Том из Бедлама

(Сборник "Один Раз Два Три" Часть третья)

М. Павичу

“М-мда…”
Ксения.
 
“Здесь была попытка в символической манере выразить самое основное в жизни…”
Х.Л. Борхес. “Тайное чудо”.

Росту в нем было на восемь блох, а значимости хватало и на тридцать богов. Умом он не блистал, но был правее Цезаря и левее Соломона. В свои несколько дней он поражал той скупостью жизни и ловкостью в утолении жажды, что стал кумиром двух старых дев и полусотни подростков. Спал он стоя, а плевал только тогда, когда его подбородок был выше лба и острее солнца. Носил он одежду как тело, а тела своего не имел, брал те, что были никому не нужны. Колени сгибал он только в противоположную сторону, а рубахи носил из собачьей шерсти, отчего его стали знать по запаху и звать не по имени.
Каждый день он проживал за пять, и раз в три недели делал бритвенным лезвием небольшой порез на оборотной стороне локтя, но за три недели рана затягивалась, не оставляя следов. Пить он любил только сырую воду и вареные супы, закусывая кукурузным хлебом.
Героем не был, но каждый свой пятый шаг он наступал на гвоздь, как раз той ногой, на которую не налазила никакая обувь.
И еще, в волосах он носил ветер, в животе – пламя, а вместо сердца – медовые соты.

С самого раннего детства Том слышал о том, что котлы сушат лишь вверх дном, а Тому – дорога в тот день, который наступает лишь раз в сто лет, давя при этом предыдущий день столетней давности.
Друзья Тома дразнили его мертвыми кроликами и глупыми родителями, а Том отвечал со среды на четверг и прятал в сапоге той ноги, которая была обута, синий карандаш и леденец на палочке.
Когда Тому стало столько лет, что он согнулся на два дюйма и треть сантиметра, во сне ему было видение, где он бежал на трех ногах и свином хвосте, и вместо рук у него были ягоды и грибы, а преследовал его человек без всякого рода занятий, с глазами, в которых никогда не отражалось небо и вчерашние звуки. Убегая от сна и человека, Том проснулся на половине и рассказал об этом.
Отец отвернулся и сказал:
  - Лишь бы он нашел тебя позже смерти, но раньше зимних снегов, а то могилу тебе будут рыть не вглубь, а вверх, и душа твоя сгниет раньше твоих костей.
А мать рассыпала на пол соль и стояла в ней, пока не вымыла ее своими слезами.
Том не стал ждать и бросил свое ремесло вместе со спичками на пол, вытер лоб правой рукой, левой извлекая из отцовского кармана деньги и босой ногой откидывая с пути ржавый гвоздь, да и шагнул сразу на дорогу, которая подхватила его вместе с крыльцом и старым дубом, который казался больнее, чем зубная боль.
Дорога несла Тома мимо городов и зарытых кладов, мимо золы, стервятников и вертикальных землетрясений, но не спасала от укусов комаров, голода, диалектики Платона и землетрясений горизонтальных.

Оставив позади тысячи кровавых гвоздей, Том пришел в город, где люди жили с закрытыми глазами, а умирали – открывая их. Каждый день они спешили завершить, но боялись их количества, и от этого делались краснее камня и мягче крови.
Том шел через город, а перед ним закрывались ставни, ветер рвал волосы на его голове, и они сыпались, как осенний дождь.
- Каждая минута приближает вас ко мне, а меня – к небу. Мое сердце запылает, и свет ослепит вас даже сквозь закрытые веки, и вытечет воск из ушей ваших, а из жизни бессмыслица. Так я сказал.
И люди побросали свои головы, и пошли за Томом, который не мог остановиться и спотыкался на каждом шаге.
Заполнив дорогу, как вода реку, люди шли за светом, который несли за закрытыми глазами, и вскоре обогнали Тома, затоптав его.
Том не спеша поднялся, вытер кровь со своей ноги, снял сапог с другой, и – дважды босой – покинул навсегда дорогу.
С тех пор он шел только поперек и никогда не наступал на ржавые гвозди.

Когда на пути Тома легла река, он отодвинул ее носком той ноги, на которой исчезли мозоли от обуви, и река покинула свое прежнее русло, затопив два села, медвежью берлогу и одну безнравственную жизнь, чья душа отлетела прямо в руки Тому. Том положил душу на шею вместо ворота, и она грела его в жару и остужала в холод.
Каждый полдень Том разговаривал со своею душой и спорил с чужой. И каждый раз чужая душа больно кусала Тома за хребет, отчего там появилась незаживающая язва, а своя дышала излишками крови и выплевывала переработанную кровь в печень.
Тогда Том стучал ногой по земле, и люди, потеряв равновесие, падали в небо, и скоро оно стало полным, как живот беременной женщины.
А Том шагал по земле. Быстро растущие волосы служили ему ковром, небо разрождалось обильным человеческим дождем, который, падая, мгновенно впитывался в землю, и оттуда росли новые люди. Люди с руками на головах и ногами в карманах, с маленькими ртами и большими желудками.
Эти люди смотрели на Тома и улыбались ему, и он улыбался в ответ, но в его улыбке гнездилась змея, которая жалила всех людей, наполняя их языки желчью, а мочу ядом, отчего они ругались и губили все живое.

Когда глаза Тома стали ростом с блюдца, а ноги при каждом шаге отступали друг от друга на целый лес и небольшую поляну, Том встретил девушку с мягкими плечами и стройными ногами. Она смотрела на Тома, в то время как соски ее полных грудей смотрели по сторонам. Она улыбалась только левой половиной лица, а правая всегда была спящей. Ее руки всегда были лишними, а волосы редкими. Она спала лишь раз в день и ни разу ночью, а все остальное время перебирала секунды, в поисках той, которую потеряла на заре двести тридцать седьмого дня третьего от рождения года.
Том так никогда и не узнал ее имени, но при встрече протянул руку, которую она схватила и дважды укусила за большой палец. Тогда Том протянул ей вторую руку, которую она тоже приняла и положила себе на голову.
Девушка опустилась перед Томом на колени и обула его в узкие высокие сапоги. А он в ответ снял с нее платье. Они упали там, где стояли, и когда – спустя вечные ночи – Том встал, он понял, что находится уже совсем рядом. Не попрощавшись, он поспешил вперед.
Девушка испытала оргазм как раз в тот момент, когда Том скрылся за поворотом, но осталась лежать, а через три года разродилась беленькой девчушкой, одна нога которой была старше другой, а другая была поранена о ржавый гвоздь.

Когда Том понял, что пришел, он находился в сердце города, чьи подвалы были выше колоколен, а люди мудрее овец. Жители города читали газеты, и строили из них дома, потому что нет раствора лучше, чем вчерашние новости. На таком растворе только и можно строить вечные дома.
К Тому приблизился человек о трех ногах и с силой ударил его по голове, отчего у Тома вырос свиной хвост. Том повернулся и побежал.
Бежал он долго, оставив позади три сотни выбитых окон, и только потом остановился. И тогда почувствовал, что его волосы навсегда остаются в земле, а из подошвы обутых ног торчат ржавые гвозди.
Так исполнилось предначертанное, и с тех пор кости Тома начали гнить, а душа спотыкаться. Скоро Том не мог достать земли, так как в его ногах застряли тысячи ржавых гвоздей.
Дни стали убывать, как вчерашние пироги, а Том слышал в ушах последний крик осени.
- Из всех сынов мне дорог самый лишний, потому что он способен смотреть на мир изнутри и снаружи. И вывернуть наизнанку то, что скрывается на другой стороне.

Том остановился на середине шага, поймал падающий осенний лист и написал ржавым гвоздем слово. На следующем другое.
Так Том за долгую осень успел оставить по слову на каждом падающем листе, причем, как он заметил, каждый пятый лист ему попадался зеленый, каждый третий красный, а остальные желтые, и каждый седьмой красный и двадцать четвертый желтый уносило в небо.

День сегодняшний,
вчерашний,
Птицы носят под крылом.
Я пишу письмо Настасье
Вячеславом перед сном.

Ветер носит пыль
в карманах,
Я ношу в них имена,
Воют волки,
скалят пасти,
Просят хлеба и вина.

Мне грозят
цветов колючки,
Принесет мне поле весть,
Выйду в поле,
выпью лучик,

Выпью

…и уйду.

Втайне Том собрал сочинение и выбросил его миру, таким образом завершив свой шаг и дальше стал ходить как и все люди, только теперь одна нога его не успевала за другой, оттого Том стал возвращаться.
Одна нога его стала каменной, другая деревянной, и те, кто рождался в тот момент, когда Том опирался на каменную ногу, становились неуязвимыми в быту и поражены твердолобостью. Те же, кто родился в тот момент, когда Том стоял на деревянной ноге, были хладнокровными и умирали лишь раз загоревшись.
В тех местах, где Том делал очередной шаг, стали появляться новые слова и старые кумиры, женщины рожали лишь двойню, а муравьи ходили лишь из завтра во вчера.
Через “n” в двадцатой степени шагов птицы оплели вокруг Тома живой венок, и он неожиданно поднялся над землей, и утонул в небе, захлебнувшись озоном и изрыгнув слова и соль. А когда Том вернулся на землю, его поразила слепота.
Том перестал видеть людей, но прекрасно их слышал, и по тонам людских голосов писал симфонии, которые вырывали у него из уст нахальные сороки и разбрасывали их вишневыми косточками.
Том стал замечать, что люди делятся на красных и фиолетовых, причем красные были медлительны и их слова были полны шума, а фиолетовые боялись Тома и прятали языки в своих животах.
Еще позже Том заметил, что фиолетовые делятся на зеленых и черных, и те и другие ловили ушами ветер, а ртом воду, только зеленые отплевывались живой слюной, а черные мертвой.
Тому хотелось узнать, на кого делятся красные, но он неожиданно наткнулся на собственную тень, его кости совсем размокли, а душа утонула в собственной парной крови…

Хоронили его в безлунную ночь, насыпав в глаза соль и положив в рот медную монету, достоинством в три человеческие жизни, и каждый, кто бросал в могилу его камни, с тех пор чурались живых пророков и масляных пятен на асфальте…

(26. нояб. 2005г.)

P.S.: Том – кличка, которую часто давали сумасшедшим. Бедлам – приют для сумасшедших, учрежденный в Лондоне в XIII веке.