Николай Хайтов. Дракон

 Повесть-сказка. Автор -Николай Хайтов.
 Москва 1972.
 Перевод с болгарского М.Михелевич.
______________

Эту сказку я выкладываю тут потому что уж очень она мне понравилась. И приурочиваю ее выкладывание ко дню рождения замечательного Рыжего Лиса, aka Эндира.
______________

 ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЗАГАДОЧНАЯ ЧЕШУЯ.
 Случилось это в жаркий летний день. Как и во все жаркие дни, вокруг
крепости боярина Калоты стояла глухая тишина. Ничто не предвещало каких-либо
происшествий. Крестьяне работали кто в поле, кто в лесу, а боярин нежился в
прохладных покоях своего каменного замка. Когда он почивал, никто, ни один
человек, не отваживался шуметь. Даже кузнец переставал махать молотом,
ковать лемеха и мотыги, чтобы не потревожить его милость. Пчёлы и те жужжали
совсем тихонечко, шёпотом, потому что боярин Калота спуску никому не давал.
Однажды он велел посадить в мешок своего любимого пса, самого злого и
сильного из всей своры, и сбросить со скалы в реку только за то, что тот
как-то ночью завыл и потревожил сон боярина. Старые люди сказали тогда, что
пёс не к добру выл - с чего же вдруг завыть псу, который носит серебряный
ошейник с золотыми бляхами и каждый день до отвала ест живых петухов? Почуял
пёс беду, вот и завыл.
 Толки эти дошли до боярина, и хоть он сделал вид, что ничуть не
испугался, но велел удвоить стражу у крепостных ворот. Раньше там стоял
только одноногий Бранко (вместо другой ноги у него была деревяшка), а теперь
приставили ещё и Стелуда, самого сильного и верного боярского стражника.
 Девять дней миновало с того часа, как боярин Калота удвоил стражу у
Главных ворот крепости, а ничего такого не стряслось. Да и что могло
стрястись в жаркий летний денёк, когда в селении Петухи не осталось ни живой
души, боярин спал крепким сном, а кузнец перестал ковать лемеха и мотыги?
 Так размышляли Бранко и Стелуд и поэтому сняли с себя тяжёлые латы и сели
поиграть в кости. И до того увлеклись, что уже не замечали, как громко они
орут.
 - Пять и шесть! - радовался Бранко, когда ему везло. - Плохо твоё дело,
Стелуд, бедняга! Я ведь первый игрок во всей округе!
 - Это мы ещё посмотрим, кто первый, а кто последний! Ты плохо мешал
кости! - горячился Стелуд, и они стучали костяшками, кричали и препирались,
обвиняя друг друга в нечестной игре. И вошли в такой азарт, что долго не
обращали внимания на доносившиеся из лесу крики о помощи.
 Только когда голос раздался совсем близко, стражники побросали кости,
вскочили на ноги и увидели, что из лесу бежит к ним деревенский паренёк.
 - Спасите! Помогите! - кричал тот, продолжая бежать что было мочи, хотя
за ним никто не гнался.
 Стражники поскорей облачились в доспехи и, вооружившись копьями,
приготовились к встрече.
 - На помощь! Скорее! - кричал паренёк. - Зико пропал! - Он хотел добавить
что-то, но не смог - перехватило горло.
 - Воды! Дай ему глотнуть воды, Стелуд! - Бранко вспомнил, что холодная
вода успокаивает лучше всего.
 И действительно, глотнув холодной воды, паренёк - его звали Витко - сразу
пришёл в себя и рассказал, что случилось. Вместе с Зико, своим дружком,
пошёл он в лес по дрова. Зико сказал: "Приметил я возле пещеры громадное
дерево. Давай срубим, дрова будут первый сорт. Витко сначала не соглашался,
потому что дерево было толстенное, но Зико стал смеяться над ним да
подзадоривать, и он уступил. Замахали они топорами - тюк да тюк - и повалили
дерево.

 Отчаянные крики Витко всполошили всё селение Петухи, и, пока он
рассказывал стражникам, как они с Зико рубили дерево у пещеры, к воротам
крепости сбежались старики и женщины. Едва услыхали они о том, что
произошло, поднялся неимоверный шум.
 - Тихо вы, мужичьё! - прикрикнул на них Стелуд. - Боярина разбудите!
 - Значит, вы срубили Священное дерево?! - подскочил к Витко крестьянин в
штанах из козлиной шкуры, вывернутой мехом наружу (у него и прозвище поэтому
было Козёл). - Да отвечай же! Неужели срубили?
 - Срубили... - подтвердил Витко. Крестьяне схватились за головы, заохали,
запричитали:
 - Ой, горе нам! Горе-беда!
 - А Зико куда девался? - спросил Бранко.
 - Исчез он! Пропал! - дрожа и заикаясь, ответил паренёк. - Только крикнул
разок, я оглянулся, а его уже нету... И такой вокруг треск стоял...
 - Да что трещало-то? - допытывался крестьянин по прозвищу Козёл.
 - Почём я знаю! - пожал плечами Витко и съёжился, словно ожидая
подзатыльника. - Никого не видать было, а треск и рёв стоял такой, что я
чуть не оглох.
 - Не к добру это, люди! - горестно воскликнул Козёл.
 - Давайте попросим боярина! - громко крикнул человек с расчёсанной надвое
бородой, такой огромной, что казалось, будто у него не одна борода, а сразу
две. - Давайте попросим боярина послать туда своё войско. Разбуди Калоту,
Бранко!
 - Да вы что, рехнулись? - разозлился Бранко. - Не зря боярин зовёт вас
олухами безмозглыми. Чего это ради буду я его милость тревожить? Один болван
сгинул в лесу, а другой с перепугу ума лишился? Да у нас дня не проходит,
чтобы кто-нибудь не пропал в лесу. Кого медведь задерёт или волк, кто
грибами отравится, в реке утонет, в пропасть сорвётся... А боярин из-за
каждого своё войско посылай? Ещё чего не хватало! А ну, проваливайте отсюда!
- Этим окриком Бранко закончил свою краткую речь и, наставив на крестьян
копьё, гаркнул: - Прочь!
 - Послушай, - стал увещевать его Козёл, - одно дело - человек погиб,
другое - Священное дерево. Великая беда надвигается! Ради этого можно и
боярина разбудить!
 - Не велено! - резко оборвал его Стелуд. - Понятно вам? Не велено!
 - Тогда мы сами позовём его! - Двухбородый вскочил на соседнюю ограду,
приставил ладони воронкой ко рту и закричал: - Э-э-эй, боярин, проснись!
Выйди к нам!
 - А ну смолкни, не то насквозь проткну! - пригрозил Бранко, наставив на
него копьё.
 - Прочь отсюда, козлы вонючие! Разойдись, не то стрелять буду! - крикнул
Стелуд и полез за стрелами в колчан.

 Он обозвал крестьян "вонючими козлами", потому что многие из них носили
штаны из козьих и козлиных шкур, и, когда припекало солнце, шкуры изрядно
попахивали. Но крестьяне обиделись и стали осыпать стражника ругательствами:
 - Дурачина кривоногая!
 - Прыщ на ровном месте!
 - Давно ли сам простым мужиком был, а теперь нос воротит!
 Крики разъярили обычно вялого Стелуда, и, позабыв о колчане и стрелах, он
выхватил меч и бросился на мужиков. Но кто-то из них кинул ему под ноги свою
палку, и Стелуд растянулся во всю длину на земле.
 В ту минуту окно боярского дворца распахнулось, и оттуда высунулся жёлтый
от злости боярин Калота.
 - Что здесь за собачья свара, а? - заорал он. - Забыли, что ваш
повелитель спит?
 Мгновенно воцарилась тишина, потому что Калоту все боялись. Однако
Двухбородый набрался храбрости и, выступив вперёд, сказал с поклоном:
 - Человек погиб, твоя милость! Пропал человек! Потому мы и осмелились
нарушить твой сон.
 - Погиб, говоришь? Ну и что? Может, вы хотите, чтобы я оживил его? -
гневным голосом спросил боярин.
 - А главная беда - Священное дерево срубили. Вот в чём главная беда-то! -
вмешался Козёл, увидев, что Калота собирается захлопнуть окно.
 - Срубили? Священное дерево? - выпучил глаза боярин, и сна сразу как не
бывало. Лоб у него наморщился, брови грозно сдвинулись. - Сейчас спущусь! -
проговорил он и скрылся.
 Вскоре донёсся звон серебряных шпор, а затем появился и сам боярин -
живот огромный, шея толстая и глаза красные, выпученные.
 - Кто посмел срубить Священное дерево? - ещё издали закричал он. -
Отвечайте! Кто этот несчастный?
 - Двое их, твоя милость, - доложил Бранко. - Один сгинул, второй - вот
он... - Стражник оглянулся, чтобы указать на Витко, но того уж и след
простыл. - Нету, удрал, - растерянно добавил он.
 - Они посмели тронуть Священное дерево! - От злости боярин так трясся,
что плащ на его плечах ходил ходуном. - Отцов их на кол посажу, дома спалю,
с виновников шкуру спущу! Созвать скорей старейшин, пускай возвестят, что
нам теперь грозит!
 Бранко свистнул два раза, и на сторожевой башне мгновенно забили
барабаны.
 - А ты, Стелуд, - обратился Калота ко второму стражнику, - садись на коня
и скачи к пещере. Взгляни, правда ли срублено Священное дерево. Осмотри всё
вокруг. Стрел с собой прихвати побольше. Скачи!
 Боярин ещё и договорить не успел, а стражник уже вскочил на своего
горячего коня и помчался во весь опор. Толпа расступилась, давая дорогу
боярским советникам. Старейшины низко поклонились Калоте и, положив руки на
тяжёлые свои посохи, застыли в ожидании, о чём его милость соизволит
спросить их. Старейшины в отличие от крестьян носили штаны из выделанной
кожи, украшенные чёрными и зелёными ремешками.
 - Старейшины, срублено Священное дерево! - торжественно провозгласил
боярин. - Я позвал вас для того, чтобы узнать, ведомо ли вам, что теперь
будет.
 Старейшины только молчали да переглядывались. Кто чесал в затылке, кто
покашливал в ладошку, пока наконец самый младший из них и самый толстый, по
имени Гузка, не ударил посохом о землю и произнёс:
 - Мне говорено было так - берегите Священное дерево, не то быть беде! Вот
что ведомо мне, Гузке.
 - Беде-то беде, но какой? - От страха боярин дрожал как в лихорадке.
 - Того я не знаю, - ответил Гузка. - Помню, когда я мальчишкой был, под
Священным деревом совершались жертвоприношения, но отчего, почему, мы не
спрашивали. Голова была занята другим: как отыскать дупло, где живут дикие
пчёлы. Зальём дупло водой и лакомимся всласть мёдом. Это ведь только
нынешние дети ждут, пока им кусок в рот положат...
 - А что скажешь ты, Кутура? - повернулся Калота к старику с самой длинной
и самой белой бородой.
 - Я знаю, - отвечал тот, поглаживая бороду, - что, когда заходила речь о
Священном дереве, наши деды сплёвывали и шептали: "Тьфу, тьфу, отведи беду!"
- но спросить, о какой беде речь, у меня и в мыслях не было!
 - Э-э, выходит, вы не больше моего знаете! - засмеялся Козёл. - А ведь
меня не величают "старейшиной", нет у меня ни булавы, ни плаща на меху и не
выдают мне из боярских закромов каждый месяц по три меры зерна только за то,
что отрастил длинную бороду.
 - А ну, тихо там, не то прикажу вырвать язык! - гневно прикрикнул Калота.
- Кто ещё из старейшин будет говорить? Ты, дед Варадин?
 - Какой я дед? - обиделся приземистый, кругленький Варадин. - Мне ещё и
ста лет не стукнуло. А насчёт вопроса твоего, так ты меня, боярин, спрашивай
про снадобья разные и травы. Коли надо стрелу из раны вынуть, вывих вправить
или грыжу - зови меня, а когда про деревья речь, тут деда Панакуди
спрашивать надо. Он глазом не моргнув живого ужа вокруг шеи обёртывает.
 - Привести немедля! - распорядился Калота, и так как ему показалось, что
мужики недостаточно резво кинулись исполнять его приказ, проревел им вслед:
- Вы что еле ноги передвигаете, лодыри проклятые? Вам бы только жрать да
пить, а когда ваш боярин...
 Он замер на полуслове, заслышав громкий топот лошадиных копыт...
Прискакал Стелуд.
 - Был я у пещеры, твоя милость, - сказал он, спешиваясь. - Дерево и
вправду срублено, а паренька нигде не видать. Поискал я в лесу - ни следа.
Только возле дерева подобрал я вот это...
 - Ну-ка, Гузка, погляди, что там такое, - велел Калота.
 - Похоже, чешуя... - сказал тот, взяв у Стелуда его находку и оглядев её
со всех сторон. - Ну да, вроде рыбья чешуя, - добавил он, - только рыбина,
должно быть, преогромная.
 - Какая ещё чешуя! - нетерпеливо вмешался Кутура. - Больше на щит
похоже... Тоже твёрдое, большое... Дай-ка мне, Бранко, меч, я испробую.
 Пока Бранко соображал, чего от него хотят, Кутура выхватил меч из ножен
и, размахнувшись, ударил по тому странному предмету, который стражник нашёл
в лесу. Предмет оказался таким твёрдым, что меч отскочил.
 - Вот это да! Чудо, а не щит! - объявил Кутура.
 - Никакой это не щит, - возразил ему Варадин.
 - Дед Панакуди идёт! - раздался чей-то голос. - Дайте дорогу! Дорогу деду
Панакуди!
 Крестьяне расступились, и перед боярином предстал Панакуди - маленький
старичок, такой сухонький, будто его нарочно подсушили, в длинной, до пят,
холщовой рубахе, подпоясанной мочалой. Он не поклонился боярину, только
кивнул головой. Калота нахмурился.
 - Давно, старик, живёшь на свете? - спросил он, впиваясь в старика
налитыми кровью глазками.
 - Лете? - Панакуди притворился, будто не расслышал, и приставил к уху
ладонь.
 - На свете! - закричал Калота. - Сколько лет живёшь на свете?
 - Да кто их считал... Годков сто - сто шестьдесят, должно, будет... -
ответил Панакуди.
 - Тогда скажи нам, что это такое? - Боярин мигнул Бранко, и тот поднёс к
лицу старика загадочную находку, которую Гузка принял за рыбью чешую, а
Кутура - за щит.
 Панакуди повертел её в руках, оглядел со всех сторон, постучал по ней
ногтем большого пальца и вернул стражнику.
 - Драконова чешуя это, вот что! - уверенно сказал он. - У меня дома такая
же.
 У Калоты даже глаза на лоб полезли.
 - Драконова?
 - Она самая, - подтвердил Панакуди. - Дед деда моего отца...
 - Где же он живёт, дракон этот? - прервал его боярин.
 - В пещере... Спит там с незапамятных времён, - ответил Панакуди. - Наши
деды-прадеды ходили на него войной, и всегда он одерживал верх, пока не
сыскалась умная голова - кто-то взял да посадил у входа в ту пещеру дерево,
то самое, Священное. От его листьев дух идёт - какой, про то никто не знает,
известно только, что усыпляет он, вот дракон и заснул. И с тех пор спит то
ли двести лет, то ли триста...
 - А что будет, если срубить Священное дерево? - спросил Козёл.
 Старика даже оторопь взяла.
 - Нипочём его рубить нельзя! - сказал он. - Ещё чего не хватало!
 - Да срублено оно уже, срублено! - проговорил Двухбородый. - Два молодых
дурня повалили его!
 - Ну, тогда беда! Беда неминучая! - Старик от волнения даже как-то
распрямился. - Я-то отжил своё, а вот вы, молодые, берегитесь!
 - Худо нам будет, люди добрые! - раздался среди общего молчания сиплый
голос Козла.
 Толпа загудела, зажужжала, точно потревоженный пчелиный рой.
 Старейшины в испуге переглянулись. Калота схватился за меч и заорал:
 - Молчать, остолопы! Какой ещё дракон? Ты сам-то видел его? - обернулся
он к Панакуди.
 - Нет! - отвечал тот, смело глядя на боярина. - Сам я не видал, но слыхал
от...

 - Слыхать или видать - большая разница! Известно тебе это, чучело ты
гороховое? - завопил Калота. Но его прервал громкий, отчаянный крик:
 - Боярин! Боярин Калота-а-а!
 Послышался топот ног, и вскоре на дороге, со стороны реки, показался
высокий, плотный человек в островерхой шапке, с палкой в руке. Весь в поту и
пыли.
 - Я купец, твоя милость! Торгую зерном! - выкрикнул человек, подбежав
ближе. Он перевёл дух и продолжал: - Были у меня верблюд и осёл. Везли
поклажу. Вдруг, откуда ни возьмись, со свистом да воем что-то пронеслось над
нами. Оглянулся я - ни верблюда моего, ни осла... Один недоуздок в руках
остался. Вот, глядите!.. Весь товар погиб, скотина погибла...
 - Может, это ураган был? - предположил Гузка.
 - Ураган, не иначе, - подтвердил Калота. - Сильный ураган - он может...
 Калота не успел объяснить, что может и чего не может ураган. На дороге
показался ещё один человек. Он бежал в туче пыли, за спиной у него
развевался плащ, в руке он держал длинный пастуший посох.
 - А ты кто будешь? - спросил боярин, вглядываясь в него.
 - Пастух я, твоя милость, Гаки меня звать, - ответил тот. - С вестью я к
тебе: в пещере дракон!
 ГЛАВА ВТОРАЯ. СУМАТОХА В СЕЛЕНИИ ПЕТУХИ.
 Все заметили, как побелел боярин Калота, как задрожала на рукояти меча
его рука, когда он в третий раз услыхал слово "дракон".
 - Ты с-с-сам в-в-видел? - спросил он, заикаясь.
 - Собственными глазами! Сглотнул пять или десять овец разом - толком не
знаю, не поспел сосчитать. А потом уполз в пещеру. Хвост у него огромный,
так и сверкает, переливается... Вот что я видел... И ещё слыхал, как он
ревёт.
 - Может, и это ураган был? - поддел Панакуди боярина. Но тому было не до
шуток. Он словно окаменел. Стоял и гадал, что предпринять.
 А что бы следовало предпринять боярину при известии, что в его владениях
появился дракон? Созвать военный совет, поднять на ноги войско и уничтожить
дракона.
 Так и поступил бы Калота, если б голова у него варила. А поскольку она не
варила, то он приказал Бранко запереть крепостные ворота на все засовы.
 - И мост подъёмный поднять! - крикнул он вслед стражнику. - Приготовить
котлы с кипящей смолой! И стрел побольше!
 После этого Калота в сопровождении старейшин и стражников поспешил к ещё
открытым воротам крепости.
 Увидав, что боярин уходит, кое-кто из крестьян бросился за ним, в толпе
поднялся ропот.
 - Сто-о-ой, боярин! - перекрыл шум толпы громовой голос пастуха Гаки. -
Ты куда? Вы все укроетесь в крепости, а нам куда деваться прикажешь?
 - Мы эту крепость строили, нам и укрываться в ней от опасности! -
выкрикнул один дровосек посмелее, вскинул на плечо топор и дал знак своим
товарищам: - А ну, за мной!
 Человек десять бросились за ним, толпа дрогнула и, казалось, вот-вот
ворвётся в боярскую крепость, но зычный окрик Гаки образумил их:
 - Стойте! Мы-то схоронимся там, а наши стада? Что будет с нашими волами и
овцами? Оставим их на съедение дракону?
 Шум усилился: каждый говорил своё, ничего нельзя было разобрать. Но вот
над толпой вырос Панакуди. Он взобрался на ограду.
 - Люди! - сказал он. - Не то беда, что умом вы небогаты, а то беда, что и
последнего умишка лишились. Ну, скажем, набьётесь вы в боярскую крепость, а
жить вы там сможете, спрашиваю я вас? Поглядите, нас сколько! Соберитесь
вместе, убейте дракона либо сами умрите! Но не от голода за крепостными
стенами, а в бою! Под открытым небом! Эх вы, трусы! Дайте мне лук и стрелы!
 Панакуди давно умолк, а его односельчане долго ещё стояли молчаливые,
смущённые, понурые. Боярин скрылся за окованными железом воротами. Он стоял
теперь вместе со своими советниками на сторожевой башне, ожидая, что будет
дальше.
 Первым пришёл в себя Гаки. Он расправил свои широкие плечи, и над
площадью загремел его голос:
 - Дед Панакуди прав! Я поведу отряд в бой! Барабанщики, бейте сбор!
 Ту-тум, ту-тум! Ту-ту-тту-у-ум! - донеслись со сторожевой башни удары
боевого барабана - два коротких, один длинный, такие оглушительные, что
многие поспешили заткнуть уши.
 Почуяв битву, громко заржали кони на боярской конюшне, мужчины бросились
за оружием, женщины, распустив по плечам волосы, заголосили, как велит
обычай, оплакивая будущие жертвы, а дети, взобравшись на крыши, запели
боевой гимн селения Петухи.
 Ветры свищут, в поле рыщут, Тут и там добычу ищут. То не ветры - это наши
На просторе стрелы свищут. То не молнии с громами - Это мечем мы пращами
Груши, яблоки, арбузы И початки кукурузы. Попадает всем врагам По шеям, по
головам. Тут и там шум и гам, Трам-там-там, тарарам!
 В боевой песне были ещё слова, но детвора их не помнила и поэтому
заканчивала припевом: "Трам-там-там, тарарам!" Но всё равно песня звучала
очень воинственно, тем более что ребятишки додумались набить пустые тыквы
мелкой галькой и потряхивали ими в такт пению, и песня получалась громкая,
весёлая и заразительная.
 До того заразительная, что даже взрослые не выдержали: боярин Калота,
наблюдавший сверху за ходом событий, выхватил меч и стал в такт песне
колотить по щиту стоявшего рядом стражника. Военачальники из боярской свиты
и старейшины в угоду боярину тоже начали отбивать так: старейшины -
булавами, военачальники - мечами. Тем временем на площадь перед боярской
крепостью стекалось всё больше народу - люди вооружились кто чем: пастушьими
посохами, топорами, палицами, окованными железом дубинами, пращами. Когда
все собрались, барабан умолк, и вперёд вышел пастух по имени Гаки.
 - Не будем медлить, - сказал он, - я, Гаки-пастух, берусь победить
дракона. Все, в ком бьётся храброе сердце, ко мне! Вы готовы? - и взмахнул
своим пастушьим посохом.
 Многие в ответ воинственно вскинули вверх оружие. Но тут неожиданно в
толпе раздался недовольный ропот.
 - Мы готовы, но за пастушьим посохом не пойдём! - крикнул Колун, Главный
Дровосек в селении Петухи. - Неужто не сыщется среди нас военачальник
получше, чем Гаки? Да он не знает даже, с какого конца браться за меч!
 Толпа при этих словах загудела, послышались смешки. Гаки растолкал
обступивших его людей и шагнул к Колуну.
 - А велика ль цена твоему мечу? Что ж, выходи, померимся силой! Ты - с
мечом, я - с дубиной. Посмотрим ещё, чей верх будет! - со злостью бросил он
обидчику.
 Гаки не кричал, не надсаживал глотку, как Колун, но по тому, как
побагровело его лицо, было видно, что обида нанесена смертельная и смоет её
только кровь.
 - Выходи, чего ждёшь? - повторил он приглашение к единоборству.
 - Думаешь, напугал? - Колун выхватил меч и с боевым кличем дровосеков:
"У-хе-хей!" - замахал им над головой.
 Мгновение спустя дубина и меч скрестились, кому-нибудь одному - либо
Колуну, либо Гаки - не миновать бы смерти или тяжкой раны, если бы громкий,
властный окрик не прекратил поединок:
 - Стойте, безумцы! Остановитесь! Вам приказывает Зверолов, Главный
Охотник!
 Был Зверолов не так уж силён с виду или грозен, но голос его звучал, как
труба, и Гаки с Колуном невольно повиновались.
 - Не о чем вам спорить, - продолжал Зверолов, когда снова воцарилась
тишина. - Что дровосек, что пастух - одна вам цена. Война - не ваше ремесло.
В ход пойдут стрелы, а вы сроду стрелы в руках не держали. Поведёт людей на
битву с драконом охотник, и никто другой!
 - Верно, - поддержали его остальные охотники. - Это вам не в жмурки
играть, а с драконом биться!
 - В дракона из лука стрелять собрались! - покатился со смеху Колун. - Да
твои стрелы разве что блох на драконе пощёлкают! Он весь чешуёй покрыт, и
каждая чешуйка - с корыто величиной! Каждая! Понимаешь ты это, несчастный?
Её пробить только топору и под силу. Так что поведёт дружину дровосек, и
никто другой!
 - Верно! Верно! - поддержали его дровосеки.
 - Нет, неверно! Не дровосеки пойдут на дракона, а пастухи! - стояли на
своём пастухи.
 - Охотники - ко мне! Подальше от этого сброда! - снова загремел голос
Зверолова, и его лисья шапка поплыла над толпой туда, где стояли особняком
охотники.
 - Это мы-то сброд? Мы?! Как сейчас тюкну топором по башке, тогда узнаешь,
кто сброд!
 Один из дровосеков бросился за Звероловом, чтобы схватить его, но человек
десять охотников преградили ему дорогу, и между охотниками и дровосеками
началась потасовка. Пастухи тоже ввязались в драку, замахали своими
пастушьими посохами, и вскоре лязг, скрежет и треск топоров, ножей, дубин
смешались со злобными выкриками.
 - Кишка тонка с охотниками тягаться!
 - Чтоб дровосеки над охотниками верх взяли? Сроду такого не было!
 - Чтоб пастухи дровосеками верховодили? Накось, выкуси!
 - Да угомонитесь вы! Зря ведь друг дружке рёбра ломаете! - пытался их
перекричать дед Панакуди.
 Но никто не слышал его. Тогда Двухбородый набрал в грудь побольше воздуху
и гаркнул что было силы:
 - Жребий! - И повторил ещё раз: - Жребий! Киньте жребий, кому во главе
идти! Лучше жребий, чем самим перебить друг друга!
 Его, слова возымели действие. Драка прекратилась, Панакуди зажал в руке
три соломинки разной длины. Кто самую длинную вытянет, тот и поведёт людей
на дракона.
 Самая длинная соломинка досталась Гаки.
 Он тут же стал готовиться к походу. Первым делом собрал всех пастухов и
велел Панакуди сосчитать, сколько их. Оказалось - сто три человека, все
усатые-бородатые, с дубинками и пастушьими посохами. Потом Гаки стал
проверять оружие своих людей.
 - Эта дубина годится - проходи! И твоя тоже хороша, тяжеленная, -
похваливал он одних. - А у тебя дубина разве? Легче перышка! Закинь её
подальше!.. Хотя нет, погоди. Вот тебе верёвка, привяжи камень, выйдет
палица что надо! - советовал он другим. - Эта, буковая, живо сломается,
кизиловую сыщи. А твоя - ишь ты! - с кремнём. Почище топора будет!
 Проверив оружие, Гаки приказал построиться по двое и сказал:
 - Пастухи! Знайте, когда наши дубины все разом опустятся дракону на
спину, он мигом испустит дух! Смерть дракону!
 - Смерть дракону! - подхватили пастухи и застучали по булыжнику дубинами.
Грохот поднялся неописуемый.
 - Вперёд! - Гаки взмахнул посохом и твёрдой поступью зашагал впереди
своей рати к логову чудища.
 - Эй вы, штаны запасные не забудьте! - под хохот своих товарищей, крикнул
им вслед Колун.
 Но пастухи уже затянули боевую песню и не слышали насмешек.
 Солнце клонилось к закату. Тени становились всё длинней и таинственней.
На селение спускался вечер. В воздухе застыли тревога и ожидание...
 ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ГАКИ-ПАСТУХ ИД‚Т ВОЙНОЙ НА ДРАКОНА.
 Несмотря на то что уже смеркалось, никто не хотел уходить. Только женщин
отослали домой, а мужчины остались ждать вестей с поля брани. Боярин Калота
тоже не удалился в свои покои, а по-прежнему стоял на башне в окружении
свиты, ожидая, что будет дальше.
 И пока Калота ждал, устремив взгляд на дорогу, что вела к пещере, а
крестьяне на площади у крепостных ворот думали-гадали, как там дела у
пастухов, в крепости лихорадочно готовились к бою: копьеносцы проверяли
копья и доспехи; стрелки отбирали самые толстые стрелы; секироносцы точили
свои секиры, алебардщики - алебарды. Все понимали, что Калота опасается за
свою твердыню и потому с таким нетерпением ожидает исхода битвы с драконом.
 Время шло, а вестей никаких. Калота приказал одному из стражников влезть
на крышу сторожевой башни, но драконовой пещеры и оттуда не было видно. Уже
совсем стемнело. Окрестные леса сначала посинели, потом стали чёрными, а
гонца всё не было. Боярин уже собрался послать к пещере Стелуда, но тут из
ущелья донёсся страшный рёв. Рёв повторился ещё и ещё, да с такой силой, что
боевой барабан на башне сам по себе дрогнул и загудел.
 Колун, Зверолов, купец, который принёс весть о драконе, Козёл,
Двухбородый и остальные крестьяне, до тех пор сидевшие в ожидании у ворот
крепости, теперь разом вскочили на ноги, насторожились.
 - Пойти, что ли, на подмогу? - произнёс наконец Козёл.
 Но Зверолов напустился на него:
 - Ещё чего! Чтобы Гаки-пастух потом бахвалился, что это он одолел
дракона?!
 - Нет! - поддержал его Колун. - Никакой подмоги! Пускай пастухи
уразумеют, что без дровосеков им грош цена!
 Не успел Главный Дровосек договорить, как вновь раздался рёв, ещё более
громкий, чем прежде.
 - Видно там что? - спросил Калота.
 - Ничего не видно! - ответил стражник с крыши.
 - О небеса! - воздел к небу руки боярин. - Сделай так, чтобы они одолели
дракона! Не то погибнут мои водяные мельницы!
 - О небеса, услышьте нас! - вторили боярину старейшины и военачальники.
 - Мы жизни лишиться можем, а у него о мельницах забота! - проворчал
кто-то, но в темноте было не разобрать, кто. И тот же голос немного погодя
выкрикнул: - Послал бы своих стражников, боярин, пастухам на выручку!
 - А кто крепость мою охранять будет? - гаркнул сверху боярин. - Отвечай,
болван!
 Голос умолк, рёва дракона тоже больше не было слышно. Наступила гнетущая
тишина.
 Что же, в сущности, означал этот рёв? Предсмертный он был или победный?
Что сталось с отважными пастухами? - вот над чем ломали себе голову и
крестьяне, и старейшины, и боярские военачальники, и простые ратники, и даже
женщины и дети, которые лежали по домам под овечьими шкурами и только
притворялись, будто спят. Все думали, гадали, но никто, ни один человек, не
мог догадаться, что же произошло на самом деле.
 А произошло вот что.
 Сначала всё было прекрасно. Гаки-пастух смело шагал во главе своей
дружины, посох в одной руке, меч - в другой, и распевал бодрую боевую песню.
Когда показалась пещера, у входа в которую лежало срубленное Священное
дерево, пастухи крепче сжали в руках дубины и дальше пошли на цыпочках,
чтобы не шуметь. Из пещеры на них дохнуло... нет, не дохнуло - им просто
ударил в лицо мерзкий запах дракона и от оглушительного чудовищного храпа
заложило уши.
 - С нами небо! - прошептал Гаки. - Дракон храпит, это нам на руку: когда
он храпит, он ничего не слышит, а раз он не слышит - мы можем подойти
поближе и окружить его со всех сторон. И как только окружим, я подам знак:
"У-ха-ху!" - а вы пускайте в ход дубины. Будем дубасить его до тех пор, пока
не расплющим в лепёшку. За мной! - И с мечом в правой руке, с дубиной в
левой Гаки первый нырнул в пещеру.
 Сначала пастухи хоть и плохо, но что-то различали, а потом уже различить
ничего было нельзя; чем дальше углублялись они в пещеру, тем гуще
становилась тьма. Вспугнутые летучие мыши заметались над ними, забил
крыльями филин, но сытно поужинавший дракон продолжал спать крепким сном.
Пастухи всё дальше и дальше углублялись в пещеру, пока не наткнулись на тушу
спящего чудища. По знаку вожака отряд разделился и стал обходить дракона с
двух сторон. Но тут случилась беда: один из пастухов споткнулся и нечаянно
охнул. А кое-кто принял это "ох-хо-хо" за условный знак "у-ха-ху" и кинулся
в атаку. Окованные железом дубины со свистом замолотили чудище по спине.
 Дракон проснулся, понял, что ему грозит опасность, и взревел. Хотел было
повернуться головой ко входу в пещеру, но помешало брюхо, набитое десятком
овец, которых он проглотил целиком, с рогами и копытами. Чудище
заворочалось, стало бить хвостом направо и налево, и пастухам пришлось худо.
Одним взмахом дракон отшвыривал в сторону человек по десять, да так, что они
расплющивались о скалу. Послышались предсмертные стоны. Треск расколотых в
щепы дубин, грохот камней заглушал боевые клики, а дракон всё бил и давил
отряд смельчаков, продолжавших молотить его. Однако тяжеленные дубины
отскакивали от чешуи дракона, не в силах её пробить.
 Гаки-пастух первым понял, что дубинами, даже если они окованы железом,
ничего не сделать. Он попытался всадить в шею дракону меч, но и меч, уж на
что крепкий, только слегка кольнул дракона и переломился. От этого укола
дракон и взревел во второй раз и сразу же в третий, потому что кто-то из
пастухов больно стукнул его по голове. Увы, на этом удачи пастухов и
кончились. Разъярённое чудище так тряслось и металось, что крушило и давило
всех и вся.
 Уцелели только те трое, что забились в трещины в стенах пещеры, только им
удалось живыми выбраться наружу. Но один испустил дух у самого входа в
пещеру, другой - по дороге, третий же, единственный из ста трёх пастухов,
двинувшихся во главе с Гаки на дракона, дотащился, раненный, до боярской
крепости и принёс страшную весть. Да, более страшной вести и вообразить было
невозможно! Ото два молодых пастуха, цвет и гордость селения, погибли!
 - Моё счастье, что в пещере тесно и он не мог раскрыть пасть вовсю, -
объяснял уцелевший пастух любопытным, - а то бы нипочём не спастись. Дубины
наши все ломались, как соломинки, ведь чешуя у него покрепче кости. Я
попробовал пырнуть ножом, лезвие враз погнулось - вот, глядите! - И он
показывал свой нож, продолжая стонать и охать. - Убило, погубило нас чудище
страшное!
 - Вот что бывает, когда командует пастух! - выступил вперёд Главный
Дровосек, Колун. Виданное ли дело - ввести в пещеру весь отряд целиком! Кабы
этот Гаки остался в живых, его бы за такую глупость повесить мало! Я на его
месте...
 - А кто тебе мешает? Бери своих дровосеков и отправляйся! - насмешливо
прервал его Зверолов. - Или, может, страшно?
 - Это кому страшно? - вспыхнул Колун. - Пока у меня в руках топор, мне
ничего не страшно!
 - Имей в виду, дракон о трёх головах! - предостерегающе сказал раненый
пастух.
 - Ну и что с того? Голова-то на шее сидит, а шею можно отрубить! -
подбадривая сам себя, отозвался Колун.
 - Чешуя-то на нём непробиваемая! Держи ухо востро! - уже не говорил, а
еле слышно шептал раненый. Но Колуна занимало другое.
 - Скажи-ка мне лучше, - обратился он к пастуху, - глаза у дракона есть?
 - Мы только один глаз видели, - собрав последние силы, отвечал раненый. -
Он на средней голове... И сверкает, как горящие уголья, потому его и видно
было.
 - Вот всё, что я хотел узнать! - воскликнул Колун и, обернувшись к
односельчанам, властным, решительным тоном приказал: - Люди! Отправляйтесь
спать, а завтра чуть свет все дровосеки, вооружившись топорами, пусть
сойдутся на этой площади. А кто-нибудь один пусть захватит тростинку и мерку
горького перца. Ясно?
 - Ясно! - разом отозвались трое дровосеков.
 - Тогда покойной ночи! - сказал Колун, поклонился сначала боярину, потом
по сторонам и повторил ещё громче, чтобы все слышали: - Помните, завтра,
прежде чем солнце проглянет меж гор, дракон будет убит и туша его доставлена
сюда! И да разразит меня гром, если будет иначе!
 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. НА ДРАКОНА ИД‚Т КОЛУН.
 На другой день, ещё до солнца, площадь перед боярской крепостью
заполнилась народом. Впервые в жизни открыл так рано глаза боярин Калота. В
сопровождении свиты поднялся он на сторожевую башню и стал дожидаться, что
будет дальше. Хмурый вид и круги под глазами говорили о том, что, несмотря
на торжественную клятву Главного Дровосека, тревога помешала боярину спать
этой ночью.
 Последним явился на площадь сам Колун. У него не было ни меча, ни ножа,
только тяжёлый, сверкающий, как зеркало, топор. Покачивая широченными
плечами, прикрытыми коротким плащом из рысьей шкуры, Главный Дровосек стал
посреди площади, и над притихшей толпой загремел его голос:
 - Дровосеки, ко мне!
 Когда они обступили его, он спросил:
 - Топоры у всех с собой?
 - У всех! У всех! - раздалось в ответ.
 - Поднимите их!
 К великому восхищению жителей, множество топоров одновременно сверкнуло в
первых лучах солнца.
 - Матушки, лес целый! - послышались голоса; в них были радость и надежда.
 - Тростинка? - спросил Колун.
 - Вот она! - выступил вперёд дровосек по прозвищу "Заячья Губа". - И
тростинка и мерка перца, как ты велел.
 В толпе засмеялись.
 - Пускай дураки смеются! - презрительно бросил Колун. - А вы, дровосеки,
слушайте меня. Я придумал, как одолеть дракона. Где находится его пещера, вы
знаете?
 - Знаем, знаем!
 - И орешник у входа в пещеру тоже знаете?
 - Знаем, знаем! - прозвучал такой же дружный ответ.
 - Тогда слушайте мой приказ! - Голос Колуна снова загремел на всю
площадь. - Вы все засядете в орешнике по обе стороны пещеры. Ты, - показал
он на дровосека с заячьей губой, - заберёшься на пещеру сверху, подползёшь к
самому краю, насыплешь в тростинку перец и будешь ждать... Я же, - продолжал
объяснять Колун, - притаюсь у входа в пещеру и зареву по-ослиному. Дракон
уже успел проголодаться и, заслышав ослиный рёв, ясное дело, выползет
наружу. Так вот, лишь только он высунется, ты, Заячья Губа, тут же дунешь
ему перцем в глаз... Понятно?
 - Чего же не понять! - заулыбались дровосеки. - Перец вмиг ослепит кого
хочешь!
 - Дракон ослепнет! Дракон ослепнет! - прокатились по толпе радостные
возгласы.
 - Вот именно! - подтвердил Колун. - Хоть ненадолго, а ослепнет. И поймёт,
что пастух - это одно, а дровосек - совсем другое!
 - Совсем другое! - подхватили дровосеки.
 - А теперь смотрите! - Выхватив у Заячьей Губы тростинку, Колун всыпал в
неё немного перца и, прежде чем стоявшие рядом люди сообразили, что к чему,
направил на них тростинку и дунул. Результат получился потрясающий; одни
поперхнулись, закашлялись, другие стали отчаянно чихать, тереть
заслезившиеся глаза и вопить:
 - Ой, ослеп! Ой, ничего не вижу! Воды! Дайте воды!
 - Вот что такое перец! Настоящее боевое оружие! Не поздоровится дракону!
- бахвалился Колун. - А теперь несите воды, помогите пострадавшим.
 - Сбегай за водой, Бранко! - приказал Калота стражнику и с укором
посмотрел на своих военачальников - почему те не додумались до такого
оружия?
 После того как пострадавшие пришли в себя, Колун взглянул на солнце,
увидел, что пора выступать, и подал команду:
 - Дровосеки, смир-но! Дровосеки недвижно застыли.
 - Топоры на пле-чо! Запевалы - вперёд! К пещере дракона шагом марш!
 Дровосеки выполнили команды так быстро и точно, что Калоту всего
передёрнуло. Он смерил своих военачальников презрительным взглядом и что-то
пробурчал, однако слов никто не разобрал - их заглушили громкий топот и
боевая песня дровосеков:
 Ветры свищут, в поле рыщут, Тут и там добычу ищут. То не ветры - это наши
Топоры над полем свищут. То не молнии с громами - Это мечем мы пращами
Груши, яблоки, арбузы И початки кукурузы. Попадает всем врагам По шеям, по
головам. Тут и там шум и гам, Трам-там-там, тарарам!
 Кое-кто из дровосеков в упоении путал слова, но в общем шуме никто этого
не замечал, и боевой марш победоносно гремел, а глухое эхо точно сослепу
билось о скалы, крепостные стены и башни.
 - Видали? - обернулся Гузка к нескольким старикам пастухам, провожавшим
дружину со страхом и жалостью во взгляде. - Эти будут вести бой по-умному, а
не тяп-ляп, как ваши дураки.
 Пристыжённые пастухи ничего не ответили, а Зверолова ужалила зависть, и
он крикнул боярину:
 - А я, Зверолов, полагаю так: зачем ослеплять дракона перцем, когда можно
это сделать стрелой?

 - Стрела может и не попасть! - вмешался в спор старейшина по имени
Варадин. Он ненавидел Зверолова с тех пор, как вытащил ему из ноги стрелу, а
Зверолов ничем не заплатил за услугу.
 - Это смотря чья рука пошлёт её! - насмешливо покосился на него охотник.
И хвастливо добавил: - Стрела, пущенная рукой Зверолова, ещё никогда не
пролетала мимо цели!
 - А чем, собственно, плох перец? - спросил Калота, которому хитроумный
замысел Колуна пришёлся по душе.
 - Тем, что от перца глаз дракона только заслезится, а не ослепнет, -
уверенно заявил Зверолов.
 - Если заслезится, значит, дракон перестанет видеть! - стоял на своём
Калота.
 - Да нет, слезы зрению не помеха! - не уступал Зверолов, хотя обычно
остерегался перечить боярину.
 - Чушь! Если у него хлынут слезы, ничего он видеть не будет. На что
хочешь спорю! - расхрабрился Варадин, убедившись в том, что боярин на его
стороне.

 Мало-помалу в спор втянулась вся площадь. Одни говорили, что дракон может
и слезы лить и видеть, другие - что не может. Слова перешли в крики, крики -
в вопли, вопли - в махание рук, а там уж заработали кулаки, и началась такая
катавасия, что боярин рассвирепел.
 - Тихо вы, олухи безмозглые! - рявкнул он. - Ваше дело помалкивать,
старейшины без вас разберутся! Иначе для чего мне старейшины? Ну-ка,
советники мои, пораскиньте мозгами и скажите, может дракон видеть, когда у
него из глаз слезы льются?
 Не успели старейшины открыть рот, как ужасающий рёв снова потряс всю
округу.
 Люди на площади в испуге прижались друг к другу. Боярин, старейшины и
военачальники попрятались за зубцами башни и зажали уши, чтобы не слышать
несмолкающего рёва, такого страшного, будто с дракона живьём сдирали шкуру.
 Увы! В пещере происходили дела куда ужаснее! Там погибал не дракон, там
гибли дровосеки!
 Как это случилось? Замысел Колуна оказался плох либо дрогнула его
дружина? Ни то, ни другое: дровосеки были людьми смелыми и верными, а
замысел их воеводы хитёр и хорош. И всё бы, наверно, произошло так, как было
задумано, если бы в решающую минуту не сплоховал дровосек по прозвищу Заячья
Губа.
 Как вы помните, ему следовало дожидаться дракона на уступе скалы над
самым входом в пещеру и оттуда дунуть перцем в единственный глаз чудища.
Прекрасно. Но когда дракон, привлечённый ослиным рёвом, высунул голову, у
Заячьей Губы затряслись руки, и перец попал дракону не в глаз, а в нос, в
огромные его ноздри! Вот тут-то и стряслась беда: дракон чихнул! Залёгших в
засаде дровосеков подхватило словно вихрем и понесло к обрыву.
 Дракон чихнул ещё раз и ещё, так что рухнули в пропасть даже те, кто
попрятался за валунами или в дальнем кустарнике. Люди, деревья, камни,
топоры - всё смешалось в одну лавину, а дракон, продолжая чихать и реветь, в
ярости дробил хвостом скалы, и на дровосеков низвергался каменный поток.
 Однако Колун не потерял присутствия духа. С горсткой самых отчаянных
храбрецов он всё же проник в пещеру, чтобы убить дракона либо с оружием в
руках пасть в бою. Громоподобное "апчхи" снова отбросило дровосеков назад.
Убедившись, что все их усилия напрасны, они отступили на соседнюю поляну.
Там уже был кое-кто из их уцелевших товарищей. При виде Заячьей Губы Колун
даже затрясся от злобы:
 - На куски разрублю тебя! Трус! Размазня! Предатель!
 - Я... я... п-п-промахнулся!.. - оправдывался тот, заикаясь.
 - Оставь его, - увещевали дровосеки своего разъярённого вожака. - Пускай
живёт! Пускай позором расплачивается за свою трусость. Эта плата подороже,
чем смерть!
 - Да мне-то как теперь быть? - сокрушался Колун. - Как снести насмешки
Зверолова?
 - Скажи спасибо, что дракон чихнул и нас отбросило от пещеры, не то
верная бы гибель! - утешал Колуна дровосек, у которого была сломана рука.
 - У него из ноздрей вылетало пламя! Мне усы спалило! Видали? Будь он
трижды проклят, этот дракон! - горевал об усах другой дровосек, не замечая,
что ранен в голову.
 - Усы-то вырастут, а вот дракона врасплох застать нам никогда больше не
удастся! - не мог успокоиться Колун. - Никогда! Ох, и поиздевается надо мной
Зверолов!
 Нет, лучше смерть! Зарубите меня!
 - Чем друг друга рубить, лучше Зверолову башку снести, если он посмеет
насмешки строить, - сказал молодой дровосек, у которого был рассечен лоб, а
рубаха разодрана в клочья.
 - Твоя правда! Это куда лучше! - согласился Колун.
 Мрачно сверкнув глазами, он топнул ногой и скомандовал: - Вперёд! Домой
шагом марш!
 Близился полдень, когда вереница прихрамывающих, стонущих и охающих людей
подошла к селению. Впереди шагал Колун в разодранной до пояса рубахе, весь в
синяках и кровоподтёках, но с дерзким взглядом и гордо вздёрнутой головой.
На площади у крепостных ворот дровосеки остановились.
 Поняв по их виду, что произошло, Калота разразился бранью и упрёками:
 - Скоты! Негодяи! Удрали? Струсил Колун-хвастун?
 - Не удрали мы, твоя милость, - попробовал втолковать ему Колун. - Сдуло
нас, как ураганом.
 - А ума не хватило набить в карманы камней, чтобы стать потяжелее?
Похвалялись ведь, что вы похитрей пастухов! - не унимался Калота.
 - Пошёл бы ты сам на дракона, твоя милость! У тебя небось войско есть,
стражники да слуги! - разозлился Колун и, дерзко выпрямившись, крепче сжал в
руке топор, готовый достойно встретить любой удар или обиду.
 - А крепость, болван? Кто будет крепость мою оборонять от таких, как ты,
- с издёвкой спросил Калота, - если я пойду на дракона с войском и слугами?
 - Давно бы нам снести эту проклятую крепость - да тебе на голову! -
Взбешённый Колун погрозил боярину топором. - Давно бы!
 - Бунтовщик! Вяжите его! - завопил Калота.
 Стражники кинулись к Колуну, но дровосеки заслонили его, давая понять,
что не дадут своего вожака в обиду. Оценив положение, Гузка шепнул Калоте:
 - Что ты делаешь, боярин! Разве сейчас время? Не зли мужиков, они и так
обозлённые из-за дракона, того и гляди, бунт поднимут. Надо с ними пока
помягче.
 - Коли так, я удаляюсь в свой замок! - побагровел от злости Калота. -
Пускай мужики сами выпутываются как знают! Пускай попробуют пожить без
боярина, твари неблагодарные!
 Гузка дёргал его за рукав, чтобы он говорил потише, но разгневанный
боярин не мог утихомириться.
 - Скатертью дорожка! Больно ты нам нужен! - раздались голоса.
 Толпа угрожающе загудела. Гузка шепотком да под локоток всё-таки увёл
Калоту. Военачальники последовали за своим повелителем, а старейшины, по
совету всё того же хитрого Гузки, остались наблюдать за ходом событий. После
ухода боярина шум на площади стал громче прежнего.
 - Боярин схоронился в крепости, ему всё трын-трава! - кричал Козёл. - Он
там годами отсиживаться может, потому подвалы у него набиты и вяленым мясом,
и зерном, и бочонками вина. А вот нам как быть, если дракон сюда двинется?
Мы-то куда спрячемся?
 - Подадимся выше, в горы, - сказал тот дровосек, у которого был рассечен
лоб.
 - Куда это? К орлам поближе? А воду где брать будем? Хлеб? - язвительно
спросил Двухбородый и решительно заявил: - Нет! Либо мы, либо дракон!
 - Подожжём лес, - предложил кто-то. - Дракон и погибнет.
 - А что мы, углежоги, делать будем, если весь лес сгорит? - поднялся
старый углежог, чёрный и весь в морщинах.
 - А мы, охотники?
 - Козопасы тоже не согласны! Козу золой не накормишь! - раздались другие
голоса.
 Тогда шагнул вперёд один каменщик:
 - Давайте завалим пещеру камнями. Дракон и задохнётся!
 - Да он одним взмахом хвоста скалы рушит, а ты его замуровать думаешь! -
оборвал каменщика кто-то из дровосеков.
 - Тихо, вы! - цыкнул на спорящих Гузка. - От имени боярского совета
предлагаю заключить с чудищем мир.
 - Мир?! - понеслись отовсюду удивлённые возгласы.
 - Да, мир! - повторил Гузка. - Это самое разумное. Будем кормить дракона,
и тогда он не причинит нам вреда. Из каждых десяти коз одну - дракону, из
каждых двадцати коров - одну ему же... Как боярину!
 - Выходит, нам теперь уже не одного, а двух бояр кормить? - негодующе
закричал Колун, ещё не забывший обиды.
 - Двух чудищ! - поправил его Козёл.
 Толпа зашевелилась, поднялся ропот, гул, но Зверолов замахал своей лисьей
шапкой, шум стихнул, и Главный Охотник громко, чтобы его услыхал и боярин,
крикнул:
 - Люди! Чем сжигать лес, лучше в самом деле заключить с драконом мир! Это
говорит вам не кто-нибудь, а я, Зверолов, у которого на теле десять ран от
кабаньих клыков, три - от медвежьих и с десяток - от волчьих...
 - Жаль, они тебя совсем не задрали! - разозлился Козёл. - Люди, это он к
боярину подъезжает, чтобы тот назначил его капитаном стрелков! А о том не
думает, где нам взять столько коз и коров, чтобы обоих драконов прокормить!
 Козёл был прав, но охотники шумно поддержали Зверолова, а Гузке только
того и было нужно.
 - Вот это умные речи! - снова вступил он в разговор; - От имени боярина
предлагаю послать гонца, спросить у дракона, согласен ли он, и дело с
концом! Будем жить да поживать в мире и покое.
 - Кто пойдёт? - обвёл толпу взглядом Варадин.
 Все молчали. Одни боялись идти к дракону, другие не хотели заключать с
ним мир.
 - Кто пойдёт? - спросил Гузка. - Пускай идёт кто-нибудь из старейшин! Они
поумней нас, им и идти! - крикнул Двухбородый, подмигнув односельчанам.
 - Для этого дела ума не требуется! Были бы ноги да здоровая глотка, чтобы
дракон издали услыхал. Вон у Волопаса голос зычный, он пускай и пойдёт, -
неожиданно предложил Гузка.
 Толпа расступилась, и перед Гузкой предстал парень с короткой толстой
шеей и туповатым лицом.
 - Ну-ка, крикни, - приказал ему Гузка. - Послушаем, умеешь ты кричать или
нет.
 - Эхе-хе-хо-х о-о-о-о-о! - рявкнул Волопас, не ожидая дальнейших
приглашений. - Эхе-хе-хо-хо-о-о-о! - повторил он, но и первый возглас убедил
всех, что другой такой глотки не сыскать во всей округе.
 - Хватит, хватит! - взмолился Гузка, зажимая уши. - Ступай спроси у
дракона, согласен ли он жить с нами в мире. Только осторожней, в пещеру не
входи! Сверху окликни его, со скалы, что по другую сторону ущелья. Спроси,
чего ему надо. Какую он с нас возьмёт дань. Понял?
 - Ага, - кивнул Волопас, подвязал покрепче свои царвули1 и с важным видом
отправился вести переговоры с чудищем.
 ГЛАВА ПЯТАЯ. ПЕРЕГОВОРЫ С ДРАКОНОМ. КАК СОЗРЕЛО РЕШЕНИЕ НАЧАТЬ ВОЙНУ.
 Волопас точно исполнил приказание Гузки. Он пошёл не вдоль реки, а прямо
к скалам, что высились на другом берегу, как раз напротив пещеры. Сверху
вход в пещеру был хорошо виден, к тому же тут было вполне безопасно, потому
что пещеру отделяло от скал глубокое ущелье, на дне которого шумно пенилась
река.
 Голосистый посланец выбрал самый высокий утёс, вскарабкался на него, и
над ущельем пронёсся клич:
 - Э-ге-ге-эй, дракон! Ты слышишь меня, да?
 "Да-а!" - откликнулось эхо.
 Волопасу и в голову не пришло, что ему отвечает эхо, он поверил, что с
ним говорит сам дракон, и продолжал кричать в полный голос:
 - Старейшины и боярин Калота прислали меня спросить, хочешь ты жить с
нами в мире, а мы за это будем платить тебе дань.
 "Да-а-а!" - снова донеслось из пещеры.
 И обрадованный Волопас прокричал:
 - Какую ты хочешь дань? Может, будешь есть коз? "Ко-оз!" - опять ответило
эхо.
 - А коней? "Не-е-е!"
 - Ишь ты, привередничает! Коней ему не надо, а у купца ослов и верблюдов
за милую душу слопал! - проворчал Волопас.

 - Тебе небось теляток надо? - снова крикнул он, и эхо опять принесло
утвердительный ответ. - Губа не дура! Понимает, что сладко, проклятый
драконище! - пробормотал Волопас, потом набрал в лёгкие побольше воздуху, и
через ущелье полетел новый вопрос: - Сколько голов тебе нужно в день?
Говори!
 "Ри-и-и-и!" - принесло в ответ эхо.
 - По три в день?! - схватился за голову глупый Волопас. - Матушки мои!
Волов бы ему старых скормить, чтоб подавился, так нет - ему телят подавай!..
А кого тебе - тельца или телицу? - растерянно спросил он.
 Долетевшее эхо прозвучало как "девицу", и Волопас, выпучив глаза, в
отчаянии стал рвать на себе волосы.
 "Девицу?! Да мыслимое ли дело девицу отдавать на съедение? Может, я
ослышался? Спрошу-ка ещё раз", - подумал он и опасливо переспросил:
 - Тебе и вправду, девицу подавай? "Давай..." - прокатилось эхо.
 - Сгинь! Пропади ты пропадом, чудище проклятое! - выругался Волопас. - Я
ещё в жизни ни на одну девушку взглянуть не посмел, а он ими обедать
собирается!.. Эй, дракон! Мы тебе вместо девицы по две телицы давать будем.
Согласен иль нет?
 Вопрос доказывал, что Волопас не так уж глуп, но ответ, как и следовало
ожидать, был отрицательный.
 Тогда Волопас пустился на хитрость:
 - Может, ты лучше наших старейшин слопаешь? Они жирные! Согласен на
старейшин, нет? "Не-е-е!"
 - Вот обжора окаянный! Знает, что у старейшин мясо жилистое, старое, а у
девушек - нежное, молодое. Чтоб тебе сдохнуть! - выругался парень, который
только с виду был грубый, сердце-то у него было доброе.
 Всю обратную дорогу он думал, как быть, а потом наконец надумал:
"Перескажу старейшинам, что ответил дракон, пускай они решают, как быть.
Значит, так..."
 Он остановился, припоминая, что должен передать старейшинам.
 - Значит, так... одну козу, - бормотал он, загибая пальцы, чтоб не
сбиться, - трёх телят и одну девушку... Каждый день! О небо!
 Весть о том, что дракон требует каждый день на обед козу, трёх телят и
одну девушку, до смерти испугала крестьян. Все снова сбежались на площадь,
поднялся крик, спор.
 - Девушек - ни за что! - решительно заявил Козёл. - Даже когда мы в
рабстве были у туполобых, и то не покупали мир такой ценой! Девушек в жертву
приносить!
 - Коз, телят - так и быть, но девушек - нет! - поддержал его молодой
дровосек с рассечённым лбом. - Вдруг мир с драконом продлится, скажем,
триста дней? Где мы возьмём триста девушек? В Петухах и без того девушек
мало, многим парням приходится привозить невест Из дальних краёв.
 - Дракон и вправду девушек требует? - в третий и четвёртый раз спрашивал
Гузка злосчастного посланца.
 - Разрази меня гром, если я ослышался! Своими ушами слыхал! - в третий
или четвёртый раз клялся тот. - Я спросил, кого ему - тельца или телицу, а
он в ответ: "Девицу, девицу!"
 - Это что же, дракон по-человечьи говорить умеет? - удивился Панакуди.
 Но Калота из окна дворца прикрикнул на него:
 - Да он своими ушами слышал! И не одним ухом, а двумя!.. Ведь двумя,
верно? - обратился он к Волопасу. - Ты обоими ушами слышал?
 - Обоими, обоими! - подтвердил тот. Но Панакуди всё ещё сомневался:
 - Да у тебя небось уши немытые! Калота опять оборвал старика:
 - Это не помеха! По себе знаю! - И, обращаясь ко всем, продолжал: - Слово
за вами, мужики! Думайте и решайте. У меня во дворце ни одной девушки нет.
 - А дочка твоя, боярышня Анна-Мария-Лизекалота? - спросил Колун.
 - Моя дочка уже сосватана за боярина из Нижнего Брода, она в счёт не
идёт! - ответил Калота, злобно сверкнув глазами.
 - Опять хитрит, изворачивается! - поднялся ропот, но открыто возразить
боярину никто не посмел. Только Двухбородый троекратно выругался:
 - Кабан толстобрюхий, кабан толстобрюхий, кабан толстобрюхий!
 - А ну, утихомирьте-ка их! - крикнул Калота стражникам. - Распустили
языки!
 И хотя Гузка подавал ему знаки - мол, предоставь всё мне, твоя милость, я
уломаю мужиков, - он грозился и орал.
 Стелуд затрубил в боевой рог, остальные стражники натянули тетиву луков,
прицелились, и тишина на площади восстановилась. Тогда заговорил Панакуди.
 - Предлагаю перегородить реку! - крикнул он. - Вода подымется и затопит
дракона...
 - Не годится! - раздался голос Калоты. - Не годится! Если вы запрудите
реку, что станет с моими водяными мельницами? Вам же самим негде будет
пшеницу молоть. С голоду околеете! Не понимаете, что ли?
 - Была б пшеница, она и немолотая хороша - вари да ешь! - заметил кто-то.
 - Пшеницы не будет - желудями прокормимся! - поддержал его другой.
 Но Калота находил новые увёртки.
 - Вы ещё, того и гляди, сено жрать начнёте! Нет, не позволю я вам жёлуди
есть, чтобы потом не говорили, будто при боярине Калоте люди желудями
кормились, как дикие свиньи.
 - Лучше пусть нас дракон съест! - не упустил случая подлизаться к боярину
Гузка.
 - Ясное дело, лучше! - поддержали Гузку остальные старейшины. - Губить
мельницы нельзя.
 - Оттого у них о мельницах забота, что там денежки боярина Калоты! - под
смех толпы выкрикнул Панакуди.
 - Что? Что ты там сказал про Калоту? Под грозным взглядом боярина смех
разом прекратился.
 - Не про Калоту, а про охоту, твоя милость, - ловко отговорился Панакуди.
 - Какую охоту?
 - Да на зайцев. Любил я в молодости на зайцев охотиться.
 - Кривишь душой, Панакуди, - с укоризной поглядел на него Колун.
 - Не душой я кривлю, а языком мелю, - ответил Панакуди. - Чего ещё делать
остаётся?
 - Думать, как быть! У всех у нас невесты есть, дочери или жёны!
 - Так защищайте их, на то вы и мужчины! Слова Панакуди подбодрили
крестьян, и понеслись выкрики:
 - Не отдадим дракону девушек!
 - Лучше пойдём на него войной!
 - Как нам без жён на свете жить? Шум всё усиливался.
 - Кто нам детей будет родить?
 - Кто будет в поле жать?
 - Кто прясть будет?
 - Огороды копать?
 - Кто будет нас утром обувать, вечером разувать?

 - Кто будет на стол подавать?
 - Пол подметать?
 - Бельё стирать?
 И много-много вопросов посыпалось градом, пока не слились в общий
возглас:
 - Не-е-ет! Не отдадим дракону девушек! Не отдадим!
 - Но это означает войну! - пытался перекричать шум Гузка.
 На что тут же последовал дружный ответ:
 - Война так война!
 - Ну, дело ваше! - махнул Калота рукой. - Воюйте, коли есть охота. Но кто
поведёт вас в бой?
 Крестьяне переглянулись. Одни потупили глаза, другие попятились...
 - Я вижу, желающих повести дружину среди вас нету? - Гузка окинул площадь
насмешливым взглядом. - Вчера спорили, кто пойдёт первым, а теперь?..
 - Я уже попытал счастья! - отозвался Колун и, содрав с себя рубаху,
показал кровоточащие раны.
 - Где Зверолов? Где Главный Охотник? - закричал Козёл. - Ведь он хотел
вчера пойти на дракона?
 - Зверолов! Где Зверолов? Найти Зверолова! - раздались и другие голоса, и
вскоре уже вся толпа хором звала: - Зве-ро-лов! Зве-ро-лов!
 В самом деле, где же находился в это время Главный Охотник? Прятался за
чужими спинами или сидел в какой-нибудь хижине по соседству, ожидая, чем
окончится сходка, - этого мы не знаем, но в ответ на многоголосый зов он
вышел на площадь.
 - Я здесь! - крикнул он, гордо сверкнув очами.
 - Поведёшь своих охотников на дракона? - спросил его Гузка.
 Немного подумав, Зверолов тряхнул головой и сказал:
 - Поведу! - И повторил ещё раз: - Поведу! Но я ставлю два условия. Если
вернусь живым, ты, боярин, наградишь меня так, чтобы я и в старости жил
припеваючи. Это первое. И второе: из тех девушек, что я спасу, двух отдадите
мне в награду за храбрость. Одна мне будет женой, другая - её служанкой.
 При этих словах крестьяне помрачнели, а девушки оживились. Они
пошушукались, сбившись в кружок, а потом одна из них, самая видная и
пригожая девушка во всём селении, по имени Джонда, выступила вперёд и
сказала:
 - Мы, девушки, согласны! Но при одном условии: ты должен обеим своим
избранницам принести по ожерелью.
 - По два, даже по три ожерелья принесу! - хвастливо пообещал Главный
Охотник. - И не только им, а всем женщинам нашего селения!
 - Погоди, выслушай меня до конца, храбрый Зверолов, - продолжала Джонда.
- Ожерелья должны быть не из ракушек или ореховой скорлупы, а из когтей
трёхголового чудища. Воротишься с такими ожерельями - выбирай любую из нас.
Каждая согласится стать тебе женой или жене твоей - служанкой.
 - Умница, девушка! - похвалил её Панакуди. Толпа одобрительно зашумела, а
Зверолов поспешил согласиться:
 - По рукам! Будут вам ожерелья из драконовых когтей!
 Потом обернулся к своим охотникам и скомандовал:
 - Охотники, ко мне!
 ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПОХОД ЗВЕРОЛОВА. КАК ОН НАЧАЛСЯ...
 Все расступились, пропуская охотников, и вскоре Зверолова окружила сотня
мужчин, вооружённых кривыми ножами и луками, с колчанами у пояса, в шапках
из звериных шкур.
 - Клещи с собой захватите! - было первым распоряжением Главного Охотника.
- Чтобы сдирать когти с драконовых лап! И верёвки захватите тоже, чтобы
нанизать когти, я обещал всем женщинам селения по два ожерелья из драконовых
когтей.
 - А хватит у него когтей на всех? - спросил один из охотников.
 - Не хватит когтей - из зубов ожерелья наделаем! - ответил Зверолов,
сердито топнув ногой.
 - Слава Зверолову! Слава! - раздались громкие возгласы.
 Кричали и Калота, и Варадин, и Кутура, и даже боярские военачальники.
Молчали лишь пастухи и дровосеки, молчали и неодобрительно покачивали
головой Козёл, Двухбородый и Панакуди.
 - Хвали сон, когда сбудется! - не выдержав, сказал старик.
 Само собой, эти мелочи остались незамеченными. Зверолов продолжал
отдавать всё новые приказания и распоряжения, а потом начался боевой смотр
отряда.
 Охотники проходили перед своим вожаком, а он осматривал луки, ножи,
стрелы, проверял, крепки ли ремни, достаточно ли сала и овсяных лепёшек в
торбах. Если оружие и снаряжение оказывались в порядке, голос его звучал
ласково, если нет - угрожающе:
 - Оперение у стрелы поправить!.. Остриё не наточено!.. Почему стрела
ореховая, нужны кизиловые!
 И негодные стрелы он с треском переламывал пополам.
 - Эта годится - проходи! - продолжалась проверка. - И эта тоже. У этой
наконечник ржавый! Болван! Продери на точильном камне и в другой раз помни:
стрелы надо смазывать медвежьим жиром.
 Так один за другим прошли перед Звероловом его воины. Пора было строиться
в походную колонну.
 - Станови-и-ись! - гаркнул Зверолов, и не успел голос его удариться о
крепостную стену и отозваться эхом, как охотники уже стояли ровным, в
ниточку, строем. - Руку на колчан кла-ди!
 Вторая команда была выполнена так же чётко.
 - Стрелу выни-май!
 Раздалось грозное шипение, и у каждого в руке появилась стрела.
 - Тетиву натя-ни! - последовала новая команда. И теперь в руках у
охотников появились грозные луки, готовые послать смертоносные стрелы в
любую цель, какую укажет Зверолов.
 - Смир-р-р-но!
 Охотники словно окаменели, и на глазах крестьян, у которых перехватило
дыхание при виде столь мудрёных боевых приёмов, Зверолов твёрдым шагом
подошёл к боярину, поднял над головой меч и воскликнул:
 - Главный Охотник имеет честь явиться перед твоей милостью! Моя дружина
готова сразиться с драконом для прославления твоего боярского имени!
 - Ах, подлец! - послышались в толпе негодующие голоса. - Подмазывается к
Калоте!
 Польщённый оказанными ему почестями, боярин заулыбался.
 - Вперёд, на дракона! - крикнул он и зачем-то тоже выхватил из ножен свой
меч.
 - Ре-ре-рее-е-ей! - раздался в ответ боевой клич охотников.
 - Шагом марш! - отдал приказ Зверолов. Охотничья дружина двинулась вслед
за своим предводителем, и снова полетела над площадью боевая песня.
 Только вместо "Трам-там-там, тарарам!" охотники заканчивали песню своим
боевым кличем: Рере-ре-ей, рере-ре-ей! Рере-ре-ей, рере-е-ей!
 Так начался поход Зверолова, доблестного предводителя охотников, с
десяток раз раненного клыками диких кабанов, трижды - медвежьими и много раз
- волчьими.
 ГЛАВА СЕДЬМАЯ. КАК ПРОХОДИЛ И, ГЛАВНОЕ, ЧЕМ ЗАКОНЧИЛСЯ ПОХОД ЗВЕРОЛОВА.
 Охотничья дружина строем направилась через лес, но не прямиком к пещере
дракона. Зверолов повёл своих людей к скалам на другой стороне ущелья. Вслед
за охотниками потянулись многие жители селения: пастухи, рыбаки, кузнец.
Даже старики и дети увязались за дружиной - всем хотелось своими глазами
увидеть, что произойдёт.
 - Эй, Зверолов, пещера-то вовсе не в той стороне! - крикнул один из
пастухов, решив, что Главный Охотник сбился с дороги.
 - Во-первых, я тебе не Зверолов, а воевода! - оборвал его тот. - А что
касается пещеры и дракона, так это не твоего ума дело, на то есть воевода и
военный совет!
 Пастух смущённо умолк, но Зверолов продолжал отчитывать его:
 - Отвечай; "Так точно, воевода!" - приказал он, грозно глядя на пастуха.
 - Так точно, воевода! - покорно повторил тот.
 - Это тебе не коз пасти, - не унимался Зверолов. - С охотником
разговариваешь!
 После этого небольшого столкновения уже ничто больше не мешало дружине, и
вскоре она подошла к тем скалам, что высились против пещеры, где обитал
дракон. С этого самого места Волопас вёл утром переговоры с чудищем.
 - Готовьсь! - крикнул Зверолов, завидя вход в пещеру. - Зале-е-ечь!
 Охотники рассыпались цепью и залегли.
 Остался стоять только Зверолов. Он сдвинул набекрень свою лохматую шапку
из лисьего меха, горделиво огляделся и только тут заметил пёструю толпу
зевак и сочувствующих, которые гомонили поодаль, на другом конце луга. Он
даже разинул рот от удивления. Толпа была куда многочисленнее его рати, и с
каждой секундой по дорожкам, тропинкам, пробиваясь сквозь заросли, прибывало
всё больше людей. Не веря себе, он протёр глаза, потом зажмурился, потом
опять вытаращил глаза, хотел что-то сказать, но вдруг прикусил язык и
погрузился в размышление. В голове у него начал складываться новый план,
грандиознее и заманчивей прежнего. Он подумал о том, что может повести за
собой не только охотников. Наступила долгожданная минута: он станет наконец
первым человеком во всей округе. Разве посмеет кто тягаться со славным
героем, победителем трёхголового чудища?
 Зверолов снова зажмурился, будто ослеплённый блеском своей будущей славы,
перевёл дух и на этот раз негромко, но зато внушительно произнёс:
 - Люди! Я благодарен вам за доверие. Вы хотите разделить с нами радость
победы. Я разрешаю вам это. Слушайте мои команды, исполняйте их, тогда мы
будем потом вместе праздновать победу. Копьеносцы, ожидайте моего знака.
Кузнец и рыбаки - в засаду! Детям залечь в кустарники! Старикам - спрятаться
за деревья! Трубач, труби в боевой рог!
 Все стали по местам, звуки боевого рога полетели над чащей, вызывая на
бой невидимого врага.
 - В пещеру цель-ся! - прозвучала заключительная команда, и на пещеру
нацелилось больше ста хорошо отточенных, смазанных медвежьим жиром стрел.
 Прошло довольно много времени. Эхо, вспугнутое голосом Главного Охотника,
успело раз десять прокатиться по ущелью, а чудище всё не показывалось. Эхо
смолкло, наступила тишина, чудище по-прежнему не подавало признаков жизни.
Охотники держали луки натянутыми, что было совсем не легко. Ведь луки, как
известно, делаются из корней кизилового дерева, вдобавок хорошо высушенных.
А дракон не вылезал и не вылезал из своего логова.
 - Долго мы будем дожидаться? - не выдержал наконец охотник по прозвищу
Опалённые Брови.
 - Что за дурацкие вопросы? - огрызнулся Зверолов. - Рано или поздно он
высунется.
 Солнце стало клониться к закату, тени от копий стали вдвое длинней, чем
сами копья, а дракон всё не показывался.
 - Зря только глаза таращим! Нету там никакого дракона! - снова подал
голос Опалённые Брови.
 - Неприятель в панике, потому и не вылезает, - объяснил Зверолов.
 - Да он, может, и вовсе не вылезет! - сказал Колун.
 Пересилив стыд, он тоже притащился сюда.
 - Верные слова! Дракон будет отлёживаться себе в пещере, а нам так и
держать луки наготове? - спросил кто-то из охотников.
 - Ладно! - нехотя согласился Зверолов. - Давайте сообща подумаем, как
быть дальше. Ну, говорите, - предложил он всем высказать своё мнение.
 - Я думал, всё по-иному будет, - первым заговорил Колун. - Набросимся все
разом на чудище - кто с топором, кто с луком или дубиной - и прикончим
его... А мы застряли тут, и ни тпру ни ну...
 - Сразу видно неуча дровосека! - разозлился Зверолов. - Ничего в ратном
деле не смыслит, а туда же лезет! Сказать стыдно - топорами да дубинами
советует воевать! Так уж давно никто не воюет! - Зверолов всё больше
наливался злобой. - Так дикари воевали, пока люди стрел не придумали.
 - Известное дело! - поддержали его охотники.
 - Стрела в руках настоящего воина - непобедимое оружие! - начал
бахвалиться Главный Охотник. - Я как-то раз выстрелил в кабана, и
представляете - стрела вошла ниже хвоста, а острие вышло через ноздри!
Оказался он у меня точно на вертеле, я его так на костре и изжарил...
 - Одно дело - кабан, другое - дракон, - возразил ему дровосек с
рассечённым лбом. - Кто-кто, а я-то уж знаю, с чем его едят.
 - Ага, вы, дровосеки, его поперчить пробовали, да переперчили... -
язвительно бросил Зверолов.
 - Слушайте, хватит вам спорить и друг дружку на смех поднимать! - сказал
тут один из пастухов. - Хотите, я выманю дракона из пещеры?
 - А что? Выманивай! - согласился Зверолов. Пастух подошёл к краю пропасти
и начал жалобно блеять - точь-в-точь как овца, у которой отняли ягнёночка. И
тут из пещеры донёсся треск, похожий на треск ломающихся сучьев, потом
сиплый хрип, который становился всё громче, превратился в рык, рык - в рёв,
и вот наконец голова чудища высунулась из пещеры.
 - Вылезает! - закричал кто-то из копьеносцев и плюхнулся от страха на
землю.
 - О небо, спаси нас! - раздались испуганные возгласы.
 - Луки! Стрелы! Быстрей! - крикнул Зверолов. - Стреляй!
 Разом натянулись тетивы целой сотни луков, и сотни стрел со свистом и
жужжанием полетела в страшное чудище. Но только коснулись его, сразу
отлетели и попадали наземь, погнутые и переломанные.
 Пастух первый заметил это.
 - Зря стараетесь, братцы! - крикнул он. - Стрелы ломаются о его чешую,
как соломинки! Стойте, не тратьте зря стрелы!
 - Значит, чешуя непробиваемая! - призадумался Зверолов. - Вот в чём
загвоздка! Выходит, надо с него чешую содрать.
 Все изумлённо уставились на него.
 - Это как же? - спросил кузнец. - Освежевать что ль?
 - Зачем свежевать? - Зверолову вдруг пришла в голову новая мысль: - Можно
ошпарить! - Увидев, что никто ничего не понимает, он начал горячо объяснять:
- Если дракона ошпарить, чешуя сама с него слезет. Тогда и стрелы не будут
отскакивать. А когда сто стрел из ста луков вонзятся ему в брюхо -
несдобровать бедняге! Остаётся, значит, ошпарить дракона, и дело с концом.
 - Как же это сделать, воевода? - спросил пастух. - Говори, приказывай!
 - Как сделать? А очень просто! - в восторге от своей выдумки ответил
Зверолов. - Женщины вскипятят сто котлов воды, мужчины перетаскают котлы к
пещере, рыбаки накинут на дракона сети, чтобы не ушёл, тогда надо окатить
его кипятком и...
 - ...и пожалуйста, получайте дракона, вареного-пареного! - прыснул Колун.
- Ты, воевода, нанижешь его на стрелу, а мы изжарим на костре. Что скажете,
рыбаки?
 - Дело стоящее, - отозвался Главный Рыбак. - Только прежде пусть воевода
покажет нам, как дракона рыбацкой сетью поймать.
 - Я охотник, а не рыбак! - сердито топнул ногой Зверолов.
 - Дурак ты, воевода, если хочешь знать! - не сдержался тут молодой
пастух. - Дурак, каких свет не видывал. Дракона ошпарить собрался! На костре
жарить! Ха-ха-ха-ха!
 - Ха-ха-ха! - покатились со смеху дровосеки, за ними копьеносцы и рыбаки,
а потом исподтишка захихикали и охотники.
 - Хе-хе-хе, - смеялись дети в кустарнике.
 - Хо-хо-хо! - давились от смеха старики.
 Зверолов побелел от злости.
 - Не сметь! - взвизгнул он. - Невыполнение боевого приказа! Бунт!
 В эту минуту раздался громоподобный рёв. Ревел дракон. Охотники решили,
что он идёт на них, и опрометью кинулись вместе со своим воеводой назад, в
селение. На лугу остались только те, кто увязался за бравой охотничьей
дружиной, среди них - Главный Дровосек, Колун.
 - Э-э-эй! Куда? - крикнул Колун вслед улепётывавшему Зверолову. - А
обещанные ожерелья как же? Э-э-эй!
 Но Главный Охотник даже головы не повернул.
 * * *
 Никто в Петухах не ожидал, что поход Зверолова окончится столь бесславно.
Никто! Ни один человек. И меньше всех боярин Калота. Он был столь уверен в
победе Главного Охотника, что заранее велел натянуть на двух шестах баранью
шкуру, нарисовать на ней обеденный стол, ложку и жирный бараний курдюк. Стол
и ложка на местном языке означали "Добро пожаловать", а курдюк - "Славные
победители", потому что на пирах по случаю победы над врагом самые жирные
бараньи курдюки подносились храбрейшим из воинов.
 Два парня держали наготове шкуру. За ними толпились девушки с букетами
первоцвета, женщины с бутылями медовухи, чтобы усталые воины могли утолить
жажду. Были тут и седобородые старцы, и боярские советники, и сам боярин
Калота, сияющий, в праздничных доспехах, окружённый своими телохранителями.
 Боярин то и дело спрашивал дозорного на сторожевой башне:
 - Не видать?
 Но дозорный отвечал:
 - Не видать!
 - Разобьют дракона как пить дать, не уйдёт от расправы! - успокаивал сам
себя Калота. - Зверолов служил под моими знаменами и сумеет одолеть
проклятое чудище. Только почему они так долго не возвращаются?
 - Может, свежуют драконову тушу? - высказал предположение Гузка.
 - А зачем нам свежевать дракона? - удивился Варадин.
 - Если драконово мясо вкусом похоже на медвежатину, целую гору вяленого
мяса наготовим! - ответил Гузка. - Представляете, какая о нас пойдёт слава,
если мы привезём на ярмарку вяленое драконово мясо!
 - А из драконовой шкуры нашьём царвулей! - Варадин сказал это таким
тоном, словно уже видел перед собой обезглавленное чудище. - Царвули из
драконьей кожи - шутка ли!
 - Почему царвули? - вмешался в спор Кутура. - Лучше сапоги. Всё селение в
сапоги обуем!
 - Как вам это нравится? Мужиков собирается в сапоги обувать! - Калота
даже поперхнулся от возмущения. - Где это видано, чтоб мужики в сапогах
щеголяли! Сапоги мы сошьём только для моей боярской рати.
 - Конечно, конечно, - поспешили поддакнуть боярские советники.
 - А из драконовой чешуи, - вошёл в азарт Калота, - щитов наготовим.
Двести, триста щитов, а может, и целую тысячу! Непробиваемые щиты! Все
соседние земли завоюем. Заставим платить нам дань, а на щитах прикажем
нарисовать головы драконьи. Что скажете, старейшины? - Он поглядел на своих
советников, будто говоря: "Видали, какой я хитрый да умный?"
 Старейшины хотели, как всегда, поддакнуть своему повелителю, но Кутура,
опередив всех, неожиданно воскликнул:
 - Нет! Лучше набить драконову шкуру соломой и сделать чучело.
Представляете? Погрузим чучело на телегу и поедем с ним по белу свету!
 - Это для чего же? - изумился Гузка.
 - Как - для чего? Да мы этим чучелом на весь мир страху нагоним! А коли
нас будут бояться, то и дань платить станут... - горячо доказывал Кутура. -
Лопатами будем деньги загребать!
 - Об этом стоит подумать! - При слове "деньги" Калота оживился и
одобрительно закивал. - А ещё приятно, что, завидев чучело, люди будут
приветствовать нас криками: "Победители дракона едут! Победители дракона!
Вон они какие! Ой-ой-ой!"
 - Ой-ой-ой! - раздался тот же возглас, но на этот раз не из уст боярина.
- Ой-ой-ой! - повторился крик, и тогда стало ясно, что кричит дозорный на
сторожевой башне.
 Все задрали головы и увидели, что он указывает рукой в сторону пещеры...
По дороге стремительно приближалось облако пыли. И тут же глухой рёв
разорвал тишину над селением, потряс ближние горы.
 - Что это? - в ужасе закричал Калота и хотел выхватить меч, но трясущаяся
рука никак не могла нашарить ножны.
 - Дракон, должно быть, - робко вымолвил Гузка.
 - Пропали мы! Погибли! - зарыдали женщины и, побросав бутыли с медовухой,
бросились по домам.
 - У-у, бахвалы! Жалкие трусы! - зароптали мужчины, различив в клубах пыли
охотников во главе с их хвастуном-предводителем.
 - Как ты смел удрать, негодяй! - напустился на Зверолова боярин. - Все
наши планы губишь! Все надежды рушишь!
 - Не моя вина, твоя милость! - Зверолов распростёрся ниц перед боярином.
- Не виноват я. Это рыбаки виноваты - отказались ошпарить дракона! А
дровосеки и вовсе взбунтовались перед лицом неприятеля. Вели их покарать
страшной карой!
 - Опять дровосеки! Опять эти голодранцы! - заорал Калота и уже повернулся
к страже, чтобы велеть связать дровосеков, но в эту минуту снова взревел
дракон, ещё оглушительней и страшней, чем прежде. Значит, он приближался.
 Сообразив это, Калота примолк, а толпа на площади задвигалась, зашумела:
 - Спаси нас от дракона, боярин! Пошли своё войско!
 - Войско?! - снова разбушевался Калота. - А если вы бунт поднимете?..
Могу я без войска остаться? Не-ет! Меня на эту удочку не поймаешь!
 Заметив, что ропот в толпе нарастает, Гузка выступил вперёд и, взмахнув
своим посохом, сказал:
 - Слушайте меня, люди! Время дорого! Скорей гоните сюда телят, ведите
девушек. Заплатим дракону дань, пока он сам не пришёл за нею. По всему видно
- дракон голодный.
 - Не только голодный, он в лютой ярости! - сказал Зверолов, радуясь, что
его вина забыта.
 - Гузка дело говорит! - решительно произнёс Калота. - Надо накормить
дракона. Эй вы там! - крикнул он притихшим крестьянам. - Скорей ведите
десять коз!
 - Разве только коз? - шёпотом подсказал ему Гузка.
 - И телят! - добавил Калота. - Трёх-четырёх телят пожирнее.
 - А девушку, боярин? Забыл про девушку? - напомнил Варадин.
 - И девушку тоже! - сказал Калота. - Бранко пустит в небо стрелу. На чью
крышу та стрела упадёт, из того дома и возьмём девушку.
 - Помилуй, боярин! Как можно? - на редкость дружно возразили Калоте
старейшины. - Такое дело с бухты-барахты не решить. Надо хорошенько
обдумать.
 Крестьяне снова зароптали, и Калота понял, что придётся сейчас уступить.
 - Хорошо, - согласился он. - Младший пастух погонит к дракону телят и
коз, чтобы чудище поело и успокоилось, а мы тем временем обдумаем, как
выбрать девушку. Эй, пастух, слышишь? Живей поворачивайся!
 Вскоре телята и козы затрусили по дороге и скрылись из виду. Спустя
немного времени рёв дракона утих, и толпа облегчённо вздохнула.
 - Слава небесам! - воскликнул Гузка. - На какое-то время дракон
остановлен!
 - Скажи лучше "слава телятам"! - хмуро обронил Козёл, но тут же смолк,
потому что Зверолов метнул в него убийственный взгляд и, схватившись за меч,
крикнул:
 - Богохульник! Вот такие, как он, и отказались исполнить мою команду!
Взбунтовались перед лицом неприятеля! Такие, как он, помешали мне уничтожить
дракона!
 - Оставь! - остановил его боярин. - Придёт срок, они за это поплатятся. А
теперь мы удаляемся в замок, чтобы обсудить в тишине, кого из девушек
отправить к дракону.
 Калота удалился, старейшины и военачальники поспешили за ним, и вскоре их
шаги заглохли за дубовыми, окованными железом воротами. Стелуд, Бранко и ещё
трое стражников, скрестив копья, встали перед воротами, недвижные, точно
каменные изваяния.
 - Ну, дракон сыт, теперь пошли по домам, утро вечера мудренее, - сказал
дед Панакуди. - Новый день - новое счастье!
 - Наше счастье - дождь да ненастье! - отозвалось разом несколько голосов.
- Телят подавай, коз, девушек - вот и всё наше счастье!
 - Разой-дись! - рявкнул Стелуд, услыхав крамольные речи, и глаза его
грозно сверкнули из-под стального шлема. - Разой-ди-ись!
 Первым повернул домой Панакуди, остальные - за ним, и вскоре площадь
перед боярской крепостью опустела. Солнце спряталось за помрачневшими
горными вершинами, тени от деревьев и скал потянулись друг за дружкой,
сошлись вместе и - чёрные, зловещие - легли на соломенные кровли
крестьянских домов.
 Только в замке горел свет: боярский совет обдумывал решения, которые
будут иметь важные последствия для всех обитателей селения...
 ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ В СЕЛЕНИИ ПЕТУХИ.
 Зала боярского совета помещалась в самой середине замка. Она была
круглая, огромная, вокруг каменного стола стояли каменные скамьи, на которых
восседали советники боярина. Ничего примечательного не было в этой зале,
если не считать входов в неё. Их было два: один - обыкновенный, через одну
дверь, а второй - через девять дверей. Назывался он "длинным" или
"страшным". "Длинным" - потому, что проходил через девять подземных и
наземных помещений и зал, а "страшным" - потому, что там можно было
натерпеться всяких страстей и ужасов.
 В первой зале, например, находились псы боярина, обученные специальными
псарями бросаться на людей и раздирать их на куски. Псов была целая сотня,
ростом с телёнка, кровожадные, как волки, на шее - железный ошейник, а на
груди - шило острее кинжала.
 Осуждённых на смерть бунтовщиков передавали в руки псарей, чтобы те
обучали на них боярских псов, и несчастные - кто раньше, кто позже -
погибали мучительной смертью.
 Вторая зала именовалась "Змеиной" - она была без окон, всегда погружена
во тьму и лишь изредка, в случае необходимости, освещалась факелами.
 Третья зала называлась "Морской", потому что её можно было затоплять
водой. Была ещё "Оружейная зала", "Зала призраков". В "Зале страданий"
доживали свои дни узники, прикованные ржавыми цепями к стене, обросшие,
бледные, отощавшие, похожие на загробные тени. У них уже не было сил
кричать, и они только тихо стонали и позвякивали цепями. В "Зале трофеев"
хранилось отбитое у неприятеля оружие. Оно было размещено так, чтобы
посетитель собственными глазами убедился, как безмерны сила и могущество
боярина Калоты, и помнил об этом, вступая с ним в переговоры или решаясь
что-либо посоветовать ему. Вот отчего каждый, кто проходил к боярину с
намерением поспорить с ним, становился сговорчивым, а те, кто собирался дать
ему совет, спешили во всём с ним согласиться.
 По этой же причине, когда старейшины уселись в парадной зале боярского
совета вокруг каменного стола и боярин предложил им высказать своё мнение,
никто из них не спешил заговорить первым.
 - Нам с вами предстоит решить, на ком из девушек остановить свой выбор,
кого из них первой отослать к дракону, - повторил Калота. - Говорите же!
 Кутура сделал вид, будто погружён в глубокое раздумье, Варадин притворно
закашлялся, а Гузка впился взглядом в лицо боярина, пытаясь угадать его
мысли, чтобы сказать в точности то же самое, что думает тот.
 - Я слушаю вас, старейшины! - в третий раз обратился к ним боярин. - Что
молчите? Дождётесь, что дракон сам явится сюда за девушкой!
 - Я всё же хотел бы спросить, - отважился в конце концов Кутура. - Почему
бы и впрямь не послать против дракона войско? Если три сотни закованных в
латы воинов нападут на чудище, это будет...
 - ...невиданной глупостью! - топнул ногой боярин, угрожающе звякнув
шпорами. - Проливать кровь моих воинов, когда можно поладить миром! Вечно
ты, Кутура, попадаешь пальцем в небо! Скажи лучше, как нам выбрать
девушку...
 Боярин не только топнул ногой, он вдобавок так посмотрел на Кутуру, что
тот решил быть кратким.
 - Жребий, - предложил он. - Это будет самое справедливое.
 - Опять глупость сморозил! Ха-ха-ха! - покатились со смеху остальные
старейшины.
 - Ты понимаешь, что говоришь? - подскочил к Кутуре Гузка. - В таком
важном деле положиться на слепой случай! "Жребий"! А представь себе, что он
твоей дочери выпадет? Урон, значит, знатному старейшинскому роду?
 Хорошо это? Разумно?
 - Разумней всего, - взял слово Варадин, - выбрать
 девушку из такой семьи, где несколько дочерей.
 - О какой семье речь ведёшь? - Боярин так и впился в Варадина своими
выпученными, как у лягушки, глазами.
 - У кузнеца три дочери.
 - Ни за что! - Кутура подскочил, точно ужаленный.
 - Потому что он тебе кум? - ехидно спросил Кукуда.
 - Потому что он кузнец! - со злостью бросил Кутура. - А если мы обидим
нашего единственного кузнеца, кто будет ковать топоры и мотыги, наконечники
для стрел? Кто будет калить сталь для мечей? Кто? Отвечай!
 - Он прав! - вмешался в спор Калота. - Это причинит вред нашему славному
войску.
 - У Зубодёра тоже три дочери, - снова раздался голос Варадина.
 - Ну нет! - На этот раз подскочил сам боярин. - У Зубодёра двоюродный
брат - Главный Копьеносец, с ним ссориться опасно.
 - Да, да, военачальников лучше не трогать, - поспешил согласиться с
боярином Кукуда. - Подумаем ещё...
 - А что, если взять сироту безродную, без отца и матери? - подал мысль
Гузка. - Некому по ней убиваться, некому на нас обижаться. Верно? Иначе
подумайте только, какой поднимется шум! Отцы и матери ревут-голосят, братья
и сестры - туда же! Такое начнётся - не приведи господь! А так, кроме самой
девушки, все спокойны.
 - Да и ей, собственно, чего тревожиться? - подхватил Калота, которому
мысль Гузки сразу пришлась по душе. - Чего ей тревожиться, я спрашиваю. Что
на смерть идёт? А будь она воином, не пришлось бы разве на смерть идти? И не
только б шла, а ещё бы "ре-ре-рей" кричала. Разве не так? В конце концов,
двум смертям не бывать, а одной не миновать!
 - Что верно, то верно! - хором подтвердили боярские советники.
 - Мы все готовы умереть, - добавил Гузка. - Было бы за что.
 - А вдруг, - заговорил Кутура, - дракон скажет:
 "Подавайте мне девицу хорошего рода". Что тогда? В сказках сказывается,
что дракон обязательно богатую требует, родовитую.
 - Если о моей дочери речь, - забеспокоился Гузка, - то дракон на такую
уродину и взглянуть не захочет, а уж есть и подавно.
 - У меня дочка тощая, как жердь, - сказал Кукуда. - А дракону жирненькую
подавай!
 - Да что вы там мелете? - стукнул по столу мечом боярин. - Ведь решено:
сироту! Назовите имя, и дело с концом! Скоро светать начнёт, и дракон опять
рёв поднимет.
 - Из сирот самая красивая Джонда, - сказал Гузка.
 - Жалко! Этакую красавицу в пасть чудищу кидать! - пробормотал Варадин,
но тут же поправился: - Согласен! Согласен! Если подсунуть некрасивую,
дракон может обозлиться.
 - Это верно! Не будем сердить дракона, - согласились остальные
старейшины.
 Один Кутура ничего не сказал, только головой кивнул. Решение было
принято. Оно гласило: на рассвете Бранко и Стелуд ворвутся в дом Джонды,
свяжут девушку и вместе с козами и телятами доставят чудищу на завтрак.
 Решение закрепили несколькими зарубками на посохе Гузки. Старейшины один
за другим отвесили поклоны боярину и удалились в сопровождении стражников.
 Оставшись один, Калота хлопнул в ладоши. Тут же открылась потайная
дверца, и перед боярином вырос вооружённый до зубов начальник стражи.
 - Говори! - приказал ему боярин. - Какие новости?
 - В крепости, твоя милость, всё спокойно, но соглядатаи донесли, что в
селении люди говорят неладное...
 - Точнее?
 - Что ты боишься послать войско на дракона, заключил с чудищем позорный
мир и что терпеть этого нельзя.
 - Да это бунт! - в бешенстве затопал ногами Калота, и его лягушачьи глаза
ещё больше выпучились. - Кто смеет говорить такое? Отрезать их мерзкие
языки! А ещё лучше - головы!
 - Их много, твоя милость. Во-первых, - загибая пальцы, начал перечислять
начальник стражи, - во-первых, старый злоязычник Панакуди. Потом - пройдоха
по прозвищу Козёл. Третий - того же поля ягода, прозвищем Двухбородый.
 - По волоску обе бороды ему выщиплю! По волоску! - злобно прошипел
боярин.
 - Несколько пастухов, почти все дровосеки...
 - У-у, олухи безмозглые!.. - скрипнул зубами Калота. - Ещё кто?
 - Колун.
 - Небо свидетель, я так этого Колуна разделаю, что он костей не соберёт!
Пёс шелудивый! Собственными руками вскормил его, в Главные Дровосеки
произвёл! - в приступе ярости орал и топал ногами Калота. - Готовы твои
молодцы? - спросил он начальника стражи, истощив наконец запас ругательств и
угроз.
 - Стража всегда готова, твоя милость! Но знамение было недоброе: на
правой лопатке жертвенного агнца проступили дурные знаки...
 - Что же делать? Как усмирить злоязычников?
 - Не знаю, твоя милость. Приказывай, я всё исполню, а что делать надо - о
том Прорицателя спрашивай. Советы - по его части, - с поклоном ответил
начальник стражи.
 - Хорошо. Зови сюда Прорицателя!
 Трижды успел Калота прошагать взад-вперёд по парадной зале, пока перед
ним предстал Главный Прорицатель. Он был до того тощий, словно никогда не
прикасался к пище, ногти на руках длинные, нестриженые, во всклокоченных
волосах - три павлиньих пера. Услыхав, для чего призвал его к себе боярин,
Прорицатель покачал головой и ответил коротко, но решительно:
 - Нет!
 - Что "нет"? - удивился боярин.
 - Стража не должна ни хватать, ни избивать виновных, - объяснил
Прорицатель. - Спрячь, боярин, свой справедливый гнев в самое глубокое
подземелье крепости. Ты понял меня?
 - Пока ещё нет, - признался Калота.
 - Тогда слушай дальше, - продолжал Прорицатель. - Крестьяне и без того
ненавидят тебя, поэтому не дразни их, не распаляй своей - прости мне это
слово, - своей грубостью.
 При этих словах Калота вздрогнул, но подавил гнев. Главному Прорицателю
были ведомы все небесные тайны, и поэтому боярин его побаивался.
 - Ты не обижай их, а наоборот - пригласи злоязычников к своему застолью.
Побеседуй с ними, посмейся их шуткам, будь с ними милостив и приветлив. А
твои люди сделают то, что нужно; нападут на них и перебьют всех до единого.
Повод? Повод найдётся, - втолковывал Прорицатель, - Простой народ любит
из-за всякого пустяка затевать спор. А где спор, там и драка. Вот как драка
начнётся, мы вроде бы ненароком кого надо, того и уложим.
 - Ну и голова у тебя! Ну и голова! Позавидуешь! - воскликнул Калота,
уразумев наконец, в чём состоит коварный план Прорицателя. - С моими мозгами
да твоим могуществом, то есть наоборот, - поправился он, - с твоими мозгами
и моим могуществом мы сотворим чудеса! Знаешь, я даже придумал, кто это
сделает.
 - Что сделает? - на этот раз не понял Прорицатель.
 - Да уберёт с моей дороги злоумышленников. Сделает это Главный Охотник,
Зверолов.
 - Да, этот годится - из подлецов подлец, - одобрительно сказал Главный
Прорицатель. - Любого прикончит за милую душу и глазом не моргнёт! Вооружён
отлично, его люди тоже, и убивать для них дело привычное. Кроме того, они
разобижены. А сверх всего - в долгу у тебя, ибо заслужили за свою трусость
кару, а ты их не покарал. Им только прикажи, в любую минуту схватятся с
дровосеками, а как только начнётся свалка, пойдут в ход ножи, и кое-кому
придётся худо!
 - Прекрасно! - обрадовался Калота и в первый раз за много часов расплылся
в улыбке. - Но только, - вновь помрачнел он, - охота мне помучить их перед
смертью. Хоть ненадолго собакам кинуть! Или кремнём шкуру содрать!
 - Нельзя, твоя милость! Удовольствуйся их гибелью. Мало того, тебе
придётся пролить слезы над их могилой и предать Зверолова суду за то, что он
лишил жизни честных и добрых людей. Тогда ты прослывёшь справедливейшим
боярином на земле.
 - Но Зверолов может выболтать...
 - Сначала он попробует удрать, а твоя стража настигнет его и рассечёт на
сто частей.
 - О-о боже! Что за голова! Дай я потрогаю тебя, посланец неба! - попросил
Калота. - Хочу увериться, что ты не привидение.
 - Изволь, трогай, - наклонился к боярину Прорицатель. - Только к волосам
не прикасайся, потому что они не мои.
 - А твои где же?
 - Спалили, когда я был ещё молодым прорицателем, неопытным. Предсказал
лёгкий дождик, а на самом деле повалил град и побил все посевы. И обидчики
мои - те же самые люди, которые теперь возводят хулу на тебя, твоя милость.
Они ни тебе не верят, ни мне. Говорят, будто я не умею предсказывать, будто
неведомы мне земные и небесные тайны...
 - Ну, дальше уж некуда! - негодующе воскликнул Калота. - Сами не знают,
чего хотят...
 - Нет, это они хорошо знают... - сокрушённо покачал головой Главный
Прорицатель. - Они хотят, чтобы не было ни крепости, ни боярина, который
забирает у них треть их добра, ни Главного Прорицателя, который отбирает
вторую треть. Вот чего они хотят. Но этого не будет. Клянусь небом, не
бу-дет!
 - Я тоже клянусь! - воскликнул боярин. - Ступай, посланец неба, сыщи
Зверолова и обо всём с ним условься. Вот тебе мой боярский перстень,
покажешь ему, если он усомнится в том, что слова, которые ты ему скажешь, -
мои слова, что твоё повеление - это моё повеление. И ещё скажи ему, что я
назначу его капитаном моих стрелков, если он докажет свою преданность нашему
святому делу.
 - Слушаюсь! - ответил Прорицатель и направился к двери.
 Но боярин остановил его:
 - Погоди! А дракон как же?
 - Прежде разобьём врагов, а дракон нам не страшен. Через крепостные стены
ему не перебраться. Он ведь не летающий змей, так что тревожиться не о чем.
 - Прекрасно! Ступай! - Калота махнул рукой, и Прорицатель скрылся за
потайной дверью.
 Довольный таким оборотом дела, боярин направился в свою опочивальню. За
окном одна за другой гасли звёзды. Занималась заря...
 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. НЕ ТОЛЬКО БОЯРИН БОДРСТВОВАЛ В ТУ НОЧЬ...
 Не сомкнули глаз крестьяне, имевшие дочерей, потому что никто не знал,
кому из девушек предстоит на рассвете стать жертвой дракона. Не сомкнули
глаз и те парни, у кого были невесты; ни на миг не уснули братья,
тревожившиеся за участь сестёр, и ещё много-много других людей.
 Самые смелые собрались в хижине деда Панакуди, чтобы обсудить, как и что
делать дальше. Были тут Козёл, Двухбородый, молодой дровосек с рассечённым
лбом, два-три пастуха, углежог из Дальних Выселок со своим семнадцатилетним
сыном, которого звали Сабота.
 - Я считаю, надо тайком увести всех девушек в лес, - сказал Козёл.
 - А я, - шёпотом произнёс Панакуди, - советую сначала положить в рот два
ореха и уж тогда говорить. Сквозь стены всё слышно, а у соглядатаев боярских
ушки на макушке. Когда во рту орехи, не разобрать, кто говорит и что
говорит.
 Все кивнули - мол, твоя правда.
 - Да здравствует боярин Калота, его свита и боярский совет! Да пошлёт им
небо здоровья и всяческого благополучия! - громко выкрикнул старик, потом
взял два ореха и уже гораздо тише произнёс: - А шейчаш дауайте говоуить
пуавду!
 - Всё равно разобрать можно, дедушка! - неожиданно подал голос Сабота,
сын углежога. - Лучше по-другому!
 - Это как же? - удивлённо посмотрел на юношу старый Панакуди.
 - Перед каждым слогом говорить "ПУ". Вот так: ПУ-а Пу-сей-Пу-час
Пу-да-Пу-вай-ПУ-те Пу-го-Пу-во-ПУ-рить ПУ-пра-ПУ-вду!
 - Шмотьи ты, что пьидумал мальчишка! Здоуоуо, хитуо! - обрадовался
Панакуди и выплюнул орехи. - Сто шестьдесят лет живу на свете и до такого не
додумался! Ай да малый! Кабы я раньше про то знал, не стал бы орехи всю
жизнь во рту держать, все зубы остались бы целы, а то - видали? - трёх зубов
не хватает! - Старик раскрыл рот, и все увидели, что у него действительно
нет трёх зубов.
 - ПУ-до-ПУ-лой ПУ-бо-ПУ-яри-ПУ-на ПУ-ка-ПУ-ло-ПУ-ту! - выкрикнул Козёл.
 - ПУ-до-ПУ-лой! - согласился Панакуди. - Но давайте поговорим о деле, а
то ПУ-вре-ПУ-мя ПУ-не ПУ-ждёт!
 И дальше пошёл такой разговор (разумеется, никто не забывал ставить перед
каждым слогом "ПУ"):
 - Давайте тайком уведём девушек в дальний лес и спрячем там в пещерах, -
повторил Козёл.
 - А что толку? Стражники Калоты похватают мужчин и выведают, куда
спрятали девушек, - возразил Панакуди.
 - Из нас всех только один человек будет знать, где они, - настаивал на
своём Козёл.
 Но остальные растолковали ему, что девушек - а их было не меньше ста -
спрятать мало, нужно ещё и кормить. А попробуй прокорми сто человек - разве
скроешь это от боярских глаз?
 - Давайте лучше разведаем, кого из девушек собираются отдать дракону, её
одну тогда и спрячем, - предложил Панакуди.
 Двухбородого (он считался приятелем Варадина, потому что ходил вместе с
ним в горы собирать целебные травы) послали подстеречь, когда тот выйдет из
крепости, и с глазу на глаз вызнать, кого из девушек хотят отдать дракону.
 Двухбородый тут же отправился исполнять поручение, остальные продолжали
разговор.
 - Во всём виноват боярин! - неожиданно подал голос сын углежога. - Взять
бы да отправить его на тот свет!
 Все оторопело уставились на юношу, а отец выбранил его:
 - Дурень! Молокосос безусый, а туда же - в мужской разговор лезет! Как
влеплю сейчас затрещину за дурацкие твои слова!..
 - Воля твоя, батюшка, бей, только дозволь ещё спросить, - сказал Сабота.
 - Это о чём же? - досадливо сдвинул брови углежог.
 - Хочу я спросить у дедушки Панакуди, чем думают мужчины в нашем селении
- усами или мозгами?
 - Молчать! - замахнулся отец на Саботу. Но Панакуди остановил его:
 - Не обижай юношу! - И обернулся к Саботе: - Прав ты, сынок, в нашем
селении мужчины и впрямь не мозгами думают, а усами. Кабы мозгами - так не
разделились бы на три дружины, не шли бы на дракона поврозь. Гаки не завёл
бы лучших наших пастухов в пещеру, а Зверолов не вздумал бы ошпаривать
дракона кипятком. Ничего этого не было бы! - Старик так разгорячился, что
забыл об осторожности: не прибавлял "ПУ" к каждому слогу.
 - ПУ-ти-ПУ-хо! - напомнил ему Козёл.
 - Никаких ПУ-ти-ПУ-хо! Ты мне рта не затыкай! - разошёлся Панакуди. -
Пускай делают со мной что хотят, хоть вешают, хоть псам кидают, мне всё
равно, и так уже одной ногой в могиле стою!
 Старик вынул кисет, набил трубку, стал высекать огонь, но от волнения,
вместо того чтобы бить огнивом по кремню, ударял кремнём по огниву, не
переставая возмущённо ворчать:
 - Какое там! Не то что усами - наши мужики верёвками думают, которыми у
них царвули подвязаны!
 - Чем бы ни думали, - заговорил молодой дровосек с рассечённым лбом, -
сражаться с драконом дело трудное.
 - А можно было не сражаться. Можно было... ну, например, сжечь его! - не
мог успокоиться дед Панакуди. - Завалить вход в пещеру дровами, хворостом и
поджечь!
 - А он дунул бы разок, весь огонь наружу выдул, лес заполыхал бы, и опять
худо пришлось бы нам, а не дракону, - возразил молодой дровосек.
 - Может, и так, но надо было прежде пораскинуть хорошенько мозгами! - всё
ещё горячился Панакуди и продолжал бить кремнём по огниву, пока Сабота не
остановил его, сказав, что так ему огня вовек не высечь.
 Панакуди спохватился, ударил огнивом по кремню, трут загорелся, и по
комнате распространился приятный запах.
 Всё то время, что старик высекал огонь, Сабота неотрывно смотрел на его
руки и напряжённо о чём-то думал. А когда трут загорелся, он неожиданно -
казалось бы ни к селу ни к городу - спросил у деда Панакуди, не найдётся ли
у него ещё трут.
 - А на что тебе? Уж не начал ли ты курить? - удивился тот.
 - ПУ-най-ПУ-дёт-ПУ-ся ПУ-или ПУ-нет?
 - Что другое, а это найдётся.
 - ПУ-а ПУ-сколь-ПУ-ко ПУ-его ПУ-у ПУ-те-ПУ-бя, дедушка? - продолжал
расспрашивать Сабота, и глаза у него загорелись.
 - Да мешок... А может, и два будет... У меня другого занятия нету, брожу
день-деньской по лесу, трут для трубочки собираю.
 - Два мешка! - воскликнул Сабота, от радости позабыв про "ПУ". - Тогда
считайте, что дракон уже мёртв! Дай я тебя расцелую, дедушка!
 Сабота кинулся к Панакуди, но углежог вскочил и остановил сына.
 - Рехнулся у меня парень, разрази его гром!
 - Как же ты одолеешь дракона? - встрепенулись все, но Панакуди сделал
Саботе знак, чтоб помалкивал.
 - Молчи, сынок! - сказал он. - Если ты глупость надумал, пусть лучше
никто о том не узнает. Если же умное, злые люди помешать могут. Не говори ни
слова, заклинаю тебя! А уж если говорить, так, может, мне одному!
 - Да хоть сейчас, дедушка! - Сабота быстро зашептал ему на ухо.
 Панакуди сначала слушал и только моргал, потом перестал моргать и
вытаращил глаза, потом вскинул руку, в которой держал свою палку, бросил
палку на землю, крепко обнял юношу и воскликнул:
 - О небо! О громы небесные! Пока рождаются такие парни на нашей земле, не
погибнет наше селение! Не погибнет?
 * * *
 Вот о чём говорили в доме старого Панакуди, пока там ожидали возвращения
Двухбородого.
 Но почему его так долго не было?
 Выйдя от деда Панакуди, Двухбородый первым делом разулся, чтобы ступать
бесшумно. Крадучись, дошёл он до боярской крепости. Луна спряталась за
тучами, и, никем не замеченный, он добрался до потайной дверцы, откуда, по
его расчётам, должен был выйти Варадин. Ночная тьма надёжно укрывала его, но
для верности Двухбородый связал свои бороды над головой наподобие платка.
Голова у него стала похожа на птичье гнездо, только глаза поблёскивали.
 Долго ждал он, но никто не входил и не выходил из крепости. Всё живое
спало или притворялось спящим. Тишину нарушали только шаги ночной стражи на
крепостных стенах - Калота не полагался и на высокие стены своей крепости.
 "Варадин мог выйти из Главных ворот", - подумал Двухбородый, но только
было собрался покинуть свой пост, как послышался тихий скрип, и он впился
глазами в стену. Потайная дверца медленно отворилась, и оттуда выскользнули
два человека в длинных плащах. Незнакомцы насторожённо оглянулись по
сторонам, прислушались, что-то шепнули Друг другу и повернулись к дверце.
Кто-то невидимый подавал им оттуда какие-то предметы. Вдруг что-то, звякнув,
брякнулось о булыжник, и Двухбородый мигом смекнул, что из крепости выносят
ножи или мечи, во всяком случае какое-то оружие. Незнакомцы так же бесшумно
взвалили таинственный груз на спины, дверца закрылась, а незнакомцы
направились в селение. Но не по дороге, а через луга, напрямик. Ещё немного,
и оба растворились бы в ночной тьме, но луна вдруг вынырнула из-за туч и
осветила на мгновение таинственных посетителей крепости. Двухбородый успел
заметить, что один из них, который повыше, в меховой шапке с лисьим хвостом.
В Петухах такую шапку носил только Главный Охотник!
 Луна снова спряталась за тучу, но Двухбородый успел кое-что увидеть и
понял: затевается что-то недоброе! Иначе зачем было тайком, в неурочный час
выносить из крепости какой-то таинственный груз? Что звякнуло о булыжник? Не
осталось ли оно на земле, у потайного входа? Может, поискать?
 Любопытство так жгло Двухбородого, что он вернулся и стал шарить руками
по земле. Наконец он нащупал что-то холодное и твёрдое.
 То была стрела!
 Двухбородый сунул её за пояс и быстрым шагом направился назад, в селение.
 У Панакуди его ждали с нетерпением. Всем хотелось узнать, кому из девушек
суждено стать первой жертвой дракона. Но вместо этого Двухбородый рассказал
о ночных тенях, шапке Зверолова и о стреле.
 - Дай-ка её сюда! - сказал Панакуди. - А ты, Сабота, зажги лучину,
поглядим, что за стрела...
 В мерцающем свете лучины все увидели сверкающую, хорошо отточенную боевую
- не охотничью - стрелу. Итак, сомнений не было: Зверолов и его неизвестный
помощник получили через потайную дверь несколько пучков боевых стрел. А
поскольку передали Зверолову эти стрелы тайно, под покровом ночи, значит,
стрелы предназначаются не для войны с другими землями. И не для схватки с
драконом. Если бы с драконом, зачем таиться?
 Для кого же они предназначены? В кого будут пущены? Стрел ведь не одна и
не две, а несколько связок. Объяснение напрашивалось одно: эти стрелы
полетят во врагов Калоты тут, в боярской вотчине. Просто так, за здорово
живёшь, боярин оружие раздавать не станет!
 Значит, опасность грозит самым лучшим, самым смелым жителям селения, и
опасность эта исходит от боярского прихвостня - Главного Охотника,
Зверолова.

 Много было высказано мнений, много планов кроено и перекроено, в конце
концов сошлись вот на чём: сначала обезвредить Зверолова, а уж потом
подумать и о драконе. Оставалось решить, каким образом обезвредить.
 Углежог предложил поджечь дом Зверолова, тогда и сам Зверолов сгорит
вместе с боярскими стрелами. Молодой дровосек с рассечённым лбом вызвался
размозжить Зверолову голову топором. Козёл доказывал, что надо связать
Зверолова и бросить на съедение дракону. Однако Панакуди в ответ на все эти
предложения отрицательно мотал головой.
 - Нет! Боярин только этого и ждёт, чтобы напустить на нас своё войско и
всех до единого перебить, - сказал он. - Вот что: я тут посижу подумаю, а вы
идите спать, набирайтесь сил. Сдаётся мне, завтра нам понадобится больше
сил, чем когда-либо.
 На этом спор и прекратился.
 - Саботу оставь у меня, - попросил Панакуди углежога из Дальних Выселок.
- Поясницу так ломит, что мне ни лечь самому, ни укрыться! - И, обращаясь к
остальным, продолжал: - Как солнце встанет, соберитесь на площади и стойте
смирно, шума не подымайте. Коли нужно будет что сделать, я скажу. Покойной
ночи!
 Все ушли.
 Пропели уже вторые петухи. Сабота начал стелить постели, но старик
остановил его:
 - Нет, нет, сынок, спать нам некогда. Я Калоту с малых лет знаю и могу
тебе сказать - всем нам верная гибель, если мы не найдём выхода. А выход
есть один - заставить Зверолова сказать всю правду.
 - Да легче заставить змею яд выплюнуть, чем Зверолова правду сказать! -
изумился юноша.
 - А я всё-таки заставлю! - с угрозой произнёс Панакуди, и впервые лицо
его стало злым. - Есть надёжное средство. Только мне понадобится твоя
помощь.
 - Всё сделаю, что ты велишь! Да разразит меня гром! - поклялся юноша.
 - Тогда слушай, - зашептал Панакуди. - Есть у меня чудодейственный
корень. Стоит человеку проглотить хоть крупинку этого корня, не больше
горошины, как он начинает говорить одну только чистую правду, и длится это
три дня и три ночи.
 - Почему ж ты не дашь отведать этого корня нашим односельчанам? -
удивился Сабота. - Пускай бы все и всегда говорили правду!
 - При таком жестоком и глупом боярине, как наш Калота? Упаси нас небо! -
Панакуди даже руками всплеснул. - Дам я корень, к примеру, Козлу. Он в глаза
назовёт Калоту кровопийцей и угнетателем, Гузку - подлецом и подлизой,
Главного Прорицателя - вруном и обманщиком. Что тогда будет? Беднягу кинут
на растерзание псам, и на свете станет одним хорошим человеком меньше.
 - Это верно, - согласился Сабота. - Но тогда мы можем...
 - Молодец, сынок! Я знал, что сразу смекнёшь! - Старик одобрительно
похлопал Саботу по плечу. - Да, мы можем употребить этот корень против наших
врагов! Ах, сколько раз подмывало меня сделать это, когда я видел, какие
бесчинства творит Калота и его советчики! Сколько раз! - с глубоким вздохом
произнёс Панакуди. - Но всегда откладывал это на более тяжкие времена.
Теперь эти времена настали. Теперь пора. И начнём мы со Зверолова.
 - Не откладывая! - Сабота вскочил, глаза у него засверкали.
 - В одном загвоздка, - сказал Панакуди. - Как заставить Зверолова
проглотить этот корень?
 - С молоком! - осенила Саботу счастливая мысль. - Ведь козопас каждое
утро ставит у Зверолова под дверью ведро с козьим молоком. Кинуть туда
несколько крупинок - и готово дело!
 - Умница! Видать, и ту штуку с драконом ты придумал не случайно. Голова у
тебя здорово варит! - снова похлопал его по плечу Панакуди. - Вот тебе
корень. Беги спасай врагов Калоты.
 Сабота взял мешочек с толчёным чудодейственным корнем и пошёл к двери, но
потом вернулся и почтительно поцеловал старику руку.
 - Постой! - спохватился Панакуди. - Из-за этого Зверолова я не спросил
тебя насчёт дракона... Когда? - Когда кончим наше дело со Звероловом. -
Правильно! - Старик обнял юношу, потом подтолкнул к двери: - Торопись, сын
углежога, и да помогут тебе громы небесные!
 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ЧУДОДЕЙСТВЕННЫЙ КОРЕНЬ ДЕДА ПАНАКУДИ.
 Сабота вышел от деда Панакуди уже под утро. Обычно в этот час возчики
доставляли в боярскую крепость парное молоко в козьих бурдюках. В крепость,
само собой разумеется, их не впускали. Они сгружали бурдюки перед высокими
крепостными стенами и выливали молоко в деревянные чаны, откуда оно по
желобам стекало внутрь, в крепость. А там любой приближённый боярина, любой
стражник или боярский слуга только отвернёт кран - и пей сколько влезет.
 Сабота подошёл к дому Зверолова незадолго до приезда возчика и сразу
понял, что дело ему предстоит не лёгкое: двор Зверолова был обнесён высоким
забором, ворота - на запоре. Кроме того, по двору разгуливали три собаки. А
ведро стояло по ту сторону ворот...
 Пока юноша раздумывал, как ему поступить, послышалось звяканье медного
колокольца, и появился козопас, который привёз Зверолову на завтрак козье
молоко. Сабота притворился, будто вынимает из пятки занозу.
 - Помочь, что ль? - с подкупающей улыбкой спросил он козопаса, когда тот
подъехал ближе.
 - Помоги, коли охота, - согласился тот.
 Молоко было в двух бурдюках, заткнутых пробками. Козопас стал сгружать
один бурдюк, а Сабота, делая вид, будто сгружает второй, ловко вытащил
пробку и кинул внутрь горсточку растёртого корня. Потом так же незаметно
водворил пробку на место и продолжал помогать возчику, улыбаясь самой
невинной улыбкой - дескать, "я не я и лошадь не моя".
 Возчик дёрнул спрятанную за доской верёвку, ворота открылись, и Сабота
своими глазами удостоверился, что молоко из обоих бурдюков вылито в ведро.
Юноша дождался, когда возчик закроет ворота, сядет верхом на осла и,
попрощавшись, повернёт назад, в горы.
 Только он отъехал, Сабота влез на дикую грушу, которая росла у дороги, и
притаился в ветвях.
 Долго ждать не пришлось: сначала послышался громкий, протяжный, как у
медведя, зевок, потом дверь дома с шумом распахнулась, и во дворе появился
Зверолов собственной персоной. Протерев глаза и увидев, что уже светло,
Главный Охотник торопливо вернулся в дом и ещё торопливей вышел снова с
луком и стрелой в руках. Он натянул тетиву, и стрела с пронзительным свистом
взметнулась к небу. Свист не прекращался до тех пор, пока она не упала, и
Сабота подумал, что это, должно быть, сигнал "сбор". Он ещё глубже забился в
листву, но всё-таки успел заметить, как Главный Охотник подошёл к ведру,
поднял его и стал жадно пить. Юноша радостно улыбнулся. Теперь ему больше
нечего было тут делать. Он слез с дерева и сперва пошёл крадучись, а потом
помчался со всех ног к деду Панакуди.
 * * *
 Солнце в тот день всходило сонное, багровое, огромное и, едва открыв
глаза, увидело ужасное зрелище: десять стражников окружили дом Джонды, а
двое других ворвались внутрь, схватили девушку, связали и повели на площадь
перед боярской крепостью. Джонда от неожиданности не проронила ни звука, но
вопли её младшего братишки всполошили селение. Из соседних домов выскочили
неумытые, нечёсаные, заспанные люди и, увидев, что происходит, с криками и
бранью бросились вслед за стражниками.
 Услыхав шум, выглянул в окно своего замка боярин в ночной рубахе из
тонкого полотна. Он увидел не только возмущённых крестьян; с дальнего конца
селения чётким шагом приближались охотники во главе со Звероловом. Глаза
боярина радостно блеснули. Он хлопнул в ладоши и весело крикнул:
 - Подать мои золотые доспехи и сапоги со звончатыми шпорами!
 Слуги вмиг исполнили повеление, и боярин начал не торопясь облачаться -
он не сомневался в том, что Зверолов всё сделает в точности так, как
приказано.
 Если кто в то утро и торопился, так это Панакуди. Услыхав крики и шум, он
сразу сообразил, что произойдёт, когда охотники тоже явятся на площадь, и
кинулся скорей обуваться. Но впопыхах правую царвулю надел на левую ногу, а
левую на правую. Переобуваться было некогда, и он выскочил за порог. Сабота
бросился за ним.
 - Дедушка, могу я чем-нибудь помочь? - спросил он старика, видя, что тот
задыхается от быстрой ходьбы.
 - Беги на площадь! - шепнул ему Панакуди. - Сыщи Козла и Двухбородого.
Скажи, чтоб велели всем молчать. До моего прихода пусть никто не раскрывает
рта. А если уж станет совсем невтерпёж, пусть говорят только "Добро
пожаловать!" или "Что делать думаете, друзья дорогие?"
 Шустрый, быстроногий Сабота не побежал, а полетел, и вскоре слова деда
Панакуди - от одного к другому, от другого к третьему - стали известны всем.
Толпа смолкла.
 В ту же минуту на площадь вступили вооружённые до зубов охотники во главе
со Звероловом. Он шёл, крепко сжимая в руке меч, выискивая взглядом, с кем
затеять ссору, чтобы вслед за тем начать драку, как велел Главный
Прорицатель. Потому что Главный Прорицатель заставил Зверолова трижды
повторить: "Сначала - ссора, потом - драка. Сначала затеять ссору. Любым
путём".
 И вот теперь он шагал через толпу крестьян, грубо толкаясь, наступая на
ноги своими подкованными сапожищами, нагло глядя в глаза, называл крестьян
"пентюхами", "деревенщиной", а они, вместо того чтобы, как обычно, кричать и
злиться, встречали его возгласами: "Добро пожаловать!"
 Зверолов увидел, что боярин в золотых доспехах поднимается на сторожевую
башню. У него уже чесались руки пустить в ход оружие, но негодные мужики
по-прежнему улыбались и смиренно кланялись, говоря: "Добро пожаловать!"
 Наконец навстречу Зверолову выступил не кто-нибудь, а сам Козёл.
 - Что делать думаете, друзья дорогие? - спросил он громко-громко, чтобы
слышали все, и отвесил Зверолову низкий поклон.
 - Укокошить вас всех! - выпалил Зверолов.

 - Это почему же? - последовал новый вопрос, и рядом с Козлом вырос дед
Панакуди. Он всё-таки поспел вовремя.
 - Боярин Калота велел, - с той же готовностью ответил Зверолов. - Прежде
чем сядет солнце, все его недруги, до последнего, должны быть уничтожены!
 На миг наступила тишина. Затем из сотен глоток вылетело громкое "ах".
 Такого оборота дел боярин никак не ожидал. Он позеленел, потом под
негодующими взглядами крестьян побагровел.
 - Замолчать, скотина! - страшным голосом крикнул он. - Ты врёшь!
 Зверолов услыхал окрик боярина, но даже бровью не повёл. Решительно
подошёл к подножию башни, топнул и голосом не менее грозным, чем у боярина,
крикнул:
 - Сам ты врёшь, боярин! Ведь Прорицатель принёс мне перстень - в знак
того, что передаёт мне твою волю. Вот он, глядите! - Зверолов поднял руку,
на которой сверкал и переливался драгоценный боярский перстень.
 - Негодяй! - Скрежеща зубами, Калота схватился за меч.
 - Сам негодяй! - не задумываясь, огрызнулся Зверолов. - Сколько лет
подряд мою охотничью славу присваивает! Я дикого кабана пристрелю, а он
похваляется, будто это его добыча! И меня же негодяем обзывает!
 - Молчать! - снова рявкнул боярин вне себя от ярости. - Иначе, клянусь
небом, прикажу бросить тебя моим псам! Сию же минуту! Шкуру с тебя спущу!
 - Ха-ха-ха! Ты кого пугаешь? Меня, Главного Охотника? А ты спустись,
спустись сюда, скрестим мечи, тогда увидим, кто из нас негодяй, а кто...
 Договорить он не успел. Пущенное со сторожевой башни копьё вонзилось ему
в грудь. Главный Охотник зашатался и рухнул наземь.
 - Бросить псам! - заревел Калота. - Тотчас же, пока не издох! Хочу своими
глазами полюбоваться, как они будут раздирать изменника в клочья! От врага,
как заяц, улепётывал, а воеводой себя величал! Дракона кипятком шпарить
надумал, дурья башка! Быстрей тащите его псам! Быстрее!
 Несколько стражников подхватили умирающего и поволокли в крепость. И
вскоре страшный вой сотни собачьих глоток оповестил всех о том, что охотники
лишились своего вожака.
 ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ ДЕДА ПАНАКУДИ.
 Во время стычки между Звероловом и боярином никто из крестьян не произнёс
ни слова. Охотники же, увидав, как оборачивается дело, стали по одному, по
два уходить с площади, долой с боярских глаз.
 - А теперь продолжим! - сказал Калота, выпрямившись во весь рост. -
Тщательно всё обдумав, боярский совет решил отослать дракону девицу по имени
Джонда.

 - Да вы ещё прежде всякого решения связали её! - выкрикнул Двухбородый.
 Но Панакуди толкнул его в бок, чтобы помалкивал.
 - Да, связали! - ничуть не смутился боярин. - Но если кто-нибудь из вас
пожелает освободить её, вот мой меч! - Калота замахал мечом. - Я не шучу!
Любой из вас может взять у меня меч и разрезать верёвки, которыми она
связана. Но при условии: если это девушка - она сама заменит Джонду, если
мужчина - приведёт вместо Джонды свою дочь, если юноша - сестру. Берите, вот
мой меч! - продолжал размахивать мечом боярин. - Отдаю любому! Я согласен
отпустить Джонду!
 Никто не двинулся с места. Потом несколько человек расступились,
пропуская Саботу.
 - Меня ещё не считают настоящим мужчиной, - громко произнёс юноша, - но я
всё равно скажу вам: это позор! Девушку приносят в жертву чудищу, а мужчины
пальцем не шевельнут. Надо убить дракона, а не подносить ему угощение!
 - Верно, правильно! - глухо прокатилось по площади.
 - Да ведь мы уже пробовали! - крикнул Гузка. Он сидел возле боярина,
скрестив на животе руки и закрыв глаза, но при этих словах вскочил. - И
видели, что из этого вышло! Видели ведь?
 - Надо биться с чудищем до тех пор, пока не уничтожим его! - снова
выкрикнул Сабота.
 - Прекрасно! Но кто это сделает? - язвительно спросил Калота.
 - Я! - Сабота шагнул вперёд и смело взглянул на боярина.
 - А кто ты есть?
 - Сабота, сын углежога из Дальних Выселок.
 - И ты берёшься уничтожить дракона? - захихикал Гузка.
 - Берусь! - прозвучал уверенный ответ.
 - Как же ты это сделаешь?
 - Полезет дракону в глотку! - загоготал Калота.
 - Тот сразу и подавится! - подхватил насмешку кто-то из боярских
прихлебателей.
 - Бедняга дракон! - притворно вздохнул другой.
 - Люди, послушайте меня! - обратился Сабота к односельчанам.
 Но Гузка опять перебил его:
 - Слушайте, все слушайте, как яйца курицу учить будут!
 Боярская свита покатилась со смеху - не потому вовсе, что им было так уж
смешно, а чтобы выслужиться перед Калотой. "Ха-ха-ха!" - корчились они от
хохота, краешком глаза поглядывая на боярина.
 - Уважаемые старейшины! - обратился Сабота к боярским советникам. - Я
знаю, что...
 - Что ты можешь знать? У тебя ещё молоко на губах не обсохло! - в
бешенстве оборвал его Калота. - Тут столько людей, поседевших в сражениях, а
ты, сосунок, с советами лезешь? Убирайся прочь! Стража-а! Спровадьте этого
молокососа подальше отсюда!
 Стелуд и Бранко двинулись к Саботе, но он юркнул в толпу и исчез.
 Тогда вперёд вышел дед Панакуди. Трижды погладил свою белую бороду и
сказал:
 - Братья односельчане! Боярин - пошли ему небо долгой жизни и доброго
здоровья, - боярин прав! Воеводы оплошали в битве с драконом. Да ещё какие
воеводы! Неужто теперь нас спасёт какой-то безусый паренёк? Мыслимое ли это
дело? Давайте лучше, пока не поздно, накормим дракона досыта.
 - Мудрые слова, старик! - одобрительно закивал Калота. - Продолжай,
продолжай! - И приказал страже: - Стул человеку подайте. Седовласый старик
стоя речь держит, а они смотрят, бессовестные!
 - Благодарю тебя, боярин, но не нужно этого! - замахал руками Панакуди. -
Моя речь будет недолгой.
 - Говори, мы слушаем! - милостиво улыбнулся Калота.
 - Нельзя дракону отсылать девушку непричёсанную, необряженную. Так дары
не подносятся. Надо одеть её по-праздничному: на шею - мониста да ожерелья,
чтобы была она достойна предстать перед чудищем. Правда, это может оттянуть
дело до завтрашнего дня, но лучше запоздать, чем выказать дракону
неуважение. Верно я говорю, люди?
 - Верно, верно! - отозвалась толпа.
 - А впрямь не стоит сердить дракона, - обернулся боярин к Гузке. - Что
скажешь ты, Главный Советник?
 - Если дракон согласится подождать денёк, так отчего же?
 - Дадим ему телят, и он будет рад-радёхонек! - воскликнул Панакуди. -
Волопас погонит их, а я, если твоя боярская милость дозволит - да ниспошлёт
тебе небо долгих лет жизни, - пойду спрошу у дракона, согласен ли он денёк
подождать.
 - Дозволяю, спрашивай! - Калота был польщён смиренным тоном старика. - Но
чтоб завтра в этот час ты был здесь, на этом самом месте. А девушка чтоб
была причёсана и принаряжена, как следует быть!
 - Будет исполнено, твоя милость! - с поклоном ответил Панакуди. - Все
жители нашего селения моими устами благодарят тебя, все до единого низко
тебе кланяются!
 Главный Прорицатель, прятавшийся за спиной у Гузки, шепнул ему на ухо:
 - У старика что-то на уме. С чего это он так подмазывается?
 - Пускай подмазывается, - ответил Гузка. - Крепостные стены не станут от
этого ни тоньше, ни ниже, и мечи боярской рати не затупятся!
 - И всё-таки не худо бы удвоить стражу, которая стережёт девушку, -
сказал Прорицатель.
 - Это я как-нибудь и без тебя соображу, - язвительно усмехнулся Гузка. -
Ты вот лучше отправь соглядатаев вслед за стариком, чтобы они своими ушами
удостоверились, согласен ли дракон ждать до завтра или нет.
 - Спасибо, что надоумил! - так же язвительно ответил Прорицатель.
 Эта короткая сценка никем не была замечена, потому что согласие боярина
отложить на день гибель Джонды вызвало бурный восторг её односельчан. Громче
всех кричали Двухбородый и Козёл.
 - Да здравствует боярин Калота! Да живёт он тысячу лет! - надрывались они
и подталкивали остальных, чтобы тоже орали изо всех сил.
 Потому что так велел дед Панакуди: кричать что есть мочи и улыбаться. Во
весь рот улыбаться!
 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ПОЧЕМУ КОЗЕЛ И ДВУХБОРОДЫЙ УЛЫБАЛИСЬ...
 В самом деле, почему они улыбались, почему и всех остальных заставляли
улыбаться и приветствовать боярина Калоту?
 А потому, что Панакуди перед этим отозвал их в сторону и спросил: "Хотите
вы, чтобы завтра же не осталось следа от боярской крепости и от самого
боярина?" - "Ещё б не хотеть!" - ответили оба. "А хотите, чтобы дракона на
куски разорвало?" - "Ещё бы!" - обрадовались они, но тут же помрачнели
снова: "Зачем говорить о том, чему никогда не сбыться?" - с упрёком сказали
они деду Панакуди. А тот ответил: "Всё будет, как я сказал, и не позже чем
завтра. А если нет, пусть растерзают меня боярские псы!" И добавил: "Но
только вы должны всё делать в точности так, как я велю". - "Само собой!" -
пообещали Двухбородый и Козёл. И обещание, как мы уже видели, исполнили:
кричали и улыбались, улыбались и кричали: "Да здравствует боярин Калота! Да
живёт он тысячу лет!"
 А теперь давайте подумаем, почему Панакуди дал такое обещание. Когда
родились у него такие смелые мысли?
 А тогда, когда они с Саботой затаив дыхание следили за перепалкой между
Калотой и Звероловом. "Видал? - шепнул старику Сабота, легонько толкнув его
локтем. - Ну и дела! Будь у нас побольше этих кореньев, тогда бы все в
крепости передрались и перебили друг друга! Хотя, - огорчённо вздохнул
юноша, - боярин и крепостные стены всё равно останутся..." - "Почему же они
останутся?" - возразил ему тогда дед Панакуди. "Потому что нет такого
средства, чтобы сровнять стены с землёй..." - сказал Сабота. Перебранка
между боярином и Звероловом продолжалась, но Панакуди уже больше ничего не
видел и не слышал: он напряжённо размышлял о чём-то. Потом дёрнул Саботу за
рукав и сказал шёпотом: "Сровнять крепость с землёй мы не можем, но мы можем
её затопить. Я вспомнил... - Глаза у него загорелись, но он осекся. - Об
этом после! Сейчас протолкайся вперёд и скажи боярину, что желаешь сразиться
с драконом".
 Зверолова к тому времени уже бросили на растерзание псам. Сабота вышел
вперёд, и дальше произошло то, что вам уже известно. Потом, когда сын
углежога удрал от боярских стражников, Панакуди велел крестьянам отобрать
для чудища трёх телят и дожидаться, пока сам он сходит домой и выпьет три
сырых яйца, чтобы голос был позвонче, а то чудище не расслышит ещё.
 И старик заковылял к своей хижине, где его уже дожидался Сабота. Едва он
перешагнул порог, юноша бросился к нему, хотел заговорить, но старик подал
ему знак - дескать, молчи, взял с постели овчину, накинул себе на голову,
кивком показал Саботе, чтобы тоже сунул туда голову, и только тогда начался
у них разговор.
 - Мы же могли поговорить на языке "пу-пу", - сказал Сабота, сморщив нос
от запаха старой овчины.
 - С твоим "пу-пу" больно долго получается, а у нас времени в обрез.
Слушай внимательно, что я скажу! - И, переведя дух, старик торопливо
продолжал:
 - Дело мы с тобой затеяли, сынок, нешуточное! Если к завтрашнему дню не
затопим крепость, красавица Джонда попадёт в пасть дракона, а мы с тобой - к
боярским псам.
 - Этому не бывать! - прервал его Сабота.
 - Ещё не знаешь, что делать надо, а уже кричишь "не бывать"! -
рассердился Панакуди. - Значит, тоже не головой думаешь, а усами, да ещё
прежде, чем они у тебя выросли.
 - Но почему же, дедушка? Я всё хорошо обдумал. Ты сказал, что крепость
можно затопить. С какой стороны? Ясное дело - с той, где река. Крепости
всегда строят так, чтобы, если случится осада, не остаться без воды. Значит,
где-то должна быть потайная преграда, которая не даёт реке проникнуть в
крепость. И такая преграда есть. Я даже знаю где: недалеко от водопада. Там
вода особенно гулко бьётся о стену, я это ещё прошлым летом заметил, когда
слуга Главного Прорицателя послал нас ловить раков. Место там глубокое, я
нырнул, и под водой мне ещё ясней стало, что за стеной - пустота. Тогда мне
ничего такого не пришло в голову, но, когда ты сказал, что крепость можно
затопить, я сразу вспомнил. Вот! А ты говоришь, что я не головой думаю!
 - Молчи! Молчи, сынок! Не вгоняй в краску! Ты так умно, так дельно
рассуждаешь, что меня, старика, стыд берёт. Но всё равно, дело нам предстоит
нелёгкое. После того как чудодейственные коренья заставят всех в крепости
говорить правду и там из-за этого поднимется кутерьма, тебе придётся
каким-то образом миновать девять зал, проникнуть к потайной преграде и
пустить в крепость воду. И самому при этом не утонуть! Ведь покончив с
крепостью, надо будет приниматься за дракона, а без тебя нам нипочём не
справиться. Вот что предстоит тебе сынок: сотворить невозможное!
 - Кому в крепости известно, как открывается потайная преграда? - Сабота
нечаянно шевельнулся и тут же чихнул, потому что из овчины при каждом
движении сыпалась пыль, а Сабота привык к чистому лесному воздуху, а в лесу,
как известно, пыли и в помине нет.
 - Известно про то двоим, - ответил Панакуди. - Во-первых, Калоте - если,
конечно, этот дуролом не забыл, потому что на уме у него только охота да
обжорство. Во-вторых, Главному Прорицателю. Этому вралю и проныре вообще всё
известно, потому что под его началом все боярские соглядатаи. Он
рассчитывает в один прекрасный день отравить боярина и сесть на его место.
 - Больше мне ничего знать не надо! - воскликнул Сабота. - Считай, что
крепость уже под водой.
 - Ты забываешь о девяти залах длинного входа. В каждой из них
подстерегает тебя смертельная опасность. В одной, как ты знаешь, псы...
 - У псов - только зубы, а у меня есть руки, - возразил Сабота. - Да ещё
невыросшие усы, которые иногда заменяют мне голову. Верно, дедушка? -
хихикнул он и тут же опять отчаянно расчихался, потому что из овчины опять
посыпалась едкая пыль. - Не беспокойся, дедушка, - добавил он, перестав
чихать, - девять зал и Главный Прорицатель - это моя забота. А ты, как
"побеседуешь" с драконом, поди набери побольше чудодейственных кореньев.
Потому что без них мне не проникнуть к тайной преграде.
 - С драконом у меня разговор будет недолгий. Я крикну: "Ответь мне,
дракон, нет или да?" Эхо ответит:
 "Да-а", - вот и всё. Даже возвращаться, докладывать боярину не надо:
соглядатаи Прорицателя всё равно раньше моего прибегут. Так что я оттуда
сразу же отправлюсь за кореньями. Прихвачу с собой Двухбородого и Козла -
вместе-то больше наберём. Маловато осталось их в наших лесах, кореньев этих,
- дикие кабаны выкапывают.
 - Да-а... - вздохнул Сабота. - Если не хватит кореньев, красавице Джонде
несдобровать...
 - Никак, приглянулась она тебе? - Панакуди, скинув овчину, заглянул юноше
в глаза. - Нет! - поправился он, вглядевшись пристальней. - Ты любишь её!
Давно?
 - Не помню... - смущённо пробормотал Сабота и хотел снова спрятать голову
под овчину, но Панакуди отшвырнул шкуру на пол.
 - Тебе сколько лет от роду, а? Не сто шестьдесят небось, как мне! Не
помнит! А вот я всех помню! И Леку, и Чубру, и Комну, Войку, Делебону, Чецу
- всех до единой! Эх, ты!.. Чуть не вчера дело было, а он уже забыл!
 - Не вчера, дедушка. Прошлым летом... Девушки собирали бруснику на
Медвежьей поляне, и я сквозь ветки увидал её...
 - А не догадался, умная голова, горсть ягод у неё попросить?
 - Юноша не должен подходить к девушке, пока у него усы не выросли!.. Ведь
так ведётся испокон веку? А то бы я обязательно подошёл... - Сабота смущённо
потупился, у него покраснели даже уши...
 - Почему ж ты мне ничего не сказал, сынок! - заахал Панакуди. - У меня
ведь мазь есть такая, что у тебя за сутки длиннющие усы вырастут!.. Я ведь и
Козлу усы сделал - прежние у него на пожаре спалило. И Двухбородый мне по
гроб благодарен, вон у него какая бородища отросла от моей мази. Ко мне за
усами знаешь откуда народ приходил? Один раз из самой Глиганицы боярский сын
прискакал и не медяшками какими-нибудь заплатил, а золотом! Три золотые
монеты подарил! Ну уж и я расстарался - усы сотворил ему густые, русые,
закрученные кверху, прямо как бараньи рога. А тебе какие надобны, говори!
 - Если сейчас смазать, когда они вырастут? - робко спросил Сабота.
 - К завтрашнему утру. Когда солнце выглянет из-за гор, у тебя уже будут
усы.
 - Тогда мажь, дедушка! - обрадовался Сабота. - Очень мне они
пригодятся... Только пускай длинные будут, чтоб зимой вокруг шеи обматывать
- для тепла... И голову чтоб, если понадобится, укутать можно было...
 - Сейчас, сейчас! - Панакуди принёс бутылочную тыкву, где у него хранился
жир какого-то неведомого зверя. - Будут тебе такие усы, какие ты хочешь. Но
имей в виду: иной раз усы - помеха. Когда кашу ешь или молоко пьёшь. Так что
особенно густые ни к чему.
 - Не беда, дедушка! Молоко я через соломинку пить буду.
 - Надо же! - изумился Панакуди. - Сто сорок два года ношу усы и бороду и
не догадался молоко через соломинку пить, а юнец зелёный догадался! Одно
могу сказать: далеко ты пойдёшь, сынок. Приложить к такой умной голове усы
да бороду - и тебе прямая дорога в Главные Советники. Само собой, если ты не
станешь этим остолопам боярам говорить того, что на самом деле думаешь! -
Мазнув Саботу в последний раз волшебной мазью, он добавил: - Носи, сынок,
усы, носи и радуйся! И да порадуется вместе с тобою красавица с золотыми
косами!
 - Большое тебе спасибо, дедушка! - горячо поблагодарил старика Сабота. -
А теперь иди, а я останусь, поточу свой меч.
 - Целую торбу кореньев притащу, а дальше - тебе, сынок, действовать,
спасать нас от гибели. - Панакуди махнул на прощанье рукой и скорым шагом
вышел из дому.
 ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. МЕЧ САБОТЫ.
 Когда дверь за дедом Панакуди закрылась - если можно назвать дверью
скреплённые вместе жерди, - Сабота, вместо того чтобы точить меч, выбрал
овчину почище, лёг на спину и задумчиво уставился в потолок. Ничего
интересного в этом потолке не было, но, лёжа на спине и глядя в потолок или
в небо, Саботе лучше думалось.
 А думал он о том, как проникнуть к потайной преграде и как спастись потом
от буйного потока, который хлынет в крепость. Хотя мужчины в Петухах и
любили похваляться силой своих мечей, тут меч будет бессилен. Даже если
Сабота каким-то чудом сумеет пробраться в боярскую крепость, то против его
меча поднимутся триста мечей! Против копья его, если он войдёт 6 копьём,
триста копий! Говоря деду Панакуди, что он остаётся поточить свой меч, юноша
имел в виду другое: он должен найти средство, которое поможет ему оказаться
сильнее трёхсот мечей и трёхсот копий, если они преградят ему путь...
Оружием юноши была мысль. И вот теперь он пытался отточить её так, чтобы
преодолеть все смертельные опасности, которые подстерегают его в замке
боярина.
 Сабота рассчитывал на чудодейственные коренья деда Панакуди, но как
велика будет их помощь, предугадать было трудно. Конечно, в крепости
поднимется суматоха. Но кто с кем схватится, кто будет победителем, а кто
побеждённым, заранее нельзя сказать. Одно лишь Сабота знал твердо: надо
воспользоваться этой кутерьмой, чтобы проникнуть к Главному Прорицателю и
выведать у него всё насчёт потайной преграды.
 О том, как накормить обитателей крепости чудодейственными кореньями,
Сабота не думал, он считал это делом нетрудным. Достаточно взвалить на плечи
бурдюк молока - якобы для того, чтобы помочь возчикам, - и раскрошенные
коренья поплывут по деревянным желобам за стены крепости. "Главный
Прорицатель! Главный Прорицатель!" - шептал Сабота. Как проникнуть к нему?
Лицо у юноши пылало, взгляд был неподвижен. Наконец из груди его вырвался
радостный возглас: "Придумал! Придумал!" Он вскочил на ноги, но спохватился,
что решил только одну трудную задачу, а таких задач было не одна, а две. Он
опять лёг и устремил глаза в потолок...
 * * *
 Вечером Панакуди принёс две торбы кореньев. - Всё в порядке! - крикнул он
ещё с порога и стал рассказывать о том, как он "говорил" с драконом, как
подслушивали подосланные Прорицателем соглядатаи, как потом он вместе с
Двухбородым и Козлом искал коренья, что было не просто: кореньев в лесу
осталось мало, их сожрали дикие кабаны. Пришлось лезть на Голый бугор.
 - А ты что за это время успел? - спросил под конец Панакуди.
 - Меч свой наточил, дедушка! - ответил Сабота. - И, сдаётся мне, неплохо.
 - Дай-то бог! И да помогут тебе громы небесные! - сказал старик, подняв
глаза к потолку. - А как в крепость пробраться, придумал?
 - Придумал. Только ты должен отдать мне золотые монеты, которые тебе дал
за усы боярский сын из Глиганицы.
 - Бери, пожалуйста. Больше ничего тебе не требуется?
 - Нет. Дудку и перец я сам раздобуду.
 - Я не ослышался? - наклонился к нему Панакуди.
 - Нет. У тебя, дедушка, слух острый! - засмеялся Сабота и неожиданно
спросил: - Когда Главный Прорицатель надевает свою маску?
 - Когда отправляется беседовать с громами небесными. А ты почему
спрашиваешь? Уж не метишь ли на место этого обманщика?
 - Нет. Я так, на всякий случай... Мне ведь завтра с ним разговаривать...
 - Ладно, сынок, открою тебе всё, что знаю. Неизвестно, что тебе завтра
может пригодиться. Но только погоди малость, не сейчас... Сейчас я пойду
обряжать Джонду. Причешем её, нарядим, как пообещали боярину, а завтра
посмотрим, кому она достанется: дракону или... - он подмигнул юноше, - его
победителю.
 - Хорошо, дедушка, подожду, - сказал Сабота. - Только скажи, где у тебя
перец.
 - А вот он. - Сдёрнув со стены связку красных стручков, Панакуди протянул
её юноше. - Но поосторожнее, перец у меня острый. Не обжигает, а, можно
сказать, сжигает.
 С этими словами Панакуди исчез за дверью, а Сабота взял стручки, положил
в деревянную ступку и стал толочь, напевая такую песенку:
 Перец, перец, острый перец!
 Ты желудки бедняков
 Обжигать всегда готов!
 Но теперь тебе для славы
 Дело новое дано:
 Жги отныне, острый перец,
 То, что надо сжечь давно!
 Жги, жги! Злее, злее!
 Жги, жги! Не жалей!
 Жги, жги! Обжигай!
 Ой-ой-ой! Ай-ай-ай!
 Горький перец, ты, который
 Жег желудки бедняков,
 Будь сегодня, острый перец,
 Беспощаден и суров!
 Жги отныне то, что надо,
 Жги, пощады не давай!
 Жги, опустошай!
 Жги, уничтожай!
 Пока Сабота толок перец и пел, время шло. Уже смеркалось, к селению
подступала ночь.
 Эта ночь должна была решить, будет ли затоплена боярская крепость,
наступит ли для жителей Петухов новая жизнь и останется ли на свете дракон.
 Вернее, сколько будет драконов: два, один или ни одного.
 Будет ли спасена красавица Джонда?
 Вырастут ли усы у влюблённого юноши?
 Всё это мы узнаем к исходу ночи, которая медленно опускалась на землю.
Одна за другой зажигались на небе звёзды.
 ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. КОГДА РАССВЕЛО...
 Когда рассвело и над селением разнёсся звон колокольцев, из дома деда
Панакуди вышел Сабота с торбой на спине и направился к крепости - туда, где
находились желоба для молока.
 Вскоре туда же подъехали и возчики, сгрузили бурдюки и только было
принялись выливать молоко в желоба, как их ослы вдруг задрали хвосты и
начали отчаянно брыкаться, а потом кинулись бежать кто куда... Дело в том,
что Сабота ухитрился незаметно подсадить беднягам под хвост слепней - и не
одного, не двух, а целую пригоршню. Возчики бросились ловить ослов, а Сабота
тем временем быстро открыл один из бурдюков и высыпал в него чудодейственные
коренья. Он даже успел вылить в жёлоб молоко из этого бурдюка.
 Возчики вернулись потные, запыхавшиеся, поблагодарили Саботу за помощь,
погрузили пустые бурдюки и двинулись назад в горы, а юноша подошёл к Главным
воротам крепости.
 У ворот стоял в карауле Бранко.
 - Это ты, что ль, взялся дракона убить, дурья башка? - насмешливо спросил
он.
 - Я, - ответил Сабота.
 - Кабы я вчера словил тебя, я б тебе показал дракона! Твоё счастье, что
быстроногий, удрать успел. Но я могу тебя и сейчас схватить за грудки и
препроводить в замок.
 - Пожалуйста! Я тебе ещё спасибо скажу. Мне обязательно нужно в замок! -
ответил Сабота.
 - Это ещё зачем? - Взгляд у стражника стал жёстким, подозрительным.
 - А затем! - Сабота вытянул руку, и на ладони у него сверкнули золотые
монеты деда Панакуди. - Вот нашёл монеты, хочу показать Главному
Прорицателю. Он всё знает, так пусть скажет, кто их потерял.
 Бранко не сводил жадного взгляда с ладони Саботы. Заметив это, юноша
протянул стражнику одну из монет.
 - На, возьми, если хочешь. Не всё ли равно мне - две монеты я покажу
Прорицателю или три?
 Бранко оглянулся, поспешно схватил монету, спрятал, потом ударил концом
копья о булыжник, и в воротах появился караульщик.
 - Отведи к Главному Прорицателю, - распорядился Бранко. - Проверено! -
добавил он, подмигнув Саботе, чтобы показать, какая милость ему оказана.
 Собственно, милости никакой не было, потому что караульщик, хотя и
спросонок, всё же обыскал Саботу, не спрятано ли у него под одеждой оружие.
Не обнаружив ничего, кроме дудочки и торбы с едой, он повёл раннего гостя в
покои Главного Прорицателя.
 Загляни караульщик в торбу, он бы, наверное, удивился, потому что хлеба
там было всего краюшка, а вот толчёного перца - несколько пригоршней. К
счастью, он не стал развязывать торбу, потому что она была небольшая, в ней
и кинжал не спрятать, а уж меч или копьё смертоносное и подавно.
 Вступив во двор крепости, Сабота увидел множество слуг с вёдрами и
кувшинами в руках - они направлялись за молоком для своих господ: боярских
военачальников, вельмож и старейшин.
 Если бы караульщик не спал на ходу, а шёл рядом с Саботой, он бы заметил,
как просиял юноша при виде людей с кувшинами и как мгновенно спрятал улыбку,
когда навстречу показалось отделение закованных в латы стрелков. Саботе
почудилось, что капитан стрелков пристально вглядывается в него. Но, на его
счастье, стрелки спешили сменить ночную стражу, и капитану некогда было
спрашивать, кто этот бедно одетый паренёк и что ему тут нужно в такой ранний
час.
 Пройдя мощённый булыжником двор, они вступили в узкий, облицованный
мрамором коридор, много раз поднимались и спускались по бесчисленным
лестницам, миновали три двери и четыре преддверия и наконец оказались перед
дверью, окованной серебряными гвоздями. Там стоял на часах человек в плаще
из лисьего меха и башлыке.
 - Один из соглядатаев Главного Прорицателя желает предстать перед ним! -
объявил караульщик, который и вообразить не мог, чтобы крестьянский сын
явился к Главному Прорицателю по какой-либо другой надобности.
 Часовой в ответ кивнул, промычал что-то и исчез за дверьми, но вскоре
появился снова и рукой показал - входи!
 Перешагнув через порог, Сабота очутился в зале с каменными стенами и
бойницами вместо окон. Пол был застлан медвежьими шкурами. Завидев юношу,
Главный Прорицатель злобно сощурился.
 - Что надо? - грубо спросил он и, шагнув вперёд, впился в Саботу своими
круглыми, птичьими глазками. - Ты не состоишь у меня на службе. Как ты
очутился здесь?
 - Я здесь затем, чтобы показать твоей милости вот это, - ответил Сабота
и, низко поклонившись, разжал кулак. На ладони блеснули две золотые монеты.
- Я нашёл их и хочу узнать у тебя, чьи они, чтобы вернуть потерявшему.
 - Это... это хорошо! - Прорицатель смерил юношу взглядом и пристально
посмотрел на раскрытую ладонь. - Очень хорошо! - повторил он громче, глазом
опытного сребролюбца определив, что монеты чужеземные.
 Пока Главный Прорицатель рассматривал монеты, Сабота успел оглядеть залу.
Он заметил, что на серебряном столике стоит кувшин - по всей вероятности, с
молоком.
 - Ой, горе мне! Что я наделал! - в притворном отчаянии воскликнул юноша и
стал бить себя по голове. - Я переступил через твой порог, господин, прежде,
чем ты позавтракал! Отец никогда не простит мне, что я помешал тебе выпить
молоко!
 - А ты не говори ему. Пусть это останется между нами, - милостиво
произнёс Прорицатель, не сводя глаз с ладони Саботы. - Впрочем, я его сейчас
действительно выпью. - И он с жадностью осушил весь кувшин, до самого дна.
 - Слава громам небесным! - с неподдельным облегчением воскликнул Сабота и
подал Прорицателю монеты. - Отдаю мою находку в твои руки, - с поклоном
добавил он.
 - А теперь скажи мне честно, - проговорил Главный Прорицатель, опуская
монеты в глубоченный карман, - зачем ты всё-таки принёс сюда эти славные
монетки?
 - Я же сказал, - ответил Сабота, - чтобы ты узнал, чьи они.
 - Будто бы! - недоверчиво бросил Прорицатель. Сабота заметил, что зрачки
у него расширились, взгляд стал словно бы прямей.
 - А пришёл я к тебе, а не к кому-нибудь другому, потому что ты всех
умнее, - продолжал юноша.
 - Пожалуй... - согласился Прорицатель. - Правда, если не считать старого
Панакуди... Сколько раз пытался я отравить этого старого хрыча, но он
питается, можно сказать, одними травами да кореньями, так что ничего у меня
не вышло.
 Сабота вгляделся и понял, что чудодейственные коренья начали действовать:
шея Прорицателя покрылась красными пятнами, глаза блестели так, будто их
смазали медвежьим жиром, а язык невольно выбалтывал правду.
 - Отравить не удалось, но зато теперь я нашёл отличного душителя! Пальцы
у него такие длинные, мягкие, что старик мигом испустит дух.
 - Но за что же? - сдавленным голосом спросил Сабота. У него от волнения
перехватило горло.
 - За то, что больно много знает. И не верит ни в громы небесные, ни в
священное небо, хотя подчас клянётся и тем и другим.
 - А о потайной преграде он тоже знает? - внезапно спросил Сабота.
 - Вполне возможно, - не задумываясь, ответил Прорицатель, словно не с
посторонним говорил, а сам с собой. - Но это нам не страшно, потому что одно
дело знать о потайной преграде, а другое - отпереть её.

 - Как же она, интересно, открывается? - опасливо спросил Сабота, но тут
же с превеликой радостью убедился, что Прорицатель спешит выложить всё, что
знает, и совершенно не думает о том, кто перед ним.
 - Очень интересно. - Прорицатель достал из-за пазухи кожаный
мешочек-ладанку, который висел у него на шее. - Вот этим! - и вынул оттуда
три птичьих когтя и показал Саботе. - Белый коготь - орлиный, он длиннее
всех. Каждый подумает, что именно им и открывается потайная преграда. Как бы
не так! Не орлиным открывается она и не соколиным, а самым маленьким и тупым
- коготком обыкновенной галки... В преграде есть отверстие. Стоит вставить в
него этот коготок - только этот, никакой, другой, - ив крепость хлынет вода!
 - Да ну?! - восхищённо воскликнул Сабота.
 - Это ещё не всё! - горячо продолжал Прорицатель. - Если повернуть
коготок влево, крепость затопит только до половины и защитники её могут
спастись, взобравшись на зубцы стен. А если вправо, её затопит всю, с
зубцами и башнями, и все, кто в ней есть, погибнут. Так что враг, ворвавшись
в крепость, окажется в западне. Хитро придумано, а?
 - Замечательно! - снова восхитился Сабота. - Чудесно!
 - Это мой прапрадед придумал во времена прапрадеда теперешнего боярина. У
Калоты тоже есть такие три когтя, только он не знает, каким из трёх
открывается преграда. Захочу - всех утоплю, как крыс! Все у меня в руках,
все до единого! Я всех сильнее, всех могучей! - Он потряс в воздухе
кулаками, а дальше стал плести совсем уж несуразное: - Я огро-омный! Я
высокий! А ты кро-охотный! Только дуну разок - и тебя сдует, как ветром!
Ха-ха-ха! Я всех могу сдуть! Всё селение! Всю вотчину боярскую! Всю округу!
Я всё могу-у-у! Гу-гу-гу! - Прорицатель неожиданно запел, и Сабота понял,
что тот наглотался чудодейственного корня даже больше, чем нужно.
 ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. КТО ЧТО МОЖЕТ, ИЛИ КАК ПОЛЕЗНО УТРЕННЕЕ МОЛОКО.
 Главный Прорицатель начал подпрыгивать. Ладанка на шее взлетала, и Сабота
в страхе следил - вдруг она слетит, оторвётся или когти рассыплются и
пропадут? А Прорицатель прыгал всё быстрее и быстрее и распевал во всё
горло:
 Я всё могу, я всё могу!
 Поскольку я могучий!
 Могу я сдунуть Петухи,
 Как будто горстку шелухи,
 А с неба сдунуть тучи.
 Я всё могу, я всё могу!
 Могу так сильно дунуть,
 Что вмиг боярин улетит,
 Забыв достоинство и стыд,
 И это мне - раз плюнуть!
 Я всё могу, я всё могу!
 В костёр я без обмана,
 Как сучьев, молний навалю
 И звёздной каши наварю,
 Ничуть не хуже манной.
 Я всё могу, я всё могу!
 Раз плюнуть, если взяться,
 Разбить старейшин в пух и прах -
 Трам-тарарам, трам-тарарам!
 Пока живёт на свете страх,
 Мне нечего бояться!
 - Да, да, я понял! Понял! Ты всё можешь! Остановись, прошу тебя! -
старался Сабота перекричать его. - Отдохни. А то вспотеешь, простудишься.
Кто тогда затопит крепость? Если вдруг ты умрёшь - да простит меня небо за
такие мысли! - кто спасёт крепость от неприятеля?
 - И то правда... - сказал Прорицатель весь в поту и перестал прыгать.
 - Скажи скорее, как попасть в потайной ход? - спросил Сабота напрямик. Он
с тревогой заметил, что Прорицатель всё больше бледнел и задыхался.
 - Надо пройти девять зал, но не с открытым лицом, а в маске. Вот она... -
Он кивнул в угол комнаты, где на особом месте висела священная маска с
кабаньими клыками. - Потом, - отдуваясь, продолжал он, - как наденешь маску,
перед тобой откроется одна дверь за другой. Потом спустишься вниз, пройдёшь
столько ступеней, сколько у тебя пальцев на одной руке, потом поднимешься
вверх, пройдёшь столько ступеней, сколько у тебя пальцев на обеих руках и
одной ноге, и очутишься в сводчатом коридоре, который ведёт к потайной
преграде. На самой середине её - отверстие крохотное, с блоху. Вставишь в
неё коготок галки, и...
 Он не договорил. Двери распахнулись, на пороге выросли два стражника.
 - Посланцы боярина! - с поклоном возвестил один.
 - Главный. Прорицатель, тебя зовёт Калота! - с поклоном сказал второй.
 Вид у стражников был встревоженный. Снаружи долетали дерзкие крики,
хохот. Сабота даже вздрогнул, заметив, что мешочек с когтями на виду, а
Прорицатель и не догадывается спрятать его. Хотел подскочить, снять мешочек,
но было поздно...
 - Увяз Калота с головой, у меня хочет ума набраться! - С этими словами
Прорицатель двинулся за стражниками, а Сабота - следом за ним, сообразив,
что в одиночку отсюда не выберется.
 "Подожду, погляжу, что дальше будет", - решил он.
 Караульщика в башлыке на посту уже не было. По коридорам, громко
переговариваясь, сновали боярские слуги.
 Через множество дверей прошли Главный Прорицатель и его спутники, пока
наконец не остановились у двери, окованной золотом. Стражники отворили её,
впустили Прорицателя, а Саботе преградили путь скрещёнными копьями.
 Саботе волей-неволей пришлось ждать.
 - А ты кто такой? - спросил один из стражников. Он, видно, не пил молока
и поэтому был не в духе.
 - Я с Главным Прорицателем, - соврал Сабота, напустив на себя беззаботный
вид, и почесал верхнюю губу - что-то зачесалась.
 Стражник хотел опять о чём-то спросить его, но голоса за дверью стали
резче, и Сабота отчётливо услыхал слова Калоты:
 - Как ты смеешь такое говорить мне! Рассудка лишился на старости лет?
 - А у тебя его и смолоду не было! - не остался в долгу Прорицатель.
 Давно бы пора скинуть тебя с престола! Тогда бы в Петухах спокойно стало!
И старейшины тоже так считают, только вот трус этот, начальник стражи, не
решается... Что ты на меня уставился? Глаза выскочат! И так дурак дураком, а
он еще таращится.
 - Ах вот ты как?! - Калота уже не кричал, а хрипел. - Змею пригрел на
груди! К сердцу подпустил!
 - Нет у тебя сердца! - торопливо продолжал Прорицатель, словно
предчувствуя, что не успеет сказать всё, что думает. - Будь у тебя сердце,
ты бы не стал душить родного брата, чтобы завладеть его замком! Жену его не
спихнул бы с берега в глубокий омут!
 - Замолчи! Убью! - задыхался от гнева боярин. - Вот благодарность! Я
осыпал тебя серебром и золотом, а тебе всё мало?!
 - Золотом?! - вскричал Прорицатель. - Это золото ты награбил у...
 Тут послышалось: "хрря-ясс", и Прорицатель рухнул наземь. В тот же миг
кто-то толкнул окованную золотом дверь, она распахнулась, и Сабота увидел
боярина. Вне себя от ярости, с окровавленным мечом стоял он над скрюченным
телом Главного Прорицателя. Воины и слуги, проходившие по коридору,
остановились, раздались голоса:
 - Наш боярин скор на расправу!
 - Придёт день - всех нас перебьёт!
 - Псов кормить надо, а они больше всего человечье мясо любят!
 Но тут один из слуг, который утром не пил молоко с кореньями, прикрикнул:
 - Да вы что, взбесились? За такие слова знаете, что бывает? - и поспешил
отойти подальше от недовольных.
 Калота, по-видимому, уже опомнился. Он спрятал меч в ножны и приказал:
 - Старейшин - ко мне! Всех! Сюда! Немедленно!
 Один из стражников кинулся выполнять приказ. Заметив столпившихся в
дверях воинов и слуг, Калота шагнул к ним:
 - А вам что тут надо, клопы вонючие? Убирайтесь вон! Живо!
 - А ты полегче, не ори! - огрызнулся воин со шрамом на лбу. - Видали,
теперь мы для него "клопы вонючие". А ведь кабы не мы, быть бы тебе в плену.
Бой у Кривого утёса помнишь?
 - Что? Что ты сказал? - подскочил к нему взбешённый Калота.
 Но тот и бровью не повёл.
 - Истинную правду сказал, как подобает истинному воину!
 - А кто вёл войско в бой у Кривого утёса? Не я? Не я впереди шёл?
 - Шёл-то шёл... пока неприятель улепётывал! А вот когда мы на засаду
напоролись, ты первый дал тягу и со страху зарылся в стог сена. Забыл, как я
тебя откапывал?
 - Ха-ха-ха! - Все так и покатились со смеху.
 - Молчи! Вонючее семя! Вы что, ополоумели все? Громкий шум заглушил его
слова. В ближнем коридоре раздался звон мечей и яростные вопли.
 - Это кто вор? Я?! - угрожающе кричал кто-то.
 - Ты! Ты! Обобрал его жену. Самого убил, а потом разрыл могилу и снял с
него пояс с медной пряжкой!
 - Эй, дурачьё! - заорал Калота. - Вас что, собаки бешеные искусали? С
чего вы все сегодня взбесились?
 - А тебя кто покусал? Чего лезешь, куда не просят? - огрызнулся кто-то.
 И перебранка возобновилась:
 - Все вы, стрелки, прохвосты и негодяи! Отсиживаетесь в кустах, пока мы
бьёмся врукопашную и крови своей не жалеем!
 - А вы, меченосцы, грабители и подлецы! - гремело в ответ. - Мы вас
прикрываем своими луками, а вы убиваете женщин, грабите жилища и могилы
раскапываете!
 - Вы...
 - Нет, вы...
 - Да уймут их наконец?! - гаркнул Калота и замолотил ножнами о каменные
плиты пола.
 Но это не возымело ни малейшего действия. Звон мечей доказывал, что
спорщики пустили в ход оружие.
 - Где капитаны? - продолжал стучать ножнами боярин. - Где мои капитаны?
 - Тоже дерутся между собой во дворе, - ответил слуга, проходивший мимо с
бутылью вина на плече.
 Пока Калота препирался со слугами и с воинами, Сабота подступил к
окованной золотом двери - он хотел проскользнуть и снять с мёртвого
Прорицателя кожаный мешочек-ладанку. Но караульный у двери был начеку.
 Юноша прикидывал, как поступить, но тут ему помог сам боярин.
 Сообразив, что в крепости творится неладное, он послал караульного за
начальником стражи и, сам того не ведая, открыл Саботе дорогу в свои покои.
 Сабота сразу кинулся к Прорицателю, но только было протянул руку к
заветной ладанке, как дверь из соседних покоев отворилась, и влетела боярыня
с кувшином в руке.
 Сабота юркнул под каменный стол, накрытый толстой парчовой скатертью.
Сердце у него колотилось. Он стал ждать, что будет.
 Не видя мужа, боярыня стала искать его и наткнулась на тело Главного
Прорицателя.
 - Ой, что это? - вскричала она в ужасе. - О громы небесные!
 Вдруг послышались шаги, и появился Калота в сопровождении старейшин.
Саботе из-под стола были видны только сапоги, но он сразу узнал, чьи они.
 - Что это значит? - подбежала к мужу боярыня. - Опять ты делами занялся и
молока не выпил?
 - Успеется! Поставь кувшин и ступай! - попробовал боярин отослать жену,
но не тут-то было.
 - Нет, нет, сначала молоко, а уж потом дела! Не уйду, пока не выпьешь!
 - Ох уж эта жена! - заохал боярин.
 Сабота услыхал громкое бульканье: значит, Калота уступил жене.
 "Что теперь будет?" - навострил уши Сабота, а боярин вдруг воскликнул:
 - Господи, какая же ты страхолюдина! На миг стало тихо, потом раздался
громовый хохот - это смеялись старейшины.
 - Ты шутишь, боярин, но это скверная шутка, - ледяным тоном сказала
боярыня. - Советую тебе исправить ошибку, пока не поздно!
 - Верно говоришь, надо исправить. Ошибку я сделал в молодости, когда
женился на тебе... Вот отошлю тебя назад, к твоему отцу, боярину из Верхнего
Брода.
 - Как это я вернусь к отцу через столько лет? Что ты мелешь? Мне там
делать нечего! - Боярыня кипела гневом, но старалась сдерживаться.
 - Как это - нечего? - помолодевшим голосом воскликнул Калота. - Когда
неприятель подойдёт к вашей крепости, поднимись на сторожевую башню. Твоя
физиономия такого страха нагонит, что вмиг кинутся наутёк. И воины кровь не
прольют, и стрелы уцелеют! Ха-ха-ха! - смеялся Калота, страшно довольный
своим остроумием.
 - Ха-ха-ха! - гоготали старейшины, а Гузка так и корчился со смеху.
 - Ты мне заплатишь за это, дурак толстобрюхий! - прошипела боярыня в
припадке ярости.
 - Что ещё скажешь? - весело спросил Калота. - А ну скажи, пока я не
бросил тебя на съедение псам.
 - Это будет означать войну с Верхним Бродом, твоя милость, а дракон - у
наших ворот! - вмешался Гузка.
 - Ты молчи, изменник! - цыкнул на него Калота. - Молчи, потому что...
 - Ну, договаривай! Почему? Да не юли, как эта старая лиса Главный
Прорицатель!
 Эти дерзкие слова произнёс сам Гузка! И каким твёрдым голосом! Сабота
просто не верил своим ушам!
 - Он ещё смеет спрашивать! Да потому что все вы изменники! Главный
Прорицатель сказал мне, как вы собирались меня скинуть и посадить на моё
место другого. Было это или не было?
 - Было! - хором подтвердили старейшины.
 - Первые правдивые слова, сказанные Главным Прорицателем! - добавил
Кутура.
 - Первые и последние! - облегчённо вздохнул Варадин, перешагнул через
труп Прорицателя и подошёл к боярину. - Может, объяснить, за что мы хотели
тебя "скинуть", как ты справедливо выразился? - продолжал он с насмешкой и
так близко подошёл к столу, что чуть не наткнулся на Саботу. - За то, что ты
нам поперёк горла стал! Требуешь, чтобы мы на любую твою глупость только
дакали. И мы, трусы, говорим "да", хотя нам душу воротит. Говорим, потому
что всяк знает: стоит только сказать два раза "нет", сразу угодишь в
темницу, а после третьего "нет" распростишься с жизнью. Вот за что! И ещё за
то, что ты не о нас, а только о себе думаешь!
 - Что же в этом плохого? - удивился Калота.
 - А то, что вотчина твоя обнищала и мы вместе с нею!
 - Ах вы, пиявки! А то мало вы крови попили? - ехидно перебил его Калота.
- Будто я не знаю!
 - Пускай мы пиявки, спорить не будем! А ты зато знаешь кто? Свиное рыло!
- злобно выкрикнул Гузка.
 - Чирей волосатый!.. Чирей волосатый в доспехах! - наперебой орали
старейшины, и три пары ног подскочили к боярским сапогам с серебряными
подковками.
 - Ай-ай-ай! Стража! Сюда! Мой муж! - запищала боярыня.
 Опасность, грозившая боярскому роду, заставила её забыть о недавней
грубости мужа.
 Неизвестно откуда взявшийся глиняный горшок пролетел через комнату и
брякнулся у ног боярина, разлетевшись на тысячу черепков. Зазвенели мечи.
Судя по всему, старейшины переходили от угроз к делу. Перебранка тоже не
затихала:
 - Пиявки!
 - Свиная харя!
 - Тупая скотина!
 - Чирей волосатый!
 С воплем: "Стража! Стража!" - Калота стал бегать вокруг стола. Три пары
ног кинулись за ним вдогонку.
 Сабота смекнул, что теперь самое время вылезать - может, удастся в
суматохе завладеть ладанкой с когтями. Однако боярин и его преследователи
бегали с такой быстротой, что ему никак не удавалось выбраться из-под стола.
Вдруг в коридоре послышался страшный топот, и в покой ворвались вооружённые
воины во главе с начальником стражи.
 - Обезглавить! Отрубить им головы! - радостно крикнул Калота. - Ой, нет,
погодите! Сразу не убивайте, пусть подольше помучаются!
 Сапоги старейшин и воинов сбились в кучу. Раздался голос Гузки:
 - Старейшины! Впе...
 Он, должно быть, хотел крикнуть "вперёд", но страшный рёв заглушил всё:
ревел дракон. Калота завопил:
 - Скорей отведите дракону девушку! Он голодный!
 Один из воинов мигом выбежал из залы передать приказ боярина. Сабота
понимал, что медлить нельзя. Как на грех, нестерпимо чесалась губа.
Притронувшись к ней, он вдруг нащупал усы! Вот радость-то! Усы, свои
собственные, густые, мохнатые! Только теперь не время радоваться, надо
действовать, и быстрей!
 Он выглянул из-под стола и подтащил к себе плащ, оброненный кем-то из
стрелков. В плаще, да ещё усатого его никто не распознает. Можно без опаски
делать дело.
 Не обращая внимания на свалку, на крики и брань, которые сыпались вокруг,
на вопли Калоты, науськивавшего воинов на старейшин, Сабота добрался до
Прорицателя и стал искать кожаный мешочек-ладанку. Кто-то ударил его
сломанным копьём по спине, кто-то пнул в бок, он и не почувствовал. Но
наконец мешочек найден! Только было он стал снимать его, как кто-то рявкнул
над самым ухом;
 - Ты что делаешь?
 Это был начальник стражи, потный, красный, с палицей в руке.
 - Расчищаю поле сражения! - коротко, по-военному ответил Сабота, показав
на мёртвое тело.
 - Тащи! - одобрительно сказал начальник стражи и замахнулся мечом на
Кутуру, а Сабота поволок труп Прорицателя за дверь. В коридоре он наконец
завладел ладанкой, но в тот же миг на пороге вырос начальник стражи.
 - Э-э, да ты, видать, успел обыскать его! - сказал он. - А ну давай сюда,
что ты там нашёл!
 - Сию минуту! - Сабота сунул руку в торбу. Это было последнее, что видел
начальник стражи.
 В следующий миг жаркое пламя ослепило его, всё лицо обожгло красным
перцем.
 - О-ой! - завопил начальник стражи и выронил палицу, а Сабота быстро
зашагал к девяти страшным залам.
 Ему казалось, что он ползёт, как черепаха, потому что по каменным
коридорам неслись вдогонку вопли ослеплённого стражника:
 - Держите его! Держите!
 "Да беги ты, беги!" - закричал бы, наверное, Панакуди, если бы мог сейчас
увидеть его, но юноша рассудил, что бежать нельзя: тем самым он выдаст себя.
О многом успел подумать он, пока шёл с драгоценной ладанкой в руке. Сначала
он хотел вернуться в святилище Прорицателя, взять там священную маску и в
ней пройти через девять зал. Но весть о смерти Прорицателя, вероятно, уже
разнеслась по дворцовым подземельям и появление человека в священной маске
вызовет подозрение у стражи. Поэтому Сабота решил положиться на перец и в
крайнем случае - на спрятанное в рукаве шило, смазанное соком крапивы. А
вдруг преследователей окажется не один и не два, а несколько?.. Как их всех
ослепить разом? Эх, были бы здесь Двухбородый, Козёл, дедушка Панакуди!..
Сообща они бы с любыми преследователями справились.
 А в одиночку...
 Вот о чём размышлял юноша и, вместо того чтобы прибавить шагу, шёл всё
медленнее. Пыхтение и топот гнавшихся за ним воинов слышались совсем
отчётливо. Ещё минута - и они настигнут его! Но Сабота шмыгнул за угол, в
узкий коридор, и преследователи, не заметив его, пробежали мимо. Тогда он
помчался следом за ними.
 - Разбойник! Вор! Догоним - шкуру спустим! Соломой набьём! - кричал наш
хитрец.
 - Догоним - шкуру спустим! - вторили ему преследователи, ни о чём не
подозревая, потому что никто не знал, сколько человек бросилось в погоню.
 Сабота успел приметить, какая суматоха царит в крепости: с треском
хлопали двери, слуги колошматили друг друга, стрелки дрались с копьеносцами.
 Когда преследователи приблизились к длинному входу, Сабота забежал вперёд
и крикнул:
 - Вон он куда проскользнул! Держите его!
 Стражи сидели у входа, скрестив копья, но преследователи двумя взмахами
меча повалили их и ворвались внутрь.
 В ту минуту могучий рёв сотряс стены. Воины переглянулись в испуге: ревел
дракон, и ревел на этот раз так сильно, что зазвенели висевшие на стенах
алебарды.
 Сабота сорвал одну из алебард, поднял её над головой и с криком: "Вперёд!
Нас призывает месть!" - побежал по коридору. За ним ринулись и остальные.
Коридор привёл их к первой зале длинного входа, самой страшной, самой
зловещей из всех, - "Зале расправ", или "Псовой зале".
 ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ДЖОНДЕ ГРОЗИТ СМЕРТЬ.
 Мы уже говорили о том, что дракон взревел во второй раз в ту самую
минуту, когда Сабота и его преследователи ворвались в коридор, который вёл к
"Зале расправ".
 Почему же ревел дракон?
 Потому что он был голоден, а голоден он был потому, что Волопас, который
накануне погнал ему телят, отдал дракону только одного телёнка, а двух
других увёл в лес, зарезал и зажарил для себя самого.
 - Хоть раз в жизни вдосталь поесть телятинки! Как вы помните, боярин,
чуть заслышав драконов рёв, распорядился отвести чудищу предназначенную ему
жертву - красавицу Джонду.
 Воля боярина была бы тотчас исполнена, если бы капитан стрелков, который
побежал передать этот приказ страже, не выпил утром молока. И теперь он
затеял драку с капитаном копьеносцев - они давно таили вражду друг к Другу
из-за того, что каждому хотелось быть Главным Капитаном боярского войска.
Напрасно посланный боярином стражник метался по двору крепости и звал:
 - Капитан стрелко-о-ов! Капитан стрелко-о-ов! К боярину!
 Джонда в это время стояла на площади перед крепостью и ждала.
 Она походила на боярышню: стройный стан облегала одежда из белого льна,
расшитая жёлтыми и красными шнурами, золотые волосы были расчёсаны на
пробор. Глаза были скрыты длинными ресницами, и неизвестно было, волнуется
ли она. Но грудь её дышала ровно. Нет, девушка спокойно ожидала своей
участи!
 - Страшно тебе? Жалко небось с жизнью расставаться! - от души жалели
женщины бедняжку. Но Джонда отвечала:
 - Нет! Когда мужчины трусы, жить не хочется!
 Стерегли Джонду Бранко и Стелуд. Жители селения сидели на расстоянии двух
копий от них, понурив головы. И дед Панакуди тоже сидел тут. Только смотрел
он не в землю, а на боярский замок, смотрел и покусывал кончики усов -
верный признак, что старика терзает тревога. А причина для тревоги была, да
ещё какая! От Саботы никаких вестей! Правда, окно в боярских покоях было
закрыто, и Калота, вопреки своему обыкновению, ещё не показывался; стражники
на крепостных стенах как-то уж слишком суетливо сновали туда и сюда, а
Главные ворота всё ещё не открывались, хотя солнце давно встало. Все это
говорило о том, что в крепости творится неладное. Однако она стояла целая,
невредимая, высокая, неприступная, уставившись зубцами стен в самое небо.
Как поверить, что эту твердыню можно каким-то чудом разрушить или затопить?
Даже если Сабота проберётся к потайной преграде, как он откроет её? Куда
вероятней, что юноша погибнет и та же печальная участь постигнет и Джонду...
 Панакуди горестно вздохнул и пощупал у себя за поясом, проверяя, на месте
ли баночка с жиром. Да, на месте. Дело в том, что дед Панакуди долго думал
над тем, как спасти Джонду в случае, если Саботу постигнет неудача. И вот
что он придумал: он попросит разрешения проститься с девушкой и, гладя её по
голове, незаметно смажет ей волосы хорьковым жиром. А у хорькового жира, как
известно, запах до того невыносимый, что даже голодные волки нос воротят, а
уж дракон и подавно!
 Размышления старика были прерваны рёвом, на этот раз ещё более
оглушительным, чем прежде. Значит, дракон вылез из пещеры и направляется к
селению.
 Крестьяне в ужасе кинулись прятаться - кто за ближние скалы, кто в лес. А
перепуганные стражники поглядывали на Главные ворота, ожидая боярского
приказа. Но ворота не открывались.

 Панакуди сжимал в руке баночку с мазью и беззвучно шептал: "О небо! О
громы небесные! Помогите доброму, умному юноше! Если есть в вас хоть капля
милосердия, спасите его! Ради всех нас спасите! Сделайте шею его твёрже
дерева, чтобы палачи не могли отсечь ему голову! Защитите панцирем его
грудь, чтобы копья не могли пронзить её! Сделайте его резвее серны и
напористей вепря, чтобы смог он избежать всех опасностей! Сделайте это, силы
небесные, и я принесу вам в жертву трёх самых жирных своих баранов!"
 Так молился дедушка Панакуди, пока дракон, не переставая реветь, полз к
селению, пока стражники нетерпеливо поглядывали на Главные ворота в ожидании
условного знака, а Сабота мчался к "Псовой зале" в развевающемся плаще
боярского воина и с алебардой в руке.
 ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ВПЕР‚Д, ВПЕР‚Д, С АЛЕБАРДОЙ В РУКЕ!
 Когда пятеро воинов ворвались в залу, боярские псари - здоровенные,
вооружённые железными крюками и палицами - сидели и распивали вино. Увидев
незнакомых людей, они вскочили, чтобы остановить их.
 - Прочь! Мы преследуем преступника! - вскричали воины. - Прочь с дороги!
 "Дорога" представляла собой узкие мостки, проложенные через залу из
одного конца в другой. Мостки были высокими, так что псы, даже подпрыгнув,
не могли достать проходящих. В бессильной ярости они подгрызли деревянные
опоры под мостками, и, когда там проходило больше двух человек, мостки
раскачивались.
 - Скажите тайное слово! - требовали псари.
 - Смеют ли псари преграждать дорогу благородным боярским воинам, которые
преследуют преступника? - крикнул Сабота и обрушил свою алебарду на голову
одного из псарей.
 Псари не остались в долгу: пырнули одного из воинов крючьями. Воины
отступили, но ненадолго. Выставив копья, они снова ринулись вперёд и
достигли середины мостков. Мостки прогибались, качались из стороны в
сторону, но воины продолжали напирать. Затрещали деревянные опоры. Сабота
понял, что если мостки рухнут, то даже перец не спасёт его.
 "О небо, кажется, пришёл мой конец!" - подумал юноша, поднял кверху глаза
и увидал, что над самой головой у него свисает с потолка толстый канат с
крюком на конце. То был канат "Ста смертей": боярские палачи подвешивали на
том крюке осуждённых. Несчастные раскачивались, в одной пяди от них скалила
клыки пёсья свора, и они прощались с жизнью не один раз, а сто, если не
больше. Этого Сабота, конечно, не знал, но он мгновенно смекнул, что канат
может спасти его. Подпрыгнув, ухватился за него, и в ту же минуту мостки под
тяжестью дерущихся переломились и рухнули.
 По душераздирающим воплям и громкому лаю Сабота понял, что внизу творится
нечто страшное. Но и сам он раскачивался в опасной близости от разинутых
собачьих пастей.
 Свирепые псы, приученные гоняться за жертвами, подвешенными на канате,
прыгали, пытаясь укусить Саботу. Один огромный пёс вцепился в его царвул и
повис. Кто знает, что стало бы с юношей, если бы завязки царвула не лопнули.
Это спасло Саботу. Но теперь канат раскачивался так сильно, что ещё немного
- и юноша разбился бы о стену. В этот страшный миг смекалка вновь выручила
его. Сабота сообразил, что, если раскачаться посильнее, можно спрыгнуть на
той стороне пропасти.
 Так он и сделал. Раскачался, полетел, выпустил канат и смело спрыгнул у
ступеней следующей залы - она называлась "Змеиной".
 Не оборачиваясь, взбежал он по ступеням и подошёл к двери.
 - Посланец боярина! Откройте! - закричал он, стараясь придать голосу
внушительность, и заколотил кулаком в дверь.
 Одна из створок медленно приоткрылась, в щели показалась голова и
необыкновенно толстая шея. Это был укротитель змей.
 - Знак! - произнёс укротитель.
 - Вот он! - Сабота снова сунул руку в свою торбу, и не успел тот понять,
что происходит, как в лицо ему полетела пригоршня горького перца. Укротитель
взвыл, но Сабота ударил его обухом алебарды, и он упал навзничь у раскрытой
двери.
 Юноша проворно перешагнул через него и вбежал в залу, не забыв, по совету
деда Панакуди, накинуть плащ убитого на алебарду и выставить это чучело
перед собой. Уже через несколько секунд ему стало ясно, отчего эта зала
называется "Змеиной": со всех сторон слышалось тихое злобное шипение.
 Сабота застыл, не смея шевельнуться. Вдруг две змеи выросли, словно
из-под земли, и с тихим шипением вонзили в плащ своё ядовитое жало. Он сунул
руку за спасительным перцем, но змеи исчезли так же внезапно, как и
появились. Дожидаться, пока они покажутся снова? Время было дорого. Значит,
надо подманить их чучелом. Но попадёт ли перец в цель с такого большого
расстояния? Есть у змей веки или нет? И ослепит ли их перец?
 "Лучше всего, - решил Сабота, - пустить в ход алебарду, у неё рукоять
длинная". И, стянув с алебарды плащ, он собрался шагнуть вперёд. В этот миг
дверь с шумом распахнулась. Показалась испуганная физиономия боярского
слуги.
 - Пожар! Горим! - крикнул он. - Все за мной, гасить!
 - А змеи? Как я пройду? - спросил Сабота.
 - А колокольчик у тебя за пазухой на что? - Слуга думал, что говорит с
укротителем.
 В два прыжка Сабота очутился возле укротителя, который всё ещё не пришёл
в себя, и мигом достал у него из-за пазухи колокольчик. Теперь Сабота шагал
по "Змеиной зале" быстро и уверенно. Шипение смолкло, ни одна змея не
подняла головы, и он беспрепятственно дошёл до противоположной двери. Однако
тут его взяло сомнение: а есть ли смысл идти дальше, если в крепости пожар?
Наводнение может даже оказаться для неё спасительным. Да, раньше чем
открывать потайную преграду, надо узнать, что происходит на самом деле,
решил Сабота и бросился вслед за слугой, который звал гасить пожар. И понял,
что правильно сделал, последовав за человеком, хорошо знакомым со всеми
ходами и переходами: коридоры в подземельях крепости были такие извилистые,
запутанные, что сам он ни за что бы не нашёл дороги. Из боковых коридоров к
ним присоединялось всё больше и больше людей. Некоторые были мертвенно
бледны, они растерянно моргали, оттого что отвыкли от света. Одни были
совсем обнажённые, другие - закутаны в множество звериных шкур. Многие бы ли
вооружены мечами, а кое-кто нёс трезубцы, арканы, пращи, ножи. Все эти
подземные стражи - мучители, отравители, надзиратели - всполошились, шумели.
По их испуганным лицам Сабота догадался, что они не пожар гасить бегут, а
просто спасаются из подземелий, боясь остаться погребёнными под развалинами
крепости.
 "Кто поджёг крепость? Или тут кроется какой-то обман?" - мучительно
пытался понять Сабота, мчась вслед за боярскими стражами по тёмным
переходам, освещённым лишь мерцающими факелами.
 Тьма внезапно поредела: Сабота и все, кто бежал впереди него, оказались в
просторном внутреннем дворе крепости.
 ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ВОЗМЕЗДИЕ БЛИЗИТСЯ.
 Первое, что увидел Сабота... вернее, он разом увидел много всего, от чего
пришёл в ужас. Чудовищный вой и треск оглушили его. Вой вырывался из сотен
собачьих глоток, а трещали обрушивавшиеся стены. Пламя уже охватило замок
боярина. В тучах пыли и клубах огня падали брёвна, балки. Многие из боярских
слуг и воинов, вместо того чтобы тушить пожар, яростно бились друг с другом.
И яростнее всех - стрелки с копьеносцами.
 Кровожадные, озверелые боярские псы носились по двору и вцеплялись в
каждого, кто подвёртывался. Одни улепётывали от них, другие отбивались
мечами и копьями.
 Сабота не мог понять, каким образом очутились здесь боярские псы. А дело
объяснялось просто: когда псари и воины попадали с обрушившихся мостков,
один из псарей, на котором под меховым плащом был панцирь, добрался до
дверей и открыл их. Собаки с бешеным лаем и воем выбежали во двор.
 Случилось так, что Калота первым поплатился за свою жестокость. Заслышав
собачий лай, он высунулся в окно посмотреть, что там происходит.
Оскорблённая боярыня воспользовалась удобным случаем, подскочила и так
толканула его в спину, что боярин вылетел в окно - прямо в зубы псам.
 - Помогите! Спасите! - вопил Калота.
 Но его предсмертные крики никто не услышал.
 Всё это произошло за то время, пока Сабота находился в "Змеиной зале".
Когда же он появился во дворе, от Калоты остались только помятые
позолоченные латы.
 Радоваться или грустить было некогда. Псы каждую секунду могли кинуться
на него, а он не мог, не имел права погибнуть, пока не спасёт Джонду от
грозящей ей участи.
 Первой мыслью юноши было выйти из крепости через Главные ворота, но,
оглядевшись вокруг, он увидел, что и Главные ворота, и двое боковых ворот
заперты. Один лишь Калота мог приказать открыть их, но Калоты уже не было в
живых. Прикинув так и этак, Сабота рассудил, что есть только один выход:
перелезть через стену. Но как это сделать? "Ладно, что-нибудь придумаю!" -
сказал он себе и бросился вверх по узким каменным ступеням. После первых же
шагов ему стало ясно, что даже подняться на стену мудрено - на лестницах
была толчея: одни воины бежали вниз, другие вверх, третьи, схватившись
врукопашную, кубарем катились по ступеням, четвёртые дрались в коридорах и
переходах. Тем не менее юркий, как белка, сын углежога сумел преодолеть все
препятствия и подняться на крепостную стену. На миг ему почудилось, что все
ужасы и опасности наконец позади. Он оглянулся, надеясь увидеть какую-нибудь
верёвку, но тут одно копьё прожужжало у него над самым ухом, слегка оцарапав
его, второе пробило рукав, третье чуть не вонзилось в ногу. Лица его
преследователей были красные, глаза сверкали точно так же, как у Главного
Прорицателя, когда тот горланил свою предсмертную песню, или у Гузки, когда
тот орал: "Старейшины, вперёд!" Единственным спасением был перец. И Сабота
опять прибегнул к этому испытанному средству. Раздались вопли, рёв,
проклятия.
 - Громы небесные, что это?.. О небо, я ничего не вижу! - вопили
преследователи и отчаянно тёрли себе глаза.

 А Сабота тем временем вскарабкался на верх стены. Первое, что он увидел,
- Стелуд и Бранко вели Джонду. Дракона не видно было, но пыль, вздымавшаяся
каждый раз, как он издавал рёв, точно указывала, где он находился: за
ближними скалами. Дед Панакуди семенил следом за стражниками, хотя те
отгоняли его копьями. Позади старика шагали с толстыми палками в руках
Двухбородый и Козёл, но, видимо, не решались напасть на вооружённых стражей.
 - Стойте! Приказ боярина Калоты! Остановитесь! - что было силы закричал
Сабота и даже сам удивился, откуда у него взялся такой громкий голос.
 Стелуд обернулся и, увидев на стене усатого человека с алебардой в руке,
толканул Бранко. А Сабота снова крикнул:
 - Приказ боярина! Остановитесь!
 Стражники повиновались. Сабота глянул вниз, выбирая, куда спрыгнуть. И
только тут заметил, как высоки крепостные стены. Кроме того, под ними
пролегал глубокий ров и, спрыгнув, юноша оказался бы в воде или, вернее, в
густой тине.
 Тщетно искал он глазами верёвку. Рядом находились лишь котлы со смолой да
пучки соломы. Некоторые пучки были развязаны: должно быть, стрелки разжигали
костры, чтобы вылить на копьеносцев кипящую смолу. Из-за этого, наверно, и
возник пожар.
 Да, рядом не было ни верёвки, ни лестницы, только сухая солома - огромные
снопы соломы, перевязанные лыком. Больше ничего. А внизу выжидательно
смотрят на него стражники и вот-вот поведут Джонду дальше, к дракону. И тут
Саботу осенило: надо спрыгнуть в наполненный водой ров верхом на снопе
соломы! Солома всплывёт, и он не утонет. Нужно только покрепче ухватиться...
 Всё произошло так, как он рассчитал: солома погрузилась в воду, но сразу
же всплыла на поверхность прежде даже, чем "посланец Калоты" успел
наглотаться воды.
 Крестьяне приветствовали этот редкостный прыжок радостными возгласами,
несколько человек бросились, протянули Саботе шест. Ухватившись за него,
юноша выбрался на берег и тут же кинулся к Джонде.
 - Развяжите её! - крикнул он.
 - Сначала скажи тайное слово боярина! - огрызнулся Бранко, хватаясь за
меч.
 И опять Сабота сунул руку в свою торбу, но на этот раз там оказался не
перец, а какое-то месиво: перец размок в воде!
 - Боярин мёртв! - крикнул Сабота. - А если вам мало моего приказа, тем
хуже для вас!
 Бранко, не отвечая, замахнулся на него мечом, Стелуд наставил копьё, но
тут в воздухе просвистела брошенная кем-то дубина, и копьё брякнулось оземь.
Вторая дубина обрушилась сзади на шлем Бранко.
 - Отведите Джонду домой! - приказал Сабота. Четверо крестьян стали
развязывать верёвки, опутывавшие девушку.
 Будто почуяв, что жертва ускользает от него, снова взревел дракон.
Громкое шуршание говорило о том, что голодное чудище приближается.

 - Бегите! - раздался чей-то крик.
 - Отведите реку! - распорядился Сабота. - Остальное я беру на себя.
 - Кто ты, незнакомец? - спросил один крестьянин, вглядываясь в его лицо.
 - Посланец неба! - опередил юношу дед Панакуди. Он бросился к нему якобы
для того, чтобы обнять, а на самом деле - чтобы шепнуть: - Говори, что ты
ниспослан небесами, тогда они будут быстрей повиноваться, а времени у нас в
обрез!
 - Мне нужен осёл и два мешка сухого трута, дедушка. И скорее! - сказал
Сабота старику.
 - Двухбородый, ты что, заснул? Быстрей за ослом, привези два мешка трута!
- крикнул Панакуди. - А ты, Козёл, живо - к реке! Отводите реку, как велит
посланец неба! - Голос у старика был громкий, молодой. - Живей
поворачивайтесь! Дракон уже близко!
 Это была чистая правда. Скрип и скрежет - будто триста цепей волочилось
по земле! - и вскоре показалась огромная, с гору, спина дракона, покрытая
толстой сверкающей чешуёй.
 Часть крестьян во главе с Козлом мчалась к реке, чтобы отвести воду в
другое русло. Другая часть в страхе отпрянула назад. Лишь один Панакуди не
потерял присутствия духа.
 - Живей, Двухбородый, живе-ей! - кричал он. - Веди осла!
 Двухбородый изо всех сил тянул за собой навьюченного двумя мешками осла,
но упрямое животное упиралось. А Сабота и дракон всё это время недвижно
стояли и с яростью смотрели друг на друга. Чудище снова взревело, спина его
заходила ходуном, к небу взметнулись камни и комья земли. Чтобы нагнать на
противников страху, дракон ревел и рыл копытом землю, как это делают быки,
перед тем как ринуться в бой. Боялся ли он напасть на такое множество людей
или его отпугивал неприятный запах, исходивший от деда Панакуди, неважно.
Важно, что это помогло выиграть время: Двухбородый успел пригнать осла и
передать недоуздок Саботе.
 - Начнём, дедушка! - сказал юноша деду Панакуди. - Зажигай!
 Кремень у предусмотрительного Панакуди был уже наготове, он сразу высек
огонь, и трут загорелся. Сабота схватил его и сунул сначала в один мешок,
потом в другой.
 Дракон ревел теперь уже радостно, не замечая впереди себя ничего, кроме
жирного осла, которого Сабота и Панакуди гнали прямо в разинутую пасть
чудища.
 Стоголосое "ах", в котором были и ужас, и досада, прокатилось над землёй:
дракон поднял голову, принюхался и, тряся шеей, попятился.
 Сабота и Панакуди в недоумении переглянулись.
 - Это от тебя такой запах, дедушка? - спросил Сабота, зажимая нос.
 - Солнцем припекло, вот и запахло! - торжествующе улыбнулся старик. - Я
хотел испытать, можно ли спровадить дракона скверным запахом, и вот,
пожалуйста, выходит - можно! Будь у меня побольше хорькового жира, я бы
мигом покончил с проклятым чудищем! На, гляди... Панакуди хотел подойти к
чудищу ближе, но Сабота схватил его за руку.
 - Куда ты? Именем солнца заклинаю тебя, дедушка! - взмолился он. - Отойди
подальше! Иначе всё погибло!
 - Видал, как пятится? - с довольным смешком сказал Панакуди. - Значит, мы
безо всякого оружия можем выжить дракона из наших мест. Только для этого
потребуется самое малое три сотни хорьков!
 - Уйди, дедушка, иначе всё погибло! - продолжал умолять Сабота, почуявший
сквозь запах хорькового жира ещё и запах разгоравшегося в мешках трута. -
Скорей беги отсюда! Назад!
 Панакуди, хотя и без большой охоты, послушался, а дракон снова пополз на
людей. Снова заскрежетала по камням его чешуя, а могучая спина выгнулась
дугой, наводя на всех ужас.
 Сабота потянул осла вперёд, но тот упёрся ногами в землю и не двигался с
места. При всей своей тупости длинноухий не желал по доброй воле лезть
чудовищу в пасть. А время шло, дым валил всё сильнее, надо было спешить.
Сабота подтащил осла к дереву, привязал к стволу, а сам, пятясь, отбежал
назад.
 - Скорей уходите отсюда! Вы мешаете ему! - крикнул Панакуди
односельчанам: он догадался, что произойдёт, если чудище замешкается и не
сглотнёт осла вместе с его огненным грузом. - Уносите скорей ноги и блейте
по-овечьему или мычите, да погромче, слышите?
 Кто заблеял, кто замычал, а следом заревел и привязанный к дереву
вислоухий. Это, по-видимому, окончательно раззадорило дракона, он подскочил
к ослу, и бедняга исчез в его утробе.
 - Слава небесам! - В наступившей тишине голос Панакуди прозвучал особенно
громко. - Не видать тебе девушки как своих ушей! - И, ко всеобщему
изумлению, старик вдруг пустился в пляс. Он взмахивал руками, подпрыгивал и
пел:
 Слава, слава небесам
 И громам небесным!
 Этот юноша - герой!
 Погляди, какой он бравый!
 Что за сердце у него!
 Скажем прямо - золотое.
 Что за ясный, светлый ум,
 Ну и всякое другое.
 Прыгнул прямо со стены
 И остался цел, родимый.
 Подземелья все прошёл
 И остался невредимый!
 Он дракона повстречал
 И, не тратя ни минуты,
 В чрево чудища впихнул
 Два мешка с горящим трутом!
 Панакуди пел и плясал, но все смотрели не на него, а на дракона.
Проглотив осла, чудище блаженно облизнулось и повернуло назад, к пещере.
Скрежет его чешуи постепенно затих вдали.
 Но недолго длилась тишина. Скрип железных цепей оповестил о том, что
кто-то собирается опустить подвесной мост у Главных ворот.
 Поняв, чем это грозит, Сабота кинулся к воротам.
 - Несите скорей брёвна! - крикнул он односельчанам. - Надо заложить
ворота, иначе боярские псы разорвут нас всех в клочья! Они пострашней
дракона! Скорей тащите брёвна, не то во всём селении не останется ни одной
живой души!
 Крестьяне бросились за брёвнами, чтобы подпереть мост, не дать опустить
его. Но тут раздался страшный грохот, земля ходуном заходила у них под
ногами. Люди в ужасе попадали ничком. Только Сабота остался стоять. И
Панакуди. Вслушавшись в грохот, старик засиял.
 - Началось! - радостно воскликнул он и с неожиданным проворством
вскарабкался на одну из ближних скал, откуда была видна пещера дракона.
 Сабота последовал за ним и хорошо сделал, потому что зрелище, открывшееся
ему с вершины скалы, можно увидеть лишь раз в тысячу лет: дракон - быть
может, последний дракон на земле - горел, метался, издыхал в страшных муках.
Тёмные клубы дыма валили из пастей и ноздрей всех его трёх голов, а
жёлто-зелёные языки пламени, которые чудище изрыгало, поджигали всё вокруг -
траву, кусты, деревья. Дракон метался по ущелью в поисках воды, но воды не
было ни капли - не зря Сабота велел Козлу отвести реку в другое русло. Огонь
между тем разгорался всё сильнее. Дракон карабкался вверх по склону,
поджигая всё новые и новые деревья, кусты, и с грохотом срывался вниз, на
каменистое дно ущелья. Он неистово бил хвостом, и от этих ударов и
ужасающего предсмертного рёва тряслась земля, раскалывались скалы и каменным
дождём обрушивались на дракона.
 Почуяв наконец, где вода, дракон, не переставая реветь, потащился по
высохшему руслу. Он не полз, а словно подскакивал, на ходу разбивая хвостом
камни и скалы. Крестьяне попрятались кто куда. Панакуди уже не смеялся: если
разъярённый, горящий дракон дотащится до селения, он испепелит его, сровняет
с землёй.
 - О небо! - взмолился старик. - Смилуйся над нами!
 Само собой, ни небо, ни люди не услышали его, а дракон продолжал
громыхать и реветь. Вот он уже совсем близко от боярской крепости. Его
манила вода в оборонительном рву. Пусть тухлая, но вода! Однако чудище так
металось, так сотрясало всё вокруг, что стена старой, сгоревшей изнутри
крепости пошатнулась, накренилась и обрушилась, доверху завалив ров.
 Дракон дёрнулся в каком-то отчаянном прыжке, рухнул наземь и лопнул,
разлетевшись на тысячи кусков!
 Онемевшие, потрясённые, наблюдали за этим зрелищем люди, укрывшиеся за
скалами и деревьями.
 Долго ещё сыпались с неба драконова чешуя, камни, комья земля. Когда же
наконец небо очистилось, многоголосый возглас радости взметнулся над
развалинами:
 - Да здравствует свобода!
 * * *
 Радости, ликованию не было предела. Не стало ни дракона, ни боярина, ни
старейшин, ни Главного Прорицателя! Те, кто умел играть на свирелях и
волынках, заиграли весёлую музыку; те, кто не умел играть, запели и
заплясали, а кто не умел ни того, ни другого, принялись колотить в тазы и
вёдра.
 Поднялся такой шум, какого никто никогда не слышал. Тщетно звал Панакуди
"посланца небес" - тот не отзывался. Тщетно искал его старик в толпе...
Саботы нигде не было...
 ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. НАД СЕЛЕНИЕМ ВЗОШЛО СОЛНЦЕ...
 Где же он был? Возле Джонды? Нет! Сабота думал пойти к ней, но не посмел.
Что он скажет ей? "Вот он я, посланец неба"? Да и как показаться в таком
виде? Усы длиннющие, а бороды нет. Волосы всклокочены. На плечах плащ, но
одна нога обутая, другая босая, вся в ссадинах и царапинах. Нет! Либо надо
найти второй царвул, либо уж скинуть и этот... И плащ тоже скинуть, потому
что солдатский плащ хорош при сапогах... Но тогда будет видна рубаха -
мятая, грязная, забрызганная кровью... Как быть?
 Вот о чём размышлял Сабота, пока последние, самые мелкие камешки сыпались
с неба. А потом, когда жители Петухов с криками и песнями потянулись на
площадь, он решил так: "Нет, нельзя мне к ней идти! Сначала умоюсь, взгляну
на своё отражение в воде, и тогда подумаю, как быть дальше..."
 Перепрыгивая через дымящиеся балки, когти, кости, камни и чешую, Сабота
спустился в буковую рощу, где протекал прозрачный родничок.
 Наклонившись над водой, юноша увидел свою усатую физиономию и отпрянул в
ужасе. "Как мог Панакуди сыграть со мной такую шутку? Сделать чёрные усы,
когда волосы у меня русые!"
 Он снова посмотрел на своё отражение. Нет, он не ошибся: усы были чёрные,
как воронье крыло!
 Вдруг рядом с его головой в водяной ряби отразилось знакомое лицо...
 - Ты что тут делаешь? - спросил Панакуди, еле переводя дух от быстрой
ходьбы.
 - Водицы пришёл испить, - солгал Сабота.
 - А почему ты такой красный да понурый? - снова спросил старик,
вглядываясь в него и пытаясь отгадать, чем он так опечален.
 - Зачем ты сделал мне такие ужасные усы, дедушка? - чуть не со слезами
воскликнул Сабота. - Чёрные! Торчком торчат! Ни пригладить их, ни закрутить!
 - Вот и вся причина? - удивился Панакуди. - Не нужны тебе чёрные - вымоем
в отваре ореховых листьев, и станут они в точности как твои волосы. Не
хочешь, чтобы торчали, - мазну их разок блошиным жиром, и станут они
мягкими, как шёлк, да послушными. Если нет у тебя другой заботы, то напейся
скорее воды, и пойдём. Джонда хочет видеть своего спасителя...
 - Как я пойду? Босиком?
 - Зачем босиком? Я, когда ещё в женихах ходил, сшил себе сапоги - из
выделанной кожи, с красным кантом и бубенчиками, а надеть ни разу не
довелось: Калота запретил крестьянским сыновьям сапоги носить. Вот они и
стоят новёхонькие, ненадёванные, тебя дожидаются.
 - Ах, дедушка! Я... - Сабота хотел поблагодарить старика, но тот прервал
его:
 - А боярский сын из Глиганцы вместе с золотыми монетами подарил мне ещё
кафтан верблюжьей шерсти, с поясом. Тебе он больше под стать, чем мне.
 - Я... - порывался сказать Сабота. Но Панакуди снова прервал его:
 - Благодарить потом будешь. Сначала дай обнять эту умную голову, которая
спасла нас даже не от одного, а от двух драконов!
 - Пойдём, дедушка! Пойдём, нас ждут... - вырвался, Сабота из объятий
старика. - Неудобно, чтобы люди ждали...
 - Ох, вижу я, не мешало б и тебе глотнуть тех кореньев, - лукаво
ухмыльнулся дед, покачав своей седой головой. - Тогда ты не будешь думать
"Джонда", а говорить "люди"... Верно?
 - Верно... - рассеянно ответил Сабота.
 - Ты о чём задумался? - спросил Панакуди, заглядывая ему в глаза и
усмехаясь в свою курчавую бороду.
 - О твоих кореньях. Хватит ли у нас чудодейственных кореньев, чтобы
отныне люди всегда говорили одну только правду?
 - Раз нет больше на свете боярской крепости и самого боярина, его псов,
палачей и слуг, люди и без всяких кореньев будут всегда говорить правду,
сынок. Нет больше в них нужды. Пошли, милый. Джонда ожидает тебя.
 Старик взял Саботу за руку, и, довольные, счастливые, они направились в
селение, где царили солнце, веселье и песни.
 1 Царвули - крестьянская обувь из сыромятной кожи.