Дитя

… Синие ворота открыл круглолицый карапуз, чьи глаза сверкали озорством.
– Сынок, а дома кто есть?
– Мамы нет.
– А папа?
– …
– Ты чего молчишь?
– Папка мой на самолете улетел, в небо. – Подняв вверх указательный палец, ответил малыш.
– Ну-ка, подойди ко мне, узнаешь меня? Я твой дядя-мастер. – Мухиддин-ага подняв его, прижал к груди и поцеловал в лоб. Видимо, от прикосновения усов малышу стало щекотно, и он тыльной стороной ладошки погладил Мухиддина по лицу.
– Как же зовут тебя, богатырь?
– Устамджан…
– Значит, Рустамбек. Ух, какой силач. Совсем большой стал. Помнишь меня? Я вам устанавливал двери и окна. Ах да, ты же был тогда малюсеньким, лежал и плакал в колыбели.
Рустамджан залился звонким детским смехом, наблюдая, как взрослый дядя корчит ему рожицу, стараясь изобразить плач младенца. В это время с улицы во двор вошла статная, приятная молодая невестка:
– Доброго вам здравия, дядя, добро пожаловать, проходите.
– Мама плишла, мамка плишла, отпустите меня. – Рустамджан тянулся к матушке.
– Ты меня узнала, дочка? Я мастер.
Внезапно глаза Ханифы сверкнули, а в горле будто ком встал, и она, не сдержавшись, зарыдала, не в силах и головы поднять.
– Ну что ты, дочка, что стряслось?
– Махмуд…
– Быть не может, такой здоровый ведь был, нет…
… Мухиддин-ага, расположившись на айване, прочитал молитву за упокой души Махмуда. Затем взгляд его устремился на сад, примыкавший к цветнику. Вишни, три года назад посаженные Махмудом, утопали в в своих белоснежных цветках. Он молча сидел возле Ханифы, боясь ненароком разбередить душевную рану невестки.
– Проходите в дом, дядя. – Стараясь загнать поглубже тоску в глазах, Ханифа повела его в дом. И у дастархана она не проронила и слова. Мухиддин-ага взглядом окинул комнату, искренне жалея молодую девушку, которую судьба так жестоко испытывала.
– «Пришла беда – отворяй ворота», говорили старики, дочка. На все воля Всевышнего, мы бессильны. Теперь только молись за здоровье своих детей, береги себя. Старший, поди, в школу уже ходит? Ханифа молча кивнула, слезы бисером катились по ее щекам, сердце сжималось, обливаясь горем.
Повисшее молчание нарушил вошедший с сумкой через плечо Максумджан.
– Мама, мамочка, учитель похвалил меня…
– Сыночек мой, проходи. Поздоровайся с дядей, – похлопала она сына по плечу. Максумджан первым протянул руку Мухиддин-аге. – Как же ты вырос, молодец, да продлятся дни твои.
– Ну, рассказывай, и как же учитель похвалил тебя?
– Учитель спросил у класса, кто и кем хочет стать, когда вырастет, тогда я ответил, что хочу стать водителем, каким был мой папа.
Он чеканил каждое слово, искренне радуясь сказанному. Эти мечты, сошедшие с уст малыша, его искрящиеся глаза словно залили всю комнату, разгоняя повисшую тоскливую тишину, обволакивая души Ханифы и Мухиддина лучами радости.
Обязательно станешь, – и мать прижала сына к груди.
Мухиддин-ага, прощаясь с ними, уверовал в ту истину, что эта семья наполнит жизнью раскинувшийся сад, увенчанный цветущей вишней, и направился к выходу.