Грани

 

Мой друг, ты спросишь - кто велит, чтоб жглась юродивого речь?

Б.Пастернак




  - Собирайся, милый, уже много времени! Ты же сам мне говорил, как для тебя важен этот день.
  Воркующий женский голос исходил из кухни, проходил по стене коридора, огибал дверной проем гостиной и неумолимо-досадливой птичкой стучал в голову Иннокентию Золотникову. Вот уже с полчаса он никак не мог проснуться и все угрюмо сидел за круглым лакированным столом, подперев отяжелевшую от неопределенных, но тяжелых и серых, как застланное старыми газетами утро, мыслей голову руками. На самом деле он толком и не спал. Поняв в половине второго ночи, что к нему пришла бессонница, как бывало в молодости, будучи влюбленным, наивно и, как водится, безнадежно, когда от восхищения перехватывает дух и слова застревают где-то в груди, не доходя до горла, или во времена становления карьеры тогда еще начинающего экономиста, когда попытки придумать какую-нибудь оригинальную бизнес-идею, изощряя свой возбужденный ум, отметали всякий сон, Золотников решил не бороться с ней, а поддаться соблазну и, пусть в ущерб здоровому сну, немного поразмыслить, укутавшись ночной мглой, нарушаемой кое-где полумертвым светом фонарей из окна. Ближе к утру - незаметной в городе границе между световым днем и медлительного ночного умирания, Иннокентия стали донимать неприятные мысли. Назвать их нежданными было никак нельзя, ибо Золотников только делал вид сам для себя, что не думает "об этом". Но, к своему досадному сожалению, ему не удалось долго продержаться, отгоняя любые намеки на единственно по настоящему значимую мысль.
- Завтра будет обычный день, не лучше и не хуже прочих моих выходных дней, по крайней мере, априори. Ведь начинались же все субботы нормально, не одна из них не имела оснований, в корне своем, быть хуже другой. Только в эту - первую субботу ноября, мне предстоит маленький ежегодный визит, ха-ха, только и всего - так рассуждал Иннокентий, лежа в темноте, прижимаясь к своей давно уснувшей жене, наверно, теперь во сне видевшая маленьких декоративных песиков и разную другую милою живность, так безотчетно любимою Ниночкой.
  Все же под утро сон таки овладел Золотниковым и в нагрузку к изъеденной бессонницей больной голове Иннокентий получил тревожный и подозрительный сон, где тот на протяжении всего сновидения ел стряпню собственного приготовления, по неопределенным причинам наготовленной в невообразимых количествах. И вот теперь пытаясь собрать воедино в своей многострадальной голове, как порой безрезультатно пытаются собрать детский пазл взрослые люди, воодушевившись милыми сердцу картинами детства, разбежавшиеся за ночь по всем закоулкам постаревшей на одни сутки комнате, мысли, которые, видимо в дневном свете не признавали своего хозяина и ни как не желали собираться в более-менее внятную картину.
  - Ну вот, дорогой, уже без пяти двенадцать, а ты все еще не переоделся! Может быть, ты так и поедешь, а? А что, от тебя вполне можно ожидать подобного - явиться в психиатрическую клинику в пижаме. Это весьма авангардно. Ни один крупный бизнесмен не мог бы так поступить, даже этот, как его, взбалмошный такой тип, твой бывший партнер... Альберт Турмансий, кажется! Плюс ко всему, в таком виде тебя там примут за своего.
- Нина! - Иннокентий поморщился, услышав знакомую фамилию так, будто только что съел в одиночку килограмм лимонов - Вместо того, что бы сыпать своими ехидными остротами, могла бы проявить заботу к своему мужу и все-таки, черт возьми, заметить, что я заболеваю.
- Кеша, ты вроде не похож на умирающего. Не вредничай, ты выглядишь вполне здоровым...
- Ниночка, дорогая - выдавил из себя Иннокентий, не скрывая сарказма - у меня температура и озноб...
 - Ладно, хватит капризничать, милый, ты же знаешь, что все равно придется поехать. Дорогой, не будь ребенком - надевай костюм, а я пока припудрю носик.
  Она была младше его на 15 лет и, если подумать, ему с ней повезло. Красивая и независимая, Ниночка без труда влюбила в себя еще совсем не старого бизнесмена средней руки, вот-вот готового вырасти из своего ставшего уже тесным пиджака предпринимателя и сменить его на визитки с позолоченными буквами, гласившими: "Владелец солидного банка". Все произошло так, как они оба читали в юности, тогда еще веря в россказни Вальтера Скотта. Красивая музыка, томный взгляд и недолгое раздумье, перед тем как сказать главное в жизни каждой женщины сочетание букв - "ДА!". Так, двенадцать зим (в тот памятный и, как принято считать мужчинам, по крайней мере, вслух, "роковой" день, был сильный снегопад) назад, тридцатидевятилетний Золотников И. стал семейным человеком, таким образом, приблизившись к мещанскому эталону счастья. Благо Иннокентий в свою студенческую бытность работал в строй отрядах и, суммируя труды Кешы можно смело считать, что уж один дом он лично точно построил. И в посаженых деревьях не было недостатка. Одним словом на зависть своим бывшим однокашникам и однокурсникам, в пику коллегам, Золотников стал женат, как в последствии говорили, "на сногсшибательной женщине". Жизнь почти удалась.
 Прошло совсем немного времени, как чета Золотниковых сидела в машине. Новый, совсем еще юный водитель, недавно принятый на испытательный срок, не знал дороги, и Иннокентию пришлось объяснять, как проехать в частную больницу, что было сопряжено с большим недовольством Кеши, так как он упорно старался не думать в этом направлении. Лечебница находилась загородом, так что у Иннокентия было некоторое количество времени, чтобы собраться с мыслями и, если хотите, с силами. Чем больше машина отдалялась от центра города в направлении "Хрустальных озер" (так называлась психбольница) тем менее уверенно себя чувствовал Золотников. Вся его беспрецедентная власть и влияние, которыми он беспрепятственно пользовался, зачастую непосредственным образом влияя на жизни людей, и верша судьбу значительных капиталов, стали так же ценны и востребованы, как, скажем, кредитная карта в пустыне.
  За окном проносились столбы электроснабжения, смазываясь с чахлой пригородной зеленью в одну сплошную полосу, вызывая рябь в глазах. Почему-то Иннокентия вдруг посетила еще более омрачавшая его и без того пасмурное настроение мысль, что вот именно так, не иначе, помелькали в чьих-то бесконечно прекрасных бездонных глазах его минуты, дни, годы, неизбежно перетекая друг в друга, образуя сплошную линию, мало похожую на параллель горизонта, как мечталось, да что там говорить, и мечтается, где-то внутри, под кипой кредитных историй и финансовых отчетов, заступить за которую так неудержимо хотелось. Эта линия жизни, кривая томографа, очерчивая взлеты и падения, вырисовывает одно единственное слово - КОНЕЦ.
  - К черту эти бредовые сентенции, по всей видимости, не вошедшие в какой-нибудь "Литературный вестник"! Пусть меня тошнит от созерцания однообразного пейзажа, но с другой стороны, еще больше меня тошнит от некоторых людей...!
Например, этот проходимец - Турманский. Кстати, странно, что жена о нем упомянула. Надо с ней побеседовать на эту тему, а то этот прохвост способен на любые фокусы, даже попытаться, например, увести у меня Нину - тут Кеша про себя посмеялся, а Нина увидела его широкую улыбку и с радостью подметила, что настроение мужа улучшается - все-таки какой абсурд! Хм, но все же. Продал ведь он в свое время свою часть акций нашим конкурентам за моей спиной.
 Автомобиль шумно остановился, сообща всем находящимся в машине, даже мальчику-водителю, некую торжественность и траурную серьезность. Иннокентий и Нина молча вылезли из авто и обменялись тревожными взглядами. Нина поправила мужу галстук, как бы благословляя его на значимое деяние. Не смотря на то, что вроде бы ничего особенно не происходило, как в прочем каждую первую субботу ноября, они оба чувствовали сильное волнение, хоть и старательно пытались его скрыть и как-то оправдать.
  Золотниковы прошли мимо массивных стальных литых ворот, какие давно уже стали редкостью в Москве и прилегающих территориях, направившись сначала к административному корпусу. Вежливый стук в дверь, с надписью "Главный лечащий врач - профессор Н.А.Горячников". В ответ невнятный набор звуков, означавший "Войдите".
После дежурных фраз и, как выразился Иннокентий с лукавой улыбкой, "небольшого презента", в виде увесистого пакета, учтиво скрывавшего содержимое, в кабинете, напоминавшем интерьером какую-нибудь библиотеку английского аристократа, повисла нервная тишина.
  - Ну что, доктор, как у НАС дела?! - с тревогой в голосе спросил Иннокентий, пропуская свой выжидающий взгляд сквозь толстые линзы докторских очков.
 Горячников неторопливо снял очки, слегка поджав свои тонкие губы, потом отвернулся в сторону, к окну, где стоял бюст старика Фрейда (куда уж без него), шумно выдохнул, обратив свое лицо навстречу вопросительному взгляду Золотникова.
  - Ну, что могу сказать - начал Николай Александрович, придавая многозначительность своему голосу - Петр чувствует себя лучше - покосился на принесенный сверток - но я не думаю, что на столько, чтобы покинуть нас.
  - Можно подробнее.
- Ну, все просто. Петр Николаевич Веритский поступил к нам три года назад - так?! - Иннокентий наморщил лоб, пытаясь вспомнить то почему-то черное утро, когда создавалось ощущение полного отсутствия солнца, как явления, будто затмение проглотило солнечный диск, когда он вез сюда Петю, отрешенно смотрящего все время куда-то в даль. Именно. Даже почти три с половиной - продолжил врач, полистав историю болезни - За это время его заболевание из общего психического недомогания приняло определенную форму, дав тем самым нам, психиатрам, возможность помочь ему. Курс интенсивной терапии дал свои плоды, и теперь мы можем говорить о годах, не десятилетиях, имея в виду необходимый срок пребывания Петра в "Хрустальных озерах". Я лично попытаюсь сделать все, чтобы этот срок сократился до минимума. И, кстати, о сроках. В связи с неполадками на почте, к несчастью, ваш денежный перевод до нас не дошел.
  - Я сейчас выпишу чек, это не проблема - как Буд-то издали пробормотал Золотников, скользя рассеянным взглядом по золотистым корешкам книг, занимавшим значимое пространство во владениях Горячникова.
 - Разумеется, дорогой Иннокентий Иванович, но только для этого нужно будет зайти в бухгалтерию.
  - Все понятно, доктор. Я хотел бы увидеться с Петром, надеюсь это возможно?
  - О, разумеется, как раз сейчас у них закончился тихий час, так что на прогулке вы, с вашей милой супругой, сможете перехватить его - заметно оживился профессор, провожая гостей из своего кабинета.
 Когда Золотниковы неуверенным шагом выходили из корпуса администрации, то было видно, что горькая тоска проникла в душу Иннокентию, и сейчас клокотала в его груди, причиняя заостренную печалью боль. Он, как и все, хотел пространств, раздолья для жизни, но стояло бы Золотникову сейчас заглянуть в свои глаза. Уставшие и безразличные очи, в которые погрузилась совершенно не человеческая пустота, для выражения которой не придумано слов, такая, что кажется, вся наша, на первый взгляд, громадная и необъятная планета, исчезнет, растворившись в ней, при созерцании мира ТАКИМИ глазами! Он бы понял, как страшна первозданная космическая пропасть, где можно делать все что захочется, создавать что угодно в творческом неистовом экстазе, но в одиночку!
 Гнетущая боль подступила к горлу Кеши, он прикрыл на мгновение глаза и сжал зубы так, что свело скулы. Не разжимая до боли сдвинутые челюсти, он снова открыл глаза и посмотрел на жену, которая с испугом глядела на мужа. Еще несколько секунд и Золотников овладел собой, взял Нину под руку, и они оба направились в сторону основного корпуса, откуда гурьбой выходили в озябший осенний день люди в одинаковой одежде фиолетового оттенка.
  Глядя на толпу "фиолетовых" можно было бы решить, что это резвятся школьники, наконец вырвавшиеся с уроков, предавшиеся неуемной и неконтролируемой детской радости. Но по мере того, как Нина и Иннокентий приближались к резвящейся толпе, все начинало выглядеть не так радужно. При ближайшем рассмотрении становилось понятно, что это все-таки не какая-нибудь спортивная команда на тренировке, как хотелось бы думать, а прогулка пациентов психиатрической клиники. За всей этой шайкой наблюдала медсестра, беспрерывно оглядывающая своих подопечных беспокойным взглядом. Некоторые из них действительно беззаботно резвились, играя то ли в салки, то ли в прятки, другие безвольно прохаживались взад-вперед по парам, держа, друг дружку под руку. Одним словом, эта компания вряд ли тянула на нормальных людей.
  Лишь один мужчина, в контраст другим своим деятельным "коллегам" спокойно сидел на краю лавки, боком к остальным.
  - Здравствуй, Петь.
Петр неспешно повернул голову к подошедшим Золотниковым, на его лице расплывалась тонкая улыбка.
  - Ну, наконец-то, нормальные люди! Привет, привет. Ниночка - тут следовал легкий поклон.
  - Привет, Петька - негромко произнесла Нина, чмокнув его в шечку.
  - Кеша! Молодец, что приехал! Как ты?!
- У нас все нормально, даже немного лучше того - несколько смутившись, ответил Иннокентий.
  - Что, твои акции бессовестно растут, а конкуренты кончают жизни самоубийством, полностью разорившись?!
  - Ну, почти.
Тут неожиданно Петр сменил свое шутовское настроение на какое-то сумрачное. Несколько контрольных фраз и они втроем пошли в комнату для приема посетителей, специально предназначенную для таких случаев, дабы продолжить беседу. Там, спустя некоторое время, в рамках приличия, Нина покинула ребят, чтобы дать старым друзьям поговорить.
 - Ладно, Петя, рассказывай, как ты тут? - начал немного приглушенным голосом Золотников, видимо ощущая атмосферу места, где он находится.
  - Чего уж там, лучше ты скажи. Как ты живешь? Я вижу страх в твоих глазах, что с тобой, дружище, а?
  - Сейчас у меня есть все, чего я хотел - начал Иннокентий, неожиданно задумчиво - Еще немного и будет некуда расти. Но, ты знаешь... меня всегда, даже не знаю почему, интересовало твое мнение. Вот и сейчас, когда пресса поливает меня грязью, а компаньоны нещадно критикуют, я остаюсь холоднокровен. Но ты всегда был неумолим. Ты не любил ложь, априори, заочно и принципиально, даже если высказывание, так называемой, правды приносило неоправданную боль кому-либо, даже твоим близким. За это, и за это тоже, я уважаю тебя, уважаю и... ты меня пугаешь, только твои слова могут задеть меня. Почему так?
  - Ха, не уж то тебе передо мной стыдно, что ты богат?
  - Стыдно?! Ну, ты и дал. Никто тебя не заставлял вести праздный образ жизни, считая упорный труд рабством души и тела, и, что вполне закономерно, в конце концов, становиться психом! - разгорячился Золотников.
  - Тебе нет оправдания, дорогой Кеша - сказал спокойно Петр, улыбнувшись. Спасибо за то, что содержишь меня в этой богадельне.
 Смешно, в детстве я думал "богадельня" - это место, где изготовляют Богов. Но, увы, не здесь, не до этого, я не стал даже средненьким, пусть языческим божеством, хотя бы какого-нибудь затерянного острова в Тихом океане.
  - Слушай, - сказал Иннокентий, прикуривая сигарету, - давай я буду чаще к тебе приезжать, с женой, или без, как хочешь, а то это как-то не серьезно, ты же мой друг. Хоть ты и говорил, что чаше будет излишне, но все же. Хорошо?
  - Послушай, мы оба прекрасно знаем, как часто нам с тобой стоит видеть друг друга. Не так ли?!
 - Может быть, но это не правильно ведь!
  - Правильность любого действия определяется индивидуально, так что просто хорошенько подумай, и ты постепенно ощутишь, что и этого ежегодного визита предостаточно.
 - Не надо так. Даже сейчас, в такой ситуации, полностью запутавшись в себе и, смешивая реальность с иллюзорном миром в смертоносный коктейль, ты все равно изливаешь желчь. Зачем тебе это?
  - Хм. Интересно. В действительности, что же это со мной?! Может я ненормальный? Давай позовем врача и спросим его, как он считает, а?
  - Как был ты клоуном еще со школы, так им и остался. Видимо таблетками, которые тебе выдают, ты кормишь унитаз. Это правильно, правда, дороговатый корм для твоего керамического друга, не находишь?
- Да, Кеша, твое чувство юмора так же не потерпело изменений с университетских лет.
  - Да ладно, выдумывай. Ты же учился на своем философском, когда я имел возможность, по твоим словам "блеснуть" своими шутками у себя на экономическом факультете.
  - Помнишь Марину, с твоего факультета, которая еще все интересовалась творчеством Шопенгауэра и донимала меня вопросами о Свободе воли и морали?
  - Маринку-то, конечно, я тогда от нее без ума был. Даже сейчас иногда вспоминая ее, думаю, что бы интересно было, если бы мы все-таки сошлись - Иннокентий предался ностальгическим воспоминаниям, отойдя к окну, созерцая озябшие деревья, жавшиеся друг к дружке, поощряемые ветром.
  - Так вот, она очень даже ничего оказалась...
  - Что, прости?! Сукин сын! Ты так всегда делал. Вечно за моей спиной ты проворачивал свои делишки. Подонок.
  - Она-то мне и поведала, какие ты шуточки на парах отпускал. Ха-ха, сейчас и не припомню, но я чуть не умер от смеха!
  - Давай-давай, мели Емеля - твоя неделя. Тебе не удастся меня разозлить.
  - Разве я его еще не добился? Ладно, не кипятись, приятель, все путем.
 В комнате обосновалась тишина, будто звуки, заполнявшие раньше помещение, преобразовались в слова двух людей, и сейчас исчерпались. Петр встал со стула, на котором сидел как на коне, спинкой вперед, и подошел к столу в центре убого обставленной комнате. Иннокентий тем временем снова устремил свой взгляд в окно, закончив перепалку с Петей.
  - Подойди сюда - услышал Кеша пугающе серьезный голос Вертинского.
  - Что с тобой?! - произнес с тревогой Иннокентий из-за спины друга.
  - Смотри - сказал Петя, положив на стол небольшой предмет квадратной формы.
  - Что это?
  - Это кубик, почти Рубика.
Золотников взял в руки вещицу. Это был деревянный кубик, где вместо точек или цифр, находились надписи, такие как "Да", "Нет", "Позже", "Скорее да, чем нет"...
  - Так ты коротаешь часы досуга, Петек, а?
  - Последние несколько лет я доверяю этой безделушке свою жизнь. Сейчас объясню. Например, задаем вопрос: "ты счастлив?" и бросаем кубик.
Кубик прокатился через весь стол, остановившись на краю.
  - Так что?
  - Ответ "Нет". Я это знаю и без твоего великого оракула - произнес Кеша скучающим голосом.
- Конечно. Можно по-другому. Я произношу эту фразу раз в сто дней, обращаясь к этому куску дерева - с горечью вымолвил Петя. "Я покончу жизнь самоубийством".
Одно движение руки и кубик с характерным звуком покатился по крышке стола. Сбавляя скорость, он достиг края и упал на пол. Несколько секунд оба друга стояли неподвижно, устремивши свои взгляды, друг другу в глаза. Иннокентий с осуждением, а в глазах Петра блеснул огонек безумия. После чего Петя медленно обошел стол и, нагнувшись, поднял куб в том же положении, в котором он лежал на старом скрипучем паркете. Кеша подошел вплотную к Вертинскому.
  - Вот видишь - сказал Петя уже расслабленно.
  - Значит, "Отложить"?!
  - Да, в очередной раз. Иногда бывает категоричный ответ. Естественно отрицательный, иначе ты со мной бы сейчас не разговаривал.
  - Все не так, Петя, ты гонишь. Это блеф. Я тебя знаю, ты слишком любишь жизнь, что бы расстаться с ней. К тому же у тебя не хватит мужества - выпалил Золотников, приближаясь к истерике.
- Тоже верно - задумчиво и как-то отчужденно ответил Вертинский.
  - Дай мне этот чертов кубик - развлечение для психов! - повысил голос в негодовании Золотников.
  - Иди к черту!
 - Не дури, он тебе не нужен. Ты, как мне всегда казалось, старался бороться с разного рода предрассудками, а теперь, как старый маразматик возлагаешь решение своих проблем на кубик взятый, наверняка, из какой-нибудь детской настольной игры.
  - Ты дурак, Кеша. Посмотри на себя! У меня есть хотя бы выбор... а ты?
  - Что я?
  - Тебе скоро пол века, друг. На что ты надеешься? Чего стоит твоя жизнь, не в деньгах, конечно? Этого ли ты хотел?
- Решил по ностальгировать? Прекрасно…
- Тебе не удастся скрыться под маской циника, даже не надейся.
- Бред какой-то.… Почему сегодня, сейчас?! – Иннокентий нервно прошелся по комнате – Ты всегда не вовремя.
- Ты боишься меня, потому что я – призрак из прошлого, будто напевающий на кладбище старинную и бесконечно знакомую песню о прошедшем счастье. Я устал, тебе пора отчаливать, иначе котировки акций упадут без тебя, приятель.
- А как ты время для прощания выбирать умеешь, так это просто талант! – немного развеселился Золотников.
- И еще…. Кеша, не бойся меня - времени нет, ибо Будущее перетекает в Настоящее, а потом в Прошлое, и так бесконечно. И то, как мы хотели в глубокой и, как нам тогда казалось, нескончаемой юности побывать в Антарктиде, чтобы выпить кока-колы с первозданным льдом, перешло в замшелое прошлое.
- Ладно, друг, и так грустно – сказал Иннокентий, уже направляясь к дверям.
- Лови – коротко сказал Петр, и злосчастный кубик полетел в руки Кешы.
- А, эта ерунда. Спасибо.
 В дверях Иннокентий столкнулся с Ниной.
- Кеша, нам пора, Петь, прости.
- Да, да, дорогая, мы уже уходим.
- Удачи тебе, и… выздоравливай Петр Вертинский – гроза школы и легендарный сердцеед!
- Ну-ну, мой милый ботаник. Давай, не пропадай, не теряйся…Нина, удачи вам!

Все шло своим чередом. Зима продвигалась в Москву, оставляя свои заиндевелые следы в пригородах. Время двигало стрелки часов, и в «Хрустальных озерах» Петр получал свои пилюли по расписанию. Шел дождь. По шоссе шли два человека, сливаясь в один серый силуэт. Иннокентий и Нина двигались вдоль дороги, а рядом ехал автомобиль, стараясь не обгонять Золотниковых…
- Нина, у нас ведь нет детей!
- Почему ты решил сейчас об этом сказать, их нет у нас уже много лет…
- А…а почему?! Я хочу сына.
- С чего ты так вдруг решил, раньше моя любая попытка заговорить об этом прерывалась тобою. Ты говорил – Не сейчас, дорогая, надо встать на ноги…
- Прости. Нас будет трое, а то и четверо, пятеро!
- Ну, это потом…
Так они и шля, обнявшись, дополняя собой странную картину, называющуюся жизнь, такой, какая она есть. Не иначе.… А на обочине лежал деревянный вымокший кубик, на лицевой стороне которого можно было прочесть слово «ДА».