Поедем никуда?

Я еду домой. Хотя «домой» - понятие весьма условное. Как в школьной задаче, моя электричка движется из пункта А в пункт Б. В пункте А живет та, под чьим сердцем я жила на протяжении 9 месяцев, а в пункте Б – тот, чьим сердцем я бьюсь каждую ночь в минуты абсолютной близости. Эти два человека дороги мне в равной степени, но оба они думают иначе, именно поэтому мне приходится проводить пустые часы в дороге, постоянно доказывая то одной, то другому свою любовь и преданность. В эти часы ко мне приходит ощущение, что меня самой нет, нигде нет моего дома, я просто бесконечно тянусь и давно уже потеряла уверенность, что в конце концов куда-нибудь приеду. Я трачу в дороге достаточно ощутимую часть жизни, поэтому стараюсь максимально использовать данное время. На самом деле, электричка – энциклопедия судеб и типажей. Здесь есть всё: от ненависти до одиночества. Здесь есть все: от продавцов с нехитрым товаром до проституток.


Я еду в пункт А. Воскресное утро, вагоны заполнены под потолок. Лето. И просто удивительно, как в такой сутолоке и духоте находят себе место ребята с гитарой и скрипкой. Переходят из вагона в вагон, репертуар везде один: «Звездочка моя ясная..» Отличным способом действует на женщин за 40, они подают много и охотно. И я тоже, несмотря на другую возрастную категорию, всегда протягиваю пару купюр в чехол от скрипки. С этими ребятами я давно езжу вместе, прибываем в один город, вот только цели у нас разные. И всегда безумно хочется похерить все свои доказывания симпатии к черту, отозваться на их хитрые улыбки и уйти с ними. Уйти, петь по вагонам или в метро, потом тратить заработанное (уж не знаю на что, на выпивку разве что?), летом сходить, не доезжая до города, считать звезды, любить друг друга у костра. Всегда, когда я вижу их, меня посещают подобные мысли, скорее даже ощущения. То же самое я чувствую, глядя на закат.


Вслед за ребятами идут торгаши. Супер-фонарики, 15 пластырей по цене 10, пирожки с собакой, салфетки, ручки, газеты\журналы, и прочая дребедень, на которую, к постоянному моему удивлению, всегда находится покупатель. Но все ждут другого человека. Это огромный бородатый мужчина с переносным холодильником вкуснейшего мороженого «Каштан». Всегда, когда появляется он, я думаю одну мысль: неужели такому мужику не нашлось иной работы? Видимо, не нашлось, и я не забываю купить мороженое.


Воскресная летняя электричка веселая. Даже контролеры, очумевшие от летней жары, улыбчивые.


Осенняя вечерняя электричка исполнена драматизма. Я еду в пункт Б. На одной из станций напротив меня садится женщина, лет 45, но вполне симпатичная, с волевым красивым лицом, хорошо, хоть и несколько по-мещански, одета. Интересно наблюдать, как такое сильное, цементированное чиновничье лицо кривится и глаза наполняются слезами. Она говорит с кем-то по телефону. Мои уши заняты Блэк Сабаттом, но по губам я читаю отменно. У нее умирает близкий человек, муж или сын, и дело безнадежно. Я вижу, как с каждым словом меняется лицо, и она чувствует это тоже, и потому спешно прекращает разговор, скручивая его в простое «ну ладно, все уже, пока». По ее щекам ползут слезы, беспощадно тянут с собой частицы тонального крема, румян и еще бог знает какой фасадной отделки. Не найдя ничего лучшего, она по-бабьи вытирает щеки и глаза уголочком белого шарфа. Я понимаю, что ей сейчас нужно хоть какое-то сочувствие, но ни вагон электрички, ни я дать ей этого не можем. Я ужасно говорю словами, поэтому просто протягиваю ей бумажный платочек. Она благодарит. Я решаю поплакать тоже, и достаю платок «Zewa» и для себя. И мы едем дальше, утихомиренные вспышкой внезапного сопереживания, и плачем каждый о своем. Хотя ей, наверное, сдается что плачу я из жалости к ее персоне. Она выходит раньше меня, улыбается мне вымученно. Ага, гуд бай и вам.


Еще одна неотъемлемая часть электричек в любое время – освобожденные зеки. Зеки любого возраста напоминают детей – настолько дезадаптированными они выглядят. В их глазах странное выражение: волковатость и сволочность смешаны с заискиванием и отчаянием, что рождает одинокость. Не одиночество, но именно одинокость, которая скребет лапами в черные зрачки. Но я не буду им сочувствовать.


А еще…нищие, калеки, убогие, которые каким-то чудом успевают пройти через все вагоны во время стоянки на крупных станциях… Ропот, который пробивается даже сквозь наушники, заставляет меня выгнать музыку из ушей и обратиться к миру. По проходу передвигается торс человека на досточке. Причем движется довольно-таки быстро. Ловлю взгляд. Глаза похожи на стиснутые зубы, столько в них злости и ненависти. За калекой бежит мужчина в железнодорожной форме, держа деньги в руках. Ловлю взгляд. Глаза прячутся. Наверное, только этим двоим людям известно, что произошло между ними. И я им не сочувствую.


Я приехала. Уже неважно, куда. Потому что когда не знаешь, куда тебе нужно, приезжаешь НИКУДА.