Глава12 Кавказ

Глава 12


Любаве больше не приходилось совмещать отпуск с играми. Она стала ездить одна, правда съездила только один раз, а так ездила иногда с Митей и дважды со своей самой близкой подругой Галей.
В первый раз они с ней взяли путёвки на Кавказ. Перед отъездом Галя уговорила Любаву подстричь её. Она никогда никого не стригла, но все почему-то считали, что она на все руки мастер, а Галя так уговаривала, что Люша не смогла ей отказать.
Они уединились в небольшом помещении, где была раздевалка. В ней было тепло, уютно и они любили там поболтать, а Галя покурить, и Любава приступила к стрижке.
Ну, шить-то она теперь, конечно, умела, а вот стричь?! Ни за что и никогда!
Деваться было некуда, Галя этого хотела и будь что будет, Любава девушка была отчаянная.
К счастью, волосы у Гали были густые, вьющиеся, и это её спасло – она всегда делала короткую стрижку, которая ей очень шла. Ко времени отъезда волосы сильно отросли, а кто же ей мог помочь лучше, чем её закадычная подруга.
Поднеся руку к уху так, как иногда это делают алкаши, Галя показала, до которого места следует стричь. Сказано – сделано….
Она спокойно сидела, покуривая, а Любава колдовала сзади, и доколдовалась до того, что подстригла Галю под горшок, как в детской сказке.
- Помните, царю на голову одевают, горшок и стригут. Царю нравилось!
Вот такая получилась и Галя, необыкновенная и когда она посмотрелась в зеркало то: - Это надо было видеть её лицо!
Любава стала её уговаривать и успокаивать и скрести ножницами по затылку, хорошо, что волосы имеют возможность отрастать.
Она так усиленно старалась, что когда с затылочка немножко волос соскребла то, получилось… ну, в общем, ничего…. очень даже ладненько!
Любава гордилась собой и чувствовала себя почти профессионалом.
На следующее утро они уехали.
Поезд остановился на станции Ходыженск. На автобусе добрались до турбазы. Приехали несколькими днями раньше, опередив свою Ленинградскую группу. Порасспросив о порядках на базе, узнали, что через пару дней уходит в горы группа из трёх городов Омска, Орска и Оренбурга. Им очень хотелось скорее на море, и они попробовали уговорить инструкторов взять их в свою группу. К ленинградцам всегда относились очень хорошо и не смогли им отказать.
Для начала инструкторы их сводили в однодневный тренировочный поход, проверив кровяное давление, так сказать, мы приняли крещение. Кое-кого пришлось отправить поездом прямо к морю, остальных стали готовить к походу, у Люши, видимо, тоже было, что-то не совсем в порядке, так как первые три дня болела голова; видно акклиматизация, но к счастью, всё обошлось.
Прежде чем уйти в горы, каждая уходящая группа должна была дать концерт, - так на турбазе было принято. Они с Галей не отказались принять участие и что-то спели хором вместе со всеми. Инструктор представлявший группу, сказал: «Выступает группа из Омска, Орска и Оренбурга и примкнувшие к ним два якута», это был такой юмор про нас с Галей.
Почему-то группа, особенно женщины, были не очень им рады – скорее всего, это была просто ревность: Любава с Галей привезли с собой мяч, а на базе оказались площадки и, конечно, мужчины кучковались около них, но их такое отношение не смущало, им хотелось скорее к морю.
Утром инструкторов как спасателей куда-то вызвали. В этих местах находились две довольно высокие вершины: г. Шесси – 1839м. и г. Аутль – 1855м.
Поздно вечером ребята вернулись грустные, было, похоже, что кто-то погиб. Все инструкторы собрались вместе, обнялись, усевшись кругом и опустив головы, запели песню.
Луна, словно блюдце,
а звёзды фасоль.
Спасибо, мамаша,
       за хлеб и за соль.

Здесь горы лавиной
и небо лавиной….
И хлеба горбушка
и та половиной…..

Любава тогда эту песню слышала впервые и, может быть, сейчас не совсем правильно вспомнила слова, но от этого зрелища до сих пор мурашки бежали по телу; тёмное звёздное небо и поющие, опустившие головы суровые мужики – зрелище не для слабых людей.
Рано утром выстроившись в шеренги и вскинув рюкзаки, они ушли в горы. Предстояло преодолеть перевал на высоте 1500м., и самым трудным для непривычного человека оказался переход через гору Передняя. Облака висели ниже пояса, было мозгло, в низкой облачности, дышалось тяжело, и лицо покалывали иголочки туманного воздуха; но это было позднее, а вначале они прошли через, огромные заросли цветущих азалий – от их запаха сильно разболелась голова.
Через некоторое время вышли к перевалу Гойхтский, где стоит памятник альпийским стрелкам, защищавшим его от немцев, рвавшихся к нефтеносным районам. Им противостояли немецкие альпийские соединения; совсем недалеко были Нефтегорск и Апшеронск.
У памятника нашим воинам немного отдохнули, сфотографировавшись с остальными туристами на память; памятник установленный прямо над обрывом, тылом к огромной котловине, расстилающейся очень глубоко вниз, открывал потрясающую горную картину на многие километры - дух захватывало!
Продолжая путь, перешли по висячему мосту горную реку, может быть, это была Пшеха или Пшиш, Любава уже не помнила. Мост проходили по одному человеку, было очень страшно, качаясь над пропастью…, казалось, что тонкие дощечки уплывают из-под ног.
Остановились на привал, ночевали в палатках, а наутро предстоял уже спуск.
Любава лежа в палатке, вспоминала свои детские путешествия, тогда ночёвка в палатках казалась ей верхом блаженства. В детском доме её взяли в поход, хотя по возрасту, она ещё этому не соответствовала, брали только четырнадцатилетних со значком ГТО, а ей было всего двенадцать, но она так просила пионервожатую, что та не смогла отказать.
К своей радости Люша, была назначена топографом – должна была делать зарисовки на местности, и гордилась этим до невозможности. Всю дорогу бежала впереди всех, чтобы доказать, что сильная и однажды убежав очень далеко испугалась, подумав что о ней забыли и стала менее прыткой.
В первый день похода у села Гостилицы им позволили переночевать у дороги в сарае, может быть, побоялись такой оравы, но они не обиделись, так им было даже спокойнее.
Все детдомовцы того послевоенного времени отличались от теперешних интернатских, они не были обиженными детьми, их никто не бросал, страдала вся страна, всем было плохо, но как дети они, наверное, могли набедокурить, и потому такое негостеприимство перенесли спокойно.
По пути они ещё посмотрели раскопки Ломоносовского фарфорового завода в местечке Усть – Рудица.
Добравшись до крепости Копорье, осмотрели её всю вдоль и поперёк; полазали по развалинам (экскурсовода им не дали); Любава делала свои зарисовки.
Когда-то эта крепость охраняла Русь от набегов печенегов, варягов, была форпостом на границе Руси. Домой вернулись уставшие, но довольные, пришлось пройти 180км.
Во второй раз их повёз в поход Лев Захарович, единственный мужчина в доме. Очень хороший и добрый человек, наверное, тоже одинокий, как и все наши воспитатели (у многих семьи погибли на войне), относившиеся к нам как к родным детям. Остановились в деревенской школе в спорт зале, спали на матах. Не было никаких удобств, деревенские мальчишки ежедневно мешали им мыться в озере и дразнили инкубаторскими ципочками. Мы тоже были не промах и недолго думая, загоняли их всех в воду прямо под мостки.
Они делали кратковременные вылазки (по два, три дня не больше): то на Чудское озеро, то на Липовые горы, то куда-то ещё.
Утром, собрав рюкзаки, ушли в первый поход на Липовые горы. Дорога туда была необыкновенная. Огромные вековые сосны, местность гористая и уйма белых грибов, как на подбор все крепенькие один к одному, да ещё так много! Не хватало корзинок.
Возвращаясь обратно, подсели на попутные машины: Любаве повезло, она села в машину, гружённую толстыми и крепкими брёвнами; второй машине, нагруженной мелкими брёвнами не повезло. На крутом повороте её занесло в кювет и брёвна стали скатываться как водопад по камушкам: - кляк…, кляк! кляк…, кляк! Да вместе с сидевшими на них бабками, ехавшими на рынок.
Бабка Матрёна припрыгивала, причитая и прижимая к себе лукошко с яйцами: - Ахти – ахти, мои, яички! – было очень смешно! Конечно, это же не она Люша падала, но со стороны это выглядело действительно очень смешно.
Вот тогда-то они и ночевали в лесу в палатках. И как-то Люшин маленький внук, приехав, к ним в гости, не захотел от них уходить и Люша, чтобы успокоить его сказала: «В следующий раз приедешь к нам с ночёвкой!» - а у меня нет ночёвки – заревел он. Пришлось объяснять, что же это такое – ночёвка, доставляющая такую радость.
А сейчас, лёжа в палатке в горах, где ветер моет мир, Любава смотрела на сапфировое небо, покрытое звёздами и, вспоминая внука, была счастлива: - Нет, наверное, счастье надо выдавать только маленькими порциями, чтобы не привыкать к нему и научиться беречь…, с такими приятными мыслями она и заснула….
Утром им предстоял очень крутой спуск, на котором было трудно удерживаться вертикально, чтобы не полететь кубарем. Бедренные мышцы ног потом болели ужасно. Прошли дольмены, расположенные на спуске прямо над обрывом. Они были такими узкими, что было не понятно, кто же в них мог размещаться.
В них можно было только заползти, возможно, когда-то в древности там, охраняя подходы к жилищу, прятались наблюдатели?
Вышли к мёртвому лесу. Почему он так назывался, Любава так и не поняла, а остановиться и спросить, не было времени. Лес не был высохшим или сгоревшим, может быть, он был действительно мёртвый?
Деревья стояли плотные, кряжистые, кора серого цвета (так и хотелось написать – кожа), как у слона.
Это были не кустики, а мощные деревья, высокие и совершенно без листьев, даже мелкие ветви плотные, как стальные, почти целая роща. Несмотря на день в нём было жутковато и темно, и, когда вдруг вышли на солнце, все вздохнули с облегчением.
Когда ещё поднимались в горы перед перевалом, пришлось ночевать в «приюте» недалеко от селения – месте, специально отведённом для туристов.
Помылись, поужинали, и на поляне не далеко от дома развели, костёр – какие ж походы без костра – из села потянулись местные мальчишки, им было любопытно и скучно. Сидели, разговаривали, и всё было бы ничего, если бы один не выпендривался так, что всем надоел, и Любава непроизвольно, совершенно не задумавшись, ляпнула: «Осёл останется ослом, хоть ты осыпь его звездами»
– Откуда ж ей было знать их обычаи?
–Что тут случилось! Он вскочил, чуть не с ножом на неё: «Берёшь свои слова взад?»
Почувствовав, что дело может, плохо кончиться успокоила: - Беру, беру!
Еле утихомирила, что ему Ломоносов, он и понятия не имеет кто это, а вот осёл, видно, сильное оскорбление…. После этого все разбрелись спать.
В селение они пришли поздно и в темноте ничего не разглядели: на юге ночи очень тёмные.
Утром, идя мыться, рассмотрели, что селение довольно грязное. На улице в лужах лежали толстые свиньи – это было армянское поселение – и тем приятнее было увидеть адыгейские дома, когда, перейдя перевал, они спустились на южные склоны гор. Домики были чистенькие, побеленные, аккуратные, любо-дорого смотреть. Любава впервые увидела деревья грецкого ореха; жаль, что они были ещё неспелые.
До моря было уже совсем близко, но пришлось на ночь ещё раз останавливаться, но в уже специально построенных домиках.
Выходя утром в последний переход, инструктор заставил всех, надеть брюки, чтобы по пути в селениях их не забросали камнями.
Цивилизация была уже где-то рядом….
Наконец-то мы вышли к морю, к турбазе, расположенной на самом берегу, возгласам и восторгам не было предела.

У ног моих лежал Кавказ…
светилась даль береговая.
И пропасть – сколько видел глаз,
бурлила речкой, вглубь играя.
Земля дышала глубоко и чисто.
Орёл парил в незримой высоте.
Томило грудь и песня – искра,
играла с бабочкой в росе.
У ног моих лежал Кавказ…
в высокомерье – правомерен.
Сверкал на солнце как алмаз,
       с сознаньем вечным соразмерен.
Мы шли в дыхании азалий
       в открывшийся, полдневный мир.
Их шапки цепкими глазами
       напоминали звёздный пир.
В ногах качался мост как фарс,
       и пропасть вниз манила нас.
И звёзды в дивных волхованьях,
       где Демон чудился в метаньях.
Старик, опёршись на клюку,
       стоял как идол – изваянным.
Презрев мирскую суету,
       застывшим взглядом покаянным.
Испепеляло солнце спину,
       Кавказ дразнил безвинных птах,
а мы, страдая, шли в низину,
       снимая всё – вплоть до рубах.
Наш путь был длинен и не скор.
       Нас провожала сказка гор.
И облаков тоскливый взор,
       ночной раскладывал узор.
Рюкзак оттягивал нам плечи,
       во рту язык немел без речи
ждал мир спасительный, и встречи
       с разнообразием наречий.
У ног моих застыл Кавказ.
       Величественно – напоказ.
Косил орлиный острый глаз,
       нас, провожая: - в добрый час!


Глава 13