиона. Яд лечит суставы. Что будет, если яда окажется больше, чем нужно? Согласно стихам, случится противоположное.
- Помоги мне Аллах, - зашептала Аиша слова молитвы в полуночном намазе, - Я не могу дать твоему Пороку той любви, которую он хочет. Он меня любит, но это обманная любовь. Так нельзя, о Господин Миров, так никак нельзя. Пусть лучше будет мне наградой смерть, чем лицемерная любовь. Я найду смерть в пустыне. Помоги мне, Аллах. Помоги.
Господин Миров безмолвно выслушал слова молитвы. Аиша убедилась в безответном созерцании Аллаха и стала действовать быстро. Вытащила из шкатулки маленькую склянку с одним из благовоний. На дне осталось совсем немного вязкой жидкости. Девушка без сожаления вылила духи на песок, а потом ополоснула флакон горячей водой из сосуда над очагом.
Затем она вытащила крупный сосуд со средством для верблюдов. Вылила его в пустую посуду и подвесила над огнём. Пока жидкость выпаривалась, Аиша отмахивалась от резкого запаха и терпела. Наконец на дне сосуда осталась густая эссенция, зловонная и тёмная. Теперь надо надеяться, что слуга добавит эту жидкость в питьё её верблюдицы, и та не сможет продолжить путь.
Аиша прикинула на песке пропорции смесей и время действия лекарства, которые были ей известны. После вычислений стёрла рукой нехитрые уравнения и налила расчётную дозу в пустую склянку.
- Иди сюда, - окликнула Аиша слугу.
Скопец почтительно поклонился жене Прорка.
- Завтра за полчаса до того, как мы тронемся в путь, добавь снадобье в питьё моей верблюдицы. Она вроде бы нездорова.
- Да, госпожа.
- Впрочем, нет, - Аиша махнула рукой и нахмурилась. Самое важное нужно делать самостоятельно, иначе нельзя быть уверенным в результате, - Я сама всё сделаю, ступай.
Слуга удалился, а девушка какое-то время просидела с пузырьком в руках. Может проще взять, да и выпить самой это зелье? Скорпионий яд сильный, действует быстро. Нет, снова передумала Аиша, кто его знает, как подействует на человека. Если у неё отнимутся ноги и придётся всю жизнь терпеть заботливую возню, то это совсем не то, чего её нужно. Лучше надёжная смерть в пустыне. Она отстанет со своей верблюдицей, а потом пошлёт слугу вдогонку за подмогой. К тому времени, как подоспеет подмога, Аиша уже уйдёт далеко в пустыню. На верблюдице или без, не важно. Её не найдут. А она найдёт свою смерть.
***
Хаким оседлал обоих верблюдов и поспешил обратно к темнице. Он рассчитывал пробраться к Сафвану вновь тем же путём, а если понадобится, подкупить стражника. Однако в этот раз обнаружил на месте одного охранника сразу четверых. Хуже того, рядом находился Мухаммад. Он о чём-то оживлённо переговаривался с мухаждирами. Пару раз воины посмотрели в ту сторону, куда чуть больше часа назад удалился Хаким.
Внутри у бедуина всё похолодело. В руках и ногах образовалась предательская слабость, они словно отяжелели. Значит, всё пропало, отчаянно подумал Хаким. Вытащить Сафвана теперь вряд ли удастся. Самому бы голову на плечах не потерять. Неужели его предал невольник? А что, вполне может быть. Сдал с потрохами всю эту затею какому-нибудь знатному мухаждиру. На что ему служить ансару? Такому простому и неприметному, как Хаким? Раз господина уже не избавить от предназначенной Пророком казни, время грамотно найти себе другого покровителя. Хитрая бестия этот невольник, надо было убить его там же. Взять нож, да убить. Никто бы и слова не сказал. Кроме Сафвана. Вряд ли можно ждать одобрения за убийство раба.
Хаким даже не подумал о том, что причина суеты вокруг землянки в том, как резко изменилось его поведение после посещения Сафвана. Хаким вошёл в землянку обречённо понурым, а покинул тюрьму с широко расправленными плечами, выпрямленный и гордый. Он мог бы убить мухаджира клинком, который словно по волшебству перебрался с пояса стражника обратно на пояс бедуина. Но Хаким повёл себя так, будто стражник для него значит меньше пустого места. Стражник подозрительно отнёсся к такой резкой перемене настроения и вызвал подмогу.
А Пророк всего лишь решил проверить, не сбежал ли пленник. Мухаммад выслушал сбивчивый рассказ стражника о странном посетителе. Мухаджир указал, куда ушёл Хаким, но это мелочь ничем не заинтересовала Мухаммада. Он предвидел, что насир может сюда заявиться и потребовать встречи с другом. Так и произошло, и Пророк не видел ни малейшей причины осудить Хакима за его желание. Но слова стражника о том, как резко бедуин изменил своё поведение, запомнились Пророку. Он отложил их в памяти и мысленно вознёс Аллаху молитву. Что с этим Хакимом делать, нужно ли его наказать или нет? Аллах ответил непреклонным молчанием, сколько бы Мухаммад не вслушивался вглубь своего сердца, оно молчало. Возможно, этот Хаким такое ничтожество, до которого Аллаху нет ни малейшего дела. Тогда с чего бы Мухаммаду беспокоиться?
- Несите тут службу, - приказал он мухаджирам, - А если этот бедуин снова появится, задержите, но не убивайте. Я поговорю с ним позже.
Так Пророк оставил стражу на посту под резким пыльным ветром в некотором недоумении. А сам вернулся в шатёр, где уже ждали вожди союзных бану. Посланник Аллаха принял решение идти обратно к Медине. Раз караван они упустили, нет никакого смысла торчать в негостеприимной пустыне.
Когда стражники утомились ревностным выполнением долга и задремали, еле заметная тень в глубине пещеры пришла в движение.
- Это ты? – изумился Сафван своему невольнику.
Тот согласно хмыкнул.
- Ну что ты хочешь? Свободы? Зачем тебе эта свобода, жалкое ты животное, - беззлобно проговорил бедуин, - Лучше иди послужи моему другу. Найди его прежде, чем он сделает глупость и попробует снова меня освободить. Передай ему это, он поймёт.
Сафван вытащил кусок верёвки. Распустил её и отделил тонкий шнурок. На этот шнурок он повесил своё нефритовое кольцо.
- Вот так ему в руки и отдашь. А теперь прощай. Уходи незаметно, как и пришёл.
Невольник подчинился. Он не пытался скрыть своих чувств. В последнем порыве бросился на шею Сафвану и крепко обнял того отрывистым мужским объятием.
- Иди уже, - оттолкнул его Сафван.
Невольник исчез в темноте. Бедуин отодвинулся от места, где тихо лежал связанным и разгрёб немного чистого песка, куда можно опуститься на колени. В темноте тяжело и одиноко, если сердце бьётся в одиночку. Но если звучат слова, предназначенные Аллаху, становится легче.
Хаким словно услышал пожелания друга. Он вернулся в шатёр и осмотрел готовые к походу вещи. Вот и всё, теперь осталась одна дорога. Отсюда долгий путь по пустыне. Как встретят его в родном племени Сафвана? Лучше надеяться, что сердечно. А так ему больше и некуда идти на всём свете. Разве он сможет служить под знаменем Ислама после того, как Мухаммад прольёт кровь его друга? Вопрос веры, вот в чём всё дело. Это Сафван способен найти в себе силы и верить до конца. Но то Сафван, а то он Хаким. На месте Сафвана должно быть ему, простому насиру, который и веру-то принял вслед за всеми. Искренне принял? Вполне от чистого сердца, но без той вымученной страсти, с которой пошёл за Пророком Сафван. Мухаммад слепец, если не видит этой преданности. Или видит, но это преданность Аллаху и исламу, а не ему, Пророку. Ведь бедуин практически в лицо обвинил его. Сказал, что не доверяет его суждению о справедливости Аллаха. Обещанием встретиться в другом месте и в другое время, и уже там рассудить до конца. С Пророком нельзя так разговаривать. Даже если слова эти льются от чистого сердца и преисполнены глубокой искренней веры. Прежде всего, Пророк живой человек. Но более того, он Пророк. И этим всё сказано. У Аллаха на земле один голос, нет, и не может быть второго такого. В других мирах, там всё возможно. Ведь Аллах Господь Миров. Он властен и там, куда не дойти с самым большим караваном.
Хаким совершил омовение и опустился на колени лицом к Каббе. Вот так и должен звучать разговор с Богом. Говорят, не нужно шептать, но и не стоит говорить так громко, чтобы слышали другие. Почему такое правило? Хаким понял, почему. Бог говорит через сердце. Значит и голос должен звучать соответственно. Как бы и шёпот, но так, чтобы сердце слышало.
Бедуин воздал хвалу мудрости и великодушию Аллаха, начла просить его о снисхождении к Сафвану, но в этот момент его тронули за плечо. Хаким резко выгнулся, чтобы увидеть лицо того, кто посмел прервать его намаз.
- А, это ты, - вздохнул Хаким под испуганным взглядом невольника, - Не бойся. Ты же многобожник, тебе не понять. Считай вот и повод простить тебя за твоё невежество.
Невольник нахмурился.
- Ты… - прищурился Хаким, - Ты слышишь меня и понимаешь, да?
Чужестранец вздрогнул, но всего лишь наклонил голову и свёл брови в немом вопросе. Его странное, по детски безбородое лицо выразило отчаянную попытку понять, чего же от него хотят.
- Немного, - с видимым трудом пролепетал невольник.
Хаким пристально посмотрел на него, а затем резко схватил за плечо и придвинул к себе. Заглянул в приоткрытый рот и в трепетном ужасе оттолкнул от себя искалеченного человека.
- Кто же тебе изуродовал язык, бедный ты и глупый? – с оттенком сострадания задал свой вопрос Хаким.
Невольник скривился. В глазах чернокожего блеснули слёзы. Должно быть, воспоминание откликнулось болью внутри.
- Был в пустыне. Воины. Сафван.
- Это он? – изумился Хаким.
- Нет. Защитил. Мухаджиры.
Хаким поднялся с колен и в изнеможении закрыл лицо руками. Вот, оказывается, в чём дело. Сафван защитил его от воинов Пророка. Когда это было? Давно, очень давно. Сколько Хаким знал Сафвана, невольник всегда был при нём и следовал по пятам. Значит, из-за этого Мухаммад так не терпит Сафвана? Нет, Мухаммад не может этого знать наверняка. Если бы знал, что Сафван защитил многобожника, разве не отдал бы немедленно приказ умертвить презренного человека? Может быть, он о чём-то догадывается. И потому рад возможности расправится с бедуином. Что произошло в пустыне? Быть может, Сафван убил всех бойцов сарийи, у которых отнял жертву – несчастного чернокожего человека. Или пригрозил и отпустил. Теперь уже и правду не узнать. Разве что спросить у этого невольника?
Хаким посмотрел в глаза чернокожему долгим и задумчивым взглядом. И принял решение.
- Я не хочу знать, как это было. Достаточно того, что Сафван тебя спас. Иногда лучше не знать всей правды. Зачем ты пришёл? Ты позвал воинов и Мухаммада? Я видел их возле землянки.
- Нет. Они сами пришли. Я пришёл. Сафван.
Раб протянул вперёд тщедушную чёрную руку. Хаким с изумлением принял нефритовый перстень на грубом шнурке.
- Служить тебе. Сказал.
Бедуин нахмурился. Некоторое время он неподвижно молчал в лицо невольнику. Потом вздохнул и повернулся к вещам.
- Возьмём лишь самое необходимое. Упакуй припасы на несколько дней. Мы выступим немедленно.
Под покровом глубокой ночи, наполненной злобной песнью песчаного ветра, Хаким и невольник покинули лагерь и двинулись прочь от Медины. Мухаджиры успели заметить, как Хаким покинул стоянку, но ехал он быстро и как будто налегке. Значит, отлучился по делу и не надолго. Кто знает, может его направил сам Пророк. По правде говоря, упоминание об отбытии Хакима могло вызвать у Мухаммада лишь усмешку. Ему не было никакого дела до отдельного бедуина. Войско Пророка насчитывает тысячи бедуинов.
***
Утро принесло за собой ослабление бури и прояснение погоды. Военный лагерь пришёл в движение, послушный приказам вождей, а они повиновались малейшему изъявлению воли Мухаммада.
Лишь немногие удивились, когда на центральную площадь лагеря вывели связанного пленника. Мухаммад немедленно объявил волю Аллаха. Согласно ей человек по имени Сафван виновен в том, что его соплеменники мешают успеху исламской военной кампании. Формально бедуин не причастен к провалу в поимке каравана, но Аллах видит, на чьей стороне сердце того, кто даже в исламе не может порвать порочные узы кровного родства. Так что наказание Аллаха будет назиданием. Тем, кто не богобоязненный, лицемерный в душе и непокорный его воле. Беспощадный огонь настигнет и всё племя предателей, раз они посмели встать на пути Господина Миров и его преданных воинов.
За всё время короткой и пламенной речи Сафван не произнёс ни единого слова. Бедуины и мухаджиры в плотном кольце зрителей хмуро наблюдали за проведением казни. Раньше случались подобные зрелища, но жертвы всё больше молили о пощаде, падали на колени и истекали слёзными причитаниями. Потом острые клинки в руках палачей опускались, и безглавые тела истекали кровью. Многобожники и лицемеры трепетали в страхе и тем вызывали отклик презрения в суровых воинских сердцах. Воины Мухаммада одновременно радовались и злорадно переводили дух. Аллах уготовил врагам вечный огонь. В сравнении с ним удар клинка не опаснее шлепка ладони.
В таких ритуалах закалялось бесстрашие исламского воинства.
Только обречённый на смерть Сафван не очень-то повторял плаксивый пример предшественников. Мужчина стоял с высоко поднятой головой, расправленными плечами и каким-то необычно светлым взглядом. Страх терзал его, это мог заметить каждый из зрителей. Сафван дышал очень часто, его ноздри вздувались и опадали, а лицо побледнело. Как будто кровь уже протекла в песок, отхлынула от непокорного сердца.
Бесстрашными остались только глаза. Казалось, мужчина видит ими что-то, чего не дано узреть смертному при жизни. Глубина и ясность во взгляде притягивали, пугали и заставляли твёрдые воинские души трепетать. Бедуины и мухаджиры смотрели, потому что не могли не смотреть. И всё же старались отвести взгляды.
И вот палач резко пихнул Сафвана вперёд, присовокупил к пинку удар под колено и опрокинул мужчину в истоптанный песок. Приговорённый всё равно продолжал смотреть перед собой. Измученные страхом и жаждой сухие губы разлепились, и он прошептал.
- Мухаммад, я перед смертью хочу помолиться.
Пророк нагнулся и встретился взглядом с Сафваном.
Со стороны был ясно виден контраст. Ухоженный, опрятный и преисполненный спокойного совершенства Пророк выглядел особенно величественно вблизи измождённой жертвы. Брошенной в грязный песок в путанице своей перепачканной и изодранной одежды.
- Лицемер, - с горячей страстью прошипел Пророк в лицо Сафвану.
Он распрямился и оглядел зрителей.
- Этот многобожник хочет смутить нас своими гнусными речами. Только кто же будет внимать твоим молитвам? Все, кому молятся твои родичи, это всего лишь идолы.
- Я хочу молиться Аллаху! – спокойно произнёс Сафван. Настолько спокойно, насколько сумел после болезненного тычка в спину. Мужчина громко закашлялся в попытке выплюнуть изо рта горячий и липкий песок.
- Так значит, ты и правда мусульманин, - спокойно заметил Мухаммад, - А раз так, молился ли ты Единому раньше, как и полагается? Ночью, утром? Молился?
- Да, - кивнул Сафван. В глазах промелькнула глубокая грусть, но через мгновение взгляд обрёл прежнюю твёрдую решимость.
Пророк выдержал паузу и задал последний вопрос:
- Ведь ты молил его о пощаде?
Песок попал в горло и приговорённый снова зашёлся кашлем. Сумел кивнуть в ответ, но на слова сил не осталось.
- Аллах не внял твоим нечистым молитвам, лицемер, - крикнул Мухаммад и резким кивком отдал приказ палачу, чтобы тот оттянул в сторону спутанные волосы пленника.
Прежде, чем вознесённый клинок опустился вниз, Сафван прошептал:
- До встречи в садах, где текут реки.
Сталь обрушилась на плоть, и голова отделилась от тела. Песок смешался с кровью и облепил до неузнаваемости голову казнённого, когда она упала и покатилась.
- Да будет славен Аллах, яростный, мудрый и справедливый, - чистым, ясным голосом проговорил Мухаммад и обвел взглядом раболепное воинство, - Восславим его чистосердечным намазом.
Мусульмане обратились к Господину Миров с молитвой. И через час войско двинулось в путь.
Кроме воинов на площади оказался ещё один человек, который с интересом наблюдал за казнью. Интерес был скорее праздный, без каких-то глубоких переживаний. Аиша давно привыкла, что супруг вершит правосудие от имени Аллаха. Обречённый бедуин показался ей чем-то симпатичным. Пожалуй, слишком гордый и дерзкий, и слишком преисполненный своей воинственной веры. Должно быть, этот мужчина никак не хочет отступиться от своего многобожества. Таким Аиша увидела Сафвана издали, сквозь толпу зевак.
По правде говоря, Аиша пришла на площадь с другой целью. Последний раз взглянуть на Мухаммада.
На сердце грузом лежала какая-то холодная тоска. Она знала, что это такое. Безысходность. Как признаться самой себе, что жизнь с великим человеком, который действительно велик, но не любим, стала в неподъемную тягость? Несколько лет она провела его супругой и любимой наложницей. Хорошо или плохо, но ей не на что было жаловаться. Любая женщина во всём мусульманском мире могла лишь молиться, чтобы оказаться на её месте.
И всё-таки Аиша решила окончательно. В её решении было много юной горячности, духовной неудовлетворённости и самоуверенной злости. Аиша рассуждала как мусульманка. Если она по каким-то причинам не может быть женой Мухаммаду, она должна ему об этом сказать. Её решение значит немного в сравнении с мужским решением. Беда не в том, что Аиша, как и многие мусульманки, была хорошо образована. Молодость и ум сыграли не последнюю роль в цепочке её порывистых мыслей.
Мужчины часто не замечали того, какой интеллект или богатый внутренний мир есть у их женщин. Так было принято, это считалось нормально. Мужчины заняты войной и политикой.
А Мухаммад заметил.
Он дал Аише такую свободу, о которой у мусульман не принято говорить вслух. Он поверил ей, уважительно отнесся к её интеллекту и отдал ей часть своего сердца.
Аиша приняла дар и долго терпела. Она обращала в шутки его непонимание тех вещей, которые ей дороги. А Мухаммад делал вид, будто и нет никаких нарушений Шариата . Один Аллах знает, чего это ему стоило, но в глубине души он знал, что его любовь к Аише стоит многих жертв. Ведь Аллах поистине любит и прощает тех, кто верит.
Такая непростая гармония между Мухаммадом и Аишей могла быть самым чудесным, самым сердечным союзом во веки веков. Если бы ни одно обстоятельство. Аиша не любила Пророка Аллаха. Уважала, боялась и почитала его как мужа, мужчину и вождя народа. Но над сердцем Аиши Аллах оказался не властен.
Поэтому и созрели тяжёлые мысли. Если Аиша скажет Мухаммаду о своей нелюбви, он будет горевать и отпустит её свободной. И она достанется другому мужчине. Нет, сказала себе Аиша, так поступить она не в праве. И дело был не в традициях или мусульманском воспитании. Разве она могла так поступить с великим и благородным мужчиной? Ум, порядочность и вера направили девушку по непростому пути. Она решила: пусть никому не достанется, потеряется в пустыне и пропадёт.
Аиша не запятнает честь Мухаммада, первого среди людей и приближённого к Аллаху. Её измученная нелюбовью душа найдёт себя в иной жизни. Остаётся надеяться на снисхождение Аллаха.
Когда отрубленная голова укатилась в песок, Аиша с мрачными мыслями повернулась спиной к толпе и пошла к своему шатру. Последний взгляд на Пророка не подарил ей ничего нового. Стремительная властность и одухотворённость владели Мухаммадом. Казалось, он готов разметать яростным взглядом любую преграду, если посмеет встать на пути.
Пусть он сражается со своими преградами и ведёт людей по закону Шариата. На этом пути у него будет много побед и славы. Чем дальше, тем меньше в душе Мухаммада останется места для маленькой умницы Аиши. Придёт время, и Пророк сломает её душу, потому, что согнуть не удастся.
Страх погибнуть в пустыне, в сравнении со страхом потерять себя был не сильнее лёгкого ветерка в сравнении с порывом пустынного смерча.
Аиша ревностно проследила, чтобы слуги упаковали её вещи и ничего не забыли. Когда все вещи собрали, а лагерь уже стал сниматься с места, девушка закричала на слуг гневным голосом.
- А где моё ожерелье из сирийской бирюзы?
Изумлённые невольники принялись искать в песке, где был расставлен шатёр Аишы, к тому времени уже собранный. Недовольная жена Пророка кричала и поносила нерадивых слуг почём зря, от того окончательно их спутала и напугала. Поиски ожерелья превратились в напрасную кутерьму.
Девушка внимательно следила за тем, что происходит вокруг кутерьмы, затеянной ей самой. Она точно знала, где лежит ожерелье. Но она должна была отвлечь слуг, чтобы напоить верблюдицу ядом. Девушка подошла к доверчивому животному и уже протянула руку к пробке сосуда, как вдруг сердце кольнула жалость. Разве может она взять и принести из своих рук смерть этой беззаветно преданной и бесхитростной скотине? Верблюдица потянула морду к девушке и ласково ткнулась носом в плечо. Аиша сжала флакон пальцами так сильно, что они побелели. Вздохнула, шмыгнула носом, смахнула слезы. Ей стало настолько тяжело от своей жалости к неповинному животному, что она не удержалась и заплакала. Спрятала флакон в карман одеяний и вернулась в слезах к суете безуспешных поисков.
- Уходите! Ничего вы не умеете, сама найду ожерелье, – прикрикнула она на измученных невольников, - Забирайте все вещи, кроме одной сумки. Вот этой, зелёной. И ступайте.
Аиша сама собирала эту сумку. Там было немного еды и мешок с водой. Как раз столько, чтобы протянуть по пустыне день или два. Хватит, чтобы уйти, потеряться и сгинуть от пекла и жажды. Кстати и яд пригодится. Чтобы наверняка, спокойно рассчитала девушка.
Слуги не посмели спорить с женой Пророка. Раз хочет искать сама, её дело. Воинство уже давно пришло в движение, и в даль потянулся длинный караван. Вьючные животные со скарбом Аиши, подгоняемые обруганными Аишей слугами, пристроились в самом конце походного столпотворения.
А девушка села на песок, закрыла лицо руками и зарыдала. Рядом лежала довольная тишиной и покоем верблюдица и меланхолично пережёвывала свою жвачку.
***
Приблизительно в это самое время Хаким двигался по пустыне прочь от армии Пророка. Бедуин терзался мыслями и переживаниями. Он отчётливо понимал, что его друга уже нет в живых. Аллах скор на расправу. Его посланник, да благословит его Аллах и приветствует, во всём подражает своему владыке. Хаким до боли сжимал зубы и старался дышать ровно. И всё же гневное негодование не унималось. Он в красках представлял себе то, как мог вести себя Сафван в руках палача под непримиримым взглядом Мухаммада. О нет, Саван бы ни за что не дрогнул. Таких, как он, не согнуть. Чтобы убить в таких, как этот несчастный, твёрдость и веру, нужна смерть. Рубить с плеча острой сталью. Иначе не одолеть.
С плеча.
Хаким резко скомандовал верблюдице остановиться. Верблюд, на котором сидел чернокожий карлик, также послушно встал. Бедуин хмуро вздохнул своим горьким мыслям и кипению эмоций внутри. А потом решительно расправил грудь и выдохнул.
- Возвращаемся. Я должен отомстить. Как, не знаю. Я вообще не знаю, что там произошло. Понимаешь?
Чужестранец почтительно слушал. С таким же вниманием оба верблюда подозрительно косились на человека, который нелепо стоял посреди пустыни и громко разговаривал со знойной пустотой.
- Если Сафван жив, значит Аллах его спас. Если нет… Это значит лишь одно. Мухаммад разучился понимать и слышать истину в указаниях Аллаха. Мне надо узнать, что там произошло.
После этих слов Хаким отдал приказ ехать обратно.
Невольник с сомнением пробормотал что-то себе под нос и повернул своего верблюда вслед Хакиму.
Путь назад занял гораздо меньше времени. До этого Хаким ехал в какой-то вялой растерянности. Убитый горем, бессильный что-то сделать. Разве он мог остановить суд Мухаммада? Смешно думать о такой возможности. Пол дюжины телохранителей мухаджиров растерзают его прежде, чем Хаким закончит обвинительную речь.
И всё-таки бедуин не смог просто взять и исчезнуть. Сердце ныло неспокойным огнём, вскормленным жаждой справедливости. Или хотя бы мести. Может быть теперь, когда Пророк успокоился, он устыдится жестокого приговора. Но это вряд ли. Что скажет ему Хаким? Как заставит Мухаммада понять ошибку?
Хаким знал свою судьбу. Он ехал на смерть, чтобы прямо в глаза Мухаммаду прокричать слова:
- Я не верю, что это воля Аллаха!
А следом умереть. С чувством долга, отданного казнённому другу. Теперь Хаким не мог сделать большего для Сафвана. И меньше сделать тоже не мог. То есть мог бы, конечно, уйти, как и собирался. Только как дальше жить с таким грузом?
Двое путешественников достигли брошенной стоянки под вечер, когда уже темнело. В пустыне осталось не мало пожитков, поваленных шестов, обрывков шкур и неубранных нечистот. Даже издали доносился смешанный запах, с которым ничто не спутаешь. Здесь бытовала огромная толпа людей и вьючных животных. Пустыня надолго запомнит гостей.
Хаким знал, куда направился Мухаммад. Отсюда было два пути. Один к Мекке, другой домой в Медину. Раз караван не нашли, Пророк примет решение идти домой. Значит, следующая стоянка случится в Нахр аз-Захира.
Хаким уже совсем было собрался идти по следам войска, как вдруг увидел на песке девушку. Походная накидка сбилась и обнажила нежные формы юного тела. Лицо незнакомки Хаким не видел, но мог бы поклясться, что оно должно быть прекрасно, а как же иначе?
Он с любопытством смотрел на незнакомку, погружённую в сон. Девушка разнежилась под горячим солнцем, но рядом тихо дремала её верблюдица. От высокого горба падала тень, именно поэтому девушка и не сжарилась на солнцепёке.
Бедуин вздохнул, и попытался совладать с желанием. Увы, оно было слишком сильным. Хаким знал, что пройдёт ещё много лет прежде, чем в походах он скопит достаточно средств для создания семьи. Такие теперь законы, и бедуин без денег обречён быть одиноким воином. Богатство добывают в бою. Вот и весь закон. Хаким происходил из очень бедной семьи, так что мог надеяться лишь на боевые трофеи.
Он оставил бесполезную попытку бороться с желанием. Опустил руку вниз, под одежду и быстро удовлетворил себя. Хаким не испытывал ни малейшего стеснения. А чего тут стесняться? Часто по закону Шариата мужчинам запрещали касаться женщин, либо в священные дни, либо за провинности. В том, как мужчина унимает разгорячённую желанием плоть, нет ничего предосудительного.
Хаким дал команду верблюдице остановиться. Послушное животное пригнуло передние колени и опустилось на песок ровно на столько, чтобы Хаким мог спуститься.
Шорох песка и звон сбруи нарушили тишину. Девушка зашевелилась и проснулась.
Хаким краем глаза увидел её шевеление и поспешил отвернуться. Не хорошо смотреть на женщину, пока она на прикрыла лицо. Бедуин опустился на колени и очистил руки песком. Лишь после этого он поднялся во весь рост и повернулся к девушке.
- Ты кто? – настороженно осведомилась Аиша.
- Хаким аль-Малик ибн Халид, - почтительно сказал бедуин, - А ты?
- Аиша. Я жена Мухаммада.
Бедуин ахнул и напрягся.
- Ты не бойся, бедуин, я не кусаюсь. Ты с Пророком?
Хаким смутился, опустил вниз лицо и посмотрел себе под ноги.
- Я воин под белым знаменем Ислама.
Девушка недоумённо поморщилась. Что-то было необычное в лице этого Хакима. Что-то неуловимо похожее. Она видела это лицо и не могла ошибиться. Нет, не само это лицо, но какие-то общие черты. То ли твёрдая решимость в глубине чёрных глаз, то ли напряжённый разрез бровей.
Резкие движения выдали в Хакиме человека, который точно знает, куда и зачем он идёт, что собирается делать и ведает цену своим поступкам.
Тогда Аиша ещё не понимала, насколько её наблюдение близко к истине: Хаким твёрдо вознамерился увидеть Мухаммада, сказать ему в лицо всё, что думает, а потом умереть.
- Ты почему не с воинством?
- Отстала, - уклончиво ответила девушка.
- И заснула? – от удивления Хаким вскинул бровь, - Это могло быть опасно. Здесь водятся скорпионы.
- Аллах хранит меня, воин Хаким. Аллах всегда бережёт тех, кто в него верит.
- Не всегда, - тихо и очень спокойно сказал Хаким.
От такого спокойствия, от этих невероятных слов Аиша вздрогнула. Что-то в голосе Хакима потянуло за собой. Девушка попыталась стряхнуть с себя оцепенение, но какая-то размеренная твёрдость в голосе Хакима завораживала.
После двух слов, сказанных особенным тоном, повисло глухое молчание. Девушка сильно страшилась, а не сделает ли ей больно дикий бедуин? Возьмёт да и отдаст на поругание своему чернокожему рабу. Лучше пусть сам надругается.
Но Хаким был далёк от мысли причинить девушке вред. Это не имело никакого смысла, кроме сиюминутной жажды удовлетворить свою злость. Но Аиша-то чем виновата? Его злое желание отомстить было направлено в сторону Пророка.
- Давно Мухаммад увёл войско?
- Да по полудни, сразу после казни.
Бедуин сглотнул и заскрежетал зубами. Вот она, тихая холодная боль. Как с ней сравнится пламень ада, куда Аллах бросает грешников? Скоро Хаким узнает об этом воочию. Только бы добраться до Мухаммада. Сказать ему в лицо всё, что надумалось. А там пусть рассудит Аллах.
Бедуин огляделся по сторонам. Ночная темень сгладила очертания брошенной стоянки. Нет, сказал себе Хаким, он не станет искать тело и отрубленную голову Сафвана. Пусть в памяти останется последний образ, в котором гордый житель нейтрального бану непреклонно выслушивает приговор. Стражники увели Сафвна прочь, но в последние мгновения, когда его видел Хаким, бедуин шёл с высоко поднятой головой и мужественно давил в себе страх.
Да и что сейчас можно найти в такой темноте?
Двигаться по пустыне в тёмное время совсем не хотелось. Значит, придётся заночевать прямо тут. Хаким подумал, было приказать невольнику раскинуть шатёр, но в это время года ночи тёплые. Он махнул рукой и расположился прямо на песке, рядом с Аишей.
Девушка недоверчиво смотрела, как бедуин раскатывает походное одеяло на песке. После приготовлений ко сну Хаким отвернулся в сторону Мекки и совершил намаз.
Потом он сел напротив Аиши и с каким-то весёлым снисхождением посмотрел, как зябко девушка держится за плечи.
- Холодно? – спросил он Аишу.
- Да. Костёр бы развести.
- Дров тут под боком хватает, а вот огниво нужно искать, - Хаким обернулся в сторону невольника, но чернокожий успел свернуться под боком верблюда, закутаться в одеяло и заснуть. Это произошло как раз тогда, когда Хаким молился.
Бедуин тихо рассмеялся при взгляде на хмурое недоверие Аиши. Чего боится эта женщина? Она жена Пророка, это словно гарантия безопасности.
- Иди сюда, прижмись ко мне и будет теплее. Можешь просто завернуться в моё одеяло, но сядь рядом. Ночью так проще согреться.
Девушка думала несколько минут, а потом решилась. Встала с песка и перебралась под бок бедуина.
Они лежали под ночным небом, слушали тишину сна природы и думали о чём-то личном, каждый о своём. Хаким не видел повода для беспокойства, он недоумевал из-за её страха.
Но бедуин не знал мотивов и мыслей Аиши.
А девушка словно очнулась от какого-то сна. Её бил лёгкий озноб, а в голове проносились отрывочные мысли, как бледные тени утренней идеи свести счёты с жизнью. Она уже мысленно простилась с этим светом, но человек принадлежит Аллаху, идёт к нему или возвращается по Его повелению. Так рассуждала Аиша, в её остро раненом сердце и сильном уме зародилась одна необычная мысль. Тут сработала не логика, а какая-то глубокая интуиция. Понимание вобрало в себя аналитический вывод, подсознательный отклик на странную, почти враждебную решимость Хакима. Было что-то ещё. Неописуемое, глубокое и невесомое. Но этот последний штрих понимания завершил целостность.
И тогда Аиша заговорила.
Она говорила тихо, сбивчиво и нервно. По началу голос дрожал, а сердце разрывалось от жажды высказаться и от страха. Чего бояться, понукала она себя? Даже если…
Кто поверит безродному бедуину?
Но чем дальше она раскручивала своё нелёгкое, вымученное страхом повествование, тем дальше отступали все опасения.
Хаким слушал. Любой другой на месте этого бедуина остановил бы её грозным окриком. Женщине не пристало так говорить о мужчине, а уж тем более, о муже. А о таком как Мухаммад и вовсе предосудительно.
Бедуин молчал. Совершенно спокойно и как-то настойчиво он задавал девушке короткие вопросы. Она вначале пугалась, а потом расхрабрилась и всё выложила начистоту.
- Значит, ты не можешь его любить, - заключил Хаким, - Да что за чушь, в самом деле?! Не любишь и всё. Разумеется, не можешь любить, если не любишь. А это меняет дело. Я хотел поговорить с твоим мужем. Сказать ему много разных вещей. Вот, например, как он приказал казнить моего друга, - тихо проговорил Хаким и сжал в кулаке перстень на шнурке. Память о Сафване стала талисманом на шее.
Девушка всхлипнула.
- Так это был твой друг, - очень медленно и едва слышно произнесла Аиша, - Я видела, как всё было.
Аиша рассказала Хакиму про казнь. Подробно, но постаралась смягчить жестокие детали. Когда она закончила, бедуин в свою очередь поведал ей о Сафване. Девушка печально улыбнулась, сочла Хакима немного похожим на его кумира. Аиша с первого взгляда поняла, как бедуин старается выдержать ту же осанку, тот же гордо вздёрнутый подбородок и ту же самую непреклонность, которые она успела заметить в манерах приговорённого Сафвана.
- Где-то там он теперь, да, - Хаким кивнул на небо, усыпанное звёздами.
- Мне тоже не верится в то, будто Аллах обрёк его на вечный огонь. После того, что ты рассказал о своём друге.
- А может быть, и вечный огонь, он тоже там? Как знать, вдруг эти звезды – всего лишь костры. Привалы на пути неведомых караванов. Бредут себе эти самые караваны из мира в мир, и всем им указывает путь Аллах. Ведь он Господин миров.
Аиша в изумлении ойкнула и даже отстранилась от бедуина.
- Что не так? – нахмурился Хаким.
- Да это я про костры на небе. Откуда ты узнал?
- Узнал? – бедуин пожал плечами, - Сам только что придумал.
Она поняла его. Такое понимание не требовало объяснений. Этот человек не читал её мыслей, это под силу лишь Аллаху, но имел разум и сердце, обращённые к ней открытыми гранями. Не то впитывал её переживание, не то переживал вместе с ней в каком-то резонансе, сродни звуковому. Аиша взвесила всё и решила, что этот Хаким ей гораздо ближе, чем тот, кто взял её в жёны.
Вот и сложились куски мозаики. Завертелась в голове пёстрой лентой череда решений и желаний. Осознанных и спонтанных. Слова сами сорвались с губ, хотя Аиша старалась сдержаться:
- Он ведь поступил несправедливо в отношении твоего друга. Отомсти.
В обрывочном молчании осталось высказанным ещё одно слово. Аиша высказала его беззвучно, но Хаким сумел уловить отчаянный порыв. Вздрогнул, но удержал себя волей на гране суеверного страха. Аллах всё видит и прощает.
- Следующим вади, через который пойдёт Мухаммад, будет Нахр аз-Захира. Там всё и решится.
Чуть позже сон сомкнул им веки. О том, что происходило в тишине ночной пустыне, знали Аллах и зажженные его волей звёзды.
***
Догнать воинство оказалось совсем не трудно. На протяжении всего пути Хаким и Аиша почти не разговаривали. Каждый думал о сложной ситуации и ждал, пытался предугадать, как всё сложится. На подступах к вади им встретился посланный Мухаммадом отряд. Пророк обеспокоился исчезновением жены и снарядил мухаджиров на поиски.
Свирепые воины пророка окружили отряд из трёх всадников. Девушка ехала посередине и скромно молчала.
- Что ты сделал с Аишей, женой нашего вождя? – задал прямой вопрос предводитель отряда.
- Я нашёл её в пустыне. Отстала и потерялась. Вот теперь веду в спешке вернуть Мухаммаду его любимую и верную Аишу. Кажется, не ошибся. Войско остановилось в том вади?
Хаким указал рукой на подёрнутые зыбью миража зелёные кустики пальм у самого горизонта.
Воины переглянулись, словно в недоумении. Подозрения никуда не делись, их только спрятали поглубже до нужной поры.
Весь остальной путь до ставки Пророка прошёл под конвоем.
Мухаммад покинул шатёр стремительным шагом. Во взгляде, с которым он встретил Хакима и Аишу в окружении воинов, промелькнуло удивление. Видеть образованную, даже слишком утончённую Аишу в обществе дикого бедуина уже странно. Тем более нелепо совпадение, кто именно этот бедуин. Пророк не ожидал увидеть друга казнённого Сафвана в таких обстоятельствах.
Он не растерялся, но вереница объективных причин и возможных следствий тут же выстроилась в его голове. Беда в том, что Хаким по крови насир. Его бы стоило казнить за греховное прикосновение к жене Пророка. Кто поверит, что этого не было? Лишь тот, кто глуп и слеп в своей вере. Запреты и традиции веры нужны и незыблемы, но в самой природе человека заложено стремление нарушать запреты и опровергать законы.
Несколько секунд Мухаммад боролся с противоречивыми мыслями. Шатёр вождя и процессию с конвоирами окружила целая толпа любопытных людей. Многие с нетерпением ждали решения. Гнев Аллаха может настичь любого. Пусть это будет какой-то безродный бедуин. О близком родстве и дружбе Хакима с казнённым ранее Сафванам почти никто не знал.
Пока над столпотворением дул свежий ветер гостеприимного вади, шелестел одеждой и волосами, висела напряжённая тишина. Зазвенела сбруя, когда Хаким спешился. Аиша продолжала сидеть на спине верблюда.
- Ты славно поступил, когда отыскал мою жену, воин Хаким, - как можно громче произнёс Мухаммад, - Я очень боялся, вдруг она потеряется и пропадёт в пустыне.
Пророк перевёл дух и продолжил:
- Думаю, не иначе как по воле…
- Он осквернил твою жену, Мухаммад! – крикнул из толпы человек по имени Абдулла Ибн Убайй, - Это дикий бедуин, ему нельзя верить!
Мухаммад даже не обернулся на голос. Он вытянул руку в строну Абдуллы и указал пальцем.
- Молчи, брехливый шакал. Слышу я голос мусульманина и преданного воина ушами, а вот сердце моё ловит истеричный визг вечно недовольного. Ты словно надломленная пальма, из которой брызжет жгучее масло. Попадёт искра и вспыхнет весь лес. Абдулла, не распаляйся сам и не буди смуту в других.
Адулла Ибн Убайи стиснул зубы и потупился. Слова Пророка глубоко тронули чувствительное сердце человека. Он и сам знал за собой недостаток, но одно дело знать лично, а другое дело, когда прилюдно обвиняют и клеймят. И всё же, Абдулла сдержался. Разве он посмеет перечит Мухаммаду? А то, с какой враждебностью Абдулла с Хакимом посмотрели друг на друга, почти никто не заметил.
- Я и пальцем не тронул твою верную Аишу, Пророк, - спокойно проговорил Хаким. Не в оправдание, а для пресечения дальнейших обвинений. Сейчас ни один из воинов не сможет сказать весомого слова. Всё зависит от того, поверит ли Мухаммад.
- Я не вижу причин сомневаться в его честности, - Снова прокричал Мухаммад, - Этот воин всегда был верен Исламу.
- Мухаммад, не будь слепцом! Смотри, как падает свет солнца, это Аллах тебе указывает! – донёсся голос из толпы. Ему вторил другой голос.
- Да, Мухаммад, посмотри!
Пророк нахмурился.
- На что смотреть? – вопрос прозвучал растерянно.
Взгляды Хакима и Мухаммада пересеклись. И тот и другой с сомнением пытались понять, что же видят другие?
- Он так похож на своего дружка Сафвана! Они постоянно были вместе, они же единомышленники. Лицемеры! Он лицемер, казнить негодяя! Многобожник!
Толпа разноголосым хором заревела о жажде казни. Участь Хакима была предрешена. Мухаммад ещё сумел бы унять разгорячённую людскую массу, Случись два обстоятельства порознь. Дружба с Сафваном и сомнительная ситуация с Аишей. А в такой обстановке, одна половина войска твердит о надругательстве над Аишей, а вторая видит в бедуине многобожника, прихвостня шайтана и чуть ли не двойника обвинённого самим Мухаммадом жителя нейтрального бану.
Пророк оказался связан волей толпы. Он мог пойти против толпы и не страшился её гнева. Он боялся другого. Среди воинов найдутся те, кто без всякого сомнения встанет на его сторону и скажет: Посланнику Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, виднее! Он видит и знает всё по воле Господина Миров! Но найдутся и те, кто скажут, что Мухаммад пожалел врага. Проявил мягкосердечие, непростительное в отношении тех, кому Аллах предначертал яростный огонь. А потом прозвучат слова, в которых люди усомнятся, может ли Мухаммад постоять за честь своей супруги. И начнётся бойня. Брат поёдёт на брата, мухаджир на насира или того хуже, мухаждир на мухаджира. И это будет концом единства воинов Ислама.
- Тихо! – крикнул Мухаммад.
Вздёрнутую руку с распахнутой пятернёй пронзительно очертил солнечный свет.
Люди в немом почтении проследили за стремительным жестом.
- Не бойся, - еле слышно, одними губами прошептал Хакиму Мухаммад, - Делай, как я говорю, и тогда останешься жив. Просто слушайся меня.
Хаким раздумчиво сощурился в лицо Пророку. Во взгляде промелькнули страх, и сомнения. Но бедуин всё-таки решился. Мужчины коротко кивнули друг другу о взаимопонимании.
- Верно то, что видите вы и говорите, - размеренно изрёк Мухаммад громким голосом, - И этот бедуин заслуживает казни. Мы благодарны его старанию во спасение Аиши, но он многобожник, пусть даже и принадлежит племени ансаров. Завтра его казнят. Уведите в пустой дом на краю вади и там заприте, - он отдал приказ телохранителям. Воины выступили из-за спины Пророка и шагнули к Хакиму. Бедуин спокойно стоял, но цепко держал взглядом лицо Мухаммада. Пророк также не отводил взгляд. Он смотрел спокойно и уверенно. От этой уверенности страх Хакима пошёл на убыль.
И тут раздался голос Аиши:
- Мухаммад, мой супруг и повелитель, опомнись!
Хаким и Пророк моментально обернулись в её сторону. Большинство наблюдателей вокруг также обратили внимание на женщину.
- Мухаммад, этот человек спас меня от смерти. Он вернул тебе твою любимую жену. Муж мой, в моём сердце живёт любовь. Она сильна и светла, как солнце, она подвластна воле Аллаха! Но она живёт в сердце. Если казнишь этого человека, разобьешь мне сердце, а значит, убьешь любовь!
Пророк вздрогнул.
Он понял многое. И там, где другие слышали просто слова, Мухаммад умел распознать смысл, спрятанный между слов. Возможно, всё так и есть. Иначе Аиша просто не посмела бы себе столь дерзкое выступление. Аллах велик, ему всё ведомо и подвластно. Но как поступить в этой непростой ситуации?
Мухаммад увидел и услышал гораздо больше, чем Аиша позволила себе показать и высказать. Взгляд мужчины словно потух. Отяжелел, стал твёрже самой искусно выплавленной стали. Мухаммад крепко сжал челюсти и унял дрожь губ, которые пришли в произвольное движение от горя, тоски и негодования. И всё-таки Посланник Аллаха был мудр и великодушен. Теперь домыслы и недомолвки получили объяснение. Заняли свои места в понимании. Аиша никогда его не любила. И, видит Аллах, Мухаммад с этим ничего не мог сделать.
Струйки холодного пота пробежали по чистой, благоуханной коже Мухаммада. Он метнулся взглядом то в одну сторону, то в другую. Мрачные мысли и переполненные горем глаза едва не опрокидывали тех, кто смел встретить взгляд Пророка. Взгляд и без того сильный, тяжёлый пронзительный. В округе не было никого, кто смог выдержать этот взгляд, воспринятый как след праведного гнева на несносного бедуина. И всё же один человек продержался под этим взглядом дольше других.
Мухаммад одним словом отправил этого человек прочь:
- Увести.
Пророк развернулся спиной к Аише и Хакиму, которого потащили прочь, но в этот момент Аиша снова заговорила.
- Мой муж и повелитель, Хаким будет казнён, на то твоя власть и воля Аллаха.
Мухаммад замер в растерянности. К чему она клонит разговор?
- Могу я взять себе его невольника? Он хороший слуга, стоит многих. Ты ведь не будешь против?
Пророк едва не выкрикнул ей в лицо: «делай что хочешь!» Но Мухаммад был прежде всего мусульманином, и только потом великодушным мужем. И не имел права на малодушие.
- Я разрешаю тебе взять этого невольника, - тихо отозвался Посланник Аллаха и покинул толпу.
***
Вечер заставил многих обратиться к небу с мольбой. Кто-то искал мудрого совета, кто-то молил о снисхождении, кто-то о справедливости. Возможно, на этот раз Аллаху пришлось внимать слишком большому количеству молитвенных речей. Но известно, Аллах всесилен и умеет прощать.
С открытым сердцем обратился к Господину Миров Пророк Мухаммад. Поистине, долг и душа равносильно разрывали его на две части. Он не мог простить Хакиму того, что бедуин нечаянно, каким-то непостижимым образом пленил сердце его любимой Аиши. В этом не было никакой логики, как не было и причины для того, чтобы винить Хакима. Аиша откликнулась на его любовь, да так страстно и бесстрашно, как никогда и не посмела бы ни одна из женщин. Но Аллах всё видит, дозволяет человеку идти своей дорогой. Если дорога прямая и светлая, к благодати и милости Его, это одно, а если ведёт к гневу и яростному пламени, это совсем другая дорога. Как это нелепо, безумно сложно и не правильно по человеческому разумению! Ведь дороги зачастую выглядят одинаково, а иной раз благородный и добросердечный посыл становится началом как добрых, так и злых дорог. И всё равно, если даже человек идёт к пропасти, Аллах остановит его, даст знак и вразумит лишь тогда, когда сочтёт нужным.
Для тех, кто смотрит на религию поверхностно, это выглядит софизмом. Изящной методикой подобрать объяснения для любого события и любых поворотов судьбы. Для тех, кто видит и ценит различие религии и веры, всё иначе. Только иначе - не значит проще. Ведь бывает так, Аллах действительно молчит и оставляет всё на усмотрение своего раба. Дескать, твоя жизнь и слушайся сердца. А Аллах живёт в каждом сердце, и как тут быть, если сердце молчит?
Аллах молчал.
Мухаммад молился и тщетно метался в поисках решения, как поступить в противоречивом переплетении смысла, необходимости и страстных желаний.
Значит, придётся полагаться на интуицию, кивнул сам себе Пророк. Придётся слушаться смысла, необходимости и желаний в той мере, в какой позволяют совесть, воспитание и разум.
И он принял решение.
В то же самое время Хаким молился Аллаху не менее страстно. Он до конца не понимал всех своих побуждений. Да, он хотел жить и собирался пожить ещё столько, чтобы сказать Мухаммаду в лицо всё то, что собирался. Но в лицо и наедине. Разве это теперь возможно? Завтра его казнят, отрубят голову прилюдно и так же буднично, как до этого лишили головы Сафвана. Надо было сказать там, на центральной площади вади, когда рядом была Аиша, и когда они стояли лицом к лицу с Пророком. Услышали бы только двое. Достаточно, чтобы душа Хакима обрела хоть каплю покоя. И пусть Аллах рассудит.
А получилось иначе. Разве это не малодушие? Хаким внял убедительному шёпоту и был ослеплён, подавлен, словно лишён воли.
Но и Мухаммад дрогнул. Кажется, это произошло сразу после слов Аиши. Мухаммад жаждал её любви, а она прямо заявила в лицо о том, как погибнет вся та любовь, которая якобы была, едва Пророк казнит Хакима. Что же, это рискованный, коварный, но разумный ход. Позже она уже сможет открыто сказать:
- Я всего лишь женщина. Просила пощадить бедуина, а ты не послушался. Теперь ты разбил моё сердце, вот и нет там более ни капли любви. О мой могучий, уважаемый и несравненный супруг. Я почитаю тебя и трепещу, буду пить воду, которой омою твои ноги, но ты никогда не добьешься моей любви. Никогда.
Скажет, решил Хаким. Именно так и скажет, в тот же час, едва отрубленная голова укатится в знойный песок.
Бедная Аиша, подумал Хаким. У неё не было другого выхода. Получается, Хаким не просто спас её в пустыне. Он подарил ей возможность честно сказать о своих чувствах и при этом не быть растоптанной, низвергнутой в позор и горе. Уже неплохо. Ради одного такого благородного поступка можно с достоинством пойти на смерть. Конечно, обвинительная речь в лицо Пророку стоит гораздо больше. Как и жизнь Савфана, в сравнении с жизнью женщины, пусть даже такой необычной, страстной и умной, как Аиша. Или не так? А что если жизнь женщины и мужчины всё-таки чуть-чуть да равноценны? Может быть, Аллах повелел ему вынести наказание за то, что он не сумел остановить казнь Сафвана. А тот мог служить эталоном искренней веры и преданности белому знамени Ислама. Вдруг Аллах дал ему шанс искупить вину, вернуть к жизни и отгородить от позорной смерти другую жизнь, Аишу? Пусть даже ценой своей собственной.
Похоже, что так и есть.
Хаким решительно поднялся с колен и устремил непреклонный взгляд в сумрачный закат за решёткой своей темницы.
Завтра он скажет в лицо Мухаммаду всё, что думает. И умрёт в исполнении мести, сам отомщённый и свободный. С верой в Аллаха и радостью за свободное сердце девушки. Завтра. И завтра же будут сады, где внизу текут реки и прибывают там вечно. Или огонь, вечный и неумолимый. Всё по воле Его.
Заскрежетал замок темницы и в проёме отворённой двери возникли рослые фигуры мухаджиров.
- Хаким аль-Малик ибн Халид, ты слышишь?
- Да, - ровно ответил бедуин.
- Иди за нами. С тобой будет говорить Мухаммад.
Ещё был третий человек, который где-то в глубине души слышал молитву Мухаммада и решительный шёпот Хакима.
Аишу никто не неволил. Она трепетала внутри от страха и какого-то удивительно возвышенного возбуждения. Всё может случиться иначе. Может! У неё руках ключ к событиям этой ночи и грядущего дня. Как знать, вдруг она сейчас держит все нити от будущей судьбы мира? Вот этими самыми пятью пальцами маленькой, хрупкой на вид руки.
Девушка поднесла к огню склянку с эссенцией яда. Огонь замелькал на острых гранях мутного стекла. В глубине тёмной густой жидкости мелькнули отсветы очага, словно спряталось внутри обещание огненной ярости и неотвратимой кары.
Густые мягкие волосы девушки сияли в ореоле языков пламени. Когда она стремительно обернулась, в глубине чёрных глаз, живых и жгучих, словно две омытые дождём виноградинки, сверкнули искры. Будто отражение огненного жара, на который она смотрела до этого.
Чернокожий невольник в ужасе метнулся назад. Любой, самый мужественный человек не устоит, отпрянет от такого страстного порыва.
- Иди сюда, чёрная нечисть, - ласково позвала Аиша, - Не бойся.
Чернокожий карлик выступи из тени, отброшенной складками балдахина в глубине шатра.
- Иди-иди. Мне нужна твоя помощь. И Хакиму не обойтись без тебя. Ты знаешь, где его держат?
Невольник кивнул.
- Не сомневаюсь. Ты маленькая, чёрная дрянь, которую никто не видит и не слышит. Ты и говорить-то толком не умеешь, но всё видишь, замечаешь и узнаёшь раньше многих. Раз тебе известно, где тюрьма, ты сможешь проследить, как его поведут к шатру Мухаммада. Голову даю на отсечение, - встряхнула огненной шевелюрой Аиша, - Мой драгоценный муж захочет поговорить с Хакимом. Или Хаким добьётся аудиенции. Им есть, что сказать друг другу, а значит, в эту ночь Хакима отведут к Пророку. Подведут к шатру, обыщут и отберут оружие. У Хакима есть четырёхгранный клинок. Такие клинки носят ассасины. Убийцы. Удар клинка с четырьмя гранями оставляет опасную рану. Её не под силу залечить самому искусному лекарю. А крови вытекает совсем немного. Нужен всего только колющий удар. Проследи, какой охранник возьмёт клинок. А потом незаметно выкради. Ты уже так делал, я права? Твой хозяин Хаким мне рассказал.
Невольник молчал и внимательно слушал. В разрезе спокойных глаз нельзя было прочитать, о чём он думает. Но Аиша не сомневалась. Маленький чернокожий чужестранец размышляет и взвешивает. Планирует и принимает решения ничуть не хуже, чем иной военачальник ансаров или какого иного бану.
- Пожалуйста, - с мольбой наклонила голову Аиша, - Ты сделаешь? Хочешь ты помочь своему господину? Тогда возьми вот эту склянку. Окуни в неё клинок, проберись в шатёр и найди способ передать оружие Хакиму. Он поймёт. Одного удара будет достаточно. Ты слышишь меня? Ты меня понимаешь?
Девушка вполне осознавала свои побуждения. Все те годы, когда она была женой Мухаммада, он закрывал глаза на её выходки. Терпел, когда Аиша изучала науки, получала образование и занималась всем тем, что угодно её душе. Помогали родственники, родители и подруги. В Медине, на перекрёстке путей арабского мира Аиша умудрялась встречаться и беседовать со многими мудрецами и чужестранными путешественниками. Мухаммад, как всякий мужчина, день и ночь занят войной, ему не было дела до внутреннего мира женщины, даже самой любимой. Но приближался момент, когда Пророк лишит её вольностей. Это неизбежно, если Пророк хочет сохранить авторитет. Жена Посланника Аллаха должна соблюдать Шариат строго и неукоснительно.
Приближения этого момента Аиша и боялась. Он запретит ей тягу к знаниям, скуёт оковами своевольное сердце. Укажет женщине на то место, где ей и надлежит прибывать. Согласно закону Шариата.
Отчаянье опутало девичью душу. Да и нет у неё иного способа остаться свободной, кроме самоубийства. Но в пустыне Аиша встретила Хакима. Этот мужчина вселил в неё надежду. Он понял и принял её внутренний мир сразу, без сомнений и осуждений. Рядом с Хакимом Аиша могла не бояться за целостность собственной души. Хаким доказал ей это словами о звёздах. Два совершенно разных человека где-то внутри оказались очень похожи.
- Да, Аиша, я тебя прекрасно понимаю, - спокойно отозвался невольник.
Он говорил с усилием. Произнесение слов вызывало сильную боль, но чужестранец говорил. И вопреки всем ожиданиям грамотно строил фразы своей речи.
Вот теперь отпрянула девушка. Она безумно испугалась, а не читает ли он мысли? Но в следующий миг опомнилась и подалась навстречу чернокожему.
- Ты сделаешь? Сделаешь это ради Хакима? А? Хочешь? Чего ты хочешь за это? Меня хочешь?
Она приблизилась вплотную и прижалась горячим, страстным телом к чернокожему. Её рука потянулась ниже. Прикоснулась к животу невольника, потом медленно потянулась ещё ниже. Девушка припала губами к плечу чернокожего. Провела горячим языком по буграм тугих натруженных мышц.
Прошло лишь несколько мгновений, и невольник резко схватил её за волосы. Повернул лицом прямо себе в лицо. Аишу обдало дыханием, которому было далеко до чистоты, столь привычной у Мухаммада, да и Хаким умел следить за собой. Но она не отвернулась. Наоборот, расслабилась в руках карлика и приготовилась вытерпеть всё, что потребуется.
Невольник сильной рукой отстранил её прочь, отбросил на ложе, укрытое шкурой.
- Я помогу Хакиму. Но не ради тебя. Давай сюда склянку.
Девушка бросила ему сосуд. Карлик поймал и внимательно рассмотрел на просвет.
- И Мухаммад - только посланник, до которого были посланники, - нараспев заговорил чужестранец, - Разве ж если он умрет или будет убит, вы обратитесь вспять? Кто обращается вспять, тот ни в чем не повредит Аллаху, и Аллах воздаст благодарным.
- Ты… говоришь словами из Корана, - изумилась Аиша, - Кто ты?
- Я? Просто невольник, - коротко рассмеялся негр, - Люди вокруг, они тоже не видят твоего ума и образованности. Давно пора привыкнуть. Это стадо без пастуха будет видеть привычное и пропустит, не удостоит вниманием необычного. Не примет или разрушит. Они не способны сами увидеть, как меняется мир. И сами не способны этот мир изменить.
- Не все, - решительным, глубоким голосом возразила Аиша.
- Согласен, - невольник убрал склянку в кожаный мешок, привязанный у пояса словно кошель или сумка, - Мухаммад другой. И Хаким другой. Вот они и сцепились.
- И что будет? – пролепетала Аиша.
- Ничего не будет, - невольник резко встал, - Если я не поспешу.
Девушка и моргнуть не успела, а юркая тень уже исчезла под всполохами настороженных ночных теней. Она упала в изнеможении на шкуры. Слёз не было, да и горе со страхом притупились. Она боялась не только за Хакима и за себя, она просто боялась. С уходом невольника вступила в силу стихия по имени Неизвестность.
***
- Оставьте нас одних, - приказал Мухаммад.
Мухаджиры бесстрастно поклонились Пророку и покинули шатёр. Тяжёлый полог опустился над входом. В полутьме помещения, едва освещённого масляным фонарём над михрабом остались двое. Они были почти одного роста. Мухаммад шире в плечах, но Хаким жилистее и как-то собраннее. И всё-таки главная разница между ними была в том, как каждый из них относился к данному моменту, с каким чувством и с какой печалью. У каждого были свои тоска и печаль. Хаким приготовился просто умереть на рассвете, а понадобится, так и раньше. Свой путь на этой земле он завершил. Осталось только высказаться в лицо убийце друга. Попробовать понять, как ему живётся с тяжестью воспоминания? С пониманием, что он в угоду политической необходимости убил невиновного. Да что в пустую говорить, живётся так же как и раньше. Ничуть не сложнее и не тяжелее. Разве впервые Мухаммад по воле Аллах приносит смерть врагам? Все ли из его врагов лицемеры, многобожники и угроза Исламу? Всем огонь, кто не уверовал. А как быть с теми, у кого помутнён разум? У кого в душе любовь, но такая любовь, которая не способна причинить беду другим, пусть они и не верят в Аллаха. Разве такие люди смогут принять Ислам?
В грядущем объединённый мир встанет под знамёна единого Бога, но сколько до этого времени прольётся невинной крови? И нужно ли это единство, если куплено ценой крови жизней, как Сафван?
Всю эту череду сомнений и горьких выводов Мухаммад увидел на лице Хакима. Прочитал в душе бедуина, как в открытой книге. Потом вздохнул и заговорил первым:
- Я хочу отпустить тебя.
Бедуин сделал шаг вперёд.
Сердце упало от сомнения и страха. Если можно так сказать, душа и сердце Хакима потеряли точу опоры. Стержень, за который держался бедуин все последние часы, рассыпался невесомым прахом. Хаким приготовился умереть, но ему предложили жизнь.
- Мухаммад, ты серьезно? – ровно, без малейшего раболепия насторожился Хаким.
- Абсолютно серьёзно, бедуин, - устало кивнул Пророк, - Ты заслуживаешь жизни. И она тоже. Бери её с собой и уходи. Далеко. Туда, где не знают об Исламе, обо мне и обо всей этой истории. Слышишь меня?
- Слышу, - какой-то внутренний зов повёл Хакима вперёд. Он краем глаза уловил движение у входа, но не придал значения мимолётной дрожи в переплетении теней. Зов будоражил кровь и беззвучно ревел внутри. Что-то более сильное, чем желание жить или умереть, более стремительное, чем страх или любовь, что-то невесомое и пронзительное овладело Хакимом. Он как будто задышал глубже. Полной грудью, хотя и до этого в дыхании не было стеснения. В воздухе висела наполненная тихими звуками тишина. На грани слышимости в тишине звучал голос, таинственный зов.
Хаким втянул ноздрями воздух, и всё тело пронзили тысячи тончайших игл. Запах деревянной подставки, резной и изящной, звучал вполне заметно, но сильнее звучал запах страниц, разукрашенных причудливой вязью необыкновенно живых узоров. На раскрытую книгу падал тусклый свет, и слов витиеватого писания разобрать не представлялось возможным. Да их Хаким и не сумел бы разобрать. Он даже не знал, действительно ли перед ним священная книга. Бедуин не умел читать.
Но в шелесте побеспокоенного осторожным касанием пергамента прозвучали тихие, неслышимые на слух звуки. Как будто упала в вековую пыль гигантская плита. Взметнула в небо янтарную россыпь ароматной пыли. Разнёс ветер пыль по всему свету, и дала она ростки жизни. Только эхом отозвалось падение неведомого, невидимого и грозного исполина. И эхом падения этот звук прозвучал в устах Хакима:
- Коран.
Мухаммад вздрогнул.
Двое людей словно поменялись местами. Пророк не знал, что происходит и что произойдёт позже, а Хаким напротив, действовал без малейшего сомнения. Зов не отпускал его ни на миг. Прикосновение к священной книге отозвалось внутри целым каскадом неумолимых, стремительных образов. Хаким знать не знал названий и историй, лишь впитывал переживания. Вот промелькнули тяжёлые свитки, где намотаны метры плотной ткани и острыми росчерками ложатся знаки огненного письма. Там вьется белый дым и пальмовыми ветвями собраны соцветия свечей. А вот тоже как будто книга. Стройные чёрные литеры готических букв лаконично собраны в симметричные колонки. И скрещенные линии, словно меч клинком вниз лежат в основе. Вот мелькают запутанные нити арабской вязи на страницах Корана. И дальше… Дальше виднеются изогнутые, волнисты узоры, собранные в параллельные нити. Не иначе ткань, неведомое, невесомое полотно. Словно струятся сверху вниз. Светлым по тёмному или наоборот. В литерах скрипта узнаваем мотив японской катаканы, слоговой азбуки, где за каждым согласным всегда следует гласный. Там же неотъемлемой деталью элементы русской кириллицы. Зелёное по чёрному или по белому. Как тонкие листочки, как незнакомое имя Надежда. Мягко и ласково на слух. И дальше…
Дальше Хаким не успел рассмотреть. Зашуршала ткань одеяния, и Мухаммад подошёл совсем близко. Тяжело вздохнул и каким-то неровным тоном задал вопрос:
- Что ты там видишь, бедуин? Это же Коран. Разве ты умеешь читать?
- Нет, - прозрачным, звонким голосом из глубины дыхания отозвался Хаким, - И я не говорю вам, что y меня сокровищницы Аллаха, и не знаю сокровенного, и не говорю вам, что я - ангел. Я следую только тому, что открывается мне.
- Кто ты? – с ужасом вскричал мужчина, - Ты говоришь словами Корана.
- Я… Должно быть Пророк. Тот, кому ответил Аллах. Ведь тебе он не ответил? Иначе ты бы знал, зачем я здесь.
Мухаммад кивнул.
- Знаю. Ты пришёл мстить за Сафвана. Однажды Сафван остановил моих воинов. Он вырвал у них из рук врага. Чернокожего пленника. Они успели его изувечить. Но они правда превысили дозволенное. Даже пленник многобожник иногда заслуживает снисхождения. Быстрой смерти. За тот случай я не сержусь на твоего друга. Поверь, Хаким, эта жертва была необходима. Так, как могла быть неизбежна и твоя смерть. Но ты сбежишь и возьмёшь с собой Аишу. Вы будете скакать быстрее ветра, а утром я пошлю погоню. И пусть Аллах поможет вам скрыться прежде, чем сумеют вас настичь мои воины. Это всё, что я могу сделать для тебя и для Аиши. Оцени моё великодушие, Хаким.
Бедуин рассмеялся в лицо Мухаммаду.
- Ты убил моего друга и теперь хочешь откупиться? А что тебе говорил Аллах, когда ты обвинил Сафвана и приговорил? Или он уже тогда замолчал? Теперь я скажу тебе словами, которые звучат в моём дыхании. Мои чувства словно раздвинулись в ширь, я слышу и вижу больше. Это же ощутил и ты. Но теперь это моё! А что касается Аиши, то это жалкий поступок. Речь добрая и прощение - лучше, чем милостыня, за которой следует обида. Ты ведь не простил меня и никогда не простишь.
Мухаммад напрягся. Его глаза сузились, а фигура как будто сжалась. Так сжимается дикий зверь перед прыжком.
В этот миг из полутьмы мелькнула тонкая чёрная рука. С тихим стуком на дерево михраба упал четырёхгранный клинок. В свете фонаря тускло блеснули густые капли яда на острых выступах смертельной стали.
Мужчина метнулся к клинку, и пальцы сжали обвитую кожей рукоять. Потом последовал удар. Потом ещё один. Короткие мгновения в сбитых сдавленных криках и равной борьбе.
Но вот клинок достиг цели. Сталь пронзила плоть, а обречённая жертва издала отчаянный вопль.
На крик раздвинулась занавеска и в полутьму ворвались мухаджиры.
- Убейте его, - приказал Пророк.
Клинки опустились. В полутьме дрожало пламя, и плясали свирепые тени.
- Достаточно. Отрубите голову и завтра люди Аллаха увидят, как окончил жизнь тот, кто пошёл против Его закона. И против моей воли, - Пророк откашлялся.
- Мухаммад, ты в порядке? – озабоченно спросил телохранитель.
- Да, вполне. Сильный был. Я запыхался в бою. Всё, идите.
Телохранители выволокли тело наружу. Пророк опустился на корточки рядом с отрубленной головой. Перекошенный болью рот, окровавленные волосы и обезображенная ядом кожа. Завтра люди всё это увидят. Песок и тлен сделают свое дело. И не разберёшь потом, чья голова в спутанных волосах, в мертвенной бледности и в спёкшейся крови.
Пророк окинул шатёр быстрым, стремительным шагом. Мухаджиры у выхода расступились и почтительно преклонили головы.
- Можете отдыхать, - тихо ободрил их Пророк, - В этом мире нет такого зла, от которого меня не может уберечь Аллах. Я вас не гоню, вы всегда мне будете нужны. Но сегодня… сегодня нам всем нужен отдых.
Воины расслабились и заулыбались. Они смотрели в темноту и видели силуэт пророка. Решительный, неумолимый, но какой-то и правда усталый. Значит, нелегко дались ему мгновения рукопашной схватки. Но он – Пророк, и Аллах вольёт в него свежие силы.
***
Мужчина приподнял край шатра и шагнул внутрь. Аиша обернулась и вскрикнула. На лице промелькнули сомнения и узнавание. Точно такое же узнавание было в тот момент, когда Аиша впервые увидела Хакима. Знакомые черты, такие привычные и чем-то особенные, проступили тогда на лице Хакима. И сейчас девушка увидела их в лице Пророка. Эти черты делали Мухаммада с Хакимом в чём-то неуловимо похожими. Сейчас Аиша могла бы испугаться и задаться вопросом, кто перед ней. Но она знала ответ.
И потому подалась вперёд в порыве проявить женскую ласку. Ведь поступать так правильно и необходимо. Она – жена Пророка.
- Я не прикоснусь к тебе ни прилюдно, ни в час единения. Вот мои руки и на них кровь. Согласно слову Аллаха должен пройти срок, лишь после ты снова будешь свободна любить мужчину, который совершил убийство.
- Моя любовь и твоя мудрость, мой Господин, - прошептала Аиша, - Они чисты и сильны, и будет так, как ты скажешь, и я приму это безропотным сердцем. Но почему? Разве мы должны скрывать друг от друга свою любовь, когда мы только вдвоём?
- Мы не можем скрыть любовь или нелюбовь друг от друга. Как невозможно скрыть её от Него. Но это Его мудрость и Его закон. Он сделал меня способным слышать его слово, и кто я такой, чтобы коверкать его слово своим разумением?
- Сейчас ты говоришь, не как мужчина, а как Пророк, - с иронией прозвучал голос женщины.
- Я слышу Его голос, а значит, я и есть Пророк.
- Но у тебя свой собственный голос, - тихо заметила Аиша.
В этот момент за спиной Пророка раздались осторожные шаги. Пророк резко обернулся и выставил перед собой руку. В руке блеснул клинок, всё ещё смоченный ядом, но уже омытый кровью.
- А, это ты. Чернокожий невольник, который делает вид, что глух и нем, а сам слушает и всё запоминает. Придёт время, этот невольник сможет сказать. Сказать не просто о том, как был послан убить Пророка. Ещё возьмёт, да произнесёт услышанное там, в полутьме шатра.
Невольник сделал шаг в сторону. В глазах чернокожего карлика появился страх.
- Боишься? На мой зов прибегут мухаджиры, и ты умрёшь мучительной смертью. Ты знаешь, невольник, у меня есть собственный голос. Но если ты случайно повторишь его, получится что-то вроде эха. А эхо умеет искажать. Ты знаешь особенность голоса Пророка?
Карлик сжался от страха и животной ярости. Он приготовился броситься на Пророка с голыми руками.
- У голоса Пророка не должно быть эха.
Коротким выпадом мужчина метнул отравленный нож. Сталь наткнулась на тело в прыжке. И чёрный человек упал на песок замертво.
В тишине мира, что замер в ужасе и страхе, на землю потекла кровь.
В тишине мира, на самой границе слышимости, звучат чистые и протяжные звуки.
Но не каждому дано их услышать.
Пояснения:
Вади – населённый пункт, чаще вблизи оазиса.
Михраб – молитвенная ниша в жилище мусульманина.
Сарийа – небольшой военный отряд специального назначения, дозорные или экспедиционный корпус.
Ансары – племя, которое населяло Медину и дало приют Мухаммаду и другим беженцам из Мекки. В истории ансары известны как самые ревностны последователи Пророка из тех, что не принадлежали его родному племени.
Бану – то же что и племя.
Мухаджиры – соплеменники Мухаммада, переселенцы из Мекки в Медину. Иными словами, верные Пророку беженцы.
Священное место в Мекке. В сторону Каббы мусульмане обращаются лицом во время молитв.
Сура – в самом простом смысле – глава Корана. Цельная завершённая притча. Обычно начинается словами восхваления Аллаха.
Айят – фрагмент суры. Чаще всего – откровение, ниспосланное Пророку по тому или иному случаю.
Шариат (арабское шариа, буквально - надлежащий путь), свод религиозно-этических и правовых предписаний ислама.
Эхо Пророка
© Copyright: Эхо Рассвета, 2007
Свидетельство о публикации №207021900425
Свидетельство о публикации №207021900425
Рецензии