Тусклые звезды...

Люба открыла Володе дверь, улыбаясь так, будто год не видела и год ждала. Ржаная челка выбилась у нее из-под платка, глаза светились, на голубом фартуке – прилипшие кусочки желтого теста, мука. Из комнаты слышался плач Оксанки, голоса телевизора.
- Вова, у нас пельмени…
- Прекрасно, - сдержанно отреагировал муж.
- Я и пивка прихватила…
Володя внимательно посмотрел на Любу: что с ней?
Раздевшись, скинув промокшие ботинки, Володя из прихожки шагнул в комнату, где хныкала Оксанка. И – остолбенел! На диванчике сидел Сашка.
- Сашка! Откуда ты? – зашумел он, тиская друга, как в детстве.
- Приехал глянуть на тебя перед дальней дорогой, - загадочно ответил товарищ.
- Отлично… хорошо, - забормотал Володя, - рассказывай: где ты, что ты, как ты и так далее.
- А что рассказывать? Линяю я в деревню, к своим, навсегда – надоело все до смерти.
- Постой, постой! Как уезжаешь? У тебя ведь работа, жена, пацан…
- Двое уже, - поправил Санька.
- Ничего себе, елки-моталки, поздравляю! И куда же ты там, в Медведке?
- Без работы не останусь. Жить будем у моих, места всем в отцовском доме хватит. Доярки нужны, скотники, механизаторы… Детский сад совхоз отстроил, и квартиры дает. Не пропадем.
- Ну ты даешь! А я думал, у тебя все на мази… Сколько же мы не виделись? Лет пять, наверное?
- Что ты? Всего – третий год, Чудак, забыл, как Оксанку обмывали, а сколько ей?
- Точно. В одном городе живем, а виделись за десяток лет раз пять, не больше, - с удивлением и как-будто самому себе сказал Володя, - ладно, сейчас ужинать будем…
Володя пошел на кухню.
Люба спешно, так, что брызги летели их кастрюли, забрасывала пельмени в бурлящий кипяток.
- Сколько пива-то у нас? – хотел было заглянуть в холодильник Володя. Но жена повернулась к нему и стала на пути.
- Не лезь…
Люба сама открыла холодильник. На верхней полке под морозильником стояла трехлитровая банка с янтарным напитком. Потом откинула дверцу морозилки: там леденела бутылка «Старорусской».
- Ну, что, хватит? – спросила она.
- Это ничего, должно хватить. Хотя… неплохо бы и сбегать: неудобно – Санька с бутылкой, а мы с пивом, - начал рассуждать Володя.
Но тут Люба сказала твердо; - Хватит!

Стол накрыли в большой комнате. Володя уверенно обезглавил водку и плеснул в рюмки. Санька потянулся за вилкой. Дымили тарелки. Лещенко в телевизоре непринужденно покачивал микрофоном и чему-то улыбался…
- За встречу! – произнес Володя, остальные согласно кивнули: звякнули рюмки – выпито.
За столом первым нарушил молчание гость: - Вот это пельмени!
- Нормальные, как всегда. Насчет чего сварганить, моя Любовь молодец.
- Ладно вам, сначала съешьте, - засмущалась хозяйка.
- Так, значит, уедешь? И как ты решился?
- А что делать? Как нам жить? Своей квартирой не пахнет, И моя Валентина до сих пор забыть не может, как мы жили на одну зарплату после Димки. А теперь – в таких же условиях, но с двумя… Она мне сказала; «Сань, я не выдержу, ты делай, как знаешь». А что я знаю – я сам первый раз живу…
- С двумя, конечно, тяжело. А ваш завод, вроде бы, малометражки строит, чего же ты теряешься?
- Метражки… Ты их хоть видел? Четверых туда запихать с мебелью и вещами… - гость криво усмехнулся.
- И, все-таки, хватил ты через край: другие-то живут как-то? – не улыбаясь возразил Володя.
- А я не хочу «как-то»: жизнь проходит.
- Не убедительно. Когда уезжаешь? Может, с тобой своим передадим чего?
- В субботу.
- Прийти помочь?
- Бог поможет.
- Я серьезно…
- Найдутся помощники. Зачем тебе через весь город переться, Володь? Обойдемся. Я проститься пришел, чтобы знал ты все… А если что передать твоим, то давай сейчас.
Все как-то подавленно замолчали. И только телевизор гомонил что-то свое, да лопотала, пробуя звуки на вкус, маленькая Оксанка.
- А пельмени хороши! – продолжил разговор Санька, - Валюха моя классные борщи заваривает, когда мясо на стол перепадает, а Любашка, вишь, мастер по пельменям…
Беседа друзей только началась, а все было ясно наперед. Люба с дочкой ушла в маленькую комнатушку. Поглядывая в голубой и мудрый колодец телевизора, друзья нажимали на пиво.
- Да, Сашок, начинали мы с тобой весело – кончаем грустно. Помнишь, хотели вместе в город уехать, на одном заводе работать, в жены подруг взять, в одном доме жить? Эх, что только жизнь-поганка не вытворяет с людьми! Вот в армии все было понятно – все по часам и минутам: ни забот тебе, ни хлопот – крепи боевую готовность. А мы на «гражданку» рвались, как больные к врачу на прием, как… А она, родимая… Ну что мы в городе искали?, Какие театры и фонтаны? Ты в театре был?.. Ну был, что ли? Сколько раз?
- А что, был! Даже «Ричарда третьего» смотрел – вещь хорошая. И еще ходил – «Валентин и Валентина» - тоже ничего. Ого! Да я и на «Утиную охоту» Вампилова ходил, смотрел, имя автора запомнилось – театрал почти, ядрена корень.
- Ну, да ты счастливый, хоть и без квартиры. Я раз сходил с цеховыми, и то на муру нарвался. Пива в буфете нет – представляешь! В кино, в цирк ты тоже часто ходишь?
- Видимо, как и ты. Когда ходить? Вспомнишь про культурку, а потом про трамвайные тиски – и на диванчик к телику.
- Во-во! С утра за молоком да за пивом сходишь – полдня нету. Потелепутешествуешь и – на боковую. И по воскресеньям дрыхнешь до обеда, а там чего, завтра – на работу… Сань, может за вторым смотаем, трешник есть?
- Люба ругаться будет, да и в очереди балдеть…
- Ну, гляди, гляди. А то – смотаем… Погоди, вспомнил, спиртик у меня есть – заводской, - Володя перешел на шопот, - на лоджии не допили с соседом, я и припрятал от Любки. Яблоками закусывали на свежем воздухе. Она так и не поняла, как это мы надрались.
Володя встал, пошатываясь направился к лоджии: - Покурим, что ли, на посошок?
- Пошли.

Молочного цвета теплая вода из крана шипела и пенилась. В холодильнике ничего освежающего не было: сырки плавленые, дохлые уже; творог. Кефирчику бы!
Люба и Оксанка посапывали на диване. Володя растянулся на полу, на подстилке. Мельком подумал: «Опять, как собаке, бросила всякую дрянь». Подумал без обиды и тут же захрапел…
Проснулся он в полдень. На кухне громыхало.
Кое-как умывшись, Володя появился перед своими. Дочка потянулась к нему, но встретив странный взгляд отца, отпрянула и, хватнув подол маминого халата, заверещала еще громче и противнее.
- Ну что, опять? – спросила жена.
- Что? – буркнул Володя. – Выпили, что ль? Так все в норме.
- А где еще набрались? Что было с пельменями, то вам с моей помощью только на зубок.
- Брось ты! Скривели малость – бывает. Опохмелиться найди.
- Я те найду1 Ты помнишь, как Санька уехал?
Володя неуверенно мотнул головой.
- На ногах не стоял. На остановку отвела, в такси посадила. Ты- то вообще расписался. Санька, что ли, припрятал?
- Ладно, мать. Успокойся. Пойдем лучше погуляем. В парк пойдем – покатаемся, мороженого съедим.
- Поедем. Только сначала диван подвинти – на весь подъезд рычит…
- Это – мигом!
- …и кран в ванной течет, и шкаф передвинуть обещал.
- На полчаса делов!
- У тебя полчаса на год растягивается… Одеть мне нечего, платье не сшито. Оксанке туфельки надо…
- Пошла, пошла… Денег не хватает, не ношу, что ли?
- …в парк ему. А ты знаешь, что тетя Надя в больнице? Вот на рынок бы надо съездить, да к ней.
- Все! По твоему наряду сегодня живем, развлекаться – завтра поедем.

Заката не было, как не было и восхода в этой квартире. Горизонт не просматривался уже второй год, хотя имелось три окна. Деревца, машинки, человечки, собаки и кошки – все отсюда казалось нереальным, игрушечным.
А в Медведке? Отсутствовали прелести города, но широко текла размеренная, основательно отлаженная, трудная, но необходимая сельчанам и всем остальным уверенная жизнь.
В деревне весь ты на виду. Нужен кому-то с утра и до вечера, и горизонт тебе – на все триста шестьдесят. И закат во все небо!
Не замечал Володя с юности никаких особенных красот. Не замечал? А может, просто подзабыл. Окунулся в городской туман и забыл… Но был же в гостях каждое лето? Был, но это совсем не то, что жить в Медведке: это жир наживать на родительских харчах – ведро воды принести, гвоздик лишний забить не давали. Все десять- пятнадцать дней – наливай да пей, развлекайся – ешь и спи, смпи и ешь. А там – и снова в город.
Смяв окурок о железку, Владимир зло бросил его в «бездонную, пепельницу, сплюнул и вернулся к телевизору.
Люба уложила Оксанку, успела накрутить бигуди, повязалась платком, отчего сразу обабилась, и в одной сорочке лежала на диване.
- Оставь дверь открытой – душно, - сказала она, - и свет выключи. Телик будешь смотреть?

Передача – сплошная скука. В квартире было действительно душно. Володя встал, нащупал пачку «Беломора», спички и снова вышел на воздух…

Звезды. Слабенькие городские звезды – вот и все, что осталось от той прежней жизни, когда пацанье счастье хлестало через край. Но и звезды переменились, как и вся жизнь Володи. Те звезды юности были близкими, понятными, хрупкими, как ранетки в саду. А эти – худосочные, холодные… Иначе надо жить!

«Сквозь сон слышно, как что-то шумит, а запах – ангельский! Но под одеялом тепло, вставать не хочется.
- Сыночек, вставай, - почти поет мама, - сыночек! Оладушки горяченькие кушать…
Мать встала, как говорят, до петухов, И кто не знает, сколько в доме дел у сельской женщины1 Но редко, очень редко кто-либо вставал раньше мамы. Печь давно натоплена – тепло, завтрак на столе горячий – молоко парное к нему, яички свежие, крупные – все очень вкусно. Вода в ведре на лавке – ведро полное до краев: пить бы эту воду всю жизнь – не напиться: прозрачная, тяжелая, холодная!»

Лунный свет плыл к дивану. В его мерцании Володя все же заметил румянец на щеках жены. Что-то вспыхнуло в нем – юношеское, доброе. Он потянулся к Любе, обнял ее и поцеловал на удивление себе нежно. Она придвинулась к нему, но вдруг резким движением отстранилась.
- Жарко, Вов, душно, - проговорила Люба в полусне, - бигуди…
Будто что ужалило Владимира! Нет, Санька прав, хватит так жить! Что-то надо менять!

Оксанка проснулась, но молчала и улыбалась чему-то. Люба еще спала, Под платком у нее все перепуталось.
Володя, как всегда, закурил натощак и вдруг вздрогнул, вспомнив: иначе надо жить, иначе!
Затушил недокуренную папироску, сделал несколько полузабытых физических упражнений. Побрился, Принял душ, растерся полотенцем, брызнул на волосы одеколончиком. Отправился на кухню.
«Что бы такое приятное приготовить моим женщинам?» - лихорадочно соображал он. «Оксанке омлет сгодится, А нам – макароны по-флотски: была же где-то банка свиной тушенки. Это будет замечательно! И чай. Такой чай, какой заваривал на службе в армии – густой, но прозрачный, золотисто-вишневый, вяжущий. За дело! Так, так…».
Вскоре завтрак занял свое место на белом столике. Хлеб, нарезанный «по-ресторанному» тонко и аккуратно, занял центральное место; вилки, чайные чашки, сахарница – на готове. «Ну, что там женщины?»
Оксанка захныкала, Люба пошла к ней. Было видно, что у Любы трещит голова от боли и постоянных недосыпаний, и ничего-то ей не хочется. Она даже вкуснейших запахов не замечала. И к дочери не пошла бы, если б можно было.
Радость Володи как-то осунулась, сморщилась, но он еще не терял утренней бодрости и надежды на какие-то призрачные надежды в будущем, к лучшему, конечно.
- Подъем, подъем, подъем! – пропел он, - завтрак на столе.
Люба глянула на него, как на ребенка малого, но глаза ее просветлели.
- Сейчас. Мы умоемся.
- Быстрее, стынет все.

- Ох и вкуснятина какая! Вов, давай меняться: ты – вари, с Оксанкой сиди, а я за тебя зарплату добывать буду, а? Я на самую тяжелую, вредную… И заработаю твои двести рэ, а?
- Ешь, добытчица. Лучше думай, что сегодня делать будем.
- Что? От дома я тебя освобождаю – раз. Загорать – два, Квас и мороженое в парке – три. Кино – четыре, Кружка пива папе – пять!
Люба загнула пять пальцев и, качнув кулачком перед носом мужа, добавила: - Но не больше.

Желто-красный трамвай подошел к конечной остановке. Оксанка, сидя на руках Володи, вскрикнула: - Дядя!
- Ксанчик! – ответно зазвучал знакомый голос. – Вы куда?
Володя и Люба остановились. Дядя Коля и тетя Шура пробирались сквозь людской поток к семейству племянника.
- А вы куда? – переспросила тетя Шура.
- А мы к вам, ш широко улыбаясь, сообщил дядя Коля.
- Мы загорать собрались…
- Загорать? Да какой там загар: суета одна – к квасу не пробиться, пива нет. Солнце за облака забежит – мерзнешь, и в Волге вода еще холодная. А мы вот пива нашли, - стукнул по канистре дядя Коля.
- Поехали загорать вместе, - предложила Люба.
- Да мы вчера там были: народу – тьма, а толку нет. Честное слово, - добавил дядя Коля, - сколько не виделись, а вы – загорать. Я и рыбку прихватил – воблочку, а? На поляну любимую сходим…
- Поворачиваем?
- Пошли. Надо только домой забежать.

Вместе вошли в квартиру. В комнатах было прохладно. Володя привычно включил телевизор.
Мужчины отправились на кухню – покурить.
Закурили.
- Рванем по кружочке, пока бабы там канителятся?
- Рванем.

И рванули. Дядя достал рыбку – вкусна чертовка!
- И на фига нам ихняя поляна, брюки пачкать? И плавок у меня нет – я ведь загорать не собирался, - сказал дядя племяннику.
- И на лоджии можно позагорать, уж скоро солнце появится. Там и пиво прикончим.
- В картишки сбросимся, а может и на коньячок. Хорошо!.. Хорошая жизнь пошла с двумя выходными…

Мужики прогулялись в комнату:
- Вот что, красавицы, не пойдем мы на вашу поляну, ёлки-лампочки. – нам и тут, в тенёчке, хорошо. А вы – идите.
Женщины переглянулись.
- Нам платье надо дошить.
- Ну и ладушки, - улыбнулся дядя Коля, - отлично можно отдохнуть и дома.