Глава 26 Минует, чаша нас сея

Глава 26
Минует, чаша нас сея

Сегодня Любава проснулась рано, опять болела голова в районе переносицы, вернее сверлила и неожиданно для себя она вдруг обнаружила необыкновенную пустоту и поняла, что больше не хочет ни объясняться с Максимом, ни доказывать ему что-либо.
 Чтобы так разбрасывается близкими людьми ради того, чтобы ещё чуть-чуть посверкать на публике, надо быть очень самоуверенным человеком, но как только (а это не просто рядом, а уже у дверей) он останется не у дел и в спорте и на работе, рядом с ним никого не будет. До сих пор он держал людей в зависимости, пользуясь своим служебным положением считая, что его так уважают, что и впоследствии непременно выстроятся, к нему в очередь, хотя сам никогда не вспоминал тех, кому был обязан своей карьерой.
Любаву он потерял ещё после первого их кризиса, но так и не понял этого. Она держалась до последнего и вдруг, вот прямо сейчас, поняла, что освободилась окончательно.
Макс перешагнул не только все возможные возрастные цензы, но и чувство меры и ей казалось, что у него что-то сместилось в голове: он представлял себя этаким мальчиком – фанфарончиком, перепутавшим возраст, и всё порхал…. и порхал…..
Летел на огонь как бабочка-однодневка, забыв про всё на свете, испытывая одно желание – сгореть прилюдно, чтобы помнили. Он и мысли не допускал, что можно сказать, уже завтра старость окажется длинной и нудной, а хватит ли для него любви у тех, кого он так легко предавал?
Когда-то Люше один их близкий друг сказал: - Ты знаешь, а Максим может перешагнуть через человека ради выгоды?!
– Знаю, - она не знала, что очень скоро это коснётся и её.
Поняв, что в груди пусто, она даже обрадовалась этому, и успокоилась.
- Да что это, в конце концов, она переживает за него?– пора бы ему самому уже об этом подумать!
- Ей-то, зачем огорчаться? – это хорошо, что она свободна….. свободна для жизни, для созерцания, а это уже само по себе благо!!!
Она напекла воздушных оладьев со сметаной и клубничным вареньем; пригласила своих соседок по даче; они наелись, напились чаю, посудачили о том, как же им нелегко со своими мужчинами (у каждой были свои проблемы); отвели душу и счастливые разошлись.
- Что им ещё надо!? У них есть дети, внуки – это их жизнь….
Мужчина же в старости не дорожащий своей семьёй – это перекати-поле – пустое место.
Остаётся только вспоминать, что когда-то в далёкой молодости он назвал её любимой и, тут же забыв об этом, стал эксплуатировать как домохозяйку, перестав говорить ей хорошие тёплые слова, но так нужные в этой суетной жизни.
Люше хотелось понять, нужна ли она Максу или нет? – за столько лет она этого так и не поняла. Ей хотелось знать, мыслит ли он жизнь без неё или нет….. Не тут-то было, глядь, уж хвост мелькнул и ищи ветра в поле. Пока она старалась понять – понимать оказалось и нечего.
Она простыла и пролежала в постели целую неделю. Дважды приезжали Никита с Асенькой, привезли ей газовый баллон, еды и самих себя, что было не менее важно.
- Чтобы она делала без них?! - Макс со своих соревнований не соизволил даже позвонить – это ещё раз подтвердило, что решение, ею принято правильно. Всё это было очень грустно.
Смешно кому-то сказать, ведь им даже не пятьдесят, а много больше, и что он думает? Но она готова жить одна, и что он думает теперь для неё не так уж важно.
В одном из своих стихотворений она написала: - сидит старик седой больной и Бога тихо просит: «Сынок, поговори со мной, ну где тебя всё носит?»
Любава думала о том, что старость не так страшна, как страшна немощь, сопутствующая старости, но тревожиться об этом надо много раньше и искать себе занятие по способностям и по возможностям.
У неё самой пока ещё прекрасно работала голова, иначе бы она не смогла самостоятельно освоить компьютер, и это главное. Теперь она может писать….
За свою жизнь она наработалась, и больше никого не хочет обслуживать, только бы не стать детям обузой.
Может быть, кто-то скажет: «Вот даёт бабка!» - ну и пусть. Люша лишь сейчас по-настоящему открыла свой потенциал, начав писать, и то, что это случилось именно сейчас, говорит о том, что это так и есть.
Главное – ей есть о чём писать! Она хочет этой свободы….
Но и Максиму она, как ни странно, должна быть благодарна за его предательства. Благодаря именно предательствам, она смогла так остро почувствовать, что есть, что в этой жизни, и вряд ли бы она это поняла при полном благополучии. Не прочувствовав всёго, она не смогла бы так тонко передать свои чувства в стихах.
А сейчас ей хочется ещё немного пофантазировать о настоящем, прошлом и будущем: может оказаться, что всё это живёт рядом с нами и вокруг нас, но мы не замечаем, как творим свою собственную жизнь: настоящее – это скользкий миг, который почти невозможно уловить; будущее практически не известно, а вот прошлое, постоянно нами вспоминаемое, часто нас догоняет и либо портит нашу жизнь, либо улучшает: кому-то приходит бедой, а кому-то любовью, славой…….
Ты уже, кажется, и забыл что согрешил, живёшь себе спокойно, а оно вдруг неожиданно вылезет из щелей неизвестным образом, и от будущего остаются одни лохмотья…. Прошлое очень коварно, и от наших поступков зависит многое. Зашевелившийся «скелет в шкафу» может сделать твою жизнь невыносимой, причём не только для тебя одного. Вот и коварный звонок из Сочи испортил жизнь им с Максимом.
Он недоумевал, думал, что всё далеко и давно, но время нашло себя и выстрелило тогда, когда ему, времени, это было нужно, и очередной кризис опять поменял их жизнь. Как тут не задумаешься?
Время!? Какая же непредсказуемая субстанция? Это она для нас непредсказуемая, а кто-то очень чётко управляет ею и его величество случай приходит тогда, когда нужно.
Жизнь, какая бы она не была – это бесценный дар Богов. Её надо ценить, а не хныкать и причитать, ища для себя виноватого – это же мы сами.
       На природе (в городе это не так заметно) лучше всего замечаешь, что в мире, в том большом Мире, внутри которого мы живём, происходят глобальные изменения.
Особенно это заметно по растениям: ещё только конец июля, но уже зацветают осенние цветы, а что же достанется осени?
Овощи же наоборот никак не могут раскачаться и начать по-настоящему плодоносить, и в связи с нашим коротким летом не успеют созреть.
Все меняется так стремительно и непонятно, что не успеваешь встроиться в эту сумасшедшую жизнь.
Даже здесь, на маленьком клочке земли – замечаешь, что происходят вещи совсем непривычные: в одну сегодняшнюю ночь потоки воздуха распределились абсолютно ненормально по соседским участкам; у Люши была такая теплынь, что она, выйдя ночью в сад с Динкой, была поражена, прогноз обещал похолодание; у соседей было восемь градусов; а у соседки справа траву даже подморозило, такого за 25 лет она не помнила.
Может быть, в 2000 магнитное поле Земли, пройдя через «ноль», (об этом она напишет в «Исповеди») так же как и сама Люша поменяло свою полярность?!
Тогда всё становится понятным, и понятна неопределённость этого периода: Земля осваивает своё очередное тонкое тело, приноравливаясь к нему, как и люди.
У Люши всё происходит болезненно и со здоровьем, и в семье. Она проходит этот период одновременно с Землёй.
– И эта её необыкновенная чувствительность к землетрясениям…. почему никто рядом с ней ничего не испытывает?!
Учёные, наверное, изучают то, что происходит, но как быть ей, Люше!?
Рушится на старости лет её семья, и она сама является инициатором этого, но ничего не может с собой поделать: так, как раньше, она уже не хочет, а как жить дальше не знает! Что же делать!? Для неё этот вопрос сложней, чем у самого Чернышевского.
Людей восхищают семейные пары, прожившие совместно долгие годы, но никто не задумывается каких жертв это стоит женщине…. Чаще всего они не выставляются напоказ, путь такой жизни совсем не усыпан розами, а ради чего приносятся жертвы, знает только сама женщина…..
Любава, казалось, исчерпала все силы и возможности. Она включала и дипломатию, и терпение и разговоры, как ей казалось весьма убедительные, но чтобы она ни делала всегда оставалась «крайней», виноватой.
Макс моментально забывал всё, что делала она, и помнил только то, что было выгодно ему. Может быть, и действительно забывал, а может быть, как это было свойственно ему, и притворялся – это было очень выгодно – не знаю, не помню, не ведаю, класс!
Их дом оказался с одной стеной…. Долго ли он мог простоять без опоры? Вряд ли….
Но их дом простоял довольно долго, благодаря тому, что Любава постоянно пыталась понять и оправдать Максима, считая, что мужчина не должен держаться за женскую юбку, и это было правдой, она действительно так думала.
Те, кто их знал, говорили, что этот дом держится только на Люше, - и, наверное, это было правдой. Максим не смог бы ужиться и прожить так долго с кем-то другим, его энергии хватало ненадолго – это были лишь небольшие всплески….
В его природе не было заложено любви, и постоянства к кому бы то ни было, кроме себя.
Когда-то, когда они только приобрели садовый участок, Максиму прооперировали ногу (у него были плохие вены) и Люша освободила его от всевозможного вскапывания земли – так с тех пор и копает сама, несмотря на свой хронический радикулит, и Макс принимает это как должное. С тех пор она стала заложницей его ног, как что-то не так ноги выкладываются на стол в большой комнате на показ, и начинается процедура их обихаживания.
В Сочи он, оказывается, ездит тоже ради ног, хотя они давно в очень приличном состоянии – но они причина, и это главное. С того времени, когда они действительно требовали ухода, прошло очень много времени, он давно бегает без всякой меры, но всё остальное не меняется.
Так Любава поступала во всём – прежде того, чтобы ему что-то сказать, думала: - Нет, ему нельзя этого говорить – это его обидит - а, выйдя на пенсию, взяла всю работу по дому на себя и с тех пор: делает сама ремонт; перетягивает кресла; клеит потолки; меняет лампочки; чинит различную технику, а её уставший муж качается и качается в кресле….
Где-то она, похоже, переборщила со своей услужливостью: для неё он всегда был усталым, а на работе ей говорили, что он такой молодой и резвый и ещё как сказала одна дама: «Он у вас такой податливый» - вот тебе и раз, а ты паши, Люша, паши….
Если бы мы могли жить дольше, то наш мир с таким отношением друг к другу был бы заполнен рухнувшими стенами и битыми кирпичами.
Но у Любавы ещё есть время подумать. На даче она пробудет до октября месяца и сейчас ей не хочется портить себе лето а, памятуя о мистике их взаимоотношений, жизнь говорит, что торопиться ей не следует…. Терять не так-то легко, разрушить гораздо легче.
Обида пройдёт, а вот уйдёт ли женщина…. Вопрос остаётся открытым……

Минует, чаша нас сея:
- Утрату близких, испытать –
Разлука с жизнью не страшна.
        Страшно терять!

Как-то они с Митей путешествовали по Днепру на водной «Ракете». Их туристическая группа остановилась на базе, расположенной прямо на берегу Днепра в Каховке, получившей известность, благодаря песне.
Утром, плотно позавтракав, на автобусе отправились смотреть заповедник Аскания – Нова. Ехали долго, не менее двух часов. Сидели с Митей в обнимку, их тогда приняли за любовников, позднее узнав, что он её сын, признались ей в этом и посмеялись.
Любаву тогда больше всего поразила дорога в заповедник. Они ехали на стареньком львовском автобусе, который нещадно коптел под открытым солнцем, дышать было нечем, Любаву укачивало, и вдруг открылось непередаваемое зрелище: огромное золотое поле спелой пшеницы с тяжёлыми колосьями, касающимися земли, а в центре этого золотого поля тройка вздыбленных лошадей, закусивших удила и впряжённых в тачанку.
Лоюбава почему-то подумала о людях стремившихся, сделать себя и других счастливыми, но сложивших свои головы в этом золотом поле, и не дождавшихся для себя лучшей жизни.
Почему дорога к этой лучшей жизни должна быть пропитана чьей-то кровью, и неужели счастья не добыть по-другому? Не зря же говорят: «На чужом горе счастья не построишь».