Вперёд - шахтёр!

Вперёд - шахтёр!

   (- Эх, яблочко, да соком вытекло…)

Ему снился сон: будто  он идёт на рыбалку через пыльное поле, которое было настолько огромное, что обрывалось горизонтом со всех сторон, и не было ему ни конца и ни края. Он ориентировался только по столбам и проводам высокого напряжения, потом вспомнил, что у него нет червей, но тут вдруг увидел, что на последнем столбе, с табличкой «Не влезай - убьёт!» провода  оказались оборванны. Он подумал, что если бросит на землю те провода под напряжением, из земли поползут черви, и, наверное, их будет много. Так он и сделал. Бросил провода прямо на землю, черви из земли и вправду полезли, но после земля затряслась, и из её чрева вылезли вслед за червями шахтёры. Шахтёры стали бить его со словами: - Ах, ты сволочь какая! - притом они грязно ругались и матерились. А он лежал на земле, свернувшись калачиком, и говорил, что он свой, что тоже шахтёр, и они  братья по недрам, но те его били  и били, по почкам, по голове, по ногам, по рогам и промеж них… Потом шахтёры оказались чертями…

Он весь проснулся в холодном поту, звали его Родион, который и вправду был настоящим шахтёром. Немного полежав на кровати,  Родион тихо сказал саму себе: - Опять вчерась перебор получился после получки… -  схватился он руками за голову.
Родион больше всего любил две вещи - женщин и яблочный сок. И не любил тоже две. Начальника смены и бывшую  супругу, через которую у него случилось недоразумение с законом. С законом неприятности у него затянулись аж на два года. И всё через неё, Дуську подъёмщицу, которую он когда-то любил, и имел неосторожность по молодости лет и ума на ней жениться. Правда, прожили они  недолго. Дуська начала устраивать Радиону скандалы, а он тихонько стал её ненавидеть, при этом ещё какое-то время, как бы по инерции трогательно любя. А Дуська тем временм  продолжала крутить хвостом с начальником смены, каждый раз обвиняя супруга в измене, что являлось верхом прямого и откровенного предательства с её стороны. Хоть Родион и был малый спокойный и самообладания не терял, но вот чувство внутреннего протеста  усиливалось у него с каждой разборкой.
Всё кончилось тем, что на каком-то этапе жизни Дуська довела мужа до самоубийства. Родион решил, что за его спиной больше ничего не осталось такого, о чём можно было бы сожалеть, он, стахановец и передовик центровой ударной забойной бригады выбросился из окна третьего этажа вниз головой, прямо, как был в шахтёрских сапогах, так и полетел словно птица, но в воздухе его перевернуло, и он упал прямо на голову молодой женщине, гулявшей внизу с ребёнком в коляске. Женщина погибла, а шахтёру ничего не было, кроме двух лет за убийство по неосторожности.

Отсидев, Родька вернулся в родную шахту, над которой реял плакат, написанный крупными белыми буквами на кумачовом полотнище: – «Даёшь стране угля!». А ниже  подписано мелкими: – «Хоть мелкого, но много…».

Дуську же, свою бывшую половину он более и так не видел, она куда-то уехала, а вот начальник смены был жив, а отношения у него с ним теже остались, то есть - совсем никакие. Не то, чтобы по старой памяти Родион его недолюбливал, а так – ненавидел и всё. Ещё Родиона губило то, что напиваясь пьяным,  во сне он много чего говорил неприличного, чем возможно и выдавал свои мысли:
- Ах, как же ты мне надоел! -  бормотал Родион во сне в адрес начальника смены. - В шахту тебя и закопать, и никто тебя там никогда не найдёт…

Начальник смены никогда один на один с Родионом в шахте не оставался, боялся, видно, наверное…

У Родиона после тюрьмы остались на теле наколки во множественном числе, сделанные им по глупости, которые были немыми свидетелями его срока. А ещё у него была огромная «выкидуха», что сухо и страшно щёлкала при выбрасывании лезвия, отсвечивая алым  кровавым отблеском, и эту «выкидуху»  все в округе боялись.
Придёт, бывало, Родион из забоя, поставит пластинку на радиолу со своим любимым певцом Эдуардом Хилем, сядет, нальёт себе яблочный сок и пьёт его с наслаждением, пьёт. Много сока за раз он мог выпить, впрочем, не только,  яблочный сок пил Родион. А иной раз он плеснёт сок себе на руку, на ладошку, а потом медленно поднимет её, подойдёт к окну, и любуется перламутровым янтарём, стекающим вниз по его обнаженной, волосатой, мускулистой  натруженной шахтёрской руке.

И план он всегда в забое давал, но успехом тому были вовсе не соцобязательства, а как бы это сказать деликатнее…
В общем, он, почему-то каждый раз, там, в забое,  представлял впереди себя  обнаженную женщину, когда рубил уголь, будто стоит она и руками  манит его и зовёт…
Так Родион занимал первые места по перевыполнении плана. Рубил в ярости антрацит (порода Донбасского угля) всё больше и дальше, так сказать по Стахановски, чем сам очень гордился. Даже как-то молодая девушка корреспондент из газеты к нему приезжала с расспросами, как де ему так удаётся, во столько раз перевыполнять план. Но как Родион не пытался, так и не сумел ей объяснить, как у  него так  получается… с перевыполнением.

А начальник смены только  скрипел зубами, затаив злобу. но Родион любил свою шахту. Бывало, прейдет он на смену, наверху ветер, деревья гнутся туда-сюда, листья шумят, спустится он  в забой, а внизу – ти-ши-на, и постоянная плюсовая температура, хоть выращивай овощи.
Но успехом и спросом после отсидки, у женщин Родион пользоваться что-то совсем перестал. Не давались они ему, а может, боялись его судимого…

Шло время, дни летели за днями, но вот как-то стал за собой замечать Родион взгляды врача хирурга из местной санчасти. То, когда был на обследовании, то ещё за чем-то ходил в поликлинику. (Вообще, он страшно боялся врачей, тем паче хирургов). Но тут вдруг почувствовал, что и врач в душу к нему западать стала. Заныло сердце его, засвербело, он и пить тогда почти бросил, а после и вовсе огнём его душа загорелась, и натянулись там струны,  аж до самого звона.

Врача хирурга звали Наталья Павловна, она была мать одиночка, видать  когда-то у неё с каким-то шахтером тоже что-то там не срослось. Дочка у неё была  пяти лет от роду, тоже Наташка, забавная такая девчонка. Всё наколки у Родиона на теле разглядывала, когда он был у матери на приёме. То, что это у тебя дядя Родион значит, то, что это? А ещё Наташка всё время просила в январе месяце дыню. Видать сильно хотелось дыни девчоночьей душе в январе месяце, сильно.
- Да где ж я тебе дыню зимой-то возьму, кроха моя? Дыни-то осенью только бывают – гладила мать дочку по светлой головушке.

Подумал Родион как-то, подумал, да и взял отпуск за свой счёт. Куда-то уехал, так никому ничего не сказав. А вернулся только через неделю, и прямо с дороги сразу в санчасть к хирургу Наталье Павловне.
- Где дочка? - спросил он с порога, даже не поздоровавшись.
- Наташенька! Доч-а-а? - позвала мать к себе девочку.
Та прибежала. Родион,  достал «выкидуху», сухо ей щёлкнул с выбросом руки, а после, вывернув на врачебный стол из сумки реальную и огромную медовую спелую дыню,  взялся спокойно её резать на дольки. Но вот беда, несовсем  правильно, а точнее совсем неправильно поняли его намерения медики, разом бросившись к дверям с возгласами: - Милиция!!! Режут!!! - к своему большему стыду, позабыв  о ребёнке.
- Дядя Родион! А куда они все побежали как дураки? - тихо спросила его девчушка, наворачивая дыню и хлопая своими голубыми глазёнками.
- А Бог его знает! - отвечал он, продолжая нарезать дыню ломтиками «выкидухой» угощая девочку, глаза у которой, ну просто светились от счастья.
Где он взял в январе дыню, только ему одному было известно.
- Дядя Родион. А мамка говорит, что хотела, чтобы был у нас папка, и я тоже хочу. Ну и что, что ты весь в наколках? Можно ты им будешь? А? Можно?
- Да можно Наташенька, можно, отчего ж нельзя. Кушай девонька, кушай - продолжал он гладить её по головушке.

Тут дверь распахнулась, и на пороге возник сержант милиции с пистолетом в руке,  от неожиданности застывший от такой великолепной идиллии. Сержант умный был человек, он тихо подошел к Родиону: - А ну дай сюда нож и зря людей не пугай… -  отобрал он у него «выкидуху».
- А я и не испугалась, дяденька милиционер, это мой папка дыню привёз, а они все трусы сбежали! А у них у самих знаете, какие ножики острые? Скальпели всякие, знаете? Сами кого хочешь, могут зарезать -  ответила сержанту маленькая Наташа, доедая очередной ломоть дыни. От слов девочки милицию покоробило, хотя милиция всякое повидала.
Пришла заплаканная мать. Сначала она стояла у занавески, вытирая слёзы платочком, а потом, так и не обернувшись, Родиону сказала:
- Спасибо…

С утра  был снова забой, где Родион на этот раз сломал себе ногу, и попал прямо в хирургию к Наталье Павловне, ему наложили гипс и определили в стационар на лечение.

И вот настало время дежурства Натальи Павловны по отделению, а она всё никак не решалась подойти вечером к Родиону, а Родион уже храбрился  ходить с клюшкой, опираясь на неё вместо ноги.
Хирург долго думала, но всё-таки решилась и подошла, захватив с собой  купленные заранее яблоки, которые Родион сильно любил.
 
- Родион, к тебе дочка  так привязалась, так привязалась, уж и не знаю, что  говорить, папкой тебя зовёт, она что-то ещё хотела ему сказать… Но, Родион  уже просто не мог, внутри у него всё  задымилось. В палате врач и больной были одни, а Родиону давно  так сильно хотелось женщину, так сильно. И особенно её, Наташу хирурга.  (прости ты Господи мужиков).
Родион мягко зацепил её клюшкой за  ногу, и Наталья Павловна повалилась прямо к нему на кровать. Он напал на неё, как обезумевший мартовский тигр, хотя в гипсе это было не очень удобно.
Наташе было одновременно и боязно,  и любопытно, и интересно, и всё это   вместе… до дрожи!
Её распустившиеся красивые волосы колыхались, в такт, и в разнобой. Руками она держалась за душку кровати, и не то, что бы постанывала, а громко кричала, каким-то  внутренним голосом. У Родиона в руке осталось надкушенное яблоко, и когда в его душе стали лопаться струны, которые натянулись уже сильно-сильно, он с такой силищей сдавил это яблоко на  вытянутой шахтёрской руке, что из него потёк яблочный сок, капая прямо на голую спину Натальи Павловны.
Родион замер как бы на секунду...
- Ну что ты остановился, вперёд шахтёр, полный вперёд! – сказала Наталья Павловна.
И Родион как дал… И раз,  и ещё раз, и ещё много, много раз, как в забое при добыче угля, от чего, они оба сразу  забыли весь алфавит…
 
А яблочный сок продолжал течь по шахтёрской руке, капая на спину Натальи Павловны…

        Андрей Днепровский - Безбашенный.

        3 сентября 2003г