Снег и лед

                Снег и лёд
                Рассказ



  Эпиграфом:
  "Расскажи что-нибудь еще?" - спросила Алена. "Хорошо, представляю для тебя рассказ "Снег и лед" по мотивам легенды "Тристан и Изольда". "Кто из нас снег, а кто лед?" - поинтересовалась Алёна. "Нет, ты не так поняла. Так я назову небольшую историю про в давнее прошлое, канувшие "снег и лёд", которую я собираюсь, припомнив былое, сочинить". "Сочинить?!" - надула губы Алёна. "Ну, да. Я придумал сюжет для рассказа. А как же иначе?" "Начни свою историю с главного", - нетерпеливо пожелала Алёна. "Разве я могу так сразу припомнить главное?" - я задумчиво, растягивая время, возражал ей. "Сочини скорее, не томи", - возмутилась Алёна.
  В усеянном звездочками снежинок цилиндре он спешил к тому дому, что был неподалеку. Ему была присуща вольность некоторых сюжетных поворотов и условность многих ситуаций. Высокая дверь из башни на балкон была раскрыта! Он и она, вдвоем в наступившем декабре, вместе кутили, вместе куда-то катили, вздорили и снова слетались друг к другу в объятия. Протекторы санного следа среди сугробов на городских занесенных снегом улицах стали свидетелями пылкости их объятий. Время, представьте, протекает, как и зеркало течет, против родового парка, искривляясь при таком течении. Сочинитель есть пиротехник для пылконасыщенных. Сова ли в рот малину, в то время как была стайка?
  "Какой жуткий бред несешь ты", - сказала мне, фыркнув, Алена. И она (не спрашивай, - откуда она появилась), гордячка, ушла куда-то, по каким-то, где-то давно ожидающим ее своим "собственным делам". Что мне, однако, не помешало быстренько записать мою уже сочиненную историю.

                Действующие лица

  Виктор Нестеров - 21 лет, рядовой, из роты строителей;
  Александр Афанасьевич Додонов - 28 лет, старший сержант сверхсрочник, будущий прапорщик, а пока еще студент Центральных Офицерских Курсов, расположенных в военном городке на территории учебного полка железнодорожных войск в городе Старый Петергоф;
  Володя Янковский - 19 лет, рядовой, из роты строителей;
  Игорь Нащекин, - 19 лет, мл. сержант, пом. ком взвода, из роты строителей;
  Василий Криворученко - 23 лет, ефрейтор, из роты строителей.

  Со стороны кому-то, вероятно, показалось бы, что в комнате проходит совещание по весьма важному поводу. Давно трое сидели за столом, поставленным по центру квадратного по периметру просторного не загроможденного никакой больше мебелью помещения.
  Но все трое за пустым столом, продолжительное время молчали; они были малоподвижны, они одинаково статично, в положении сидя на грубо сколоченных деревянных табуретках, пребывали будто бы в глубоком сне. И, если бы напрячь зрение и приглядеться к ним, поскольку свет в комнате от электрической лампочки, висевшей под высоким потолком, был тусклым, то на лицах всех троих стали бы различимы, кроме однотипно у них без восторга широко раскрытых глаз, и схожие время от времени следы динамики от прецизионно меняющихся в них выражений от одинаково мучившего их глубокого похмелья.
  Все трое были одеты в защитного цвета солдатские гимнастерки типа френч с накладными карманами по бокам; на ногах у них были кирзовые сапоги. На пагонах лишь у одного из них были лычки - узенькие ефрейторские. У всех троих отсутствовали на поясе положенные солдатам по форме коричневые кожаные ремни с латунными бляхами - их отбирали у тех, кто попадал на гауптвахту.
  Помещение, в котором находились трое, было одной из двух камер гауптвахты учебного полка железнодорожных войск, расквартированного в военном городке, выстроенном за высоким из бетонных плит забором, в городе Старом Петергофе под Ленинградом. Учебный полк занимался профессиональною подготовкою призванных на двухгодичную службу в Советскую Армию молодых солдат-первогодок, в многочисленных учебных классах обучая их в течение шести месяцев разным воинским специальностям, по которым солдаты будут проходить оставшиеся им после учебы в петергофском полку полтора года службы уже в линейных подразделениях железнодорожных войск, разбросанных в различных местах по просторам большой страны.
  Комната гауптвахты, в которой находились трое сидевших за столом, была "солдатской" камерой - рядом за стеною была еще одна подобная "сержантская", в которой содержались попавшие под арест на гауптвахту военнослужащие младшего командного состава - сержанты и старшины.
  Небольшое зарешеченное окошко у потолка, в стене напротив двери, добавляло не много света в солдатскую камеру, к электрическому освещению от единственной лампочки, поскольку с самого утра осеннее небо было покрыто непрозрачными для солнца темными облаками.
  Все трое из находившихся в камере были солдатами второго года службы из временно прикомандированной к учебному полку роты строителей.
  У одного из них, рядового Нестерова, было во всем его теле и более всего в голове-башне странное физическое и душевное ощущение, что все вокруг ему и на самом деле снится.

                Безмолвные поля оделись темнотою,
                Лишь по верхам осин лепечет легкий лист.

  Рассеянное внимание и вялые мысли Нестерова, тупо и болезненно текущие у него в башне-голове, особенно занимал странный вид возле его правого локтя расплывшейся на столешнице уже высохшей и выцветшей невелички-кляксы фиолетовых чернил. Минут десять, а может быть и пятнадцать, или все двадцать, он пристально разглядывал кляксу, похожую на бледно-сиреневый цветочек, и тяжело размышлял - он все никак не мог понять, как она здесь в этой комнате могла появиться.

                За скромной самкою, вспорхнув, перелететь!

  Откуда?.. Краем уха Нестеров прислушивался к шумам, причиною происхождения пока еще неясным, раздававшимся за дверями комнаты, в коридоре полковой гауптвахты.

                И снова тихо все… Уж комары устали
                Жужжа влетать ко мне в открытое окно.

  Открыв дверь, солдат-часовой посторонился и пропустил из коридора в камеру двоих военнослужащих, без поясных ремней, которые всегда отбирают у тех, кого помещают под арест на гауптвахту. Оба новенькие пришли со своими табуретками; лишней мебели в помещении солдатской камеры не было: стол, три табуретки и покрытый крышкою цинковый бачок с питьевою водою в углу комнаты.
  Первый из вошедших был в полевой офицерской форме типа ПШ, но с тремя сержантскими лычками на пагонах. Так на территории полка были одеты курсанты Центральных офицерских курсов - сокращенно ЦОК - казарма и здание с учебными классами у которых находились на той же общей с полком территории военного городка в Старом Петергофе.
  Собственно, курсы ЦОК были школою прапорщиков, в которую контингент студентов на полугодичное обучение набирали среди солдат и сержантов сверхсрочной службы. Статус прапорщика в Советской Армии был особенный, другой, нежели до революции в царской армии. Точнее, наверно, было бы сказать: ЦОК - это начальная школа для военнослужащих профессионалов.
  - Привет сокамерникам! Кто у вас специалист по встречам? - громко сказал с порога, вошедший первым в камеру, сержант в офицерской форме ПШ (полу-шерстяной материал). - Принимайте к себе пополнение.
  Появившийся в помещении следом за ним, младший сержант Нащекин, обращаясь к нему, тихим мягким голосом произнес:
  - Ну, видишь, Додонов, я ведь тебе говорил, только наши из роты строителей здесь.
  Сидевший за столом лицом к двери рядовой Янковский откинул голову, мутными глазами посмотрел на новеньких, и медленно приподнялся, и сказал, глупо ухмыляясь:
  - Здравствуйте.
  Остальные двое за столом, рядовой Нестеров и ефрейтор Криворученко, не вставая с места, смотрели искоса на появившихся в камере новеньких и выжидающе молчали.
  Солдатик-часовой закрыл двери камеры.
  Сержант сверхсрочник Додонов прошел вперед, поставил к столу свой табурет и представился:
  - Додонов Александр Афанасьевич. Будущий прапорщик.
  Затем он спросил у Нестерова, протягивая ему для рукопожатия ладонь:
  - За что посадили?
  Нестерова мучило очень глубокое похмелье, а потому ему трудно было не только шевелить руками, но даже и говорить какие-либо слова.
  - За пьянку.
  - Святое дело, - одобрительно кивнул Додонов и обернулся к младшему сержанту Нащекину. - Игорек, ты только оглянись кругом, камера у рядовых, определенно, лучше сержантской камеры.
  - Главное, здесь просторно, - согласился с ним Нащекин.
  - Не скажи, не скажи так, - мотнул головою Додонов. - Сюда до окончания дня еще человек двадцать могут поместить.
  Никто не засмеялся.
  В учебном полку курсантов ЦОК звали общим именем "дубовые"; на их лица глянешь, когда, к примеру, они строем повзводно проходят в столовую - в самом деле, будто кем-то было добросовестно подобрано плотное "дерево". Лицо Додонова не было исключением из общего правила. Впрочем, много интеллекта "дубовым" и не требовалось, чтобы в звании прапорщика после полугодичных курсов нести службу где-то по каптеркам старшинами рот или кладовщиками на продовольственных и вещевых складах. К тому же ведь часто бывает, что простоватая внешность обманчива.
  - Александр Афанасьевич, - Додонов за руку поочередно представился Янковскому и Криворученко.
  - Володя, - назвал свое имя Янковский и опять почему-то глупо хихикнул.
  - Василий, - крепко сжал ладонь "будущему прапорщику" своей солидной лапой Криворученко.
  Младшего сержанта Игоря Нащекина из роты строителей все находившиеся в камере знали и так, без представления.
  Додонов, уперев руки в бока и подняв брови, обошел помещение камеры по ее периметру, огляделся вокруг.
  Камера была весьма темной и тоскливо мрачной. Штукатурка с высоких сводов местами осыпалась; дневной свет проникал через пыльное небольшое зарешеченное оконце вверху у потолка. Стена около двери зачем-то была облицована потускневшим белым кафелем, остальные стены были по грудь покрашены масляною краскою, а выше побелены известью.
  В углу камеры "будущий прапорщик" остановился, извлек из нагрудного кармана одну за другой четыре спички. Присев на корточки рядом с оцинкованным десятилитровым бачком, в котором была питьевая вода, Додонов извлек из ушек бачка одну его проволочную скобку-ручку; и в освобожденной полости ушек бачка он спрятал принесенные им в камеру четыре спички.
  В то же время Янковский рукою убедился в прочности табуретки Додонова и быстро, незаметно для него, обменял свою расшатанную табуретку на табурет будущего прапорщика Додонова.
  Установив в бачке на место ручку-скобку, Додонов продолжил обход камеры по периметру. Зачем-то он попробовал рукою побелку на стене комнаты и удовлетворенно кивнул.
  - Известь, а не мел, - сказал он со значением в интонации голоса.
  Додонов продолжил движение по периметру и исследование стен камеры.
  - Мел, - сказал он с особым значением в интонации голоса, попробовав рукою побелку на другой стене, и прибавил, сменив интонацию. - Ну, вот она - наша милая квартира на ближайшие пять суток.
  Младший сержант Нащекин объяснял хозяевам "солдатской камеры", что в соседней камере, где они с Додоновым прежде находились, испортилась элетропроводка. Специалист Александр Афанасьевич испортил там электричество, чтобы всем арестованным на гауптвахте в одной общей компании сроки сидеть. Будущего прапорщика арестовали и посадили под караул раньше "строителей" - у него шли пятые сутки отсидки.
  Будущий прапорщик Додонов тем временем обводил взглядом своих серых задумчивых глаз цементный пол в камере.
  - Надо побыстрее переходить в подполье, товарищи, - сказал Додонов, вскинул руку, посмотрел на ручные часы и продолжал. - Это нам все равно пришлось бы сделать. Я вас очень прошу поскорей собираться. Взять с собой мы ничего не можем. Вот, к примеру, фишечки у нас с ним были уже готовы (он кивнул на младшего сержанта Нащекина), но пришлось их при нашем переводе… скушать
  Нестеров мизинцем правой руки пытался стереть чернильное пятнышко на столешнице, но старые прочно высохшие чернила не поддавались; и легкое чувство паники охватило его. Он послюнил палец и потер, чернильное пятнышко на поверхности стола побледнело, но так и не исчезло совсем.
  Криворученко смотрел на будущего прапорщика без улыбки, изучающе. Покосившись на руку Нестерова, он поинтересовался у Виктора:
  - Консервируешь что-то?
  - Стерилизую.
  Янковский на эти слова Нестерова засмеялся:
  - Такое нагревание условно принято называть пастеризацией, хотя принципиальной разницы между этими процессами нет.
  Ян от смеха тут же закашлялся, а когда откашлялся, спросил, обращаясь уже к Додонову:
  - Простите, Александр Афанасьевич, но я вам должен задать откровенный вопрос. В этой будущей квартире, в которую вы нас ведете, я буду иметь хоть какую-нибудь возможность работать?
  Додонов ничего ему не ответил, а обернулся к младшему сержанту Нащекину:
  - Игорь, хлеб есть у нас?
  Младший сержант Нащекин вынул из кармана ломоть белого хлеба и положил его на стол.
  - Я на всякий случай от завтрака оставил, - сказал он, по обыкновению, коротко и спокойно.
  - Вы умеете стрелять? - обратился Додонов к сокамерникам. - А лепить? Показываю.
  Невысокий, внешне спокойный, с прищуренными глазами он стал ходить по комнате, насвистывая без конца все один и тот же бравурный марш; вроде бы из оперы "Травиаты", что-то толстенькими пальцами лепил из небольшого кусочка хлебного мякиша. Додонов ходил из угла в угол и говорил о том, что они обязаны выучиться быть спокойными и выдержанными, поменьше думать о собственных переживаниях.
  Янковский опять хихикнул. Ефрейтор Криворученко и тут не улыбнулся. Нестерову было не до слов и лишних эмоций - у него болела голова. Младший сержант Игорь Нащекин в солдатской камере только-только осваивался - пока еще чувствовал себя пришельцем.
  Додонов с довольным видом, и он смотрел на всех с нескрываемой гордостью, поставил на стол изделие величиною в половину наперстка, которое он слепил из хлебного мякиша.
  - Фишечка.
  Все сидевшие за столом разглядывали необычную "фишечку", изготовленную методом народных промыслов будущим прапорщиком, и было им уже понятно - предстоит какая-то игра. На любой гауптвахте, согласно строгих внутренних правил, всякие игры были запрещены. За тем, чтобы арестованные на гауптвахте ни во что не играли, строго следили часовые. Вместо игр на "губе" арестованным полагается выполнять тяжелые работы от подъема ранним утром и до отбоя ко сну поздним вечером. Но на всякие установленные свыше типовые уставы, правила и инструкции обязательно накладываются нетипичные, не рассчитанные некими их составителями, ситуации или сами собой совершенно случайно складываются никем не предусмотренные объективные обстоятельства. Арестованных из роты строителей не выводили из камер ни на какие работы на территории полка - караульные, солдаты первогодки, не справлялись вне стен гауптвахты с охраною арестованных.
  Последовало от Додонова предложение сокамерникам присоединяться и лепить из хлебного мякиша персональные фишечки. Фигурки можно было лепить произвольной формы, полагаясь на собственную фантазию, лишь бы размером они были не более с пол наперстка. Как оказалось, в предстоящей игре эти фишечки носили вполне определенное название - очень ласковое, но подцензурное.
  - "Мандовошечка", - озвучил общее имя фишечкам будущий прапорщик Додонов.
  - Не литературно, - фыркнул Нестеров, - Как потом в мемуарах полководца, Александр Афанасьевич, будете описывать игру?
  Не воспрещалось дополнить имя общее "мандовошечка" названием индивидуальным - по фантазии.
  Младший сержант Игорь Нащекин быстро придумал для малых скульптурных форм имя "шахера-махера".
  Пока арестанты из роты строителей осваивали навыки лепщиков, Додонов, демонстрируя свой класс, сотворил из все того же, единственно доступного на гауптвахте материала, хлебного мякиша, довольно правильной формы игральный кубик. Затем, он извлек из нагрудного кармана гимнастерки еще одну пятую спичку и ее головкой на гранях кубика выдавил счетные ямочки. Кубик он положил на батарею отопления, чтобы быстрее подсох и затвердел его материал.
  Далее наступил момент, чтобы нанести по краю стола для игры разметку. Ничего сложного в том не было: по предложению находчивого будущего прапорщика сокамерники, повозив ладонями по побеленной мелом стене, таким образом покрыли свои пальцы качественным мелом. Растопырив пальцы, несколько раз поочередно наложили их по краям стола по периметру. Получилось нечто напоминавшее разметку на измерительной линейке.
  Игра в которую они, окружив стол, принялись играть была одноименна фишечкам - она так и называлась... "шахера-махера" - ее первоначальное оригинальное название Додонов пальцем, на котором сохранился мел, написал на центре столешницы. Правила игры были очень просты: участники игры поочередно подбрасывали кубик и в определенном порядке, согласно выпавшего на кубике числа ямочек, передвигали фишечки "махеры" по "шахерам", т.е. по разметке на столе.
  Нестеров обратил внимание, что бледно фиолетовое чернильное пятно попало в разметку на столе - заполняло пространство между двумя нанесенных мелом метками.
  - Где строите? Сколько строите, два дома, в Новом Петергофе? - расспрашивал партнеров из роты строителей по ходу игры Додонов и поинтересовался у Нестерова. - На губу брали с поличным, или кто-то из гражданских подрядчиков сдал?
  Накануне в одном из строившихся ими домов для офицерского состава солдаты из роты строителей днем, закрывшись в одной из квартир, отметили чей-то день рождения. Но то ли при этом Нестеров, не рассчитав свои силы, выпил лишний стакан вина, то ли само вино, которое посланные гонцы покупали в магазине рядом с платформой для электропоездов на станции "Мартышкино" было чрезмерно крепленным - но когда объявили для собравшихся солдат сигнал рассредоточиться и скрыться, поскольку приехала и вошла в дом большая комиссия из офицеров штаба брмгады, - он, вполне трезво оценив свою "перегруженность", решил квартиру не покидать, а потому зашел в ванную комнату, закрыл за собою дверь и решил там переждать. Однако, он опрометчиво присел и оперся рукой на край новой, а потому скользкой от сажи ванны и, не удержав равновесия, повалился в нее. Сообразив, что из ванны, в которой он лежал, ему не удастся выбраться, пока он не поспит, то вскоре он там заснул. Приснился яркий цветной сон, будто бы встретился он с девушкой из давнего прошлого, которая когда-то давно, спасаясь на улице от хулигана, укрылась за Нестерова, при этом прижавшись грудями к его спине.
  - За имя этой женщины взяли, - отвечал Нестеров, вздыхая. - Офицеры из штаба бригады обнаружили. С поличным брали, пьяным.
  Фишечка "махера" у Нестерова на столе стояла всего в нескольких шагах от клетки "шахеры", которую заполнило чернильное пятно. Совсем это нехорошо. Нестеров хмуро бросил кубик.
  - Не знаю даже, почему мне той давней истории продолжение приснилось... Я сапоги все-таки с ног стянул, лежа в ванной, перед тем, как спать, и себе за спину спрятал, чтобы кто-нибудь не подшутил, не унес их. Они мне носками как раз в спину во время сна упирались...
  Нестеров в уме просчитывал шаг на разметке, на котором разляпана дикая, синяя, кляксина, и - с места она готова сорваться в канкан!
  - Замаскировался, - резюмировал Додонов. - Как же тебя по твоим пяткам обнаружили?
  Нестеров поостерегся ставить фишку на чернильное пятно и остановил ее на ход меньше, чем ему выпало числом на кубике. Никто из играющих за столом не заметил этого замедления его фигурки.
  - Над ванной ноги торчали. Меня не по пяткам брали, портянки я не снимал, - вздохнул Нестеров и продолжил. - Потом я положил под щеку пилотку и задремал. И вот мне приснилось…
  Снилось ему… игра для тех, кто любит дерзко прогуливаться по отверстиям своих снов.
  Увидел он во сне девушку в розовом платье. По какой-то неведомой причине Нестеров моментально догадался, что эта девушка та самая, которая некогда давно в юности прижималась своим бюстом к его спине. Она протягивала ему крупную сливовую косточку, разломленную вдоль пополам. А в середке косточка была наполнена... ну вот такая молочная помадка бывает в конфетах.
  - Я спросил у нее, как ее зовут, - объяснил Нестеров. - Спросил у нее имя, но только не во сне, а по-настоящему, вслух. Как-то так получилось, В тот момент мимо двери квартиры приемочная комиссия офицеров из штаба бригады по лестнице поднимались. Заинтересовались некоторые офицеры, что и кто сказал.
  Имя, которое так и не успел узнать разбуженный штабным офицером из комиссии Нестеров, а больше всего предложенная ему во сне косточка заинтересовали также и игравших в камере за столом в игру.
  - Шифрованное послание - косточка.
  Додонов засвистел от удовольствия:
  - Знак "Ч".
  - Я в сны верю, - серьезно сказал Янковский. - Все дело в ванне.
  - А в какой квартире в ванне лежал, не запомнил?
  - Нет.
  - А жаль. Скольки квартирный дом вы строите? Номер у подъезда хотя бы вспомнишь?
  - И достанется какому-нибудь молоденькому летёхе та квартира. Где справедливость в жизни?
  - Так вот его она, получается, на губу привела. Не факт, что достанутся от той ванны "летёхе" пагоны полковничьи. Может быть также ему гауптвахта светит. Справит он новоселье. Забрался он в ванну, искупался - и на губу. Вышел он с губы и опять же туда же в ванну залез, чтобы грязь с себя арестантскую смыть, а на выходе из подъезда дома забыл честь отдать, проходя мимо соседа генерала. И опять - губа. Так на весь срок своей службы станет он губарем.
  - Что? Не пора ли нам покурить? - предложил сокамерникам Додонов. - Только у нас с Игорем сигареты закончились, на вечернюю прогулку новую пачку товарищи принесут.
  Криворученко отправился за сигаретами, и, подойдя к двери, постучал по ней:
  - Часовой?.. Воин подойди сюда.
..Часовой открыл дверь камеры, и Криворученко вышел в коридор.
  - Где прячете свои сигареты? - поинтересовался Додонов у Янковского.
  - Пачку сигарет "Аврора" мы храним, товарищ прапорщик, на вершине у высотки 29-26 - отрапортовал Янковский.
  - Где такая находится? - заинтересовался Додонов.
  - В элетрощиток, который у входа на стенке, мы спрятали пачку с сигаретами, - объяснил Нестеров. - Засунули их в нишу сбоку от токопроводящих шинок. Одно неудобство, часовые боятся доставать, приходится самим ходить за сигаретами.
  Криворученко принес две сигареты и вручил.
  - Вот вам две соски. Третью брать не стал - дыму много будет.
  Спичку, одну из тех, что спрятали в ушке бачка с водою, зажгли, чиркнув по гладкой поверхности стола. Нестеров умел зажигать спички и об керзовую голяжку сапога, но об стол было сподручнее.
  Прикурив сигареты, Нащекин, догоревшую до основания спичку, затем пальцами тщательно в пыль растер. Табак в сигаретах марки "Аврора" был крепким. Дымок от сигарет неспешно вытягивало  из камеры в коридор через дверной глазок и через сеточку отдушины вверху у потолка. Сигареты докурили до совсем-совсем крошечных "бычков".
  - Вон в том углу камеры брось на пол окурочки и очень тщательно разотри их ногою, - поручил Додонов ликвидацию следов перекура Янковскому. - И скажи часовому, чтобы проветрил помещение коридора, чтобы он двери на улицу минут на пять открыл.
  Когда следы перекура были ликвидированы, о металлическую обшивку двери загремели  ключи. Янковский шустро добежал до двери и заглянул в глазок.
  - Гости! - сообщил он неприятную новость. - Караульные своего начальника к нам ведут.
  В камере еще висел под потолком легким облачком сизый дымок от выкуренных сигарет.
  - Быстро все разом положили в рот свои фишечки, разжевали их и проглотили, - скомандовал Додонов.
  Будущий прапорщик, поднявшись с табурета и наклонившись вперед, профессионально обеими ладонями быстро стер на столе меловую разметку для игры. Но слепленный из хлеба кубик при этом слетел со стола и откатился под дверь к порогу. Подобрать его уже не осталось времени, в камеру вошли офицер, начальник караула, и с ним двое солдат - часовых из коридора.
  Нащекин шепнул на ухо Нестерову:
  - Он долго учил отца, как тот должен себя вести.
  Начальником караула, в новенькой щеголеватой форме лейтенант, был большеглазый худой юноша, вероятно недавно закончил военное училище. У него было очень бледное лицо и синие круги под глазами. Глаза его казались Нестерову непомерно большими.
  Лейтенант сразу учуял в камере запах сигаретного дыма, и сузившиеся при этом глаза его стали одновременно и зловещими, и радостными. Он приказал сопровождавшим его солдатам произвести в камере обыск.
  Конечно, никаких результатов поиски сигарет в камере не дали. Часовые помалкивали. Тогда щеголеватый "летёха" приказал всем арестованным догола раздеться и сложить одежду на стол, для ее осмотра.
  В этот момент Нестерову вдруг привиделось, что хлебный кубик, лежавший возле ног лейтенанта превратился в маленькую черную кошку, которая, выгнув дугой спину, потерлась о начищенные гуталином до белесо матового блеска яловые офицерские сапоги и бесшумно вышла в коридор гауптвахты. Нестеров от такого неприятного наваждения на секунду прикрыл глаза.
  Солдаты караула, перещупав сложенную на стол одежду, ничего не нашли.
  - Нет такого тайника, который было бы нельзя обнаружить, - злорадно сказал лейтенант.
  Лежавший на полу рядом с ним кубик из хлебного мякиша офицер не замечал.
  Лейтенант приказал сокамерникам повернуться к нему спиною и наклониться.
  Но сигареты и спички и "там" не были обнаружены. В этом начальник караула визуально лично убедился.
  Неудачный обыск рассердил офицера; а может быть и не очень рассердил - но, покинув камеру, он устроил тут же за закрытой дверью в коридоре суровый нагоняй и объявил личный досмотр своим солдатам из караула.
  - Обнаружил "летёха" свист, - прокомментировал спокойным голосом Нащекин, надевая одежду. - Ми, ми, ми.
  - Вся прелесть игры в шахеру - махеру в том, чтобы в любой момент быть готовыми уйти, - резюмировал Додонов, подбирая с пола лежавший у двери кубик, расплющенный в лепешку сапогом любопытного, но невнимательного "летехи". - Но в этот раз мы случайно еще сыграли в орла и решку.
  Янковский, застегивая пуговицы на ширинке, сказал:
  - Ми, ми. А я на гражданке трубку курил.
  Лейтенант, не найдя сигарет в камере у арестованных, устроил тщательный обыск в коридоре гауптвахты. Он открыл и дверцу и заглянул в электрощиток, затем обыскал карманы у своих часовых. Ничего он не нашел.
  За обедом в полковую столовую под конвоем с вооруженным автоматом часовым ходили Нащекин и Янковский. Янковский не хотел идти, но Нащекин настоял:
  - Ян пошли, пошли... Надо зарегистрировать ежа в гардеробе.
  Их долго не было. Оказалось, они уговорили часового, и по пути зашли в роту.
  Когда пришли, сообщили:
  - Снег идет.
  В роте на тумбочке у своей кровати Нащекин обнаружил письмо от девчонки, с которой он переписывался. Сразу, придя в камеру, он распечатал конверт, в сторонке стал читать его и чему-то улыбался.
  Этому письму суждено было сыграть несколькими днями позже некоторую роль.
  Суп, разлитый из бачка по тарелкам, был уже холодным, а второе у поваров на полковой кухне подгорело.
  Нестеров неохотно пережевывал невкусную пищу. Порадовал его обнадеживающей, согласно народной примете, новостью в ближайшем будущем лавровый листочек, который он выловил в своей тарелке с перловым супом.
  - От кого будет тебе письмо? - спросил Додонов.
  На вопрос Александру Афанасьевичу отвечал бойкий Янковский:
  - Недавно он в увольнение ходил. Теперь с опаской он ожидает весточку от старика Шланген триппера.
  После того, как завершили прием пищи и отнесли посуду в столовую, в камере наступило на полчаса затишье.
  На столе кое-где по его краям были видны, словно случайно извлеченные из под земли старые кости, фрагментарные останки меловой разметки игрового поля, аварийно ликвидированной курсантом ЦОК, будущим прапорщиком. За время обеденного приема пищи число этих следов, под постоянно передвигающимися десятью рукавами гимнастерок сокамерников, заметно сократилось. Среди руин игровой разметки выглядело главной доминантой состоявшейся игры нестирающееся ни под материалом рукава, ни под намоченным слюною пальцем чернильное пятнышко.
  Одному лишь Додонову не сиделось за столом. Будущий прапорщик, заложив руки за спину и насвистывая марш, шагал взад и вперед, как маятник, от стены к стене, непонятно почему стараясь строить шаги бесшумно и по одной линии.
  - Для разнообразия сыграем в карты, - сказал Додонов. - Карты? А там же где и сигареты лежат. В коридоре, где часовой прохаживается, они спрятаны.
  Где Александр Афанасьевич прячет в коридоре сигареты, Нестеров не знал, но не стал об этом спрашивать.
  - По хули поганим? - задал вопрос Додонов. - Нет? Первый раз посадили? Значит, играют в "вист" обычно вчетвером. Да о роббере...
  - Нас пятеро в камере, - подсказал ему Янковский.
  Решили продолжить игру в "шахеру-махеру". Опять все дружно подошли к стене, побеленной мелом. Произвели новую разметку стола.
  Нащекин написал пальцами, покрытыми мелом, в центре стола: "Эксперты", будьте бдительны! Не надо подходить к чужим столам… под руку. Мы не пили с вами на брудершафт".
  Снова лепили из хлебного мякиша фишки.
  Бледное чернильное пятнышко вновь попало в одну из клеток разметки. Поглядывая на него, Нестеров решил, что в этой игре, если выпадет на кубике число, то он теперь не станет тормозить свою фишку.
  Нестеров поставил свою лепнину на стол. У него во второй раз фишка вышла лучше. Любуясь ее фигуркой, Нестеров восхитился:
  - Прямо - Civi, divi, nive.
  Тут же он получил под столом коленкою, чтобы не умничал.
  Додонов напрягся, повторил фразу и признался:
  - Не понимаю. Латынь?
  Нестеров неловко уронил со стола фишку. Наклонился, чтобы ее поднять. Нащекин развел колени, как барышня, и тоже наклонился. Нестеров его опередил, быстро подхватил и поставил свою фишку на столе на ту клетку, где было чернильное пятно.
  - Латынь, - подтвердил он. - Мать у меня врач, дома по вечерам рецепты на лекарства больным она писала на латыни. Нахватался из ее рецептов слов.
  Нащекин бросил кубик - метнул "кость" - возобновляя прежнюю игру. И завел разговор о сержанте из роты строителей Сергее Беляеве.
  - В городе патруль моряков Беляева задержал - дали ему пять суток. Он у морячков сейчас на гауптвахте. Должны его перевести завтра к нам на "губу".
  Додонов оживился.
  - Кстати будет. Ждем пополнение. Тогда готовимся. Какие правила у игры "роббер"? Объясняю...
  Нестеров метнул кубик - выпало ему число, он с интересом передвинул свою фишку.
  - По хули поганим? Нет? Первый раз посадили? - интересовался у игроков за столом Додонов. - Значит, играют в карточную игру "вист" обычно вчетвером. Допускается - и 6 игроков. Да о роббере...
  Из всех объяснений будущего прапорщика Додонова запомнилось Нестерову немногое. Например: "Роковая семерка". Словом, утрированно диалектика на столе у банка "Капитала" такова: сначала кубик с шестью поверхностями, затем, как показывал в "Кавказской пленнице" актер Моргунов, под сапогом во время танца твист получается из кубика монета. Далее, третий (ребро монеты) лишний… В итоге, победитель окажется один - либо будет орел, либо решка.
  - На практике быстрее запоминается, - сказал в утешение Додонов. - Завтра с утра начнем практиковаться.
  Вечерело, когда охранники повели сокамерников во двор гауптвахты на прогулку.
  Было прохладно. От свежего воздуха кружилась голова.
  В сумерках во дворе "губы" все казалось одинаково серым, но небо...
  - Облака похожи на ребра у человека... - сказал мечтательно, глядя вверх, Нестеров и обратился к часовому. - Воин, ну что, я быстренько в роту схожу, может мне письмо из дому пришло?
  Часовой, набычившись, молчал.
  Оказалось, что днем в обед выпавший снег так и не растаял.
  Додонов, прохаживаясь по двору "губы", восхищался:
  - А снежок, снежок какой! Прелесть!
  Младший сержант Нащекин тоже, как и Нестеров, любовался вечерним закатом и, как обычно тихим голосом, вкрадчиво предложил свой вариант толкования понятия:
  - Объяснение: прогулка - по-одному строем по кругу.
  Будущий прапорщик хохотнул:
  - С кем сижу. Вы все в роте строителей поэты.
  Нестеров, так и не сумев договориться с часовым, каблуком сапога старательно колол лёд на поверхности лужи.
  Будущий прапорщик, которому в ближайшем будущем возможно предстояло заведовать вещевой каптеркой, осуждающе покачал головою:
  - Непорядок! Зачем свою обувь портишь?
  Нестеров только подернул плечами:
  - Примета такая.
  - Поделись?
  - Я пожертвованиями не занимаюсь, - отвечал Нестеров. - Не бьёт лёд, значит не любит. На городской каток когда-нибудь доводилось ходить? Если кто-то пришел и не пишет коньками по льду - значит, он Изольду не любит. Ту самую, что изо льда.
  - Ух, ты!
  Додонов стал тоже стучать каблуков по льду.
  - Зольдатен, сдавайса!
  Младший сержант Нащекин, ухмыляясь, подтолкнул в бок ефрейтора Криворученко:
  - Видел дятлов?
  - Дятлы дерево любят.
  Отбой ко сну для арестованных на гауптвахте был в одиннадцать вечера - на час позже, чем для солдат в ротах учебного полка.
  Отодвинули в угол стол. Принесли в камеру с улицы козлы, на каждого арестованного по два козлика, и на них положили сколоченные из досок щиты - "вертолеты". Ни постельного белья, ни матрасов, ни подушек арестованным не полагалось на такой постели. Доски "вертолетов", которые хранились днем на дворе гауптвахты и настыли на холоде, были поначалу ледяными. Даже через постеленную на них шинель спину пробирал "холодный лед".
  Когда в камере погасили свет и все улеглись, Додонов спросил у Нестерова:
  - Так что там за история в юности произошла с бабьими сиськами? Перед сном о чем-нибудь приятном послушать...
  - Расскажу, - согласился Нестеров.
  Это случилось в январе 1972 года в городе Павлодаре, где жил Нестеров.
  В квартире мирно пахло ужином. Школьники девятиклассники Витя и Женя за столом делали уроки на квартире у Женьки.
  - Пойдем-ка в клуб "Строитель" танцевать, - сказал Женька.
  Была суббота. Назавтра был выходной. В клубе в среду, в субботу и в воскресенье проводили платные танцевальные вечера. Играл лучший в Павлодаре вокально-инструментальный ансамбль.
  Витя Нестеров взглянул на часы, было половина восьмого, и торопливо встал:
  - Пора, товарищ. Как мудро говорит Эпиктет, надо браться за предмет не там, где у него нет ручки, а, наоборот, там, где ручка облегчает нам это.
  На одной из площадок в подъезде кто-то в овчином полушубке стоял у окна, отвернулся спиной, грелся у батареи. На улице был крепкий мороз, но девятиклассники одеты были тепло - на Вите Нестерове был овчинный тулупчик, а на его спутнике пальто с толстой ватной подстежкою.
  Из двора повернули за угол дома на улицу Урицкого.
  По бокам вдоль узкой улицы вытягивались линиями пятиэтажные дома, в которых освещенные окна через промежутки, как пуговицы у военных на кителе, чередовались с темными окнами.
  До клуба "Строитель" идти было недалеко - два с половиною квартала.
  Направлявшиеся на танцы девятиклассники миновали сначала пол квартала, затем первый полный квартал.
  Нестеров с легким трепетным волнением, но больше с удовольствием, думал о предстоящих танцах с девушками и ленивым движением глаз охватывал перспективу всей улицы.
  На улице Урицкого было темно и печально; зимний типовой вид пусть холодноватой, замкнутой, пугливо-расчетливой, но в сущности обыкновенной трещинки. Улица Урицкого в городе Павлодаре была сама по себе. Через рельсы трамвайных путей, проложенных на располагавшейся к ней перпендикулярно улице 1 Мая, переходил кондуктор с красным фонарем в висящей руке; наверняка был он от самого рождения профессорский сын; кондуктор убедился, что на проезжей части нет машин, перешел наискосок на другую сторону улицы. И вот он уже скрылся за углом во дворе дома. А где пропал его трамвай? На улице, занесенной добела сугробами снега, больше не было видно ни одного прохожего.
  Чей-то наступил черед оказаться забытым на улице пустой; и жившие вокруг в домах люди, может быть большинство из них только интуитивно, знали это.
  Последний квартал, с той стороны, по которой шли девятиклассники - четыре дома торцом к улице Урицкого. Между первым и вторым домами магазин потребкооперации "Колосок"; между вторым и третьим домами располагался детский садик "Белочка", огороженный оградою из металлических прутьев; в третьем промежутке между домами лежал пустырь; издали за четвертым домом виден был одним углом, двухэтажным выступом, клуб "Строитель".
  Возле уже закрывшегося на ночь магазина потребительской кооперации "Колосок" девятиклассники Витя и Женя ненадолго остановились.
  Зеленая занавеска по ту сторону ярко освещенной стеклянной стены-витрины скрывала внутренности торговой точки кооператоров. В "Колосоке" продавали исключительно только продукты сельскохозяйственной флоры и мед. Всегда можно было в этом магазине в одном из его отделов выпить стаканчик фруктового соку, выбор которых здесь был очень богат, как нигде более в городе. Невеликий по размерам, в одноэтажном здании типового проекта магазин "Колосок" был своего рода "зеленым кафе".
  Словно улица сбежалась к этому кафе, и само слово "улица" произошло в пирамиду бутылок с соком в правом углу витрины магазина, а в левом углу его витрины лежали яблоки нескольких сортов и были насыпаны в небольших коробочках разнообразные сухофрукты, и в центре щедрой на сельскохозяйственные продукты витрины на невысоком стеллаже были расставлены рядами баночки, наполненные джемами, повидлами и натуральным медом.
  Девятиклассник Женя размечтался, что он для себя выбрал бы из выставленных на витрине товаров, если бы стекло перед ними исчезло.
  А девятиклассник Витя подумал, что можно купить за деньги гораздо больше, чем выставлено на витринах магазинов.
  Нестеров сказал:
  - Пойдем подальше.
  Нестеров давно знал: нельзя собирать бычки на улице, нельзя гонять в футбол по сугробам во дворе и нельзя около магазина в морозную погоду есть пирожные. Однако, какими в каждом случае эти "нельзя" были разными.
  Вот в этот момент, когда они уже прошли мимо "Колоска" и поравнялись с боковой стеной второго дома, из четырех составивших квартал, Нестеров опять посмотрел вперед. Вдали навстречу шел мужчина, и в нескольких шагах перед ним шла женщина.
  Одетый в такой же, как и у Вити Нестерова, овчинный полушубок, мужчина то и дело порывался догнать и обнять женщину. Она его не подпускала к себе. Едва мужчина, чуть разведя в стороны руки, переходил с быстрого шага на бег трусцою, как тут же женщина перед ним, взмахнув вверх руками, пускалась в легкий бег. На ногах у нее были сапоги на каблуках, и поэтому она бежала частыми мелкими шажками, покачиваясь. Мужчина после короткой пробежки переходил на шаг, и его женщина переходила на шаг и опускала вниз растопыренные руки.
  Поведение этой пары прохожих на пустой неосвященной фонарями узкой улочке с самого начала выглядело странным, и должно было бы насторожить школьников, учеников девятого класса. Но их молодые глаза видели все и ничего и в серых сумерках на светло покрытой снегом улице, а умы у них, настроившись на танцы в клубе, реальность понимали плохо - и даже в том бы случае не поняли, если бы им ее осветили прожектором.
  Как бы ни было, но ни Виктор, ни Женька вовремя не почуяли для себя опасности, достаточно очевидно исходившей от приближавшейся к ним пары взрослых людей.
  - Резвится Давила, - констатировал с иронией в голосе Витя, скептически приглядываясь к неуклюжим телодвижениям мужчины в громоздкой овчиной шубе. - Они откуда не из калитки детского сада вышли?
  - Нет, из-за угла ограды детского сада со двора следующего дома появились, - откликнулся, хихикая, Женька, который первым заприметил странную пару.
  Движения женщины временами напоминали детсадовский "танец снежинки". Витя, вглядывался в изящно очерченный напоминавший грушу силуэт женской фигурки. На девушке было молодежного покроя приталенное пальто с лисьим воротником. Женщина то и дело на ходу оборачивалась и смотрела назад через плечо на следующего за ней по пятам ее обхаживающего мужчину.
  - Кино ночное снимается у наших мягких игрушек.
  - Позвольте ручку на прощанье. Дела их успешно идут.
  Школьники шли уже вдоль ограды детского сада "Белочка" и с все более возрастающей иронией наблюдали за приближавшимися к ним "танцующими" мужчиной и женщиной.
  - Что-то ей трудно выносить общество этого молодого человека.
  - Почему? - удивился Витя.
  Мужчина и женщина опять сделали короткую пробежку и были уже недалеко от школьников.
  - За внешним лоском у него душа прохвоста. Только и ждет, когда бэ ей ножку подставить.
  - И не удивительно! Ты думаешь, он день-деньской только добро и творит?
  Это дом. Вот собака. "Кто тебя отвязал?" Она хочет играть. Смотри, смотри. Вот идет друг. Друг поиграет с собакой. Они будут играть в интересную игру. Играй и ты, Жэка, играй.
  - Уже не мальчик он.
  - Но и не старик. Мог бы завтра жениться на ней.
  - На той старухе? Что ей сулит счастливые узы?
   - На что поспорим?
  - Да что ты! Думаешь, поэтому у нее с головой такое?
  Они все больше и больше сближались.
  Когда между парами людей оставалось не более пяти шагов женщина вдруг побежала рысцою, целясь проскользнуть между Женькой и Витей в "зазор"; и, когда опешивший от неожиданности Женя отступил в сторону, она моментально, забежав за спину Нестерова, неожиданно для него сзади охватила ему руки "замком" чуть выше локтей и прижала их к бокам. Тем самым будто бы веревкою связав ему руки. Нестеров никак не среагировал на это, поскольку одновременно он почувствовал прижавшиеся к его спине груди женщины.
  - Иди ко мне, Хари!
  С такими словами в двух шагах перед Нестеровым остановился тридцатилетний мужчина в овчиной шубе. Его улыбка - вернее, полуулыбка - была злорадной; губы похожи на сложенные вместе лезвия двух ножей. Вероятно, кто-нибудь бы сказал: "Натянутая тетива воли". При взгляде на него никому и в голову не пришло бы, что он любит шутить.
  - Иди ко мне, - тупо повторил он и непонятно откуда в его руке появился нож. - Иди ко мне, Хари!
  Нестеров беспомощно оглянулся кругом, он тоскливо ощущал себя игрушкой противоречивых инстинктов. Он ясно понимал, что у него за спиной стоит - все это пришло в движение и выступило против него, силясь его раздавить.
  - Мужик, ты будто не в себе? - произнес слова увещевания Нестеров. - Разойдемся по хорошему.
  Взрослый мужчина перед ним был опасным врагом, от которого надо было избавиться какой угодно ценой. "Бездна" и весь город - все, что обладало властью в любых ее формах, следовало звать на помощь.
  Мужчина не услышал его возражение, он, казалось, вообще не замечал перед собою никаких школьников-девятиклассников.
  - Иди ко мне, - опять потребовал он, обращаясь к женщине.
  Нестеров моментально вспомнил, как в прихожей Женькиной квартиры, надевая свой тулупчик, он случайно обнаружил в кармане маленький железный отполированный пальцами гвоздик "сотку" и оставил его в прихожей на полке. Впрочем, какой прок был бы ему от того, если бы этот блестящий маленький гвоздик оставался бы у него в кармане? Какой был бы ему толк вступать в фехтовальный поединок с участием большого ножа и маленького гвоздика? К тому же будучи не только тесно, но намертво повязанным по рукам, поскольку женщина за его спиною только усиливала свою хватку и все с большей и большей силою прижимала у него предплечья рук к бокам.
  Нестеров еще какие-то слова, экспромтом пришедшие ему на ум, говорил стоявшему перед ним мужчине, на голове которого была надета пушистая сшитая из заячьих шкурок шапка, а в руке холодно мерцал полированной сталью ножик. Мужчина все также, вот уж действительно "в упор", не замечал стоявшего перед ним юношу девятого класса и все с теми же стандартными словами обращался к прятавшейся за чужой спиною женщине:
  - Иди ко мне, Хари!
  Нестеров в итоге руководствовался той флюгерной логикой, которая велит плыть по течению и пользоваться обстоятельствами, не имея никакой реальной возможности как-либо эффективно способствовать им.
  Женька, неподвижно стоявший в сторонке в трех-четырех шагах и все время в течение этих пяти минут препирательства молча наблюдавший за происходившим, вдруг быстро наклонился и поднял с обочины дороги кусок снега, величиною с толстую в страниц 500 книгу.
  Дальнейшее происходило по принципам и законам театрального водевиля.
  И вообще случившийся уличный спектакль будто бы на молодых неоперившихся уток был рассчитан, на уровень впечатлительных школьников. Возможно, что-то еще должно было быть, но Женька будто бы им - охотнику и его "лисице" - помешал, когда он вооружился комком снега. Это моментально подействовало на "светлый образ князя с кинжалом". Он тут же повернулся и ушел.
  "Ах ты черт собачий, - подумал девятикласник Витя Нестеров, глядя вслед охотнику, одетому в овчиный тулупчик, удалявшемуся от них спокойным шагом. - Ничего, доедем".
  - Как же теперь… его… воспитывать? - спросил Женька, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
  Девушка отпустила руки Нестерова и всхлипнула у него над ухом:
  - Ой, не трогайте его!
  - Никак ты его не воспитаешь, - сказал Нестеров. - Разве что пожелать, чтобы на лицо ему наступила лошадь.
  Витя был в состоянии отрешенной глубокой задумчивости, поскольку он столкнулся с такой телесной близостью, которой он прежде не испытывал ни к кому и никогда. Эту близость нельзя было называть просто ощущением.
  Мужчина был уже далеко, и Витя Нестеров повернулся к девушке. Облик ее - чистенькая безликая блондинка. Судя по лицу, ей было лет двадцать пять или, может быть, на год меньше или на два года больше. На девушке было пальто с пышным лисьим воротником у нее на плечах. Ниже у нее выделялись зрело по-женски крутые бедра.
  Откуда? Исток всегда из "близости". Посредством чего произошла близость - это "инструмент". Каково оно - и стало таким художественное творение. Получившееся несколькими минутами ранее произведение - было невыносимо острое воспоминание.
  Вдруг девушка судорожно всхлипнула:
  - Я только вчера в магазине пальто купила! Вторую неделю беспрерывные метели, что ни надень - продувает насквозь.
  - Он что хотел у вас забрать пальто?
  - Я не знаю, чего он хотел.
  - Вас как зовут? - спросил у девушки Женька.
  - Наталья, - назвала она свое имя мальчикам и тут же поправилась, - Наташа.
  - Мое имя Евгений, - важно представился ей Жека.
  - Японская поговорка "Гений - это беда для близких", - сказала девушка, вытирая носовым платочком со щек слезы, и, вдруг вздрогнула, и тревожно оглянувшись вокруг, спрятала в карман пальто платочек и попросила, - Женя, проводите меня домой.
  Она подцепила Женьку под руку. Жила она рядом, в том пятиэтажном доме, третьем по счету, от которого она и бежала, преследуемая мужчиною.
  Всю короткую дистанцию до ее дома прошли молча. Наверно, никому не понятно было, о чем еще говорить. Лишь возле двери подъезда Наталья снова заговорила, попросила проводить ее до самой квартиры.
  На лестнице женщина, по-видимому, испытала приступ ужасающей слабости, она покачнулась и оперлась на перила. Но видимо слабость немедленно сменилась в ней негодованием из-за оскорбленного целомудрия либо от того возмущения, что ее прежде потрясло. Она вырвала из под локтя Евгения свою руку, такую недостойную белку, забравшуюся в чье-то дупло, которую теперь ныне некоторые люди почему-то называют "Ветчинной", и окутанная пурпурной дымкой, она резко понеслась сама вперед вверх по ступенькам последнего пролета лестницы, на ходу доставая из кармана ключи от своей квартиры.
  Этот торопливый горделивый стук каблучков женских сапог, по фасону и размеру не очень подходящих к ее новому дорогому пальто, смолк перед дверью ее квартиры и сменился пронзительным звоном и скрежетом металла ключей и дверного замка.
  - Аннигилировала, - присвистнул вслед ей Женька, когда дверь квартиры с треском захлопнулась.
  - Хотя бы спасибо сказала наша Наташа, - недоуменно в тон партнеру отозвался девятиклассник Витя Нестеров и, неожиданно для себя, присел тут же у двери этой квартиры на первой ступеньке бетонной лестницы. Из кармана полушубка он извлек картонную пачку болгарских сигарет БТ и долго не мог приподнять на пачке крышечку. Но, закурив приятную мягкую сигарету, после двух или трех затяжек ее дыма, он неожиданно сразу же и успокоился. Витя Нестеров быстро поднялся и вприпрыжку через ступеньку, не держась за перила, поскакал вниз по лестнице. Женька неспешно последовал за ним, не пропуская на лестнице ступенек, и только уже на улице он нагнал и пошел рядом с Нестеровым. Клуб "Строитель" был поблизости.

  В мой рабочий кабинет влетела, запыхавшаяся Алена и, вращая глазами, подобно тому, как цирковой жонглер манипулирует чайными блюдцами, возбужденно сообщила, что она только что прогулялась по улице Урицкого и выяснила, что детский садик назывался "Сказка". Мне пришлось дать для нее следующие пояснения.
  Напротив детского садика "Белочка" разворачивается "Театрал", базирующийся в своем представлении исключительно на "изборных" товарах с витрины "Колоска" - при полном игнорировании того, что скрыто внутри торговой точки сельских кооператоров за зеленой занавесью. Для театра слишком сложно содержание торговой точки помимо ее парадной витрины. Работу собственной мысли, по обыкновению, "Театрал" заменяет ловлей пискарей собственной, а чаще чужой интуиции.
  Что же с того, что детский сад назывался "Сказка", а не "Белочка"? Какая для моего рассказа разница в этом? В моем рассказе будет "Белочка". С "Белочкой" не пробовали? Белочка лапками, лапками - театральная спасительница Антигона.
  Продолжаю рассказ…

  Когда они подошли к клубу, Женька бросил ком спрессованного снега, который он все еще, как оказалось вдруг, нес в руке и не замечал. Несколько дней спустя, в школе одноклассникам Женька говорил, что поднял на дороге кусок твердого и, как стекло или кинжал, острого льда, но Нестеров хорошо помнил - снег был у него в руке, когда Женька его бросил возле клуба, ком моментально рассыпался.
  - Что же у нее груди размером с сапоги были? - заинтересованно осведомился Додонов.
  - Да я и не помню теперь, - признался Нестеров. - Но наверно не мелкие были, если я их через овчинную шубу ощущал.
  Образ женской груди вызвал у лежавших в ряд сокамерников общее оживление.
  - Ты бы сейчас сапоги себе под спину положил.
  - Срок ему добавят.
  - Ладно вам. Давайте спать, - устал отбиваться от смешков развеселившихся сокамерников Нестеров.
  Наконец-то доски у "вертолетов" прогрелись и можно было спать на них, укрывшись шинелью..
  - Помню случай, когда еще в детстве жили семьей в одноэтажном частном доме у деда, - впервые, с тех пор как сокамерники улеглись на досках, подал свой голос ефрейтор Криворученко.
  - О, молодец, - оживился Додонов. - Заговорил. А я уж стал думать, немой он что ли?
  Криворученко пропустил юмор будущего прапорщика мимо ушей и продолжил свой рассказ:
  - Сосед наш белорус, Иван Тушинский, работал в одной из организаций трактористом. И зимою вечером по темноте, но еще и не поздно было, возвращался он домой, и его двое грабителей встретили и потребовали отдать им его одежду. Он овчиную шубу скинул и отдал им, шапку снял и отдал, а когда сапог стал с ноги стаскивать, то обнаружил за голяжкою одного из них большую отвертку, которую он днем туда, когда свой трактор ремонтировал, засунул и потом забыл ее достать и оставить на работе в инструментальном ящике...
  Нестеров повернулся на бок и натянул на голову шинель, чтобы голос и рассказ Криворученко не мешали ему.

                И снова тихо все… Уж комары устали
                Жужжа влетать ко мне в открытое окно.

  Произведение искусства это объект, это мир, обычный взгляд людей на объекты - это и взгляд извне. Чтобы приятно было провести время. Чтобы было очень интересно. А сейчас нам пора спать. Пусть малыши помечтают, взрослые же займутся делом.

  В моем рабочем кабинете, который был и моею спальней, по-прежнему, прохаживалась хозяйкою непрошенная гостья Алена и, все также, вращая своими круглыми глазами - чайными блюдцами, она, похожая на кустодиевскую купчиху, несла какую-то несусветную чушь, касающуюся моих рассказов.
  - Как тебе мой кабинет, Алёна? Тебя сегодня днем или завтра 1 января нигде никто не ждет за праздничным столом? Сходила бы, развеялась бы, попраздновала бы… Пока я святочный рассказ сочиняю.
  Алена пропустила мимо ушей мою просьбу и продолжала по хозяйски расхаживать по моему кабинету.
  А по городской улице, с шумом пролитой на горячее железо воды, оставляя на коже легкое ощущение касания на несколько минут… "Толя, не валяй дурака". (Б. Ахмадулина). "Я ободряюще сказала" (Б. Ахмадулина). "…По мокрому асфальту… таинственный знак … для людей, пораженных слепотою. (Б. Ахмадулина).
  Я решил до другого раза - без присутствия рядом со мной Алены - оставить работу над подобающим декабрьской погоде святочным рассказом и взамен ему аккуратно вывел в тетрадке название миниатюры "Мокрый асфальт".
  Мокрые после дождя тротуары - это зеркала разлитые по улицам. Такое их превращение особенно заметно летними вечером или ночью: тогда городские кварталы огоньками смотрятся в "разлившуюся воду" и никак не могут налюбоваться на подвижные, как ртуть, сотканные из бликов "электрического жара" свои отражения. Мерцающие свето - красками "картины" шагают и мчатся по поверхности мокрых асфальтов, - так мимо проходят не чьи-то отблески и тень, но сама опрокинувшаяся в "текучие зеркала" противоположность города.

  01 января 2017 г.
  Ред.: 19 июня 2021 г.
  Ред.: 30 апреля 2024 г.