Полукруг 21

Верно, Дьявол водил меня той ночью!
Я бежал со всех ног в направлении нашей деревни…-Отче наш,-….Но приметы, постоянно встречавшиеся мне в лесу, говорили о том, что я не продвигаюсь ни на милю Мною овладевал страх и отчаяние…-Сущий на небесах,-… Иной раз я выбегал на собственные следы в примятой лесной траве. Снова мои следы. Вот они!…-Да святиться имя твое,-…Я бежал от этого места, от плохого места, от места, где невеста моя обернувшись ведьмою, справляла загадочный для меня ритуал. Сатанинское отродье!….-Да приидет царствие твое,-…Я задыхался. Я давно так долго не бегал. В основном я передвигался на лошади, или двигался медленно. Я чувствую, что больше не могу!…-Как на земле, так и на небе,-…Все! Я понял, что больше бежать не могу, когда, споткнувшись в очередной раз, я больше не смог подняться. Ноги отказывались служить мне дальше. Я перекатился с живота на спину и тотчас уснул.
Проснулся я от холода. На небе чуть брезжило. Черным оно уже не было, но не было и серым, или голубым. Мокрая от ночного дождя рубаха прилипала к телу. Меня колотило от холода. Я встал и потянул затекшие во сне члены. Судя по тому, где небо было светлее, деревня моя находилась в противоположной стороне. Я поначалу медленно, пока в членах моих проходила сонная закоснелость, а затем все быстрее и быстрее, пошел в этом направлении. Лес с каждым шагом делался все более узнаваемым, и мне оставалось пройти еще большое поле, перелесок, еще одно поле и я вышел бы к деревне. Но вот деревья расступились и, ярдах в пятидесяти, показались низкие домики, над которыми возвышалась церковь. Домики ее деревни! Делать было нечего, и я пошел в деревню. Что странно для столь раннего часа на улице, единственной улице деревни, мне попадались люди. Наибольшее их скопление было возле церкви, которой улица и заканчивалась. Я направился туда.
Мне оставалось до небольшой толпы около тридцати футов, когда все люди, стоявшие возле церковной ограды, как по команде, обернулись и устремили на меня свои взгляды, в которых мешалось осуждение, сочувствие и еще что-то. Я двинулся вперед, и люди расступались, образуя своими телами коридор. Я шел по нему, как на эшафот, всем телом ощущая тягостное ожидание, волнение, любопытство. Я продвигался меж них к церковной ограде, и с каждым шагом членами моими овладевала какая то скованность. Почти та же, что была, когда я только проснулся в лесу. Наконец последние из стоявших расступились, открыв мне извитые, кованые прутья церковной ограды.
Прутья ограды были черными, с крестами, устремленными вверх, на концах, за ними виднелась белая стена церкви. В этом ослепительно белом сиянии, расчерченном строгими линиями ограды, видна была большая, неказистая тень. Она разрушала строгий покой. Она выпадала из этой красоты. Она…Она была моей невестой. Моей мертвой невестой. Она висела на прутьях ограды, неестественно скорчившись, но пронзил ее лишь один прут. Он торчал окровавленным крестом из затылка, прядь рыжих волос прилипла к покрытой кровью перекладине. Я невольно посмотрел вверх. Туда, откуда она совершила свой последний прыжок. Темнеющее на белом фоне пространство. Пространство, где висел колокол.
- Бедняжка, - раздался у меня за спиной женский голос, - прям глазом насадилась-то.
- Самоубийца, - просипел другой голос в ответ, - не наследовать ей царства Божия.
В толпе за спиной послышалось шевеление. Легкий шепоток, подобно ветру пронесся над головами. Я обернулся. По коридору, проложенному мною, к ограде двигался высокий, средних лет мужчина. Темные с проседью волосы, темные, почти бездонные глаза. Он шел очень прямо, очень уверенно с каждым шагом сокращая расстояние меж нами. Подойдя к ограде, он долго, не отрываясь, глядел на девушку, висевшую на ограде. Затем перевел взгляд на меня. У меня подкосились ноги. В этих бездонно черных глазах не было ничего. Ни жалости, не сочувствия. Ничего, кроме какого-то запредельного понимания, которое могло быть даже неким нездешним, неземным сочувствием. А может и непонятным мне страданием. Я не знал. Его губы шевельнулись.
- Ты умрешь до рассвета, - произнес он, глядя на меня, - умрешь, а потом мы встретимся, но разделять нас до поры, будут тонкие стены твоей тюрьмы. Лишь тонкие стены, за которыми видны ветви, но до них можно будет дотянуться, лишь коснувшись рукой небес. Как это делают ночные бабочки каждый вечер. Ты ведь видел, какие у них мохнатые лапы, - и он зашагал прочь, не обернувшись ни разу. Толпа, молча глядела ему вслед, а потом так же дружно перевела взгляд на меня. Больше выносить этой тягостной тишины я не смог. Ринувшись очертя голову в людской коридор, я выбежал из толпы, отбежал от ограды и пустился бегом по улице. Неожиданно, я врезался в человека, размеренно идущего мне навстречу. Мы остановились, и я узнал священника этой деревни. Он, как и все остальные, протяжно на меня посмотрел, а затем так же молча, взяв под руку, повел к нему в домик.
- Проходи, сын мой, - он отпер дверь и пропустил меня вперед.
- Спасибо, отче, - я прошел вперед и опустился на стул.
- Сын мой, - ласково начал он, запирая дверь, - ты явился сегодня свидетелем тяжкого греха. Грех этот - самоубийство. Это ведь ты присылал сватов этой несчастной девушке?
- Да, это моя невеста. Была, - голос мой оказался неожиданно хриплым, а потом горло сдавило, и я сам от себя не ожидая, разрыдался.
- Ну, ну, сын мой, - он похлопал меня по плечу, подойдя ко мне, - слезами ведь уже не поможешь. Он замолчал, а я продолжал плакать, пока слезы мои не иссякли.
- Скажи, сын мой, как ты думаешь, отчего это случилось?
- Отче, сегодня ночью, - и я принялся сбивчиво рассказывать о том, свидетелем чему явился, - и я убежал, - закончил я.
Священник задумчиво молчал, внимательно на меня глядя. Протянулась вечность, пока он вновь не заговорил.
- Значит, ты решил, что она ведьма, потому что она танцевала нагая под дождем в…нехорошем, по преданиям, месте?
- Ну а как же, святой отец? Ведь неспроста же ночью молодая девушка пляшет голая в плохом месте?
- Сын мой, согласен, что место это было долгое время бесовским. Странные вещи случались с теми из моей паствы, кто забредал туда. Но комиссия Святейшей Инквизиции, что приезжала сюда тремя годами раньше по моему призыву, должным образом поработала и наделила это место частицей Гроба Господня, кое придало ему святости, обычной, ежели не больше, по сравнению с другими местами нашей округи. С тех пор на это место спокойно приходит скот. В него заходят люди, и ничего страшного для их душ и тел не происходит по приходе оттуда. Все из моей паствы живы с тех пор, как там побывали святые отцы-инквизиторы, - дух мой был смятен этой новостью.
- Так что ты, сын мой, невольно возвел напраслину на свою возлюбленную. А это, сам видишь, к чему привело.
- Но отче, а как же…
- Более того, она ведь винит тебя в своей смерти. Глупо конечно, - он вздохнул,- да и греха ее пред очами Господа нашего не умаляет, но писать кровью из расцарапанной руки, на церковном колоколе, что смертию своею она обязана тебе, и что ты во всем виноват… Не знаю, - он вновь вздохнул, - тяжко это. Конечно, она из странной семьи. Ты знаешь ее родителей? – я помотал головой, - Жила она с отцом. Отец ее считает себя колдуном, к нему даже люди обращаются из моей паствы. Но какой он колдун? Говорит, что колдует, а сам сядет молча на скамью и сидит сиднем, глаза в одну точку вперит, и все. Даже Святейшая Инквизиция не нашла за ним никаких признаков того, что вверил он душу врагу рода человеческого. Правда, они его не застали. Он отсутствовал где то в лесах, но дочь его, Этер, явила им образец детской чистоты и невинности. Да ты видел его сегодня возле храма. Высокий такой. Черноглазый. При досмотре дьявольских меток на ней не нашли. И это не смотря на то, что она, твоя невеста - рыжая. Была рыжая, - поправился он, и опустил глаза.
-Но, я….
- Ты, сын мой, ты!, - он с виду ласково, но по ощущениям, жестко похлопал меня по плечу, протянувшись через угол стола, - Ты усомнился в вере, и вот тебе плата. Неужто ты думал, что бесовские силы сильнее Святейшей Инквизиции? Неужто ты подумал, что поклоняющиеся Сатане сильнее служителей Святой Церкви? – я уже не слушал его.
Опрометью выскочив из дома священника, я побежал к лесу. Скорее…Скорее под спасительный зеленый свод… я пересек поле и вбежал под сень вековых стволов….Тропа. Вот она, вьется меж деревьев…Уводит дальше и дальше….Глубже и глубже в чащу…Быстрее…Скорее прочь. Прочь из этой Богом проклятой деревни…если Бог попущает такое, значит Бог слеп… Мне не нужен Бог….Деревья прыжками приближаются…Они как диковинные большие зайцы – припрыгают к ногам, а затем резко вбок…Иногда прыгают высоко вверх…Это я падаю….
Тропа все уже… Корни пересекают ее все чаще…Корни растут из середины стволов… Черно-синие корни, как вены на ногах у трупа….Куда я бегу? Где я?...Я потерялся меж корней, между чужих корней… Мертвых корней… Неподалеку от почти потерявшейся тропы…Да там… Что там белеет? Что белого может быть в этих черных корнях?... Труп! Опять труп – мертвая девушка. Останавливаюсь. Подойти поближе? Нет сегодня я уже видел мою Этер мертвой. Моя бедная Этер! О, прости, прости меня за мою слепоту! Бог? Кому нужен такой Бог! Я богохульствую. Богохульствую, долго произнося страшные слова проклятия. Да я проклял Бога! Бога нет, значит, и проклинать некого! Подхожу незаметно самому себе ближе. Кто же это? Знакомые черты меж спутавшихся светлых волос. Это моя соседка Энн! Господи, а она как здесь оказалась? Что делала здесь в этом черном лесу? Когда нам было лет по двенадцать, мы с нею пылко целовались за амбаром. А теперь она лежит здесь, в лесу и черный корень торчит у нее из груди, подобно сатанинскому персту. Но что это?! Энн поворачивает лицо ко мне! Выцветшие, мертвые глаза с черными кружками зрачков, глядят на меня, а затем белые губы разъезжаются в ухмылке, показывая мне синюшный язык. Язык облизывает губы и они принимаются шевелиться, произнося какие то слова тихим голосом Энн, какой у нее был при жизни. Иссушенные смертью руки поднимаются и хватают корень, торчащий из груди. Перехватывают его сначала правой, потом левой, правой, левой…Томительное и тягучее восхождение мертвого тела. Она карабкается по корню, а добравшись до конца, перехватывается руками за корень, который уже под нею. И вновь толкается вверх, пока конец его не скрылся в глубине черной дыры на груди… Все! Она падает вниз, на землю. Корень торчит позади нее, а она медленно поднимается на четвереньки, одновременно поворачивая голову ко мне.
- Зачем ты оставил меня, - хрипло говорит она, - Зачем! Иди ко мне, ты мой суженный. Твоя невеста мертва и теперь ты свободен! Потому что, это ты ее убил! Ты! Ты!! Убийца!!! - она гулко хохочет и встает выпрямляясь в рост. Тянет ко мне худые, белые руки.
Я крещу ее…Не помогает…Я проклял Бога… Прочь! Прочь от нее!... Резкий поворот на каблуках и бегом, бегом дальше…Деревья прыжками приближаются…Они как диковинные большие зайцы – припрыгают к ногам, а затем резко вбок.… Иногда прыгают высоко вверх…Это я падаю… Иногда я оглядываюсь назад – там Энн! Вон ее светлое платье мелькает меж деревьев…Руки по прежнему вытянуты ко мне…Она воет… Она зовет меня к себе… Нет! Нет, Этер, теперь я тебя не оставлю! Богом, которого я проклял, клянусь, что не оставлю…Вот снова под ногами тропа…Вот деревья реже…Вон она! Вон моя деревня!...Бегом туда… Бегу по лужайке. Оглядываюсь…Энн бежит следом за мной, пересекая луг…Светлые волосы растрепаны, а в черную дыру на груди видно лес…Руки вытянуты ко мне…
Бегом к дому…Мимо дома…К амбару… Там прочные запоры…Вбежал…Дышать почти не могу…Бедная Этер… Моя Этер навеки…Тихий шорох по дубовой двери…Энн!... А затем дверь сотрясается от нечеловечески сильных ударов!...Еще и еще…Закрепить, где же веревка?....Вот она!...Свернуть петлю…Руки не слушаются...Меж расшатанных створок дверей, просовывается белая рука Энн. Она ищет запирающий крюк…Некогда смотреть… Некогда…Петля готова…Как закрепить? Ну конечно! - перекинуть через потолочную балку и привязать к другому крюку. Вон он…Торчит из стены. Вот и перекинул. Подпрыгнул и перекинул… Рука Энн нащупала крюк. Рванула вверх, раз другой… Нет времени! Привязываю веревку к крюку в стене. Нет времени привязать дверь. Створка распахивается – Энн открыла амбар! Вот она стоит, вся покрытая черной кровью, вытекающей, точнее выпадающей из ран на руках и дыры в груди. «Ты мой!», - говорит она. Потом откидывает голову назад и глухо смеется от радости.
- Нет, Я клялся Богом, что буду вместе с Этер, - я надеваю петлю на шею.
- Ты проклял Бога! Твоя клятва недействительна!
- А что ты скажешь на это?
Я поджимаю обе ноги одновременно и веревка впивается мне в шею. Узел сдирает кожу на щеке. Этер! В шее ощущается короткий хруст. Короткий эпизод черноты, потом перед глазами брезжит свет и я различаю себя висящего в петле под потолочной балкой амбара, голова как то неестественно свернута вбок – верно, я свернул себе шею, на темно лиловом лице выкаченные белки глаз. Бросаю взгляд на дверь амбара. Они плотно заперты на большой запирающий крюк. Энн нет. А была ли она? Но, это уже пустое.
Позади меня распахивается большая черная воронка, которая засасывает меня в непроглядную черноту.