Наваждение

Дз-з-з.
Дз-з-з.
Дз-з-з.

Да заткнись ты уже, я встаю.

После ритуальной фразы то ли на ощупь, то ли на память выключаю вибрирующий мобильник.
Глаза закрыты, тело еще спит.
Утро.

Обожаю такие утра.
Десятый час. Солнце искоса подглядывает в окно. За стеклом, за стенами – тишина. Тот, кому вставать приходится рано, уже ушел; тот, кому в такую рань вставать не обязательно, еще спит.
Но мне пора подниматься.
По привычке сначала медленно поворачиваю голову влево-вправо, потом повожу плечами, сжимаю кулаки... Наконец, разработав все тело, рывком сбрасываю одеяло.

Уух!

Вскочив, босиком бегу по ледяному полу и хватаю халат. Брр! Потом надеваю теплые шерстяные носки – так-то лучше! – и иду к зеркалу...
Заколов волосы наверху, отправляюсь умываться.

Поедая мюсли с йогуртом, смеюсь – по телевизору в такое время обычно крутят старые фильмы. Сегодня мне повезло с комедией.
...Наконец, все дела переделаны.
И я звоню на работу своей почти подруге.

"Алло, Лерунчик, привет... Слушай, я сегодня в универ не приду, кажется... Вчера свалилась с температурой, думала, за день подлечусь, да не вышло... Да нет, ничего не надо, спасибо, зай... Да, Миша в аптеку помчался, врача он уже вызвал, жду вот теперь... Да точно все нормуль. Ты не волнуйся, я, наверное, через пару дней уже выйду... Угу, солнце, как уйдет, сразу перезвоню... Хорошо, обязательно... Да-да, конечно... Ну все, зай, пока. Спасибо большое."

А теперь пора одеваться.
Надеваю колготки, джинсы, потом натягиваю обычную белую майку, поверх нее – толстый джемпер с высоким воротником; наряд довершают теплые носки. В коридоре сую в карман куртки кошелек, мобильник и упаковку бумажных платочков, обуваюсь, надеваю куртку, закидываю на плечо маленький рюкзачок.
Да, чуть не забыла... Уже из прихожей дистанционкой включаю радио в своей комнате.
Пусть играет.

Я направляюсь в ближайшую аптеку.

"Добрый день, Мне, пожалуйста..."

Покупаю упаковку жаропонижающего, капли от насморка, флакон валерьянки, марганцовку, вату, две пачки леденцов от кашля и три пачки презервативов. Кажется, должно хватить.
Девушка, чуть заметно улыбаясь, протягивает мне пакет с покупками. Нет, девушка, Вы совсем не то подумали... Ну да ладно, правду Вам знать совсем необязательно.
И я, озорно улыбнувшись ей в ответ, выхожу.

В том же доме – магазин. Нахожу двухлитровую бутыль минералки без газа, прошу четыре штуки. Потом, подумав, беру еще две поллитровки.

Ой-ой-ой, тяжеловато. Ну да ладно, до дома недалеко. Достаю из упаковки леденец от кашля и кладу в рот.
Вкусно.

Дома все так же играет радио. Пусть играет. Стягиваю свитер, потом выкладываю покупки на кухонный стол.

Создадим легкий настрой. На тумбочку между диваном и креслом небрежно швыряю леденцы, капли от насморка и жаропонижающее. На горячую батарею кладу ватку с валерьянкой. Через пять минут по комнате разливается соответствующая болезням атмосфера – типичный запах больницы. Разбираю постель, притаскиваю из кладовки второе одеяло, долго мну подушки.
То, что нужно.

После этого лезу в аптечку. Еще со школы помню одну хитрость. Вот и пригодилось. Семь капель обычной спиртовой настойки йода на стакан воды – и температура выше стандартных тридцати шести и шести обеспечена. Теперь надо звонить врачу...

...

Как всегда, фокус прошел безупречно. Не особенно люблю врать, но тут пришлось. Впрочем, невелика потеря...
"Алло, Лерунь, это опять я. Короче, доктор велел хотя бы два дня полежать... Да нет, не особенно – но температура очень высокая... Да, конечно, буду... Ладно, солнце, не буду больше отвлекать... Да, конечно. Не волнуйся, тут Миша, он все, что надо, сделает... И тебе не болеть... Ага... Ну все, пока, Лерчик."


Вчерашний день всплыл в памяти утром, когда я наклонилась над раковиной, чтобы включить воду. Еще подумала, что ее снова придется битый час спускать – потому что сейчас она быстро застывает в трубах и подолгу не хочет согреваться...
Ледяная вода. Тут-то меня и тряхнуло. Вовсе не от холода, нет.
Ледяная вода, да-да. Совершенно верно.
Вчера ею пришлось долго умываться – нехорошо ведь, когда лицо опухает от слез.
Да, довел-таки он меня вчера...
Как оказалось, мой бывший парень отличается не только "умом и сообразительностью", но еще и редкой "незлопамятностью". Всю последнюю неделю я ощущала это на своей шкуре ежеминутно. Посреди ночи раздавались телефонные звонки, днем приходили сообщения с бесчисленными нецензурными оскорблениями, замок в двери постоянно был забит всякой дрянью, сама она не раз была до самого основания покромсана ножом – большим охотничьим ножом с сероватой царапанной сталью много раз точенного лезвия и красновато-коричневой ручкой. Позавчера мою многострадальную дверь пересекли аршинные кроваво-красные буквы "С У К А" – на большее ума, конечно же, не хватило. Полдня убила на то, что отодрать краску – специально он, что ли, такую стойкую подбирал? Пару раз мне выбивали окно в спальне, с завидным постоянством выключался рубильник и перерезался телефонный провод. Но хуже всего была его последняя, вчерашняя, выходка: после занятий, собираясь войти в свою квартиру, я коснулась дверной ручки – и меня ощутимо тряхануло током. Как мне часом позже попытался объяснить мой сосед, на эту злополучную ручку были замкнуты провода от дверного звонка, или что-то в этом роде...
И ладно бы только это. Я не хотела больше связываться с ним, и потому старательно ни на что не обращала внимания.
Однако вчера вечером мой телефон опять зазвонил. Я смело взяла трубку – не хватало еще начать бояться телефонных звонков из-за бывшего бой-френда...
Вопреки всем моим тайным надеждам с того конца провода раздался до боли – именно до боли! – знакомый голос.
- Здравствуй, солнышко...
От этого обращения меня передернуло – но я недрогнувшим голосом ответила:
- Здравствуй, Миша. Зачем звонишь? Хочешь узнать, как мои дела?
Он хрипловато засмеялся.
- Ага. Угадала, как всегда. Надеюсь, у тебя все в порядке? Я чего звоню-то, Мариночка...
Миша снова хохотнул – фоном послышался гогот его закадычного дружка Влада, – но внезапно резко оборвал смех:
- Запомни, солнышко, это только начало. Я разрушу твою жизнь – так же, как ты разрушила мою. И успокоюсь только тогда, когда один из нас сдохнет. Надеюсь, это нескоро случится.
И бросил трубку.
Я судорожно сжала зубы, но это помогло всего на несколько секунд. Затем я разрыдалась.

Вот тогда-то и пригодилась холодная до жгучести вода.
А потом, отплакавшись и подойдя к зеркалу, я вдруг поняла: мне ведь совсем необязательно становиться его жертвой. Кто он такой, чтобы я поступала так, как он хочет? Когда я и Михаил Коракулев – да, именно через "о", представляясь, он всегда это подчеркивал – так вот, когда мы были вместе, главной была я. По-другому быть не могло, он и сам это осознавал – потому, что я была умнее его во всем.
Кроме одного.
Я умнее его во всем, кроме того, что имеет хоть малейшее отношение к военному делу или охоте – ну, в сущности, это такие схожие вещи.
Только я все же кое-что усвоила из Мишиных уроков.
К примеру, то, что охота – очень странная штука... Бывает, охотник и жертва меняются местами, причем иногда совсем незаметно.

Уже засыпая, я вдруг отчетливо вспомнила Мишину фразу: "И успокоюсь только тогда, когда один из нас сдохнет."
Ну что ж. Как говорится, проси – и получишь.


Собираю все разбросанные по квартире лекарства и запасливо складываю в аптечку. Леденцы от кашля сую в карман куртки – еще пригодятся.
Потом беру упаковки презервативов и, вооружившись немецкими маникюрными ножницами, усаживаюсь за обеденный стол.
Методично проверяю все "средства защиты" – сюрпризов быть не должно. Да и времени завтра не будет все это открывать.
Смешно, но один презерватив все же оказался бракованным. Вполне возможно, что я спасла кого-то от излишних проблем.
Затем аккуратно складываю все обратно.

Дальше. Вода.
Куда мне деть девять литров воды? Полтора литра – в чайник, два – в кувшин из-под фильтра. Подумав, оставшиеся пять с половиной литров выливаю в самую большую из всех имеющихся кастрюлю.
После этого выставляю пустые бутылки на столе в ряд. И минуты две смотрю на них непонимающим взглядом.

Трясу головою, стряхивая непонятное оцепенение. Затем лезу в кладовку.

С верхней полки достаю рюкзак. Надо же, вполне чистый.


Как-то ранним летом Миша предложил съездить к нему на дачу. Обещал, что научит меня стрелять. Я согласилась, и в ближайшую солнечную пятницу мы купили этот рюкзак.
Стрелять он меня так толком и не научил – на солнцепеке у меня сильно пошла носом кровь, я свалилась без сознания, и ему пришлось откачивать меня всеми доступными в крохотном дачном поселке средствами. Потом еще месяц Миша ворчал и пенял мне при каждом удобном случае: мол, не дала я ему как следует отвести душу.



Ставлю рюкзак на стол и прячу в него двухлитровые бутылки. В маленький внутренний карман кладу пачки презервативов. Порывшись в четвертом сверху ящике стола, выуживаю на свет небольшую красную воронку. Она отправляется вслед за бутылками.

Пока все. Оставляю свет на кухне включенным. Зато отключаю звук у телефона.
А теперь – спать.

...

Просыпаюсь ровно в одиннадцать. За окном – темнота. Несколько минут лежу в кровати. Что-то не так...

Радио.

Оно так и бубнило все это время.
Хмыкнув непонятно чему, выключаю центр. Потом встаю.

Не зажигая в комнате свет, иду в ванную.
Минут десять стою под теплым душем.

Потом иду на кухню. Выключаю там свет.
Ставлю чайник, готовлю себе овсянку.

Наконец, почувствовав сытое блаженство, несколько минут просто сижу в темной кухне и смотрю в окно.

Двенадцать.
На полке у окна нахожу маленький фонарик – теперь без света не обойтись.
И, накинув куртку, отправляюсь на балкон.
После получасового поиска с фонариком в зубах достаю пыльную бутылочку с серебрянкой.

В ванной аккуратно протираю ее мокрой тряпкой.
Затем заворачиваю в бумагу – и прячу в левый карман рюкзака.

В большую эмалированную кружку наливаю воду из кастрюли – ту самую, с которой я мучилась двенадцать часов назад. Добавляю капель пятьдесят валерьянки и шесть ложек варенья из черной смородины. Коктейль "Нирвана". Хорошенько перемешав, переливаю этот самодельный компот в пол-литровую бутылку. Накрепко завинчиваю крышку.
В рюкзаке почти не остается места.
Но мне много и не надо.

Час.

Во вторую поллитровку набираю воды из-под крана. Затем достаю из аптечки флакон с марганцовкой.

Руками, похоже, не открыть.

Аккуратно смыкаю челюсти на пробке и несильно тяну.
Есть.

Делаю с детства знакомый раствор – только на этот раз не прозрачный, бледно-розовый, а темный, густо-фиолетовый. Так же крепко закручиваю крышку, так же оборачиваю бумагой. Марганцовку прячу в правый карман рюкзака.

Дальше.
Лезу в секретер. Запустив руку в корзинку с нитками, на ощупь достаю катушку. Интересно, какую?
Цвета в темноте не разглядеть.
Ну да ладно.

Какая мне разница?

Рядом с корзинкой – маленькая косметичка-кошелек. Аккуратно вытряхиваю в секретер ее содержимое.
И прячу в нее нитки.

Потом возвращаюсь на кухню.
На столе все еще лежат маникюрные ножницы. Прячу их в чехол и кладу в косметичку, к ниткам. А косметичку – в карман куртки.

Половина второго.

Иду в свою комнату.
Плотно зашториваю окно. Снова фонарик в зубы. И открываю гардероб.

Порывшись в вещах, нахожу подходящий комплект: удобный теплый свитер с закрытым горлом и потертые темно-серые прямые джинсы-стрейч.
Раскладываю одежду на кровати. Потом добавляю майку, колготки и теплые носки.
На улице холодно.

И, выключив фонарик, отправляю его в карман куртки, к леденцам.

Без четверти два.

Снова на кухню. Хочу чая. Горячего, крепкого и сладкого.
Кладу в чашку четыре ложки сахара. Неторопливо нарезаю целую тарелку бутербродов, затем достаю с полки вазочку с вареньем. Корзинка с пряниками, как всегда, стоит на столе.

Чай выпит, бутерброды и пряники съедены.

Два часа, десять минут.

Пора одеваться.

Все как днем: колготки, джинсы, майка, свитер, носки. В прихожей из шкафа, с верхней полки достаю бордовую вязаную шапочку и тонкие перчатки. Холод холодом, но сейчас мелкая моторика мне важнее.

Аккуратно прячу волосы под шапку; надеваю кроссовки, потом – куртку.
Что там у меня в карманах?

Кошелек. Не понадобится. Выкладываю на трюмо.
Мобильник.

Хм.

На экране высвечивается: "6 новых сообщений!" Все – с разных номеров; четыре из них мне знакомы. С них уже приходили сообщения – от Миши.
Ну, дружок, что же ты написал мне сегодня? Буду очень удивлена, если обнаружу там что-то оригинальное.

Итак...

"С**а ты Марина. Я тебя ненавижу шмара е**утая. Б**дь ты недоделаная."
"Я разобью твою жизнь как ты разбила мою, к**ва дранная, запомни это. Мрась."
"Знаешь ты кто? Зараза ты. Уродка гребанная, патаскушка дешовая. Я тебя ненавижу!!!"

Ну что ж...

Дальше не читаю. Просто стираю всю эту лишенную элементарной логики и грамматики мерзость. Затем перевожу мобильник с вибро-режима на беззвучный, и возвращаю в карман.

Что у меня тут еще?

Косметичка с нитками и ножницами. Бумажные носовые платочки. Фонарик. Леденцы от кашля. Пусть остаются.

Достаю из рюкзака бутылку с "Нирваной", делаю пару больших глотков – волноваться мне нельзя. После этого бутылка снова отправляется в рюкзак.

Потом вешаю рюкзак на плечо. Беру с трюмо ключи от квартиры.

И выхожу.

Половина третьего.

На улице темень. Лишь фонари тускло светят, выкрадывая у темноты для грязного асфальта таинственно-сумрачные оранжево-фиолетовые пятна. Небо, усыпанное далекими льдистыми звездами, по краям зябко укуталось в лохмотья облаков. Воздух холодит кожу не хуже мыла с мятным экстрактом. Под ногами – скользко. Но снега нет.

Не торопясь, стараясь не скользить, иду по пустой улице.
Тишина.

Только легкое бульканье за спиной.

 Нет. Миша больше никогда не будет для меня на первом месте, как он всегда хотел.

Сначала – Влад.


Самый близкий Мишин друг никогда мне не симпатизировал.
Если честно, Влада и другом-то нельзя назвать. Они с Мишей скорее "кореша". Так, приятель по интересам. Вообще-то с Мишей трудно долго общаться – но Влад пока умудряется не надоедать: то появится, то пропадет – потом снова возникает из ниоткуда, как ни в чем не бывало.
Скользкий тип. Но, слава богу, без особого интеллекта. Уверена, изначально идея нынешних актов мести принадлежит Владу. Сам по себе Миша вряд ли бы стал так напрягаться, да еще ради того, чтобы отомстить мне – он, наверное, все же меня любил. А Влад – тот уж точно был рад возможности поиздеваться надо мной.
Как-то я узнала, что за глаза он зовет меня Мара-Шмара. И все спрашивает Мишу, почему тот со мной встречается.
Из-за Миши открыто конфликтовать я не стала, конечно. Но долг в некотором роде все же вернула.
Когда Влад подключился к местной локальной сети, он никак не мог придумать подходящий ник. Я подсказала вариант: "Вурд_д'Алак". Влад и впрямь чем-то смахивает на вампира; его внешность производит весьма странное впечатление: фантомное сочетание смоляных волос и таких же пронзительно-темных, глубоко посаженных глаз – с белой, как мел, как известка, кожей...
Он, конечно, заподозрил подвох – но я вовремя состроила невинное лицо а-ля "наивная глупышка", и Влад, не заметивший каверзы, предложение принял.
И теперь в сети живет ник, который, по сути, есть не что иное, как анаграмма простенького "Влад – дурак".


Он живет на втором этаже.

На секунду останавливаюсь у подъезда.
Двор пуст. Горят шесть окон. Все – довольно далеко от меня.

Надеваю перчатки, оправляю шапочку.

И, вскарабкавшись по ржавой трубе, подтягиваюсь на пожарную лестницу. Теперь забраться на вечно незапертый балкон Влада – дело пары минут.
Знаю, он сейчас спит в дальней комнате. Боится сквозняка.

...

Уже почти привычно ощущать в зубах прохладу фонарика.

Плотно закрываю дверь на кухню, насквозь пропахшую второсортным табаком и недорогим алкоголем.

Тянусь к скорбно свисающей с потолка одинокой лампочке, осторожно выкручиваю ее из патрона. Затем, взяв со стула какое-то полотенце, обматываю им стекло – и несильно ударяю получившимся коконом по столу. Окурки, лежащие на клеенке поблизости, чуть вздрагивают. Раздается еле слышный хруст. Пока оставляю лампочку на столе.

Пришло время залезть в рюкзак.

Выуживаю из него тот самый бракованный презерватив с ватой. Отрезаю ножницами узел – еще не хватало с ним возиться.

Дальше – аккуратно разматываю тряпку, так, чтобы осколки стекла остались в ней. И кладу влажную вату в лампочку, к нити накаливания. Тряпку – комком в рюкзак, вместе с остатками несчастного презерватива, так и не использованного по прямому назначению. Лампочку с ватой – на место. В патрон.

Затем наполняю чайник, стоящий на плите, водой из близстоящей банки. Вода переливается через край и течет между конфорками.
И поворачиваю вентиль газовой плиты вправо – до упора.

...

Спокойного тебе сна, Влад.

...

Дальше – Миша.


И почему мы начали встречаться?
Он не был мне парой, это было ясно с самого начала. Мы даже внешне были противоположностями: он был этаким хмурым странником-нелюдимом – невысокий, смуглый, темноволосый и черноглазый, с крепкой фигурой и резковатыми тяжелыми движениями; свой тип я назвать не рискну – но я была выше его, всего на пару сантиметров, но все же выше; светловолосая, светлокожая и худощавая, в очках. Если он любил охоту и рок, я предпочитала книги и классику. Он любил собак, я – обожала кошек. Он вполне мог нецензурно ругнуться, а я не терпела этого ни в каком виде.
Нас мало что сближало. Как ни странно это моему поколению, постель в этом списке не числилась. Просто...
Просто однажды он сказал, что любит меня. А когда я как-то разрыдалась, тихо произнес сквозь зубы: "Обещаю, ты больше не будешь плакать. Никогда, слышишь?" И я поверила ему – трудно было не поверить.
Через какое-то время я поняла, что мне тяжело с ним. Мы все же были слишком разными, и не могли понимать друг друга как следует. Тогда я сказала ему, что нам надо расстаться. А он – нарушил свое обещание и попытался разрушить все, что между нами было. Как-то он бросил мне, забирая свои подарки, что нам не следовало встречаться, и что он больше не любит меня. Меня это больше не волновало.

Вот только я действительно любила его когда-то.



От быстрого шага мне становится почти жарко. Но расстегивать курку я пока не рискую. Еще успеется.

У Миши балкон тоже всегда незаперт. Но если Владу просто лень починить дверь, то Мишей движут совершенно другие желания: мой бывший парень старается следить за своей физической формой. Для этого он при любой погоде спит с открытым балконом и распахнутой настежь форточкой, и на таком же сквозняке делает что-то вроде зарядки.

Перед тем, как забраться на балкон, снова отпиваю успевшей изрядно охладиться "Нирваны" – а то сердце снова начинает ускорять темп.
Затем, хмыкнув самой себе, я взбегаю на гору строительного мусора – и, подпрыгнув чуть в сторону, цепляюсь за ледяную перекладину.

...

Табуретка, стоявшая на балконе, на своем обычном месте. Сажусь на нее и снимаю рюкзак.
На внешнем подоконнике – пепельница. Полная. Значит, Миша начал курить. Некому теперь ограждать его от влияния Влада.

Это его выбор.

Медленно достаю пустые бутылки, серебрянку, марганцовку, воронку и презервативы; расставляю и раскладываю все это на полу. Рюкзак отставляю в угол.

Справа от входа, рядом с маленьким старым холодильником, – две пятилитровые канистры. В одной из них бензин, в другой – авиационный керосин.

За прошедшую неделю тут мало что изменилось.

Встряхиваю головой, отгоняя дурные воспоминания.


Итак, начнем...


Открываю одну из бутылок, вставляю в горлышко воронку. Потом с трудом отвинчиваю крышку канистры. Наклоняю тяжеловатую емкость – и смотрю, как льется резко пахнущая жидкость...
Когда бутылка заполняется примерно на четыре пятых, принимаюсь за следующую.

Наконец, канистры почти опустошены – в бутылках больше нет места.
Дальше.

Беру открытые накануне пачки презервативов. Достаю два "изделия номер два" – и с чего бы это в голову вдруг пришла такая убогая совковая формулировка?..

Хм.

Осторожно опускаю презерватив в бутылку, предварительно надев резиновое кольцо на горлышко и затянув его для верности нитками; в него аккуратно пропускаю второй.

Затем проделываю это еще трижды.

Как же, наверное, по-идиотски я сейчас выгляжу...
Впрочем, меня сейчас вряд ли кто-нибудь видит.

Во внутренние "капсулы" заливаю марганцовку, потом во внешние – немного серебрянки.
В нос бьет отвратительный химический запах. Но это ничего.


Теперь – самое неприятное.


...

Приоткрыв дверь, я проскальзываю в комнату. Там у левой стены стоит кровать.

На ней спит Миша.


По моему телу пробежал омерзительный холодок. Но я медленно, словно в страшном сне, подхожу к изголовью и со смутной боязнью гляжу в лицо спящего. Минуту, другую...

С каждым мгновением мною все сильнее овладевает панический страх: я так долго и так тщательно не давала ему воли, а теперь он разъяренным зверем вырвался на свободу...

Я неимоверно боюсь его. Боюсь до смерти.
Такой человек не остановится ни перед чем, если поставит себе цель. И эту цель он перед собой уже поставил.


Но у меня очень мало времени.

Только осознание этого факта выдирает меня из цепких когтей ужаса.


Я аккуратно выставляю бутылки неподалеку от радиатора, рядом с большим металлическим ящиком.

В нем Миша хранит два своих ружья и все, что к ним требуется: порох, дробь, патроны...

Затем возле бутылок появляются почти пустые канистры; в обеих на дне еще колышутся остатки бензина и керосина. На пол около канистр ложатся их крышки.


Теперь – все.


Так же тихо выхожу из комнаты. Спешно складываю вещи в рюкзак, и покидаю балкон.

Пробегаю несколько дворов.
Но вскоре не выдерживаю и заскакиваю в первый попавшийся подъезд. С трудом перевожу дыхание.
Рот пересох, в голове стучит, сердце рвется прочь из грудной клетки – а по щекам отчего-то бегут горячие, злые слезы.

Рывком расстегиваю куртку. Потом выдергиваю из рюкзака оставшуюся "Нирвану" – и пью, пью... Осушив бутылку, судорожно вытираю лицо от слез.

Через несколько минут валерьянка оказывает необходимое действие, и меня заполняет мрачновато-отрешенное спокойствие. Сердце бьется медленнее и ровнее, дыхание и кровяное давление приходят в норму.
Я прячу пустую поллитровку и мокрый комочек салфетки в рюкзак. И неторопливо выхожу на темную улицу.

Холод мгновенно забирается под гостеприимно расстегнутую куртку. От такой встречи по телу пробегают мурашки. Мда, вот теперь простуда мне явно обеспечена... Ну что ж, пускай так.

Все так же молчаливо светят фонари. Ветер разыгравшимся псом несется по мрачным пустым улицам, подвывая от восторга, и тщетно, но очень упорно, пытается сбить с ног.

Я иду на реку.


...В шесть у Влада зазвонит будильник. Тот, матюгнувшись, встанет, пойдет умываться. Наверняка почувствует запах газа. Отправится на кухню, щелкнет выключателем.
В разбитой лампочке от нити накаливания к влажной вате прыгнет искра...

... А еще раньше марганцовка, разъев латекс, соприкоснется с серебрянкой; бензин с керосином только добавят мощи взрыву. Когда пламя накалит металл стоящего рядом ружейного ящика, к общему хаосу присоединится взрыв пороха и хлопки патронов...


Стягиваю с головы шапочку. Потом смотрю вверх, на звезды. Звезды расплываются.
Ледяной ветер бьет по лицу, бешено треплет волосы.

Не плачь.
Не плачь.
Не плачь.




 30.10.6. – 13.12.6. СПб.