Урки и мурки играют в жмурки. Отвязный детектив. 1

Все события и персонажи являются плодом больной фантазии автора.
Любое совпадение с действительностью уголовно не наказуемо






ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МЕНТОВСКОЙ ДЕБЮТ


ГЛАВА ПЕРВАЯ,
из которой читатель узнаёт, что «мокрое дело» -
это не художественный образ, а суровая проза жизни
21 апреля, Мокрый Паханск, раннее утро

- СЛАВНОЕ НАЧАЛО ДЛЯ ДЕТЕКТИВА - «Труп распластался, как Рокфеллер в ванне».

Следователь районной прокуратуры Костя Костанов, не обращая внимания на противный мелкий дождь, задумчиво сидел в позе орла рядом с незнакомым и глубоко чуждым ему телом. Костя был погружён в размышления, тело - в речку Безымянку. Костя – с головой, тело – по пояс. Неглубокий ручей шириной метров восемь - десять, сдуру названный кем-то речкой, нёс мутные вонючие воды по дну оврага сквозь Автосборочный поселок. Вдоль одного из берегов тянулась улочка Сельская с тихими частными домиками и патриархальным деревенским бытом. Улочка полностью оправдывала своё пасторальное название. Находилась она всего в трёхстах метрах от шумного проспекта имени геноссе Маркса и зримо воплощала процесс слияния города с деревней. Утрами жителей будили горластые петухи, а в некоторых дворах держали коз и свинок.

Обитали на Сельской в основном тихие бабульки и тихие алкаши. Баба Дуся, которая наткнулась на тело Рокфеллера в пятом часу утра, представляла собой помесь обеих пород: живописный тип старой пьяницы в калошах на босу ногу и c драным зонтиком, который щерился во все стороны острыми спицами.

- На берегу пустынных волн сидел он, дум великих полн... - грустно процитировал следователь классика и поднял печальные глаза на старушку. - И что же вас, драгоценная Евдокия Матвевна, потянуло в такой час, не говоря уже о чудесной погоде, на берега пустынных волн?

- На куда? - не поняла баба Дуся и икнула, обдав Костю свежим сивушным запахом. - На каких волн?

- Какого тебя, старая, понесло в такую рань в такую срань? - перевёл фразу на доступный аборигенский язык долговязый опер Серёга Степцов, стоявший за спиной следователя. – Чё ты в овраг этот долбанный спустилась до первых петухов? Скрозь тьму кромешную...

- Так мусор же высыпать! У нас тут куча мусорная! От же ж рядом с вами.

- Время самое то, - одобрил Костя Костанов.

- И место удачное, - поддакнул опер Степцов. - Живописное полотно «МусорА у кучи мусора». Что с клиентом, Андрей Герасимович? - поинтересовался он у судмедэксперта с лаконичной фамилией Зуб, уже осмотревшего труп и теперь стоявшего в сторонке.

С виду Зуб больше напоминал гвоздь. Сухопарый, вытянутый в струнку, он носил одежду преимущественно унылого серого цвета, который в народе обычно называют «сиротским». К тому же гардеробчик медэксперт почему-то упорно подбирал размера на два меньше, словно и впрямь скупал списанную униформу в детском приюте. Пальтецо застёгивалось на одну пуговицу, и то с трудом, рукава не закрывали запястий, брюки – лодыжек.

- Пациент скорее мёртв, чем жив, - отрапортовал медик, потянулся и противно хрустнул суставами.
 
- Ценное наблюдение, - заметил Костя. - Я надеюсь, он умер естественной смертью?

- Совершенно естественной, - подтвердил Зуб. – По крайней мере, для его образа жизни. Ему свернули шею. Подробнее скажу, когда вытащим.

-Знаете, как Манька-Облигация говорила Жеглову? - напомнил Зубу Костя. – «Ты кто такой, чтобы за мой образ жизни на людЯх рассуждать?». Может, мы имеем дело с вполне приличным человеком.

-Ну, конечно, - презрительно хмыкнул эксперт. - Мало я этих приличных перевидал... С его рожей - только в палату лордов.

- Чего стоим, кого ждём? - вмешался дежурный прокурор городской прокуратуры Игорь Сергеевич Полторак – грузный мужчина лет сорока с гаком. Свою массивную фигуру он наивно пытался скрыть от дождика, держа над головой тощую папку. Раньше Игорь Сергеевич был следователем в том же райотделе, где сейчас рыл землю носом Костанов, и за ним закрепилось прозвище «следак Полторак». Да так и не открепилось после ухода на повышение. Полторак этого страшно не любил. Так же он не любил ночные дежурства, особенно под дождём. Ему не терпелось скорее расплеваться с этим делом, а не искать чёрную кошку на ночной помойке. Тем более кошки здесь нет, а есть какой-то утопший козёл.

-Семён Давидович, вы во всех позах запечатлели эту героическую личность? – поинтересовался Костя Костанов у мелкого субъекта лет шестидесяти, который, словно лысый ястреб с фотокамерой, нарезал круги вокруг утопленника .

Эксперт-криминалист Семён Давидович Гольдман отмахнулся:

- Да погодите вы! Значит, головою на тридцать градусов к юго-востоку...

- Начинается, - буркнул опер Серёга Степцов. – Давыдыч, ты ещё к звёздному небу привяжи. «Меркурий в созвездии Псов под знаком Козерога»...

-Мусьё Серж, не надо тАту бумзен лернен, - недовольно буркнул Гольдман. – Ферштейн?

-Нихт ферштейн, - признался Степцов и поинтересовался: - Это по-каковски?

-На идиш это значит - не учите папу половым извращениям, господин намоченный опер, - перевёл Семён Давидович. - Я своё дело делаю, вы займитесь своим. Ваш крест - по дворам народ опрашивать. Всё, можно вытаскивать! - дал отмашку криминалист двум «формовым» сержантам.

Неведомого пловца выволокли на берег. Он лежал, широко разбросав руки в стороны. Луч света от фар милицейского «уазика» вырывал из тьмы черты довольно гнусного лица, особо приметного мясистым носом, который напоминал крупную картофелину, попорченную жучком-медведкой. Физиономия незнакомца раздулась и оплыла, что придало ей неожиданно добродушное выражение. Голову мертвяк задумчиво склонил вправо, чему способствовали умело сломанные шейные позвонки.
 
- Дык я вам больше не нужна? - неуверенно спросила Дуся.

- Нам вы и меньше не нужны, - пояснил бабусе Костя Костанов. - Вы нужны Отечеству. В качестве свидетеля этого безобразия.

- Дык я в доме подожду, если что.

- Только очень ждите, Евдокия Матвевна, - попросил Костя. - Как никто другой.

«От же дурень на мою голову», - нетрезво вздохнула баба Дуся, топая калошами одиннадцатого номера по непролазной грязи до родимой хаты.

А члены опергруппы скорбно склонились над телом, обсуждая ситуацию. В стороне остался только местный участковый, который мирно прикорнул, присев на корягу.

- Скажи: откуда ты приплыл? - уныло поинтересовался опер у безвременно почившего гражданина.

- У него есть право не отвечать на ваши бестактные вопросы, - заметил криминалист Гольдман и вытер лысинку тряпочкой из мягкой замши.

–Судя по сопутствующим травмам, товарищ пикировал свысока, - вмешался в разговор судебный медик Зуб.

- И свернул себе шею? - с робкой надеждой спросил Костя Костанов.

- Даже не мыльтесь. Когда он падал, ему уже было не больно. Так что на парашютный спорт не спишете. Помимо свёрнутой шеи рекомендую принять во внимание удар в область виска с правой стороны. Как водится, тупым тяжёлым предметом.

Опер с обоими следаками нестройным трио изобразили стон разочарования. На ментовском жаргоне «парашютистами» называют самоубийц, которые имеют обыкновение нырять с крыши головой в асфальт или же совать шею в петлю и некоторое время весело дрыгать ножками. Подобные дела расследовать приятно: составил протокол, снёс в архив - и забыл, как страшный сон. Таинственный незнакомец этой радости доставлять опергруппе не собирался.

- Значит, расставание тела с душой, если таковая имелась, не обошлось без посторонней помощи? - уточнил Полторак.

- Как и ныряние в бурные воды, - добавил Зуб.

- А как давно гражданин не дышит?

- Гражданин не дышит часа четыре. Максимум пять.

-За это время он мог отмахать порядочную дистанцию, - заметил опер Степцов.

-Как сказать, - возразил Зуб. - Вон там, посередине речки, валун огромный. Скорее всего, тело столкнулось с ним и изменило направление движения. А у берега поперёк течения лежит здоровенный ствол. Он нашему трупику дистанцию и преградил. Прибило болезного к древу, а позже к бережку снесло. Так что мог издалека приплыть, а могли его и где-то рядом скинуть. Если есть подходящее местечко.

-Сдаётся мне, местечко имеется, - заметил Полторак. – Мы же мост проехали перед тем, как налево свернуть. Метрах в ста, параллельно этому переулку. Надо глянуть.

- Как же, углядишь при таком дожде… - недовольно буркнул Серёга Степцов. – Сейчас пойдём здешних бабуинов будить, может, кто слышал или видел чего.

Костя снова склонился над трупом, взял его за руку нежно, как невесту. Посветил фонариком. Неотвратимо наступало утро.

- Да, Колян, приплыли... – вздохнул следак.

- Бредишь, Константин? - удивился старший коллега Полторак. – Среди нас ни одного Коляна!

- А среди покойных встречаются. К примеру, эта глиста во фраке.

- Ты что, знаком с ним?

- Я читать умею.

Костя осветил лучом фонарика кисть левой руки мертвеца. На фалангах пальцев с внешней стороны красовалось имя - «КОЛЯ». Повыше, ближе к ногтям, были наколоты цифры - «1952».

- Фамилию он ни на каком месте не написал? - поинтересовался Полторак.

- В морге поглядим, - сказал Костя. – А вообще по всему видать - наш человек. Разбойник. - Он направил луч на другую руку. С вытатуированного на мизинце синего перстня сиял добродушной улыбкой веселый черепок, проткнутый кинжалом.

- Суровый экземпляр, - уважительно оценил усопшего неслышно подошедший сонный участковый и зевнул в рукав. - Кулак внушительный... Но кто-то покруче нашёлся.

-Не ваш? – спросил участкового Полторак.

-Не, своих ублюдков я наперечёт помню, - и участковый снова распахнул рот в зевке. Слева вверху недоставало двух зубов. На память от ублюдков, решил Костя.

- А почему только одна рука сжата? - задумчиво вопросил он в никуда. - Обычно при драке сжимают обе.

Он снова осветил кулак мертвеца и всмотрелся пристальнее. Попробовал разжать пальцы трупа.

-Окостенели, - сказал медэксперт Зуб. – Бесполезно.

- Одет, как ни странно, вполне прилично, - заметил опер Серёга. –  Дублёнка искусственная, импортная, судя по всему. Пиджак коричневый – крупный вельвет, чёрные джинсы. Под пиджаком почему-то тельняшка тёплая, фланелевая.

- Тельняшку я как раз осознаю, - заметил следак Полторак. – А вот пиджачок – явный перебор. Денди…

-В карманах ровным счетом ничего. Или вычистили, или не было ни фига, - резюмировал Серёга.

Костя Костанов для верности нырнул в карманы сам. Затем стал щупать нижний край пиджака.

-Ага, есть, - довольно произнёс он. Громко щёлкнуло выкидное лезвие «Золлингена».

-Чё там есть? – поморщился Серёга, недовольный тем, что следак сомневается в его компетентности. – Я всё прошмонал.

-Прореха есть во внутреннем кармане, - объяснил Костя, закрывая выкидной нож. – Вот я и подумал – вдруг чего завалилось.

-И чего завалилось?

В ответ Костя извлёк из-под вспоротой подкладки несколько монеток и мятую пачку сигарет. Серёга посветил зажигалкой.

-«Первый маршал», - прочёл Костанов вслух. – Забавное название. Это кто ж у нас первым маршалом был?

-Историю надо знать, - назидательно заметил следак Полторак и проблеял фальцетом: - «Когда приказ отдаст товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведёт!» Ворошилов это, Константин Константиныч…

-Разве Ворошилов – Константин Константиныч? – засомневался Костанов. – Тогда мы с ним тёзки.

-Константин Константиныч – это ты и есть, - пояснил Полторак. – А Ворошилова испокон веку звали Климентием Ефремовичем.

-Это даже я знаю! – хрюкнул Серёга Степцов. И тоже затянул:

-«Это Клим Ворошилов подарил нам свободу,
И теперь на свободе будем мы вороваааать…».

-Тебя хоть сейчас на лесоповал, - одобрил Костя Костанов и сообщил: - Точно - Клим. Изготовитель - Климская табачная фабрика. Климск - это где?

-Где-то в Новгородчине, кажется, - сообщил медэксперт Зуб. – К нам на научную конференцию тип оттуда приезжал. Читал доклад. О методах определения времени смерти.

-Очередное гадание на соплях, – хмуро буркнул опер Серёга.

-Проверю, когда буду работать с твоим трупом, - цыкнул Зуб.

Криминалист Гольдман посмотрел на него укоризненно: он не любил подобных шуток. Семён Давидович считал, что они могут накликать беду. Это как с актёрами: чем чаще играешь смерть, тем больше вероятность самому протянуть ноги.

-Товарищ майор! - раздался сверху голос водителя «уазика». - Тут народ собрался, спрашивает, когда можно будет мусор высыпать!

- Попроси подождать, - приказал следак Полторак. - Сейчас на каждого будем акт составлять о засорении территории. Мало не покажется. Ну, здесь всё, - дал он отмашку коллегам. - И так промокли, как свиньи.

- Некошерно ругаетесь, Игорь Сергеевич, - пристыдил Гольдман.

- А не пойти ли вам, Семён Давидович... – мрачно ответил Полторак и уточнил: - К бабе Дусе на чаёк. О, вот и дуборезы подъехали! – Он ткнул в сторону санитаров.

-Ну, Колян, - обратился Костя к трупу неведомого Рокфеллера, - не прощаюсь. Ещё заскочу к тебе - лапу пожать. То есть разжать. Кстати, Андрей Герасимович, вы сегодня на месте будете? – спросил он Зуба.

-Смотря на каком месте.

-С Коляном вошкаться.

-Ещё чего. Я – домой. У нас танатологов хватает, брюхо ему располосовать.

-И вы доверите свой труп постороннему человеку?

-Свой труп я никому не доверю, - категорически отрезал Зуб. - Как преставлюсь, сам себе харакири сделаю. А вот труп твоего ушкуйника мне совершенно до лампочки. У меня сегодня – честно заработанный выходной после ночных бдений.

-Ну, как знаете.

-Алика Сутрапьянца попросишь, может, он пойдёт тебе навстречу.

-Не надо ходить мне навстречу, - недовольно проворчал Костя. - Пойдём навстречу бабе Дусе. Понятые, за мной! Сейчас всё зафиксируем, подпишетесь.

Когда вскарабкались вверх по оврагу, толпы с мусорными вёдрами уже не было. Все убоялись штрафа: с ментами шутки плохи, у них в голове пуля. А то и две. Нет, вы подумайте – за мусор оштрафуют! Лучше бы штрафовали коммунальщиков, которые сроду не посылали на Сельскую мусоровозов! И баков нет – ни одного. Вертись, как хочешь. Жрать, что ли, эти отбросы? И закусывать жестяными банками из-под пива. Хотя как раз с ними проблем нет. Ходят какие-то туманные личности драного вида, собирают эти банки, расплющивают ногой на асфальте и уносят в неведомые дали. Бормоча так, мокрые, взъерошенные со сна селяне и селянки расползались по хатам.

Лишь у покосившегося забора притулился одинокий человечек с шейкой-пестиком, на которой болталась лопоухая головёнка в лыжной шапочке с надписью «Ski». На вид головёнке было далеко за шестьдесят. Насколько далеко, разглядеть было трудно.

- По вашу душу, Константин Константиныч, - сообщил водитель «уазика».

- Архангел Гавриил?

- Не, я Бабайкин Валерий Никанорович, - поспешно представился человечек, торопясь опровергнуть порочащие связи с архангелом. - Я тут рядом живу, в соседнем переулке. Ну, возле моста...

- Стоп-стоп, Валерий Никанорович, - прервал Костя. - Начало уже впечатляет. Тему моста мы как раз обсуждали пять минут назад. Давайте пройдем к гражданке бабе Дусе, и вы изложите свою скорбную историю в более интимной обстановке. Мокровато тут, знаете ли. В прямом и переносном смысле. А поле боя оставим доблестным санитарам.

Серёга Степцов с участковым бодро потрусили будить окрестных обитателей весёлым милицейским лаем. А Костанов и Полторак с понятыми, экспертами и ушастым лыжником направили стопы к близлежащему домику, одноглазо взиравшему на них тусклым окошком.

В ИЗБУШКЕ БАБЫ ДУСИ царила спартанская обстановка. То есть не убирали здесь со времён древней Спарты. Но чай у Дуси был. Хотя посуды на всех не хватило. Так что пришлось пить, как бывалые зэки – пуская по кругу горячий гранёный стакан. Человечку Бабайкину, впрочем, хозяйка плеснула в обгрызенную кем-то фарфоровую пиалу граммов сто мутной жидкости. Стражи порядка от напитка предусмотрительно отказались. И без того дух в комнатушке стоял такой, что гостей с непривычки повело.

-Да, Евдокия Матвеевна, у вас тут и пить не надо – только дыши да закусывай, - уважительно заметил Костя Костанов. Он стоял возле огромной ёмкости агрегата водонагрева (коротко – АГВ), тщетно пытаясь обсохнуть и согреться. В своём стильном сером свитере с воротом под самую шею и чёрном коротком демисезонном плаще следователь напоминал несчастного принца Гамлета, который всю ночь рыскал в поисках папашки-призрака, а наткнулся на вполне реальный чурбан в тельняшке.

-Закуси нету, - тревожно отозвалась Дуся. – Закусь свою надо приносить.

-В следующий раз принесём, - пообещал Костя. – Как нового покойничка выудите.

-Свят, свят… - испуганно перекрестилась баба. – В другой раз я уж не попрусь утром мусор высыпать.

-Ты, видать, сильно перебрала-то, Евдокия, - встрял в беседу человечек Бабайкин. – Литра полтора, небось, выжрала, и пошла из себя мастера чистоты строить. Тверёзая ты и за драный веник не схватишься.

-Молчи, козёл старый! – огрызнулась гостеприимная хозяйка.

-А вот молчать как раз не надо, - возразил следак Полторак. – У нас как раз есть повод для дружеской беседы. Костя, у тебя к гражданину вопросы имеются?

-Если позволит старший товарищ, - учтиво расшаркался Костанов, как и положено следователю районной прокуратуры перед вышестоящим начальством.

-Давай-давай, - подбодрил следак Полторак. – Или думаешь, я этим делом буду заниматься?

-Ну понятно, не вы. Вот если бы мэра хлопнули… - мечтательно протянул Костя. И, увидев, как передёрнуло коллегу, тут же перешёл на человечка Бабайкина: - Вы, Валерий Никанорович, что-то насчёт моста упомянули…

-Так я ж говорю: ночью дело было, где-то в пол-второго, - встрепенулась головёнка на манер отогревшегося воробушка. - Мой дом первый от моста, на углу, как налево поворачивать. Ну, проснулся я…

-Чего вдруг? – поинтересовался Костя.

-Прижало, понимаешь ты, по большой нужде. Видать, что-то тревожное на ночь сожрал. А отхожее место на дворе.

-Ну да, ну да, - закивал Костя. - Поближе к природе, подальше от цивилизации. И что же вы узрели в один час тридцать минут по полуночи?

-Узреть ничего не узрел, - сокрушённо дёрнула ушами головёнка. - Сортир у нас в глуби двора, а до забора не добраться, там кушери крапивные. Зато слыхал. Вроде как мужики ругались.

-Много мужиков-то? – уточнил Костя.

-Штуки три, надо думать. Не меньше.

-Разобрали чего?

-Откуда я знаю, чего они разобрали? – удивился Бабайкин. - Да и чего разбирать? Баню нашу, что ли? Так её уж до них разобрали. Говорят, будут строить гостиницу или ещё что.

-Повторяю для особо одарённых, - терпеливо вздохнул Костя. - Вы сами разобрали, про что они между собой говорили?

-Тьфу ты, пропасть! Так бы и спрашивали. Первый хотел кекса, что ли, отведать. Другой кричит чё-то типа - налево начирикал… Тут меня совсем допекло, я и побежал на очко. А как воротился, уже тишина была.

Костя переглянулся с Полтораком и другими.

-Игорь Сергеевич, вы что-нибудь понимаете? – спросил он городского прокурора. – Что значит на фене «кекс»?

-Отродясь не слыхал, - признался следак Полторак. – Может, «кокс»? Наркоманы так кокаин называют. Наверно, кокаин они не поделили.

-Валерий Никанорыч, вы не попутали? – уточнил Костя у человечка. – Может, они про кокс говорили?

-Шут его знает, - пожал плечами тот. - Может, и про кокс. Спросонья разве разберёшь.

-Слушайте! – хлопнул себя по лбу следак Полторак. – Я знаю! Сейчас у молодёжи типа всяких тинейджеров «кекс» значит - «секс»!

-А вы что, Игорь Сергеевич, в ночных клубах оттягиваетесь? – с подозрением поинтересовался Гольдман.

-Если родина прикажет – в гарем евнухом пойду! – сурово отрезал следак Полторак. – А насчёт кекса-секса – не велика тайна. Вы вечером музыкальный канал включите, там внизу показывают, как малолетки в чате общаются.

-Иде общаются? – вмешалась баба Дуся.

-Не берите в голову, Евдокия Матвевна, - успокоил хозяйку дома Костя. – Туда в галошах не пускают.

-Ну вот, - продолжал следак Полторак, - там пацаны девок часто приглашают на посиделки с «кексом». Это у них юмор такой. Или – «безопасный кекс».

-Я не понял, - решил уточнить въедливый Гольдман. – Эти бандиты что, перед тем как Коляна в речку сбросить, с ним ещё и кексом занимались?

-А кто их знает, - пожал плечами следак Полторак. – Может, они извращенцы. Напихали ему кекса – и с моста скинули. Чтобы концы в воду.

-Конец, - уточнил Костя.

-Почему – «конец»? – не понял Полторак.

-Потому что у Коляна – один конец. А концы его убийц в речке не обнаружены.

-Ночью, грязь, в антисанитарной обстановке… - засомневался судебный медик Зуб.

-Охота – пуще неволи, - пояснил следак Полторак.

-А как насчёт «налево начирикал»? – спросил Костанов. - Кто куда начирикал? И почему налево?

Насчёт левого чириканья ни Полторак, ни Гольдман, ни Зуб ничего прояснить не смогли. Зато криминалист неожиданно изрёк:

-А вчера, между прочим, родился Адольф Гитлер…

И многозначительно поднял указательный пальчик.

-Извините, Семён Давидович, не успел вас поздравить, - повинился Костя и уточнил: - Дата круглая?

-Вроде нет, - неуверенно сказал Гольдман. – А вот насчёт поздравлений, это, знаете ли, шутка дурного толка…

-А к чему вы вообще Гитлера приплели? – поинтересовался Костя. – Какая связь между вашим Гитлером и нашим Коляном?

-Может, и есть связь, если как следует поискать! – обиделся Гольдман.

-Семён Давидович намекает, что эти гопники занялись кексом со жмуриком, чтобы отпраздновать знаменательное событие! – радостно предположил следак Полторак.

Хата содрогнулась от громового хохота. Смеялись все, даже Дуся и Бабайкин. Один лишь Гольдман мрачно и сурово безмолвствовал.

Повеселевший и взбодрившийся Костя занёс странные цитаты про кекс и чириканье в блокнот. Тщательно была зафиксирована и печальная повесть Бабайкина о ночном походе на «толчок». После чего человечек растворился во мгле, которая неумолимо таяла, как бледнеет крепко заваренный чай, когда в него бросают ломтик лимона. Видимо, ломтик Бабайкина обладал такой же магической силой.

СПУСТЯ ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА после растворения человечка к бабе Дусе ввалились опер Серёга Степцов и вечно сонный участковый. Выглядели они плачевно. Хлебосольное население пополнило словарный запас промокших пинкертонов несколькими занятными фольклорными выражениями, но к таинственной гибели Коляна они отношения не имели.

-Кой-чего раскопать удалось, - утешил следака Серёга. – В доме рядом с развилкой живёт молодая пара. То есть жена молодая, а мужику лет под сорок. Так вот, она его ночью разбудила, тоже крики слышала. Но, видно, под самый занавес драмы. Затихло всё вскоре. Дядька этот здоровый, но всё равно бы не вылез. Зачем, говорит, искать на своё седалище приключений? Хотя в конце решился было. Взял огромный дрын…

-Ага, в заду геройство заиграло, - удовлетворённо констатировал Костя. - Не всё ещё пропало, когда такие люди в стране Советской есть.

-Он подумал, на ночных прохожих собаки напали, вот и решил помочь, - уточнил Серёга.

-Почему собаки? – не понял Костя. - Лаяли, что ли?

-В том-то и дело, что лая как раз не было.

-С чего же он ляпнул про собак? – не понял Костанов.

-Да, говорит, крикнул кто-то типа - кусается, гад, - подал голос сонный участковый и в очередной раз зевнул. - Вот мужик и решил помочь. Это потом до него дошло – странно как-то: ни лая, ни скулежа…

-Значит, гад, кусается… - задумчиво протянул Костя.

-Вот именно, - поддакнул Серёга Степцов. - Я думаю, этот наш, в тельняшке, кого-то из бандюков тяпнул.

-Этот наш? – удивлённо вскинул брови следак Полторак. - Он уже и нашим стал… Ты что, почуял родственную душу? И за что же он тяпнул?

-А хрен его знает. За руку, наверно. За что ещё?

-Ну, всякое бывает, - наставительно пояснил Полторак. - Я по молодости на вызов выезжал. Супружница своего мужа умудрилась за мошонку зубами цапнуть, когда тот раздухарился.

-Ух, мать моя… - охнул впечатлённый Серёга Степцов и инстинктивно прикрыл ладонью гульфик.

-С мошонкой – маловероятно, - засомневался криминалист Гольдман. – Хотя как версию отработать можно.

Затем вся компания отправилась к мосту, но ровным счётом ничего там не обнаружила. Редкие прохожие уже шлёпали по своим утренним делам, старательно обходя огромную глубокую лужу на проезжей части. Когда-то в школах были чернильницы-«непроливайки»: переворачиваешь вверх дном – а чернила остаются внутри. Лужа у моста вполне заслужила славу «непросыхайки». Правда, старожилы говаривали, будто бы в иные дни засушливого лета лично видели, как вода из лужи испарялась. Можно было якобы даже узреть её дно в колдобинах, изрытое колёсами грузовиков, рефрижераторов и трудяг-внедорожников (другая техника не рисковала переть через неизведанное болото). Но стоит ли доверять старожилам, пропитанным спиртом, как матросы - солью моря, это ещё вопрос…

Обогнуть лужу было непросто. Природное явление расплескалось во всю ширину дороги, по сторонам оставались лишь узенькие бетонные бордюрчики. Аборигены балансировали на них, как опытные канатоходцы, которым каждую секунду грозила опасность свалиться либо в лужу, либо под откос. Впрочем, долгая практика научила людей так ловко держать равновесие, что они могли дать сто очков форы цирковым канатоходцам с шестами, бегающим под куполом шапито. С шестом каждый дурак может! А ты без шеста рискни… К тому же полоску бордюра приходилось преодолевать бегом. Замешкаешься – пролетающий грузовик обольёт грязью с ног до головы. Или с головы до ног – кому как нравится.

Когда один из рефрижераторов выплеснул из-под колёс такое цунами, что чуть не смыл оперативно-следственную группу в пучины мутного потока, Костя Костанов подытожил:

-Пора кончать водные процедуры. Отосплюсь немного – и к медэкспертам в дуборезку. А вы, Семён Давидович, когда этого типа по информационному центру пробьёте?

-Как только, так сразу, - пообещал многоопытный Гольдман.

На том и порешили.



ГЛАВА ВТОРАЯ,
которая начинается за несколько дней до событий на речке Безымянке и за несколько тысяч километров от неё
18 апреля того же года, Климск, раннее утро

- «ЛЕКСУС» - ТАЧКА ЦЕНТРОВАЯ… Зверь. - Серёга Исайченко, он же – Исай, от полноты чувств вдавил сигнал до упора. Внедорожник протяжно завыл басом Шаляпина в глубоком подпитии.

-Долго думал? – поинтересовался у водителя верзила Боря Грачёв, более известный в кругах толстолобой бандитской богемы погонялом Грач. - А я-то всю жизнь считал, что круче ишака на свете зверя нету.

-Кончай стебаться, - отмахнулся Исай. - Я на полном серьёзе. Если раскручусь, себе только такую буду брать. Или вещь, или лучше всю жизнь пешедралом.

Исай подвизался в холдинге «Русский мир» уже пятый год, ещё с тех пор, когда холдинг носил гордое импортное название «Пасифик Раша». Затем повеяло ветром перемен с посконным славянским душком. Пошла тема насчёт отсутствия у российского бизнеса сермяжного патриотизма. «Пасифик Раша» пожарными темпами перекрестился.

Грач пришёл года через полтора. К тому времени компания уже крепко стояла на ногах. От вульгарного мочилова конкурентов народ стал постепенно переходить к культурному мордобою. Сейчас и вовсе, как утверждает шеф, наступает эпоха цивилизованного бизнеса. Конечно, нет-нет да и подпалишь кого-нибудь. Но чисто чтоб не расслабляться.

С Грачом Исай закорешевал сразу. Оба были конкретными пацанами: предпочитали действовать, а не сопли жевать. Но, с другой стороны, не какие-нибудь быковатые отморозки. Могли при случае соображалку включить, проявить разумную инициативу. За это их особо выделял сам Аркаша Деловой, он же Аркадий Игоревич Драбкин – генеральный директор «Русского мира».

-А у вас какая тачка, мистер Лоусон? – спросил Исай пассажира, который расположился на заднем сиденье. - Мерин?

-Мерин? – удивлённо вскинул брови тот. – Мерина у меня нет. У меня есть несколько жеребцов. Граффит недавно выиграл дерби. Но в основном я использую их для конных прогулок.

Исай и Грач хором гыкнули.

-«Мерин» - это «мерс», - снисходительно разъяснил верзила.

-А! – понял Лоусон. – «Бумер» - это БМВ. А «мерин», значит, мерседес…

Он вынул блокнот, что-то чиркнул «Паркером», откинулся на светлую кожаную спинку сиденья и задумался над тонкостями русского языка.


Генри Лоусон был партнёром компании Драбкина по туристическому бизнесу: обеспечивал отдых богатеньким русским буратинам в странах Старого и Нового Света, а сам возил в Россию состоятельных пиноккио из-за кордона. Правда, для забугорных пузатиков приходилось постоянно выдумывать экзотические маршруты. В смысле туризма страна недалеко ушла от той Московии и Татарии, карту которой изобразил когда-то немецкий путешественник Абрахам Артелиус - с густыми лесами, юртами, верблюдами и дикими всадниками. Эта ландкарта шестнадцатого века во всю стену украшала кабинет Лоусона в Москве и вызывала восхищение посетителей.

А по основной специальности Генри Лоусон был шпионом. Или разведчиком. В России это - разные понятия. Шпион – тот, кто работает против русских. «Разведчик» - тот, кто работает на них. Приходится считаться с национальными особенностями. Хотя Генри никак не мог к ним привыкнуть. Например, он поражался странной способности русских превращать элементарное дело в дикий балаган. Вот сейчас надо мчаться за сотни вёрст от Москвы – и зачем? Куда легче было провернуть всё не в Климске, а в столице. Он так и рассчитывал, когда обсуждал детали операции. И вот пожалуйста! Как в дурном детективе. «Шпион Джонс хмуро посмотрел в тёмный овал иллюминатора»…

Шпион Лоусон хмуро посмотрел в грязное окно «лексуса». Мимо проносились голые поля и жидко зеленеющие рощицы. Конечно, дело стоило риска. С предложением к Генри обратился Аркадий Драбкин. Во время отдыха в Адлере он познакомился с неким Валерианом Владимировичем Востриковым. Тот оказался химиком из Климска. У «Русского мира» в Климске были свои интересы. Здесь холдинг в доле с местным коммерсантом - корейцем Михаилом Паком создал развлекательный комплекс «Малая Орда»: гостиничные домики в виде степных шатров со всеми благами цивилизации, прекрасная охота, реконструкция боёв русичей и кочевых племён, а также прочий джентльменский набор экзотической мишуры.

Идею с Ордой подал в своё время Лоусон. Почему Орда? - спросил ошарашенный Аркаша Деловой. Да у вас везде Орда, пожал плечами Генри. Придумайте какую-нибудь легенду - и вперёд. Легенду сляпали быстро: про неясного хана Урюка и его любовь к новгородской полонянке Марфе: как полагается, с драматическими деталями и трагическим концом.

Итак, химик Востриков тоже жил и работал в Климске. По этому поводу выпили, разговорились «за жизнь». Приняв на грудь лишнего, химик пожаловался на судьбу-злодейку: давно пора ему, талантливому и работящему, валить в сторону, где солнце закатывается. Драбкин возразил в смысле того, что за буграми не всякого ждут. Ну и что, что доктор наук? Там этих докторов, как пыли среди звёзд. Нужны перспективные разработки. Они у тебя, Валерик, есть? Оказалось, разработки у Валерика имеются. То есть не совсем у него, но зато какие… Тут-то Аркадий Игоревич и вспомнил про Лоусона, которому несколько раз оказывал незначительные услуги, тянувшие на значительные сроки. Ничего личного, бизнес. Химик повёлся с пол-оборота.

Когда Лоусон услышал про Вострикова, он даже не поверил. Фамилия ему ни о чём не говорила, но Валериан Владимирович числился ближайшим ассистентом профессора Горбаня. А Горбань – величина, в Климске воглавляет секретную лабораторию. Если удастся получить копии технической документации и образцы этого самого… Впрочем, далее – молчание, как говаривал принц Гамлет. Если удастся принести то – не знаю что, можно считать, жизнь прожита так - не знаю как.

Судьба связала Лоусона с Россией ещё в раннем детстве, когда он вместе с родителями попал на приём в советское посольство. После приёма показывали русские фильмы. Один из них оказался очень забавным: три болвана бегали от собаки, которая держала в зубах динамит с горящим шнуром.

-Папа, папа! – радостно завопил юный Генри. – Это же мой рассказ!

Рассказ был, конечно, не его, а другого Генри Лоусона – австралийского писателя, в честь которого папа с мамой назвали своего сыночка. Байку австралийца русские творчески использовали для своей короткометражки.

Реплика мальчугана окончательно развеселила зал. Многие покатились с кресел. С тех пор Генри воспылал интересом к далёкой России. Поступил на факультет славянских языков, готовился защитить диссертацию. Но неисповедимыми путями оказался в разведке. Нет, он очень любил Россию. Но свою страну любил немножко больше.


-КАЖЕТСЯ, ПОДЪЕЗЖАЕМ, - бросил через плечо верзила Боря Грач и для подтверждения своих слов даже нахлобучил на голову кожаную кепку а-ля Лужкофф. – Вон там, сразу за знаком, поворот направо. Видите указатель – «Ботанический сад»…

Спрашивается: зачем этот сад, жуткие мадридские тайны, встречи на поляне, обмен чемоданами? - недовольно поморщился Лоусон. Ведь просил же он Драбкина: пусть химик приедет в Москву сам. Для чего кейс, когда в любом банке можно открыть счёт на предъявителя? Да хотя бы и кейс. Почему обмен должен состояться именно в Климске и именно в таких идиотских условиях?
-Генри, я-то что могу поделать? – сокрушался Драбкин. – Эти учёные, они все со сдвигом. Какой-то дёрганный, истеричный, нервный. Дурное влияние Голливуда. Боится тащиться со своими образцами до первопрестольной. Я подозреваю, он и сам уже жалеет, что выложил мне тогда, в Адлере, свои мечты заветные. А товар, как я понимаю, стоящий?

-Правильно понимаешь, - подтвердил Лоусон. – Но одно дело то, что он обещает, другое – образцы. Они нужны, как воздух. Кстати, не думаю, чтобы Востриков здорово жалел или раскаивался. Первую сумму он заглотнул, как рыбка-бананка.

-Что за рыбка? – удивлённо спросил Драбкин.

-Есть такая рыбка, - пояснил Лоусон. – Но не в ваших водах.

-Жаль, - посетовал Драбкин, по недомыслию считавший себя рыболовом.

-И всё-таки: нельзя ли переиграть с Климском? – попросил со слабой надеждой шпион. - Не люблю подвергать дело неоправданному риску.

-Какой риск? – отмахнулся Аркадий Игоревич. - У нас специализация – охотничий туризм. Мы же договорились: после встречи Пак отвезёт вас к егерям, собачек посмотрите, отдохнёте.

-Отдых? – раздражённо отмахнулся Лоусон. - У меня на руках будут образцы!

-Сам говорил – конспирация. Вот и создавай видимость… Обделаем это дельце – в Мокрый Паханск махнём. В донские степи. Меня скандинавы уже замучили! Подавай им волчью травлю, хоть лоб разбей. А на Дону волков – как грязи. Перспектива…

-Вот это место, - перегнувшись к иностранцу, ткнул пальцем в карту Боря Грач. – Видите? Через рощицу, в низинку.

Дорога на карте раздваивалась и обтекала низинку с двух сторон.

-Повернём направо, - сказал Лоусон.

-А почему направо? – спросил Грач.

-А почему нет?

-Логично, - согласился громила.

Они подкатили и съехали на обочину. До низины дотопали быстро, проклиная вязкую грязь. Задувал сырой гриппозный ветерок. Лоусон поднял воротник бежевой куртки-«пилота», натянул лайковые перчатки.

-Мудило этот Генри, - проворчал водила Серёга Исай, когда они с Грачом отстали от иноземца на несколько шагов. – Блин, что за шпионские страсти? Он-то в ботинках, а у меня корочки на рыбьей стельке…

-Не бзди, - подбодрил кореша Грач. – Я тоже не в сапогах. – Он показал на свои огромные грязно-белые кроссовки. - Наше дело – обеспечить этому уроду безопасность. Пять минут «я боюсь» - и всех базаров.

-Ну-ну, - с сомнением покачал головой Исай, опасливо обходя лужицу.

Они спустились с крутого склона на широкую поляну, по которой были живописно раскиданы несколько огромных валунов. «Лунный пейзаж», - подумал Грач. Хотя хрен его знает, есть ли на Луне валуны. Вот кратеры точно есть. А поляна как раз напоминала такой огромный кратер. Может, когда-то долбанул сюда лунный камень, про который в старой песенке поётся: «Подари мне лунный камень, талисман твоей любви…». Ну, лови. Хряснул об Землю и рассыпался валунами.

На одном из них сидел худой востроносый человек в коричневой кожаной куртке и в клетчатой фуражке с выпущенными ушками. Издали он смахивал на загнанную борзую. Когда компания приблизилась к нему, незнакомец испуганно посмотрел на трио воспалёнными красными глазками. Теперь он походил уже на кролика, замученного выполнением плана по осеменению длинноухого гарема.

-Валериан Владимирович? – поинтересовался Лоусон и протянул кролику руку, стянув с неё перчатку.

-Кто вы? – хмуро спросил ушан, поднимаясь навстречу.

- Я – тот, с кем у вас назначено. Или вы кого-то ещё ждёте? Мой кейс при мне. Ваш, я вижу, при вас. В наших общих интересах совершить сделку побыстрее.

-Погодите! – нервно перебил Востриков. – А как с другой частью договора? Гражданство, предоставление политического убежища…

-Какое убежище? – саркастически спросил Лоусон. - Времена Солженицына прошли. Спокойно выезжаете в турне, мы вас принимаем, как родного. С гражданством проблем не будет, я гарантирую.

-Мне надо сейчас!

-Как вы это себе представляете? – раздражённо бросил шпион. - Вам не кажется, что хлопоты об иностранном гражданстве привлекут к вашей персоне излишнее внимание?

-Извините, я отойду на минутку, - втесался в беседу Серёга Исай. – Придавило.

-Идите, идите. Вон туда, за валун.

Исай потопал к валуну. «Пижон вонючий, - подумал он недовольно. – Зачем за камень тащиться? Можно подумать, мой болт кого-то испугает!».

-Так мы делаем дело или расходимся каждый при своём? – сухо переспросил Лоусон.

Откуда-то издалека послышались частые хлопки. Лоусон тревожно глянул на Вострикова.

-Ерунда, - рассеянно отмахнулся тот. – Здесь стрельбище неподалеку.

-Зато стрелки поблизости, - зло огрызнулся здоровяк Грач и ткнул пальцем на четверых человек, которые сбегали по склону со стороны, противоположной той, откуда появился иностранец со своими телохранителями. В руках у двоих гостей были автоматы «узи», другие ограничились банальными «макарами».

-Не дёргаться! – закричал светловолосый парень, ликом похожий на лубочный портрет поэта Сергея Есенина, и для убедительности снова выстрелил в воздух из пистолета. – Стойте спокойно – будете жить!

-Как это понимать? – обратился Лоусон к химику. – Считаете, что нас можно так просто одурачить? Милейший, да вы с ума сошли!

Однако по лицу Валериана Владимировича было видно: он ошарашен не меньше своего собеседника. Востриков побледнел так, что сходство с вислоухим белым кроликом стало пугающим. Сказать он ничего не мог, кроме странного звука «хххххх». Впрочем, Грач легко дополнил этот звук ярким продолжением.

-…уеплёты! – заорал он. – Вы что, рамсы попутали?! Стволы – в землю!

В ответ один из набегавших пустил очередь Боре под ноги. Верзила подпрыгнул.

-Ты, дебил! – взвыл он возмущённо. – Это ж пули, гондон ты штопанный! Ими же убивают, ты чего, не в курсе?!

-Лапы-то подыми, - весело предложил блондинистый тип, остановившись в нескольких шагах от троицы и пытаясь отдышаться. – А то мало что у тебя в чугункЕ варится. Ещё бросишься сдуру, как Саша Матросов. Потом дырки в тебе придётся латать.

-Кто вы? – спокойно и негромко спросил иностранец.

-Да так… - начал было блондин.



ТУТ-ТО СО СТОРОНЫ ВАЛУНА и посыпался неожиданный горох выстрелов: выскочивший из-за камня, как чёрт из табакерки, Исай, даже не успев застегнуть ширинку, принялся лупить по незнакомым пацанам с двух рук по-македонски, нещадно матерясь при этом такими кружевами, что вологодские рукодельницы обкончались бы от зависти.

Стрелял Исай не погано. Несколько пуль с приятными шлепками вошли в тела обоих автоматчиков. Блондин успел выстрелить в ответ, но тут подключился Грач: он мгновенно выхватил свою «дуру» и вогнал «Есенину» пулю точно в глаз, как в «яблочко». Четвёртый боец с гордым ликом абрека и аккуратными кавказскими усиками оказался удачливее товарищей: он лихо выпалил всю обойму в стоявших поблизости противников.

Результаты оказались неожиданными: парочка пуль просвистела рядом с богатырём Борей Грачом, остальные сшибли Лоусона и Вострикова. Озверевший Грач налетел на кавказца и сходу обрушил на его череп рукоять пистолета. Сына гор отбросило ударной волной метров на шесть, как тряпочного Арлекина.

-Грач, ты жив?! – истерически заорал возбуждённый Исай, размахивая двумя пистолетами.

-Хуль со мной сделается? – угрюмо отрезал верзила. – Ты вот на этих полюбуйся.

Иностранец и учёный представляли собой жалкое зрелище. Лоусон ещё что-то булькал, но остатки жизни уже покидали его. Перед ним в красной дымке проплывали кадры из весёлого советского фильма: пёс Барбос несётся за тремя комиками. «Мама, он меня догнал», - подумал Генри. И умер. Он лежал на холодной русской земле в своей красивой бежевой пилотской куртке так, словно неудачно выпрыгнул из подбитого самолёта, забыв надеть парашют.

Фьють! Бздыннь! Фьють, фьють, фьють! Пули свистели по воздуху, взрыхляли землю, рикошетили от валуна.

-Блин, да их тут как грязи! – взвизгнул Исай и ткнул пальцем в сторону, откуда прибыла четвёрка отважных стрелков. Сверху ещё двое нехороших парней, присев, пытались достать Серёгу и Борю короткими очередями.

-Линяем, Грач! – крикнул Исай и дёрнул Бориса за рукав.

-А эти? – Грач показал на тела учёного и шпиона. - Надо хоть Лоусона прихватить!

-Да пошёл он, чмо забугорное! Положат нас, как пить дать положат! Дёргаем, пока при памяти!

-Дёргаем так дёргаем…

И приятели рысью понеслись к склону, прихватив оба чемоданчика – и лоусоновский, и востряковский. Они вспорхнули, как два воробушка, и рванули на «лексусе» подальше от страшного места. Погони не было.

-Я же говорил – зверь машина, - радостно и нервно прохрипел Серёга.

-Мотню застегни… Зверь тебя впереди ожидает.

-Это кто? – не понял Исай.

-Аркадий Игоревич Драбкин…


ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
из которой читатель узнаёт о семействе Кости Костанова, фамильных армянских проблемах, порочных привычках Хемингуэя и русской уголовной наколке
21 апреля, Мокрый Паханск, первая половина дня

ДОМОЙ КОСТЯ КОСТАНОВ прикатил с улицы Сельской через четверть часа. Вот что значит личный транспорт; а то трясись в «уазике», жди, пока всех развезут. По счастью, полосатого типа пристукнули почти в центре города, от дома недалеко. А если бы на окраине?

Костанов был на четверть осетином и очень этим гордился. Его покойный дед, Григорий Константинович, в пятнадцать лет бежал из Осетии не то от «кровников», не то от правосудия: юный Гриша промышлял конокрадством. В донских краях он женился на казачке-разведёнке, наплодил кучу детей и умер от двустороннего воспаления лёгких после войны, в один год со Сталиным. А внук конокрада стал лучшим следователем районной прокуратуры города Мокрого Паханска.

Костя работал в прокуратуре, но был хорошим человеком. Следаку оставался год до возраста распятого Христа. Но он предпочитал всё больше распинать других. Такое занятие казалось ему более комфортным. К тому же эти другие распятия вполне заслуживали. Ростом Костя перемахнул за сто восемьдесят сантиметров, фигурой пошёл в деда Гришу: как отмечала многочисленная родня, тот был широк в плечах и необычайно узок в талии. От кавказцев следователь перенял заодно сухопарость и тонкую кость.

В целом Костанов был если не красив, то чертовски привлекателен. Он слегка смахивал на персонажей испанского художника Эль Греко: черты лица с налетом утончённого аскетизма, чёрные слегка вьющиеся волосы, густые смоляные брови. Особенно привлекали глаза – глубокого сиреневого цвета. Странный цвет для мужчины. Вызывающий. Его можно было бы даже назвать легкомысленным, если бы выражение костановских глаз не навевало вселенскую печаль. Правда, едва Костя начинал говорить, впечатление развеивалось: по натуре он был человеком  жизнерадостным и остроумным, причём всеми этими качествами природа наделила следователя с избытком, и они частенько перехлёстывали через край. В душе Костя был артистом – хотя и оригинального прокурорского жанра.

Жил следователь с семьёй в первом этаже трёхэтажки довоенной постройки, занимая две комнаты коммунальной квартиры. Вообще-то со стороны автора неприлично помещать героя в коммуналку. Это даже хамство какое-то – герой всё-таки, а не баран чихнул... Пусть хотя бы в «хрущобу», но изолированную. Однако, дорогой читатель, такова правда жизни: следователь районной прокуратуры Константин Костанов жил в пошлой коммуналке на двух хозяев. Соседом был грузчик близлежащего магазина. Грузчика звали Коляном, как и новопреставленного морячка в пиджаке. О чём Костя не преминул сообщить соседу.

-Мусора, они и есть мусора, - грустно вздохнул тот. – Что с вас взять? Нету в вас никакой душевности к человеку.

-Нету душевности, - согласился Костя. – Вот чего нет, того нет.

Костановы занимали две небольшие комнаты «трамвайчиком». Проходная считалась гостиной, за ней располагалась спальня, где сейчас посапывал девятилетний Мишка. Завтрак ждал следователя в гостиной. Жена приготовила в микроволновке несколько бутербродов с сыром, настрогала салат из помидоров, огурцов и красного лука, а завершала меню полулитровая кружка густого чёрного чая.

-Ты что, Ла, поднялась в такую рань? – удивился Костя.

-Да надо поработать на очередного клиента, - пояснила бодрая жена.

Лариса подвизалась на поприще дизайна интерьеров. Конкуренция здесь наблюдалась серьёзная, однако у Ларисы Костановой имелось несколько сильных козырей. Во-первых, она обладала тонким вкусом и незаурядными способностями. Во-вторых, умела убедительно говорить. Это, пожалуй, поважнее будет. Что такое для состоятельного буржуина тонкий вкус? Для него тонкий вкус - это тонко нарезанные ломтики ветчины. А вот попробуй втолкуй клиенту, что, ежели не выложить стену в прихожей серым известняком с цветной мозаикой, народ над ним будет смеяться, как над голожопым королём! Да так втолкуй, чтобы этот хрюн моржов не посчитал тебя слишком умным («мы сами не лаптем щи хлебаем!»). Чтобы в конце концов лично настаивал: вот именно известняком и именно с мозаикой! Что вы, Лариса Васильевна, ребёнок малый, что ли? Мне ли объяснять дизайнеру такие очевидные вещи?

Наконец, третий козырь. Лариса Костанова была очень красивой женщиной и выглядела лет на десять моложе своего возраста. А стукнуло ей… Не будем о грустном, скажем так: выглядела она на двадцать два года. И это сражало наповал. Потому что у обывателя мнение о дизайнере складывается из того, как дизайнер выглядит. Если на рожицу он не ахти, то знания его мудрые состоятельному пижону до лампочки. Пижон убеждён, что страшнорылое существо способно только всё перегадить в уютном гнёздышке общей площадью шестьсот девяносто квадратов! И доказывать пижону обратное – всё равно, что читать фельдфебелю стихи Петрарки.

-Сегодня надо показать заказчику наброски, вот спозаранку и чирикаю, - весело вздохнула Лариса. Видимо, заказ попался не слабый.

-Чего делаешь? – переспросил Костя.

-Чирикаю спозаранку, - повторила Лариса.

-Налево чирикаешь? – уточнил следователь.

-Почему – «налево»? Я на себя работаю, какое тут лево-право? Ну, гонорар, конечно, в конверте буду получать. А что это ты спрашиваешь?

-Так, к слову, - отмахнулся Костя. – Просто у меня сегодня тоже один клиент налево начирикал.

-И что?

-И всё, - сказал Костя. - В морге. Отсвистел своё, болезный.

-К чему это ты? – спросила жена.

-Да ни к чему. По ходу жизни…

Лариса и Костя были одногодками и познакомились ещё в студенчестве. Правда, Лариса родилась раньше на двенадцать дней, и это давало повод мужу ворчать, что он женился на женщине-перестарке исключительно из меркантильных соображений – чтобы тихо досмотреть её до скорого угасания и завладеть несметным наследством. Костя лгал – никакого богатого наследства у Ларисы не имелось. Её родители-парикмахеры в лучшем случае могли красиво остричь следака под «нуль», чтобы было удобнее посыпать голову пеплом.

Костя Костанов окончил юрфак государственного университета, Лариса Маркова получила диплом дизайнера в институте архитектуры, ставшем затем академией. Что дало супругу повод для размышлений о поголовной эпидемии переименований.

-Каждая килька корчит из себя селёдку, - глубокомысленно рассуждал он. – Скоро деревенский сортир станут величать дворцом съездов. ПТУ превратились в университеты, вшивые техникумы – в академии…

-У нас был не вшивый техникум, а институт, - возражала Лариса.

-Вот и просвети меня, как он в академию превратился! – саркастически продолжал Костя. - Вы что, Нобелевские премии раздаёте? Или возводите в ранг «бессмертных»?

-Тебя бы я возвела в ранг бессмертных зануд, - надувала губы Лариса.

-Что значит – «зануда»? – возмущался Костя. – Нет, ты послушай, как звучит - «Университет железнодорожного транспорта»!
Университет даёт у-ни-вер-саль-ны-е знания! То есть знания во всех областях наук. А тут – «Академия ржавой шпалы»… Нормальное заведение вывесок не меняет. Вот я окончил государственный университет. Он и до сих пор так называется. Не скрывается под липовыми вывесками. И мне не стыдно…

-Мне тоже не стыдно, - замечала Лариса.

-А должно быть, - назидательно замечал Костя.

-Мне должно быть? – не выдерживала жена. – Сравни, что ты получаешь со своим дурацким поплавком, и что я - с моим дизайнерским образованием!

-Это не показатель, - парировал Костя. – У Ваграна Арутюнова три класса и два коридора, а он целый район держит и твой месячный заработок за вечер на левом берегу Дона спускает.

-Ну, знаешь, ты думай, с кем сравнивать! – возмущённо всплёскивала руками жена.

На этом дискуссия, как правило, завершалась.

С недавних пор зарабатывала Лариса действительно неплохо. С тех самых, когда до состоятельных граждан Паханска наконец-то дошла московская мода на персональных дизайнеров интерьера. Костановы стали даже робко мечтать об улучшении квартирных условий.

-Мишка спит? – поинтересовался Костя.

-Сопит в обе дырки. Ты его не буди, ляжешь здесь, на диване. У него сегодня первого урока нет. Физкультуры.

-Лучше бы у них математики не было, - заметил Костя. – А физкультура – это здоровье нации.

-Конечно, - съязвила Лариса. – А математика твоей нации до лампочки. Видимо, твоей нации деньги считать не надо. Они твоей нации без надобности.

-Не надо только трогать мою нацию, - сурово зевнул Костя, потянулся и упал на видавший виды диван, который содрогнулся и крякнул. – Моя нация, между прочим – оплот православия на Северном Кавказе. Кроме неё, там больше православных наций нет. Кругом одни муслимы.

-Кто бы говорил! – Лариса громко фыркнула. – У тебя осетинской крови - жалкая четвертушка. Эх ты, дитя гор…
 
-Ну да, пусть я не дитя гор, - вздохнул Костя. – Пусть я дитя асфальтовых улиц. Но всё равно в нашей нации счетоводов не держат! Мы обеспечиваем безопасность и покой гра… ааажд… - пробурчал следак, поворачиваясь на бок и натягивая на голову серый клетчатый плед. – Ла, разбуди меня часиков в одиннадцать… Мне ещё в бюро судмедэкспертизы…

И он тихо захрюкал под пледом.


АЛИК СУТРАПЬЯНЦ ОЧЕНЬ СТРАДАЛ из-за своей нетрадиционной фамилии. Он даже положил по молодости немало усилий на то, чтобы при получении паспорта уничтожить проклятый мягкий знак после буквы «п». Однако разгневанный папа Сутрапьянц пригрозил лишить отпрыска наследства – в прямом и переносном смысле этого слова. В прямом смысле Алик мог бы ещё пережить. Но когда папа Сутрапьянц кричит – «Я тебя наследства лишу!» и тычет Алику в промежность, тут уж не место для дискуссий. Папа слов на ветер не бросает. Поэтому сын смирился с печальной долей и послушно понёс по жизни тяжкий сутрапьяновский крест. В конце концов, не меняет же своё имя их сосед Сруль Борухович Гейзер.

Увидев в дверях морга Костю Костанова, Алик приготовился к процедуре приветствия, традиционной, как чистка зубов.

-Опять с утра трезв? – бодро поинтересовался Костя.

-Какого тебе надо? – гостеприимно ответил Алик.

-Трупик мой нужен, - пояснил Костя. - Сегодня доставили, Коляном звать.

-Они мне своих имён не докладывают, - заметил Сутрапьянц. - А твой трупик будет. Рядом с Коляном ляжешь.

-Это что, угроза?

-Нет, суровая проза, - уточнил медэксперт. - Ты, я вижу, к нему сердцем прикипел. Чего тебе неймётся? Не прокурорское это дело – по моргам блуждать. Прислал бы опера.

-А у тебя трупы тоже уборщица баба Маня вскрывает?

-Надо Серёге Степцову передать, за кого ты его держишь, - поймал следака на слове Алик и спросил: - Слушай, труп-то ночной?

-Ну… - подтвердил Костя.

-Так ты, значит, сегодня дежурил?

-Ну… - повторил Костя сурово.

-Чё ты нукаешь? Значит, тебе свободный день положен.

-Положен-то положен, - согласился Костя. - Да кто ж его положит? Дома отоспался – и к тебе. Знаешь, сколько дел у меня в производстве? А тут ещё – этот жмур в тельняшке. Завал. Сроки горят.

-Хай бы они сгорели… Так что у тебя за клоун?

-Утопленник свежий. Слушай, Алик, помоги…

-А каким макаром новопреставленный отдал Богу душу? – уточнил Алик.

-Его с моста скинули, - пояснил Костя и изобразил на лице жалкое подобие скорби.

-Не, не пойдёт, - живо отреагировал медэксперт. – Что такое?! У меня план по «парашютистам» перевыполнен на год вперёд! Я их уже девять штук вспорол.


Алик Сутрапьянц строил свою работу в бюро судебно-медицинской экспертизы по строго выверенному плану. План этот выверяла внушительная прозекторская коллегия во время представительного курултая в Москве, куда патологоанатомов согнали со всей России для повышения квалификации. Большей частью делегаты повышали квалификацию в барах и забегаловках. Через несколько дней сошлись на том, что общежитие, где их разместила принимающая сторона, дешевле и уютнее. Плюс располагает к обмену опытом.
Именно во время такого обмена возникла животрепещущая тема: сколько трупов в год должен выпотрошить судебный медик, чтобы иметь право носить высокое звание «вскрывающий эксперт»?

-Не менее двух сотен, - свершив очередную спиртовую дезинфекцию ротовой полости, выдвинул версию молодцеватый Гоша Конспектор, тряхнув аккуратной бородкой. – Иначе автоматизм теряется. Да и на описаниях надо руку набить. Чтобы над типичными случаями голову не ломать. Ага, что там у нас? Повешенный. Где у нас повешенные? Вот у нас повешенные, целый гардероб. Выбирай, который на тебя смотрит…

-Хлопче, ты забув о важной детали, - отечески поправил Гошу Осип Матвеевич Раскорячко, имевший позади огромный опыт, а впереди - огромный живот бурдючного профиля. – Дюже важно, яки жмурыки. Колы сложные случаи, тады и полторы сотни за глаза хватит. А колы, к примеру, усё утопленники да утопленники, яка тут практика? «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца»…

-А по-моему, достаточно… ик… и полсотни вскрыть… - вмешался в разговор молодой наглого вида парень, которому можно было дать не более двадцати пяти лет. Но строгого режима. – Есси, конечно… ик… человек талантливый… а не… ик…

И он отвалился куда-то вбок.

-Пьятьдесят задохликив?! – возмутился Осип Матвеевич. – Да це не вскрытие, це шутка гения в минуту отдыха! У мэне в середине девьяностых було по шестьсот «дубов» за год!

-Шестьсооот?! – восхищённо ахнули коллеги и собутыльники.

-О то ж! И не яки-нибудь дохлые бабуси, а гарны хлопци, уси дырявые, як решето. Макитры расколоты, рёбра – в пыль, почки – усмятку!

-Всмятку! – эхом отозвалась аудитория.

-Усмятку, – подтвердил Раскорячко с гордостью. – Дюже тяжко було. Зато який опыт! Нынче шо, нынче штат увеличили. Исследую трупов триста. А то и двести пьятьдесят.

-Ни сассем каректно вапрос поставлен, таварищи, - ласково зажурчал медовый голос Алима Зайналовича Мукаева, автора руководства по расследованию неочевидных убийств. – Как вскрывать, вот что важно. Можно, что называисса, потрошить. Тагда, канешна, и пятьсот не предел. А если щщатльно подходить, щщатльно описывать, готовить костные макропрепараты, пьлюс стереомикроскоп, фото, схемы… Тут и пятьдесят трупов много покажсса.

-Про тщательность не надо, - снова подал голос Гоша Конспектор, стряхнув с бороды стрелочку зелёного лука. – Иногда все эти ультра, блин, фиолетовые приборы, конечно, нужны, но хвататься за них при каждом вскрытии – фантастическая глупость. Сложносочетанные травмы и тихо крякнувший от ветхости дедушка – две большие разницы.

С этим согласилась вся патологическая гоп-компания. И «дуборезы» бросились составлять примерный минимум мертвецов, который каждому приличному судмедэксперту необходимо ежегодно вскрывать для полного счастья. После непродолжительных баталий ассортимент подобрался такой:

-скоропостижно умершие (включая отравления, переохлаждения и прочие радости) – 20 «дубарей»;
-автотравмы – 20 «дубарей»;
-другие транспортные травмы – 10 «дубарей»;
-травмы от тупых предметов (убийства) – 10 «дубарей»;
-колото-резаные ранения – 10 «дубарей»;
-асфиксия, сиречь удушение – 10 «дубарей»;
-падения – 5 «дубарей»;
-«огнестрелы» - 5 «дубарей»;
-другие случаи (а их, как говорится, тучева хуча) – 10 «дубарей».

Итого получили обязательный минимум - 100 «дубарей» в год. Или «жмуров» - по курсу на день обмена.

С тех пор Алик старался не отклоняться от коллегиального решения, которое выработал авторитетный консилиум. Десятый «прыгун» за четыре месяца выламывался из его продуманного графика, и мириться с этим безобразием Сутрапьянц не желал.

-Да не надо его потрошить, - успокоил Алика следак. - Ты мне только его ладошку вскрой.

-Это новое слово в танатологии – ладошки вскрывать, - удивился Алик. - Может, по ней ещё и погадать?

-Не надо гадать, хиромант армянский. Мне нужно, чтобы ты кулак этому жмуру разжал. Сдаётся мне, там внутри что-то припрятано.

-Сдаётся мне, такие дела решаются через ларёк, - задумчиво протянул Сутрапьянц. - Сам же говорил, что я с утра трезв.

-Да ладно тебе… - поморщился Костя.

-Беги, беги. А я за это время всё проверну.

-Я применю силу! – пригрозил Костя.

-Против меня у тебя одна сила – сила убеждения, - ухмыльнулся накачанный армянин. - Ты, наверное, гантели последний раз в страшном сне видел?

-Ну, Алик, ну, короче… - заныл Костя, покосившись на бицепсы прозектора.

-Короче – до ларька «Фиолетовый павильончик». Метров триста.

-Вот же ты урод…

-А ты думал, в кишках у мертвяков нормальные люди ковыряются? – удивился Алик наивности собеседника.


КОГДА КОСТЯ ВЕРНУЛСЯ с пузырём и шпротами, Алик уже сидел со стерильно вымытыми руками в своей комнатке.

-Алик, ты свинья, - констатировал следак, узрев в углу объёмную бутыль с жидкостью, прозрачной, как слеза младенца. - Чего ты меня гонял? У тебя же спирт есть.

-Не опошляй момент, - оскорбился медик. - Спирт я и сам выпью. Ну?

-Что – ну?

-Глядеть будешь мою находку?

-Что там? Бриллиант? – выдвинул версию Костя.

-ГЗМ у меня на верхней полке, - и Алик указал, на какой именно полке у него покоится таинственный ГЗМ.

-Чего у тебя на верхней полке? – не понял Костя.

-Губозакатывающая машинка, - пояснил весёлый армянин. - А для тебя – только это.

И Сутрапьянц протянул Костанову обрывок бумаги. Обрывок как обрывок, ничего интересного. Уголок листка – видать, из блокнота. Ни записей, ни рисунков.

-Это что? – удивился Костя. - Естественную надобность Колян справлял? А его в это время рраз...

- Угу. И потом штаны на него натянули. Нет, он же не Хемингуэй.

- При чём тут Хемингуэй? – не понял следователь.

- Говорят, Хемингуэй мог подтереться трамвайным билетом, а потом им же под ногтями почистить, - выдал Алик историко-биографическую справку.

-Это ты где прочёл такую ересь? – разинул рот ошарашенный Костя.

-Каждый школьник знает, - пояснил Алик. – Классику надо читать.

На самом деле сам Сутрапьянц услышал интимную подробность о выдающихся способностях автора «Фиесты» во время туристических блужданий по долинам и тропам Алтая. В их группу неведомым образом затесалась субтильная барышня из Петербурга, которая надувала губки, жалобно попискивала и постоянно восклицала – «О, боги Олимпа!». Богов инструктор Дима Курвоедов ещё как-то терпел. Но когда барышня со слезами на глазах призналась, что не захватила в поход туалетную бумагу, Дима сорвался и выдал массу любопытных случаев из жизни замечательных людей. Алик запомнил только про папашу Хэма да ещё про какого-то французского великана со сложной фамилией, который подтирался молодым гусёнком.

При воспоминании о фамилии Алика Сутрапьянца пробило на лирику.

-Слышь, Костя, - проникновенно обратился он к следователю, - почему так несправедливо мир устроен? У одних фамилия как фамилия. Скажем, хоть бы и Костанов. Костанов – это звучит гордо. А другим достанется какой-нибудь голимый Сутравусмерть…

Костя влил в себя очередную мензурку, чтобы как следует осмыслить услышанное и ответить по существу.

-Алик, это исключительно твои личные комплексы, - пояснил он медику. – Нет в мире идеальных фамилий. Ни одной.

-А твоя чем плоха? – спросил Сутрапьянц.

-Ты знаешь, как меня шеф называет, когда ему вожжа под хвост попадает?

-Нет…

-Ты, говорит, не Костанов, ты Шайтанов! – воспроизвёл Костя. - Тебя, говорит, черти сотворили, когда хрен полоскали в рукомойнике. Как следователь ты находишься на пещерном уровне. Тебе, говорит, не преступников, тебе мандавошек у мамонта ловить…

-А у него у самого какая фамилия?

-Не знаешь, что ли? Смирнов у него фамилия.

-Вот так всегда, - расстроился Алик. – Как сволочь, так с приличной фамилией.

-Да он не сволочь, - сказал Костя. – Он прокурор. Алик, давай ещё раз на Коляна глянем.

-Началось, - скроил недовольную физиономию Алик. - Эх, раз, ещё раз… Это не музей мадам Тюссо. Хорошо, вспорю я ему брюхо. Получишь свою гистологию. Но попозже.

-Да не нужна мне пока гистология. Мне бы поверхностный осмотр.

-Поверхностный я уже сделал. Аппендикс ему вырезали. Судя по шву, в глубоком детстве. Громадный рубец, чуть ли не колючей проволокой стянут. Во коновалы были!

-А то сейчас лучше, - саркастически вклеил Костя. - Чего ещё?

-В Усольске этот тип сидел, - сообщил Сутрапьянц. - В семьдесят четвёртом году. Наколка на правом предплечье.
 
-Неплохо, - похвалил Костя. - Это уже нечто. Других картинок нет?

-Она мне нужна, его Дрезденская галерея? Иди уже, гляди. И мёртвого затрахаешь.

Алик подвёл Костю к столу, и перед следователем во всей первозданной наготе открылся давешний труп Коляна. Вдобавок к сообщённому патологоанатомом сюжету Костанов узрел на левой груди Коляна перекошенную морду леопарда с развёрстой пастью, справа - голую девку на фоне игральных карт и медицинского шприца, в центре – православный крест с четырьмя карточными мастями, а на бедре левой ноги - весёлого чёрта, бегущего с залатанным мешком через плечо.

-Было счастье, да чёрт унёс, - констатировал Костя. – А что на спине?

Алик перевернул тело. Спина была чиста, как поцелуй невесты.

-Давай снова пузом кверху, - скомандовал следователь и выудил из кармана небольшую плоскую «цифровуху». - Фоткать буду.

-А на кой вам тогда эксперт-криминалист? – удивился Алик. – Это же его епархия. Или ты решил на чужих хлебах подъедаться?

-Мне в личную коллекцию, - пояснил Костя.

-Ну, ну, - неопределённо бросил патологоанатом. – А черепушки не собираешь? Могу подкинуть кое-что занятное. Слушай! А чего щёлкать? Я тебе сейчас с него кожу сдеру. Можешь в рамочку вставить, а можно на абажур натянуть…

-Я тебе что, Эльза Кох? – возмутился Костя.

-Это кто? – не понял прозектор.

-Историю надо знать. Одна твоя добрая коллега. Кажется, из Бухенвальда. Тоже наколки коллекционировала. А ещё делала из кожи лагерников сумочки и перчатки.

-Ничто не ново под луной, - расстроился Алик. – Занятная, должно быть, дамочка была. Я бы с неё с удовольствием шкурку содрал. С живой, разумеется. – Он взглянул на фотоаппарат следователя: - Хорошая техника. Что за фирма?

-Ни/кон, - пояснил следак.

-Никон – это патриарх, который старообрядцев по Руси веником гонял, - поправил Алик. – А у япоцев – НикОн.

-Развелось вас на нашу голову, армянских грамотеев, - обиженно буркнул Костя. – Ты бы лучше света добавил. Слушай, приподними его и подержи. Нет, так подержи, чтобы ты сам в кадр не влезал! Ты-то мне зачем?

-А если тебя с ним в обнимку запечатлеть? – предложил Алик. – Мы в студенчестве баловались такими штуками.

Костанов сокрушённо покачал головой:

-Ты, может, в студенчестве ещё и труположеством баловался?

-Господь миловал, - отмёл гнусные обвинения Сутрапьянц. И мечтательно добавил: - Однако поначалу случались, знаешь ли, видения. Как отключусь, являются мне молоденькие убиенные девицы. Знаешь, какие попадались красавицы? Ууу…

-И что? – заинтересованно спросил Костя.

-И всё. Ну, иногда буйное воображение давало себя знать… Но исключительно во сне! – мгновенно уточнил Алик, увидев ехидное выражение на лице Костанова.

-Я так и думал! – возликовал следователь, довольный тем, что вывел подозреваемого на чистую воду. - Типичный виртуальный некрофил.

-Тьфу на тебя, - с видом праведника, оскорблённого в лучших чувствах, гордо ответил Сутрапьянц. И ткнул пальцем в коленные чашечки трупа: - Не пропусти, тут тоже звёздочки наколоты.

-Звёздочки мне без надобности, - отмахнулся Костя. – У меня по ним план перевыполнен, как у тебя по «парашютистам».

Костя Костанов давно уже корпел над кандидатской диссертацией по типологии русских уголовных татуировок. Диссертация грозила растянуться на века, поскольку времени писать её у Кости не было. Зато он собрал несколько пухлых фотоальбомов нательной живописи. За эти альбомы Косте предлагал неплохие деньги какой-то скандинав, разнюхавший о любопытном пристрастии прокурорского работника. Скандинав уже выпустил у себя в Копенгагене или в Осло исследование по русским наколкам, которое подарил Косте с дарственной надписью. Книжку Костанов раскритиковал в пух и прах, а чтобы сдувшийся викинг вконец не расстроился, продал ему десятка два «расписных» карточек. Недорого, по тридцать евро за штуку. Довольный норманн упорхнул, как Карлсон, но обещал вернуться.

-Ты что, не мог ему сто или двести своих уродов продать? – возмутилась Лариса. – Мы бы в круиз мотнули, мир посмотрели…

-Ла, я мир и по телеку посмотрю, - поморщился Костя. – А этот Андерсен рваный разве по телеку такие весёлые картинки увидит? Шиш! Нет, лучше я сам книжку выпущу.

-Ты выпустишь… - саркастически протянула Лариса. – Только посмертно. Разве что Мишка когда-нибудь твоё барахло до ума доведёт. Но тогда мне уже этих денег не надо будет. Мне тогда надо будет о душе думать.

-О душе всегда думать надо, - назидательно вставил Костя.

-А о диссертации думать не надо? Может, твоё исследование всю научную общественность перевернёт! Нанесёт удар по профессиональной преступности!

-Помечтай, помечтай, - разрешил жене следователь. – Научную общественность переворачивать не надо. У неё давно мозги раком встали. Всё спорят, какие наколки авторитетные, какие нет, тайную символику разгадывают, как привокзальные цыганки. А роспись в блатном мире уже давно ничего не значит! За наколку нет ответа. Каждый набивает себе, что ему в голову взбредёт.

-Ну уж прямо, - засомневалась Лариса. – Ты ведь сам сколько раз хвалился, что по татуировкам личность определял, наклонности, уголовную специальность…

-Невелика заслуга, когда на плече набито «КОЛЫМА» или на пальце перстень «прошёл через Кресты», - хмыкнул Костя. – А ты попробуй сроки по куполам на церкви сосчитать! Сопляк малолетний весь в этих куполах, а он у бабушки лопату украл! Воровские звёзды у каждого второго, оскал блатной – у каждого первого. Даже у активистов, красных, как пожарная машина. Какой кармаш станет сейчас на руке жука колоть или муравья? Бред… Нет, Ла, уходит романтика. Остаётся суровая проза жизни.

-Ну и пусть себе уходит, - подытожила Лариса. – На твой век преступников хватит.

-Да уж, - согласился Костя. – Мне и вам достанется, и ещё останется.


-Ты не заснул? – толкнул Костоева в плечо Алик. – О чём задумался?

-О своём, о прокурорском. Ладно, я потопал.

-Только негромко. Жмуриков не разбуди.


ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ,
в которой народ скорбит по Есенину, а председатель Мао сердится
18 апреля того же года, Климск, раннее утро

-И ЧТО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?! – дребезжащим истерическим голосом заверещал Салфеткин, когда они с Шашелем скатились на поляну.

-Ямки рыть! – огрызнулся Шашель. – Чё ты орёшь, как потерпевший? Погляди, может, живой кто есть…

Он достал мобилу, неспешно набрал номер. Шашель знал: в самые критические моменты нужно действовать не спеша, не суетясь, даже с прохладцей. Вот перед ним икэбана из шести мертвяков, а он спокоен, как удав. Он совершенно спокоен.

- Михаил Ёсункунович? Это Шашель говорит. Да как вам сказать… У нас тут филиал мясокомбината. Шесть. Да. Четыре наших во главе с Есениным. Мы с Салфеткиным вверху были, у машины. Конечно, видели. Мы в них даже стреляли. Но не попали. Далеко было. Михаил Ёсункунович… Мих… Да я, бля, чё, волшебник?! Я чё, летать умею?! Вы ж самых, ёптыть, опытных набрали! Вот они и наворотили! Чё делать-то?! Ну, ждём. Тачка этого хрена научного тут стоит, мы рядом с нею «джип» припарковали. Хорошо. Ну, значит, х у ё в о. Как скажете.

Шашель зло захлопнул мобилу и швырнул её в боковой карман длиннополого кашемирового пальто. В этом пальто и дурацкой шляпе с загнутыми полями он смахивал на мрачного американского гангстера эпохи «сухого закона» или «великой депрессии». Собственно, Шашель как раз и находился сейчас в великой депрессии.

На самом деле Шашеля звали Сашей. Саша Дудников, двадцать шесть лет. Не женат, сирота, ни кола ни двора. Ничего, кроме приводов в ментуру да срока по малолетке. С детдомовских лет Шашель мечтал стать бандитом. В его времена все мечтали. Мода на космонавтов и учёных как раз отошла. Байконур развалили, словно по Казахстану пронеслись орды Чингисхана. Космонавтам оставалось писать мемуары, которых никто не печатал, поскольку авторы стеснялись рассказывать про Кама-сутру в барокамере. Учёные доедали последний хрен без соли. Кто-то побойчее, побросав манатки, свинтил на сытый Запад. Патриоты мирно угасали в родимых пенатах. Звание «профессор» приравняли к званиям «знатный бомж» и «почётный алкаш». Лишь бандиты и мошенники пользовались в обществе заслуженным авторитетом. На мошенника юный Саша не катил – как говорится, «тямы» не хватало. Пришлось учиться на бандита. И Саша пошёл в секцию вольной борьбы.

К Шашелю подкатил Салфеткин.

-Арам, кажись, ещё живой, - сообщил он. - Трепыхается и стонет.

-Вот зараза, - расстроился Шашель. - А я доложил, что шесть трупов.

-Так что, дострелить? – предложил Салфеткин.

-Ты охренел? Иди помоги пацану.

Салфеткин помог кавказцу подняться.

-Арам, братка, идти сможешь? – сочувственно спросил он.

-Ой, башка болит… - застонал знойный брюнет. - Левый глаз не видит… Он что, глаз мне выбил?!

-Никто тебе ничего не выбил, - успокоил Амира Салфеткин. - Просто засадил чем-то тяжёлым, глаз и заплыл. Пройдёт. Ты монетку прикладывай.

-Какой монетку? – завыл кавказец. - Тут медаль надо прикладывать, «За оборону Сталинграда»!

Салфеткин огляделся вокруг. Точно, настоящий Сталинград. Он первый раз видел столько трупов, хотя у Мао в «бригаде» работал уже пару лет и участвовал в разных делах. Салфеткину нравились эти слова – «бригада», «работать», «дело». Они как-то возвышали, словно речь шла не об уголовщине, а о стахановском движении. Сам Салфеткин был родом из крепкой пролетарской семьи. Папа Салфеткин и мама Салфеткина всю жизнь вкалывали на заводе, и сыну прочили такое же светлое будущее. Окончив с горем пополам ПТУ, сынок Салфеткин встал за слесарный станок и некоторое время исправно перевыполнял план. Пока добрые люди не надоумили: всех планов не перевыполнишь, а пупок надорвёшь.

Вот, кстати, «план» - тоже приятное слово. Хотя немного из другой оперы. Сам Салфеткин «план» не употреблял и обкуренных приятелей не любил. Всегда есть опасность, что накроет кого-нибудь дурка – и начнут фортели выкидывать. Недавно Федя Тёплый чудил: джефом вмазался и стал палить на даче во все стороны. Ваню зацепил в плечо. Тот ему, конечно, все печёнки отбил. Ваня здоровый… был.

Салфеткин скорбно поглядел на лежащего у его ног Ваню. Дырки в чёрной куртке напоминали Большую Медведицу на фоне ночного неба – единственное созвездие, которое Салфеткин смутно помнил со времён средней школы. Рядом с Ваней скрючился Кеша Прыщик. Тут же валялась стильная фуражка, которую Кеша привёз из Франции, куда сопровождал председателя Мао в прошлом сентябре. Салфеткин слёзно просил Кешу продать ему фурапет или, на крайняк, сыграть под него в буру. Прыщик зажал. Ну, и на фиг теперь ему парижская обновка?

Больше всего не повезло Есенину. Хотя что значит – больше всего? Они же все прижмурились. Но всё равно, дырка на месте глаза – как-то неприятно. Да ладно, что ему на том свете, газеты читать?

Хороший пацан был Есенин. Салфеткин так и не узналк настоящую фамилию кучерявого блондина. Но звали его Серёгой, это точно. Как и его тёзку, который душевно писал про мать-старушку в старом шушуне. Есенин любил эту песню. Он вообще шикарно играл на гитаре и исполнял чаще всего именно есенинскую лирику. Бывало, затянет –

Не жалею, не зову, не плаааачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дыыыыммм…

Нутро наизнанку вывернет. И ещё старый блат любил. Типа «Когда с тобой мы встретились, черёмуха цвела» или «Парень в кепке и зуб золотой». Хорошие песни. Жизненные.

И вообще Серёга был классный пацан. Не понтярщик, крутыша из себя не строил. Хотя при случае постоять за себя умел: ростом не вышел, но удар тяжёлый. И приёмы знал мудрые, причём без всяких каратэ. Даже Шашель Серёгу побаивался, хотя сам камээс по вольной и греко-римской. Мао очень ценил Есенина за то, что тот всегда предпочитал бескровные варианты решения проблем. Умел покойничек найти нужные слова в самых серьёзных разборках. А тут вот как-то не случилось...

-Идём, Арам, на камешек присядешь, - вздохнул Салфеткин и поддержал горбоносого красавца под острый локоть. - Я сбегаю до джипа, коньяк возьму, примочку тебе сделаем.

Салфеткин подошёл к Шашелю. Тот кивнул:
-Валяй. Наши будут не раньше чем минут через двадцать.

Салфеткин вскарабкался по склону. И тут же сверху раздался истерический вопль:
-Твою мать! Суки! Твари!

-Арам, посиди здесь, - сказал кавказцу Шашель. – Поднимусь погляжу, что там за дела.

Когда Шашель появился у джипа, он был неприятно удивлён. «Шестёрки» Вострикова, на которой учёный прибыл в ботанический сад, и след простыл. А на переднем сиденье джипа скрючился Салфеткин, обхватив голову руками, и тихо выл, как  обоссавшаяся собачонка, которая чувствует вину перед строгими хозяевами за лужицу на дорогом ковре.

-Где тачка? – поинтересовался Шашель.

-Хер его знает! - жалобно заскулил Салфеткин. – Нету! Сволочи какие-то угнали… ууу…

-Интересный, блин, балет. Чего ж они джип не угнали?

-Зато камеры пробили! – всхлипнул Салфеткин. - И выпотрошили всё! У меня двадцать пять «тонн» в барсетке было, долг отдать! Еле наскрёб, а теперь что? Я в замазке! Фуфлыжник…

Шашель заглянул в салон. Действительно, дупель пусто-пусто. Только весело болталась на верёвочке тряпишная ведьма, оседлавшая метлу – в прошлом году её подарили Шашелю заезжие германцы, которых он возил охотиться на зайцев. Стреляли немцы хуже некуда. Но для этого случая была приготовлена пара нашинкованных дробью «русаков», которых в нужный момент подкидывали в нужное место. О, я, я, айн гутер шусс! Зи зинд перфектер егер!

Салфеткин высморкался и продолжил скорбный плач.

-Завязывай, - сердито отрезал Шашель. - Не одного тебя пошерстили. Весь бутор выгребли. Смотри-ка, а магнитолу не тронули.
 
Шашель врубил приёмник.

«Я ухожу, ухожу красиво!» - выплюнул оттуда Рома Зверь.

-Красивей некуда, - согласился Шашель и закурил.

Салфеткин скулил по-прежнему. Сейчас он ещё больше походил на собачку. На таксу. Точно – такса! Маленький, худющий, мордочка острая, ножки кривые, уши завяли и болтаются, как лопухи.

Сам Шашель тоже был не красавец. В отличие от таксы-Салфеткина, он больше смахивал на рыбку-бычка, которую жарят на сковородке: губастый рот всегда раззявлен, глаза выпучены, лоб крутой, мысли под ним – ни единой. Особенно угнетала физиономия: вся в рытвинах и колдобинах, как заброшенный шлях до хутора Кукуева.

Лет до пяти Саша Дудников рос вполне симпатичным розовощёким мальчиком (Шашель до сих пор хранил несколько фотографий, с которых глядел радостный ребятёныш в костюме зайчика). Но однажды в детдом проникла нехорошая инфекция. Большинство воспитанников перенесли её благополучно: оказалось достаточно нескольких прививок. А вот у Саши и ещё двух-трёх малышей начались осложнения. После этого лицо мальчика стало напоминать сморщенное яблоко, источенное червями. Оно покрылось угрями и гнойничками. И Саша превратился в Шашеля. А особо злые остряки величали его Шашель Бесподобный.

Дудников ненавидел своё лицо. Втайне мечтал, что когда-нибудь вся эта шелуха отвалится, и превратится он в красавца с нежной бархатной кожей. Как урод в мультяшке «Красавица и чудовище». Или в «Аленьком цветочке». Но чуда не произошло. И Шашель обратился к достижениям науки. Сначала это был обычный «детский крем», затем – утончённые косметические снадобья, мази и лосьоны. На них он тратил значительную часть денег, заработанных непосильным бандитским трудом.

Это давало кратковременные положительные результаты. Но вскоре всё возвращалось на круги своя, и Шашель боялся взглянуть на себя в зеркало. Он выуживал из глянцевых женских журналов мудрёные рецепты омоложения и очищения кожи. Втайне собирал деньги на пластическую операцию лица и старался не пропустить ни одной телепередачи, где такие операции демонстрировались наглядно. Правда, почему-то всегда на женщинах. А тем важно только укоротить нос, убрать жир да надуть груди силиконом. Шашелю силиконовые груди не требовались. Но он свято верил: хирург, способный сделать из свиного окорока секс-бомбу, поможет и его горю-злосчастью.

Салфеткин прокашлялся и снова взял верхнюю ноту насчёт похищенного бабла.

-Заткнись, - приказал Шашель. – Нашёл проблему. Я тебе лавэ займу. Не вопрос. Если оно тебе вообще понадобится. Сейчас Мао прикатит, нам матку наизнанку вывернет.

Салфеткин испуганно замолк. Видно было, что своей маткой он дорожит.

ЧЕРЕЗ ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА к месту подлетели две «газели», мерседес и опель. Из мерседеса выкатился невысокий пухленький раскосый тип в чёрном пальто и серой рубашке. За ним явилась на свет длинноногая девица в лёгком кофейном плаще. За ней - два бугая-телохранителя. Из остальных машин посыпался плечистый стриженый люд.

-Вот и председатель Мао, - равнодушно констатировал Шашель.

На самом деле председателя Мао звали Михаил Ёсункунович Пак. Никакого отношения к Китаю он не имел. Пак был корейцем. Или, как любил уточнять он сам, «русским корейцем» (хотя оба родителя Михаила Ёсункуновича числились корейцами чистокровными, без чужеродных примесей). Внешне Пак действительно отдалённо смахивал на Мао Цзе-Дуна: такой же луноликий, с узкими глазками, излучающими добродушие людоеда в предвкушении обильного завтрака. К тому же Пак любил рубашки наподобие френчей - «толстовка» с воротником-стойкой, что довершало портретное сходство с красным властителем Поднебесной.

Климская империя председателя Мао не поражала размерами, но всё же была внушительной и крепкой. В неё входил небольшой филиал столичного банка, сеть восточных ресторанов, два магазина элитной одежды (которую строчили в подпольных цехах настоящие китайцы), несколько спортивных залов и фитнес-центров, автопарк маршрутных такси и туристическая фирма. Фирму Мао создал два года назад, войдя в долю с владельцем «Русского мира» Аркадием Игоревичем Драбкиным, в криминальных кругах известным как Аркаша Деловой (в глаза Аркадий Игоревич так величать себя не позволял). Империю председатель Мао сколачивал лет пятнадцать всеми способами – преимущественно противозаконными. В средствах Пак себя не стеснял, и потому его группировка получила в Климске грозное название «Чёрные хунвейбины».

-Ну, здравствуйте, пссы, - слёту начал Мао, подкатив на быстрых ножках к джипу. – Что, резать вас будем?

-Нас-то за что, Михаил Ёсункунович? – удивлённо спросил Шашель. – Мы на поляну не ходили. Мы машины стерегли.

-Машины? – удивился Мао. - Какие машины, пёссс? Где ты видишь машины? Ты же говорил, ещё одна тачка тут должна стоять!

Шашель пожал плечами:
-Непонятка, Михаил Ёсункунович. Пока мы вниз бегали, какие-то сволочи «шестёру» угнали. И из джипа разное барахло насунули.

-Какие сволочи?! - зашипел председатель Мао. - Здесь, кроме вас, нет другой сволочи! Ты что, пёссс, мозги отморозил?! Вы что, всё здесь бросили, как последние лохи? Даже машину не закрыли?

-Так не было же никого, - принялся разъяснять Шашель. - Да и заварушка такая захороводилась, что мы голову потеряли…

-Вы её не потеряли! – истерически заорал Мао. - Вы её, псссы, сейчас потеряете!

Тем временем бригада суровых «бойцов» уже по-муравьиному волокла вверх по склону тёмные мешки с телами. Вокруг, к счастью, не было ни души.

- Быстрей, быстрей, псссы! – подгонял Мао толстолобых хунвейбинов. – Всех взяли? Чужих взяли?

-Всех подобрали, Миша, - отрапортовала девица в кофейном плаще. – Как будто ничего и не было. Ребята зароют аккуратно, ни одна ищейка не найдёт.

-Алёнушка, у них семьи есть, родители! Искать будут, в милицию сунутся. В милиции опера, начнут вынюхивать, что ж они, не знают, на кого эти псссы работали?! Ой, как всё плохо…

-Миша, это что, в первый раз? – успокоила председателя Алёнушка. - Знать они могут до конца жизни. Пусть найдут и докажут. Поехали.

-Какой поехали? – отмахнулся Мао. - А джип? Покрышки менять надо!

-Без нас поменяют, - сказала Алёнушка. - Джип у дороги - не мертвецы на поляне. Я распоряжусь.

-Хорошо, - успокоился Мао. - Покажите чужих. На своих смотреть не хочется…

С характерным «вжик!» молнии мешков скользнули вниз. На председателя уставились пустые глаза Лоусона и растерянные остекленевшие глазёнки Вострикова. Мао присел, зачем-то потрогал Лоусона за нос.

-Что тебе, пёс, дома не сиделось? – укоризненно спросил он мертвеца. - Гляди, сколько из-за тебя народу покосили…

На это Лоусону нечего было возразить. Покос и впрямь выдался знатный.

Вздохнув, Мао обернулся к девице.

-Обыскали?

-Конечно, - подтвердила Алёнушка. - Приедем, поглядим, что к чему.

Кореец сунул пальцы в нагрудный карман лоусонова пиджака и выудил оттуда пластинку жвачки. Быстро развернул, хотел было сунуть в рот. Девица перехватила его руку:

-Миша, ты с ума сошёл!

-В чём дело? – недовольно спросил председатель.

-Вдруг она отравлена! Может, он её на крайний случай держал.

-У, заррраза… - злобно зашипел Мао и погрозил шпиону жёлтым кулачком. Затем аккуратно завернул резинку и передал её Алёнушке. Огляделся вокруг, жестом позвал Шашеля:

-Руки есть чем вымыть?

Шашель притащил пластиковую бутыль с водой и полил на руки председателю.

Боялся Мао не зря. Уже дважды его пытались отравить, и оба раза печальный исход предотвратила Алёнушка. Причём если первый случай оказался сравнительно безболезненным (сработали агентурные связи боевой подруги председателя, а, как говорится, предупреждён – значит, вооружён), то во втором председателю пришлось несколько дней промывать желудок и пичкать его какими-то медицинскими снадобьями. Мао похудел пуда на полтора. Он стал походить на Брюса Ли, изнурённого тяжёлыми и продолжительными боями. Алёнушка всё это время дежурила у постели Михаила Ёсункуновича, как верный доберман.

Мао дал отмашку. Шумная бригада живо разлетелась по машинам, и через минуту на дороге не осталось никого, кроме Шашеля и Салфеткина. Закурили.

-Будем ждать колёс, - сказал Шашель.

-Будем, - согласился Салфеткин.

Затянулись одновременно, по-солдатски. Вместе выпустили дым.

-Шашель, а чего Мао всё время псами ругается?

-Кореец потому что. Собак обожрался.

***
-И ЧТО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ? – нервно рассуждал председатель Мао, едучи в «Мерседесе». – Образцов у нас нет, трупы у нас есть. И головная боль у нас есть. Теперь Деловой нас в покое не оставит.

-А почему нас? – возразила Алёнушка. – Вряд ли его люди наших ребят в лицо знают. Мало ли кто…

-Прекрати! – раздражённо оборвал Мао. - Кому ещё, как не нам? Он только с нами здесь дело имел.

-Положим, не только, - заметила Алёнушка. - И с властью, и с милицией, и даже с ворами. Это раз. А второе – при чём здесь «дело имел»? У него что, по делу претензии есть? Охотничьи домики в порядке, турбазы иностранцев принимают, экзотика – на высшем уровне. Какую мы реконструкцию им в этом году устроили! Побоище русских воинов с половцами… Из Дагестана группу конной джигитовки выписывала. Финны от счастья плакали. Мэр вас с Драбкиным признал меценатами года. Доходы от туризма выросли в двенадцать раз!

-Удивила, – саркастически хмыкнул председатель. - Здесь же туризма сроду не было. Только санаторий для желудочников. Можно и в двадцать раз увеличить.

-Не в том дело. Драбкин что, с тобой своими планами на химика делился? Нет. Так что он предъявить может? Ни-че-го. А подозревать – его право. Мы ещё ему и посочувствуем. Да вряд ли Аркадий Игоревич станет особо суетиться. Образцы химика у него, бойцы не пострадали. Ну, подстрелили очкарика. Мавр сделал своё грязное дело, можно его и на помойку. Ну, иностранец погиб. Служба у него такая. Сотоварищи выпьют по напёрстку виски и забудут. Они же всё равно получили, что хотели.

-Так-то оно так… - неуверенно согласился Мао.

-И никак иначе, - уверенно подытожила Алёнушка.

-Посмотрим, - вздохнул председатель. – Поглядим.


ГЛАВА ПЯТАЯ,
истоптанная следами грибка и шаламандрика
21 апреля, Мокрый Паханск, час дня

КОГДА КОСТЯ КОСТАНОВ НАРИСОВАЛСЯ в экспертно-криминалистическом отделе, Семён Давидович Гольдман завершал церемонию чаепития. На засаленной тарелке высилась гора бутербродов и булочек, рядом лежал распакованный творожный сырок с изюмом. Семён Давидович ровным слоем намазал творожок на разрезанную булочку, аккуратно откусил краешек и, медленно пережёвывая пищу, внимательно выслушал рассказ следователя про обнаруженную бумажку. Затем вытер руки той же замшевой салфеточкой, которой обычно полировал лысинку, и тщательно исследовал обрывок. В результате криминалист ничего нового не изрёк:
-Костя, и чего вы с меня жаждете? Я не волшебник. Я простой русский еврейский криминалист. Работаю ломом и кувалдой.

-Скажите хоть что-нибудь.

-Ну, му, - сказал Семён Давидович. – Вы довольны?

-Бросьте прикалываться. Объясните: зачем покойнику в кулаке сжимать чистый клочок бумаги?

-Это, скорее всего, было когда-то листом из блокнота. Остальное разгадывайте сами.

-Много тут разгадаешь, - недовольно буркнул Костя Костанов. – Скинули урку с моста – а мне один только обрывок остался.

-А ты уверен, что труп скинули именно на Сельской? – спросил криминалист, шелестя промасленной бумагой, в которую заворачивал оставшиеся бутерброды. – Может, простое совпадение. Может, ночью про кекс кого-то другого у моста допрашивали. А этот тип вообще издалека приплыл. Чай будешь?

-Бутерброд буду, - выбрал Костя.

-На бутерброд ты ещё не наработал.

-Вы тоже, - заметил следователь Гольдману.

-Не хами! – погрозил тот. – А то и венскую булочку не получишь.

-Ни ф фём я не уверен, - с наслаждением жуя булочку, заметил Костя. – Но отработать версию надо. А вот что с этой погребенью делать…

Гольдман повертел обрывок, держа его за краешек пинцетом. Затем аккуратно положил на стол, глотнул чаю и задумчиво спросил:
-Костя, ты на колёсах?

-Нет, я на игле, - сыронизировал следак. – А в чём дело?

-Прокатиться надо.

-Куда? – не понял Костанов.

-Туда же, на зловещий мостик, - пояснил Семён Давидович. – С которого, возможно, убиенный Николай так неудачно нырнул.

Костанов удивлённо глянул на криминалиста:
-Семён Давидович, вам не надо есть столько бутербродов на завтрак.

-Какой завтрак? Обед скоро.

-А что, мост для обеда – самое удачное место? – поинтересовался Костя. – У вас что, лужа возбуждает аппетит? Растолкуйте мне, лапотному, зачем вас туда несёт. Там же нет ничего! А было бы, давно бы затоптали.

-Скажите, милейший Константин Константинович, - вкрадчивым голосом обратился к следователю Гольдман, - каким образом у нашего трупа в кулаке оказался обрывок листка? Смоделируйте ситуацию.

-Да кто ж его знает, - недоумённо развёл руками Костанов. – Из кармана достал.

-Сильный вывод, - одобрил криминалист. – Ясно, что не из бюстгальтера. Допустим. А зачем достал?

-У него спросите, - недовольно поморщился Костя. – Хотите, провожу?

-Вы лучше мозги напрягите! – предложил Семён Давидович. – Зачем в половине второго ночи человеку доставать из кармана листок?

-Если предположить, что там было что-то написано… Наверно, чтобы прочесть.

-Направление мысли в целом верное, - подтвердил Семён Давидович. И дополнил: - Может, хотел уточнить адрес, по которому шёл? Для чего ещё ночью листок разглядывать…

-Полемично, но логично, - заметил следак. И тут же возразил: - Хотя вариантов много. К примеру, валялся рисунок голой бабы. Он и подобрал.

-А грабители бросились за голую бабу сражаться, - ехидно продолжил Гольдман.

-Ну и что? За голую бабу не грех и шею свернуть. Может, они эту бабу потеряли.

-Костя, не старайтесь казаться тупее, чем вы есть, - посоветовал Гольдман. – Это слишком сложная задача.

-И всё-таки я не понимаю, к чему вы клоните, - продолжал упорствовать Костя.

-Вы хорошо на местности сориентировались? - спросил следака криминалист. - Помните обстановку в общих чертах?

-В общих – помню, - сказал Костя.

-Как думаете, мог этот Колян читать письмо на мосту? – спросил эксперт.

-Ну, если при нём фонарик был. Там же темно, как у негра в джазе.

-Фонарик, батенька, действительно был, - подтвердил Семён Давидович. – Метрах в двадцати от моста, на развилке, у поворота направо. Припоминаете? Я ещё отметил там суглиночек, колёр у него необычный, близко к оранжевому. Вроде как незалэжные хохлы обронили свой гордый померанчевый прапор.

-У них жовто-блокитный, - поправил Костя. - Так вы думаете…

-Я думаю, на суглиночке следы хорошо отпечатываются, - резюмировал Гольдман. – Так мы едем или как?

-Пожалуй, надо, – и Костя пружинисто поднялся.

В это время его мобильник душевно завёл «Мурку». Гольдман поморщился:
-Это, Константин Константинович, называется «профессиональная деформация».

Следователь отмахнулся. Мобильник заговорил человеческим голосом. Голос принадлежал секретарше районного прокурора.

-Костик, тебя начальство требует. Быстро.

-Буду, - коротко бросил Костанов.

Он повернулся к Гольдману и развёл руками:
-Выезд отменяется. Я в прокуратуру. Возьмите Серёгу или Мишу, смотайтесь без меня.

-Костя, не наглейте! – всплеснул руками криминалист. – Вам здесь пешком минут десять, а нам как тащиться? Серёжина «шестёрка» опять в ремонте, а в райотделе машину наверняка не выпросишь. Ключи дайте!

-Это ни в какие ворота! – возмутился Костя. – Где в УПК написано, чтобы опергруппа разъезжала в автомобиле следователя прокуратуры? Машина – всё равно что жена. Вы бы дали свою жену на время попользоваться?

-Костя, вам – хоть навсегда. Только назад не возвращайте.

Костанов вздохнул и бросил на стол брелок с ключами:
-Закончите, к прокуратуре подгоните. Оттуда на одиннадцатом номере доберётесь. Только тачку не угробьте! Надеюсь, ума хватит через лужу не переть?

-Золотой вы человек, Костя, - расплылся в довольной улыбке Семён Давидович. – Дозвольте от вас кусочек отколупнуть. Мне на две жизни хватит.

В КАБИНЕТЕ ШЕФА Костю Костанова ожидал не слишком приятный сюрприз. Впрочем, общение с районным прокурором всегда представляло собой сплошной сюрприз. Поэтому Костя не любил появляться на начальственном ковре. Виталий Андреевич Смирнов был человеком холерического темперамента, и никто из входящих не знал, что его ожидает в следующую минуту. Всё зависело от частых смен смирновского настроения. На этот раз настрой шефа особых потрясений не предвещал. Смирнов с порога поинтересовался у подчинённого:
-Константин Константинович, что у вас там с трупом на Сельской?

Начало радовало. Если обращается по имени-отчеству, значит, стрелка барометра колеблется между «ясно» и «пасмурно», но ближе к «ясно». Если совсем ясно, тогда – на «ты» и «Константин». Если «солнечно», и вовсе «Костя». Хотя солнечно бывает редко.

-А что с трупом? – ответил Костанов вопросом на вопрос и тут же отрапортовал: - Работаем, Виталий Андреевич. Дело житейское, уголовника кто-то из своих удавил.

-Ну, работайте, работайте. Только имейте в виду: не одни вы по нему работаете. Так что если у людей будут вопросы…

-У каких людей? – не понял Костя.

-У серьёзных, - разъяснил прокурор. – У людей из серьёзной конторы.

-О как, - Костя вскинул брови. – Им что, больше делать нечего, как изучать боевое прошлое залётных уркаганов?

-Не знаю, не знаю, - задумчиво протянул прокурор. – Вы мне данные на погибшего занесите. И держите в курсе. Каждый день.

-Так, может, это дело вообще «железным феликсам» передать? – с надеждой предложил следователь.

-Чего передавать? Что надо, они и сами возьмут. Там своё расследование идёт. И посвящать нас в него никто не собирается. Нам предоставляют право параллельно копаться в навозе.

-Понятно, - разочарованно вздохнул Костя. – Надеются, что мы жемчужное зерно выудим и в клюве поднесём.

-И поднесём, Константин Константинович, - подтвердил Смирнов. – Планида у нас такая – зёрна подносить. Свободны.

Возвратившись в свой кабинет, Костя Костанов подпёр подбородок рукой и сурово задумался. При чём здесь конторские? Дурно всё это пахнет. Он что, шпион, этот Колян в тельняшке? Кто его знает, может, и шпион. Не нравится мне этот гусь… Ха, ну и что, что не нравится, тут же ответил Костя сам себе. Тебе же на нём не жениться.

ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА В КАБИНЕТ Костанова вкатился румяный крепыш – оперативник райотдела милиции Миша Арбузов. Миша работал вместе с Серёгой Степцовым и был его близким приятелем.

-Держи ключи, - весело сказал бодрый Миша и бросил связку на стол.

-А, это ты с Семёном Давидовичем выезжал, - логически заключил следователь. - Где он сам?

-Я его до службы подбросил, - пояснил Миша.

-Подбросил так подбросил, - кивнул Костя. – Надеюсь, коллеги поймают. Ну что, нашли ветра в поле?

-Обижаешь, начальник, - хмыкнул Миша Арбузов. – Два отчётливых следа. Давыдыч слепки снял. Один примечательный – размер огромный. Сорок седьмой или сорок восьмой. Прикидываешь, какой лось?

-Не обязательно, - возразил Костя. – Был у меня знакомый, лапа здоровенная, а сам – метр с кепкой.

-Костя, не гони, - кинул недоверчивый взгляд на следака Арбузов.

-Клоуном в цирке работал. Башмаки огромные, носки кверху загибаются. А что со вторым следом?

-Второй обычный, - сообщил Миша и шмыгнул носом. – Сорок второй – сорок третий. Давыдыч у себя, сам звякни. Может, он по слепку обувь определит.

Костя звякнул. Гольдмана на месте не было.

-Какой у него сотовый? – спросил Костоев у Миши.

-Ну, ты даёшь… - удивился тот. – У тебя что, в трубу номер криминалиста не вбит?

-Отвянь, - отмахнулся Костя. – У меня старый, а недавно к нему из Израиловки дочка приезжала, подарила мобилу навороченную – вместе с новой сим-картой. Сам же знаешь.

Миша сообщил позывные Гольдмана. Костя набрал номер сотового. Оказалось, Семён Давидович вышел купить чаю в пакетиках.

-Алё, - раздался его дребезжащий голосок. – Обувь? Да к бабке ходить не надо. Я её хрррпррр… лил. Отпечбрррхххх… хрррпрр… ливые.

-Чего? – не понял Костя. – Семён Давидович, вы чем там хрумкаете?

-Костя, хрры хрры пххх пххх… ваешь? Пххх гррых… грибок, а втоххххр шаламандр...хрррр...ззз…

-Чего?! – ошалело переспросил следак. - Повторите!

-Хррр… - снова захрипела трубка. - …мандр… Извини, время закпхххгрррбзд…

Костя смахнул со стола ключи в карман:
-У Давыдыча белая горячка. Может, придётся даже изолировать.

Мотнувшись до экспертно-криминалистического отдела, Костанов ворвался к Гольдману.

-Семён Давидович, какая у вас пентература? – сочувственно поинтересовался он у криминалиста. – До ветру давно ходили? Родители не шимашедши?

-Родителей попрошу не трогать, - обиделся Гольдман. – У вас, Костя, шутки идиотские. В чём проблема?

-Проблема в том, Семён Давидович, что не надо на ночь грибками объедаться, - объяснил Костя. – Тем более запивать шлымандриками. Кстати, что это такое?

-Вы и растолкуйте, что это такое, - Гольдман вопросительно взглянул на Костанова.

-Я? Это же вы мне о них только что сообщили!

-Ну, извините, - покаялся криминалист и вытер лысинку засаленной замшей. – Надо оператора менять. Или телефон. Замучился уже.

-Не понял, - удивился Костя. – Опять менять? Значит, израильские соплемённики впарили вам голимый дерибас?!

-Шо вы радуетесь? – возмутился Гольдман. – Шо вы ликуете? И во-вторых, где ваша культура языка? А шоб вас окончательно успокоить, так моя Ирочка подарила мне вполне отличную трубку. Даже с этими знаменитыми кристаллами. Ну, типа сворованными…

-О! – сурово покачал головой Костя. – Дожили. Еврейская мафия в святая святых правоохранительных органов. Значит, теперь ко всем своим смертным грехам вы добавили грех скупки краденого?

-Ай, бросьте! – отмахнулся Семён Давидович от Костанова, как от назойливой осетинской мухи. – Вы же ж понимаете, об чём я. Оно только звучит как сворованное. Фамилия такая. Известная фирма!

-Кристаллы Сваровски, - смилостивился Костя. – Я вот только одного не пойму. Если труба отличная, чего она так хрипит и плюётся? У меня всё ухо взмокло!

-Да это не она плюётся, - пояснил эксперт-криминалист. – Это вот что плюётся.

Он продемонстрировал следователю треснувший, видавший виды мобильный телефон с истёртыми клавишами. При одном взгляде на него создавалось впечатление, что «мобила» прошла через умелые ноги многочисленных прохожих и проезжих, а затем её немного прокрутили в бетономешалке и подержали в серной кислоте.

-Я подумал – зачем менять ещё вполне приличный телефон? – жалобным голосом затянул Гольдман. – Просто сунул в старый новую сим-карту. А Ирочкин мобильник может полежать. Он же ж не говядина, не протухнет. Но, видно, всё равно новый покупать придётся. Эта лошадка своё отбегала.

И Семён Давидович печально приголубил истоптанную трубку. Так гладит загнанного скакуна бывалый ковбой и стряхивает скупую пастушью слезу перед тем, как пристрелить верного друга.

-Зачем вам новый? – не понял Костя. – Берите дочкин, с кристаллами!

-Лучше не надо, - замахал ручками Гольдман. – С этими ворОвскими хрусталиками страшно трубку на улице вынимать. Не хочу оказаться на месте наших клиентов.

-На кой же шут вы тогда сим-карту меняли? - не понял Костя, утомлённый сложной еврейской логикой. – Оставили бы старый телефон - и голову людям приличным не морочили. А то запоминай теперь новые цифирки...

-Пусть Ирочка думает, шо я с её телефоном хожу! А то обидится, скажет, что я гребую подарком. А с Израиля всё равно не видно.

-Ладно, - отмахнулся Костанов. - Так что с обувкой?

-Определил я обувь, - бойко доложил Семён Давидович, довольный, что беседа соскочила с неприятной темы. – Там и слепка не надо. По фоткам даже видно. Хороший суглинок, я же говорил. И погода помогла. В смысле того, что дождик закончился ещё утречком, когда мы с вами первый раз у моста топтались. А сейчас уже солнышко. Плюс фонарь торчит на обочине, так что следы никто не затоптал. Там, значит, два следа…

-Я в курсе. Арбузов просветил.

-Очень славно, - закивал криминалист. – Тот гражданин, что сорок седьмого размера, носил кроссовки. Что-то вроде «РибОк»…

-Да не «РибОк», а «РИбок»! – поморщился Костанов. – Что вы как из тайги вчера выскочили? А я-то голову ломаю: что там Семён Давидович про какой-то грибок лепечет?

-Плевать я хотел на ваши ударения, - надулся Гольдман. – От них суть дела не меняется. Тот, что помельче, - размер сорок второй, туфли фирмы «Саламандер».

-Ага. Шаламандрик, значит. Так мы их и окрестим - грибок и шаламандрик. А помимо суглинка – другие отпечатки есть? Ну, может, к речке спускались или ещё что. Куда дальше-то они направились?

-Побойтесь бога, Костя! После дождя хоть какой-нибудь след снять – уже удача. А вам ещё подробную трасологию подавай… По обуви могу сказать ещё вот что. Кроссовки уже хорошо ношеные. Судя по скосу каблука и положению следа – владелец немного косолапит. Типичный русский медведь…

-Вы и его национальность определили? – радостно удивился следователь.

-Не ловите меня на слове! – растоптал надежды Костанова Гольдман. – Я ж в фигуральном смысле. А то ещё припишете, шо этот гопник - член «Единой России»…

- А что по Коляну?

- Записывайте про своего Коляна, - сказал Гольдман. – Разведка доложила точно. Вот данные информбюро. В смысле – информационного центра. Бушуев Николай Иванович, 17 апреля 1952 года, город Елец. Значится под кличкой «Лешак». Семнадцатого апреля сего года освободился из колонии номер девять города Климска. Пять судимостей – 144-я, опять 144-я, 145-я, 158-я…

-Крадун, значит, - отметил Костя, перечитывая запись. – И немножко разбойник. Хороший букет. О! Глядите, освободили его прямо в день рождения. Интересно, как он его отметил…

-А мне интересно, как вы отметите мой доблестный труд, - встрял в рассуждения следака Гольдман.

-Семён Давидович, вы забыли лозунг перестройки?

-Про социализм с нечеловеческим лицом? – догадался эксперт.

-Про нечеловеческую трезвость с нормой жизни, - опроверг его домыслы Костя. – Или вы продолжаете пить тазиками? Вот так и рушатся наши крепкие семьи…

Вообще-то Гольдман почти не пил. А если и пил, то какую-нибудь дрянь типа белого десертного. И жену, которую так опрометчиво обещал подарить Косте Костанову, Семён Давидович тоже любил. Прожили супруги вместе почти пять десятков лет и ни разу толком не поссорились. Разве что однажды, когда Семён Давидович неудачно оставил у порога тазик с водой, Клара Львовна угодила в него ногой и звонко шлёпнулась. После чего села рядом с тазиком и проплакала больше часа. Несмотря на клятвенные заверения Гольдмана в том, что тазик он оставил не нарочно, а по рассеянности, супруга до сих пор была убеждена в обратном. И это камнем лежало на душе Семёна Давидовича. Когда-то он поделился своей тайной с Костей. С тех пор следователь время от времени не упускал случая ввернуть в разговор злополучный тазик. Что очень Гольдмана обижало.

-Константин Константинович, вы бы лучше занялись делом, - сухо отрезал криминалист.

-Ухожу, ухожу, - поднял Костя ладони, защищаясь от Гольдмана. – Мне ещё про кекс надо выяснить. Который чирикает…

И он исчез.

ГЛАВА ШЕСТАЯ,
которая на пальцах повествует о бригаде жуликов имени
французской эскадрильи, а также знакомит с языком
«отвёрточников» и камерными развлечениями малолеток
18 апреля, Климск, с раннего утра до полудня

-ЕСЕНИНА ЖАЛЬ, - вздохнул Шашель, когда они с Салфеткиным наконец поставили привезённые им колёса и выбрались на трассу. – Хороший парень. Будет теперь гнить – ни креста, ни могилы.

-Да ладно, - угрюмо буркнул Салфеткин. - Мертвецу всё равно. Мне другого жаль. Бабок моих мне жаль.

-Я же сказал – займу! – раздражённо отрезал Шашель. - Не ной.

-Да что «займу»! – огрызнулся Салфеткин. - Твоё «займу» всё равно отдавать надо. Нет, я хочу эту тварь найти. И глотку ей перегрызть.

-Ну ты Дракула… - насмешливо протянул Шашель. - Где его искать, этого козла? Он давно укатил, даже рукой не помахал.

-Не знаю где, - опять буркнул Салфеткин. И вдруг хлопнул себя по лбу: - Нет, знаю!

-За дорогой следи! – подскочил Шашель. – Чё ты колесо бросаешь? А то не одного козла придётся искать, а двух баранов. К тому же на кладбище. Ну? Чего ты там надумал? – И Шашель ткнул пальцем почему-то в свой лоб.

-По чернушникам надо пробежаться! – предложил Салфеткин. - У нас в округе сколько их?

-Какие ещё, на хрен, чернушники? – удивился Шашель. - Чернушники на зоне нарды мастерят. - Но тут же до него дошло: - А, ты про «мастерил», которые угнанные тачки рихтуют… Ну, ям пять я знаю. Трое под ворами, один, я так думаю, с ментами в доле. Плюс неманы, те гуляют сами по себе. Хотя ворам, наверно, отстёгивают на общее. От сумы да от тюрьмы… За «колючкой»-то всё равно бродяги рулят.

-Давай всех этих подпольщиков пошерстим! – завёлся Салфеткин. - Вдруг им кто-то нашу «шестёру» скинет…

-Вряд ли, - засомневался Шашель. - Наверно, малолетки развлеклись. Сейчас ссутся от радости. Им главное – что лавэ по-лёгкому срубили. А тачку уже давно бросили.

-Может, и так, - грустно согласился Салфеткин. - Но недомерки, скорее, наш «чероки» угнали бы. Чего им с «жигулём» возиться?
-Это верно, - кивнул Шашель. - У меня всё время это в башке вертится. Наверное, тот, кто угонял, прикинул, что за таким джипом стоит суровый народ. Лучше не связываться.

-Чего ж они тогда бабки насунули?! - взвизгнул Салфеткин. - Не забздели…

-Непонятка, - опять согласился Шашель. - Пожадничали. А жадность, как известно, фраера губит… Ну что ж, для верности можно пробежаться. Если эти чурбаны такие отмороженные, у них хватит дури и тачку на выкуп скинуть. Только кто же это такой крутыш? Местные весь автопарк Мао знают, как «Отче наш». А гастролёры откуда в курсах, где угнанную тачку пристроить?

-Не забивай голову, - махнул рукой Салфеткин. - Поехали.

НА ПЕРВЫХ ДВУХ ТОЧКАХ приятелям не повезло: свежих поступлений там вовсе не было. Правда, у дагестанца Бодруди «шестёрка» имелась, но доставили её месяц назад. Лишь когда Шашель с Салфеткиным сунулись в Посёлок Грибной, километрах в двенадцати от Климска, им крупно повезло.

Место это славилось тем, что обитали здесь в основном глухонемые, на жаргоне – «неманы». Любопытно, что сами аборигены нормально реагировали, когда их кликали неманами, зато многих оскорбляло слово «глухонемой». Немыми они себя не признавали. Как это – немые? Да у них целых два языка – язык жестов и азбука на пальцах, которую учёные люди зовут диковинным словом «дактильная». Обитатели посёлка считали себя только глухими. А многие вообще были лишь тугоухими, поэтому даже разговаривать умели – медленно, тягуче, по слогам и необычайно громко, как будто боялись, что собеседник их не услышит.

В посёлке располагался небольшой механический завод, где человеку с нормальным слухом работать было совершенно невозможно из-за чудовищного шума старых станков, грохота конвейеров и прочих пролетарских прелестей. Трудились неманы необычайно добросовестно, тщательно и со знанием дела. Это вообще отличительная черта глухонемых, за что бы они ни взялись. И, конечно, неманская среда обитания была перенасыщена криминалом. Неразговорчивые поселяне на всю катушку торговали наркотой, «бегали» по карманам и творили прочие уголовно наказуемые чудеса. «Перековка» угнанных машин считалась здесь делом чистым и за малым не богоугодным.

«Яму» в посёлке Грибном в незаконном мире называли «Нормандия» - в честь знаменитой интернациональной эскадрильи «Нормандия-Неман». Держали её несколько глухонемых и казах Карл Григорьевич Исламбеков, которого в шутку прозвали Шарль де Голльевич – в честь покойного президента Франции. «Нормандию» окружал высокий кирпичный забор. Шашель нажал на кнопку звонка слева от массивных кованых дверей.

-Зачем звонок? - удивился Салфеткин. – Они же глухие!

-Во-первых, не все, - пояснил Шашель. – Шарль же нормальный. И ещё парочка ребят. А во-вторых, там, кроме звука, лампочки начинают мигать.

Ворота медленно раскрылись, и бандиты въехали во двор.

Встретил их глухонемой Боря – бригадир здешних умельцев. Он что-то начал объяснять, быстро размахивая руками, но Шашель прервал пустую болтовню:
-Да глохни ты, щебетун! Ты же знаешь, я по-вашему ни бум-бум. К Шарлю нас проводи.

Боря замычал и отрицательно замотал головой, а потом вдруг перекрестился.

-В церкви, что ли? – догадался Шашель.

Боря утвердительно закивал.

-У Пирата? – уточнил Шашель.

Боря снова подтвердил.

-Ну, пошли в гараж, - сказал бандит. - Там-то есть кто говорящий?

Немой опять радостно затряс кудлатой головой.

-Какая ещё церковь? – удивлённо спросил у Шашеля Салфеткин.

-Нормальная, - сказал Шашель. – Что ж им, нехристями ходить, раз неманы?

-Да как же они молятся? – продолжал выпытывать Салфеткин. – Они ж не слышат ни фига!

-Нормально молятся, - пожал плечами Шашель. – А как именно, не знаю – я к ним туда не заглядывал. Может, по губам у попа читают.

Церковь Иоанна Златоуста открылась в посёлке год назад. Вернее, она и прежде была, но когда неманы помаленьку стали вытеснять местную паству, захирела церквушка, а настоятель отец Феофан помаленьку спился. Так бы и сгинуть ей безвозвратно, кабы не новый настоятель – иеромонах Паисий.

В миру Паисий звался Павлом Орликом. Прошёл Паша обе чеченские кампании, во второй потерял левое око и комиссовался, хотя отцы-командиры предлагали ему остаться «поконтрачить»: десантура всё-таки, не баран чихнул… Одначе же Орёлик, как звали его браты-товарищи, твёрдо решил порвать с родимой армией на веки вечные. Стал бродить по матушке Расее, останавливался в монастырях, беседовал со святыми людьми, помогал восстанавливать обители.

На одном монастырском подворье во Владимирщине познакомился с седым кровельщиком по фамилии Белоголовцев. Надо же, как фамилия к волосам подходит, подумал Павел. Но ещё более подходило Белоголовцеву его имя – Герасим. Потому что на этот свет Герасим Белоголовцев пришёл глухонемым. Оттого и держался замкнуто, и в общении был тяжёл.

Павла поставили учеником кровельщика. А как научишься, когда ни бельмеса не понимаешь, что тебе мастер втолковывает? Вот и выучился Орлик у Герасима «иностранному» языку.

Чрез некоторый срок обратился Павел в иеромонаха Паисия. Стал служить в храме Покрова Святой Богородицы. Однажды получает записку от прихожанки: мол, хочу исповедаться и причаститься. Одна беда: ни сказать ничего не могу, ни услышать ни единого словечка. Тяжко переболела во младенчестве гриппом, с тех пор слух потеряла. Как быть, отец родной? Бумаге-то свои грехи поведать – рука не подымается…

Спустя пару дней отец Паисий узрел в храме нескольких молодых женщин, кои объяснялись между собой жестами. Подошёл и, к изумлению прихожанок, включился в беседу. А уж затем снизошло на него: сколько таких несчастных маются без окормления! И обратился иеромонах с прошением к самому митрополиту: так и так, владыко, хотел бы положить жизнь своя на алтарь служения братьям нашим немотствующим. Ибо, как сказал пророк Исаия, «тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзутся, тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь». Короче, безногие прозреют, а слепые возглаголют.

Владыко принял иеромонаха. Паисий произвёл на митрополита неизгладимое впечатление богатырским видом и чёрной повязкой на глазу. Не часто встретишь в церковном обществе служителя с лицом бесшабашного корсара и душой смиренного ягнёнка! Так и попал иеромонах далеко за пределы Владимирской области, в тихие окрестности шумного города Климска, где прихожане тут же окрестили его Пиратом.

Шашель оказался неправ: неманы с губ батюшки проповедей не считывали. Хотя он действительно говорил вслух (кое-кто из паствы к неманам не принадлежал). Но тут же его слова переводила стоящая лицом к прихожанам (и спиной к алтарю, на что Пират испросил у иерархов особое разрешение) сухонькая женщина – бывшая воспитательница интерната для глухих и слабослышащих детей Софья Андреевна Гнатюк. Многие обитатели посёлка прошли через это заведение и хорошо знали старушку. С появлением отца Паисия толпа молчаливых «грибников» привалила к «мамочке Сонечке», как ходоки к дедушке Ленину. На уговоры переехать Софья Андреевна долго не поддавалась. Но, когда ей показали уютный домик итальянского кирпича с ухоженным двориком и молодым садиком, сердце старушки дрогнуло…

Одна беда: приходилось переводить сперва с церковнославянского на русский, а затем уж – на язык жестов. Язык же этот, надо сказать, вельми небогат. Ну, просто очень вельми. Нет в нём ни окончаний, ни времени, ни числа, ни прочих языковых премудростей. А уж тем более - образных выражений и переносных значений слов. Говорят, неманы даже мыслят не словами, а жестами.

-Батюшка, да как же я им твоего «подвижника» переведу? – сетовала «мамочка Сонечка» отцу Паисию перед службой. – Они ж так и поймут: шустрячок весёлый, который носится туда-сюда! Подвижный не в меру.

-А вы уж постарайтесь, матушка, - глухим баском ответствовал одноглазый. – Нешто думаете, с ними на исповеди легше? Пока иной мне свой грех распишет, семь потов сойдёт! Однако ж ничего, справляемся. Сами знаете – они ж как дети…

-Да вы бы, отец родной, речи свои покороче сочиняли, - вздыхала Софья Андреевна. – Руками за службу так намашешься, сил нет! Мне всё-таки не восемнадцать лет, а уж за семьдесят.

-Смену молодую готовьте, матушка, - добродушно гудел отец Паисий. – Пускай персты упражняют.
 
И суровый иеромонах с окладистой бородой чинно шествовал во храм. А «мамочка Сонечка», вослед ему глядючи, ловила себя на мысли, что для полноты картины отцу Пирату не хватает только деревянной ноги и попугая…

В ПРОСТОРНОЙ ПОДСОБКЕ «НОРМАНДИИ» мужичок лет пятидесяти сосредоточенно, развалившись в кресле с драной обивкой, изучал глянцевый автомобильный журнал. На щеке мужичка красовалось большое родимое пятно.

-Привет, Горбач! – поздоровался Шашель.

-А, Василич… - ответил сонно мужичок. - Каким ветром?

-Тачка нужна неприметная, - сообщил Шашель. - Что-нибудь попроще.

-Попроще есть корыто в подсобке, - гыкнул мужичок. Затем спросил уже без смеха: - Импорт или отечество?

-Отечество наше свободное, - пояснил Шашель. - Родное и неброское.

-Зубило есть. Восьмой номер.

-Пошли поглядим.

Горбач поднялся и повёл бандитов в гараж.

-Зубило – это что такое? – тихо спросил Салфеткин.

-«Восьмёрка» это. Ну, «девятка» тоже.

-А на хрена нам «девятка»? Нам «шестёрка» нужна!

-Тише ты, дупель… Иди и молчи.

В каждой профессии есть свой особый жаргон. Имеется он не только у преступников, но и у солдат, моряков, врачей, компьютерных программистов… Может быть, даже у свинарок, но про это нам ничего не известно. Таким же сленгом изъясняется и народ, накрепко повязанный страстью к автомобильным делам. В том числе криминальной страстью.

Чисто уголовных выражений в языке «чёрных слесарей» и похитителей автомобилей не так много. Автоугонщиков называют по старинке «отвёрточниками»: прежде и впрямь они вскрывали дверь «тачки» обычной отвёрткой, а то и вовсе выставляли стекло металлической школьной линейкой. Некоторые так же действуют и поныне. Хотя с появлением мудрёных сигнализаций в угонный бизнес пришли высоколобые профессионалы с ноутбуками и прочими заморочками, помогающими в считанные секунды распахнуть дверцы авто без шума и пыли.

Угоняют либо «под заказ», либо «на выкуп», то есть на бум-лазаря – сперва спёр, а потом ищи покупателя. Некоторые машины переделывают от и до, меняют «паспорт» и делают «пластику», то есть перебивают номер на движке, перекрашивают и рихтуют. Другие автомобили используются как «доноры»: их потрошат на детали. Различают также «тачки», угнанные внутри страны, и «бомбы» - те, что числятся по угону в Европе. Есть и другие мудрёные словечки, которые правопослушному гражданину без надобности.
В остальном «чёрные слесари» используют сленг, понятный большинству завзятых автомобилистов. Язык этот отличается сочным юморком. Для одной только «Ауди» существуют самые разные клички: «авдотья» и «авоська» - «Ауди» А8, «бочка» - «Ауди» 80, «селёдка» или «сигара» - «Ауди» 100… Газ-66 – «гашиш» или «шишига», ВАЗ - 2110 – «беременная антилопа». «Бешеная табуретка» - Ока. «Бамбук», «лоханка», «собака», «крокодил» - каких только мудрёных прозвищ своим четырёхколёсным друзьям не выдумывают водилы!

И не только конкретным автомаркам. «Летучим голланцем», например, называют автомобиль, который движется по ночной трассе, не включая фар и габаритных огней. «Сникерс» - грязная, зачуханная «тачка». «Кончитта» - машина, которая не поддаётся восстановлению.

То же касается деталей и прибамбасов. Например, «горшки» - это цилиндры. «Лифчик» - чехол-утеплитель на решётку радиатора. «Лопух» - боковая накладка на бампере ВАЗ-2106. «Галстук» - буксировочный трос.

Инспектор дорожного движения для заправского водилы - «артемон», «гибдун» или «продавец полосатых палочек». Служба МЧС – «банзай». Неумелый водитель – «лох педальный». Страшнее него разве что «ветеран дивизии “Мёртвая голова”» - седенький подслеповатый старичок, управляющий своей развалюшкой, или женщина-водитель – «охотница за скальпами». А знаменитые поговорки! «Тормоза придумали трУсы», «дело было не в бобине – раздолбай сидел в кабине»… В общем, для непосвящённого разговор двух «бывалых» покажется птичьим языком.

ШАШЕЛЬ С САЛФЕТКИНЫМ ПОДОШЛИ к ярко-красному автомобилю ВАЗ 2108. Шашель походил вокруг «тачки», слегка похлопал по бамперу.

-Не годится, - разочарованно заявил он. – Какой-то революционный кумач. Каждой собаке в глаза бросается.

-Перекрасим, всего и делов, - успокоил Горбач.

-Нет, нам бы что-нибудь помельче и неприметнее, - уточнил Шашель.

-«ЗЕпера», что ли? – хрюкнул Горбач.

-Харэ лыбиться, - сурово оборвал Шашель. - Твой «Запарижец за Дунаем» нам, конечно, без надобности. А вот «маргарин» бы подошёл.

-Здесь что, автомобильный музей?! – возмутился мужик с пятном. – Откуда я тебе «москвича» возьму?! Выебу, что ли? Может, ещё АМО подогнать?

-Какая АМА? – не понял Шашель.

-АМО – машина-мама, - пояснил Горбач. – Ещё при Сталине выпускали. Достать можно, только ты хрен за неё расплатишься. Потому что раритет.

-Раритет нам не нужен, - отказался Шашель. – А раз ничего подходящего для нас нет, так и скажи. Чё кипятишься?

-Странный ты какой-то, - подозрительно покосился на Шашеля мужик с пятном. – То тебе не так, это не этак. Давай я принесу ведро с гайками, сам соберёшь, что надо. Конкретно скажи, какая тачка интересует.

-Ну, скажем, «шестёрка», - конкретно сказал Шашель.

-«Шоха»? – удивился Горбач. – Ты же знаешь, мы таким барахлом не занимаемся. Но твоё счастье… Вам на когда?

-Может, тебе ещё сообщить дату и место? – огрызнулся Шашель. - На скоро, но не на завтра.

-Есть у меня экземпляр, - обнадёжил Горбач. – Вроде то, что надо. Но его только что пригнали. Сам понимаешь, номера надо перебивать, на это время уйдёт.

-О! – радостно расплылся Шашель в нежной бандитской улыбке. – Можешь ведь, когда захочешь!

-Ага! – весело поддакнул Салфеткин.

Серенькую «шестёрку» они узнали сразу, даже без сорванных номеров.

-Нашлёпку бы хоть сняли, - кивнул Шашель на заднее стекло. Там красовалась надпись готическим шрифтом – «ARSCH NICHT KISSEN!» («В зад не целовать!»)

-Снимем, - пообещал Горбач. – Какие проблемы.

-Есть проблемы, дядя Миша, - скорбным голосом усталого гробовщика произнёс Шашель. – Большие проблемы у вас, ребята. Пошли, побалакаем…

- НУ, ПСЫ, ВАШЕ СЧАСТЬЕ, - довольно потирая пухлые ручки, бросил председатель Мао Шашелю и Салфеткину, когда те доложили ему о результатах поиска. – Везёт вам. Садитесь.

Лик Шашеля инстинктивно передёрнуло. Слово «садитесь» ему активно не нравилось: он уже сиживал, и вспоминать о тех местах желания не было.

За «колючку» Саша Дудников загремел в пятнадцать лет. До того было несколько приводов по пустякам: групповые драки, кража из коммерческого ларька да ещё однажды участковый схватил за шиворот, когда пацаны возле гаражей нюхали ацетон, капнув в целлофановый пакет. А потом рыжий чёрт Валерка с общежития подбил трясти «мотылей» - пьяных мужиков чистить. Дело безопасное и весёлое. Бредёт себе алкаш навеселе, сбили его в тёмном проулке с ног, обшмонали – и дёру! Нет же, зачем-то решили этих уродов ещё и ногами буцкать. А то как-то скучно. Вот одного случайно и забили до смерти. Впаяли сто пятую, шесть годков как в копеечку. И то счастье, что дали меньше меньшего. Пришлось соплю на суде пустить.

Так что довелось Шашелю пройти и колонию для малолеток, и подняться на «взросляк». На взрослой зоне ещё туда-сюда, да и в воспитательной колонии свыкнуться можно. Зато на крытой в ожидании суда, а потом этапа – полный мрак! Как-то Толик Лапин, кореш Шашеля по малолетке, философски заметил:

-Всё как в «Божественной комедии». В следственном изоляторе – ад, на зоне – чистилище. А свобода – это рай.

Толик даже наколку себе сделал – «СЭР». Так и переводится – «Свобода – Это Рай». Ну, как для кого. Для Толика – оно конечно. Он из приличной семьи, все там культурные, умные книжки читают. И дело у Лапина интеллигентное. Собрал шарагу сопляков со своего двора, стали рэкетировать ларёчников на торговом рынке. Записки подбрасывали: мол, в такое-то время там-то вы должны оставить такую-то сумму. Если не оставите, ваш ларёк взлетит на воздух. Многие не верили. И зря. Толик – парнишка грамотный, достал где-то «Поваренную книгу анархиста», там толком описано, как взрывчатку смастырить. Попробовали на чебуречной – получилось. Потом ещё парочку точек тряхнули. Правда, одному хачику ногу оторвало: не вовремя заночевал в своём ларьке. Повязали ребятишек без проблем – когда они «куклу» из меченых «бабок» брали.

В хате СИЗО Толик канал за авторитета, хотя с виду щуплый и застенчивый. Но даже самая отмороженная ребятня его боялась. Мало ли что – или отравит, или нашепчет чего, у обидчика рожа раздуется и зубы повыпадают. Нагнать жути Толик умел. К тому же тискал такие рОманы за пиратов и космических пришельцев, что лопоухая братва только слюни подбирала.

Короче, Шашелю повезло, что он себе оторвал такого кента. Во всяком случае, «прописка» в хате прошла для него быстро и безболезненно. Не каждому такое выпадает. Вообще-то во взрослой камере никакие прописки не хляют. Зато у дурней школьного возраста они – главное развлечение. Состоит «прописка» из разных проверок. Ну, для начала хотя бы нужно знать «феню» - тюремный язык. Много не требуется, потому как «старожилы» камеры сами не слишком в этой «фене» разбираются. Спрашивают в основном названия предметов и вещей, которые находятся вокруг. Понятно, что «решку», «шконарь» или «шлюмку» (решётка, нары, миска) знает любой новичок (его называют «нулевой»). А вот что такое, скажем, «заёб», «светланка», «танюшка», «голубятня», «удав», «бульбулятор»? Не ответишь – схлопочешь «макаронину» по затылку или «морковку» узлом мокрого полотенца. И это в лучшем случае. Правда, «нулю» даётся время, чтобы выучить непонятные слова, которые на поверку оказываются спинкой кровати, умывальником, пепельницей, вешалкой, трубой, кипятильником и так далее. Но попробуй всё это запомни с непривычки!

Или, к примеру, разные «масти», которые у малолеток в основном «форшмачные», то есть позорные: «директоры», «шоколадники», «плотники», «писари», «радисты»… И вспоминать не хочется. Всё повязано с пенисом, говном, мочой, соплями и прочими прелестями. А знать надо!

Дальше идут загадки, игры, подъёбки. Они тоже всё время вокруг мужских причиндалов вертятся. Вот, к примеру, «*** сосать или Машку лизать?». Непосвящённому кажется, что лучше, конечно, облизать эту самую Машку. Ляпнет – и заставят языком вылизывать унитаз (он-то и есть на жаргоне «машка»). Надо ответить: «*** сосать у железного фаныча». Фаныч – бак с водой, а краник у него называется «***к». Или, к примеру, вопрос – «в каком углу тебя ****ь?». Ответ: «в верхнем без подставки». Короче, много всякого дерьма, на котором можно погореть. А вокруг шушваль только и ждёт, чтобы тебя обезличить и втоптать в грязь. Как стая шакалов. Гнусное это место – малолетка.

Шашель встряхнулся, загнал невесёлые мысли в дальний угол памяти и присел на стул.

Салфеткин присоседился на краешке кожаного дивана и огляделся. Ему довелось доселе бывать в этих шикарных апартаментах дважды, и всё как-то мельком. Первый раз – когда с покойным Ваней-Лыжником им было поручено доставить увесистый пакет в город Львов. Пакет из рук корейца получил Ваня, а Салфеткин лишь выслушал несколько напутственных слов о том, какая страшная судьба уготована псам, если завалят простое поручение, не требующее большого ума. Потом они здесь появились уже с Шашелем: помогали переставлять мебель. После того как Салфеткин чуть не опрокинул напольную вазу, его выперли за малым не пинками.

Изменилось с тех пор немного. Зловредная ваза исчезла, добавился пушистый палас в центре кабинета (зачем он нужен, совершенно непонятно, мелькнуло в голове у Салфеткина; наверное, председатель в свободное время кувыркается на нём вместе с Алёнушкой). Да ещё за спиной Мао вместо прежней картины в полстены, изображавшей утлые джонки на фоне скал, покрытых рощами, висело теперь огромное полотно – бой Пересвета с Челубеем. В ясных очах Пересвета сквозило что-то отчётливо корейское. Есть такая странная закономерность у национальных живописцев, создающих портреты на иноземную тематику. В своё время вождя мирового пролетариата китайцы изображали косоглазым, казахи добавляли ему широкие скулы, у чукчей и эскимосов лицо Владимира Ильича расплывалось вширь, а братские народы Африки надували дедушке Ленину губы силиконом и придавали его лысине лёгкий коричневый загар.

МАО ЩЁЛКНУЛ селектором.

-Ира, Елену Владимировну ко мне пригласи.

Давешняя Алёнушка вошла через минуту. На ней был строгий серый в полоску костюм, светлая блузка, красный галстук и бардовые туфли. Чем-то она напоминала женщину-вамп Марлен Дитрих в лучшие годы. Или какую-нибудь Аву Гарднер. Впрочем, ни о той, ни о другой Шашель с Салфеткиным слыхом не слыхивали.

-Послушай, Алёнушка, что эти псы раскопали, - обратился к Елене Владимировне председатель Мао. - Рассказывайте, псы.

Шашель поведал о поисках автомобиля. Когда он дошёл до эпизода с опознанием «шестёрки» в гараже у глухонемых, Мао притормозил:
-Вот здесь, вот здесь подробнее! Что тебе этот Горбачёв сказал?

-Да не Горбач сказал, - возразил Шашель. - Он только перевёл.

– Там что, иностранцы были? - не поняла Алёнушка.

-Не с иностранного перевёл - с неманского, - уточнил Шашель и слегка подался вперёд. - Короче, эту тачку пригнал какой-то Кирюха Гусар. Это я от Бори узнал. Боря у них за бригадира. Натуральный бригадир, не из бойцов. Автослесарь. Боря, он неман. А тот, который пригнал «шоху»…

-Какую шоху? – опять перебила Алёнушка. – Без жаргона можно?

-В смысле, «шестёру» пригнал на выкуп. Короче, этот тип – профессионал. Отвёрточник со стажем.

-Кто? – в очередной раз перебила девица.

-Отвёрточник, - повторил Шашель. - Ну, угонщик. Он у нас здесь одно время бомбил, короче. Но сам не из местных. А потом, короче, не повезло, спалился. Может, сдал его кто из конкурентов. Короче, взяли прямо в тачке…

-Что у тебя всё «короче» да «короче»! – оборвала Алёнушка. – Говорить научись. Давай уж длиннее…

-Женщины всегда любят подлиннее, - ухмыльнулся Шашель.

-Ты что, пёс, нюх потерял?! – взвился председатель Мао. – Шутник?! Ты у меня пошутишь с ломом в жопе!

-Михаил! – возмутилась подруга председателя.

-Алёнушка, это же образное выражение! В переносном смысле, – развёл ручками Мао. И тут же уточнил для Шашеля: - А лом в жопе – в прямом!

У Шашеля похолодело в груди. Но Алёнушка махнула рукой – продолжай.

-Кор… В общем, тот парень, Гусар…

-А фамилия его как? – поинтересовалась девица.

-Шут его знает как фамилия, - пожал плечами Шашель. - Одно только знаю: он вчера из нашей девятой зоны откинулся. С корешем со своим, с которым к неманам прикатил. Кореш, тот постарше, видать, из блатных. У него, Щебетун говорил, лапы в наколках…

-Какой ещё щебетун? – не поняла Алёнушка.

-Ну Боря, глухонемой…

-Как же глухонемой может щебетать? – удивилась девушка.

-Он-то немой, - подтвердил Шашель, - да только так руками размахался, что чуть Горбачу шнифт не выставил!

-Что не выставил? – совсем потерялась Алёнушка.

-Глаз чуть не выбил…

-Ты когда до чемодана дойдёшь? – раздражённо влез Мао.

-Так дошёл уже. Боря насчёт машины сомневался, ей хоть и полтора года всего, но неманы на такие мелочи, как «шестёра», обычно не размениваются. Пошли к Шарлю…

-К какому Шарлю? – снова перебила девица.

-Алёнушка, это неважно! – ответил за Шашеля председатель. – У них там один Шарль. Он их бизнес держит.

-Ну да, - кивнул головой Шашель. - А Шарль с Гусаром вроде как давние знакомцы. Тот лично за неё Гусару отстегнул. Уж не знаю сколько.

-Чемодан! – напомнил Мао.

-А когда эти козлы уходили, - понятливо продолжил Шашель, - Боря на заднем сиденье нашёл «дипломат». Такой коричневый, кожаный. Побежал их догонять. Мычит и суёт: мол, вы забыли. Блатарь, типа, вроде в непонятке был, а Кирюха этот по-немански с Борей на пальцах зашпрехал и чемоданчик с собой прихватил…

-Ты что-нибудь понимаешь, Алёнушка? – быстро повернулся Мао к костюмированной девице. Глазёнки его вспыхнули.

-Что тут понимать? – пожала та плечами. – Два жулика взяли кейс из машины Вострикова.

-А как же тот, который ребята Драбкина с собой унесли? – спросил Мао.

-Да разве у человека не может быть двух кейсов? – заметила девица.

-Зачем? – не понял кореец. - Зачем он два кейса на встречу вёз?

-Один отдал, другой себе оставил, - растолковала Алёнушка. - Что ж ему, без кейса ходить?

-Да, да, конечно… - разочарованно протянул председатель. Глазёнки его потухли. – Что ж ему, без кейса ходить… Тем более он всё равно лежит. Ведь лежит уже?

-Лежит твой Востриков, - успокоила Михаила Ёсункуновича Алёнушка. – Куда ему деться?



ГЛАВА СЕДЬМАЯ
в которой разыгрывается таёжная шахматная партия
21 апреля, Мокрый Паханск, с часу дня до двух

ПОСЛЕ БЕСЕДЫ С КРИМИНАЛИСТОМ Гольдманом, из которой Костя узнал о существовании грибка и шаламандрика, следователь направился в центральный парк культуры и отдыха с намерением прояснить некоторые обстоятельства ночного происшествия у знающего человека. Человек этот не раз помогал Костанову по старой дружбе. Можно даже сказать, по-соседски.

На веранде за столиками склонились над шахматными досками разномастные головы ребятишек. Между рядами чинно бродил пожилой поджарый мужчина с бутылкой пива «Балтика» №3. Мужчина изредка делал глоток «из горла», останавливался у какого-нибудь столика и некоторое время беседовал с юными гроссмейстерами. Костя неслышно подошёл сзади.

-Саша, эта фигура как называется? – поинтересовался сухопарый у серьёзного пацанёнка лет тринадцати.

-Это конь, Николай Павлович.

-Кооонь… - протянул Николай Павлович. - Вот именно – конь! А ты им ходишь, как лошадью. Поставь назад, в стойло. Другой вопрос, если б ты играл испанскую партию…

Костя тронул ментора за плечо.

-Здоровы будьте, Константин Константиныч, - не оборачиваясь, приветствовал следователя мужчина. – Я сейчас покажу этим юным дарованиям один славный вольт, и мы с вами перетолкуем. Милости прошу до моего кутка.

Костанов присел за столик в углу. Здесь тоже стояла доска в клеточку, рядом валялось несколько чёрных и белых фигур. Тут же лежали раскрытый журнал с хитроумной шахматной задачкой и фотографией лысого дядьки по фамилии Крыленко, футляр с очками и пачка папирос «Беломор». Вскоре подтянулся сам Николай Павлович.

-Ну шо, Костя? – спросил он следователя. - С чего вдруг старика вспомнил?

-Есть дело, - неопределённо ответствовал тот.

-Дела, Костя, у прокурора, - резонно заметил Николай Павлович.

-А я кто… - напомнил Костанов.

-Как твой Мишанька? – перевёл Николай Павлович беседу на другие рельсы. - Давно не заходит. В нардишки бы перекинулись.

-Может, лучше в шахматы? – неуверенно предложил Костя.

-В шахматы он шпилит без левых, - сообщил Николай Павлович. – Мне с ним ловить нечего. Мозговитый пацан.

-Дядя Коля! – недовольно сдвинул брови следак. - Вы хоть при нём-то не ботаете на своей фене?

-Костя, я тебя умоляю! Мы ж с тобой интеллигентные люди. По крайней мере, я.

Николай Павлович хохотнул. В уголовном сообществе он действительно проходил по интеллигентной линии - с двенадцати лет бегал по карманам. Замели его впервые в 53-м, аккурат когда преставился Усач, как звали в народе Сталина. Ещё называли Гуталинщик (отец вождя был сапожником) или даже Тараканище. Многие лагерники на полном серьёзе считали, что сказку про рыжего и усатого таракана, который напугал и подчинил себе всех зверей, Чуковский написал про Иосифа Виссарионыча. На самом же деле Корней Иванович настрочил своё «Ехали медведи» без задней мысли задолго до того, как Гуталинщик стал грозным правителем Страны Советов. Отец народов сказку любил и не раз декламировал своим приближённым – чтобы помнили...

В 1953-м Коля Ермишин отделался лёгким испугом: по случаю смерти рыжего таракана срок мальчугану не отмерили, только пальцем погрозили. Но вскоре неугомонный пацан всё равно залетел на «бессрочку», как называли колонию для малолетних преступников. И понеслась судьба по кочкам. Несколько раз пытался бросить гнилое дело, да охота пуще неволи. Так и изучал географию по зонам.

Жил Ермишин когда-то в одном дворе с Костановыми. Помнил Костиного деда - Григория Константиновича. Приятельствовал с отцом нынешнего следователя, Константином Григорьевичем. Между отсидками возился с маленьким Костенькой. Затем – с юным Костиком. Потом рассказывал тюремные байки молодому студенту Константину. Дядю Гришу провожал в последний путь лично, ещё мальцом. А вот Костиного отца не довелось: Ермишин, в уголовных кругах уже Коля Тайга - валил тогда лес на далёком Севере.

В конце концов жизнь снова пересекла дороги Кости Костанова и Николая Ермишина. Молодому «следаку» на стол легло дело о тройном убийстве, в котором фигурировал Коля Тайга. Костя сумел доказать невиновность бывшего соседа. А затем пристроил его на работу в автопарке.

Между делом Николай Павлович стал захаживать в городской шахматный клуб: на зоне он оттачивал своё мастерство в компании опытных игроков и вообще имел к этому делу природную склонность. Сильных шахматистов в арестантском сообществе ценят. Ещё бы: «шпилят» здесь в основном «под интерес». Даже в карцере любимым занятием Тайги была либо игра с самим собой, либо решение шахматных этюдов. Тем паче слепить фигурки из хлебного мякиша – не проблема. У сидельцев этот народный промысел развит со времён царской «крытки».

На воле Ермишин вскоре стал одним из сильнейших шахматистов города. Потом «взял» областной турнир. Затем отличился на всероссийском. Кончилось тем, что в клубе ему доверили обучать индийским премудростям подрастающее поколение. Работа не прибыльная, но Тайга на этот счёт не особо переживал. Когда появлялась нужда, шёл в бильярдную или в парк на скамейки, где в шахматы, нарды и шашки народ резался на деньги. Заработок стабильный и верный.

-Тепло, Костя, - прищурился Николай Павлович, как сытый кот, и расплылся в довольной улыбке, отчего сухое лицо его потрескалось крупными и мелкими морщинами. - В этом году апрель, как никогда.

-А в Москве дубняк, - сообщил следак. - И слякоть.

-Вот и славно, - рот дяди Коли ещё более растёкся к ушам. - Не люблю я их, московских… Ну, излагай свою печаль.

Костя изложил печаль насчёт кекса и левого чириканья. Ермишин не раз выручал его. Не только растолковывал непонятные блатные словечки, но и давал дельные советы, консультировал о делах в криминальных кругах Паханска. Хотя Тайга уже давно отошёл от промыслов уголовных, но добрые связи в этом мире всегда поддерживал. «Бывших жуликов не бывает», - философски говаривал он.

-Насчёт кекса не ведаю, - честно признался дядя Коля, выслушав рассказ Кости. - А налево… Вот говорят – налево строгать. Это значит – лапшу вешать, порожняки гнать. Врать, короче. А «налево стругануть» - это блевануть, если на русском литературном наречии. Жмурик ваш не оставил там, по ходу, своё рыголетто?

-Нет вроде, - наморшил лоб Костя. – Семён Давидыч всё кругом вынюхал.

-Давыдыч – это кто? – поинтересовался Ермишин.

-Эксперт-криминалист, - ответил следователь.

-Понятно, - кивнул Коля Тайга. - А трупик ваш, значит, из уголовного сословия?

-Из него самого, - подтвердил Костя. - Кстати, вы никакого Бушуева Николая не знаете? Пятьдесят второго года рождения, погоняло «Лешак».

-Бушуева? - задумался Тайга. – Не, такого не припомню.

-А в Усольске не сидели? – продолжал пытать Костанов.

-В «Белом лебеде»? Господь миловал.

-Нет, ещё в семьдесят четвёртом, - уточнил Костя. - «Белый лебедь» позже появился. Да и в Соликамске он, а не в Усольске.

«Белым лебедем» в уголовном мире прозвали самую жуткую «крытку» России, ко-торая появилась в городе Соликамске Пермской области. Говорят, название родилось по-тому, что тюрьма эта построена из белого кирпича, а воры здесь вынуждены петь свою лебединую песню. Идею создания отдельной тюрьмы для «исправления» и «перевоспитания» преступных авторитетов (особенно «законных воров») подал в конце 70-х годов прошлого века некто Василий Снырцев, позже получивший генеральские звёзды за то, что эту сказку сделал былью. В 1980-м «профилактический центр» заработал на полную катушку, как заправская мясорубка, перемалывая строптивых арестантов. Зэки лишались всех прав и льгот, «ментовский беспредел» достиг немыслимых размеров. Ходили слухи, что именно здесь покончил с жизнью знаменитый Вася Бриллиант, когда его хотели бросить в камеру к «пидорам».

Но и в «Белом лебеде» «братва» научилась жить. Навели «дороги» с волей через тех же «ментов», особенно когда горбачёвская перестройка превратила «начальничков» в нищих оборванцев и им подолгу не выплачивалось скудное жалованье. Дошло до того, что в 1992 году два подполковника продали арестанту Таранюку оружие и гранаты, а тот штурмом взял помещение камерного типа и освободил своего подельника. На пару они захватили в заложники майора начальника ПКТ и устроили в «Белом лебеде» маленькую войну, по ходу которой погибли сам Таранюк и местный прокурор, заложник попал в больницу, а второго «борца за свободу», осуждённого Шафранова, расшлёпали попозже.

После этого случая узникам «Белого лебедя» устроили такой «душняк», что небо показалось им с овчинку. Наконец, собралась воровская сходка, и в 1993 году с подачи «законников» газета «Московские новости» напечатала ультиматум «босяков» правительству России: или безобразия в Соликамской «крытке» АМ-244-6 прекратятся, или «инициативная группа бывших заключённых» взорвёт два спаренных кумулятивных снаряда в людном месте Москвы. Снаряды не взорвались, зато московское начальство крепко пощипало перья «лебедям» в погонах.

-Ты меня поучи, - сердито буркнул Ермишин. – «Я пишу тебе, мама, из глубин Соликама…». Всё одно Усольское УЛИТУ. Ни в Усольске, ни в Соликамске я не пыхтел. В Кеми чалился, было дело. А до тех краёв как-то судьба не докинула.

-Жаль, - вздохнул Костя.

-Типун тебе на язык.

-Да я не в этом смысле, - поправился следак. - Жаль, что Бушуева не встречали.

-А кто это – Бушуев? – спросил дядя Коля.

-Тот тип, которого нынче ночью на мосту грохнули.

Ермишин аккуратно затушил окурок о ладонь. Глотнул из бутылки.

-Очередной «глухарь», – участливо прокомментировал он.

-Да уж не тетерев, - вздохнул Костя тяжело. – Будем кумекать. У меня к вам ещё один вопрос. Тут дело вот в чём…

И следователь вкратце поведал о деталях ночного убийства. Николай Павлович слушал, подперев голову рукой. Пару раз прикрывал глаза, поковырял мизинцем в ухе, высморкался. По всему было видно: рассказ его заинтересовал.

-Колян этот Бушуев откинулся на днях из Климска, - подытожил Костя. – Судя по всему, в наших местах не промышлял. Вопрос: не ваши, случаем, его приговорили? Не знаете, кто бы могли быть эти грибок и шаламандрик?

-Кто? – растерялся Тайга.

-Ну, которые Коляну голову свернули. Вот этот, сорок седьмого размера - здоровый парень, трудно не заметить.

-Таких быков у нас – от Москвы до Киева раком ставить, - вывел Ермишин оригинальную формулу бесконечности. - Да хоть Вагран.
-Станет Вагран по переулкам уркаганов ловить! – возразил Костя.

-Это точно, - согласился дядя Коля.

Вагран Арутюнов стоял во главе одной из самых крупных группировок Мокрого Паханска – «борцовской». Входило туда много бывших спортсменов – чемпионов по классической борьбе, которой нынче вернули старинное название «греко-римской». Сам Вагран когда-то был чемпионом России и даже участвовал в Олимпиаде, но не совсем удачно: его заломил дюжий немец. С тех пор Вагран стал идейным антифашистом.

В контрах с «борцами» состояла группировка «боксёров» Саши Лисова – погоняло Саня Чернобурка.

Серьёзных «стрел» «спортсмены» между собой не забивали, но постоянно боролись за сферы влияния и строили друг другу разные пакости. А между делом и те, и другие поддерживали отечественный спорт, создавая борцовские и боксёрские клубы для подростков. Там же подбирали младую поросль для пополнения бандитских рядов.

-Ну, подумайте, дядя Коля, - умоляюще запросил Костя. – Кого ещё можете вспомнить, кроме Ваграна?

-Я не гадаю на чифирной гуще, - отмахнулся Тайга. – Надо из другого исходить – к кому этот Колян топал. К кому-то же он топал…

-К корешу, наверно, - предположил Костя. – Который раньше откинулся.

-Или к «заочнице», - выдвинул версию дядя Коля. – Любовь по переписке. «Здравствуй, незнакомка дорогая…».

Следователь согласно кивнул. Про «заочницу» он и не подумал. А очень может быть.

Есть такая народная зэковская забава: любовь по переписке. Находит «сиделец» подходящую кандидатуру в газете знакомств или, скажем, даёт ему адрес симпатичной родственницы другой арестант. И пошла чесать губерния! На жалость надавит, распишет тяжёлое детство, расскажет о ментовском беспределе, из-за которого неправедно тянет долгий срок – ну, и всё такое. Женское сердце растает, растечётся патокой. И неведомо женскому сердцу, что таких «заочниц» у сочинителя наберётся с десяток. Да и сочиняет «подмётные письма» не он сам. Далеко не все зэки владеют «красотами слога». Тут нужны особые слова, поэзия, нежность. Без таланта не обойтись. В «зоне» же собираются лю-ди с талантом узкой направленности: «щипачи», «домушники», «медвежатники», «гоп-стопники» и прочие. Так что поэтический дар ценится особо. И появляются на свет «болванки» стихотворных обращений к таинственным незнакомкам. Не ломай голову, бери и «сдувай»:

Пишу тебе с тех мест,
где нет невест,
Где звёзды не достать руками,
Где девушек считают за богинь
И видят только на телеэкране.

Если «заочнице» не совсем понятно, что за такие загадочные «места» имеются в виду, можно написать открыто:

Не бойся, девчонка, что я - заключённый:
Я просто случайно нарушил закон.
Я только на время свободы лишённый –
Но чувств человеческих я не лишён!

Далее презренной прозой добавит страсти нежной какой-нибудь лагерный Шекспир, набивший на этом деле руку. А не хочешь башлять за труд Шекспиру – есть стихотворная болванка, опробованная многими поколениями лагерников:

Здравствуй, незнакомка дорогая!
Я прошу минуту уделить.
И не рви письмо ты, не читая,
Ведь его нетрудно позабыть.

А переписка - может, это чаша,
Начало первой и большой любви.
Спроси у сердца, и оно подскажет.
Ты по его совету поступи.

«Заочница» - не только развлечение от скуки. Это - посылки, бандероли, свидания. А многие пацаны глядят дальше. Когда выломишься с зоны, можно прямиком прикатить к далёкой и ненаглядной, которой морочил голову. И гляди, как карта ляжет. Может, чего получится. А не получится, перекантуется бывший арестант, жирку нагуляет, прихватит деньжонок у любимой крали – и поминай как звали. У запасливого «сидельца» таких краль целый патронташ. Можно год купаться в шоколаде…

-ВОТ И СИДИ С ЭТИМ ДУРАЦКИМ ОБРЫВКОМ! – ругнулся Костя. – Толку с него? Эх, вот бы весь листок…

-Не скажи, - меланхолически возразил Коля Тайга. – И клочка достаточно. Если разобрать ходы, позиция выходит отчётливая.

-Да бросьте вы… - отмахнулся следователь.

-Я сколько раз тебе говорил – возьмись за шахматы! – назидательно изрёк Коля Тайга. - Мозги потренируй. Сам гляди, расклад же очевидный.

Ермишин подвинул ближе к Костанову шахматную доску. Следователь уставился на неё доверчивым взором деревенской девки-вековухи, которой старуха-ведунья собралась гадать на блюде о суженом-ряженом.

-Люди, Костя, они те же фигурки, - пояснил Тайга. - Каждая ходит по-своему, но обязательно в зависимости от позиции. А не так пойдёт, бац ей по башке – и с доски снимут. Такие дела. Что мы имеем?

-Ничего, - сокрушённо вздохнул следак.

-Как это ничего? – фыркнул дядя Коля. - Мы имеем труп.

-Понятно. Только что я его разглядывал в бюро медэкспертизы.

-Да я не про Коляна, - уточнил Тайга. - Я про другой труп.

Костанов разинул рот.

-Какой другой?! Откуда он взялся?

Тайга ласково поглядел на Костю, как опытный психиатр - на неизлечимого дегенерата.

-Сам подумай. Ты говоришь, Колян не местный. Откуда же бандюкам знать, что он будет проходить в этом месте в этот час? – Николай Павлович захватил тремя узловатыми пальцами шишак чёрного слона, мирно дремавшего на поле a-6. Слон скользнул по диагонали и зашёл в тыл беззащитной белой пешке e-4, на которую уже нацелился с другой стороны чёрный конь. Обе мрачные фигуры изображали ночных налётчиков, пешка – несчастного Коляна.

–А если никто этого типа специально не караулил? - усомнился Костя. - Вдруг хулиганы напали на случайного прохожего?

- Случайность исключается, - отмёл сомнения Тайга. - Ведь эти пацаны Коляну что-то предъявляли насчёт кекса.

-Или кокса.

-Или кокса, - согласился Тайга. - Значит, люди не случайные. Чего-то добивались именно от него. Повторяю вопрос: откуда они узнали, где и когда Коляна ждать? Учитывая, что он – не местный. Ответ: только от того, к кому Колян направлялся. Хоть от кореша, как ты говоришь, хоть от «заочницы», как я говорю.

Ермишин двинул вбок белого короля. Тот, как и пешка, тоже оказался под слоновьим и конским ударами, изображая неведомого хозяина неведомого дома.

-Грибок с шаламандриком могли Коляна раньше выследить, - возразил Костя. - Вдруг всё наоборот: через Коляна хотели выйти на этого королевича. – Следователь постучал белого государя по чёрной короне.

-Чего ж они тогда твоего полосатика прямо до дома не довели? – вопросил Коля Тайга. – Нет же, они его перестренули и приговорили именно на улице! И знали, что именно этой ночью он придёт! Вот от него! - Дядя Коля поколебал белого короля, но не сдвинул с места.
– Или от неё.

-А почему не «от них»? – спросил Костанов. – Вдруг Колян шёл на «малину».

-На «малину» бы они вдвоём вряд ли сунулись, - указал Тайга на слона и коня.

-Остаётся один симпатичный вопрос, - ехидно заметил Костя. - На кой чёрт этим типам ждать Коляна под дождём, когда они спокойно могли подождать в доме? Вы же утверждаете, что грибок с шаламандриком навестили Колянова кореша, узнали от него, когда Колян прибывает, а затем кореша грохнули. Ну, или подругу, какая разница.

НИКОЛАЙ ПАЛЫЧ ХМЫКНУЛ, достал «беломорину», неторопливо закурил.

-А вот это вопрос интересный, - задумчиво протянул он. – Хорошая комбинация. Но и на неё есть ответ. Раз эти уроды не сделали засаду в доме, значит…

-Что значит?

-Значит, они не могли её там сделать! – победно возгласил Тайга.

Шахматист передвинул слона и коня так, что под ударом осталась только белая пешка-Колян. Король облегчённо вздохнул.

-Глубокая мысль, - съязвил Костанов.

-Помешал им кто-то, - пояснил дядя Коля. - А вот кто, я не ведаю.

-Наверное, серьёзные люди, - подсказал Костя.

-Ясно, что не шелупонь. – Дядя Коля двинул к белому королю чёрного ферзя. - Не стали бы твои грибки почём зря на дожде ошиваться.

-Может, соседи спугнули? – предположил следак.

-Родичи с соседями отпадают. – Гроссмейстер смахнул с правого угла доски нескольких белых пешек. - Они бы сразу заявили куда следует. Загадка.

-Кстати, а почему вы думаете, что хозяина дома именно грохнули? – Костанов положил белого короля на бок. – Грибок с шаламандриком могли узнать что надо и просто связать его – или её. Мочить-то зачем?

-Зачем – не знаю, - признался Тайга. – Но если бы хозяин остался живой, то те, кто пришёл следом за твоими грибками, тоже про Коляна оказались бы в курсах. И накрылась бы грибковая засада медным тазом.

-Одни догадки, - махнул рукой Костя. - Это даже не Паша Глоба. Это сказки братьев Гримм.

Николай Павлович насупился.

-Ну вот почему бандюки были уверены, что Колян пешком пойдёт? – спросил Костанов. - Он же такси мог взять.

-Может, и взял, - согласился дядя Коля. - Но до дома не докатил. Что-то помешало. Ты говорил, у моста лужа… При вас много легковушек по ней проехало?

-Какое там! Даже КАМАЗ, и тот едва выбрался.

- Другие подъезды есть?

-Один, со стороны железной дороги, - уточнил Костя. - Но он сейчас перекопан.

-Вот и весь сказ. – Тайга собрал с доски шестерых чёрных пехотинцев и выстроил их в два ряда, создав для белой пешки узкий коридор. – Деваться Коляну было некуда. А таксиста всё-таки поищите. Может, он вашего трупика прямо до лужи довёз. Остаётся одна загадка: что за серьёзные люди эту сладкую парочку спугнули.

Костя вспомнил разговор в кабинете начальника. Серьёзные люди, серьёзные люди… Люди из серьёзной конторы. Похоже на то.
Николай Павлович уловил в лице Костанова лёгкое смятение.

- И чем тебя, Костя, осенило по голове?

-Нет-нет, я о своём, о прокурорском, - быстро пробормотал следователь.

-Не делай из меня клоуна, - осерчал Тайга. - Стар я для этого.

-Да не знаю я, честное слово, - неумело соврал Костя.

Коля Тайга неторопливо закурил очередную папиросу.

-Как хочешь, - пожал он плечами. - Вдруг ты самый главный ключ в башке держишь.

-Имейте в виду: вы от меня ничего не слышали, - обречённо вздохнул Костанов.

-Я вообще глухонемой, - сообщил Коля Тайга. - С детства контуженный.

-В общем, контора нашим трупом интересуется, - выдохнул следак.

-Менты, что ли? Так им и положено.

-Это для вас «контора» – менты, - возразил Костя. - А для ментов «контора»…

И он ткнул пальцем ввысь, намекая, где именно находится таинственная контора, охраняемая хмурыми серафимами в чекистской форме. Или херувимами. В небесных званиях Костанов разбирался слабо.

-Здравствуй, милая моя, я тебя дождался… - Дядя Коля в расстройстве смахнул все фигуры с доски.

-Ну, что скажете? – спросил Костя.

-Скажу, что гнилое это дело, - недовольно буркнул Тайга. - Пусть ваши конторщики сами грибков ищут. – Он задумался и добавил: - Не тутошние эту кашу заварили. Не местные.

-Почему? – заинтересованно спросил Костанов.

-Местные такой конторе дорогу переходить не будут, - убеждённо заявил Тайга. - Они не психи, им здесь жить. Кабы не эти, - дядя Коля повторил жест Костанова с перстом, указующим в облака, - тогда другое дело. Не, наши, паханские - исключаются. А гастролёры, наверно, уже лапти сплели – сдёрнули без горя.

-Странно вы рассуждаете, дядя Коля, - хмыкнул Костя. - Бандиты могли не знать, что ими «контора» интересуется. Вдруг случайно как-то вышло…

-А случаи бывают всякие, говаривал мент, смазывая дырку вазелином перед облавой на притон пидарасов, - подытожил Тайга. – Дальше, Костя, начинается гроссмейстерская партия не моего уровня.

-Это конечно, - согласился следак. - И всё же на всякий пожарный пробейте по своим каналам. Вдруг здешние наследили.

-Если сработала отморозь без родины, без флага, можешь на меня рассчитывать. А если воровские, да хоть и бандиты, я тебе не подельник. И без того много сказал.

-Много, - подтвердил Костя. - Вам бы, дядя Коля, в следствии работать.

-Свят, свят! – замахал Тайга руками, отгоняя невидимых пчёл. - Совсем ты ополоумел?


ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
где русский мир пребывает в замешательстве,
а корейский пирует на Олимпе
18 апреля, Москва-Климск, середина дня

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР ХОЛДИНГА «РУССКИЙ МИР» (бывший «Пасифик Раша») Аркадий Игоревич Драбкин стоял на веранде своего загородного поместья, нервно вцепившись в узорные перила. Он находился в полном и бесповоротном замешательстве. Того, что случилось, не могло произойти ни при каких обстоятельствах. Не могло! Встречу назначили ранним утром, в глухом месте, Лоусона сопровождали два самых надёжных человека… Да что же это такое?!

Драбкин всегда предпочитал действовать аккуратно, без ковбойских штучек с пальбой и хрустом костей. До сего дня получалось. То есть всякое бывало, но до смертоубийства не доходило. Аркадий Игоревич был культурным человеком с высшим (между прочим, юридическим) образованием, прекрасным семьянином с тонкой духовной ориентацией. Увы, бизнес – такое дело, где нередко приходится засовывать эту ориентацию в задний карман брюк, но есть же границы…

Сегодняшнее трагическое происшествие далеко выходило за эти границы. Последствия могли оказаться катастрофическими – учитывая фигуры Вострикова и Лоусона. Но кто же подложил такую свинью? Такого огромного пинк флойда… С одной стороны, напрашивался однозначный вывод: Грач и Исай врут нагло и беспросветно. Вся эта голливудская история с перестрелкой в ботаническом саду – бред сивой кобылы. Особенно милая подробность, когда бандит стреляет в упор по громадному Грачу и мажет. Видели мы это! У Тарантино в «Криминальном чтиве».

А с другой стороны… Приволочь Драбкину кейс с «Плейбоем» вместо лабораторных образцов – это уже ни в какие ворота. Грач, конечно, умом не богат, но не до такой же степени. И деньги привезли. Да если бы захотели, они с такими бабками растворились бы бесследно. Придумывать бездарную историю с невероятными подробностями и возвращаться с нею фактически под топор… Что-то тут не клеится. А не клеится тут главное. Ни Грач, ни Исай не знали до последней минуты о предстоящей поездке. И уж тем более – о сделке Вострикова с Лоусоном. Значит…

Он набрал номер по сотовому.

-Павел Петрович, дорогой, слушай меня внимательно…

Драбкин спустился с веранды и отошёл на десяток шагов от дома.

- Мне нужна полная информация о взаимоотношениях твоих бугаёв с Шустовым, Краповым и Джонни. Ну ясно, что Грача и Исая, а не Кирилла и Мефодия! Гляди - ни слова не должно просочиться. И ещё. Наши партнёры по Климску. Да, Миша Пак. Ты вот что… У тебя же база данных на Пака есть? Павел Петрович, кто бы сомневался. Переверни всё окружение Мао на тот же предмет. Да, на предмет связей с моим политбюро. Конечно, всех! Нет, пехоту можешь не трогать. Ну, если на всякий случай… Какие связи? Любые. Учились вместе, работали, в одном городе жили, в одно время в Сочи отдыхали. Одну тёлку драли, наконец! – На этом месте Драпкин запнулся. Негоже переходить на язык окружающих его бабуинов. - Как срочно? Через две минуты! Тогда чего спрашиваешь?

О сделке могли знать кроме него только трое его советников – Шустов, Крапов и Джонни. Хотя подозревать их нелепо. Если уж ближний круг продажен, тогда нет в мире ни чести, ни совести. Впрочем, это давно не открытие.

Нет, быть не может. Так кто тогда? Прослушка? Или во сне бормотал, жена услышала? Хотя если и жену сюда… Да разве угадаешь! Ничего, всё тайное, как говорится, становится в позу. И Драбкин повернул к дому.

ГЕННАДИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ШУСТОВ И ДЖОННИ ждали его в охотничьей комнате у камина. Драбкин плотно прикрыл дверь, предварительно отослав охрану на веранду. Ветерок пронзительный, но это чтобы служба мёдом не казалась. И уши по стенам не гуляли.

Директор медленно опустился в кресло, хотя это стоило ему больших трудов. Арка-дия Игоревича трясло от напряжения, возмущения, злости – да от всего сразу, просто бурлило, как в котле! Но показывать нельзя. Тем более учитывая подозрения.
Он потянулся к коньяку.

-Я налью, - опередил его Шустов и наполнил рюмку.

Драбкин хлопнул залпом. Зажевал ломтиком рокфора.

-Знатный коньячок, - мрачно произнёс он.

-Аркадий, не тяни, - нетерпеливо сказал Шустов. – Давай без вступлений. И так на сердце муть.

-У тебя на сердце муть? – вскинул брови Аркадий Игоревич. - А у меня что, Лебединое озеро?

-Как эти бесенята? – поинтересовался Шустов. - Раскололись?

Драбкин внимательно посмотрел на Геннадия Александровича.

-А с чего им колоться? Может, так и было, как они рассказывают.

-Да ты что! – всплеснул руками Шустов. – Может, ещё и ананасы на ёлках растут? Придавить их как следует, тварей! Всё выложат…

Шустов перевалил за шестой десяток, но вспыхивал легко, как прыщавый юнец, которому в голову долбят гормоны. Низенький, востроносенький, с длинными тонкими ручонками, он напоминал комарика, который то и дело рвётся спасать муху-цокотуху из лап злодея-паука. Злодеев он видел во всех, за исключением детей младенческого возраста. Они Шустова умиляли.

-Такие славненькие, - говаривал он, наслаждаясь видом очередного грудничка, чмокающего пустышкой. – Такие все невинные, как ангелочки. А вырастут – превратятся во всякую мразь. Хоть бери и души в колыбельке…

Когда-то, ещё при Совдепии, Геннадий Александрович служил ответственным работником. Была такая профессия с неясным названием «номенклатура». Шустов даже окончил специальную управленческую академию. Считалось, что с таким образованием можно запросто управлять всем, чем угодно, от фабрики мягких игрушек до института кибернетики. Шустов и управлял. Куда ни бросала его судьба, везде он справлялся с заданиями родной и в чём-то даже близкой ему партии. А потому что научился за долгие годы ладить с самыми разными людьми: где-то угодить, где-то прикрикнуть, где-то подставить свою жилетку для чужих пьяных соплей… Обрастал знакомствами, связями, блатом, умел доставать и выбивать, проталкивать и поддерживать, прислушиваться и мотать на ус. Зело премудра эта руководящая наука – нет, даже искусство выживания самому и выживания других. И тут Шустов показал себя большим искусником.

Правда, однажды даже большие связи не спасли Геннадия Александровича от цугундера: он несколько увлёкся изящными комбинациями с дефицитным товаром и очнулся уже в колонии усиленного режима, где провёл семь тусклых лет. Впрочем, и здесь он оброс связями как среди арестантов всех мастей (даже среди пидоров), так и среди зоновского начальства. В блатной среде он был известен как Гена Шустрый и после освобождения не раз оказывал авторитетным людям услуги по мелочам.

Когда же настало время больших перемен и великой смуты, Геннадий Александрович почувствовал себя, как рыба в воде. Хотя энергия его к тому времени маленько подрасплескалась и пробивная сила лба стала уже не та, однако острый нос не потерял природного собачьего нюха. К тому же Геннадию Александровичу всегда нужна была руководящая и направляющая сила. Раньше эту роль исполняла компартия. Теперь надо было искать нового хозяина. Так ответственный питбуль Шустов прибился к Аркадию Игоревичу Драбкину (Аркаше Деловому), в котором с присущим номенклатурному работнику чутьём он почуял природного мошенника, редкостного мерзавца и вообще очень достойного человека.

Для начала Драбкин с помощью Шустова обанкротил и выпотрошил несколько успешных предприятий, потом через знакомых чиновников Геннадию Александровичу удалось приобрести для босса по бросовой цене недвижимость в центре столицы, и постепенно он настолько приблизился к драбкинскому телу, что это грозило породить сомнительные слухи. Аркадий Игоревич начинал день с Шустовым, с ним же его и завершал. Шустов стал незаменимым советником Драбкина. То там, то здесь в вертикалях, горизонталях и диагоналях власти, как лягушки из поганого болота, выскакивали различные друзья, приятели и знакомцы бывшего номенклатурщика, и благодаря этому генеральный директор «Русского мира» проворачивал дела, редкостные по изобретательности и чудовищные по наглости.

Неужели теперь Геннадий Александрович решил отправиться в самостоятельное плавание по бурным волнам криминального бизнеса и для начала попытался утопить своего благодетеля и возможного конкурента? Очень может быть.

-Аркадий Игоревич прав, - подал голос с дивана Джонни. – Может, пацаны ни в чём не виноваты. Не похоже на Грача, чтобы он решился на кидалово. А Исай? Вспомните, как он вас выхаживал, Аркадий Игоревич, когда вы с двусторонним воспалением лежали. Даже кровь сдавал…

-Вот и сейчас надо с него крови попить, чтобы язык развязал, - с упыриным оскалом предложил Шустов.

-Разобраться надо, а не горячку пороть, - возразил Джонни. - Кто нападал, зачем нападал? И почему в портфеле пусто.

-Как пусто? – возмутился Шустов. – А девка на обложке с дойками трёхдюймовыми? Они её нарочно подкинули, издеваются, гадское племя!

И он закинулся очередной порцией коньяка.

-Тёмное дело, - покачал головой Джонни. Он разбавлял водку апельсиновым соком, чтобы мыслить по возможности трезво. – Чушь какая-то. Ничего не вяжется. Случайно эти типы оказались или в засаде ждали? Если в засаде – значит, кто-то вломил…

Наступила зловещая тишина. Слышно было, как тикают старинные напольные часы. У камина шевельнулся и пискнул во сне чёрный котёнок.

-Мент родился, - сообщил Шустов.

-Кто-то вломил… - задумчивым эхом повторил слова Джонни Драбкин. – Это забавная вещь. Как мыслишь, Геннадий Александрович?

-Я не понял, - встрепенулся Шустов. – Ты что, на меня намекаешь? Аркадий, ты вообще думаешь, что несёшь?!

-Почему на вас? – успокоил Шустова Джонни. – Вполне могу быть и я. Правда, Аркадий Игоревич?

-Правда, правда, - подтвердил Драбкин. – Пионерская правда.

Он поглядел на Джонни. С этим парнем они уже шесть лет. Драбкин подобрал его в Саратове, где Джонни проигрался в сопли, оставив в казино даже золотые часы – подарок покойного отца на совершеннолетие. Часы-то Драбкин выкупил. Но пришлось помучиться, чтобы отучить Джонни от игры. Того постоянно плющило и таращило - от истерических рыданий до приступов ярости. Какое-то время Джонни мог держаться, рассуждал разумно и даже напоминал нормального гомо сапиенса. Затем вдруг срывался и пускался вразнос. Приходилось использовать радикальные средства, как то – больно и долго бить, а затем держать несколько недель на цепи в подвале. Испытывали на нём также посещения сеансов массовой терапии, уколы и полуторамесячное пребывание в закрытой лечебнице для нервнобольных. Что из этого букета окончательно помогло, неясно, но Джонни в конце концов пришёл в себя и напрочь забыл обо всякой игре, даже в домино.

Тут-то оказалось, что парнишка на редкость толковый! Несмотря на относительную молодость (когда Драбкин подобрал Джонни, тому было около двадцати пяти), он прекрасно разбирался в людях, особенно ясно чуял всевозможные пороки, как бы глубоко они не прятались. Джонни ловко манипулировал людьми, мог найти слабое место и вовремя на него надавить. При этом молодой человек умел расположить к себе любого, даже самого нелюдимого и необщительного типа. Как-то так само собой получилось, что со временем Джонни стал правой рукой Драбкина, хотя тот не доверял нынешнему молодому поколению и называл его представителей жертвами экологических мутаций. Видимо, Джонни чаша сия счастливо миновала. Сейчас ему уже тридцать с хвостиком. Неужто оказался змеёнышем? Он, которого Драбкин с руки выкормил…

-Значит, мы с вами, Геннадий Александрович, под колпаком у Мюллера, - констатировал Джонни.

-А Шурик Краповый? – напомнил Шустов. – Он тоже был по курсам.

-Конечно, - согласился Аркадий Игоревич. – Александра Власовича грех забывать в таком деле. Как он, кстати, себя чувствует?

Третьему члену драбкинского политбюро Крапову несколько дней назад вырезали грыжу, и он отлёживался в вип-палате областной больницы. Это был третий советник в политбюро Драбкина, самый мудрый и самый хитрый. В прошлом Крапов занимал должность прокурора одного из подмосковных городков, и этим всё сказано.

-На месте пока Власович, - усмехнулся Джонни. – Но, если есть подозрения…

-Не волнуйся, - успокоил Драбкин. - За ним очень плотно ухаживают.

-Так что теперь? – зло спросил Шустов. – Пытать нас будешь?

Может, и буду, подумал Драбкин. Если понадобится.

-Я думаю, есть более достойные кандидатуры, - произнёс он вслух. – Например, председатель Мао. Насколько я понимаю, он в Климске – самый крутой?

-Это да, - подтвердил Джонни. – Он-то крутой. Но есть ещё и лютые.

-Блатные на это дело не подпишутся, - возразил Шустов. – Не станут они в такую вонючую политику лезть.

-Не понял… - вскинул брови Драбкин.

-Да всё ты понял, Аркадий, - поморщился Шустов. – Бабки хорошие, а дело – говнистое. На хера ты полез Родиной торговать? Теперь со всех сторон ****юлины остаётся ловить. Это ещё шпионы пока не щекотнулись…

-Вот пока они не щекотнулись, надо всё разгрести, - отрезал Драбкин.

-Не верю я, что блатари – такие уж патриоты, - с сомнением заметил Джонни и оторвал от кисти виноградину. – За хорошие деньги все покупаются. Мы же купились.

-Прошу учесть: я не покупался, - оборвал Аркадий Игоревич. - Я – гражданин мира. Моё отечество – весь глобус. И я считаю, что ради паритета необходимо, чтобы подобного рода разработки…

-Кончай, Аркадий, - отмахнулся Геннадий Александрович. – А то я зарыдаю. Ещё раз говорю: воровские на такую торговлю не пойдут. Как говорится, «советская малина врагу сказала нет».

-Вот именно, - поддакнул Джонни. – А раз не пойдут, есть вариант, что помешать такой торговле не побрезгуют.

Аркадий Игоревич вопросительно поглядел на Шустова.

-Чего смотришь? – пожал плечами тот. – Они мне не исповедуются. Но, в принципе, Джонни прав.

Драбкин задумался. С воровским миром ему выяснять отношения не хотелось. Конечно, сейчас не семидесятые, многое изменилось, однако у «законников» за одного битого могут пописаться сто небитых.

-Ладно, - хмуро сказал он. – Джонни, бери мою машину и ребят. Проедешься, поглядишь, что там с Грачом и Исайкиным. Сам можешь подключиться.

-Не люблю я этого…

-Чего?

-Беспомощных лупить.

-А кто тебе сказал, что их там лупят? С ними беседуют. Пока. А ты со мной останешься, - повернулся Драбкин к Шустову. – Не возражаешь?

-Да хоть бы и возражал – ты что, послушаешь? – хмыкнул Геннадий Александрович и шмыгнул длинноносым жалом.

В ЭТО САМОЕ ВРЕМЯ ЗА СТОЛИКОМ климского ресторана «Олимп», который вопреки названию располагался почему-то в уютном подвальчике, председатель Мао обедал вместе с близкой его сердцу Алёнушкой. Ресторан принадлежал не Мао, а Игнатию Ивановичу Зугдиди, председателю местной греческой общины. Но кормили здесь Михаила Ёсункуновича всё равно бесплатно – в знак особого уважения.

Стену, у которой находился столик Мао и Алёнушки, украшал масштабный горельеф работы художника-монументалиста Гриши Кобелякоса, изображавший греческую бузу – вдохновенное безобразие, где мужики в юбках, расписных жилетках и огромных башмаках с меховыми бубонами на носках лихо отплясывали хороводом карапугу, а зрители пожирали греческую запеканку мусаку и радостно били тарелки. Однажды такую тарелку расколотили о башку самого Гриши Кобелякоса – чтобы сильно не выкобелякивался. С тех пор художник ходил под впечатлением от бузы и на горельефе изобразил себя третьим слева.

Греческую кухню председатель Мао полюбил после того, как съездил с Алёнушкой в солнечную Элладу. Хотя и обидно ему было себе признаваться, но кулинарный талант греков он ставил выше национальной корейской стряпни. Окончательно его к этому склонила газетная заметка о том, что кухня обитателей Эгейского полуострова способствует здоровью и долголетию. Правда, Мао любил повторять, что при его образе жизни долголетие исключено в принципе (с таким обилием доброжелателей каждый лишний день на этом свете – праздник). Однако «Олимп» всё же стал посещать чаще, чем собственные восточные харчевни.

Михаил Ёсункунович предпочитал пищу простую, обильную и сытную. Вот и сейчас благополучно заглотнул последний кусок хорошо прожаренной свинины, оставив в руке лишь острую деревянную палочку, и сытно икнул.

Елена глянула на него с лёгкой укоризной.

-Алёнушка, это же благородная отрыжка, - извиняясь, пояснил Мао. – Немцы вон за столом вообще попёрдывают.

-Миша! – возмутилась девушка. – Ну что ты, в самом деле! Я же ем…

-Кали орэкси! - радостно пожелал кореец подруге приятного аппетита. Это была единственная греческая фраза, которую он запомнил – и то по созвучию с калом и эрекцией.

-Спасибо, - саркастически ответила Алёнушка и зачерпнула ложкой белого йогуртового супа с тёртыми огурцами, зеленью и лимоном.

-Ты за желудок не боишься? – сочувственно поинтересовался председатель. – Молоко с огурцом – это же бомба!

-Смотри в свою тарелку, - посоветовала Алёнушка.

Мао покорно уставился в блюдо с половинками жёлтых сладких перцев, фаршированных сыром, рисом, куриным филе, помидорами и ещё чёрт знает чем. Первая порция перчика взлетела и исчезла в недрах председателева желудка.

-А с чемоданом я был прав, - довольно произнёс Мао, когда перчик достиг заданных глубин. – Кинул химик Аркашу. Не тот, значит, они чемоданчик умыкнули.

-Ну и что ты веселишься? – пожала плечиками Алёнушка, доедая супчик и перейдя к колечкам кальмара, тушёным в красном вине. – Нас же тоже вместе с ним кинули. Не хочешь твоего любимого? – Она протянула председателю треугольную гренку золотистого цвета.

Мао взял поджаристый хлеб из пальчиков подруги и с удовольствием захрустел.

-Да, нас тоже кинули, - согласился Мао, покончив с одним треугольничком и принимаясь за второй. – Но нас кинул не химик! Мы оказались кинутыми совершенно случайно. Можно сказать, несчастный случай на производстве.

-И это утешает, - иронически заметила Елена, сделав глоток из бокала.

-Зачем ты пьёшь красное, когда в нём уже кальмара вымочили? – удивился Мао.

-Миша, отстань, - недовольно поджала губки Алёнушка. – Что же мне, всухомятку питаться? По крайней мере, это «Немея», а не твоя грубая сивуха.

-Что значит «сивуха»? – обиделся кореец, макая кунжутный хлебец-«язычок» в густой розовый соус. – «Рецину», между прочим, на смоле настаивают. А смола – лечебное средство.

-Вот именно, от твоей «рецины» несёт дёгтем за версту, - подтвердила Алёнушка. – Ты лучше скажи, что мы делать будем. Ивану у Драбкина оставаться никак нельзя. Там люди продуманные, если за дело возьмутся, его быстро вычислят.

-Вычислить твоего братца для Аркаши Делового – не вопрос, - согласился с боевой подругой Мао и подвинул миску пюре.

-Тарамасалата, между прочим, едят в начале, а не в конце, - заметила Алёнушка. – Это холодная закуска.

-Плевать я хотел, - добродушно заметил Мао. – Ты лучше скажи, почему у них в Греции это пюре такое пакостное? А здесь – райский вкус…

-Они же его готовят с икрой кефали или трески, - пояснила девушка. – А в «Олимпе» - с красной.

-Уроды твои греки, - постановил председатель.

-Они такие же мои, как и твои. Лучше скажи, что Ивану делать.

-Ноги ему надо делать, - коротко отрезал Михаил Ёсункунович. – И чем раньше, тем лучше. Главное он уже сделал – скинул нам информацию о проколе Аркаши с чемоданом. Теперь твой братец-кролик нам без надобности. Скрыться ему мы поможем.
-Как это «скрыться»? – недовольно спросила Алёнушка. – Куда скрыться? Я думала, мы его здесь…

-Соображаешь, что говоришь? – оборвал её Мао. – У нас и без того забот полон рот. – И он отправил в заботливый рот очередную ложку пюре. - Тут, я чую, крупными разборками пахнет.

-Если бы твои гориллы чисто сработали, не пришлось бы сейчас нюхать, - заметила девушка и откусила от орехового рулетика. – С миндалём пожадничали, - констатировала она и продолжила: - Не оставили бы следов, и гадал бы сейчас Драбкин, куда его люди пропали. Растворились в безвоздушном пространстве… Но завалить такую простую операцию – это надо быть большими специалистами своего дела. Зачем Есенин устроил перестрелку в чистом поле, когда можно было взять людей Драбкина у их машины уже с кейсом?

-Наши орлы и там бы всё перегадили, - сокрушённо махнул рукой председатель Мао. – Что теперь обсуждать… С Есенина теперь не спросишь. Откуковался Есенин. Короче, решим что-нибудь с твоим Ванюшкой. Лишь бы он целым от Делового к нам добрался.
-Будем надеяться. А о Гусаре ты что-нибудь выяснил?

-Да что от неманов добьёшься, - вздохнул Мао. - Они про него мало знают. Говорят, с юга откуда-то прилетел, занесло случаем. Помнишь, у мэра «мерс» увели? Его рук дело. Чисто сработал. Но мэр сильно психанул, ментов натравил, чекистов. Пришлось этим Гусаром пожертвовать. Поговаривают, местные «подпольщики» его и сдали. Может, тот же Шарль, гнида окопная.

-Это который де Голльевич? – уточнила Алёнушка.

-Он самый. Наверно, перепугался, когда к нему Гусар после зоны нагрянул. Вот и взял «шестёру» без разговоров.

-А что, Гусар подозревал этого киргиза? – спросила девушка.

-Откуда мне знать… - пожал плечиками Мао. - Может, да, может, нет. Нам сейчас не это интересно. Пробить надо Гусара. У него была третья ходка. Значит, на строгом сидел. Я подключил своих людей, у них связи с руководством колонии. Обещали завтра-послезавтра все данные на этого типа слить. Сабельняк его фамилия.

-Лучше бы завтра.

-А ещё лучше – сегодня, - вздохнул Мао. – И ведь главное что? Если бы наши недоумки додумались утром заглянуть в тачку этого химика, не пришлось бы сейчас голову ломать! Взяли бы кейс, всё бы обошлось без крови и пыли.

-Откуда же они знали? – возразила Алёнушка. – Востриков вообще мог ничего на встречу не привезти. Ну, не получилось бы… К тому же до сих пор непонятно, что во втором кейсе. Может, и там лежит какой-нибудь порнографический журнал. Востриков уже ничего не объяснит…

-Будем выяснять сами, - закрыл тему Мао и поднял бокал: - Ну, Алёнушка, за успех!

-Погоди, Миша, я лучше тоже белого закажу. Валера, - подозвала девушка официанта, - принесите бутылочку «асиртико»…


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой опера Степцов и Арбузов узнают от доброй женщины
о странных фокусах Горгаза
21 апреля, Мокрый Паханск, вторая половина дня

ПОСЛЕ ВСТРЕЧИ С ШАХМАТИСТОМ Костя заскочил к операм. Миша Арбузов и Серёга Степцов намыливались в ближайшую чебуречную.

-Стоп, народ! – тормознул Костанов. – Для вас срочное поручение.

-Костя, ну ты монстер! – возмутился Арбузов. – Я только что с твоего срочного поручения…

-И опять туда же, - сообщил следак.

-Это как в сказке Гоголя! - возмутился Миша. - Куда ни беги, а воротишься к гробу панночки. Чего тебе ещё надо?

-Про личность нашего жмура вы уже в курсе? – спросил Костя.

-Проснулся… - обиделся Серёга Степцов. - И про типов, которые его грохнули.

-Вот и славно, - Костя довольно потёр ладони и поднял указательный палец, требуя внимания. - Нужно выяснить, кого Колян разыскивал на улице Сельской. Я машину даю. Свою. Но смотрите! Мурку не водите. А то завеетесь за город, на шашлыки…

-Хорошая мысль, - одобрил Степцов. – Свежая.

-И бараниной пахнет, - добавил мечтательно Арбузов.

-Понюхай мне! – пригрозил Костя. - Я не собираюсь из-за вас пешком вёрсты накручивать.

-Да ладно, - хмыкнул Миша. – Зато не страшен геморрой.

-У меня один геморрой, - заявил следователь. - По фамилии Арбузов.

-Ладно, ключи давай, - махнул рукой Серёга Степцов.

Костя сунул Серёге брелок в виде маленького выкидного ножика.

-Вы там осторожнее, - предупредил он. – Мало ли что.

Неизвестно, к кому этот дурень топал. Во всяком случае, «феликсы» этим дуремаром занимаются. Параллельно с нами.

Арбузов присвистнул.

-Серьёзно? А с каких дел?

-Они мне не докладывают, - пояснил Костя. - Ну, и я им не особо собираюсь. Просто прикидываю, что ради убогого крадуна они свои задницы не станут подымать. Так что нюх не теряйте. Короче, слушайте инструкцию…

СЕРЁГА СТЕПЦОВ И МИША АРБУЗОВ стояли у развилки дороги. Налево повернёшь – улица Сельская, направо – она же, родимая.
-Куда двинем? – спросил Миша.

-Я откуда знаю… Костя что, адрес дал? Нагородил сорок бочек. Я ничего не понял. Кого искать, зачем? Грибки ещё эти с мандрагориками…

Оперативники представляли собой классическую пару неразлучных спутников, известную по шедеврам мировой классики: Дон Кихот и Санчо Панса, Уленшпигель и Ламме Гудзак, спившийся регент Коровьев и кот Бегемот… Короче, как сказал бы Антоша Чехонте, - толстый и тонкий. Серёга – долговязый и худой, Миша – плотно сбитый крепыш на две головы ниже приятеля, накачанный, как футбольный мячик. Как у Маршака: «среднего роста, плечистый и крепкий, знак ГТО на груди у него». Знака ГТО на Мишиной груди не было. В остальном под описание он подходил.

В оперском дуэте Арбузов исполнял партию волшебника-недоучки, голова которого набита сведениями самого разного толка, надёрганными отовсюду и небрежно сваленными в закоулки памяти. Серёга же предпочитал не умничать, а действовать. У него было две любимых книги – «Незнайка на Луне» и «Похождения бравого солдата Швейка». По мнению Степцова, они впитали всю мудрость человечества, поэтому необходимость в остальной литературе отпадала так же, как после изобретения вслед за солнечными часами электронных отпадала необходимость в Солнце.

-Маразм крепчал, - констатировал Серёга, стоя на распутье. - Срочно нужны старушки. Они всё знают. Поворачивай налево. Тамошние места мне уже знакомы.

Бабулек на улице не наблюдалось. Несколько человек, которых выловили Степцов и Арбузов, ничего толком сказать не могли, тем более двое оказались случайными прохожими. И оперативники позвонили в первую попавшуюся калитку.

Открыл всклокоченный мужик с топором.

-Вам чего? – грозно прохрипел мужик.

Серёга показал удостоверение.

-Если начёт этой дуры Галки, то она сама напросилась! – сообщил мужик.

-Я надеюсь, вы её не топором? – поинтересовался Миша.

-Каким топором! Вы чего! - Мужик испуганно отшвырнул топор в сторону и вытер руки о засаленные спортивные штаны. – Ну, удавил я у ней квочку, вот этими самыми, трудовыми. – Мужик показал огромные мозолистые ладони. – Так ведь я возмещу…


-Мы не из-за квочки, - успокоил душителя Серёга. – К вам можно зайти?
-А, да, да…

Губитель куриц отступил в глубь двора и впустил оперов.

-В дом пройдёмте, - пригласил гостеприимный хозяин, пытаясь наскоро прилизать лапой стоящие дыбом волосы.

-Да не надо в дом, - отмахнулся Серёга. – Вас как зовут?

-Василий Степанович, - представился помятый мужик.

-Василий Степанович, нам бы узнать у вас кой-чего. Так сказать, справочку. Скажите, есть тут у вас поблизости какой-нибудь подозрительный тип? Ну, бобыль…

-В смысле? – не понял мужик. – Я сам бобыль. Как жена с техником сбежала, зараза, так и коротаю век в одиночестве.

Опера переглянулись.

-А вы не ждёте никого? Например, из Климска.

-Ни из Климска, ни из Бобруйска. Кого мне ждать? Ни одна собака не зайдёт! Разве что вы…

Мужик грустно вздохнул.

-А ничего подозрительного в последние дни у вас рядом не случалось? – зашёл Серёга с другого бока.

-Как же не случалось? Вот какого-то типа из Безымянки выловили.

-Про это мы в курсе. А ещё? Шум, стрельба…

-Чё-то не припомню… - почесал трудяга затылок.

Дверь распахнулась, из дома высунулась пухлая бабёнка в линялом халате, накинутом поверх ночной сорочки в цветочках. Обута баба была в резиновые сапоги.

-Ну ты тупой, Васька! – по-пионерски звонко и весело сообщила она. – Как это не припомнишь? А у Лерки Копцевой вчера днём?

-Чё ты лезешь? – недовольно огрызнулся Василий Степанович. – Что у Лерки Копцевой? При чём тут Лерка Копцева? Откудова мы знаем, что там у Лерки. Кто тебя за язык дёргал… И никакой стрельбы у ней не было!

Серёга Степцов насторожился. В голове у него мелькнула мысль о «заочнице».

-Позвольте, гражданин…

-Суселков, - сообщил мужик.

-Вот именно. Вы же говорили, что прозябаете в гордом одиночестве…

-Это до дела не относится! – вмешалась бабёнка. – Это личное. Я, может, к нему убираться прихожу.

-Да мы не против, убирайтесь, - разрешил Серёга. - То есть не убирайтесь, а как раз выходите. Поясните нам про Лерку.

-А про неё пояснять нечего, - сказала бабёнка. - Она сейчас за товаром в Пятигорск уехала. На рынке она торгует на китайском. Ну, который сяо-ляо.

-И что же у неё в доме подозрительного было? – продолжал выпытывать Серёга.

-То и было, что перед как утопленника выудили, только раньше, часа в два дня, к Лерке в дом какая-то газовая машина пришла. Фургон, на боку написано «Горгаз».

-И что с того? – пожал опер костлявыми плечами. - У них что, нет в доме газа?

-Газ-то есть…

-Ну вот. Отремонтировать чего-нибудь.

-Странные нынче ремонты, - ехидно заметила подруга мужика с топором. - Задом во двор подогнали и что-то выносили. А потом уехали.

-Что выносили? – спросил Миша Арбузов.

-Знать не знаю, - развела руками баба в резиновых сапогах. - Я наискосок через дом живу, забор у них высокий. На чердак забралась, видала, как они мешок чёрный засовывали.

-А потом? – не унимался Миша.

-А потом ничего. Молчок. И Кирюха на двор не выходит.

-Кирюха – это кореш, что ли? – уточнил Серёга. - Любовник?

-Какой любовник! – возмутилась баба непонятливости оперов. - Брат у ней недавно освободился сами знаете откуда. Кириллом звать. Ну, и приехал. Дом у них от родителей на двоих остался. Мужик Леркин был дальнобойщик, в аварии погиб. На переезде застрял, его поездом шибануло. Детишек нету. А брат – хоть скотина, а всё ж таки родной.

Степцов и Арбузов переглянулись.

-Странно получается, - задумчиво протянул Миша. – Вы видели, как во двор машина заезжала. Как в неё чего-то грузили. Говорите, Кирилл этот из дому не выходит. Только что из зоны. Вдруг его ограбили и убили? А вы не проявили гражданской сознательности, в милицию не сообщили, гражданка…

-Я сорок с лишним лет гражданка! - вскинулась бабёнка, и груди её высоко подпрыгнули. – Братишка-то Леркин – бандит натуральный! Откуда я знаю, может, они какое ворованное добро грузили! Позвони вам, потом в свидетели пойдёшь. Его же дружки мне башку и открутят. Нет, пускай само выясняется. Вот приедет Лерка, глянет, украли - не украли. А если её брательнику башку проломили, большого греха нет. Одним зэком меньше.

-Добрая вы, однако, - покачал головой Миша.

-Какая есть, - буркнула баба.

-И где этот дом, где Копцевы живут? – спросил Серёга.

-А в следующем проулке, третий справа, у самого обрыва, - добрая женщина в линялом халате указала для верности рукой в направлении Леркиного дома. - Номер восемнадцать. Только там не Копцевы живут.

Опера вытаращили глаза.

-Как – не Копцевы? – растерялся Миша. - А кто?

-Она, конечно, Копцева, Лерка-то, - успокоила баба. - А Кирилл – как раз Сабельняк. Копцева – это Леркина мужнина фамилия…
-Тьфу ты! – сплюнули хором опера. И направились к таинственному дому.

-НУ ЧТО, ПУШКИ ПОД ВЫСЬ? – обречённо спросил Серёга Мишу, стоя слева от добротной железной калитки.
-Это как водится, - так же обречённо ответил Миша.

Оба вынули пистолеты и сняли с предохранителей.

-Ты патрон дослал? – опять спросил Серёга.

-Чё ты меня достаёшь? – рассердился Миша. - Нашёл время… Что я, мальчик?

-Слышишь, девочка, в прошлый раз из-за твоей предосторожности мне чуть в пузо всю обойму не засадили!

-Не начинай, - поморщился недовольно Арбузов. - Проехали…

-Хозяева! – громко позвал долговязый Серёга и толкнул дверь.

Калитка со скрипом распахнулась. Серёга быстро глянул во двор и мгновенно убрал голову.

-Чего там? – шёпотом спросил Арбузов.

-Вроде чисто.

-Иди первый, - потребовал Миша. - На случай, если вроде ошибся.

-Ну ты и зараза, - прошипел Степцов.


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой начинается сказка про братца Иванушку и сестрицу Алёнушку, а заодно даётся урок знакомства на лету
19 апреля, Москва, ночь и раннее утро

АРКАША С УЖАСОМ снова и снова разбирал условие задачи – и не понимал ни одной буквы. Трапеции, отрезки, хорды, биссектрисы плясали перед глазами и наезжали друг на друга. Так, АС, ВЕ – это на каком языке? Что-то где-то в квадрате каком-то, спряжение неправильных глаголов… Как Пифагор спрягал неправильные глаголы? «Майн брудэр ист айн тракторист ин унзэрэм колхоз»… Всё, всё, я попал! Сейчас будет звонок, а ничего не решено, не написано ни строчки! Зараза Валерка, ну помоги, что ты всё локтем тетрадку закрываешь? Да плевать, что другой вариант! Дай хоть твой содрать, скажу, что перепутал! Звонооок! Аркаша упал лицом в ладони и горько зарыдал…

Аркадий Игоревич подскочил на кровати и проснулся. Звонил, конечно же, мобильник. Нет, пора кончать с вечерним чаепитием. Нельзя засыпать с полным мочевым пузырём. Врачи говорят, кошмары снятся именно из-за этого. Но почему школа? В школе он был одним из первых учеников. Тем более по геометрии. Хотя при чём геометрия и майн брудэр ист айн тракторист?

Под одеялом жалобно заурчала супруга и перевернулась на другой бок. Драбкин взял мобильник.

-Павел Петрович? Ты что так рано… Да знаю, что приказал будить в любое время. Где? Уже подъезжаешь? Ну, если так серьёзно… Душ-то я принять успею. Жду.

Начальник службы безопасности «Русского мира» Аникушин примчался за город к Драбкину лично и прихватил на всякий случай троих своих парней – двоих бывших офицеров спецназа ГРУ и одного бывшего морпеха, сильно контуженного на голову. Очень хорош, когда надо бросаться пузом на вилы. Вилы гнутся.

Драбкин встретил эсбэшника в гостиной и проводил в кухню, где был уже готов чёрный кофе чудовищной крепости. Парни остались в гостиной.

Кофе Аникушин пить не стал, взамен попросил стакан апельсинового сока. Сок Аркадий Игоревич выжал лично из трёх огромных цитрусовых плодов. Это было проявлением особого благорасположения хозяина. Подобного внимания он не уделял почти никому. Верный страж составлял редкое исключение. Павел Петрович терпеливо ждал, пока генеральный директор холдинга выключит соковыжималку и поднесёт ему высокий бокал с густым оранжевым напитком.

-Спасибо, - сказал Аникушин и сделал большой глоток.

Аркадий Игоревич, в свою очередь, пригубил кофе из малюсенькой чашечки.

-Ну, докладывай, что тебя так встревожило, - обратился он к начальнику службы безопасности.

-Джонни, - коротко доложил Аникушин.

-Не ****и!

Павел Петрович вывалил очи наружу. Он никогда не слышал от шефа не то чтобы мата, но даже грубого ругательства. Драбкин держался как истинный английский лорд. «Хотя, конечно, если лорду дать по яйцам…» - пронеслось в голове у главы СБ.

-Виноват, Аркадий Игоревич, - поправился Аникушин. – Может, и не Джонни. Но компромат мы накопали только на него. Всю ночь работали. Ребята до сих продолжают.

-А где ж вы раньше были?! – взвился Драбкин. – Он у нас уже шесть лет!

-Мы его и раньше пробивали, - виновато сообщил Аникушин. – Но тогда вы ещё с Паком дел не вели. Да и Круглов не вызывал подозрений, чтобы его глубоко разрабатывать…

-Хватит оправдываться! – прервал Драбкин. – Что вы на него накопали?

-Ну, вы Елену Шпигаль, конечно, знаете… - начал начальник СБ.

-Да уж конечно! Любовь председателя Мао и его мозговой центр. Как она с этим выкидышем спит, не понимаю. Так что с ней? Она и нашего Джонни приголубила, что ли?

-Не совсем, - уточнил Аникушин. – Эта Елена – родная сестра Джонни.

Аркадий Игоревич остолбенел. Сюрприз его крепко подкосил. Он присел на край массивного письменного стола и случайно смахнул задом пепельницу.

-Погоди, погоди, - потряс он головой, чтобы мысли заняли свои привычные ячейки. – Это как ты себе представляешь? Она ведь, если я не ошибаюсь, Елена Викторовна…

-Владимировна, - поправил Аникушин.

-А он – Иван Сергеевич! У вас там мозги на месте?! Что вы плетёте?

-То-то и оно, Аркадий Игоревич, - хитро прищурился начальник СБ на манер Ильича, который видел на много лет вперёд. – В том-то весь и фокус. Валера Лапин докопался. Елена эта была два раза замужем. Первый муж – Опенченко не помню имени-отчества. Второй – Шпигаль, художник из богемы. Ну, ещё скандал был с выставкой «Вышли мы все из народа», он девок по залу насажал и навтыкал им в срамные места бутылок от «Кока-колы», подзорных труб, даже кактусов умудрился…

-Дальше давай, - нетерпеливо дёрнулся Драбкин. – Зачем мне эта гнусность?

-А девичья её фамилия Панченко, - завершил цепочку Аникушин.

-Приехали, - хмуро констатировал Аркадий Игоревич. – Елена Владимировна Панченко и Иван Сергеевич Круглов. Роднее некуда.

-Да потому что родные они – по матери! - объяснил Аникушин. – С разницей в пять лет. Ей сейчас тридцать шесть, ему – тридцать один. У него отец был Сергей Круглов, а у неё – Владимир Панченко!

У Драбкина пересохло в горле.

-Срочно звони своим архаровцам, - прохрипел он. – Где этот змей? Живо доставьте его ко мне. И чтобы волос с его головы не упал! Я лично скальп сниму…

А вдруг этот гад уже ушёл? – мелькнуло в голове Аркадия Игоревича. Кто-кто, а уж Джонни может. Он и в дырку от бублика пролезет.

Аникушин поглядел на шефа, сделал глоток из бокала и блаженно улыбнулся.

-От моих волков ни один колобок не уйдёт, - убеждённо заявил он.

Драбкин вздрогнул. Ему всегда становилось жутко, когда глава службы безопасности читал его мысли с лица. А случалось это нередко.
-Очень надеюсь, Павел Петрович, - сказал он тихо. - Только на вас и остаётся надеяться.

НОЧЬЮ ДЖОННИ НЕ СПАЛ. Всё шло наперекосяк. Сколько ещё можно будет тянуть время? Недолго, совсем недолго. Иван прекрасно понимал, что эсбэшники сейчас выворачивают всю подноготную корейца Миши Пака и его окружения. А уж как они это могут делать, Джонни знал. Сам не раз пользовался их базой данных. Когда копошились в прошлом Алёнушки, у него по спине пробегали мурашки. Хотя до недавних пор бояться было нечего: Мао и Аркаша Деловой работали в одной связке, и родственные связи с подругой председателя ему никто бы в укор не поставил. Хотя как сказать. Ведь ни Джонни, ни Алёнушка этих связей не афишировали. Спрашивается – почему? Они и сами на этот вопрос не ответили бы. Что-то удерживало…

Ваня Круглов и Лена Панченко рано выпорхнули из родного гнезда. Случилось это через несколько лет после того, как скоропостижно скончался Сергей Антонович Круглов – отец Ивана и отчим Лены. Сергей Антонович представлял собой законченный тип мастеровитого работяги: и столярничал, и слесарничал, и штукатурил, и красил, и плитку клал. Заказы сыпались со всех сторон, шабашил Круглов с бригадой на ремонтах квартир, не покладая рук. Пока было здоровье, семья ни в чём нужды не знала. Лена даже поступила на экономфак Самарского университета, хотя и с третьего раза: на коммерческое обучение не желала из принципа, а на бесплатном её упорно «валили».

Но всё закончилось в один миг. Отошёл Круглов-старший тихо: просто присел у стены, которую оклеивал обоями, положил рядом щётку и закрыл глаза. Говорят, Господь так прибирает к себе хороших людей – без мук и страданий.

Лена училась тогда на третьем курсе, а восемнадцатилетний Ваня, не попав в армию из-за астмы, начинал карьеру в игорном бизнесе: окончил школу крупье и в белой сорочке с бабочкой вертел «колесо фортуны» или ловко метал карты в «блэк-джек». Казино крупное, деньги на карман падали неплохие, учитывая «чай». Отец этого дела не одобрял, незадолго до смерти у него с сыном было несколько крупных ссор. Сергей Антонович хотел видеть Ваню таким же мастеровым человеком, как и он сам. Но у Вани душа к ремеслу не лежала.

-Папаня, ты на пальцы мои погляди, - говорил он отцу и вытягивал вперёд тонкие длинные персты. – Мамино наследство. В таких руках тяжелее карт ничего держать не рекомендуется. – И Ваня радостно смеялся.

Пальцы его и впрямь более подходили музыканту, шулеру или карманнику, нежели каменщику или столяру. Но к музыке у Джонни способностей не наблюдалось, а ремеслом «щипача» он заниматься опасался, памятуя афоризм Остапа Бендера о том, что на свете существует множество сравнительно честных способов отъёма денег у населения.

У Алёнушки к тому времени закрутилась любовь с подающим надежды спортсменом – гимнастом Владиславом Опенченко. Быстро сыграли свадьбу, хотя родители Владика к выбору сына отнеслись холодно: красивая, конечно, но ведь с лица воду не пить, а девица не их круга, плебс. Алёнушка чувствовала себя не в своей тарелке, но мирилась. Скоро Владик станет самостоятельным, к нему даже присматриваются на Западе; лишь бы только выпорхнул из-под родительского крыла, а там… Увы, «а там» ничего хорошего не ждало. Одной тяжёлой травмы оказалось достаточно, чтобы мечты Алёнушки развеялись в пыль. Дальше – история пошлая до отвращения: запои, мужские истерики, стенания о потерянном будущем… Исполнять одновременно роль няни и декабристки Лена не желала. Она просто хлопнула дверью.

Пришлось бросить учёбу и вернуться к матери, где вовсю «зажигал» молодцеватый брат. Он тем временем уже стал пит-боссом и оказался у руководства на особом счету – ловкий, шустрый, сообразительный, понимающий всё с полуслова. Джонни без проблем обеспечивал мать и сестрицу, однако с каждым днём ему хотелось всё больше. Он видел себя не по эту, а по ту сторону стола, швыряющим без счёта фишки и огребающим из кассы пачки зелёных купюр. Эти видения пылали у него в мозгу, не давая покоя. Но работникам казино игра была категорически запрещена в любых заведениях города. И Джонни это раздражало.

Алёнушка снова вышла замуж, надеясь восстановиться в университете и получить заветный диплом. Новый муж, утончённый художник-модернист Сёма Шпигаль, оказался милейшим скотом и патологическим распутником. Он вытворял в постели с женой такое, что через несколько дней Лену начало мутить. А ещё через неделю Сёма притащил на ночь глядя в свой обшарпанный пентхауз (попросту говоря, наскоро облагороженный просторный чердак) трёх ослепительных девиц из модельного агентства и с обезоруживающе нежной улыбкой сообщил, что сегодня Алёнушка познает всю глубину «науки страсти нежной». Разъярённая Лена Шпигаль попыталась снова хлопнуть дверью.

-Дурочка, она не понимает своего счастья, - сокрушённо вздохнул Сёма и сделал знак трио своих длинноногих ангелов…
Что было дальше, Лена помнила смутно. Она пыталась отбиваться, но девицы и муженёк крепко знали своё неприличное дело. Причём их познания были так глубоки, что Алёнушка почувствовала себя вывернутой наизнанку. После этой бурной ночи на её теле не осталось ни одного непорочного места, ни одной сокровенной точки. Но что хуже всего: время от времени она действительно испытывала безумное блаженство, и это было самым грязным её унижением. В конце концов она потеряла сознание и очнулась утром на свежезастеленном супружеском ложе, вымытая, душистая, пахнущая лавандой. Гнусные извращенки удосужились даже украсить пальцы Алёнушки изящным маникюром и педикюром. Да, это были настоящие мастерицы красоты.

В этот день Алёнушка напилась вдрызг в уютном уголке центрального городского рынка в компании милых, но вонючих бомжих. Ночевала она в милицейском обезъяннике вместе с новыми подругами. Больше никогда в жизни ей не было так хорошо… Ну, разве что тогда, когда она стояла рядом с председателем Мао и наблюдала, как вопит и корчится в огне утончённый художник-модернист Сёма Шпигаль.

Но это случилось много позже. Она уже сделала аборт после «залёта» той жуткой ночью, встретилась с Мишей Паком и постоянно помогала денежными переводами непутёвому братцу. В «игроцких» кругах он был известен как Джонни. Джонни уже давно выгнали из нескольких казино, он втянулся в игру и в горячке мотался по городам России, бешеными глазами следя за шариком рулетки и спуская всё, что успел выиграть или выманить у случайных знакомцев и попутчиков.

СКОРО РАССВЕТ. Надо что-то делать. Сейчас бы самое время закурить, но Джонни не курил – из-за астмы так и не пристрастился к этой заразе. А когда подлечился, уже и желания не было.

Он выглянул в окно из-за края шторы. В колодце двора – никого. Ещё недавно за столиком сидела парочка аникушинских «бойцов». Видно, отошли – ноги поразмять. Да и то: куда объект денется с тринадцатого этажа двадцатичетырёхэтажного дома? Не альпинист же. Ну что же, поглядим. Нужда заставит, и в горные стрелки запишешься.

Джонни вышел на лоджию, раскрыл створку стеклопакета и выглянул. Налево бесполезно, квартира в том же подъезде. Остаётся направо. Правая лоджия, к счастью, не застеклена. Но до неё ещё нужно добраться. Как? Сначала – на коробку сплита, выведенную на улицу. Затем ниже – на выступ, вполне удобный, чтобы стоять, держась за хоботок – от того же сплита. А дальше? До соседской лоджии не дотянуться. Забросить бы крюк какой-нибудь… Нет никаких крюков. Остаётся надеяться на чудо.

Он пошёл в кухню, достал несколько маленьких хрустальных рюмок и рассовал их по карманам брюк. Больше ничего в голову не приходило. Затем снова появился на лоджии, опасливо и аккуратно ступил на кронштейны, державшие сплит. Кронштейны затрещали. Джонни быстро перебрался на нижний цементный выступ прямо под лоджией соседей. Одной рукой он держался за резиновый хоботок, торчащий из стены, другая была свободна. Свободной рукой он вынул из кармана рюмку и швырнул её на соседскую лоджию, пытаясь попасть в окно. Рюмка, видимо, угодила в деревянную раму и даже не разбилась. Хотя шум вроде был.

Джонни подождал. Тишина. Холодный порывистый ветерок то и дело подталкивал парня с выступа. Правая рука, державшая хоботок, слабела и дрожала, как в эпилептическом припадке. Колени то и дело норовили подогнуться, а в промежности было странное чувство. Только теперь Джонни ясно понял, что значит выражение – «хрен согнулся в калачик». Даже не понял – ощутил.

Он вынул вторую рюмку и швырнул сильнее. На этот раз она попала точно в стекло. Раздался лёгкий звон, вскрик, топот. Кто-то босиком выскочил на лоджию, шаги явно женские.

-Что же это такое?! – достаточно громко, но не истерично прозвучал возмущённый девичий голос. Следом над Джонни возникла девичья же голова.

-Ой! – вскрикнула голова, неожиданно обнаружив висящего в воздухе постороннего мужчину. – Вы кто?! Вы что?!

-Не кричите, - умоляюще прошептал Джонни. – Я ваш сосед. Круглов моя фамилия.

Фамилия успокоила девицу неожиданно быстро. Хотя несколько странно представляться девушке по фамилии, болтаясь за её окном.

-А вы зачем там? – так же тихо спросила хозяйка лоджии.

-Может, вы мне какую-нибудь верёвку дадите? – жалобно попросил Джонни. – Или простыню…

-Да-да, конечно! – всполошилась девица и мгновенно исчезла. Джонни показалось, что прошла вечность, прежде чем она появилась снова. Он даже подумал, что незнакомка вызывает милицию.

На самом деле девица крепко связала вместе две простыни да к тому же сделала на них узлы для удобства. Один конец она закрепила вокруг своей тонкой талии, другой спустила Джонни. Руки Ивана мандражировали, он боялся глядеть на что-либо, кроме стены и простыни.

-Не бойтесь, я вас вытяну, - ободрила его смекалистая деваха.

Действительно, всё обошлось благополучно, хотя спасительница едва сама не вылетела с лоджии под тяжестью Иванова тела.

Несколько минут Джонни лежал на дощатом полу, пытаясь унять дрожь. Потом поднялся, передвигая ватные ноги, прошёл за девушкой в кухню.

-Ну, и что всё это значит? – строго вопросила незнакомка, заваривая кофе для нежданного ночного гостя.

-Это значит… - сказал Джонни и поперхнулся. – Это значит, что вы меня должны спасти.

-А что я, по-вашему, только что сделала?! – возмутилась девушка.

-Значит, вы должны спасти меня ещё раз…

Окончание см.

http://proza.ru/2008/09/18/491