Где же ты, Аюдаг?

ЛАГЕРЯ

I. ГДЕ ЖЕ ТЫ, АЮДАГ?

Митька Лещенко хорошо учился. Точнее – на отлично. И никаким зубрилой при этом не был – учёба давалась ему легко, как бы играючи. Он даже домашнее задание (устные предметы) практически никогда не выполнял – хватало и того, что он слышал от учителя на уроке. Всего-то и нужно – пересказать услышанное. Плёвое дело!
В конце мая, уже перед самыми летними каникулами, в начале урока по природоведению в класс вошла пионервожатая Елена Станиславовна, которую ребята обычно звали просто Лена (если этого не слышал никто из учителей) и попросила отнять минутку времени у преподавателя, дабы озвучить «сообщение государственной важности», как она выразилась. Екатерина Петровна, классный руководитель 3 «Б», не возражала.
Видя радостный блеск в глазах Лены, ребята притихли, сбитые с толку таким неожиданным визитом (прямо на уроке!) плюс возбуждённым состоянием вожатой, которая, впрочем, почти всегда была в подобном расположении духа, если дело касалось пионерских будней и праздников.
- Ребята! – воскликнула Лена, обведя класс сияющими глазами, которые лучились даже сквозь толстые линзы очков. – Ребята! Райком комсомола выделил нашей школе одну путёвку. В «Артек»!
Гробовая тишина.
- Ну что же вы не радуетесь, ребята?
- Ура? – робко то ли спросил, то ли «порадовался» Женя Сидоров, вызвав тем самым всеобщий смех.
- Как вам не стыдно, ребята! – нахмурилась Елена Станиславовна-Лена. – Нашей школе выпала такая честь! «Артек» - лучший пионерский лагерь Советского Союза! – гордо воскликнула она. – В него могут попасть только лучшие! И, знаете, - «заговорщицким» тоном добавила пионервожатая, уже перестав сердиться на третьеклашек, - я думаю, эту путёвку мы вручим… Кому бы вы думали?
- Митьке? – неуверенно спросил-сказал всё тот же Женя.
- Да! – радостно захлопала в ладоши пионервожатая. – Дмитрию Лещенко!
И тут класс грянул настоящим громовым «ура», повскакивав с мест, размахивая учебниками и тетрадями. И даже Екатерина Петровна прослезилась на радостях.
Митьку всё-таки любили одноклассники, несмотря на то, что отличник (отличников, надо признать, не всегда любят), так как он был нормальным общительным мальчишкой: дружил, гонял в футбол, дрался – как все обычные дети.
Сам Дима остался на месте, вжав голову в плечи и покраснев от макушки до самых пяток, не зная, как ему реагировать на эту новость. Единственная мысль, которая промелькнула в его голове в ту минуту: «Я увижу Аюдаг! И море!»

* * *
Домой Митька мчался «на всех парусах», спеша поделиться своей радостью с мамой, но мама с работы ещё не пришла, поэтому мальчику пришлось мучиться часа три, прежде чем лавина счастья вырвалась из него наружу словопотоком и восклицаниями.
Мама искренне порадовалась за сына и сказала, что завтра же сходит в школу, чтобы выяснить все детали.
Боже мой, какое счастье! Увидеть Чёрное море – что может быть замечательнее! Говорят, что на самом деле никакое оно не чёрное, а – зелёное.

* * *
Следующий день Дима Лещенко, вопреки собственным принципам и привычке, в упор не слышал, о чём говорила на уроках Екатерина Петровна – он грезил «Артеком». А учитель, видя такое состояние своего ученика, никак ему в этом не помешала – пусть порадуется ребёнок.
А на переменах на него сыпались поздравления одноклассников и друзей из других классов, задушевные беседы с Женькой Сидоровым и Алёшей Смирновым, которые по-доброму завидовали другу и мечтали вместе с ним о приключениях на склонах Аюдага.
Розовые очки грёз Митя снял лишь дома, увидев, что мама сидит на стуле с какой-то бумажкой в руке, без тени улыбки на лице. Мальчик сразу почуял что-то неладное.
- Мама, что это у тебя?
- Путёвка в пионерский лагерь, - усталым голосом ответила мама.
- В «Артек»? – Уголёк надежды ещё теплился в сердце мальчика.
- Нет, сынок, не в «Артек». В лагерь имени Олега Кошевого. Который даже не на Чёрном море, а у нас, в Гомельской области.
- Как?.. – Портфель выпал из рук Мити. – А кто же – в «Артек»?
- Не знаю, вздохнула мама. – Директриса сказала, что ты недостоин ехать в «Артек» - у тебя лишь по предметам пятёрки, а поведение оставляет желать лучшего.
Митя крепился, крепился изо всех сил, но что-то внутри него всё-таки сломалось, что-то горячее прокатилось от сердца к горлу – и слёзы обиды хлынули из глаз, и сначала глухое, а затем и «в голос» рыдание вырвалось из души. Как больно! Даже хуже, чем удар по носу от Васьки Федотова. Гораздо хуже!
Так Митя Лещенко получил первый урок взросления, первую пощёчину обманутых надежд.
А в «Артек» поехала пятиклассница Раиска Климанович, дочка директрисы, между прочим, обычная троечница, к тому же ябеда.

* * *
Выезд в лагерь состоялся уже в первой неделе июня. Вместе с Митей в лагерь им. Олега Кошевого была направлена Лена Колесникова, тихая девочка из параллельного 3 «А», стеснительная и мечтательная. Митька втайне был влюблён в неё, но никогда бы ей в этом не признался, даже под страхом пытки. Он лишь ненавязчиво предлагал девочке свою помощь время от времени, а она молча соглашалась. Сейчас Митька пыхтел, как Вини Пух, так как в одной руке тащил свой маленький, но объёмистый чемоданчик, купленный специально по случаю поездки в лагерь, а в другой – дорожную сумку Лены. Девочка шла рядом и краснела – то ли от смущения, то ли от удовольствия.
Паром через Сож доставил их к уютному песчаному берегу, заросшему огромными корабельными соснами и пионерскими лагерями, коих было едва ли не столько же, сколько вековых деревьев в этой местности: «Костёр», «Ленинец», им. Олега Кошевого, им. Зои Космодемьянской…
На «лагерном» берегу никакого транспорта уже не было и нужно было довольно неблизко топать пешком по аккуратным асфальтированным дорожкам – замысловатый лабиринт среди сосен, заборов и деревянных строений.
Сопровождала в лагерь Лену и Митю какая-то учительница из их сельской школы (Митя не знал её имени, так как не знал никого в старшей школе, для него царь и бог педагогики была Екатерина Петровна, единственный учитель с первого по третий классы, не считая физрука и трудовика). Родители Лещенко и Колесниковой сопроводили своих чад лишь до Гомеля, где, расцеловав, нагрузив напутствиями и пожеланиями, вверили их вышеупомянутой училке, а сами вернулись домой – отпроситься с работы на весь день было весьма проблематично.
- Ага, кажется, это здесь, - сказала учительница и направилась в широкие ворота одного из пионерских лагерей, ребята – за ней.
За воротами находились уютного вида корпуса, качели-карусели, стенды, гипсовые статуи… И толпа! Дети, родители, воспитатели, техперсонал… Все толпились, галдели и совершенно невозможно было понять, куда идти, к кому обратиться и т. д.
- Ждите меня здесь! – строго наказала учительница, усадив детей на скамейку, а сама нырнула в это столпотворение с документами в руках. Как ни странно, уже через минуту она оттуда вынырнула, да не одна, а вместе с молодой девушкой (сразу видно, что студентка-практикантка) с пионерским галстуком на шее. Теперь документы ребят были в руках этой девушки-вожатой.
- Ну, всё, ребятишки, я побежала, - сказала учительница-«сопровождалка», - а вы смотрите тут… - И в самом деле убежала. А куда смотреть и на что именно – не пояснила.
- Здравствуйте! – вожатая улыбнулась, сразу расположив к себе детей. – Давайте знакомиться. Я – Леся.
Митя и Лена представились.
- Что ж, пойдемте, я вас провожу.
Ребята послушно двинулись за студенткой Лесей.
- Вы будете жить во-он в том корпусе. – Она показала на голубое свежевыкрашенное здание с резными наличниками на окнах. – Это четвёртый отряд. Справа комната девочек, слева – мальчиков.
Туда-то, в четвёртый отряд, Митька и попал.

* * *
В комнате мальчиков половина «койко-мест» была ещё свободна, не все ребята прибыли, основная масса ожидалась только к вечеру, - поэтому Митьке было позволено выбрать кровать самому. И он выбрал самое уютное, на его взгляд, местечко – у самого окна, на котором красовались всевозможные комнатные растения. Так как Митька не знал их истинных названий, все их он окрестил «фикусами» и был рад, что «фикусы» с колючками растут на другом подоконнике, а на его – лишь те, что цветут и хорошо пахнут.
Несмотря на то, что не все ребята ещё прибыли, прибывшим пионерам четвёртого отряда скучать не пришлось. Пионервожатая Леся лишь проводила Митю и Лену и передала их «из рук в руки» другому вожатому, парню по имени Костя, и воспитательнице Ларисе Степановне, а сама убежала по каким-то своим делам – наверное, встречать других детей. Эти двое, Костя и Лариса Степановна, попеременно занимали ребят (и девочек, и мальчиков) то играми, то конкурсами, то просто задушевными разговорами. Оба они очень понравились Митьке, как и мальчишки отряда (те, что уже присутствовали), с которыми он моментально перезнакомился.
Вожатый Костя сразу стал ребятам другом. Во-первых, он был молод (безусый студент), а во-вторых, вся его внешность и поведение вызывали только симпатию: смешные оттопыренные уши, нелепого вида очки с толстыми линзами, короткий ёжик волос, а также какой-то мальчишеский задор – всё это делало Костю похожим на подростка пубертатного периода, то есть почти сверстником пионерам.
Лариса Степановна, напротив, с первого взгляда казалась строгой и неприступной «железной леди», но на деле оказалась душевной доброй женщиной, переживающей за каждое «солнышко» (так она называла ребят, не зная ещё всех имён), как за родное чадо. Такую всё время хочется обнять или хотя бы взять за руку – за неимением родной мамы под боком, она вполне могла ею побыть.
Митька и не заметил, как прошёл день – так всё было здорово и увлекательно. То и дело прибывали новые «четвёртоотрядовцы», знакомство с которыми также доставляло немало радости. К ужину в комнате мальчиков были заняты почти все места. Новичков постоянно приводила Леся. Было видно, как она устала весь день быть на ногах, бегая туда-сюда то с какими-то документами, то сопровождая детей, но девушка старалась не подавать виду и улыбалась – не только губами, но и глазами.
А вот после ужина, когда Леся привела очередного мальчика в четвёртый отряд, улыбка её поугасла. Ребята не обратили на это особого внимания, подбежав к новенькому знакомиться, а вот Митька сразу заподозрил что-то неладное и насторожился.
- Мальчики, кто здесь Дима Лещенко? – спросила Леся, стараясь быть громогласнее галдящей пионерской братии.
- Я, - робко ответил Митя, точно зная, что ничего хорошего ждать уже не следует (вот такой он был «оптимист»).
Леся отвела мальчика в сторону от шумной ватаги, присела перед ним на корточки – так, чтобы их глаза были на одном уровне, и, ласково приобняв мальчика за плечи, сказала:
- Дима, понимаешь, произошла досадная ошибка… - Девушке трудно было говорить, но она продолжила:
- У тебя и у Лены Колесниковой путёвки в лагерь имени Олега Кошевого.
- Да, - коротко и мрачно ответил мальчик.
- А это, - Леся обвела взглядом комнату, - лагерь имени Зои Космодемьянской. Ваша сопровождающая всё напутала, а наше руководство не сразу разобралось. Понимаешь?
- Понимаю, - вздохнул мальчик, сдерживая подступающие слёзы.
Снова крах! Снова обман! И как тут не плакать, когда вокруг – уже друзья! Но Митька сдержался, не заплакал. Он думал, что в другом лагере будет так же здорово.
А вот Лена Колесникова плакала, когда их вели в лагерь имени Олега Кошевого, «их» лагерь. Она плакала беззвучно и от этого казалась ещё более хрупкой и беззащитной. Потому Митька не мог разрыдаться, в глазах Лены он должен выглядеть сильным, мужественным. Он, как и подобает мужчине, тащил её сумку. Но вот найти слова, которые бы успокоили девочку, заставили бы её улыбнуться – парень не мог. Как ни пыжился Митька с багажом, в его мужественности ещё не хватало одного звена – смелости. Смелости перед особой противоположного пола. Перед Леной он робел, становился бессловесным телёнком. Вот скажет она ему идти на край света – и пойдёт, а попросит высказать, что он о ней думает, что чувствует – и Митька два слова не сумеет связать, запутается в междометиях, «му» да «му» - телёнок, пацан. Его счастье, что Лена никогда не затребует ни первого, ни второго – сама боязлива и скромна.
Впрочем, мы отвлеклись, и наше повествование пошло немного не в ту сторону, обрастая лирикой и сердечным трепетом. Позволительно ли сие девятилетним детям? Пионера должна волновать иная романтика – романтика чеканного шага в строю отряда – с речёвкой, с песней, с барабанщиком и горнистом…
Пожалуй, именно этой «романтики» в лагере имени Олега Кошевого было предостаточно, с избытком. Митьке показалось, что он переселился не из лагеря в лагерь, а с одной планеты на другую – настолько всё разительно отличалось. Мальчик не мог знать, что лагерь им. Зои Космодемьянской, из которого их «вытурили», предназначался для «элиты», детей влиятельных и состоятельных граждан советского государства: партийных деятелей всех мастей и просто «блатных» - тех, кто мог достать всё что угодно и снабдить этим «чем угодно» кого следует.
Мальчик, сравнивая лагеря, не называл их про себя имени той-то и имени того-то, а именовал их просто – «первый» и «второй». Так вот, в первом лагере кормили на убой, во втором – так себе, «сдобульками на водульке»; в первом лагере были шикарные детские площадки с качелями-каруселями, «лазательными» приспособлениями и даже имелся небольшой бассейн, во втором лагере ничего подобного не было, имелись одни единственные скрипучие качели, на которые всегда выстраивалась огромная очередь из девочек (мальчикам здесь почему-то считалось зазорным качаться на качелях); в первом лагере были прекрасные светлые жилые корпуса, во втором – бараки с тараканами и мышами (то и дело слышен девчачий писк за стеной)… В общем, нечего и сравнивать. Единственно, в чём «преуспел» второй лагерь относительно первого, так это в обилии наглядной агитации, безобразных гипсовых скульптур и ежечасно навязываемой «пионерской работы». Короче, сплошная показуха, как сказали бы сейчас.
Естественно, Митька Лещенко и здесь, во втором лагере, моментально обзавёлся новыми друзьями, но таких душевных пионервожатых как Леся и Костя и воспитательниц вроде Ларисы Степановны здесь не было. Жизнью третьего отряда (Митька попал в третий отряд, а Лена Колесникова – в пятый) руководили две девушки – Мария Львовна и Инга Сергеевна (никакой фамильярности в лагере Олега Кошевого не допускалось! Только по имени и отчеству!). Было непонятно, кто из них воспитатель, а кто пионервожатая, так как обе девушки были одного возраста – лет восемнадцать, как обычно, студентки-практикантки, а разобраться, кто из них кто мальчику и не хотелось, так как эти особы ему не больно-то нравились. Возможно, они даже учились с Лесей и Костей в одном учебном заведении, вот только в отличие от вожатых из первого лагеря, Мария Львовна и Инга Сергеевна были отменными злючками, ходили всегда вдвоём, обе имели пронзительный фальцет и обе курили тайком от лагерного начальства, но не стесняясь детей. Будь Митька немного постарше, он бы назвал девушек злостными лесбиянками и прожженными суками, но его лексикон не был ещё замусорен взрослым сленгом, пришедшим в русскую речь из лагерей другого рода, поэтому мальчик окрестил их мегерами, и прозвище сие с первых дней к ним приклеилось. Если крикнет в корпусе кто-то из пацанов: «Атас! Мегеры идут!» - так и знай, Мария Львовна и Инга Сергеевна действительно идут и не жди уже ни снисхождения, ни милосердия, если, не дай бог, во время тихого часа кидался подушками или рассказывал анекдоты.
Лагерь им. Олега Кошевого являлся обителью вселенской скуки. Вся пионерская «показуха» лишь усугубляла её, делала невыносимой. Недаром ребята называли его не иначе как концлагерь. Никто не проводил с детьми по-настоящему увлекательных мероприятий: эстафет, конкурсов, игр. Смотр песни и строя – пожалуйста. Кино предполагалось раз в неделю, ни о каком купании и речи быть не могло («Зачем мне утопленники? – говорила Мегера №1. – Никаких купаний! Позагораете возле корпуса – и с вас довольно».).
А как дети девяти-десяти лет обычно борются со скукой? Естественно, хулиганят.
Тихий час. В комнате мальчиков совсем даже не тихо – реактивные полёты подушек и скрип кроватных пружин от скачущих по ним сорванцов не щадят лагерный распорядок дня. При этом несколько ребят умудряются всё же спать, игнорируя воцарившийся бедлам. Мегеры отсутствуют, поэтому сие и происходит.
В конце концов, метание подушек мальчикам наскучило, и кто-то из постоянных заводил предложил:
- Пацаны, айда девчонок зубной пастой мазать!
Хулиганское предложение было встречено с энтузиазмом. Не все, конечно, согласились идти на столь серьёзное по лагерным меркам правонарушение, некоторые струсили, но Митька Лещенко оказался в числе «отважных», уж будьте уверены.
Комната девочек находилась в этом же корпусе, за стеной. Чтобы попасть в неё, необходимо было выйти сначала в коридор, в котором располагались входы во все помещения, включая комнату вожатых-воспиталок и подсобку со швабрами и прочим хозяйственным сбродом.
Саша Иванов, самый крупный из малолетних правонарушителей, высунул свой мощный обнажённый торс в коридор (он категорически не носил майки) и, исследовав пространство на предмет присутствия в нём мегер, одобрительно кивнул, после чего на цыпочках отправился прямиком к комнате девочек, вооружённый тюбиком детской зубной пасты «Буратино». Остальные злоумышленники (всего их было пятеро) цепочкой следовали за предводителем. Вот только Коле Грубскому не повезло – его, как самого маленького в отряде, поставили на шухер, следить, чтобы мальчишек не застукали. Мальчик, конечно, возмутился столь несправедливым распределением ролей, но всё же остался у окна, выходящего на асфальтовую дорожку, ведущую к их жилому корпусу.
Девочки спали. В отличие от мальчишек третьего отряда, они были дисциплинированными и распорядок дня соблюдали. Саша Иванов и Артём Цыбульский проникли в помещение первыми, Митька Лещенко и Жора Григорян – вслед за ними.
И пошла потеха! Зубная паста всевозможных наименований выдавливалась на лбы и щёки спящих девочек, а хулиганы давились от смеха. Артём покраснел до корней волос, сдерживая в себе неудержимый хохот, здоровяк Саша просто плакал – настолько уморительной казалась вылазка, а Митька с Жорой прыскали в кулаки, стараясь не смотреть друг на друга.
Внезапно в комнату влетел Коля Грубский и заорал что было сил (естественно, разбудив при этом девочек):
- Пацаны, шухер! Мегеры идут!
Началась паника. Мальчишки ринулись к выходу, сбивая друг друга с ног. Проснувшиеся девчонки, увидев полуобнажённых ребят, заверещали на все голоса; некоторые, кто уже обнаружил зубную пасту на своих физиономиях, завизжали ещё громче. Митька, будучи оттолкнутым от спасительного выхода медвежонком Сашей Ивановым, оступился и растянулся на полу, выронив тюбик зубной пасты, временно утратив способность ориентироваться. Он потерял всего две-три секунды, но этого было достаточно, чтобы упустить шанс к спасению. Услыхав визг девчонок, мегеры побежали на помощь, вообразив невесть что, и ворвались в комнату как раз в тот момент, когда Митька, сообразив, наконец, где выход, попытался в него просочиться. Но ему суждено было столкнуться с педагогами прямо в дверях, а его подельники благополучно скрылись.
- Попался, голубчик! – воскликнула Мария Львовна, Мегера №1, схватив мальчика цепкими пальцами хищной птицы за майку.
- Что тут происходит? – Инга Сергеевна, Мегера №2, внимательно осмотрела комнату и, увидев разрисованные физиономии пионерок, получила очевидный ответ на свой вопрос.
Девочки уже не визжали, чувствуя надёжную защиту в пришедших практикантках, но объекты боди-арта (кажется, живопись на телесах называется именно так) плакали от обиды, размазывая слёзы, сопли и зубную пасту по красивым заспанным лицам.
Митька понял, что попал в переплёт и даже попытался вырваться, но пальцы Марии Львовны были крепки, словно манипуляторы стального робота-терминатора из будущего кинофильма. Естественно, достанется всем хулиганам – девочки прекрасно видели участников приключения (за исключением разве что Коли Грубского, который, прокричав положенное «Шухер!», вовремя смылся) и, само собой, добросовестно продиктуют фамилии мальчишек своим спасительницам. Но вот Митьке Лещенко не повезло больше остальных – он был пойман на месте преступления.
- И что мы будем с ним делать? – обратилась Мегера №1 к своей товарке, не выпуская пленника из хищных объятий.
Инга Сергеевна, состоявшая в списке очень плохих женщин под номером два, сверкнула глазюками и плотоядно улыбнулась – в её голове возникла блестящая, как её казалось, идея.
- Мы ему сейчас трусы снимем.
Эта идея понравилась как Марии Львовне, так и девочкам. Даже обиженные прекратили плакать, приготовившись к увлекательному представлению. Улыбки на лицах девочек засияли ярче праздничной иллюминации. Один Митька не разделял восторгов присутствующих, вцепившись обеими руками в плавки. Сердце его заколотилось, словно зайчонок, попавший в силки, он ещё надеялся, что Мегера №2 пошутила. Но она не шутила.
Мария Львовна, выпустив майку из ладони-клешни, схватила мальчика за плечи («объятия» были столь сильными, что отпечатались на теле ребёнка лиловыми синяками), а Инга Сергеевна, наклонившись, вцепилась в плавки Митьки обеими руками и потянула их вниз, желая продемонстрировать присутствующим то, что они ожидали увидеть. В предвкушении зрелища, девочки захихикали. Митька тянул плавки вверх что было сил и пытался при этом не разреветься от обиды и унижения, Мегера №2 не сдавалась и продолжала экзекуцию, а синтетическая ткань трещала, не в состоянии выдержать такое испытание. В конце концов, взрослая женщина смогла одержать победу над десятилетним мальчиком, и растянутые плавки скользнули вниз. Митька натянул майку, насколько позволяла её длина и не в силах больше сдерживаться, пунцовый от стыда и негодования, разревелся в голос, вызвав тем самым неописуемый восторг окружающих. Девочки уже не хихикали, они весело смеялись и задорно хохотали. До слёз. В то время как Митька Лещенко, рыдая, растягивал майку и хотел в этот момент умереть или, по крайней мере, провалиться сквозь землю.
Сознание его помутилось, горестное рыдание переросло в истеричный крик, и он не помнил уже, как смог надеть плавки, как вырвался из объятий ненавистных инквизиторов. Очнулся Митька уже в лесу, за территорией лагеря – босой, почти голый, трясущийся всем телом от нервного напряжения. Он уже не кричал, лишь всхлипы-стоны переворачивали внутренности болезненными импульсами. Зато ноги, под которыми похрустывали сухая сосновая хвоя и мелкие острые сучья, никакой боли не чувствовали – основная рана находилась в душе.
Взгляд его постепенно прояснился, несмотря на то, что поток слёз не ослабел, и мальчик увидел, что находится в каком-то незнакомом месте, в лесу. Что ему делать? Куда идти? Не зная, как быть дальше, Митька опустился на землю, принял эмбриональное положение, засунув большой палец в рот и, не в состоянии думать о чём-либо в этот момент, просто плакал, глядя в одну точку, точнее в никуда, не обращая внимания на грызущих его комаров. Вершины могучих сосен сочувственно шумели-вздыхали, и мальчик не заметил, как уснул под звуки этой колыбельной.

* * *
По прошествии нескольких дней с момента инцидента в спальне девочек, Митьку волновало одно: сегодня в лагере Олега Кошевого родительский день, должна приехать мама. И как ему быть? Рассказать о случившемся всю правду? Или вообще не упоминать о событиях того дня?..
Его полуобморочный побег вызвал в лагере невероятную суматоху среди персонала. На поиски пропавшего пионера был отправлен даже завхоз. Сам директор, пожилой уже мужчина, бродил по лесу с фонариком и заглядывал под каждый куст.
А проснулся Митька уже ночью. В той же позе, что и уснул. Его разбудили крики поисковиков со всех сторон: «Дима! Лещенко!». Всё тело зудело от комариных «поцелуев», было холодно и неуютно, сухая сосновая хвоя беспощадно колола кожу. Мальчик встал со своей лесной постели и, отряхнувшись, присел на корточки, прижавшись спиной к тёплому, но липкому от смолы шершавому стволу сосны. Он и не думал откликаться на ауканья, решив предоставить свою судьбу его величеству Случаю.
Почему его ищут так поздно? Или – так долго? Митя подумал (и был прав), что наверняка мегеры почти сразу отправились на его поиски, обнаружив лишь, что он убежал от них не в спальню мальчиков. Естественно, никого о происшествии они не оповещали, надеясь справиться самостоятельно, но затем, когда их поиски не увенчались успехом, девушки вынуждены были поставить в известность администрацию лагеря. Вряд ли мегеры поведали всю правду, но в любом случае влетело им по первое число. Благодаря этому остальные правонарушители-«мазальщики» были благополучно забыты, десница правосудия не коснулась их никоим образом – головы педагогов были забиты иной проблемой, именуемой Лещенко Дмитрием Александровичем.
Так и нашли его (к счастью, не мегеры) сидящим на корточках у сосны – мурзатого, голодного, покусанного комарами. И замкнувшегося в себе. Директор лагеря попытался в своём кабинете выяснить причины побега, но, потратив на мальчишку битый час, понял, что ни уговорами, ни строгостью этого не достигнуть и отпустил Митьку с миром в спальный корпус. Разумеется, под конвоем одного из сотрудников (мегеры были оставлены в кабинете директора на ещё одну задушевную беседу).
Никто из соучастников дневного приключения не спал ещё – переживали за пропавшего товарища (остальные преспокойненько дрыхли). Но даже друзьям Митька не стал ничего рассказывать. Он вообще практически перестал разговаривать с кем-либо. И за эти несколько дней после происшествия произнёс не более десятка слов (да, нет, пошёл ты). Мальчик как будто отгородился от мира звуконепроницаемой стеной и ничего не слышал (не хотел слышать!), не тратил впустую и своих слов.
Теперь Инга Сергеевна и Мария Львовна обращались с Митькой, как с некой драгоценностью, которую следует беречь пуще зеницы ока, вовсю лебезили перед ним, изображали учтивость и миролюбие. Самое удивительное – что девчонки их отряда ни разу не обмолвились, что стали свидетелями увлекательного зрелища, ни разу никак не обозвали мальчишку, хотя наверняка изнывали от такого желания. Видимо, мегеры провели соответствующую работу со своими подопечными, опасаясь огласки по причине любви к собственным шкурам. А мальчишки очень скоро отстали с расспросами – их не могло это слишком долго занимать, так как впереди были новые подвиги, новые приключения.
Родительский день в пионерском лагере – по сути, день усиленного кормления любимых чад домашней снедью. Общение – где-то на втором месте. Отовсюду доносятся запахи пирожков с повидлом, жареного цыплёнка и ещё бог весть чего. Те мамки, кто ещё не нашёл своих отпрысков в лабиринте лагеря, носятся по территории с авоськами в руках и чуть ли не в зубах, в их глазах – тревога, которая затем сменяется умиротворением, когда сын или дочь находится и приступает к главному – к поглощению белков, жиров и углеводов, недополученных в лагерной столовой.
Митька Лещенко, увидев свою маму в числе остальных женщин (и весьма немногочисленных мужчин), бросился к ней с распростёртыми объятиями. Слёзы радости брызнули из глаз. Казалось, что он не видел её целую вечность (хотя на самом деле – десять дней). На время мальчик даже забыл о своих неприятностях. И уж тем более не вспоминал о них, когда, сидя в беседке, за обе щеки уплетал пирожки с картошкой, запивая их утренним молоком от их Зорьки. В этот момент Митька был просто уверен, что ничего вкуснее на свете и быть не может.
Мама рассказывала ему о каких-то домашних новостях (Зорька хромает – копыто где-то наколола; к соседке бабе Вале внучка из города приехала, как раз одного возраста с Митькой; в селе связисты работают – прокладывают телефонную линию и т.д.). «А Васька слушает да ест». Вернее, Митька слушает да запихивает очередной пирожок в рот – уже пальцем, так как рот забит предыдущей порцией, которая до сих пор не прожёвана.
Все новости рассказаны, все пирожки слопаны, молоко выпито (Митька откинулся спиной маме на колени, не в состоянии больше двигаться от обжорства). И выясняется, что масса времени пролетела, что скоро паром…
- Мама, забери меня домой, - тихо, почти шёпотом произнёс мальчик.
- Митенька, ты что? – искренне удивилась мама, ведь только что её сын улыбался до ушей, а теперь, едва не плача, просится домой. – Что-то случилось?
- Нет, ничего не случилось, - сказал Митька после значительной паузы, - просто я очень соскучился. – И он попытался улыбнуться. Вышло не очень, так как слёзы в уголках глаз – не лучшие попутчики счастливой улыбки.
Мама погладила его по голове тёплой мозолистой ладонью, грустно улыбнулась и сказала:
- Сынок, ты – моя единственная радость в этой жизни, и если тебе здесь плохо, я немедленно заберу тебя домой. Только скажи…
- Прости, мама, это я так… Всё нормально! – Мальчик пытался бравировать, изображал оптимизм и чуть ли не восторг от лагерной жизни. – Вообще-то здесь неплохо: кормят на убой (какая ложь!), развлечений – куча (ещё одна ложь), полно друзей (ну хоть это более-менее соответствует действительности). Просто я никогда ещё не уезжал из дома на целых три недели… Помнишь, в первом классе ты меня возила погостить к тёте Марусе в Речицу на целую неделю? Я ж через два дня взвыл, и тётке пришлось возвращать меня в срочном порядке. – Митька рассмеялся всплывшим воспоминаниям. – Я – маменькин сынок, - то ли в шутку, то ли всерьёз заключил мальчик.
- Ты – мой сынок, - улыбнулась мама и поцеловала его в щёку. – Не скучай!
- Буду! – притворно надув губы, «упрямился» Митя.
Мама рассмеялась.
- Мне пора. Паром через Сож – через пятнадцать минут, - сказала она. – До свидания, сынок.
- До свидания, мама.
Она ушла, ежеминутно оглядываясь назад. А Митька едва сдержался, чтобы не броситься к ней в объятия с горькими рыданиями. Он не пошёл провожать маму до ворот лагеря, поскольку знал, что остатки самообладания кончатся по дороге, и тогда не выйдет больше ни фальшивых улыбок, ни напускного оптимизма, тогда он расскажет всё, что с ним приключилось, тогда он сломается… А он – мужчина. Единственный в их маленькой семье.
Мама ушла, помахав ему на прощанье рукой, прежде чем скрылась из виду. Митька помахал ей в ответ. И вот тогда, оставшись в беседке один, он расплакался. Ревел так, что содрогались не только плечи, но и, казалось, сама душа.

* * *
Оставшиеся десять дней в «концлагере» пролетели довольно быстро, несмотря на самые худшие ожидания. Просто мальчишки всё чаще организовывали себе неофициальный досуг: бегали купаться на Сож, невзирая на все запреты; дрались со сверстниками из первого отряда; играли в войнушку за территорией лагеря во время тихого часа… Естественно, ни мегеры, ни другие представители администрации лагеря не были от этого в восторге и ребят по головкам не гладили, но разве какие угодно карательные меры способны усмирить жаждущих приключений сорванцов? Видимо, вследствие инцидента с Лещенко, мегеры теперь прибегали лишь к разрешённым мерам воздействия по отношению к хулиганам, а Митьку и вовсе будто бы перестали замечать. Десять дней безобразий…
А в назначенный день за Митькой и его тайной страстью, Леной Колесниковой, приехала мама Лены. Маму Димы Лещенко вновь не отпустили с работы…
Дорога домой – всегда приятное путешествие, хотя и мучительное ожиданием.
«Три недели в «концлагере» позади, - думал мальчик, сидя уже в рейсовом автобусе на пути из Гомеля. – Интересно, каково было Раиске Климанович в «Артеке»? Так ли он хорош, этот всесоюзный пионерский лагерь, как о нём говорят? Небось, в море накупалась… - Лёгкая зависть проскользнула в мыслях. – Полазала по горам… А всё-таки, каков бы ни был лагерь, дома наверное всегда лучше!»
Митька внушал себе «патриотические» мысли, уговаривал себя не жалеть о несостоявшейся поездке в «Артек»… Но всё же, засыпая под мерное покачивание «Икаруса», он мечтательно прошептал: «Где же ты, Аюдаг?»
 2006 г.