Особые приметы. Тату

- Эльвира, доча, ты что делаешь? Ты зачем Наталку свою изрисовала? Разве можно рисовать на кукле?
- Ну, мам… Леля тоже рисует на себе!
- Леля не рисует, Леля красится. Глаза красит и губы. А ты Наталке лоб разрисовала. Ты когда-нибудь видела, чтобы Леля на лбу у себя что-нибудь рисовала?
- Это потому, что у Лели зеркало маленькое, и она в него лоб не видит!
- И живот Леля тоже никогда не красит, а у твоей Наталки на животе птица.
- Это не птица, мама. Это бабочка. Чтобы злых духов отпугивать.
- Что? Каких злых духов?
- Ну, всяких. Которые вокруг нас летают. И сатану. Мне бабушка рассказывала.
- Ты бабушку слушай меньше. Леля тебе говорила, зачем она красится? Чтобы быть красивой.
- А папа сказал, чтобы замуж выйти. Чтобы жених подумал, что она не такая старая.
- А папа не говорил тебе, что нельзя такие вещи про Лелю говорить? Эльвирочка, детка, запомни: на себе ничего рисовать не надо. От этого кожа портится. А Леля совсем даже не старая.
- Нет, старая. Мама, спой мне песенку. Про пластилин.
- Вот посуду домою и спою… Садись на диван. Подпевай мне: я леплю из пластилина, пластилин нежней, чем глина…

На себе ничего рисовать не надо. У нее такая красивая кожа, что будет очень жаль, если она испортится. И она снова и снова старательно скребла мочалкой рисунки, нанесенные Лелиной водостойкой тушью на ноги и плечи.

***
А рисунки проступали сквозь кожу. Она видела их очень четко, каждый символ и каждый узор. По мере взросления и созревания рисунки становились все более символичны, все дольше задерживались на ней, видимые только ее глазу.

Все, что она получила от жизни, она брала сама. Судьба не была щедра на подарки – и она отбирала их у нее силой. Ее растирали, переминали, лепили по своему образу и подобию, пытаясь сломать на пути к цели. Но она оставалась собой. Она шла напролом, цепляясь за ветки и острые колючки, раздирая в кровь плечи и щеки. Она мечтала о крыльях. Там, наверху, есть только свобода и облака. Там ее место. И она была готова на все, чтобы дойти до этой цели.
На правой груди штрихи и точки сложились в дракона – символа силы и целеустремленности.

Она поздно увидела смерть и поздно почувствовала ее запах. И запах был слишком близко. Слишком живые были те, кого она похоронила, слишком остра была память о них.
«Не дари мне, Ленчик, газовый баллончик…». А Ленчик лежит в двухметровом черном гробу, одетый в костюм и туфли, в которых он четыре месяца назад танцевал свадебный вальс. И ее подруга царапает ногтями крышку гроба и воет.
«Не, Юрка, синий Ниссан вместо красного Феррари не потянет. И не веди себя так, словно ты – обладатель полуметрового члена. Тебе не идет. На трезвую голову поговорим, если хочешь». Может, и хотел. Да кто теперь знает? Нет Юрки. Поставил синий Ниссан в гараж и упал замертво по дороге к дому. Обширный инфаркт в сорок два года. Ее любимому было тогда сорок пять, и на поминках она плакала не потому, что ей было жаль Юрку. А потому, что ей было страшно.
Синий Ниссан и крест на Ленькиной могиле сплелись причудливо на левой груди, над самым сердцем, чтобы помнить их всех, ушедших неожиданно и закономерно. Изящная черная бабочка с заостренными крыльями – символ вечности и памяти.

Она никогда не ждала предательства. Привычка доверять тем, кто окружал ее, так и не покинула ее. И она так и не научилась прикрывать тыл. И ее сердце, ее огромное, как дирижабль, сердце, открытое для любви и ожидающее чуда, проступило алым контуром под левой лопаткой. На спине, туда, куда чаще всего попадали удары.

Взрослея, она обретала опыт, а вместе с ним – разочарование. А за разочарованием пришла тоска, подкралась незаметно, шурша чешуей, обвилась вокруг шеи кольцом, чтобы играть с ней, сжимая мертвой, до суицида, хваткой, и отпуская. И змея – символ мудрости – положила свою голову между ее ключицами.

Говорят, тело самого татуированного в мире человека на девяносто девять процентов покрыто рисунками. Чистой осталась только кожа на мочках ушей и между пальцами ног. Но ее тело не попадет в книгу рекордов Гиннеса, потому что татуировки на нем спрятаны под ее красивой ухоженной кожей. А татуировки на душе не дано зафиксировать.