На родине Ильича

Приближалось столетие Ильича.
Трудящиеся брали повышенные социалистические обязательства и становились на ударные вахты.

 Популярную песню, в которой рефреном звучали слова «Нам столетье не преграда, нам столетье не преграда!» сняли с эфира. Так же, как перед 25-м съездом исчезла передача «Опять двадцать пять».

Наступали времена, когда выступающий с трибуны знал, что сидящие в зале не верят ему. А сидящие в зале знали, что выступающий знает, что сидящие не верят ему. А выступающий знал, что сидящие знают, что он знает, что они знают, что он знает, что они не верят ему. И так бесконечно по кругу, который, как известно, не имеет конца. А точнее, по окружности. Впрочем, это не важно. Потому что он все равно выступал, а они в нужном месте аплодировали. Такие были правила.

На родине Ильича построили мемориал и большую гостиницу. Предполагали, что трудящиеся страны ломонутся в славный город, где родился вождь.
Но так не получилось. Гостиница стояла пустой.

И тогда партия решила премировать бесплатной поездкой на выходные дни самых достойных и преданных делу.
В группу от нашей организации вошли зам. главного инженера, главный бухгалтер, начальники отделов. Я тоже оказался достойным. Я был тогда парторгом отдела. Я представлял, так сказать, первичную организацию. Все должны были видеть, что не только начальство прокатилось на дармовщину.

Еще в группу вошла Марья Петровна, заведующая парткабинетом. Организация у нас была большая, что позволяло содержать освобожденных секретаря парткома, его зама и зав. кабинетом.
Марья Петровна была старушкой, про которую при первом впечатлении хотелось сказать «божий одуванчик». Одевалась она затрапезно, куталась в шаль, и все в ее облике и одежде говорило о том, что достатка она в жизни не достигла. Видимо, ее комсомольский задор, перешедший в партийную зрелость, оказался недостаточно высоко оценен сильными мира. И заканчивала Марья Петровна свою трудовую биографию на должности, которую для нее придумали. Не бросать же заслуженную старушку.

Но старушка была боевой. Свою работу она считала наиважнейшей, потому что это была партийная работа. А партия – это все! И ум, и честь, и совесть, и власть, и сила.
Марья Петровна никак не вписывалась в тот бесконечный круг, где никто не верит. Она свято верила передовицам «Правды». Она могла ворваться в кабинет любого начальника отдела, когда тот проводил совещание с начальниками лабораторий, и сходу отчитать его за то, что он, например, не был на семинаре, или не подал сведений о проводимых занятиях в системе политучебы. И одергивать ее в таких случаях было бесполезно. Ибо то, что ее волновало, было самым важным.

Вот такая гражданка, чья комсомольская молодость прошагала по брусчатке революционных парадов в парусиновых тапочках, начищенных зубным порошком, тоже была в нашей группе. А вместе с ней такая же бабулька, которая работала в райкоме. Ее тоже премировали поездкой.

В Ульяновске мы довольно быстро осмотрели памятные места. А что особенно смотреть? Вот дом, а вот тут он бегал в валенках по горке ледяной. С курчавой головой.

А потом пошли по улицам. Стоял солнечный апрельский день, по улицам бежали, как и сто лет назад, ручьи.
Делать было нечего. Пить водку в такой компании было как-то не с руки. Особенно днем. Могли неправильно расценить. Впрочем, так думали далеко не все.
От нечего делать я зашел в какой-то продовольственный магазин. На прилавках стояло растительное масло, пшено, соль и лавровый лист. И еще были какие-то сушки.

В магазине оказались две наши старушки.
- Замечательно, - говорила одна из них, - все есть!
- Да, - вторила другая, - и жиры, и крупа, и даже к чаю можно взять сушки!
И довольные своей инспекцией бабульки вышли из магазина.

Одну ночь мы провели в гостинице как белые люди. Не нужно было при расселении умасливать администраторшу, что обычно приходилось делать в командировках. В любом городе, куда направляло нас наше любимое начальство, с жильем были проблемы. А здесь – один в номере с удобствами. Мы к такому не привыкли.

На обратном пути в аэропорту Ульяновска нам пришлось долго ждать посадки. Группа наша держалась не то, чтобы общей компанией, но многие как-то небольшими коллективчиками еще в гостинице все-таки «заправились настроением» и держались раскованно. Главный бухгалтер, этакий крепыш с усами, из флотских, начал взвешиваться на багажных весах на брудершафт со всеми женщинами. И при этом весело гоготал.

Потом женщины начали петь. Пели красиво. Потом зам.главного залез на весы и начал читать стихи Маяковского. Он взмахивал руками, отчего стрелка весов все время прыгала, а главбух фиксировал максимум эмоционального накала.

Потом Зойка Горячева, молодая и красивая деваха, несмотря на эти достоинства уже начальник лаборатории, и с ней еще две дамы вместе исполнили танец маленьких лебедей.
Концерт затянулся. А посадку все не объявляли.

Как выяснилось потом, прибывший за нами борт надо было разгрузить. А грузчики, вместо того, чтобы заниматься делом, развесили уши и слушали концерт.
Почему начальство аэропорта не препятствовало нештатному использованию багажных весов, не знаю. Возможно потому, что была вторая половина воскресенья, и начальство уже где-нибудь пило коньяк.

Только Марья Петровна все время возмущалась:
-Какое безобразие! Ну как так можно?! Ведь мы же на родине Ильича!

23.12.2006