На озере

 Я не был на Озере с 19... года. Собственно, тянуло меня туда всегда, но
потом два года у меня не было отпуска, а прошлый мы с женой провели в
Турции. Решили хоть разок отдохнуть как "новые русские", пусть не самые
крутые, но все же вкусить благ цивилизации. Жена хотела в Карловы Вары,
однако путевка в Турцию оказалась дешевле...
Трех дней под палящим солнцем оказалось достаточно, чтобы я понял:
такой отдых не для меня. Жариться на пляже я не любитель, плескаться в море
быстро надоело, а к памятникам старины я всегда был равнодушен. Конечно,
стараясь не испортить жене отдых, я не отрывался от коллектива и исправно
восхищался местными достопримечательностями, но в душе жалел загубленный
отпуск.
Мое знакомство с Озером началось много лет назад. За свою
неспокойную кочевую жизнь я повидал немало рек, озер и прочих водоемов,
красивых и так себе, знаменитых и не очень. Но Озеро всегда оставалось для
меня именно Озером, с большой буквы. Быть может, оттого, что нигде не
ощущал я так явственно величие природы, ее могучую, непокоренную силу, ее
возвышающую душу дивную и необъятную красоту.
Мать моя родом из этих мест, бабка и до сих пор живет в небольшом
ветхом домишке на окраине К. К. всегда был, да и остается маленьким
заштатным городком, состоящим сплошь из частного сектора. Рубленные из
толстых бревен избы украшены резными наличниками, каждая на свой лад. В
палисадниках - карликовые яблони, завезенные в город каким-то энтузиастом.
Яблоки на них крупные и сладкие, и успевают вызревать за короткое жаркое
лето. Единственные многоэтажные дома - школа и райсовет, переименованный
теперь в мэрию. Своим превращением в город К. обязан большому военному
заводу, расположенному километрах в десяти от К. и выпускающему какие-то
точные приборы - не то оптику, не то электронику. Половина мужского
населения города работает там, и два раза в сутки старенький дизель отвозит
рабочих туда и обратно.
Родители, заядлые туристы, исходили с рюкзаками за спиной всю страну:
объездили Среднюю Азию, сплавлялись на плотах по Сибирским рекам, лазили
по горам и пещерам. А меня, чтобы не мучить ребенка, сдавали на лето бабке, и
она безропотно несла свой крест. С зари до зари мы с пацанами торчали на
Озере, не замечая тогда еще по малолетству его редкой красоты, но вполне умея
оценить и мягкий песочек, и особенную, чистую-чистую и будто чуть
газированную от придонных источников воду, и, конечно, рыбное богатство.
Со всех сторон город окружали леса, дивные в своей вековой
первозданности. Земли здесь богатейшие. Жирная черная почва щедро
награждает за труд, и местные совхозы не бедствуют. А про грибное и ягодное
изобилие и говорить нечего. Испокон веку горожане рассчитывали больше на
свои запасы, чем на магазины. В прежние времена даже хлеб завозили нечасто.
Помню, как бабка отправляла меня караулить машину. Мы с ребятами играли
на дороге, время от времени вглядываясь в горизонт, откуда из соседнего
городка приходила машина с хлебозавода. Ждать порой приходилось по
несколько часов, так как никакого расписания у нее не было. Но если
прозеваешь, то хлеб разберут, и бабка будет долго ругаться и корить за лень.
Из детства и тех давних встреч с Озером мне особенно памятна одна. То
было последнее лето у бабки. Было мне тогда лет двенадцать, и все мои мысли
занимала соседская Танюшка, курносая, конопатая, с короткими толстыми
косками цвета соломы. Эта толстенькая хохотушка казалась мне
прекраснейшим существом на свете, и желание поразить ее воображение
необыкновенным подвигом распирало грудь. Но, к сожалению, ни разбойники,
ни бандиты, ни ужасные чудовища в окрестностях мирного К. не водились. В
этом на редкость тихом городке даже ребячьи драки лишены были той
жестокости, что часто встречается в больших городах.
Я смотрел на Танюшку, и сердце мое разрывалось от непонятной тоски.
В мечтах я тысячу раз спасал ее от различных опасностей, выносил из горящего
дома, вытаскивал из коварного водоворота, закрывал своим телом от
бандитской пули. Но Танюшка ничего об этом не знала и вела себя со мной как
и прежде. Мы дружили с ней давно, знали друг друга как облупленных, и у
меня не было никаких шансов предстать перед ней в облике непобедимого
героя. В конце концов по здравом размышлении я решил отказаться от подвигов
и поразить даму своего сердца чем-нибудь другим. А задумал я вот что...
Недалеко от К. в Озеро впадает речка со странным названием Русалка.
Она несколько раз меняла свое русло, и заросшая по берегам молодым
кустарником старица с глубоким омутом привлекала местных рыболовов
обильным уловом. Старожилы рассказывали, что в омуте водится
полутораметровая щука. Щука эта откусила несметное количество крючков, на
ее счету были и порванные сети и даже один неудачливый рыболов, чуть не
последовавший за рыбой в бездонную глубину омута. Ее-то я и решил поймать
для Танюшки. Готовился я долго и основательно. Перед местными у меня было
то преимущество, что родители подарили мне редкую в здешних краях
бамбуковую удочку. Я несколько раз напрашивался на рыбалку с нашим
соседом, дядей Колей, большим знатоком этого дела. Дядя Коля знал все рыбьи
повадки, множество хитростей и разнообразных примет. Я расспрашивал его о
приманках, затаив дыхание, слушал его наставления, а сам мечтал о небывалом
улове. То-то удивятся все вокруг! А я подойду к Танюшке и положу щуку к ее
ногам. "На, - скажу я ей, - это тебе."

Стояла та особенная утренняя тишина, когда боязно пошевелиться.
Кажется, тронь ее, и она рассыплется на тысячу тонких звенящих осколков.
Шепот запутавшегося в верхушках деревьев ветерка, плеск рыбы в глубине,
падение жухлого листа на темную стоячую воду отдавались в груди ударами
парового молота. Небо на востоке медленно светлело, лишь запоздалая звезда
мужественно светила из последних сил, соперничая с набирающим силу
рассветом. Мокрые от росы листья прибрежных кустов при каждом моем
движении окатывали с ног до головы сверкающими бриллиантовыми бусинами.
Остатки ночного тумана заползали за воротник и разбегались по спине зябкими
мурашками.
Я пристально вглядывался в сонную глубину заросшего водяной травой
омута. Где-то там притаилась гигантская щука, старая и хитрая. Я глядел в
таинственную глубину, и мне казалось, что и щука смотрит на меня из-под
толстой полузатонувшей в песке коряги. Я несколько раз забрасывал удочку -
то у кустов, то за корягой, то на другой стороне омута, пробовал разную
наживку, но все без толку. Казалось, щука понимала все мои хитрости и
исподтишка посмеивалась надо мной. Один или два раза она осторожно
угостилась наживкой, не задевая крючка. Леска натягивалась, поплавок нырял,
но рыба не спешила в угоду мне расставаться со свободой. Я проявлял чудеса
столь несвойственного мне терпения, я умолял щуку не бояться. "Милая, ну что
тебе стоит? Возьми!" Но хитрая рыба только дразнила меня.
Порядком продрогнув, я все никак не решался уйти. Достал припасенные
из дома бутерброды, старый китайский термос с помятыми боками и
расположился на травке. Горячий чай согрел меня, да и солнышко начало уже
припекать. Пора было отправляться восвояси, время клева закончилось, но я
никак не мог решиться уйти, мне казалось, что еще одна минутка, еще одна
попытка, и как раз тогда щука клюнет.
С годами человек понимает, что то, чего не может быть, никогда не
случается. Дети об этом еще не догадываются и поэтому верят в чудеса.
Возможно, меня разморило после еды на утреннем солнышке, может, от ярких
бликов на воде рябило в глазах, но тогда я был твердо уверен, что видел это
наяву...
Из-под ветвей склонившейся к самой воде ивы на меня вдруг уставились
огромные синие глаза. Были они какого-то необыкновенно чистого цвета,
длинные ресницы затеняли их сияющую синь, глаза смотрели на меня
удивленно и испуганно. Я подумал, кому это пришла охота купаться здесь, да
еще в такое свежее утро. Раздвинув рукой листья, я увидел нежное девичье лицо
в обрамлении каскада чуть вьющихся очень светлых волос. Незнакомка
отпрянула, а потом повернулась и быстро поплыла от берега, изящно взмахивая
тонкими руками, а потом нырнула, и на мгновенье из воды показался
великолепный русалочий хвост, покрытый сверкающей на солнце чешуей.
Не знаю, то ли это был сон, то ли сказочные птицы с китайского термоса
разбудили в мозгу странные ассоциации, а может, я слишком долго
всматривался в темно-зеленую воду, надеясь разглядеть щуку, и глаза не
выдержали напряжения. Знаю только, что красивый хвост с раздвоенным
плавником четко запечатлелся в сознании. Много дней после этого случая я,
никому не говоря ни слова, приходил на заре к кустам у омута и ждал новой
встречи с чудом. Все напрасно. Постепенно мне и самому происшедшее стало
казаться сном.

 Следующая встреча с Озером случилась через много лет. Я был тогда на
третьем курсе и приехал сюда на гидрологическую практику. Собственно,
приехали мы вдвоем с Иваном. Иван учился на филологическом, был фанатично
предан своему делу, и собирался все лето посвятить фольклору срединной
России. Иван бредил Золотым Кольцом, взахлеб говорил о пропорциях древних
русских храмов, гуслярах Суздаля, деревянных церквах, крытых осиновой
дранкой. Но я убедил его в том, что Золотое Кольцо давным-давно изъезжено
вдоль и поперек, никакого фольклора там нет, а кругом одни туристы. Он тоже
проходил практику, и я уговорил его поехать со мной в К.
 Непонятная сладостная тоска сжимала сердце при виде родных мест.
Радость узнавания омрачалась ощущением утраты чего-то давнего, наивного и
чистого, что дано было мне испытать раньше и что никогда уже не могло
повториться. Бабушкин дом стоял по-прежнему, хотя еще больше обветшал и
почернел от дождей и времени. За те годы, что я здесь не был, жизнь К. заметно
переменилась. Сюда пришла цивилизация, принеся с собой все беды
современной технологической эпохи. Танюшка, как и прежде, жила в соседнем
доме. Она превратилась в крепкую румяную девушку, красивую той особенной
красотой, которую воспел в своих полотнах Кустодиев. Лишь смех остался
прежним, звонким и задорным. И хоть прежняя привязанность прошла, я был
рад встретиться с ней снова. Зато Танюшка произвела огромное впечатление на
Ивана. Он водил ее на прогулки по берегу и даже, кажется, читал свои стихи.
 Но встреча с Озером меня огорчила. На берегу вырос огромный
целлюлозно-бумажный комбинат. Его строительство бурно обсуждалось в
прессе, экологи с пеной у рта доказывали опасность и даже вредность такого
производства для уникального природного комплекса, каковым является Озеро
с прилегающими девственными лесами, сохранившими несколько видов
реликтовых растений. Требовали защиты и обитатели самого Озера. Однако
победили, как водится, практики.
 Как разительно переменился пейзаж! Лес по берегам Русалки вырубили,
и некогда полноводная речка превратилась в жалкий ручеек. Дымящиеся трубы
комбината встали там, где прежде шумел дремучий лес. Вода подернулась
маслянистой пленкой, чистый прибрежный песок смешался с мусором и
отбросами, неизбежными спутниками человеческого пребывания. Дно, по
крайней мере в излюбленном моем месте, стало илистым, да и рыбалка была
уже не та. Мне было жаль Озера, но по молодости лет я считал, что жизнь идет
вперед, и перемены неизбежны. Я не думал тогда о том, стоит ли производимая
комбинатом бумага ТАКИХ перемен.
 Я брал пробы воды из Озера и окрестных речушек, рыбачил, чинил бабке
крышу и копал огород, а Иван вел нескончаемые беседы с дедом Федотом. Дед
Федот - старожил здешних мест. Он был дедом еще тогда, когда я гостил у
бабки на каникулах, и с тех пор нисколько не изменился.
Завидев нас, Федот выходил из избы, садился на скамейку у забора и
неспешно сворачивал самокрутку. Курил он крепчайший табак, от которого
першило в горле. Я старался увертываться от сизых колец, а Иван будто не
замечал едкого дыма. Дед был для него кладом, ходячей энциклопедией
народных поверий, обычаев и сказок. О леших, оборотнях и прочей нечисти дед
говорил как о старых знакомых, будто нисколько не сомневался в их
существовании.
- А еще помню, свояченица моя, Варвара, выставила раз в сенки горшок
со сметаной. Выставила, да и забыла. Двери-то в ту пору у нас не запирались -
незачем было. Люди всё вокруг степенные жили, серьезные, до чужого охоты не
было.
Ну вот, оставила она, значит, сметану, а наутро выходит в сенки, глядь -
а горшка-то нет. Ну, она Петьке своему, конечно, подзатыльник - ты, мол,
нехристь, сметану прибрал. Петька отрицает, вины не признает. Варвара, знамо
дело, не верит. Разговаривают они этаким образом, вдруг слышат - в сарае шум
какой-то, будто что-то посыпалось, и корова будто мычит. Ну, Варвара вилы
прихватила, и в сарай. Петька за ней. Подбежали, а дверь-то в сарай открыта, а
приперта была. А из сарая мычит пуще прежнего. Боязно им. Ну, все-таки
заглянули. Глядь, а там кто-то вроде человека мечется. Тело вроде человечье, а
головы нет, вместо головы вроде пенька. Пригляделась Варвара, а то ее горшок.
- Ну и что? Пил какой-то дурень сметану, да и надел нечаянно горшок на
голову, - возражал я.
- Ты погодь. Может, дурень, а может, и нет. Мечется он по сараю, на все
натыкается и мычит из горшка-то. Варвара хоть и напугалась, а горшка ей жаль.
Ухватила она и тянет, а горшок нейдет. Горлышко, значит, узкое.
- Как же тогда голова туда прошла?
 - Вот то-то и оно, по всему видать, оборотень это был. По ночам он,
значит, лисом по деревне бегает, а на зорьке, как петух прокричит, опять
человеком обращается. Он, как лисом был, сметану учуял, голова у него в
горшок прошла, а тут рассвет. Ну и застрял. Пришлось горшок бить. Уж
Варвара ругалась - ругалась, а делать нечего.
 - Ну и не била бы. Подождали б до ночи, заодно посмотрели бы, как он в
лиса превращается.
 - Тьфу! Типун тебе на язык с типунятами. Кому ж это охота на этакую-то
пакость глядеть?!
 Такие разговоры меня забавляли, а Иван записывал все подряд, боясь
упустить хоть слово из этих причудливых рассказов. Я считал само собой
разумеющимся, что все это сказки, и однажды порядком обидел деда, сам того
не желая.
 Разговор зашел о Русалке. Речка эта прежде была излюбленным местом
рыбалки всего мужского населения К. Самые прихотливые и разборчивые рыбы
водились там в изобилии. Дед Федот гораздо болезненнее, чем я, воспринимал
происходящее с Озером. В ответ на мои рассказы о рыбачьих трофеях он только
хмурился и презрительно сплевывал.
В этот день мы с Иваном отправились на рыбалку затемно, на заранее
прикормленное место. Наш улов, состоявший из плотвичек и окуньков
размером чуть побольше ладони, занимал почти треть корзинки. Ловить плотву
непросто, рыбка эта хитрая и осторожная, и мы по праву гордились своей
добычей. Сидящий на лавке возле своего забора дед Федот заглянул в корзинку
и по обыкновению презрительно сплюнул.
- Хорош улов. То-то коту радость.
- Почему коту? Бабушка нам ухи наварит. Правда, Иван?
 - Эх, повывелась рыбка-то. Раньше разве такая рыбалка была? Раньше
каких язей ловили, голавль клевал, даже хариус ходил! А это что? Мелкота!
Кошачья радость. Погубили речку-то, и озеро погубили. Вода была чистая, как
слеза, а нынче - болото болотом, - дед горестно замолчал и затянулся
самокруткой.
 - Прогресс, дедуля! Ты газеты читаешь? А комбинат ваш как раз для этих
газет бумагу выпускает. Без бумаги ты и сигаретку бы не скрутил.
 - Оно конечно так. Да больно красоты жалко. Раньше-то выйдешь к озеру
на рассвете - над водой дымка, лес на той стороне темный еще стоит.
Солнышко только - только проклевываться начнет, первый свет на воду бросит,
розовый такой. А на камешке у воды русалка сидит и хвостом этак в воде
пошевеливает. Волосы у ней по плечам рассыпались, хвост на солнце блестит.
Красота, да и только. А то несколько их соберется, одна краше другой. Но тут
смотри, чтобы ветка не хрустнула, или еще звук какой. Враз удерут. Пугливые
они.
 - Да ты что, дед!? На солнце перегрелся? Какие русалки? Сказки все это.
- Никакие не сказки. Оттого и речку Русалкой кличут.
 - Брось, дед. К тому же твои русалки даже в сказках отрицательные
персонажи. Они людей до смерти защекотать могут. И вообще, выдумки это.
 Дед даже засопел от обиды.
 - Молодой ты еще. Для тебя, может, и выдумки, а я их своими глазами
видел. Да и не щекотали они никого. Сколько лет тут живу, а о таком не слыхал.
Им до людей дела нету. По тебе, может, и выдумки, а по мне - красота!
 Больше дед с нами в тот день не разговаривал, обиделся. Еще и потом
как завидит меня, отворачивался. Долго мы не могли помириться, но Федот был
отходчив, и понемногу случай этот забылся.
 
 Обрушившаяся на страну перестройка полностью изменила нашу жизнь,
кого-то подняла на гребне волны, другим искалечила судьбы, разметала
могучую в прошлом страну, разделила на удельные княжества.
 Этот год был тяжелым для меня, и я вернулся сюда, как возвращается
раненый зверь в свою берлогу - зализывать раны. Я искал не просто отдыха, я
надеялся, что родная земля даст мне, как Гея своему сыну Антею, новые силы.
 Я лежал на берегу, покусывал травинку и бездумно смотрел в небо.
Облака клочьями пуха проплывали в ослепительной голубизне, легкий ветерок
шевелил колосья ковыля, шуршал листвой. Время от времени крупная рыба
выпрыгивала из воды и с шумом плюхалась обратно, оставляя на поверхности
медленно угасающие круги. Двигаться не хотелось, не хотелось даже думать, а
лишь лежать и впитывать в себя солнечные лучи, и этот пьянящий воздух, и
весь этот тихий и ласковый день уходящего лета.
 Упадок экономики имел и свои положительные стороны. Как и многие
другие предприятия страны, встал целлюлозно-бумажный комбинат в К. Бумагу
оказалось выгоднее закупать в Финляндии, чем возить из такой несусветной
дали. Перестали дымить трубы, иссяк ядовитый поток сточных вод, и природа
воспрянула. По берегам Русалки поднялись молодые деревца, Озеро
очистилось, приезжие рабочие разъехались по домам.
 Я наслаждался вернувшейся тишиной, наивной прелестью природы,
возвращавшей меня во времена далекого детства. Вдруг плеск и яркий
солнечный блик на воде привлекли мое внимание. Казалось, что кусочек радуги
оторвался и упал в Озеро. Я подошел и пристальнее вгляделся в кристально
чистую воду, и сердце на мгновение остановилось. Две маленькие русалки, в
локоть длиной, скользнули по поверхности и ушли в темную глубину. Я видел
их своими глазами и уверен, что не ошибся. Не знаю, откуда взялось это чудо.
То ли приплыли они в быстрых водах Русалки, то ли Озеро само породило их в
своей таинственной глубине. Не знаю. Знаю лишь одно - я никому ничего не
скажу. Всю жизнь я считал себя человеком науки, я отдал ей многие годы, но
этот факт я утаю. Озеру, как и человеку, нужно отдохнуть. Надо дать природе
опомниться, и тогда, быть может, она вернет нам свою Красоту.