Тишина летнего вечера

 - Рыба! – Олег едва слышно положил на стол домино - Считаемся мужики.
 Во дворе, под кроной большой липы, стоит грубо сколоченный стол. Для удобства на досках лежит широкий лист оргалита. И теперь костяшки домино звонко стучат по гладкой поверхности. Вечернее солнце опускается к реке, и тени от дерева медленно переползают от одного игрока к другому. Играют четверо, остальные ждут своей очереди. Партия подходит к концу и все в нетерпение. За столом сидят однорукий Виктор с Сергеем, и Паша - «три-четверти» с Олегом. Последний еще молод, в девятый класс пошел, но не по годам рассудителен и хорошо считает. За что, собственно, и был принят в компанию играющих в домино. Но без права подхода к пиву, обязательного вечернего мужского атрибута – кто последний проиграет, тот спешит в магазин с бидоном.
 Виктор медленно шевелит губами, передвигает домино перед собой:
 - Пять плюс сесть, да есе немного двойки с нулеком, етискин кот, точно слезать придется. Тут еще пятероска на троеске, что не вылезла вовремя. Ох-хохонюски!
 - Дед, да что там считать-то? – Егор весь в нетерпение, следующая очередь его. Он протягивает руку к домино. Но Виктор «казенной» рукой ставит ему преграду:
 - Не гоносись Егоруска! Деньги, есть деньги, они ссёт любят.
 - Так то деньги? Получка там или аванс – не унимается Егор – А у вас так, на интерес. По три копейки с пары. Разве это бильярд?
 - Жди очереди – вмешивается партнер Виктора - Сергей. Крупный, почти под два метра ростом, он словно нависает над столом. – Ну, Васильич, скоко у тебя там?
 - Да с ним раз посшитаешь? – свистит Виктор сквозь сломанный зуб. Но костяшки отодвигает, понимая, что из-за стола все-таки выйти придется.
 Он встает, расправляя плечи, и достав папиросы из верхнего кармана, свистит:
 - Нисего, Серега, ещё и не вечер. И на насей улисе будет праздник, перевернется грусовик с пряниками – Потом картинно прислоняется к дереву и залихватски зажигая спичку об брюки, прикуривает. Папиросы он всегда держит в верхнем кармане пиджака.
 Пока Сергей сидит на месте Егор уже собирает костяшки в кучу и начинает их перемешивает.
 Шесть копеек перекочевывает к победителям. Олег неторопливо засовывает свою монету в карман, а Паша подкидывает свою и приговаривает:
 - Алтын к алтыну тришисятдва.
 Виктор чешет давно небритую щеку, папироса медленно перекочевывает по уголкам рта. Он точно ловит мысль на лету:
 - Да ус, неплохо бы.
 Все кто собрался вокруг стола в этот летний вечер - соседи. Прожившие бок о бок с друг другом, а также проработавшие на одном заводе, не один десяток лет.
 - Смотрит – Виктор ловко сбил пепел с сигареты и показал в сторону окон первого этажа.
 - Ты про Баб Шуру-то? – мгновенно встрепенулся Егорушка, выставляя полукругом своё домино на ребро: – так известное дело. Пенелопа. Ждет-с!
 - Что ты вечно жужжишь над ухом? – не удержался Сергей – не болтай лишнего. Кого она может ждать-то? Известно, чай, Клавка Шифер рядом с магазином гужуется. А больше и нет никого у них. Пропойцы не в счет.
 За столом все заулыбались. Не прошло и двух лет как эта нелепая кличка «Шифер» навсегда приклеилась за дочерью Бабы Шуры. В каждом районе есть разбитные безвозрастные девахи, всю жизнь носят вместо имени кличку. Не дал Бог детей, так в сорок пять бабка ягодка опять.
 А дело пустяшное было – разгружали мужики шифер с машины: двое сверху, двое снизу, Клавка считает. И случилось так, что верхние уже подали, а нижние еще не разогнулись. Но лист-то тяжелый, сходу не остановишь. Подхватить успел только один, другой стороной Клавку и накрыло волной. Клавка женщина крепкая – шифер на две части разделила. Хоть и не больно, но чувствительно. Она в крик, мужик в хохот. Через час, в обеденный перерыв, об этом знал уже весь вагоностроительный завод.
 - Едызея! – утвердился, немного подумав, Егорушка – вчера футбол по телеку шел, а внуча в самый раз про него читать стала в слух. Как он мимо острова Сирен плыл. Громко читает, зараза, аж Озерова перебивает. Бестолочь.
 - Ага – поддакнул Пашка - «три/четверти» - как сирена заводит на субботник, так весь завод вздрагивает.
 - Дурень! – махнул рукой Егорушка – Сирена – это птица такая.
 Он расправил ладони перед собой, несколько костяшек упали на стол:
 - Как запоет, так все мужики на дыбки. Хоть и птица, а с грудями. Во! С полведра
будет точно.
 Виктор присвистнул и покачал головой. Чего только Егор не придумает.
 - Охолонь – опустил руки Егорушке Сергей – Баба Шура-то как при этих лебедях?
 - А-а! Так Эдызей к бабе своей через этот остров-то лыжи и направил.
 - Татарин что-ли?
 - Сам ты татарин! Где ж ты видел татарина в море? Кто же его туда пустит?
 - Дед Егор может Одиссей? – неожиданно для всех спросил Олег. Он сидел тихо на углу стола и перебирал костяшки домино.
 - Точно он. «Торпеде» тогда второю банку закатили, когда Настенька дочитала до того, как он встретился.
 Егорушка расправил плечи, показывая всем видом - "Ну! что я вам говорил?"
 - Слысал свон та не в те усшы – Виктор отклеился от дерева и, притушив сигарету об кору, спрятал бычок в верхний карман – Вставай скасасник.
 - Нет, правда, правда – начинает гнездится на лавке Егорушка. Он нервничает и начинает искать поддержку глазами. – Олежка ну хоть ты скажи.
 - Сидите, Дядя Егор – Олег поднялся из-за стола – мы проиграли. А Одиссей действительно только через двадцать лет приехал домой.
 - Двадцать, слышали? – Егорушка поднимает палец в небо, и тут же добреет – давай размешаю.
 Между тем все замолчали, игра продолжается. Сергея с Олегом заменили Виктор и Пашка-«три четверти». Но это уже было не то блаженное молчание летнего дня, когда ветер стих, и жара исходит потом; не та тишина покоя бездеятельности и пустоты. За столом возникла сила противоречия, напряжения. Играли все, даже те, у кого не было под руками домино.
Виктор тянется через весь стол и ставит костяшку:
 - А наса-то посситай поболе будет!
 - Чего поболе? – не удержался спросить Егорушка.
 - Да наша баба Шура больше ждет. – мгновенно ответил Олег – С войны-то прошло уже тридцать семь лет как.
 - Тосно! – подтвердил Виктор. – Пенелопа твоя доздалась муза при «кукуруснике» есе.
 И вновь тишина. Только костяшки уже не стучат по столу, а тихо скользят по столу.
Первым не выдерживает Егорушка:
 - О! Дождались – и показывает на тропинку, что ведет от дороги к дому.
 Все тут же повернули голову в сторону тропинки, что вела к дому. В это время к столу приближался Евсеич.
 Он был из сибиряков, как говорили в то время, из кремния. Из первых переселенцев. Он да Баба Шура поселились первыми в доме.
 Ходил вечно хмурной, так как, он сам свидетельствовал, постоянно с похмелья. Молодые мужики советовали ему опохмелится, но тот с гордостью отвечал: - «мол, уже поздно, еще этот круг не прошел». А какая длина у этого круга никто, кроме него самого, не знал. И ходил теперь Евсеич все время с одинаковым выражением лица страдальца – великомученника.
 - Как здоровьисе? – Встретил хитрым вопросом Виктор Евсеича. Все знают пристрастие деда Евсеича в врачам и его горести на здоровье. Тот неторопливо подсаживается к игрокам. Немного отставив, для удобства, правую ногу, и чешет бороду.
 - А то как же! Ходил я тут к фельшарше на заводе-то – Евсеич причмокивает губами, будто пробует что-то – Ничего баба не разумеет. Грит подыми рубаху. Дыши, не дыши. Что я ей лошадь штоль? А сама с сестрой гутарит. Балаболка. А как не слышно-то? Чай в соседней комнате вздрагивают. Принимайте пилюли – Евсеич помахал корявыми пальцами перед лицом – Тьфу ты погань белая. Я уж лучше по старинке, стакан водки, да с медом, плюс перчика красного. А на утро здоров как огурчик.
 - Малосольный – не удержался, поддакнул Егор. Костяшки домино падают на стол.
 - Этот ж почем так? – удивился Евсеич.
 - А такой же – маленький да сморщенный – Егор кидает на стол домино. Хвост игры все дальше и дальше строится от него. Вот и приходится ему костяшки передавать партнеру, чтобы тот их ставил на положенное место. Все кто за столом смеются.
 - Сам-то баламут нестрижёный – беззлобно отвечает Евсеич – Вот вичкой напозгу тебя, да по заднице. Так узнаешь как со старшими разговор вести. Вид-то у тебя ой ли флотский? Хоть и в тельняшке, а сам щуплый, весь в мослах.
 Но его никто не слушает, все смотрят за игрой. Партия подходит к финалу. На руках осталось по три костяшки и Егор ждет, что поставит Виктор. Тот посмотрел на партнера и в полной тишине ставит костяшку «четыре - пять», точно зная, что у того нет концов.
Егор взмахивает руками:
 - Заботался я с тобой дед, слов нет.
 Дед сидит рядом, но давно ушел в свои мысли. Сгорбившись, словно на его плечи легли все семь десятков лет жизни, он подпер бороду и молчит.
 Вечер клонится к горизонту, лик Бабы Шуры, оправленный в переплет окна, темнеет. Где-то тихо играет музыка, едва слышная песня растворяется в листве старой липы, и, отражаясь от окон, уносится куда-то далеко к реке, мимо большого дома, мимо садов, мимо железной дороги, туда, где можно встретится с морем.