Жизнь без прикрас. Гл. 7-8. Отрочество

 7

  Лето 1917 года как обычно провели в деревне. Отголоски больших политических событий доходили до нас. Распадался фронт, но война продолжалась, менялись правительства и министры, гремели имена Керенского, Корнилова, шла подготовка к выборам в Учредительное Собрание; но это нас мало задевало. Мы косили наши тощие луга, сушили и убирали сено, пахали землю и сеяли рожь, жали конной жаткой зерновые и вязали снопы, которые скопненные в "бабки" долго сиротливо стояли в поле, пока их не увозили на ток. Этим же летом мы строили во дворе какую-то хату, которую отец потом кому-то продал.
   Наступила осень. Я мечтал учиться дальше, но поступить в гимназию или реальное училище не мог из-за незнания иностранных языков. В это время в Филипкове открылась польская школа, где учительница обещала учить меня французскому и немецкому языкам, и я поступил туда вместе с братом Петей, который был на пять лет моложе меня. Жили мы с ним в школе, и домой возвращались по субботам. К изучению иностранных языков почему-то так и не приступили, занятия проводились на польском языке и были для меня слишком элементарными, так что делать там мне было нечего.
  Перед Рождеством в школе было подготовлено и показано театральное представление на библейскую тему об иудейском царе Ироде, который, узнав о рождении Иисуса Христа, велел убить всех родившихся в это время младенцев; но Христос остался жив, а Ирод попал в ад. Я играл роль царя Ирода. С кудельной бородой и в бумажной короне, облаченный в простыню, подпоясанную кушаком, я начинал пьесу монологом: " Не могэ спать, не могэ. Ах, окрутна година! Страшлива чуен тревога; окровавленна детина стое и плаче пре демнон.". А кончалась пьеса тем, что мой братишка Петя, игравший черта, какими-то большими вилами сбрасывал меня в ад, говоря: "Идь до пекла, бо ты бжиткий."
   Религия играла немаловажную роль в нашем детстве. Отец к ней относился равнодушно, редко посещал костел, и ксендз косился и недолюбливал его. Мать происходила из патриархальной набожной семьи Бычковских, верила в Бога, заставляла нас по большим праздникам посещать костел, периодически исповедываться, по утрам читать " Отче наш...", перед обедом и после него креститься. Нас воспитывали в страхе божьем: слушайся и почитай родителей и старших, не лги, не сквернословь, не бери чужого, а то Бог накажет, Он все видит, Он все знает. Это вырабатывало у нас моральную норму поведения, хотя нельзя сказать, что мы так уж строго придерживались этой морали. В детстве у меня не было глубокой веры. Вспоминается такой случай. В один из праздников я был в костеле. Ксендз Шукель в черно-белом одеянии священнодействовал на латинском языке и часто провозглашал: "Домини во бискуп!". Многочисленная толпа шляхтов, стоя на коленях, шептала какие-то молитвы, а я не знал молитв и, чтобы показать, что тоже молюсь, шептал где-то слышанный скабрезный стишок: "А в костеле понабздели, вон срать, вон срать, ... вашу мать". Шептал, а сам побаивался: а вдруг Бог поразит меня за это святотатство?
  Я рано стал атеистом. Этому способствовало мое увлечение естествознанием в городском училище. Толчком к тому, чтобы я окончательно потерял веру в Бога, стал такой факт. Во время войны в витебском костеле св. Антония я исповедывался у ксендза Шукеля, который раньше был настоятелем нашего костела в Кармалитах и хорошо знал моих родителей. О своих грехах я говорил по-русски, и ксендз спросил, почему я не говорю по-польски. Я ответил, что не знаю польского языка. Ксендз проговорил: "Скажи своим родителям, что они - дурни и плохо воспитывают своих детей." Я очень обиделся за своих родителей и после этого уже не ходил исповедываться, а встретив на улице ксендза Шукеля, не снимал шапку, как полагалось, отворачивался, или переходил на другую сторону.
  Говорят: " Религия - опиум для народа", Но почему? Разве она учила плохому? Она играла положительную роль в деле воспитания, особенно молодежи, и раньше не было такого массового пьянства, хулиганства, сквернословия, пренебрежения к родителям и старшим, как теперь, когда молодежь, если можно так выразиться, руководствуется принципом: "Крой, Ванька! Бога нет". Философия марксизма-ленинизма, которая усиленно вдалбливается, не может заменить религии и глубоко задеть душу народа. Идеологическое воспитание, которому уделяется так много внимания, проводится как-то односторонне, догматично, не воспитывает высоких моральных устоев. Надо, прежде всего, поднимать культуру нашего народа, учить честности, справедливости, уважению и любви к людям, добру. А разве не добру учили нас десять заповедей божьих, написанных на скрижалях истории библейским Моисеем?

8

  Октябрьская революция произошла в то время, когда я учился в польской школе. Зима еще не наступила, была глубокая осень, дни стояли ненастные, слякотные, и так тоскливо и неуютно было в природе. Встретили мы ее настороженно, тревожно, не знали, какой она будет для нас, эта новая советская власть. Все чаще стало произноситься имя Ленина, о котором мы ничего не знали.
  Организованные в деревне комитеты бедноты, так называемые комбеды начали кое у кого отнимать излишки земли и скот, но нас не трогали; хотя хозяйство считалось зажиточным : было четыре коровы, две лошади, тридцать десятин земли. Может быть, это потому, что отец пользовался уважением, а может быть, и это вернее, потому что, если бы нашу землю и имущество разделили на семь братьев и двух сестер, мы бы оказались настоящими бедняками. Впрочем, вскоре функции комбедов были ограничены.
   В польской школе я влюбился в одну из учениц - Лену Самуйло, или, как ее называли, Ленку Самуйлянку. Это была девушка примерно моего возраста. Особой красотой она не отличалась; но было в ней что-то привлекательное, какая-то живинка, изюминка. Что-то в ней прельстило меня, казалось, что и она ко мне неравнодушна; но я был очень скромен, застенчив, смущался в ее присутствии, и моя любовь кончилась ничем, тем более, что после Нового года я бросил учиться в польской школе, и мы почти не встречались. Знаю, что потом она пользовалась большим успехом и блистала на шляхетских вечеринках. Но о дальнейшей ее судьбе я ничего не знаю.
   Это была моя не первая, а вторая любовь. Впервые я влюбился в Людмилу Петровну, или, как мы ее потом называли, Людмилку. Это была тощая не особенно интересная блондинка лет около двадцати, живущая у Марии Ивановны Веревской в маленькой комнатке за печкой. Работала она статистиком в одном из витебских учреждений. Я не обращал на нее внимания, но однажды ночью подслушал и подсмотрел с печки, как она спуталась с живущим вместе с нами учеником, парнем из Курино Бакановым, при чем в этой связи она играла активную роль и просто соблазнила парня. После этого я почувствовал к ней какой-то особый интерес, как будто какая-то тайна связала меня с ней, она привлекала меня своей греховностью. Потом она стала близка к нашей семье, летом 1917 года жила у нас в деревне, была любовницей старшего брата Ивана, который жил с нею открыто, и об этом все знали.
   Эта любовь толкнула меня в поэзию, и я сочинил какую-то поэму, подражая "Евгению Онегину" про Баканова и Людмилу. Она начиналась так:
Баканов, добрый мой приятель
Родился на брегах Двины.
Вы, может, знаете, читатель
Реку такую, новины
Она совсем не представляет,
Эта та самая река,
Где наш Кунцевич утопился,
И лишь когда он сброшен был,
Тогда старик угомонился.
Эта поэма осталась незаконченной. Вместе с другими стихами, написанными позже, я переплел ее в обложку, и она долго хранилась у меня и пропала вместе с дневниками, о чем я очень жалею. Большая часть стихов была лирического, любовного содержания, в которых чувствовалось влияние Надсона, а были и просто непристойные, например:
Ах, горе мое горюшко!
Как век мне коротать?
Несчастная ты долюшка
... ... же твою мать.
Пробовал я писать и прозу. Летом 1918, года уединившись в бане, я сочинял повесть, в которой хотел отобразить быт и нравы местных шляхтов. Поводом и сюжетом повести стал приезд к нам в деревню в гости нашего дальнего родственника Захара Адамовича Гоголинского.
  Начиная с лета 1918 года, я аккуратно, изо дня в день начал писать дневник, который вел почти в течение всей моей жизни. К сожалению, он тоже пропал в 1946 году вместе с другими вещами.
  Половую жизнь я познал очень рано, этому способствовала простота и грубость нравов окружающих меня людей. Первыми наставниками в этом отношении были наши работники, когда мы жили в имении Коссы. Они не стеснялись в выражениях и просвещали нас в темных сторонах жизни. Многое я перенял от своих старших братьев.
Помню праздничный жаркий, летний день в Коссах. Старшие куда-то уехали, кажется в костел, а к нам приехала двоюродная сестра Маня. Была она года на два старше меня, и было мне лет десять или одиннадцать. Она стала меня куда-то звать, а я все не понимал, куда и зачем "Ну, пойдем так пойдем," - наконец сказал я. Не помню, как это происходило, но потом, когда мы подросли, Маня и ее старшая сестра Лиза были очень добры к нам и никогда не отказывали нам, старшим братьям в этом, как нам казалось, невинном удовольствии.
   Половые инстинкты у детей проявляются очень рано, и задержать их, пожалуй, не возможно. Дети знают об этой интимной стороне жизни значительно больше, чем мы думаем. Считаю, что онанизмом занимаются подавляющее большинство мальчишек, да, пожалуй, и девочек, а может быть, это не так и страшно, как мы думаем. Жизнь человеческая сложна и многогранна; но есть одна сторона жизни - сексуальная, которую человек привык скрывать. Не лучше ли о ней говорить открыто, как об одном из проявлений физиологической жизни человека? Не надо только разврата. Разврат принижает человека, делает его глубоко аморальным. Не хочу себя оправдывать, но все же думаю, что вся грязь и грубость нравов окружающей среды моего детства осталась поверхностной и не задела глубоко моего существа. Во всяком случае, развратным человеком я себя не считаю.



Рецензии
Я тоже атеист. Но, в отличие от автора, не считаю, что религия - это хорошо. Не может быть хорошим вера в то, что не соответствует действительности. А доброта религии, это не настоящая доброта. Могу обосновать это утверждение, но не хочется уходить в дебри.

По поводу разврата. А что такое "разврат"? Каковы критерии, что относить к разврату, а что нет? Уверен, опросить 100 человек и ответ у всех ответ будет разный. Кто-то назовёт развратом секс без любви, кто-то - секс вне брака, кто-то назовёт развратными античные статуи. Более того, даже если опросить людей приблизительно одних убеждений, например, воцерковленных православных, или мусульман, или коммунистов, или хиппи, то и внутри каждой группы мнения будут расходиться. У этого слова нет объективных критериев. Разврат, это поведение, осуждаемое данным, конкретным человеком.

Пумяух   03.08.2020 15:53     Заявить о нарушении
Не религия ли была основой нравственности, не она ли говорила, что - хорошо, что - плохо? Конечно, не будем углубляться в былые времена, где сжигали на кострах отступников от веры. В религии (я имею в виду христианство) заключалась идея любви и всепрощения.

Иосиф Буевич   05.08.2020 11:54   Заявить о нарушении
На это произведение написано 16 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.