Фонд Защиты Человека

Когда осталось недолго, можно все...

Глава 1

1

Chat.mail.ru – маленькое ночное кафе

Лялечка: привет всем. Негусто тут. Можно по именам всех перечислить :) привет БМВ и санни.
БМВ: санни это мертвый юзер.
Лялечка: как это?
БМВ: он всегда в сети, но с ним никто никогда не общался.
Лялечка: как такое может быть?
Бмв: не знаю. Но их много.
Лялечка: никогда не замечала.
Бмв: в любом чате. Просто там, где много народу они не так заметны. Вот мы тут уже больше часа вместе и за всё это время он не ответил ни на одно мое сообщение. Вот скажиему что-нибудь.
Ялечка: сказала, пока молчит. Странное явление. Может это создатели чата для массовости создают. Чтоб создавалось ощущение альтернативы общения. А на самом деле никакой альтернативы нет.
Бмав: может быть. Но это тупо – просто молчащий юзер. Я в каком-то питерском чате видел робота. Он отвечает цититами из философии.
Лялечка: и в тему отвечает.
Бмв: очень даже. Знаешь, после общения с ним я понял, что вся эта философия настолько универсальна, что просто ничего не значит.
Лялечка: в смысле?
Бмв: все эти рассуждения о любви, боге и вселенной никакой пользы не приносят. Я даже придумал способ проверять шедевраьность высказывания.
Лялечка: как?
Бмв: а просто спросить “ну и чё?” очень помогает. Вот скажи какую-нибудь умную штуку.
Лялечка: и правда помагает.
Бмв: ну и чё?
Лялечка: :)
Бмв: а ещё это очень полезная штука в самоанализе. Только начинаешь звездить – сразу спрашивай себя, ну и чё? И вся звездность проходит.
Лялечка: и часто ты звездишь?
Бмв: а я из профилактики каждое утро себя спрашиваю и даже намека нет.
Лялечка: прикольно. Можно футболку сделать “ну и чё?” или даже круче НИЧ? Типа, кто надо, тот поймет :)
Бмв: :)
Бмв: чем занимаешься?
Лялечка: да вот не спится, решила в интернет заглянуть. В аське никого нет, так я сюда сунулась. Название комнатки понравилось: маленькое ночное кафе.
Бмв: а это одна из самых старых и самых непопулярных комнаток. Её много раз удаляли за непосещаемость, но всё время создавали снова.
Лялечка: а кто создавал.
Бмв: а была тут пару лет назад она миледи.
Лялечка: а почему была?
Бмв: куда-то исчезла. Просто перестала появляться в сети. Я из интереса её искал по другим комнаткам и на мыло ей писал – не отвечает. Может быть даже умерла.
Лялечка: а кто теперь эту комнатку создает, если её удалят.
Бмв: да этот санни периодически. Он тут почти постоянно. Пару раз я создавал. А ты обычно в каких чатах сидишь?
Лялечка: а я редко в чатах бываю. Не умею в них общаться просто.
Бмв: ну вот посмотри как мы с тобой общаемся – нормально получается :)
Лялечка: это потому что мы тут одни
Бмв: может быть.
Лялечка: а я постоянно зайду в какой-нибудь чат. Крикну всем привет. Мне кто-то ответит. Спрошу как дела – скажут нормально – вот и всё общение.
Бмв: а если открытым текстом: давай знакомиться.
Лялечка: скажут давай. Имя, где работаешь, чем увлекаешься. И так до первого разрыва линии общение. А сколько в жизни этих разрывов.
Бмв: зато в следующий раз, когда увидят тебя, улыбнутся.
Лялечка: ну и от этого пользы мало. Мне иногда кажется, что у них та ж проблема.
Бмв: может быть.
Лялечка: вот видишь, нам уже не о чем говорить.
Бмв: за кого на выборах голосовать будешь?
Лялечка: не знаю. Ратников уйдет, а кто на его место сможет потянуть. Даже не представляю.
Бмв: тебе он нравится?
Лялечка: да не то чтобы – футболку с ним я носить не буду. Но пока не вижу другого человека на его месте. Ну и для россии он много сделал.
Бмв: а все эти садистские законы?
Лялечка: перед тем как что-то критиковать, убедись, что ты все правильно понял. не вижу в них ничего садистского. Свобода это осознанная необходимость. Чтоб общество было здорово нужно чего-то лишаться. Где-то себя ужимать, чтоб можно было спокойно ходить по улицам.
Бмв: НиЧ?
Лялечка: правильно, давай сменим тему. Кем ты работаешь?
БМВ: я журналист.
Лялечка: я почему-то так и подумала.
Бмв: в смысле?
Лялечка: ну ты так говоришь хорошо. Неодносложно. И по делу.
Бмв: а это работа у журналистов такая: говорить так, чтоб у слушателя создалось впечатление, что он что-то очень умное и очень по делу говорит.
Лялечка: тогда понятно.
Бмв: а ты, наверное, писатель.
Лялечка: с чего ты решил?
Бмв: ты тоже неодносложно говоришь и делаешь большие паузы в разговоре, будто проговариваешь фразы про себя или конспектируешь.
Лялечка: у меня просто инет глючит. Я бухгалтер. Ничего интересного. Хотя, ты прав, после школы хотела идти или на филологию или на журналистику. Но родители настояли.
Бмв: ну, писать это никогда не поздно. Куча ведь экономических обозревателей.
Лялечка: ой, я чокнусь, если ещё и писать о работе буду.
Бмв: а о чем ты пишешь?
Лялечка: о любви, о жизни. Стандартная женская проза. Кучка рассказов набралась, но её никто издавать не станет. Говорят, романы в метро читать намного удобнее. Да и неохотно рассказы покупают.
Бмв: а если сесть и заставить себя написать роман?
Лялечка: не. Не могу. Крупные формы не для меня. Несколько раз пыталась, но потом как-то не шло.
Бмв: а думаешь война и мир у достоевского сразу так вышли?
Лялечка: не думаю. Тем более у достоевского они так и не вышли – их толстой написал…
Бмв: глюк. Конечно я это знал.
Лялечка: да у меня у самой такое бывает иногда. поэтому не обращаю внимания на это. Хотя в литсообществе каком-нибудь тебя б уже затравили. Там у всех проблема – недостаток внимания и на эту тему куча комплексов, а тут такой повод…
Бмв: наболело?
Лялечка: есть немного.
Бмв: так мы не договорили. А ты садись и заставляй себя писать. Продумай общий сюжет. Напиши план и поставь цель – 20 000 символов в день. так роман может написаться за пару месяцев.
Лялечка: а если не о чем писать?
Бмв: а ты всё равно пиши. Слог формируй, стиль, куча мыслей появляется по ходу.
Лялечка: ты так говоришь, будто сам романы пишешь?
Бмв: да нет :) усидчивости не хватает. Сейчас все такие – знают, как писать и что писать, а толковых книжек появляется всё меньше.
Лялечка: что до, то да. А что ты сейчас читаешь?
Бмв: в данный момент твои сообщения :) а вообще бунина перечитываю
Лялечка: ну и как?
Бмв: мне кажется, что сейчас он снова становится актуальным. Очень тонко пишет. Вроде бы и портретов немного и образы все одинаковые и стиль можно было подправить, но что-то в душе дергается.

Бмв покидает комнату

2

Мечта каждого ребенка – собственная комната. А лучше всего – комната со шпингалетом.
Фрейд истолковал бы этот символ – шпингалет – весьма однозначно, сведя его к инстинкту, который вовсе не является основным у человека, а занимает, в лучшем случае, второе место после стремления выжить.
Вот этим стремлением, а вовсе не страстью иметь стальной фаллический символ, можно объяснить детские мечты о шпингалете. Замкнуться в своем маленьком мирке, имея гарантию этого маленького мирка целостности и пускать в него только тех, кого захочешь, имея возможность выгнать в любой момент. Говорят, что детская психология принципиально отличается от взрослой. Конечно же отличается – она не стесняется самой себя.
Сережа тоже мечтал о шпингалете. Он не совсем понимал, зачем он ему нужен, но где-то на подкорке был закреплен этот образ, названия которого он еще не знал. На вопросы родителей, зачем ему в пять лет запираться в комнате, он ничего вразумительного ответить не мог и все просьбы и письма к деду морозу оставались без внимания.
Да как же вы не понимаете, 5 лет это как раз тот возраст, когда жизненно необходимо отелить себя от всего мира, чтоб понять кто ты такой и можно ли тот мир, что за дверью, пускать сюда.
Как и все несбывшиеся желания, мечта о шпингалете стала комплексом. Постыдным воспоминанием из детства. Когда находишься один в квартире, катастрофически хочется запереться в самой маленькой комнате, но Сережа себе не позволял этого. Он воспитывал характер. Он открывал дверь в темный коридор, он отдергивал шторы (что было, в принципе, не так жизненно необходимо) и все равно при этом он пытался создать свой замкнутый мирок. Только раньше этот мирок был наглядным – комната, а теперь превратился во что-то эпическое, вроде корабля между Сциллой и Харибдой, тела между окном и дверью, сердца между разумом и чувствами (или инстинктами – называйте, как хотите).
Если не дать человеку замкнуться в комнате, он замкнется в себе.
Годам к 14 Сережа стал совсем сильным, и мог себе позволить мечтать об огромном стеклянном доме. И даже не доме, а просто кубе с белой мебелью, на берегу бушующего океана. Родители недоумевали, откуда у ребенка такие эксгибиционистские наклонности и старательно рисовали в его домике толстые стены, окна-бойницы, крепкие двери. Но было уже поздно – Сережа построил эту крепость внутри себя. Он превратился в форт с человеческими ногами и с таким настроем он вышел в жизнь, уехав от родителей в другой город, чтоб постоянно забывать об их днях рождения.
Может стоило купить мальчику шпингалет?

3

Не то чтоб Сашка сильно кого-то любила, просто ей неприятно было осознавать одиночество. И ****ью ее, наверное, именно за это, назвать нельзя – она просто панически боялась одиночества. Особенно одиночества вынужденного. Попросту говоря – боялась быть брошенной. А кто этого не боится? Но борются (если борются) все с этим по-разному.
Сашка сначала металась от койки к койке (да, любовь она понимала так односторонне – она вообще была материалисткой), а потом просто нашла работу, где все время находилась в центре внимания. Так ей казалось.
Когда она танцевала, стоя на высоком постаменте или в подвешенном к потолку состоянии ей казалось, что мир сейчас крутится именно вокруг нее. Где-то она услышала, что если сложить все звуки земли, то получится нота фа. Сашка не знала, все ли планеты звучат так гудяще монотонно, но была уверена, что земля звучит так в какой-то степени благодаря ей. Со стороны можно не заметить, но это именно она заставляла сначала со смаком отсербывать из бокала, потом, понижая голос, что-то шептать друг другу в уши, потом свистеть, вызывая такси и еще минут двадцать (в лучшем случае) стонать и скрипеть койкой. Сашка работала пиджеем. Ее звали в стриптиз, но не пошла, потому что там хоть и платят больше, но все же чувствуешь себя ****ью, бесконечно трущейся о этот металлический член. Холодный и безволосый, как у жиголо. И сколько не трись – теплее не станет. А пиджеи хоть и зарабатывают меньше, но они дарят людям разные настроения – так думала Сашка. Если представить, что танец это язык, то у стриптизерш в лексиконе только одно слово – секс. Может быть, это и не сказывается никак на психике, но проверять на себе Сашка не стала.
В клубной иерархии пиджеи ненамного выше обслуживающего персонала, но именно от пиджеев зависит будут ли люди сегодня танцевать или тупо нажрутся. Второе невыгодно клубу, т.к. танцующий человек может употребить больше алкоголя и реже думает о бессмысленности происходящего.
Сашка на работе вообще не думала и в этом находила счастье. Она нормально зарабатывала. Хватало на квартиру и какую-то хавку. Развлекаться она никуда не ходила – уж таков удел всех тружеников ночи. Да и на работе она не особо напрягалась. Голова ее была пуста как сувенирная раковина рапана на крымском побережье, выстланная изнутри красивого розового цвета твердой эмалью. И это состояние, в чем-то напоминающее смерть, Сашке нравилось. По большому счету, человеку, чтоб быть счастливым, нужно просто избавиться от дурных мыслей. И не более. Каждый делает это по-разному – кто-то пьет, кто-то книжки читает, а Сашка танцевала.
Периодически у нее появлялись поклонники. Чаще всего в конце первой декады месяца, когда выдавали зарплату. Те самые менеджеры среднего звена шли в клубы, чтоб почувствовать себя королями жизни и были уверены, что в смазливой дурочке найдут именно то, что им нужно для счастья. Мысли они вытравливали сексом. Когда Сашка это поняла, она перестала реагировать на все эти предложения пропустить по стаканчику и цветы после смены.
Под утро она шла на остановку, дожидаться дежурного троллейбуса и ехать домой. Спать и снова не думать. В ушах гудело нотой фа. Кто-то видевший ее в клубе сейчас лежал пьяный на столике, кто-то бродил по городу, а те, кому повезло больше, уже сопели рядом с ****ями. Одной из которых когда-то была и Сашка.
Не то, чтоб она узнала что такое любовь. Просто в определенный момент она поняла, что ей хватает. Ей с лихвой хватает эмоций, которые она получает от этого человека. Для того, чтоб улыбаться весь вечер ей достаточно поймать на себе один его взгляд. Ну иногда два – когда настроение совсем плохое. А сама она готова неотрывно смотреть на него. Она так и делала. Все время, что он был на танцполе ее танец из равномерно испускающего свет шара превращался в луч, направленный в сторону этого человека. она следила за ним, когда он шел в бар, наблюдала за тем, волновалась когда он уходил из зала, чтоб поблевать в мужской комнате, и радовалась, когда он возвращался. Немножко ревнуя она наблюдала, как он клеился к каким-то разукрашенным обезьянам с колючей щетиной на коленках, но, слава богу, клеиться он не умел абсолютно и ни одна из его попыток не увенчалась успехом. И Сашке это нравилось. Хотя, с другой стороны, это лишало их возможности познакомиться. Он бы к ней подойти не решился, а она, сколько не пыталась, выразить своей симпатии не могла. Он был уверен, что пиджеек специально заставляют кокетничать с клиентами и разводить их на выпивку. Он даже где-то читал, что чаще всего эти дамы заказывают дорогой коньяк. А официанты, зная, чей заказ они выполняют, красят водку чаем и берут за эту бурду неимоверные бабки. Девочкам идет процент.
И эта тоже рассчитывает на процент. Процент его денег. И больше ей ничего не нужно. И каждый раз именно она пристает к нему. Видимо, у них тут сферы влияния поделены по типу мужчин.
Странно устроены законы общения. С одной стороны, все направлено на то, чтоб скрыть все отрицательное и отпугивающее, а с другой – это все совершенно не дает возможности выразить свои искренне положительные чувства.
Так они прострадали около месяца, пока Сашка не решилась на активные действия. Эти танцы стали ее напрягать прилично. И в один вечер она сунула ему в руку бумажку с номером своего телефона. Он бумажку взял и положил в карман. Двое суток ее глючило, что звонит телефон. Она постоянно хваталась за сумку. Прислушивалась. Просыпалась. Но все безрезультатно. Он не звонил. «Дурак!» - думала она про него.
Когда он снова появился в клубе, она прямиком направилась к нему, и помнила за собой в соседний зал. Он не пошел. Тогда она взяла его за руку и вытянула сама.
- Почему ты не звонил? Я тебе не нравлюсь?
- А нужно?
- Конечно нужно.
- У меня девушка есть.
- Не ври. Нет у тебя девушки.
- Откуда ты знаешь?
- Я просто вижу. Я знаю, как выглядят парни, у которых есть девочка и которые приходят в клуб, чтоб… в общем сам знаешь, зачем приходят. Что я тебе тут рассказываю. Ты кем работаешь?
- Я фотограф.
- Хорошо. И что, фотографы так хорошо зарабатывают, что ты у нас тут по три дня в неделю отвисаешь?
- Так тебе деньги нужны.
- Нет… дурак! – Сашка развернулась и собралась уйти. Странно, но такое предположение ее обидело, хотя реальные аналогичные предложения не задевали нисколечко. Она просто их отшивала. А на это почему-то решила себе позволить обидеться.
- Подожди! До скольки ты сегодня работаешь?
- До четырех. – и ушла.
Врет, все врет. Работает она до двух, но решила его проверить. Будет ли ждать два часа. Или просто так, из любопытства спросил. Сама для себя она уже ответила на этот вопрос и уже прописала сценарий, по которому он должен был проводить ее до остановки. В лучшем случае – до подъезда. И все. Должна же она отдать долг чувству собственного достоинства, компенсировав этот первый шаг.
На секунду ей стало грустно от того, что она так нагло врет, как глупая пигалица. Ведь она совсем не такая. Ей захотелось вернуться и найти его в толпе и сказать правду. Но вовремя она сумела это порыв взять под контроль и влезть на пьедестал. Внизу она видела его. Он смотрел, не отрываясь, на нее, а она удостаивала его лишь скользкими острыми взглядами.
В два Сашка нашла его.
- Пошли.
- Еще ж только 2.
- Я раньше отпросилась.
Он так и расцвел, а она выделила для себя еще один прием. У Сашки этих приемов куча. Иногда она деже подумывала о том, что стоит организовать тренинги, посвященные тому, как ненавязчиво заставить мужчину почувствовать себя королем ситуации. Но потом решила, что смысла в этих тренингах нет, потому что мужчина всегда чувствует себя королем ситуации, даже если застрянет головой вниз в канализационном люке. Если только дать ему слово он с легкостью докажет, что это проявление геройской сущности, способности принимать ответственные решения и рисковать. Но при этом риск его продуман, потому что он мог ведь застрять в каком-то безлюдном переулке, где его б даже искать не стали. А так он застрял на центральной улице престижного района.
- Спасибо, что проводил. Мне одной страшно бывает ходить.
- А…
- И до квартиры меня провожать не надо. У меня хорошо освещенный подъезд и имеется видеонаблюдение…
- А…
- Мой номер у тебя есть. Если что – звони! – и Сашка закрыла за собой дверь. Она вспомнила, что не узнала его имени, но была уверена, что он обязательно позвонит.
Он не позвонил. Он просто пришел. Через 15 минут. Что он это время делал – неизвестно. Стоял под подъездом, набираясь храбрости или за презервативами бегал – неважно. А сейчас он стоял у нее на пороге. Ну что ж. Она только вылезла из душа и была жутко сонная. Без косметики и намазанное жирным кремом лицо ее напоминало больше экспонат из музея восковых фигур, чем живого человека. Он немножко смутился увиденного. Она это заметила. Провела его на кухню, налила чаю и стала при нем рисовать ресницы.
- Зачем ты это делаешь?
- Ты меня испугался ненакрашенной.
- Но ты ведь все равно скоро пойдешь спать и придется опять умываться.
- Да. Действительно. Потерпишь меня такой.
- Хорошо. Потерплю.
Она закрыла тюбик и отложила его. Подперев руками лицо, она стала наблюдать за тем, как он пьет чай. Ресницы были накрашены только на одном глазу. Он прыснул чуть не подавившись чаем. Она засмеялась.

4

Легенда о солнечной пещере

Сашке снился сон о Питере. Будто она сидит на продавленном диване, на грязном дырявом покрывале и ест кукурузу. Непонятно почему, он она уверена, что сейчас находится в Питере. И вспоминает она сказку из детства. И даже не сказку, а легенду. Она не помнит, какому народу эта легенда принадлежит, но почему-то думает о Южной Америке. Наверное, потому, что в данный момент ест кукурузу.
Есть где-то в горах солнечная пещера. Она так называется потому, что светится изнутри. Человек не знает, почему она так светится, потому что ни один из людей не смог в нее спуститься. А те, кто пытались, не возвращались. Может быть от того, что погибали. А может быть от того, что становились там настолько счастливыми, что просто забывали обо всем. Даже о тех, кого любили.
Живущие неподалеку люди уверены, что камень, брошенный в эту пещеру, непременно превращается в планету. У него появляется своя ось вращения, своя орбита и, может быть, даже на нем зарождается жизнь. Говорят, что когда-то в этой пещере родилось наше солнце.
Сашка стоит на краю этого огромного провала и не видит ни света, ни планет, ни даже сталактитов и летучих мышей – таких типичных элементов пещерной романтики.

5

На первой полосе труп женщины с расколотым черепом. Трещина идет от левого глаза через лоб, огибая правую бровь, и спускается к уху в щели видна кровавая каша мозга. Перепачканные кровью волосы собрались в комки, напоминающие раздавленных мелких животных. Рот женщины разорван.
С обезображенной головой контрастирует почти белая грудь с затвердевшими коричневыми сосками и просвечивающимися венами. Тонкая дорожка крови между грудей напоминает пикантное украшение.
Надпись внизу фотографии указывает, что в номере следует искать статью о Неониле Блятской.
«Я просто сделала то, о чем мечтают многие интеллигенты всей страны. Каждый из них убежден, что всю попсу нужно расстрелять. Я подошла к этому непростому заданию творчески: некоторых представителей эстрады мы сбросили с 10 этажа, некоторых отравили и оставили разлагаться, кому-то вскрыли вены…. Разумеется это фотомонтаж»
…
«Я не видела ни одного счастливого лица на своей выставке, хотя и на открытии и в последующие дни было много народу.»
…
«Перед тем, как говорить, что ты хочешь убить кого-нибудь следует серьезно задуматься»
Неонила известна как самый трешевый русский художник современности. Неоднократно ее работы выставлялись на международных выставках и в различных галереях во всем мире.
- Очень даже положительная мадам. Мне нравится, - отметила Сашка, когда дочитала статью.
- А у меня после этого интервью какой-то неприятный осадок остался. Чем-то холодным от нее веет.
- Нашелся тут пуританин! Она делает реальное современное искусство и кроме того несет сильнейший философский подтекст. Мне было бы интересно пообщаться с этой тетушкой.
- В качестве модели.
- А даже и в качестве модели. Умные люди ведь понимают, что все это фарс, игра. Искусство от искусственный. А дураки… если на них равняться, то никуда в итоге не придешь.
- А приходи-ка на кухню. Давай чего-нибудь сожрем. У меня в животе не то, что оркестр, хеви-метал!
- Да без проблем. Бери грызи батарею – летом она все равно не нужна. Когда тебе нужно быть на работе.
- Мы сегодня номер сдаем. Часа через два. Где-то через час выходить буду… хотя нет. Я ж получать из типографии его потом поеду, значит можно часа через четыре.
- Пошли по городу погуляем.
- А ты уже выспалась с ночи?
- Да нет. Но мне почему-то хочется с тобой по городу погулять.
- Куда поедем.
- Да не знаю. Давай в сторону твоего офиса. Погуляем, а когда тебе на работу нужно будет, я тебя отпущу.
- Давай. Только вопрос завтрака никто не снимал с повестки заседания.
- Там что-то поедим. У меня деньги есть.

6

В эту ночь Сашке снился жуткий сон и проснулась она с молитвой о том, чтоб он никогда не сбылся. Почему-то хороших своих снов Сашка не запоминала вообще. А в эту ночь, проснувшись, не могла даже сказать, были ли такие в ее жизни. Наверное, счастливым людям сны не снятся. Если сны – это наши желания, то могут ли они быть у счастливого человека. А если для Сашки счастье – это беззаботность, свобода от мыслей, то уж тем более не могли они появляться. А несчастному человеку разве могут сниться хорошие сны? И когда девушка просыпается рядом с парнем и говорит о том, что ей приснился только что замечательный сон, будь уверен – она все врет. Она глубоко несчастна. Где-то глубоко в душе у нее уже зародилось сомнение. Она уже боится смотреть сны до конца и просыпается, чтоб убедиться, что он все еще рядом. Она уже боится. А там где страх, нет счастья…
Сашки в эту ночь снились люди, которых убивали. Медленно и изощренно. Им раздвигали позвонки, лишая возможности двигаться, но при этом люди продолжали сквернословить, проклиная своего мучителя и угрожая ему. Сначала их было десятка два. И все умерли. Остался только один. Его голова была отброшена назад и из-за этого голос его звучал как у карлика – пискляво и смешно. И этим карлицким голосом он проклинал своего мучителя. Сашка постоянно ловила себя на мысли, что знает о каждом шаге палача, но при этом даже не пытается то-то предпринять, а просто наблюдает. Сейчас она наблюдала за тем, как голову этого последнего оставшегося в живых фиксировали при помощи специального ящика невидимые ассистенты, а палач выбирал инструмент. Сашка знала, что он выбирает причудливую пилочку и будет резать сухожилья, которые приводят в движение нижнюю челюсть. Еще она знала, что это человек непременно умрет. Часа через два непременно умрет и для нее было загадкой, почему он так активно цепляется за жизнь, хотя понимает, что если он и выживет, то навеки останется калекой. А если он осознает близость смерти, то почему не раскаивается в своих грехах? Почему он решил умереть с проклятьем в глотке. И чего добивается палач? Может быть, он и хочет получить это покаяние. Может он хочет пробудить в этом человеке раскаяние.
Сашка знала каждый следующий шаг своего сна, но она не понимала, что он значит. Что он должен ей сказать.
Она проснулась. В квартире было темно и тихо. Через шторы сочился тусклый свет начинающегося утра. Она прошла на кухню. На кухне у них не было штор и свет плотным брекетом проник в ее сознание. Прищурившись она подошла к окну. Казалось, что город погрузился в какую-то жидкость. То ли мутную речную воду, то ли в формалин. По улицам плавали тени людей, выдыхая ошметки пара. Эти ошметки парили, не поднимаясь выше первых этажей. Казалось, что скоро они заполнять весь мир своей вонью. Вонью медленно разлагающейся плоти в стеклянном сосуде, игнорирующей все попытки сохранить извне.
Сашка вспомнила Питер. Она была там пару раз и как-то холодно относилась к этому городу. Она любила его не больше, чем любой другой город, где не была. Да, красивая архитектура, да, культурная столица, но что из того. В мир есть куча городов, которые красивее и культурнее. И, наверняка, при этом много гостеприимнее. А Питер холодный. Как это утро.
И в это утро у Сашки в груди что-то защемило. Ей неимоверно жалко стало тот северный город. Еще лет пять и от него ничего не останется. Все уйдет под воду. В фильмах показывали затопленные города будущего, где целые здания, подобно кораблям, уходят под воду. Сашка понимала, что такого не бывает. Еще до полного затопления полопаются фундаменты и город просто рассыплется и растворится в Балтике. Как кубик сахара теряет форму и рассыпается в ложке горячего чая.
Сашке захотелось посмотреть на этот гибнущий город. Услышать его последний крик. Она читала, что сейчас там массовая эвакуация музеев и вместе с тем туристический бум. Говорят, что гранитные колоны Исакиевского собора просто разбивают на куски и продают эти осколки как сувениры. Почему-то его не стали перевозить полностью. В Екатеринбурге, говорят, построят огромную оранжерею, в которой разместят знаменитые мозаики. Великолепное зрелище должно получится. А шедевры, которые хранились в запасниках Эрмитажа и Русского музея, раздают провинциальным галереям. Теперь все это будет выставляться. Сашке это нравилась. Она считала главным преступлением против искусства прятать великолепные произведения в запасники. Теперь они разошлись по России и будут жить.
Сашке захотелось поехать в Питер. Посмотреть в последний раз на этот город с Ним. У Него должны были быть какие-то выходные. Не может же он все время работать. Должны же быть какие-то перерывы. Тем более до выборов еще далеко.
Она набрала его номер. Никто не брал трубку. Странно. Может быть просто очень занят и не берет. Она попыталась вспомнить, когда такое еще было, но на ум не пришло ни одного случая. Он всегда брал трубку, когда она звонила… значит, вот оно. Началось. Добро пожаловать в рутину. И самое печальное, что это ж не преступление – не взять трубку, когда звонит когда-то любимый человек. Так же, как не преступление отменить давно запланированный выходной из-за работы. Любовь любовью, но жить тоже на что-то надо. Только после таких непреступлений проспаться не хочется.

7

- Давай я тебя подстригу.
- Зачем, я ж не сильно заросший.
- Не знаю почему, но мне кажется, я должна это сделать. Это что-то изнутри. Пожалуйста.
- Мне неудобно от того, что я просить тебя заставил. А как стричь будешь?
- Не знаю.

Он принес из кухни табуретку, сел посреди комнаты. Она взяла в ванной ножницы и стала стричь. Проводила руками по его волосам, выбирала прядь и состригала, внимательно прощупывая, перед тем как бросить на пол.
Он сидел с закрытыми глазами и, казалось, волосы его превратились в нервы. Он чувствовал каждое её прикосновение и, казалось, что оно последнее. От щелчка ножниц молнии пробегали по всему телу, но он не шевелился. Он вдыхал её запах. Сладкие духи с тонкой примесью женского пота. Он чувствовал слабый запах её волос, он чувствовал тепло её рук и тепло её тела. И это тепло обжигало кожу и, казалось, она сходила, как шелуха с лука и все чувства обнажались. От этого хотел сокращаться каждый, мускул, но он держался.

- Что с тобой, ты дрожишь…
- Просто холодно в комнате. А голова мокрая.
- Скоро уже всё.
- Не торопись.

Она вытерла соленые слезы рукавом халата, а они всё равно продолжали колоть щеки. Слезы чертили колючие следы вниз, к подбородку и срывались, палая ему в волосы. Горячие слезы.

- Всё.
- Всё, - они стояли на ночном вокзале. Холодный белый свет падал на перрон, холодный осенний ветер раздувал её пальто. Он что-то говорил ей, а она смотрела на него и не могла наглядеться. Ей это лицо казалось чужим, всё в нем было безобразно от того, что она его больше никогда не увидит. Она гнала эти мысли, но не могла избавиться от этого чувства. Он продолжал говорить, а она выпрямила указательные пальцы и, приложив их к вискам, увидела, что дин сантиметра на четыре длиннее другого.
- Что такое?
Она не ответила, а только повисла у него на шее, вся дрожа от холода и пытаясь проникнуть этой дрожью в него, чтоб никогда не расставаться с его сердцем.

8

По телевизору шло повторение вчерашнего веччернего шоу «Сфера»

Ведущий: мы идем в прямом эфире, чтоб вы узнали правду до того, как на нас подадут в суд за клевету. Сегодня в нашей сфере человек, которому пророчат пост патриарха всея Руси. Разумеется, когда нынешний умрет. Мы надеемся, что это произойдет не скоро и весь творческий коллектив верит, что в ближайшее время здоровье Патриарха улучшиться.
Сегодня мы будем пытаться проникнуть в сферу иеромонаха Сергия. Я б на его месте ни за что-то не согласился залезть в непрозрачный шар с пониженным содержанием кислорода.

(в центр колизея спускается полупрозрачная сфера с человеком внутри. Он сидит на неудобном металлическом кресле)

Уж очень это похоже на самоубийство, хотя это у нас теперь воля каждого.
Напоминаем. Отец Сергий не видит того, кто задает ему вопрос и не может догадаться, кто это, потому что голос мы тоже изменили. Всё, что я говорил до этого он тоже не слышал. Включите динамик.

(поднимаясь на постамент на одном уровне с шаром)

Отец Сергий, добрый вечер. Как вы себя там чувствуете?
Сергий: Просто великолепно.
Ведущий: Отец Сергий. Как вы относитесь к самоубийствам?
С: Это величайший грех. Вы хотите спросить о принятой недавно поправке, разрешающей эвтаназию?
В: Именно так. В европейских странах этот метод борьбы с жизнью доступен только смертельно больным. Мы же пошли по пути демократизации, разрешив и абсолютно здоровым людям получать дозу яда. Почему, человека, инициировавшего этот законопроект, до сих пор не отлучили от церкви?
С: Православная церковь сейчас переживает бурные изменения. Путь запретов и протестов неэффективен. Как писал Булгаков, «лаской и только лаской». Задача современной церкви привлечь человека в свои ряды, показать, что с Богом жить лучше, а не крестить толпы и кричать «ересь!»
В: Раскола не боитесь?
С: Нет, церковные люди организованы, дисциплинированы и мудры. Эта мудрость проявляется в умении поступиться несколькими… некоторыми личными принципами во общее благо.
В: А как вы относитесь к принудительным абортам в неблагополучных слоях населения? К стати, библия поддерживает деление детей божьих на благополучных и неблагополучных?
С: Церковь всегда категорично отрицательно относилась к убийству. А аборт есть не что иное, как убийство.

(загорается софит, выхватывая из общей человеческой массы на трибунах одно лицо)

Вопрос из зала: Значит, если человек рождается от матери-алкоголички уже инвалидом. Он оказывается в детдоме, где живет на средства людей, которые вкалывают день и ночь. Он же никогда не сможет работать и всю жизнь должен мучаться от ощущения своей ущербности?
С: А может стоить что-то изменить в обществе, чтоб эта ущербность была не так ощутима?
Вопрос из зала: Из-за активной социальной политики Германия сейчас находится в глубоком экономическом кризисе. Франция страдает от политики «открытых дверей». Может быть стоит хотя бы нам быть мудрее и заботиться о себе. Если каждый отдельно взятый мужчина будет заботиться о своей семье, то все семьи будут счастливы.
С: Повторите вопрос.
Вопрос из зала: Убогих бог уже простил. Так почему же они должны заставлять страдать других?
С: Вы возьмете на себя этот грех – убийство?
Ответ из зала: Это не грех. Это акт милосердия. Избавление от мучений.

(сфера заливается красным светом)

Ведущий: Наш гость начинает волноваться. О чем он думает, мы узнаем после рекламы.

Пошла отбивка и Саша вспомнила, что ставила чайник. Она побежала на кухню, заварила чай, сделала себе бутерброды и вернулась. Рекламировали порошок, карманные компьютеры, майонез и книги.

Ведущий: Несколько минут назад мы говорили с представителем церкви об эвтаназии и принудительных абортах. Как выяснилось, церковь сейчас пошла по пути демократизации и готова закрыть глаза на нарушение некоторых заповедей. Может быть нашему гостю неловко об этом говорить. Может быть он хочет сменить тему.

(загорается сфера)

Ведущий: Отец Сергий, как вы себя чувствуете?
Сергий: Великолепно. Меня немножко укачивает от всех этих вертикальных перемещений, но всё нормально.

(смех в зале)

Ведущий: Я попрошу наших техников передвигать сферу мягче.

(смех в зале)

Звонок телезрителя: Вы знаете, что законопроект, который сейчас планируется вынести на рассмотрение думы, разрешит использовать здоровые органы калек для пересадки нуждающимся. Фактически люди становятся скотом. Их выращивают на мясо.
С: Я хотел бы заметить, что их не выращивают специально. Речь идет о людях, неспособных нормально функционировать в обществе. Это психически больные, дети с церебральным параличом. Дети с врожденными дефектами позвоночника. Но, несмотря на все эти оправдания, церковь категорически отрицательно относится к таким экспериментам над людьми.
Ведущй: Даже при новом демократичном курсе?
С: Да.
Ведущий: В свое время церковь так же отрицательно относилась к экспериментам ос стволовыми клетками. Но полученные в результате этих экспериментов технологии спасли уже не одну сотню жизней.
С: Но патриарх, находясь при смерти, отказался использовать эту технологию, пусть даже она была бы одной единственной.
Ведущий: Патриарх находится в коме и в сознание не приходил. Как он мог отказаться? Внимание на экран.

(изображение проецируется прямо на трибуны. В сюжете рассказывается о людях, срочно нуждающихся в пересадки органов, показываются пациенты, прошедшие терапию стволовыми клетками и т.д.)

Ведущий: после рекламы продолжим пытаться проникнуть в сферу этого человека

(крупный план Сергия)

Второй рекламный блок мало чем отличался от первого. Всё то же самое и теми же словами. Саша еще раз попробовала войти в интернет, но ничего не получилось. Она решила дождаться конца программы, прежде чем начинать активные поиски его. Такого еще не было, чтоб он пропадал на двое суток без предупреждения и даже не звонил.

Ведущий: только что религиозные фанатики атаковали наш павильон. Отец Сергий отказался отвечать на вопросы, хотя их осталось ещё немало.
Вот почему мы идем в прямом эфире.

9

Для каждого этапа жизни есть свой город. Детство нужно проводить где-то на юге. В каком-то приморском городке. Где летом кишмя кишит разный народ со всех концов страны. Где по ночам светит огромная луна и пахнут зеленью деревья. Где время течет настолько медленно, что кажется можно наступить на его шлейф и продлить какое-то впечатление.
Зимой время в таких городах вообще останавливается. Всё становится синим и серым настолько, что эти цвета перестают различаться. Это состояние учит мыслить, учит искать и находить. Оно приучает размеренно мыслить в уверенности, что лето придет. Оно будет обязательно. Снова стеклянными потоками холодный воздух по утрам будет обтекать стволы деревьев и работы сердцу хватит, а сейчас, зимой, работать должен ум.
В больших городах этого перехода не чувствуется вообще. Лето там мало чем отличается от зимы и погода, по большому счету, это лишь повод испортить настроение – не больше. Города подходят для зрелой жизни. Даже для студенчества они вредны. Они не дают сформироваться окончательно, втягивая в круговорот событий и лишают торжественности этот первый шаг во взрослую жизнь.
А если и учиться, то в каком-то облцентре. Не больше одного миллиона населения. Чтоб, прогуливая пары, можно было пойти погулять и не сойти с ума от гуда машин в пробке.
Но в огромном городе нужно работать, отдаваться полностью, оставляя время только на сон. Но ведь так не может продолжаться вечно. Если в определенный момент не прекратить это безумие то превратишься в курящую сорокалетнюю седую женщину, чей гардероб сплошь из одежды «в которой удобно». Утром она пьет кофе и желудок её напоминает губку, которой собирали кровь на мясокомбинате. Она вроде бы сделала какую-то карьеру, но уже не помнит – зачем. Зачем она это с собой сделала?
Нельзя забывать тот город, город детства. И его не заменить двухнедельными выездами в Сочи и просаживаем денег на никакушний сервис, катание на водном мотоцикле и пирожки на пляже. Нет. Город детства, это когда всей семьей собирают вишни, потом выковыривают при помощи канцелярских скрепок из них косточки, а потом мама варит варенье и дает попробовать пенки. Производство пенок нельзя наладить в промышленных объемах, они могут быть только в городе детства, где через дыру в заборе можно попасть к другу в гости.

10

Двухдневный туман разразился дождем.
Сашка сделала бутерброды, сложила их в пластиковый судок и пошла к нему на работу. наверняка у него разрядился телефон. Именно поэтому он не выходит на связь.
- Его не было, - ответил сашки редактор, покуривая сигарету.
- Как не было?
- Он не приходил на работу.
- Давно?
- Третий день уже как.
- Но ведь он сам мне сказал, что собирается номер сдавать.
- Он нас очень сильно подвел, - выдохнул редактор, глядя на пепел. – очень сильно… мы ждали его материал на первую полосу. А он просто не пришел.
- И вы его не искали?
- Как?
- Ну не знаю… вы ж такие вещи расследовали, а тут провинившегося сотрудника найти не можете.
- Мы все можем. Но зачем нам это. Он сделал свой выбор. В свое время он очень вовремя появился, а теперь очень невовремя исчез. И этим очень нас расстроил. И оставил кучу подозрений, что ничего никогда не появляется просто так. Даже оппозиция.

Саша вышла на улицу, даже не пытаясь сообразить, что происходит. Он исчез. Оставив в ее квартире свои вещи он ушел вместе с хорошей погодой. Она бегом кинулась к остановке, но, добежав, остановилась. Все равно пришлось ждать. От этого бытового ожидания сердце опускалось как на лифте. Медленно, но уверенно.
Вокруг как всегда куда-то шли люди. Они не шли строем, но было в них что-то холодное. Они не знали о её трагедии, но это совершенно не мешало им жить. Никакого сочувствия. Мы так долго боролись за толерантность, а получили безразличие.
Саша стояла на троллейбусной остановке, наблюдая за пожилой женщиной в газовой косынке. В руках женщина держала кремовую кожаную сумочку, а на её ногах были туфли такого же цвета. «Наверное, у этой женщины очень богатые дети, раз они не стали от неё избавляться и взяли её содержание на себя, - подумала Саша. – Наверное, она хорошая мать, раз смогла так воспитать своих детей, возможно, и внуки у неё будут достойными людьми». Профиль женщины казался знакомым. Похожее ощущение иногда испытываешь глядя на иконы.
Подъехал троллейбус и Саша с женщиной вошли в него.
Саша продолжала разглядывать женщину в профиль. Уже ни о чем не думала. Просто потеряла ход времени и чувств.
«Стойте, стойте! – вдруг закричала женщина. – Стойте, откройте двери!»
Водитель остановил троллейбус, открыл двери. Женщина побледнела, молча она смотрела на открытые двери, а все смотрели на неё. Потом она стала спускаться по ступенькам, приговаривая «Ребенка моего в ведре понесли».
Она вышла, двери закрылись. Пассажиры крутили пальцем у виска и обсуждали увиденное.

11

Саша: как там вы? В Путинград ещё не переименовали?
Слон: неа, так живем, царей вспоминаем. Что ж тогда по твоей логике новгоод в ратникова переименовать должны.
Саша: а нижний новгород в нижнего ратникова.
Слон: вот такая камастура.
Саша: а я к вам сейчас еду.
Слон: что, прямо сейчас? Когда приезжаешь?
Саша: завтра утром буду.
Слон: встретить тебя?
Саша: да нет, не обязательно…
Саша: а можно у тебя пару дней пожить?
Слон: это проблемно будет. Я ж всё-таки с родителями.
Саша: а никуда пристроить на пару дней не можешь?
Слон: ну, сейчас сяду на телефон, знакомых обзвоню. А ты по делам в питер?
Саша: нет, отдохнуть чуть-чуть. Посетить город белых ночей и замечательной архитектуры санкт-петербург.
Слон: сообразим что-то. Я тогда тебя встречу и разберемся. Ты к общагам как относишься?
Саша: а что?
Слон: просто сейчас каникулы. Можно было куда-нибудь тебя приткнуть ненадолго. Перетереть это дело?
Саша: давай.

Уже в поезде саше стало немножко жутковато от мысли, что она будет однао в огромном корпусе общежития. Это напоминало какой-то фильм ужасов. Она уже видела, как убегает по бесконечно длинному коридору от человека в плаще, прячется на лестнице, в шкафах. Той ночью ей снилось необычайно пластичное собственное тело, которое пряталось за трубы отопления и батареи, но везде преследователь её находил. Она сдирая, руки ломилась в двери, за ними играла музыка, слышались голоса, но никто не открывал. В конце сна она забилась в угол, готовясь кричать, звать на помощь, но язык как бы распух и ввалился в горло, перекрывая доступ воздуху. Саше приснилось, будто она потеряла сознание, или её просто убили.
По почти пустому вагону бродили тени. Старый вагон. Такие уже лет 10 не ходили и вот теперь их сняли с провинциальных маршрутов и гонят в Питер. Потому что в таком вагоне можно вывезти на 12 человек больше, чем в новом.
Вагон еле волочится, чтоб не убивать рельсы. По обратным рельсам постоянно идут поезда с темнотой в купе и дежурным светом в начале плацкартных вагонов. Все лица-лица-лица в окнах, а затем крытые грузовые вагоны. Кажется, что в них тоже люди. Ведь возили в таких людей после войны. И на фронт везли в таких вагонах. С кем воевать придется теперь этим на новом месте и может ли быть в этой войне победитель?

Сашу разбудила попутчица по подъезде к Питеру. «Проводница ходила, всех будила, а вы что-то промычали в ответ и не проснулись» - объяснила она.
На перроне стоял Лешка. Худющий, высокий, но с добрыми, как у слона, глазами.
- Нашел я тебе квартиру. У моего знакомого сожитель уехал к родителям на каникулы. Койка пустая. Вот тебя туда и пристроим?
- В койку к знакомому?
- Конечно. Парень молодой, кровь бурлит, а тут сожитель уехал. Вот я тебя ему и подкладываю. Ты ж не против?
- Главное, чтоб не будил. А если аккуратно, то можно. Сейчас туда поедем?
- Я б хотела с дороги умыться, а то я жуткая, наверное, сейчас…
- Да ненамного страшнее, чем обычно.
- Дурак!
- Так зачем ты в Питер собралась? – спросил парень, когда они вошли в вокзал.
- Да просто отдохнуть. Подумать о жизни.
- За пару дней ты много надумаешь.
- Озарение приходит мгновенно. Вот сейчас прямо на эскалаторе озарею и поеду обратно.
- Прямо на эскалаторе не нужно, зажевать может, когда до конца доедем. Как работа?
- Да как обычно…
- А твой как?
- Ушел с работы…
- А чего?
- Политика…
- Или просто денег мало. Сейчас же в этом основная проблема оппозиции, а не политических исканиях. Так ведь?
- В чем-то ты прав, но всё немножко сложнее.
- А где ты работать теперь будешь?
- Ещё не знаю. Может у вас, здесь, в Питере работу найду и останусь.
- А это идея. Прикольно будет, если ты к нам переедешь?
- О! Какой кобель. Сначала меня под знакомого своего кладет, а теперь к вам переезжай. Ну-ну.
На привокзальной площади как сиротки стояли трамваи.
- А что они здесь делают?
- Уровень воды поднимется и депо скоро затопит. Вот их сюда и выгнали.
- Так их что, собираются увезти из города.
- Да кому еще этот хлам нужен. Их здесь и оставят.
- Так если все равно утонут, зачем же сюда выгонять?
- Не знаю. Но что-то в этом есть.
- Давай пройдемся немножко до другой станции метро. Я хочу на них посмотреть.
Сашка достала Его камеру. Он учил ее фотографировать. Счетчик памяти показывал, что на карте уже есть какие-то фотографии. Как будто ток пробежал по ее пальцам. Последние его фотографии. Она было собралась посмотреть, но решила сделать это потом. В одиночестве. А сейчас она стала фотографировать казавшуюся бесконечной очередь трамваев.
- Это со всего города так?
- Нет. Только в этом районе. Возле меня трамваи еще ходят.
В некоторых был поднят пол и в образовавшийся просвет была видна мостовая – двигатель сняли, чтоб он не достался мародерам. Рельсы были покрыты ржавчиной и колеса тоже. Странно, мне всегда казалось, что трамвайные рельсы и колеса делают и нержавейки – так они всегда ярко блестели, а сейчас покрылись тонким слоем рыжей ржавчины. Совсем еще молодой.
- А метро разве не затапливает?
- Затапливает, но некоторые стации замуровали, чтоб вся система не сразу рухнула. Люди почему-то не хотят уезжать из этого города. Как-то не верится, что все может прям так рухнуть. Некоторые верят, что затопит только центр, а на окраинах еще можно будет жить.
В мировых масштабах сорок километров это не то, что не расстояние. Это вообще – песчинка. Только никто не учитывает, что все жемчужины когда-то были песком (и бетоном). И не верится, что именно твою жизнь изменит это глобальное потепление. Все время кажется, что оно где-то далеко должно случиться. Сколько там до тающих льдов Антарктики. А вот они уже здесь. Выгоняют под дождь трамваи, заставляют вереницей тянуться поезда с пожитками, растворяя их в стране как ложку соли и кастрюле. И как будто не было этой ложки. Так, вода подсоленная.

Глава 2

1

- privet!dumau,4to k 10,na4alu 11go u*e budu u teba.nastja
Сергей получил сообщение и собрался уже было в душ, но вспомнил, что единственная Настя, способная завалиться так просто среди ночи уже больше года ему не звонит и вообще по слухам переехала в Москву. Он эти слухи не проверял. Но и сказать, что он им сильно верил? Ему просто было пох… и он ответил.
- gde budete?izvinite,no mne ka*etsa,4to vy owiblis nomerom.sergej.
- oi!navernoe dejstvitelno owiblas.prowu prowenia za bespokojstvo.nadeus ne silno otvlekla.
- Kak vse tki priatno vstretit ve*livogo 4eloveka.v moej medicinskoj praktike byli slu4ai,kogda mne dokazyvali,4to s nomerom u nih vse v poradke,a eto u mena 4to-to s golovoj.
- Vopiuwee bezobrazie.a ty doktor?
- Net.ja *urnalist.no 4tob diagnostirovat takie slu4ai specialnogo obrazovania ne nado.hamstvo ono i v afrike hamstvo.
- Da.prosto trpet ne mogu.osobenno v obwestvennom transporte.i da*e v taksi spasenia net.vot edu s voditelem sej4as.vrode nikakih gadostej ne govorit,no odnogo”v takuju dal!”hvatilo.radovatsa nu*no-bolwe zaplatat,a on 4to-to bur4it.
- est takoj tip voditela-ve4no vsem nedovolny.u mena byl takoj.govoril emu:ne nravitsa-uhodi.tok on okolo goda prorabotal poka ne uvolili.
- O!ty bolwoj na4alnik,raz s voditelem ezdiw!
- Net.prosto *urnalis.a ty 4em zanimaewsa?
Около часа телефон просто молчал. Сергей проверил всё ли в порядке со связью, посмотрел сколько денег на счету. Попил кефиру. Спать не хотелось, да и завтрашний день вовсе не грозил завалом на работе, поэтому можно было погужеваться.
Он порылся в картонном ящике, служившем ему книжной полкой (или книжным ящиком) и достал пачку из пяти книг, перетянутую бечевкой. Мягкий переплет, серая газетная бумага. Харуки Муракама. Два последних тома их трилогии «Хроники Заводной Птицы», «Норвежский лес», «К югу от границы, на запад от солнца» и «Мой любимый sputnik”. Странно, что японец включает в название русское слово, да ещё и прописанное латиницей, как будто кто-то прислал его по смс. Он повертел в руках кирпичик. Прочитал аннотацию и биографию автора – ни слова ни про смс, ни про русские связи автора. Потом посмотрел на тираж – 15 000. По тем временам просто огромный. Сейчас тиражи никто не считает. Все сразу заявляют, что за первый день их книгу скачало несколько миллионов пользователей. А читали они эту книгу, повлияла она на их сознание, принесла ли кому-то счастье. Никому не интересно.
«Мой любимый sputnik”, судя по тиражу, читали. Со временем клей иссохся и просто раскрошился так что книга превратилась просто в стопку листиков. Вот почему эти книжки связали бечевкой.
Он спас эту пачку из какой-то кучи макулатуры – всё равно читать было нечего. Он уже взял в руки первую порцию листков, как просигналил телефон.
- izvini,4to mol4ala.zanata byla.ja studentka.buduwij ekonomist.sej4as edu domoj.ty ne dumaj nikakih powlostej.mne prosto dokumenty nu*no bylo zabrat.a ty 4em zanimaewsa?
- Kni*ku na4al 4itat.moj lubimyj sputnik.haruki murakami.
- Mne kto0to pro nee govoril.vrode neplohaja kni*ka.tolko nemno*ko nudnovata.a ty voobwe mnogo 4itaew?
- Ne o4en.kogda v metro edu.i voobwe – kogda delat ne4ego.za ged pro4itl celyj jawik ot mikrovolnovki knig
- O!eto kruto.nu ja gde-to korobo4ku ot utuga,esli ne s4itat u4ebnikov.a tak u meta gde-to jawik ot televisora knig.a po4emu ty tak meraew?
- *ivu na sjemnoj kvartire.periodi4eski pereez*au.iz mebeli tilko matrs,podstavka dla diskov i korobki.
- A ty ne iz pitera?
- Net.s ukrainy.pereehal posle univera.tut nomnogo lu4we.skoro u*e gra*danstvo polu4au.
- Prikolno.a o 4em ty piwew?
- Obo vsem,no 4awe o kulture.filmy,muzyka-eto moe.
- 4asto v kino hodiw?a davaj zavtra shodim kuda-nibud.100 let v kino ne byla.
- A ty mena ne boiwsa?
- A za4em teba boatsa.ty ewe mena ne videl.
- Strawno predstavit,esli ty v kino 100 lit nazad byla.na bratjev lumier nebos hodila.
- Ne,kakaja-to dokumentalka o pervoj mirovoj.zavtra 4asa v 2 sozvonimsa.
После кино.
- Мне что-то последнее время разонравливаться кино начало. Ну вот именно в кинотеатре. Одна туда не пойдешь потому что… не ходят в одиночку в кино. А вот так вдвоем – лучше куда-то где можно поговорить. Или дома по DVD, чтоб можно было пить чай и с ногами в кресло залазить.
- Вдвоем хорошо ходить в кино, когда давно встречаются и часто видятся. Вот если за день ничего не произошло о чем говорить.
- У меня был парень, который как-то разоткровенничался и рассказал мне, что у него запор. Мне так неприятно стало. Вот если б мне просто друг такое сказал – я б поржала или посочувствовала – в зависимости от того, как бы это сказали. А так – нет, я категорически не согласна.
- Да, люди должны быть немножко ангелами.
- Это откуда?
- Сам придумал.
- Красиво. Немножко ангелами. Чтоб не совсем такими всеми позитивными, потому что это скучно, но в нужные моменты – да. «Люди должны быть немножко ангелами». Нужно где-то записать.
- Так что ты с тем парнем сделала?
- Продолжали встречаться. Ещё пару месяцев, а потом из-за какой-то фигни поссорились. Мелочь какая-то, но был бы повод. Да и действительно, нам не о чем было говорить.
- Когда не о чем говорить, можно целоваться. Это тоже иногда спасает.
- Но это когда только начинают встречаться. Когда там только первый совместный секс, начало притираний, публичный петтинг. А потом и это надоедает? А куда мы идем.
- Я тут недалеко живу. Ещё успеем по чашечке чаю выпить. Я тебя потом провожу.
- Ты мне что, сексом предлагаешь заняться?
- Нет. Чаю попить.
- Но ты ж знаешь, чем это кончится.
- Не знаю.
- Ну чай, так чай. Хотя мог сказать открыто.
- А я проводил эксперимент. Несколько раз говорил открыто и тут начиналось. Да я не такая. Я этим не занимаюсь вообще, и как ты мог такое подумать про меня – приличную девушку.
- Но я-то не такая.
- А ты давно сексом занимался.
- Где-то полгода назад.
- Ого! Как так можно. Я просто чувствую себя матерью Терезой, спасающей африканских детей от голода. Ты тут живешь. Сколько ж ты платишь за аренду?
- Вот столько, - Сережа показал большим и указательным пальцем около сантиметра.
- А не проще было на окраине снять и поднакопить и купить. Чтоб своя была. С мебелью.
- Я ещё к этому не совсем готов. Я собираю вещи для своей будущей квартиры и когда их станет неудобно перевозить, я найду для них стационарное прибежище. Ты какой чай пьешь.
- А у тебя их что, два.
- Черный или зеленый?
- Давай зеленый.
- С добавками или без.
- А какие добавки?
- Ой, тут разные есть. Ты скажи что, а я найду.
- Жасмин есть.
- Есть простой и како-то яблочный. Но он краской для волос отдает.
- Ацетоном?
- Нет, просто в краску добавляют похожий ароматизатор.
- А можно тебя за попу потрогать.
- Попробуй. – ели смог выдавить из себя Сергей.
А Настя не смущаясь подошла и потрогала. Через джисны. Потом засунула руку под джинсы и впилась ногтями в ягодицу.
- Не очень волосатая.
- Ты любишь, чтоб как кокосовый орех?
- Нет, мне твоя нравится.

После секса
- Извини.
- Да что ты извиняешься. Кто тебе сказал, что секс вообще должен долго продолжаться. Главное, чтоб удовольствие получилось. Вот мне понравилось. Есть в этом что-то. А что там с чаем?
- Уже остыл, наверное…
- Да нет, не сильно! – прокричала она с кухни.

После чая.
- Ладно, побежала я. Если что – звони :-) – и как по заказу у неё в сумочке запиликала мобилка. – Да, да. Привет, как дела? Да у меня всё нормально. В гостях я. Уже выхожу. С мальчиком познакомилась. Потом. Сейчас, я обуваюсь, – она помахала Сергею рукой и вышла в подъезд, не прекращая разговора. Он закрыл за ней дверь. – да. Ну… было. Да ничего выдающегося. Зато собеседник хороший. Лучше расскажи, как у тебя дела.
Заканчивается все. Жизнь, молодость, любовь, но больше всего стрессов человечество получает, когда заканчиваются деньги на телефоне.

2

Девушка лежала в ванной и струи душа кололи её тело. Она просто наслаждалась этим ощущением щекочущей боли. Удовольствие и боль воспринимаются одними и теми же рецептарами. Такова природа человека. Боль может доставлять удовольствие, а после удовольствия разбиваются сердца.
- Ты там не заснула?
- Нифига себе! Двадцать минут для девушки в душе это только зубы почистить.
- А я думаю, для кого это щетки, предназначенные для чистки зубов в труднодоступных местах. Оказывается, это тоже женские штучки.
- Дурак!
Через пять минут Саша вышла из душа.
- Оденусь и пойдем гулять?
- Давай. Куда?
- Ну, не в Эрмитаж. Да я у вас тут везде была. Есть что-то новенькое.
- Возле меда открылся анатомический театр.
- Нет, смотреть вскрытия я бы сейчас не хотела.
- Да нет, это бар такой. Там половина коктейлей с медицинским спиртом, подают их в пробирочках и колбочках. Ну и вообще жизнеутверждающее место.
- В стиле нынешнего Питера? Странно, я б не стала открывать заведение, зная, что оно вряд ли проживет больше трех лет.
- А почему б не открыть? Цены на недвижимость упали неимоверно. Плюс какие-то налоговые льготы. Правительство просто боится, что люди скопом уедут отсюда, вот и придерживают предпринимателей. Состояние на этом не сделаешь, но три года безбедной жизни обеспеченно.
- Правильно, а надо ли больше?

- А пинцеты тут зачем?
- А вот смотри! – Лешка взял сигарету пинцетом и прикурил. – Вроде бы так медики курят.
- Не самое уютное место.
- А это ж для медиков открыли. Им эта эстетика ближе. Пока студенты. Потом, когда работать начнут, всё приестся, но на первом втором курсах на ура идет. Тут ещё шоты в шприцах подают. Вот давай что-нибудь закажем.
- А как они BMW в шприце поджигают?
- Не поджигают. Не в этом фишка.
- Ой, а это штука от гинеколога! – взяла Саша какую-то железку из банки.
- Так вот из чего сделаны гинекологи!
У барной стойки стоял стеклянный шкаф с больничными картами и какими-то документами в рекламных папках.
- А вы эти истории сами придумывали? – обратилась девушка к бармену.
- Нет, это архивные, посмотрите на года. Их уже списали, но мы спаси от сожжения. В какой-то мере это антиквариат.
И слова резко закончили. Допили и стали ждать, когда принесут счет.
- Я что-то разморилась от этих пробирочек. У тебя интернет нормально функционирует?
- Вроде да. Хотя может быть по вашим московским меркам… заодно и с родителями тебя познакомлю.
- А давай ты сейчас домой, а я через пару часиков к тебе подъеду.
- А куда ты?
- У меня тут дела есть… не просто ж так я все бросила и сюда приехала.
Сашка вышла из кафе и пошла на вокзал. На ступеньках поземного перехода она застала странную картину: на тряпках лежало три разномастных дворняги. Они плотно прижилась друг к другу и пытались спрятать носы, из которых вырывались струйки пара, в эту же кучу, которую сами и составляли. Перед собаками стоял стаканчик с мелочью. Сашка оглянулась – вокруг никого не было. Никто не присматривал за этими животными, и некому было забрать заполненный мелочью стаканчик. Она достала фотоаппарат и начала снимать. Внезапно появилось бомжиха. Крикнув что-то непонятное Сашке она замахала руками на собак. Те, поджав хвосты, разбежались в разные стороны. Бабка улеглась на нагретое ими место, как и их когда-то, наверное, привлекло оставленное ей тепло. Собаки тянули к ней морды, но она отмахивалась от них.

3

В учебке висели замечательные люстры в виде стеклянных лилий с золочеными патронами – живое воплощение мещанства.
Как могло армейское руководство раскошелиться на такую непозволительную роскошь – непонятно. Скорее всего, у кого-то была партия этих светильников и их по каким-то причинам невозможно было продать. Но факт остается фактом, парней, уже месяц не видевших женщин, кроме работников столовой, похожих на патологоанатомов, от учебы они отвлекали больше, чем могли бы обычные, белые советские плафоны.
Препод, имени которого Витя уже не вспомнит, читал свой предмет так, что было непонятно – то ли он ещё читает лекцию, то ли заснул и что-то бормочет во сне. Что он говорил – никто не слушал, точно так же как он даже не пытался понять, чего нужно людям, которых на 2 года вырвали из жизни.
Одинаковая форма сидела на всех по-разному, но при этом не переставала быть одинаковой и, казалось, что и сидеть она будет тоже одинаково.
Их готовили еще по старым, мирным шаблонам, а жить и умирать им предстояло по новым, военным.

4

Выйдя ночь на балкон, Сашка удивилась тому, что небо здесь лишено того красного оттенка, какой она имеет в других крупных города и уж совсем не такое алое, как над Москвой. И не было специфического ночного городского шума. И ни одна буржуазная сука не запускала салют в честь своего ****ского дня рождения.
Промозглый ветер загонял обратно в комнату, но спать вовсе не хотелось. Сашка вообще лишилась сна в этом умирающем городе и будто бы подключилась к космическому источнику энергии. Ей хотелось читать, но в магазине она не увидела ни одной интересной ей книги, ей хотелось слушать музыку, но эфир звучал пусто и гулко. Ей хотелось работать, но работы не было. От этой всесторонней бесперспективности Сашка чувствовала себя водой в оловянном шаре. Вот еще чуть-чуть и она начнет закипать, а после взорвется. Вместе с этим шаром.
- Иди спать. Замерзнешь.
- Не хочу.
Лешка помолчал немного. А потом, понизив голос так, что тот стал трещать как лопнувшая мембрана, спросил:
- А чего ты хочешь?
- Не знаю. Если б знала – уже получила б.
Она зашла в комнату, порылась в вещах, достала фотоаппарат. С балкона она сделала несколько панорам ночного города. Сделала б еще больше, но индикатор показал, что память забита. Сашка вспомнила, что здесь еще должны быть его фотки. Его последние фотки. Экран погас, перейдя в ждущий режим. У Сашки на глазах навернулись слезы. Она стерла их рукавом и снова включила фотоаппарат. Вот ее панорамы, вот те трамваи возле вокзала. А вот тоже какой-то город. Тоже возле моря. Это Питер. И это тоже… когда он успел сюда смотаться? Что это вообще значит?! А вот какие-то незнакомые места.
- Лешка! Иди сюда.
- Сама иди. Там холодно. – пробубнил сонный Лешка.
Она подошла к нему.
- Включись. Это Питер?
- Не знаю… с чего ты решила? – спросил лешка поймав таки фокус.
- Но это же Питер? – показала Сашка предыдущие фотки.
- Ну да. Это - Питер. Значит и то – тоже Питер. Все Питер. Ложись спать.
Сашка смотрела на фотки. Какие-то промышленные кварталы, проходные, большие ангары на заднем плане. Это были последние фотки, которые сделал он. И когда он успел съездить? И почему она об этом не знала. Хотя… тоже мне. Неделю спали. Он и не должен был ничего ей говорить. Через неделю никто никому ничего не должен. Еще или уже.

5

Горизонт гремел глухо, как огромная фабрика. Фабрика трупов и раненых. Последние прерывистыми колонами ехали в грузовиках к горизонту противоположному, оставляя вдоль дороги трупы, которые сами раненые выбрасывали за борт, чтоб не заразиться. Смерть – инфекция.
Вдоль дороги ходили местные и собирали трупы, чтоб тоже не заразиться мертвецов закапывают. Сначала каждый селюк закапывал сам, а потом назначили дежурных, которые первую половину дня копали огромную яму, а вечером забрасывали землей собранные за день тела. Не вся земля влезала обратно в могилу и за месяц уровень земли в роде поднялся почти на метр.
В других деревнях, которые были ближе к фронту, трупы сбрасывали в воронки от разорвавшихся авиационных бомб. Это намного практичней, чем рыть ямы самим.

Аким был здоровенным мужиком пятидесяти пяти лет. С самого детства был приучен пахать как вол и сейчас он как вол таскал трупы. Те, что посвежее – на спине, совсем плохие – на сколоченных накрест досках. От этих досок уже пролегла борозда через поле. Местные знали что это за рельсы и аккуратно переступали через них, но Аким уже не обращал внимания. За сегодня он оттащил уже двоих. Третьего с развороченной головой он собирался тащить на себе.
Разве можно заставить человека жить. У него ж череп расколот. И даже если что-то осталось внутри, то растряслось бы по дороге. Аким присел на корточки спиной к телу и втянул его за руки на себя верхом и пошел по хорошо утоптанной борозде. Тело было ещё теплое и мягкое. Он умер не более получаса назад. Аким остановился, чтоб поудобней перехватиться. Подпрыгнул на месте, поменял положение рук и замер. Простояв так чуть больше минуты он развернулся и перескакивая через кусты бурьяна побежал к деревне.
- Живого нашел! – закричал он, забегая на свой разграбленный двор. – Нес его уже к яме и услышал, как сердце бьется.
Ольга смотрела на мужа и не могла понять его радости. То ли совсем от своей печальной работы тронулся.
Аким положил тело на лавку в сенях.
- Что стоишь, воды принеси.
Ольга принесла ковш. Смокнув тряпочку в воду, Аким протер лицо спасенного и, набрав воды в свой рот, тонкой струйкой пустил воду на губы солдата. Тот сделал едва заметное движение челюстью и снова вернулся к своему состоянию.
- И что с ним теперь делать? – спросила Ольга. – Добить, чтоб не мучался. Если его выбросили, значит совсем безнадежный.
- Что ты такое говоришь! Он ведь живой ещё!
- Мозги не кости – не срастутся и снова танцевать не станешь.
- Уйди! На себе в город отнесу. Не могу такой грех на себя взять.

И понес. Два дня шел обгоняемый грузовиками с молчащим мясом в кузове. В городе сдал рядового со всеми документами, что при нем были в санчасть, написал подробное описание обстоятельств, при которых был обнаружен раненый и пошел обратно. Перед дорогой зашел к заново перебинтованному своему прежнему попутчика, взял его за руку. «Ещё подышим» - сказал, а через несколько минут был выгнан медсестричкой.
За три дня фронт сместился в нашу сторону. Вокруг деревни стали появляться воронки для трупов и тела местных жителей с осколочными ранениями. Так погибла Ольга, а самого Акима застрелили во время отступления.

6

Саша решила остаться в Питере жить. Она хотела увидеть, что такое последние дни. Она ещё не совсем понимала, как так за неделю перекроила свою жизнь, но вспоминать с чего всё начиналось ей хотелось ещё меньше. Клубов приличных здесь никогда не было, а значит нужно было менять профессию. Сашка вспомнила, что когда-то она хотела стать журналисткой. Наверное, все фанатеющие в раннем подростковом возрасте мечтают стать журналистками, чтоб брать интервью у звезд. Но далеко не все догадываются, что звездам нахрен не нужны все эти девочки. Сашка не вникала в вопрос и решила попробовать устроиться в журнал со странным названием СКВОТ.
- Сквотами в Европе называют подвалы, в которых живут и работают бедные художники. Это своего рода притон, но сюда приходят не развлекаться, а работать.
Редакция журнала располагалась не в подвале а в обычной трехкомнатной квартире с обезображенной планировкой. Было много маленьких комнатушек, решетчатых перегородок, какие-то книжные полки, какие-то картины, залепленные бумажками с памятками.
- Картины настоящие. Их нам подарили сами художники.
- А как они относятся к тому, что вы их портите?
- Философски… искусство актуально, пока оно живет. Как только его ставят под стекло рядом с датчиками температуры и влажности – оно умирает. Наш журнал это цельное произведение искусства. Всё в нем имеет смысл. Мы заявлены как периодическое издание, выходящее раз в месяц, но мы к этому не привязываемся. Если у нас нет материала определенного уровня, мы просто не выходим.
- А почему вы не эвакуируетесь?
- Представителей интеллектуальных профессий из этого города эвакуируют в последнюю очередь. Сейчас вывозят всю промышленность. Согласись, есть историческая ирония в том, что художников здесь оставляют до последнего. Думаю, что в истории искусства эти несколько лет пройдут очень жирной трешевой полосой. Еще полгода мы будем выходить в формате журнала. Потом перекочуем в интернет и одновременно запустим английскую версию. Мы в свое время очень гармонично из нета вышли – туда и вернемся.
- Предки человека когда-то вышли из воды, а сейчас человек затапливает все живое.
- Именно так. Но через год, в любом случае, мы переедем. В Екатеринбург.
- А почему не в Москву?
- По прогнозам Москва тоже может быть затоплена. Не в ближайшие 10 лет, но все же. Три года, отпущенные Питеру, мы здесь куковать не будем. Слишком опасно. Я не хотел бы рисковать своими людьми. Вот здесь сидит админ. Если какие-то проблемы с компом – обращайся к нему. Запомни эту девочку, - указал он админу на Сашу.
- Мне выдадут удостоверение.
- Нет. Оно тебе не нужно. Со всеми ты общаешься не с позиции журналиста, а с позиции простого человека.
- А всякие аккредитации на пресс-конференции и т.д.
- На пресухи мы ходим крайне редко и если возникнет необходимость – всё уладим.
- Ты у нас тоже собираешься под мужским псевдонимом публиковаться?
- Да.
- А почему мужской псевдоним.
- А это девичья фамилия моей матери.
- У тебя мать была трансвиститом? Грустно… - редактор еще раз, на ходу, открыл принесенную Сашкой папку со статьями. – Но все-таки мужской псевдоним… зачем?
Сашка напряглась. Она понимала, что сейчас придется врать. Врать правдоподобно. Но все равно она была уверена, что он раскусит ее.
- Женщина в политке… это как-то не авторитетно, - нашлась что сказать она.
- Гм… но это ярко. Из этого можно было бы сделать фишку. Тем более то, о чем вы пишите. Прям килограмм человеколюбия. Вы и правда так считаете?
- Как?
- Ну, про мораторий.
- Да. Так и считаю.
- И как вы считаете?
- Так, как написала.
- Странно, но я не вижу в этой статье ни одного слова мораторий…
Сашка поняла, что ее раскусили и сейчас будут бить. Бить очень сильно. А потом напишут в своем блоге, что появилась некая аферистка, выдающая себя за журналиста.
- Я ведь его знал… и пол менять он не собирался.
Ну вот. Началось.
- Его убили.
- Кто?
- Не знаю.
- Зачем?
- Не знаю.
- И чего ж вы от меня хотите?
- Работать.
- Но ты ж никогда не работала журналистом. Не боишься, что будет трудно?
Сашка опустила глаза. Сейчас она должна сказать то, что убедит его раз и на всегда.
- В моем словаре нет слова трудно. Есть слово интересно. Что такое трудно? Это что-то новое, что требует усилий. А разве узнать что-то новое и при этом размять мозги – не интересно?
- И тебе интересно ковыряться в его костях?
Сашка не поняла, что он хотел сказать, но не нашлась, что ответить и просто промолчала. Иногда девушкам помогает и это.
- Как новичка в бизнесе я просто обязан кинуть тебя на бабло. Ты это понимаешь. Образования у тебя нет. Учить тебя я не собираюсь – у меня куча других дел. И что мне делать?
- Но вы ведь ничего не теряете. Если ничего не выйдет – просто пошлете меня и все. Я не обижусь.
- Походи по другим издательствам. Вот здесь мой кабинет.
Кабинет редактора был отгорожен стеллажами, забитыми разноформатными книгами и запирался решетчатой дверью с навесным замком.
- Всё открыто, всё просматривается, как говорится, лишний раз не подрочишь. И в этом тоже политика. Напишешь что-нибудь, чтоб можно было понять, чего от тебя ждать.
- Если начинать писать что-нибудь, то выйдет абы-шо.
- Смело, но правильно. Мне нравится такой подход. Тогда пойдешь на фестиваль современного искусства. Форма повествования – разговорная. Не пытайся выпендриваться и поставить себя выше читателя. Ты ж не знаешь, какие искусствоведы нас могут читать. Там будет наш фотограф и другой репортер. Если ты напишешь лучше – опубликуем твой текст и что-то заплатим. Пока будешь фрилансить, а потом, если не испортишься, возьмем в штат.
- Удивительно, как в городе, которому несколько лет осталось, бурлит культура.
- А чего ей не бурлить? Декаданс в чистом виде. Уже 100 лет ждем и дождались.

7

Настоящие шлюхи никогда не бывают красивыми. Это всё слабоумные писатели и поэты видели в них мучениц и чуть ли не святых. Вот когда покупаешь арбуз, ты не думаешь ведь, что он приносит себя в жертву человечеству, вскармливая своим телом голодных. Его даже не успеют доесть, треть его скиснет в каком-нибудь городском холодильнике и в результате он окажется на свалке. Семена его недозрелые, а даже если б и были таковыми, то всё равно на свалке они не успели бы прорасти.
То же самое и со шлюхами. Их покупают на час, кончают за 15 минут, а остальное время жалеют. Интересна, а хоть одна шлюха за всю историю человечества сама искренне просила клиента, чтоб её пожалели. Иногда, когда видят блеск в глазах клиента они начинают жаловаться на жизнь, и он начинает их успокаивать, чувствуя при этом себя настоящим мужчиной. Эдаким защитником, пусть даже и на 45 минут.
Фронтовым шлюхам повезло больше. У них нет этих сорока пяти минут. Клиенты идут один за одним, сменяясь так быстро, что даже причесаться не успеваешь. Да на это никто и не смотрит.
Война пахнет не порохом и не смертью. Война пахнет спермой и немытыми ногами. Мужчина – пучок агрессивной материи. Он должен разрушать и наивысшим счастьем он считает быть с девственницей. Разрушить её мир, надругаться над ним, разделить её жизнь на до и после.
Война – это каждую минуту новая девственница. Можно разрешать чужие миры, калечить чужие жизни и за это получать только похвалу. Пусть весь мир захлебнется в твоей эякуляции, но ты сделаешь это.
И поэтому так трудно жить после войны. Это то же самое, что отрубить онанисту руки. Он поймет, что больше испытать такого удовольствия не сможет и скорее всего пойдет утопится. Потому что повеситься у него без рук не получится.
А пока идет война, мужчины могут себе позволить не обсуждать, кто из них настоящий.
Настоящие шлюхи никогда не бывают красивыми, а том более на войне. Они так часто прожимаются к мужскому телу, что приобретают этот же запах. Гормоны въедаются в них через кожу, влагалище у них слизкое не от выделений, а от мужской спермы. Мужчины идут непрерывной очередью, целуют эти телеса, входят в эти вульвы и не думают о том, что фактически спят с другим мужчиной, потому что из-за слюны спермы и пота женщины во фронтовых шлюхах нет.
Есть шанс переспать с женщиной, когда она подходит к джипу и, задрав юбку, подставляет зад солдату, и в это же время делает минет сидящему в джипе офицеру. Но стоит заметить, что и в этом романтики немного. А если шлюха лежит на спине, раздвинув ноги – это мужское мясо. Бессмысленно пытаться ломать её мир, делить её жизнь на до и после. От такого соития остается только пустота. А именно это на войне и нужно. Здесь не занимаются любовью, здесь спускают сперму.

Галина сидела на кровати, широко раскинув ноги и причмокивая жевала зеленое яблоко. На другой половине кровати прямо в форме спал солдат. Вообще-то сюда не спать приходят, но раз уж в городе никого нет, то пусть хоть кто-то, чтоб в такой духоте не умереть со скуки.
В тряпках на полу что-то зашевелилось. Это была змея. Она заметила змею ещё ночью, когда та вползла в комнату погреться, но не стала тогда останавливать своего и без того не самого пылкого любовника. Теперь же появилась возможность разобраться с этой тварью.
Она положила недоеденное яблоко на пол, влезла в солдатские башмаки и зигзагами стала медленно подходить к змее. Подойдя достаточно близко, чтоб змея могла ужалить, она сала махать перед ней левым башмаком. Змея в башмак вцепилась.
Зубки у неё были острые как иглы, но не такие длинные, чтоб прокусить солдатский ботинок до ноги. Галя прижала другим ботинком голову змеи и стала размазывать её по носку. Змея дергалась, извивалась, но уже была мертва.
- Что ты делаешь? Она ж могла тебя укусить.
- Это ещё нужно посмотреть кто кого мог укусить.
- ****ь, ботинок весь в этих соплях. Это ж яд. Как я его смою. А новые мне хер кто выпишет.
Стянув ботинки, цепляя один за другой, она пошла к кровати и всем весом навалилась на постояльца и впилась ему в губы.

Снаружи стал нарастать гул, так и не достигнув максимума он сменился выстрелами и оборвался взрывом. Снова наступила тишина. Как будто ничего и не происходило, ничего не было и время остановилось.

- У тебя есть анаша?
- Есть.
- Давай покурим.
- Конечно покурим, иначе не сказала б, что есть.

Клиенты бывают разные, но все они одинаковые. Есть те, кто приезжают периодически и постоянно спрашивают одну и ту же девочку, а если её не оказывается на месте, то уезжают ни с чем. Другой тип – те, которые берут разных девочек, даже если предыдущая им понравилась и она сейчас стоит перед ними. Людей они выбирают как товар. Смотрят, трогают, спрашивают совета у мамки и берут всегда с недовольным лицом.
Первый тип чаще всего недоволен чем-то в семье. Это чаще всего подкаблучники и покупая проститутку они чувствуют себя хозяевами жизни. Иногда могут и вовсе с ней не спать, а порасспрашивать за жизнь, пожалеть и это пик эйфории. Такие клиенты опасны тем, что могут уговаривать девушку бежать с ними, могут похищать, ломая таким образом девушке и психологию и карьеру. Мужчина, который женится на проститутке почти в ста процентах случаях изменяет своей жене и никогда не забывает о том, кем она была когда-то и порой высказывает сомнения, а была ли?
О втором типе особо сказать нечего. Могут, конечно, заставить делать что-то неприятное, но это ведь всего на одну ночь и вряд ли повторится. Так что можно.

8

Сашкины знания о нетрадиционном искусстве не превышали среднестатистического уровня, а значит, стремились к нулю, но Сашу это ни капельки не смущало. И редактор был прав – когда не чувствуешь себя докой в теме, нечем хвастаться и не возникает желания просто показать себя. В музыкальных журналах куча статей, писанных наполовину известными только самому автору названиями, из которых совершенно не возможно представить, о чем идет речь. А если знаешь о чем идет речь, то читать такие экзорцисы как-то неохота: ну что нового он может сказать.
О фестивале нетрадиционного искусства куча таких отзывов, проводящих аналогии с другими фестивалями и ни о чем не говорящих читателю. Хотя иногда современное искусство бывает таким, что уж лучше проводит аналогии, чем называть вещи своими именами.
Сашино внимание сразу привлекла витрина из супермаркета с чем-то красочным в белых судочках. При ближайшем рассмотрении это оказались женские груди с нарисованными на них флагами европейских государств. Пока Саша взглядывала Британию и пыталась понять как художнику удалось достичь такого реализма, к ней подошла старушка и попросила
- А вы не могли бы прочитать, что тут на этикетке написано. Я очки дом забыла
Саша поднесла судочек к глазам и прочитала:
- Дания, шесть миллиардов евро.
- Какие цены сейчас стали! Но ничего не поделаешь, есть-то что-то надо! – и положила сверток себе в корзинку. – Рекомендую Чехию или Словакию – они более или менее свежие.
Саше показалось, что она уже слышала этот голос и где-то уже видела эту женщину.
- А Нидерланды?
- Нидерланды уже с душком. Я б не брала.
Саша ткнула пальцем в Чехию и удивилась – она была теплой и на ощупь как настоящая женская грудь. Саша испугалась и отдернула руку.
- Они что, настоящие?
- Конечно же настоящие. Здесь всё настоящее! – Саша вспомнила, где видела эту женщину.
- Скажите, а я не могла около недели назад видеть вас в Москве.
- Могли. Я ездила в троллейбусах и кричала «Моего ребеночка в ведре понесли».
- Вы автор этого шедевра?
- Этот шедевр создали политики, а я только воплотила.
- А можно взять у вас интервью?
- А чем мы сейчас занимаемся?
- Это настоящие женские груди?
- Как вы себе это представляете? Нет. У нас, конечно, сейчас много безумств, но отрезать груди живым или мертвым женщинам просто из забавы художника никто не разрешал. Это свиная грудь. Мы просто скорректировали её при помощи инъекций силикона и сделали шлифовку коже ещё живой свинье.
- А как вам удалось сделать её теплой? Или она остынет?
- Остывать она не будет ещё дня три. Там химики какое-то чудо сотворили.
- А за три дня она не испортится?
- Испортится, но это тоже часть задумки.
- Куда потом денется инсталляция?
- Её сожгут. Она потеряет вид. Ну, может быть найдется какой-то богач, который захочет её заморозить и сохранить, но это маловероятно.
- Что символизирует данная работа?
- А вот это вы уже сами должны понять. По-моему тут всё довольно прозрачно
- Расскажите о других ваших работах.
- Неделю назад я ездила по Москве в троллейбусах и кричала «Ребеночка моего в ведре понесли», водители останавливали в неположенных местах и я выходила. Эта акция выражала мой личный протест против принудительных абортов и искусственных родов.
- А при чем тут ведро?
- Абортативный материал запаковывают в пластиковое ведерко и отправляют на фармацевтические фабрики на переработку. Человека отправляют в ведре как когда-то в ведре колхозник нес сдавать яблоки или картошку в закупочную контору. А ещё в ведрах мусор выносят. Тут тоже символика не очень сложная.
- Сколько вам лет?
- 63.
- Вы всю жизнь занимались современным искусством?
- От искусства я была недалеко. Я филолог. Занималась литературой. Вышла на пенсию и стала перформенсионисткой.
- Как сказали! А вы думали, что на пенсии станете заниматься поп-артом?
- Никогда не думала, но после того, что творится в нашей стране мне кажется единственный выход их этого – шок, удар по общественному сознанию. Клин клином вышибают. Человек должен стать немножко безумцем, чтобы разорвать этот рационалистский круг, который постепенно превращается в петлю.
- Вы входите в какое-то объединение художников?
- Объединяются только те, кто уже перестал быть художником в душе и стал считать, что художник это профессия. Все эти сборища ограничивают.
- Но ведь в выставках вы участвуете?
- Где-то полгода назад у меня возникла идея этой инсталяции и я просто прикинула, где бы это можно было представить и получилось, что на этой выставке.
- Почему так долго ждали?
- Свиней выращивала.
- Не боялись, что работа могла утратить актуальность?
- Мир за полгода не рушится, а пока есть государства эта работа остается актуальной. Просто нарисовала бы другие флаги и напечатала бы другие ценники. Ведь все государства как сиськи. Начала они комплексуют по повод своего размера и качества, потом наполняются соком и становятся привлекательными для других. Когда они начинают кого-то прикармливать – быстро теряют форму и привлекательность.
- А силикон?
- А силикон это гостарбайтеры. Вроде чуть-чуть помогает, но тоже ненадолго.
- Вот вы и раскрыли символику.
- А я её скрывала?
- В начале интервью – да.
- Ой, я же старая маразматичка и склеротичка, что вы меня слушаете!

Новый Сашкин редактор отложил прочитанный текст.
- Очень даже неплохо. Прикольная тетка. Только ответы односложные, а это плохо. Получается, что это диалог. А должен быть твой вопросик вот такой. На три строчки. А потом её бу-бу-бу. Нужно доработать. Сможешь переделать?
- Но я тогда в номер не попаду?
- Если сможешь это раздуть тысяч до семи, то поставим в следующий отдельной статьей. Контакт с дамочкой есть?
- Есть.
- Ну, тогда можешь звонить ей, брать фотографа и вперед. Жду большого, хорошего материала. Про планы её спроси, про биографию, что её до такой жизни довело. Источник вдохновения опять также. Ну, ты сама всё знаешь.

9

Окна первого этажа вровень с землей. Здание похоже на коренной зуб. Гнилой коренной зуб, который постоянно пытаются лечить, но он продолжает предательски гнить и крошится. Он бьет по нервам, он способен испортить день. Но от него не избавляются, потому что без него будет ещё хуже.
Окружающие кирпичное здание серые деревья, старые, покрученные временем и с шишками от сквозняков, скрывали второй этаж. Строение растворялось. Оно превращалось в узкую полоску серой стены. От подоконника первого этажа до подоконника второго этажа.
К жилым домам деревья не подходят близко. Только когда дом умирает, они протягивают к нему свои ветки, стучатся в окна, выламывают стекла и способны пронзить дом насквозь. Они замаливают грехи этого дома.
Посетители всего этого не видят, но чувствуют. Они лежат и смотрят в белый потолок. Они смотрят в него так долго, что знают каждую трещину, а насекомым радуются как неожиданным посетителям.
Лежачие больные чаще всего умирают от безысходности. От мысли, что им всю жизнь придется разглядывать этот потолок. Если бы их держали в оранжереях, они смотрели бы на звезды, на то, как меняется небо, на снег и на дождь. Это наполняло бы их жизнь смыслом. Но этого нет. А есть - потолок и, периодически, рука доктора.
Он приходит каждый день. Трогает голову, говорит что-то непонятное и внимательно всматривается в глаза. Морщины у него как трещинки на потолке. Иногда он проводит палочкой по переносице и передвигает её вправо-влево, вправо-влево.
- Эх, Витя. Что ж ты нас не радуешь?
В ответ на эти слова Витя посмотрел на доктора.
Тот чуть не вскрикнул.
- Витенька, молодец! Ты меня слышишь? Ты слышишь. Подай какой-то знак.
Парень никакого знака не подал и снова уставился в потолок.
Через открытое окно в палату заглядывал клен. Предчувствуя грехи, которые ему ещё придется замаливать. Может быть, при жизни этого здания, может быть после его смерти.

10

Фотографу престарелая художница позировала полуобнаженной. Она сидела на плетеном кресле, в одной руке держала чашку, а другой прикрывала грудь. Такая картина должна быть шокирующей, но из-за пышной шелковой юбки, шляпки с цветочками и очаровательной мягкой улыбки она казалась просто пикантной картинкой начала двадцатого века. Конечно, Неонила Блятская, тогда ещё не жила, но она очень любила то время. Она коллекционировала шляпные булавки и кусочки старых шляпок. В её коробках можно было найти поля с нарисованными масляной краской маками, либо какой-то кусочек плетеной соломы с обрывками ленточек. Такое свое увлечение она сравнивала с археологией и верила, что когда-то из этих осколков получится собрать целую шляпку, а может быть и машину времени.
На расспросы о молодости она реагировала короткими отговорками, говорила, что то время не способствовало любви. Люди были злые. Сначала боролись с чем-то, потом разбирали последствия и снова с чем-то боролись. Какая уж тут любовь? То ли дело начало прошлого века, когда самые модные кончали жизнь самоубийством, а те, кто не нюхали кокаин, рисовали себе круги под глазами антрацитовыми тенями.
Этого уже не вернуть, зато можно попытаться создать что-то совершенно новое. Тоже не поддающееся логике и похожее скорее на ребячество, чем на пафосное «шедевр». Совершенно недавно в интернете появились анимированные юзерпики от Блятской, изображающие убийства в супермаркетах. Тщедушную старушку даже не стали арестовывать за фотосъемку в торговом зале. И теперь жалеют – на художницу подают в суд.
Но и этого она не боится, уверяя, что и перед лицом правосудия сможет устроить шоу.

- Вы делаете открытки, ювелирные украшения, инсталяции – не знаете, какое место вы занимаете среди самых коммерчески успешных художников России?
- Никакое. От этого моего хобби прибыли ноль рублей, ноль копеек. Мне помогает мой сын. Ему приятно, что у него мать известная, да к тому же ещё и скандальная художница. Большая часть моих творений очень быстро теряет вид, как те европейские сиськи, и продать их не представляется возможным. Память о них живет только в фотографиях. Продаются в основном открытки и ювелирка. Но и это уходит по себестоимости, либо раздаривается знакомым. Иногда бывает так, что мне снится вот именно вот это дерево именно из вот этого парка на открытке с моим автографом. Я иду, фотографирую его, обрабатываю, чтоб именно такая картинка получилась и печатаю тираж, предположим, сотню открыток. Часть раздается знакомым при встрече, а часть выставляю на интернет-аукцион. С современной точки зрения они произведения искусства: ограниченная серия, индивидуальная нумерация, собственноручный автограф – раритет, короче. Но всё равно на этом миллион не заработаешь. Самая дорогая, проданная мной открытка… даже не проданная. Я её выменяла у хозяина книжного магазина на альбом репродукций Моне. Вы представляете, сколько сейчас может стоить такой альбом.
- Какая картинка приснилась вам сегодня?
- Вообще я о своих творческих планах распространяться не люблю, но вам, по секрету. Сейчас готовлюсь снимать серию «Фонд защиты человека». Это обнаженные мальчики и девочки разных возрастов в скрюченных позах на чисто белом фоне. Не самая яркая из моих работ, но у неё есть философия. Что для поп-арта сейчас редкость. Сейчас почему-то думают, что искусство не должно нести какой-то смысловой нагрузки. Только эмоции. В фонде защиты человека я хочу показать, что при практически нулевой эмоциональной нагрузке (голый человек на белом фоне – это уже подзатаскано), можно вместить максимум философии.
- А какой?
- Той, что человека сейчас самого нужно защищать. И эту мотивацию можно воспринимать неоднозначно. С одной стороны нужно рушить устои общества, чтоб дать выход человеческой природе (во многом - дикой), а с другой – о какой защите может идти речь в хаосе. Все начнут жрать друг друга. И в этом философия.
- Это будут снова открыточки?
- И они тоже, но, в первую очередь, это будет выставка, будут биг-борды, будет тв-реклама с призывом сбора средств в фонд защиты человека. То есть это будет такой рекламный абсурд, выведенный в массы. Ведь в галереях сейчас никого не удивишь. Что не покажи – всё кислые мины. А когда человек приходит домой, включает любимый сериал и тут, бах! Фонд защиты человека. Это пригружает.
- И как должен действовать человек после такого взрыва?
- В первую очередь он должен начать думать, что он воспринимает. А после, при удачном стечении обстоятельств, этот проблеск мысли может разгореться в свет в конце туннеля, по которому этот человек пойдет к новой, светлой жизни.
- А какая она, эта будущая жизнь?
- Прискорбно сообщить, но я не верю в будущее человечества. Закончится наш проект, люди снова будут приходить домой и смотреть сериалы, а потом пойдут в топку, как просроченные продукты в супермаркетах.
- В супермаркетах не бывает просроченных продуктов. На них просто дату выпуска меняют.
- Но на мне-то дату выпуска не переменишь!
- Вы не думали податься в политику?
- В моем возрасте это безуспешно.
- Но и художниками редко в 60 становятся.
- Это совершенно разные вещи. Художник может громко появится и сразу занять свою нишу (если правильно целится), а политик… хотя вы правы. Самые высокие посты у нас занимают различные чертики из табакерки, о которых ещё за год до выборов мало кто знал. Вот вы можете сказать, кто будет следующим президентом? Я просто не представляю. По логике должен быть кто-то очень мягкий. Чтоб чуть-чуть приглушить эти волны, которые после Ратникова поднимутся. Да что мы о политике, у вас же развлекательный журнал.
- А как вы развлекаетесь?
- Под капельницей! (смеется) Шучу, не такая я старая. В театр хожу, на оперу, на балет. Люблю классику. В картинные галереи, конечно. Иногда меня можно в Эрмитаже увидеть.
- Вы там тоже шокируете публику?
- Нет. Я там такая бабушка божий одуванчик. Шляпка-сумочка в тон. Ещё меня периодически зовут на всякие светские рауты. Но я туда плохо вписываюсь. Им нужна старуха, которая бы все темы сводила к сексу и смеялась во все вставные зубы. А я так не могу.
- Не можете говорить о сексе?
- Да нет. Не могу быть такой односторонней. Я всегда разная. Секса мне в жизни хватило. И в творчестве моем он иногда проскальзывает – куда ж без этого. Но, понимаете, сейчас-то всё опошлилось. В моей молодости секс был другим. Тогда даже к проституткам ходили с каким-то трепетом, а сейчас с любимой девушкой «перепихиваются». Может быть, я выгляжу старомодной, но… вы меня в таких случая перебивайте, а то начну рассказывать, что когда-то и колбаса пахла мясом, и арбузы были сладкими, и т.д. и т.п.
- Вас трудно перебить, вы так красиво говорите. Вы не думали книгу написать.
- Думала. Но, во-первых, мне не хватает на это усидчивости, а во-вторых, я б не хотела, чтоб про меня шутили: да она ещё и не писатель! Да и о чем она может быть, моя книга?
- О вашей судьбе, к примеру.
- У меня была неинтересная, несчастливая судьба. По приколу можно написать книжку ни о чем, но зачем так над людьми прикалываться? А вообще у меня есть книжка. Я ж ещё и доктор наук. У меня есть кой-какие монографии, но это такие нудные книжки, что я даже во время своего преподавания в университете студентам их не рекомендовала – зачем людей мучить?
- Как ваши бывшие студенты относятся к вашему нынешнему творчеству?
- Положительно. Пару рас я видела их на разных выставках. Обязательно подходила здороваться первой, интересовалась, как у них дела. Смешно наблюдать за тем, как здоровые дядьки по-прежнему воспринимают тебя как препода и немножко мандраже. Одна студентка мне сказала, что знакомым теперь рассказывает, что я у неё преподавала. Правда, параллельно приходится объяснять этим знакомым кто я и на пальцах показывать чем я занимаюсь, но всё равно. Она сказала, что это как ходить в детский сад в одну группу с президентом.
- Если бы вам представилась бы возможность, изменили бы что-то в своей жизни?
- Это шаблонный вопрос. Сколько его не встречала, все говорят, что так бы и оставили, чтоб снова пережить все неприятности и ошибки. Дураки. Время, которое, вы потратили на неприятности, можно было бы потратить на добро. Зачем страдать фигней в одиночку, если можно страдать сообща?

Резолюция редактора

1. не нужно в начале описывать фото, которое на той же полосе будет напечатано.
2. Выбросить перепалку о политике. Либо коренным образом переписать.
3. Концовка смазана. Выбери из диалога яркую фразу для концовки.

Ответ Саши

Спасибо за рекомендации, переработаю материал и сегодня же отправлю.

11

- А у вас тут ночью трамваи ходят?
- Должен ходить какой-то дежурный. Раз в час или в два.
- Пошли на трамвае кататься?
- Ты что, наркотики употребляла?
- Да ну что, мне просто так не может захотеться кататься ночью на трамвае.
- Пошли.
Саша с Лешкой вышли на улицу. Он в домашней маке и шортах, она в спальной футболке и спортивных штанах.
- И за это я тоже люблю этот город. Можно на всё забить и никто не будет обращать внимания.
- Это если не хочешь, чтоб на тебя обращали внимание. Если наоборот, пытаешься привлечь – никак не удастся.
- Всегда есть какие-то издержки.
- Надо было всё-таки Миху взять с собой.
- Зачем?
Она взялись за руку и пошли к трамвайной остановке.
- Мне иногда так страшно становится. Вот мы сейчас с тобой гуляем, а может что-то случится и нас не станет.
- Я даже не представляю, что может случится такого. А скажи честно, зачем ты в Питер приехала?
- К тебе… остановись.
Он остановился и повернулся. Она обняла его и легонько чмокнула в губы. Он потянулся, чтоб продолжить поцелуй, он она выскользнула, взяла его за руку и потянула дальше по улицу.
- Смотри, роса на брусчатке. Давай босиком пойдем.
Они разулись.
- А камни совсем не холодные. За ночь они должны ледяными стать. Они же неживые. А они совсем не холодные и такие гладкие. Вот у Гоголя они просто ледяные. Он вообще Питер не любил.
- Потому что он с юга был.
- Да нет, потому что он был Гоголем. Готова поспорить, что он вот так босиком не гулял.
- Вот и пришли.
Они сели на скамейку, обнялись и стали целоваться. Подъехал трамвай. Как ни странно в нем уже было человек пять. Они расселись на приличном расстоянии друг от друга и смотрели на свои желтые отражения в окнах. За стеклом плыл город, а выражения лиц не менялись.
- Куда едем?
- Да просто по кругу покатаемся. А давай я сяду здесь, а ты там.
- Зачем?
- Мне нужно подумать.
- Хорошо.
Лешка пошел заплатил за проезд и тоже уставился в свое отражение в окне. Мерзкий свет. Все недостатки видно. И чего это все так пялятся на такое безобразное отражение.

12

После интервью с Блятской Саша несколько дней ходила как влюбленная. Нет, это не было приступом лесбийской геронтофилии. Это была настоящая дружеская любовь. Когда просто хочешь, чтобы человек был рядом, когда не стесняешься при нем молчать и как-то не знаешь (или не создаешь) неловких ситуаций. После это состояние сменилось раздражительностью и даже какой-то ненавистью к Неониле. «Да как я могла на это повестись? – недоумевала Саша. – Оона мерзкая старуха. Обаятельная, но мерзкая. У неё богатый сыночек и она может себе позволить не думать о суете. Наверняка, она и дома сама не прибирается. Точно! У неё есть домохозяйка, на которую она орет утром. Что она может знать о настоящей жизни?»
Письмо от Блятской выбило Сашины рассуждения из колеи. Сначала она решила, что художница просто включила её в свою спам-рассылку и будет теперь бомбить её ящик сообщениями о своих акциях и идеях. Но письмо очень напоминало настоящее дружеское послание.

«Саша!
Надеюсь, я могу называть тебя на ты. Я вообще не люблю всех этих псевдоуважительных обращений. То, что мне 63 ещё не значит, что я такой хороший человек, что заслужила почтение.
Ты мне понравилась. Только не опошляй. Я не лесбиянка и никаких планов на тебя не имею, просто сердце мне подсказывает, что я должна быть рядом с тобой. Не знаю, почему и зачем, но мне не хотелось бы терять этот контакт.
Но и пустого пережевывания сплетен я тоже не люблю. Общение должно вести к взаимному обогащению.
Ты во время интервью спрашивала меня о моей биографии. Тогда я отшутилась, но сейчас, в подтверждение нашей дружбы, я хочу поделиться с тобой частичкой своей жизни. Не люблю этих синопсисов: родилась там-то, училась там-то. Они все одинаковые и по ним вовсе нельзя сделать вывод, какую жизнь прожил человек. Давай я расскажу тебе об одном дне в моей жизни. Если тебе будет интересно – расскажу и о других. Но давай договоримся – день на день. Ты можешь сказать, что это несправедливо, ведь у меня дней больше. Но у меня и больше дней, которые я хотела бы забыть. Намного больше, чем у тебя.
Принимаешь такие условия игры?
Я придумала, я и начинаю.
Была у меня любовь. Давно. Еще когда война только rgneniotnvmer TOIERTIj jhh94 Npuch4o; 3h o93903p 94t7049u2 [02=-4 9p’249
- p9u 4920 4-8 9u4ot2873r p2039 20p9 –47
ut ;07t; 9 ‘9347 ty’3t ;824y4934t98 3484 0834t7 3408t740r9 q0t9730 q947t 0oieru ;ouskjh pqiQ
qqihgp q93u9u p9yq4/fwu’ aa
0u’p4q9uq[04u4998 y’pyt ‘oy ‘44oiwhtoiehg/qhepro9g


Глава 3

Одиночество приходит на запах страха. Оно крадется ха нами по пятам. Оно прячется в каждом переулке и даже в тени фонарных столбов. Вот идешь так по улице, люди вокруг, некоторые даже чему-то улыбаются, а свернул чуть-чуть и все, одиночество тебя поймало, прижало к стене и щекочет холодными пальцами шею. Твою шею.
Ты бы рад вернуться обратно, к людям, избавиться от этого неприятного чувства, но оно уже знает, где ты и знает твой запах. Запах страха.

1

Добрый день, Галина!
Непривычно тебя так называть (я правильно поняла, мы перешли на ты?). Непривычно и менять день своей жизни на день чужой. Как будто просто берешь и лишаешься прошлого. Ведь мои слова для тебя это всего лишь история и боли тебе они не причинят. А для меня это часть жизни, которой я лишаюсь. Наверное, логичнее отпустить какой-нибудь плохой день из жизни. Мне больно вырывать его из своего сердца, но он, как гнилой зуб. Стоит перетерпеть эту боль, чтоб потом не страдать, чтоб этот зуб не испортил другие, соседние. Чтоб этот день и залил гноем другие дни.

Я проснулась от мерзкого голоса воспитательницы. В мерзкой комнате и вокруг меня были мерзкие выродки. И я тогда была одним из этих выродков.
Сейчас я понимаю снобов, стремящихся окружить себя самым лучшим. Вещи и люди, которые окружают тебя, так или иначе заражают тебя своей энергией. И если от них пахнет деньгами, ты пропитываешься этим запахом.
От моих соседей пахло дерьмом и мокрыми простынями. И от меня пахло точно так же.
Когда мочишься во сне в постель, просыпаешься от холода. Подворачиваешь под себя одеяло. Сначала становится немного теплее, но потом предательский холод просачивается и через эту временную преграду. Ты вертишься, ищешь сухое место на кровати, но холод продолжает приближаться. Он просачивается через кожу, через мышцы к костям и сухожилиям. Он попадает в кровь и почти моментально оказывается в сердце. Этот холод – спутник ужаса, который мы испытывали перед воспитателями.
Мы знали, что проснуться в ледяной постели это только начала ужасов – тебя за руку тащили по бугристому линолеуму бесконечных коридоров, буквально вбрасывали в душевую. На вечно влажный, скользкий и холодный кафельный пол и обдавали из шланга водой. Сколько бы ты ни кричал по дороге, рано или поздно ты осознавал свою вину, снимал свое казенное бельишко и пытался застирать его струе шланга, уже брошенного на пол.
Потом ты развешивал трусики на батарее и идешь в столовую. Но все знают про твой позор. Все знают, что на тебе сейчас не трусов и кидают тебе в компот макароны.
Ты не хочешь есть, но тебя никто не спрашивает. Но и заставлять тебя никто не станет. В детском саду детей заставляют есть, потому что пришедшие вечером родители будут недовольны тем, что ребенок голоден. За нами никто не мог прийти. Нас бросили. Мы никому не были нужны кроме себя. По большому счету, мы и себе не сильно были нужны.
После завтрака начинались уроки.
Я помню, что в тот день у нас была арифметика и рисование. Оба предмета я любила и знала, что сто плюс сто будет двести и не понимала зачем мы учим эти три плюс пять и т.д. и т.п. но были в классе дети, которые и с этим испытывали затруднения. Для детдомов пишут программу исходя из того соображения, что все дети там умственно отсталые. Они действительно были, но это не большинство.
На уроке рисования я нарисовала двухэтажный замок на берегу моря. А на крыше замка бриллиант. Я перерисовала его с коробки карандашей «Спектр». В этой коробке, наверное, уже не осталось ни одного карандаша из оригинального набора, да и сама коробка была уже не такая кремово-желтая, какой была когда-то. Но всё равно этот бриллиант, порисованный ручкой, был для меня символом. Я тогда ещё не понимала чего, но я рисовала его во всех рисунках. Другим детям это нравилось.
После занятий нас вели на тихий час. Стоит ли говорить, что после утренних событий заснуть я не могла. К другим девочкам на тихом часу приставали мальчики и просили показать писю. Я ссалась, поэтому ко мне не приставали, боялись, что в любой момент я могу выдать струю. Почему мальчики просили об этом, при том, что даже нечетко представляли, зачем это нужно? Зачем девочки соглашались на это, если это было вовсе необязательно? Я много не понимала. И сейчас не понимаю.
После тихого часа у нас была физкультура. В детских садиках после тихого часа и ужина приходят родители, а у нас повисала гнетущая тишина. Заканчивался рабочий день у воспитателей, и они уходили домой. Оставались нянечки, которые сидели у входа в палату (почему нельзя было назвать это просто комнатой?) и что-то читали или вязали. Иногда они уходили, и дети начинали драться. На крики редко кто приходил. Во-первых у ребенка недостаточно сил, чтоб убить другого ребенка, а во-вторых на детях всё так быстро заживает, а что не заживает, можно списать на дефект развития.
Нянечки приходили в девять. Заставляли умываться и спать. Выключали свет в коридоре и оставляли меня наедине с холодным голубым светом уличного фонаря. В тот день была зима и окна были основательно закупорены так, что в помещение не просачивалось ни звука с улицы. Ни шороха. Только обжигающе ледяной холод…

Вот такие дни были в моей жизни. Это один из них, но многие похожи один на другой. Честно признаюсь, что сейчас я патологически не переношу групповых купален, больших столовых и вообще больших помещений, какие были в моем детском доме.
Тогда, находясь в толпе таких же, как и я, я поняла, насколько на самом деле я одинока. Может быть то, кем я стала сейчас, определилось ещё тогда, а может быть тогда для меня закрылась какая-то дверь. Да, наверняка закрылась. Тогда в моем сердце отрафировалась любовь. Наверное, она погибла от холода, проникающего через кожу.

Сейчас перечитываю письмо и понимаю, какое оно на самом деле страшное, но не могу себе позволить его просто так удалить. Вырвала, значит нужно отпустить.

С ноющей болью, которая скоро пройдет.
Саша.

2

Последние 68 лет Дарья Петровна просыпалась от звонка будильника. Даже когда вышла на пенсию, не смогла отказаться от этой привычки. Она просто не могла себе представить, что теперь не нужно никуда спешить. Мысль, что она теперь никому не нужна, тоже слабо уживалась в её сознании. До вчерашнего дня.
И всё равно сегодня она проснулась в семь часов. По привычке. Не стала сразу вставать, смотрела на деревья за окном. Прохладный ветерок раскачивал листики. Какие же они, наверное, приятные на ощупь. Холодные, ещё немножко липкие. Дарье Петровне захотелось к ним прикоснуться, но это было невозможно, и она пошла на кухню ставить чай.
Заправив постель в единственной комнате, она вышла на балкон и посмотрела на двор. Лисья отсюда казались ближе. Во дворе никого не было и желтые полоски солнца на земле лежали торжественно и неподвижно. Как покрывала на бархатных креслах в театре.
Старушка вернулась в комнату. Посмотрела на корешки книг, подравняла их. Чайник уже закипел. Дарья Петровна попила чая и стала складывать книги в пакеты для мусора. Наполненные пакеты она выносила на лестничную площадку, чтоб соседи разобрали.
Потом она приняла ванную, помыла голову, причесала мокрые волосы и стала собираться в больницу.
Я хочу осуществить своё конституционное право, - сказа она на регистратуре.
Медсестра посмотрела на неё поверх очков. Слегка прищурилась и не гладя достала из-под стола бланк.
Заполняйте и в сорок шестой кабинет.
Ой, я без очков, я ничего здесь не вижу, - посмотрела старушка на бланк.
В сорок шестом вам помогут, - совсем без раздражения ответила медсестра.
В сорок шестом было два стола. У окна сидел доктор, а справа от входа медсестра.
Заходите. Лена, помоги женщине заполнить документы.
Леночка под диктовку Дарьи Петровны заполнила бланк, пододвинула его старушке на подпись. После упаковала все документы в конверт и, написав на нем несколько цифр, заклеила.
Проходите к доктору.
Вы внимательно ознакомились с тем, что подписывали?
Да.
Вы осознаете, на что идете?
Да.
Вам нужно будет пройти предварительное обследование. Таков порядок. Следуйте за медсестрой.
Медсестра дала пилюлю. Сказала, что это снотворное, потому что во время рентгена всего тела нельзя шевелиться. Да к тому же если человек будет бодрствовать, то может разволноваться и поднимется давление. Потом пациентку провели в узкую комнату и пристегнули к столу.
Ой, неудобно как!
Потерпите, пожалуйста. Скоро всё пройдет. Ещё раз подумайте? Вы готовы?
Да.
Дарья Петровна попыталась расслабиться, и это у неё получилось. Она закрыла глаза и внимательно слушала, что происходит вокруг. Было слышно только мерное жужжание ламп дневного света и какой-то тонкий писк за стеной. Наверное, это какой-то музыкальный прибор. Наверное кто-то из пациентов музыкант. Странно, что в больнице разрешают репетировать. Наверное, это ребенок и чтоб он успокоился ему разрешили репетировать… за своими мыслями старушка не услышала укола в шею. На чем же он играет?
Последняя слезинка растворилась в морщинках вокруг глаз.

3

Витя сидел на покосившейся лавке. Он был похож то ли на мохнатоголовую гусеницу, то ли полоумную японку в бесконечно многослойном кимоно. Ветер поднимал и ерошил его волосы. Холодный, влажный, сильный осенний ветер. Листья поднимались от земли и, казалось шли на взлет.
А вот ты где, Витя. Мы тебя уже обыскались. Тебе не холодно? – подошел доктор.
Нет. Мне не холодно. Мне страшно.
Почему?
Доктор, а вы не догадываетесь?
Догадываюсь. Но почему ты боишься? Другой на твоем месте радовался бы. Тебе грозила недолгая жизнь прикованного к постели больного. В конце концов тебя бы задушили собственные родственники или отравили бы медсестры. Но сейчас ты здоровый человек. Ты можешь начать новую жизнь. Можешь стать кем угодно. Поступить в университет. А можешь снова вернуться и продолжить военную карьеру. Это как новая жизнь, абсолютно новая.
Доктор, - Витя повернулся, и его лицо наполовину закрылось волосами. – Я за это время прочитал очень много книг. Я за всю свою жизнь столько не читал. И, представляете, я все их помню на изусть. Хотя некоторые я так и не дочитал, потому что ещё на середине догадался, чем всё кончится.
Ну, значит тебе пора самому писать книжки. Знаешь, как говорят, если прочитал 99 детективов, то сотый можешь написать сам. Напиши такой детектив, концовку которого до конца не сможет разгадать никто.
Витя отвернулся:
Издеваетесь? – он сказал это очень тихо, но доктор понял. – Скажите? Что вы мне туда зашили? – Витя вытащил руку с длинными ногтями из-под одеяла и указа на голову, а затем рука так же быстро и элегантно спряталась обратно.
Мы при помощи стволовых клеток восполнили поврежденные участки мозга.
Доктор. Я не идиот. В лучшем случае от стволовых клеток полностью восстанавливается функция мозга, но чтоб его эффективность превосходила предыдущие показатели. Такого быть не может. Я не был дауном, но никогда не мог дословно пересказать прочитанной книги. Вы мне скажите правду?
Вот посмотри сюда. У крысы вот такой маленький мозг, - доктор показал кончик пальца. – И при этом если её запустить в лабиринт, она запомнит его устройство на всю жизнь. Крысе не нужно каждый день проходить лабиринты, но она помнит каждый поворот. А мозг у неё намного меньше человеческого. Кроме этого у крысы огромный ресурс выживания. Нервные клетки у неё восстанавливаются в течении всей жизни, а не как у человека – только до 18 лет. То есть с возрастом крыса становится только умнее. Не встречал ни одной крысы-маразматички. А ещё у крыс общество очень похоже на человеческое. У насекомых зачастую бывает строгая иерархия. У крыс есть лидер-самец. Есть гарем самок и самцы, которые живут при этом гареме, но не спариваются. Это очень эффективный механизм, обеспечивающий выживание популяции. Но если б он существовал замкнуто, то генный материал бы износился от постоянного перекрестного скрещивания. Поэтому иногда в популяцию внедряется новый самец, который убивает лидера и становится лидером сам. Так колония получает новый генный материал и продолжает успешно существовать. Если не находится нового лидера, а старый не сдает позиций, самки идут на сторону и спокойно рожают от чужих самцов. Главный самец всё это понимает, но ничего не может сделать, потому что он так же зависит от самок, как они от него.
А какое я имею к этому отношение?
Если бы мы тебе восстановили мозг при помощи одних только стволовых клеток, то, в этом ты прав, он стал бы, в лучшем случае, прежним. И тогда я решился модифицировать их, используя гены крысы. Была куча проблем – не буду в них вдаваться, но после нескольких опытов удалось совместить выносливость крысиной клетки эффективность человеческой. Понимаешь, у людей в течение жизни количество серых клеток уменьшается. У тебя оно остается стабильным. То, что ты помнишь книги – это хорошо, но включатся механизмы забывания и ты начнешь кое-что забывать. Просто книжная жизнь намного проще реальной. Как только ты выйдешь из больницы и станешь жить среди людей, эта разница будет не так ощутима. Но и до конца она тоже не исчезнет.
Спасибо.
Пошли в корпус, тут становится холодно.
Я ещё немножко посижу, подумаю. Не волнуйтесь. Крыс-самоубийц тоже не существует.

4

Возвращались к станции метро на Невском.
А ты в Казанском была? – спросил Лешка.
Неа.
Давай зайдем.
Ой… не люблю я все это.
Что?
Не люблю когда гербы с крестами рядом несут. Когда на входе в храм продают косынки, себестоимость которых три копейки, за 4 рубля. Не люблю, когда за вход на службу платить приходится.
Но сегодня вход вроде бесплатный.
И значит мы должны все бросить и бежать в церковь. Это вроде распродажи. Мне Неонила рассказывала, что хочет открыть религиозный супермаркет.
Это как?
Такой огромный ангар, в котором отдел христианства со стеллажами «католицизм», «православие», «протестантизм» и «англиканство». Но англиканство это для стиляг. То же самое с мусульманами. Отдел оккультных религий и т.д. и т.п.
Да ну, глупости это все. Не может так быть.
От чего же. Есть же уже отделы фен-шуй. Там продаются все эти мелкие божки, которых нужно по углам расставить, чтоб богатство в доме было. Так вот нужно тебе мир в семье – идешь и иконку покупаешь. Я даже вижу набор икон для красного угла, перемотанных скотчем с надписью «Акция». Ну не красота ли. Это только кажется, что быть такого не может. Все может.
Чего ты так? Людям же надо во что-то верить. Человек без веры умирает.
Да все я понимаю. Знаешь… люди все-таки глупее стали. Может быть, средний уровень стал выше, но я не понимаю, почему раньше монастыри были огромны, как целые города? Почему люди приходили туда, чтоб вести аскетичный образ жизни и не разочаровывались. Почему снисходило на некоторых просвещение и они, не требуя денег, шли в народ нести истину. Куда сейчас они делись…
Мож ты просто не с теми людьми общаешься?
А с какими надо?
В собор, насколько я понимаю, не пойдем.
Да че там. Давай фейканем. Мне понравилось, что у нас, в Москве, теперь уже во всех храмах освещение электрическое. И лампадки все электрические, а ладан они на электропечку кладут, чтоб запах был церковный.
А свечи, которые прихожане ставят?
Парафин с ароматизатором и красителем. И фитиль серный. Чтоб свеча быстрее прогорала.
А что, подсвечников не хватает?
Да. Наплыв народу. Снова модно стало. Снова в церковь пошли. Так я о свечах не договорила. От них серой пахнет. Ты считаешь нормальным, что в церкви пахнет серой?
Ну и что…
Серой пахнет ад. В библии так написано. Ты библию читал?
Нет. Но я крещеный.
А детей своих крестить будешь.
Да. Конечно.
А в храм божий часто ходишь?
Ладно. Поехали домой. Не нравишься мне ты такая.
Хорошо. Не буду больше. А ты диджея Стигмата слышал?
Что это за ужас?
Он использует колокола в своих треках и себе вены прямо за пультом вскрывает.
И пользуется популярностью?
У маргиналов, наверное, да. но это одноразовый проект. Появился, светанулся в ключевых местах, бабла срезал. С музыкальной точи зрения очень средненький. Можно было лучше.
Не знаю. Не слышал. Не жалею об этом.

5

В редакции.
Блятскую мы напечатаем, но сама понимаешь, что не фонтан. Главное ее личность, а ты должна писать так, чтоб и твоя личность была. Причем личность не хуже Блятской. Чтоб когда ты начнешь писать о неудачниках, читать бы стали ради тебя. Ты сейчас так не можешь. Сможешь ли – не знаю. Я в тебе не вижу того огня, который должен быть.
Понимаю…
Так, не опускаем руки. Ты ж сама мне гнала про трудности. Вот давай теперь, оправдывай слова.
Дадите мне еще какое-нибудь задание.
Какое-нибудь не дам. Если задание какое-нибудь, то абы-шо получается. Правильно я мысль уловил? Не молчи, отвечай.
Правильно.
Поедешь с нами на охоту.
Хорошо.
А тебе не интересно с кем, когда, что за охота?
Да. Мы - это кто?
Сегодня в шесть от Дворцовой набережной отходит паром. Будь в полной боевой готовности.
В полдевятого на набережной.
Ну и вырядилась ты.
Вы же сказали, что в шесть.
Я перепутал. Думал в 18, а не в 8. Это значит, что в нете ты не была и никаких справок о мероприятии не наводила.
Гм…
Ага. Давай, поднимайся на борт.
На борту были столы с натертыми до блеска стеклянными бокалами. Пустые столы намекали на то, что сейчас должны появиться закуски.
А что это за охота?
Да обычная охота. Утки, лоси, зайцы.
А где?
Мы сейчас вверх по течению пойдем. Там заповедник на берегу Ладожского озера.
А что, в заповеднике можно охотиться.
Его ж все равно скоро затопит. А когда недолго осталось – можно все.
А животных спасать никто не будет?
А как?
Перевезти в другое место.
Ага. Вот перевезем мы, к примеру, лосей, в другой лес, где олени жили. Лоси начнут вытеснять оленей. Тогда оленей мы перевезем в Китай. Там они пожрет весь бамбук и панды станут дохнуть с голоду. Тогда мы перевезем панд… в Австралию и они вытеснят коал. А из коал мы сделаем мягкие игрушки. Отличный план. Официант, принесите девушке какой-нибудь дешевой выпивки.
Водки?
Можно водки.
Спасибо, не надо. Я на работе.
Тусуйся.
На пароме стали появляться люди. Они не были похожи на охотников. Дамы были в коктейльных платьях и меховых горжетках. От меха им было жарко и на груди выступали мелкие капельки пота. Но дамы храбрились, поправляли меха и продолжали цедить шампанское, покрываясь красными пятнами. Играла какая-то музыка. На столы выносили закуски, бокалы наполняли напитки и когда первые захмелевшие стали проходить к корме, чтоб побыть в тишине, отчалили.
Проходя под мостом, паром повышал голос и позвякивал бокалами. Закончился исторический центр, потом пошли спальные кварталы, переходящие в лес. За городом паром набрал приличную скорость и незаметно вышел к озеру, крадясь вдоль берега.
Возле ничем не примечательного участка леса он остановился.
На палубе повисла тишина. Музыка затихла. Люди в камуфляже выносили на палубу пластиковые кейсы и ставили их на очищенные от еды столы. В кейсах было оружие. Разнообразное: снайперские винтовки, калаши, пулеметы, пистолеты. Все с лазерными прицелами.
А это все законно? – нашла Сашка в толпе редактора.
Это тебя должно интересовать в последнюю очередь. Наблюдай за людьми.
Мужчины и некоторые дамы, лишенные в этот вечер горжеток, стали выбирать. Некоторые даже спорили, но постоянно возникающие откуда ни возьмись администраторы, сверившись с неким табелем о рангах, быстро эти споры решали.
Судя по тому, что камуфляжникам приходилось объяснять, как упирать приклад и снимать с предохранителя, некоторые из присутствующих оружие в руках держали в первый раз. Саша поделилась этим наблюдением с редактором.
Я думаю, что все у них получится, - ответил он.
Народ на палубе оживился. Все тот же возникающий из-под земли администратор, трогая за локти, проводил к установленным на ограждении вилкам. Из лесу показался громадный зверь. Медленно он приближался к воде, поминутно вскидывая голову. Прозвучал выстрел. Зверь продолжал идти. Второй выстрел «Попал, попал! Еще давай! В голову давай!». «Да в голову хрен попадешь – он трусит». Еще выстрел. Еще один. Зверь падет.
На палубе радостные крики. Звон бокалов. Стрелявшего похлопывают по плечам и отводят от барьера вглубь палубы.
Сашка не поняла, что происходит. Начальника в толпе нет. Она находит его на корме. Тот пьет коньяк.
А что здесь происходит?
В смысле?
Ну почему после первого попадания лось не упал. Или не взбесился.
Ты когда-нибудь пробовала экстази, - улыбнулся редактор. – А он пробовал. – но глаза его оставались лишенными эмоций. – Когда осталось недолго, можно все.
Сашка молча уставилась на перила, потом на воду, потом на лес. Труп так и лежал на берегу.
Палуба снова оживилась. Из лесу показался еще один лось. Мельче прежнего. Наверное, это была самка лося. Как правильно называется самка лося? Лосица? Нет… должно же быть какое-то другое название.
Выстрел. Очередь. Зверь падет, палуба начинает шуметь, но вот на берегу снова видно шевеление. Еще одно животное. И еще одно – целая лосиная семья идет к воде.
Выстрелы звучат с интервалом в несколько секунд. А животные все идут, переступая через мертвых своих собратьев. Один доходит до воды и начинает пить, но, подстреленный, падает в воду. В сумерках не видно, но Сашкино воображение рисует кровавую пленку, расползающуюся по мутной прибрежной воде. Пауза секунд в 20, а затем крики и звон бокалов. Сашка не может оторвать взгляда от берега, но делает шаги назад, чтоб укрыться от этого кошмара за рубкой. В результате натыкается на блюющих дамочек. Их волосы прилипают к плечам, спадают вниз и пачкаются в шампанской блевотине.
Сашка смотрит на редактора. За все это время он ни сделал ни одного глотка, не смотрел в сторону берега. Он видел тонкую серую полоску горизонта, практически незаметную между серым небом и серой водой.
Сашка забирается в рубку.
Мадам, здесь находится нельзя…
Сашка теряет сознание…

Очнулась она на заднем сиденье редакторского джипа. Больше в машине никого не было. Сашка поднялась и огляделась. Она была в Лешкином дворе. Редактор сидел на скамейке под подъездом.
Она открыла дверцу и вышла из машины. Ноги ее подкосились, но она удержалась. Он посмотрел на нее. Она пошатываясь молча прошла мимо лавки и зашла в подъезд.
Они потом фотографировались с трофеями. Фотографии у нас есть. Можешь на это рассчитывать в своем материале.

6

Лешке снился сон, как будто они с Сашкой приехали отдыхать куда-то на море. То ли в Сочи, то ли куда-то в Крым в какую-то ещё советскую, но перестроенную гостиницу.
Перестройка гостиницы осуществлялась как-то странно. В рекламном проспекте были красивые номера, но фойе, кажется, а последние 20 лет не поменялось ни капельки. В этом было какое-то очарование. То, чего сейчас нет. В неработающем лифте очарования было намного меньше, но спасло то, что номер был на втором этаже. 22 значилось на зеленом пластмассовом брелке.
Туристы с вещами поднимаются на второй этаж и видят между 21 и 23 номерами доску объявлений с зеленой, как брелок, табличкой – 22.
«Тут, тут, тяните за ручку!» – подсказывает кто-то, проходя по коридору.
Лешка открывает дверь и видит комнату. Беленые стены, три разнокалиберные кровати, покрытые не первой свежести одеялами. Да к тому же справа от входа коридорчик, ведущий в комнату охраны. У них отдельный вход, а коридорчик замуровывать не стали, перегородив его тумбочкой и поставив на тумбочку какую-то картонку. Наверное, когда-то на картонке было зеркало, но сейчас его уже нет.
Охранники, сидящий в той комнате не обращают внимания на новых соседей и продолжают общаться о чем-то своем.
Сашка с огромными удивленными глазами входит в комнату и идет к самой дальней кровати. Она же самая высокая и самая большая. А Лешка почему-то думает о том, как ночью охранники отодвинут тумбочку и по очереди оттрахают его и девушку. От этой мысли у него появляется эрекция. Он подходит к Сашки и целует её в шею сзади. Не давая ей повернуться он валит её на диван и начинает стягивать с неё трусики. Она помогает ему и подставляет свою грудь для поцелуев.
Он спускается ниже и находит на её лобке кусочек пицы. Не самой свежей, но ещё вполне пригодной к употреблению с расплавленным сыром и покрасневшей от соуса ветчиной. Он слизывает пицу и поражается тому, какой у него огромный язык – за один раз целый треугольник пицы!
Сашка в это время достает какие-то презервативы в странной упаковке, пытается натянуть их на лешкин член, но нихрена не получается. Она бросает эту затею, переворачивается на кровати и придвигает к лешкиному эрегированному члену свою вагину. Лешка отмечает, что член у него не такой большой, как язык и появившиеся внезапно охранники могли бы здорово помочь.
Не он входит в неё, а она как бы надевается на его затвердевший член и начинает двигаться. Лёшка отмечает при этом, что ничего не чувствует.

Проснувшись, он обнаружил, что ее еще нет. Четыре часа. Он вышел на балкон. Спать не хотелось и он, заварив чаю, стал дожидаться рассвета. Внизу хлопнула дверца машины. Он перегнулся через поручень и увидел выходящую из машины Сашку. Одежда ее была измята.
Через несколько минут Сашка вошла в квартиру.
Что такое? Ты где была?
Сашка не отвечала.
Что такое? Не молчи.
Я не хочу говорить.
Лешка молча развернулся и пошел в комнату. Там он собрал свои вещи и выставил сумки в прихожую. С последней надеждой зашел к Сашке на кухню, но та сидела на подоконнике и смотрела на горизонт. Когда он вошел, она даже не повернулась.
Саш…
Она не отреагировала.
Он ушел.

7

Привет, Лёх, как у тебя дела?
Да нормально.
А че там твоя подруга, которую ты ко мне поселить собирался, она едет?
Да уже приехали.
Так когда она меня будет. Там куча других дел намечается. Меня проблемно будет дома застать…
Сережа нагло врал, ему жутко не хотелось, что у него дома кто-то тусил, тем более, что всю следующую неделю он собирался уходить глубже в себя или, попросту говоря, провтыкать.
Да уже не нужно. Извини за беспокойство.
А что тебя голос такой плохой-плохой?
Да так, по личному.
К стати о личном, когда мы с тобой стусим пивка попить.
Не, пивка не хочу. Давай водки.
Не, ты ж наешь, у меня с водкой проблемы. Давай по коньячку.
Да коньяк та же водка только…
Слушай, я тебе с мобильного звоню. Давай встретимся и тогда уже нажремся тем, что рядом будет.
Люблю я тебя за такие слова.
Мне девочки нравятся. Не надо меня любить, лучше оплати мои счета. Давай, подъезжай ко мне.
Еду.

Встретились на лавке под подъездом. Пошли в магазин. Купили по чекушке коньяка и водки и две бутылки вина. Потом пошли к Сереге домой, посмотрели фотографии на ноуте: вот это мы на пейнтбол ездили, это в Москве, это в Новгороде, это на Ладожском озере охота была, а вот это я с… и т.д. и т.п., убились и заснули в обнимку, бормоча что-то про жизнь.
Понимаешь, я ж её любил.
А если любил, так чё ж послал.
Я не посылал, я культурно. А потом извинился.
Первое слово дороже второго… хотя если б она тебя любила, простила б…
Вот и я…
А если б не любила, то не приехала б…
Не… тоже… я пьяный…
Ты пьяный… спи… проснемся завтра от перегара…
Оба заржали, а успокоившись, заснули.

Проснулись утром от перегара и запаха пота. Неприятное пробуждение. Похмелятся не хотелось, но хотелось продолжения общения. И более оригинального повода, как сходить на свежий воздух за пивом и потом ещё поговорить, не нашлось. Взяли вино. Мерло. Оно избавляет от неприятного послевкусия во рту похмеляющегося. Ну и вообще. Пить утром вино, это как-то по-аристократски. А глядя на бутылку с пивом начинаешь искать повод, что цивилизованным людям для того, чтоб выпить вовсе не нужно.
И куда не плюнь – всё звезды. И звезды эти какие-то заплеванные.
Почему?
Потому что все на всех плевать хотели.
****ец, ты поднялся. Интересная у тебя жизнь такая. А я так прикидываю, что у меня за последние лет 10 изменилось – ничего. Что в школе, что в универе учился, всё одинаково. одно и то же каждый день.
Да ладно, чё ты выпендриваешься. Нормальная у тебя жизнь. Хочется разнообразия – в театр сходи ли на выставку там… всё ж одинаково. Всё приестся. И это тоже. Знаешь в чем херня работы журналиста?
Не…
Все знают, как и о чем тебе надо писать. Когда берешь интервью у какого-то замдиректора жека, он знает, как нужно осветить работу коммунальных служб. А тебе-то от этого чувака только и нужно узнать, как так получилось, что труп шестилетней девочки пролежал полгода в котельной и никто его не обнаружил. И он ещё просит меня принести ему текст, чтоб он проверил. Он проверил. Блин, я этому пять лет учился, чтоб писать, а он со своим техникумом меня проверяет. И ещё просит газетку потом принести. А что мне стоит, у меня куча свободного времени. Я ж ничего не делаю. Вот напишу одну статью в месяц, а потом журнальчики разношу.
А почему ж пошел сюда?
Когда шел, я был уверен, что журналистика это «знакомства с интересными людьми» и «жизнь, богатая событиями». И никакая сволочь мне не объяснила, что на самом деле журналистика это гониво по 10 000 текста в день и ночевки на работе во время сдачи номера. Ну и плюс то, о чем я говорил. И мне так жалко молодых девочек, которые собираются идти на факультет журналистики. Я для одной газеты набирал журналистов. Так смешно было смотреть на этих девочек, которые все поголовно хотят писать о культуре, кино, книгах. Сейчас все выпускники хотят писать именно об этом. Хоть бы кто пришел и сказал: «я хочу писать о проблемах экономики», либо политике. А ведь это в 200 раз сложнее. Раскрыть тему, не переврать фактов и донести идею до читателя. А сделать всё это доступно – единицы таких журналистов. Так если б они хоть о культуре хорошо писали. А то думают, что их сводят в кино, устроят встречу с создателями да ещё и фуршет организуют. А на самом деле сидишь ты целый день за компом, под вечер приходит редактор и говорит, что нужен обзор киноновинок, а у тебя нет времени даже на то, чтоб вечером сериал посмотреть, не говоря уж о пересмотре всех киноновинок, даже если б и была такая возможность. А каково это писать обзор, не видя фильмов. И так везде.
Ну есть же больные этим люди, которые успевают и пишут только о кино.
Есть, но зачастую это вымирающий с голоду вид. Смешно так бывает, когда в нескольких обзорах находишь одну и ту же ошибку. Значит, все драли из одного источника.
А сменить профессию?
Ну, далеко от журналистики я всё равно не уйду. Если годам к 30 не стану нигде редактором, то подамся в рекламный бизнес. Деньги там тоже есть, да и к тому времени я какими-то связями обрасту.
На рекламном рынке тоже трудно.
А где сейчас легко? И не должно быть легко.
Это да…
Ой, мне вино в голову дало. Давай ещё. А то я опять думать начинаю.
А правда, что журналисты – самая пьющая профессия?
Нет. Нам не столько платят, чтоб мы могли себе позволить выпадать из жизни на несколько дней. Хотя есть и у нас такие рас****яи. Да что мы всё про мои гадости. Что у тебя в жизни происходит? Ну кроме этой дуры…
Ничего…
Ну не может же так быть. Ты ж работаешь, на работе с людьми общаешься, какие-то шутки вместе шутите.
Да так, глупости всё и по мелочам. Даже сейчас и не вспомню.
Не напрягай мозги. Это вредно в таком состоянии. У тебя планов на выходные не было никаких?
Да нет, вроде.
Душа требует продолжения праздника. Пошли походим. Просто прогуляемся. Я сейчас быстренько душ приму, зубы почищу. Ты тоже себя в порядок приведи. Там есть щетка зубная. Новая. Возьми. Это я на тот случай ели кто-то из особ женского пола заночует, а у них вредная привычка – чужие щетки юзать. Мне кажется это омерзительным. Думают, раз переспали, то теперь всё, единый организм. А я в таких случаях начинаю задумываться – зачем мне ещё одна голова, если мне и с этой проблем хватает.
Хотя когда-то так оно и было.
Что?
Секс когда-то был пределом. Это сейчас он во что-то среднее превратился, а когда-то дальше него ничего не было…
А, ну да… я тебе и футболку свежую дам.

8

Здравствуй, Саша!
Знаешь, когда у меня на сердце накапливаются камни, я начинаю говорить об этом. Говорить легко, с юмором. Стараюсь сказать так, чтоб это услышали другие и чтоб это их заинтересовало. Нет, ни в коем случае не ныть, не причитать «какая я несчастная», а с улыбкой рассказать о проблеме. Никто не любит нытиков. Никто не любит зануд. Но, в тоже время, патологический интерес вызывает чужая личная жизнь значит нужно рассказать о своей проблеме, как о чужой. Местами подшучивая, местами добавляя свои комментарии, свое отношение к ситуации, а местами возмущаясь и убеждая, что следовало поступить по-другому. И знаешь, на вот этой самой последней стадии понимаешь, что это уже не твоя проблема. Ты этой ошибки уже не повторишь никогда. И сейчас, оказавшись в той же ситуации, ты поступил бы по-другому. А как?
Вот на этот вопрос нужно ответить в первую очередь и начинать действовать.
А что же делать с прошлым? Отпустить! Ты ведь не можешь изменить что-то в прошлом? Так зачем же терзать себя. Если ты уже озвучила проблему и начала бороться, значит, ты прошла этот урок. Бессмысленно тратить время на то, чтоб учиться считать на пальцах, если уже умеешь это делать в уме. И ту ситуацию бессмысленно воскрешать – ты уже выучил этот урок.
Конкретно в данной ситуации. Что ты можешь изменить? Что ты можешь сделать? Только не говори, что ничего. Понятно, что революцию ты не поднимешь, но ты можешь сделать так, чтоб такое больше не повторилось. Ведь, насколько я понимаю, ты не собираешься закрывать грудью диких животных. И правильно, всех не закроешь. Ты ведь считаешь, что проблема в человеке. Что он забыл, зачем появился на этой планете. Так скажи ему! Если сама не знаешь, задай этот вопрос другим людям, чтоб они ответили себе и всему миру. Если не знаешь, у кого спросить, задавай вопрос всем прохожим.
И не бойся, что тебя примут за сумасшедшую. Это они сумасшедшие, раз не могут ответить, зачем они живут.
Мир огромный, изменить его трудно. Но посмотри, сколько раз он менялся. Со счета собьешься! Мир меняется каждый день. По чуть-чуть, но это процесс никогда не останавливается. Это как река. Огромная река. Да, заставить течь ее по своему руслу трудно, но стоит пробить маленькую дырочку в породе и, если это направление правильно, вода прорвется в эту дырочку сначала струйкой, потом разрешительным ревущим водопадом, а после и вовсе сменит русло.
Думаешь так трудно пробить маленькую дырочку, не толще иголки в скале? А ты пробовала?
Твои идеи – твое зубило. Если гора не поддается, значит идея слабенькая. Блестящие идеи похожи на алмазы, а тверже их в природе ничего нет. Кроме человека, эти алмазы огранившего и превратившего их в бриллианты.
Но это уже поэзия. Ты ведь поняла, что я хотела тебе сказать.

А сама-то ты пробила скалу?
А как же: я воспитала сына. Достойного мужчину, заботящгося о своей семье и не забывающего свою мать. Я считаю, что для этого мира – это немало.

9

Вода в ванной была нежно-розового цвета, и казалось, этот же цвет принимала одежда, что была на нем. Я залез в воду. Она уже остыла и моментально мне стало холодно. Я повернул его голову к себе, чтоб он посмотрел мне в глаза, но он смотрел как будто сквозь меня.
Что ты делаешь? Ответь мне!
Он не реагировал. Я бил его по щекам повторял свой вопрос, но он не отвечал.
Его запястья были покрыты размокшей разорванной кожей и напоминали свежеразделанную рыбу. Кровь уже перестала и от этого стало легче.
Вот и хорошо! – попытался и обнять его и поднять, но вода тянула нас обоих обратно. Только сейчас я почувствовал тот самый запах крови. Нет, он не был ужасным. Это не самый противный из естественных запахов человека. – Давай, помоги мне.
Но его тело, как кукольное, безвольно выворачивало руки и закидывало голову. Ну же, перестань! Давай, соберись. Ты ведь всё равно этого не хочешь. Не хочешь, ведь правда. Если бы хотел, то по-настоящему перерезал бы вены. Ещё не слышал о случаях вскрытия вен одноразовым станком. И не так много крови ты потерял, это все бессилие отсюда, из головы.
О мысли в его взгляде не прибавилось.
Я вылез из ванны. Вода, казалось, бесконечно долго стекала с меня и грозилась затопить всю квартиру и просочится к соседям снизу. Я взял его за ноги и потянул вверх. Как мелочь в фонтан он легко ушел под воду с головой. Не хватало только утопить его. Я наклонился, выдернул пробку и, обняв его, посадил на край ванной. Вода с грохотом уносилась в канализацию. На дне оставался лишь мутный кровавый осадок.
Всё хорошо, всё хорошо. Я тер его лицо полотенцем, потом стянул с него как будто клеем приклеенную рубашку. Вытер его и, взяв под мышки, потянул на кухню.
Включив газ под чайником, я пошел в комнату за чистой одеждой. Долго рылся в его шкафах в поисках чего-нибудь удобного. Когда вернулся на кухню, его уже не было. Он ушел тихо. Молча встал, открыл окно и выпрыгнул.

До самой последней минуты я был уверен, что он не сможет этого сделать.

Я посмотрел в окно. Пахло прелой листвой и пепельницей с соседского подъезда. Солнце садилось на противоположной стороне дома, а отсюда была видна приближающаяся ночь. Кое-где листья на деревьях уже пожелтели и чем-то напоминали орхидеи. Другие листья от лучей закатного солнца окрашивались в ярко-оранжевый свет.
На улице играли дети, в како-то квартире играла музыка и отдельные нотки разносились по двору.
Я подумал, что это замечательная смерть. Просто выйти в этот прекрасный мир, где жизнь не прекращается ни на мгновенье. И приземлится на отцветающие чернобрывцы и какие-то розовые ромашки. Замечательная и совсем нестрашная смерть.


Глава 4

Сашка смотрела на свои собранные вещи и ей все больше хотелось уйти из этого города, из этого дома. Пряжка ремня, торчащая из сумки, напоминала голову змеи и, казалось, была готова броситься на любого, приблизившегося к ее убежищу. День был настолько солнечный, что свет, который проникал в окно, погружал оставшуюся часть комнаты во мрак и, казалось, что этот мрак и есть – вся правда об этом городе. Он не покидал его ни на секунду, он всегда таился в сырых подвалах, в вонючих дворах и как дерево, растущее вверх ногами, пускал корни-трещины по стенам. Он питался этим городом и вытравить его невозможно.
А сейчас он был в Сашкиной комнате, он цеплялся за ее ноги. Пытаясь стряхнуть его, включила свет, но мрак только спрятался за мебель и продолжал смотреть на нее завистливыми взглядами оттуда.
Сашке захотелось на свет, на солнце. Она взяла кошелек. Собрала все деньги, что были в доме. И, захватив таблетки от аллергии, вышла на улицу.
Некоторое время она просто стояла и смотрела на солнце, а когда мир покрылся зелеными пятнами, закрыла глаза. Но кожа ее все равно оставалась холодной – это солнце не приносило ни капельки тепла. Казалось, оно тоже подчинено этому мраку. Как черный бриллиант, который на самом деле никогда не бывает черным. Он цвета графита и весь в мелких разводах. От этого самого графита, буквально разрывающего структуру камня. А черным его в свое время назвали за удивительный оптической эффект – в окружении черного бриллианта все другие камни кажутся тусклыми и невыразительными. Его можно окружить отборными топазами и рубинами, но все они рядом с черным бриллиантом будут казаться бижутерией. Фальшивкой. Черный бриллиант – камень правды. Солнце Питера – черный бриллиант. Оно восходит только для того, чтоб еще раз показать непобедимость мрака в этом городе.

Просто идти по улице. Никуда. Ни за чем. Просто идти, сворачивая на понравившуюся тропинку и останавливаясь у каждого понравившегося дерева. А вы можете себе это позволить? Сашка попыталась сделать именно так. Она просто шла, пока не начали болеть ноги. И тогда села на ближайшую скамейку. Залезла на нее с ногами и стала наблюдать за тем, как меняется цвет асфальта. Тогда ей это зрелище показалось неимоверным. А когда асфальт стал розовым – наступила ночь. Оставаться на улице было слишком холодно.

В местном клубе она была в первый раз. Она чувствовала себя достаточно комфортно, но при этом постоянно ловила на себе взгляды. Редкие открытые взгляды. Обычно люди смотрят на кого-то до тех пор, пока их внимание не будет замечено, а после этого моментально отдергивают взгляд. На Сашку сегодня не стеснялись смотреть. Она отворачивалась, уходила на другой танцпол, но продолжала чувствовать эти провожающие взгляды. И постепенно обрастала ими и здесь. Ей хотелось спрятаться, но даже в дамской комнате этого не удавалось – стеклянным зрачком за ней следила камера видеонаблюдения. Ужасный стеклянный взгляд. Вот кого точно не пересмотришь!

Сашка не понимала, как ее удалось затащить в метро. Она смотрела на темноту за окном, на вены современного города, на казавшуюся пульсирующей черную трубу. А в это время город слащавым вампиром целовал ее шею, лез холодной рукой ей в лифчик, и находил там тепло. Сашка это тепло отдавала и все никак не могла понять – за дверью она видит соседний пустой вагон или это отражение того, в котором она была. Если это отражение, то в нем должна быть и она, а если соседний вагон, то кто-то другой. Но никого не было. Никого не было.

1

- Сашка, вставай! Такой благодарной натуры у нас не будет никогда.
- Что? Какой натуры.
- Давай. Одевайся. Бери весь свет, что есть. Фотоаппарат я уже взяла. И быстренько организуй термос кипятку и какие-то будетрброды. Форма одежды – походная. На улице холодно.
Выдав все это скороговоркой, Неонила умчалась из комнаты. Зазвонил телефон. Неонила ответила, что-то одобрила, сказала, что будет через полчаса. Сашка в это время сонная вышла на кухню, набрала полый чайник воды и включила кнопку. В пластиковый контейнер сложила нарезанный хлеб, колбасу и сыр, сверху положила несколько листьев салата. Неонила все еще что-то объясняла телефону. Рассказывала, что ей нужен будет подъемный кран со всеми креплениями. Потом еще позвонила на склад и долго кричала, рассказывая о каких-то бревнах. Сашка ровным счетом ничего не понимала.
Неонила никогда не делилась своими творческими планами. Они считала, что даже сказать о том, что ты сейчас над чем-то работаешь, это уже сглазить. Из такого выболтанного дела ничего толкового не выйдет. Все время она жаловалась на отсутствие идей, но при этом постоянно что-то делала, отдавала какие-то распоряжения, не посвящая Сашку в свои дела. Хотя и те, кому она отдавала распоряжения, вряд ли знали, зачем ей нужно 3 свиноматки и двадцати килограмм силикона. Сейчас ей нужны были какие-то бревна и вертолет. А Сашке нужно было просто умыться и одеться. Так она и сделала, и с большой походной сумкой, с кофрами и зонтиками, а также рюкзаком с тормозком через 15 минут Сашка уже стояла в двери. Желудок дернулся, как будто чихнул, намекая, что запах колбасы он ощутил, а вкуса как-то не заметил.
Неонила буквально вылетела из своей комнаты и впрыгнула в обувь.
Под подъездом уже ждала машина. Художница назвала какой-то адрес и они поехали. Сашка куняла. Расспрашивать Неонилу было бесполезно. Она сама все расскажет, когда придет время.
- Ты когда-нибудь летала на вертолете?
- Нет.
- Вот и покатаешься.
На этом разговор закончился. Сашка смотрела в окно. Обычный движняк. Люди-машины-пробки. Но потом она посмотрела на приборную доску и увидела, что часы показывают пять утра. Чтоб убедиться, что ошибки нет, она посмотрела на мобилку. Точно – 5 утра. И только теперь она заметила, что машины были битком набиты вещами, а некоторые из людей тащили огромные сумки.
- Вода поднимается, - сказала Неонила.
- Уже? – удивилась Сашка.
- Нет, это не океан. Это река. Такие наводнения были. Были и сильнее. Максимум это пару дней длится, а потом уходит, но сейчас люди пуганные.
- Уезжают из города.
- Да что там уезжают – некоторые пешком идут.
- А мы куда?
- Мы на вертолет.
По выражению лица художницы стало ясно, что больше объяснений не последует. И на вертолете они не убегать из города собираются.
- Страшно представить, что на вокзале творится, - сама себе сказала Сашка.
Водитель молчал, вообще не слыша разговора. Не отрываясь он смотрел на сигнальные огни впереди едущей машины. Сашке показалось, что он под наркотой, но это ее не сильно испугало. На такой скорости (а ехали они медленно) вряд ли может случится очень страшная авария. Минут через 20 начались практически безлюдные улочки среди каких-то складов и цехов. Сашки эта местность показалась знакомой.
- Сейчас нужно проконтролировать, чтоб на складе взяли все необходимое. Посиди в машине.
После очередного поворота водила остановился. Неонила выскочила и скрылась в одной из дверей. Сашка попыталась занять себя разглядыванием стоящего вдали высокого здания. От других строений оно отличалось тем, что представляло из себя многоэтажное здание, а не огромную коробку цеха. К тому же оно было выкрашено серо-голубой краской. слишком светлой для промышленного здания.
- А что это за здание?
- Больница… - напрягая глаза ответил водитель. – Раньше была. А сейчас… хер его знает. Вроде как и не работает. Или там что-то другое сделали…
- На площадку… - вернулась в машину Неонила.
Водила молча тронул. Они недолго пропетляли по узким складским улочкам и выехали на большею асфальтированную площадку. Основания опор указывали на то, что когда-то она была накрыта огромным навесом. Сейчас в центре площадки создавал вихри пыли небольшой желтый вертолетик. Неонила выскочила из машины, кинув «Расплатись с водителей» и, схватив сумку с аппаратурой, побежала к вертолету. Сашка расплатилась с водителем и кинулась следом. Винт уже набирал обороты. Кто-то подтянул Сашку за ремень в салон и закрыл дверь.
В вертолете кроме Сашки и Неонилы находились еще двое молодых людей. Один о чем-то спорил с Неонилой и, кричал ей что-то на ухо. Та, в ответ, кричала что-то ему, делая размашистые жесты. Второй молодой человек молча смотрел на Сашку, потом нагнулся к ней и жестам предложил сделать то же самое. Сашка уже поняла, что Неонила не ругалась, а просто пыталась перекричать шум винтов.
- Меня зовут Валентин! – проорал молодой человек сашке на ухо.
- Саша!
- Ты тоже модель?
- Нет, помошница, - и она указала на Неонилу.
- А могла бы быть.
- Спасибо, не надо, - и девушка, слишком яркая для того, чтоб быть просто моделью, откинулась на спинку кресла, дав понять этому начинающему ловеласу, что кокетничать и вестись на банальные комплименты она не настроена.
Он смотрел на нее и ждал, что она вернется, но Сашка уткнулась в окошко на то самое здание, которое она увидела, еще возле склада. Теперь стало видно, что оно одним боком примыкало к промышленному кварталу (по разрушенным крышам было видно, что он давно утратил свое значение), а с другой стороны было окружено парком. В том же парке располагалось двухэтажное, как бы вросшее в землю, старое здание. В некоторых окошках горел свет из чего Сашка сделала вывод, что оно вполне обитаемо. С высоты отдаляющийся корпус больницы напоминал ярко-голубой зуб на темной парковой десне младенца. Сашка вспомнила, где видела это здание – на Его фотоаппарате.
Очень быстро умчался на северо-запад город и вертолет стал снижаться. Теперь Сашка поняла, что имела в виду Неонила. Под ними была магистраль, перегруженная еле ползущими разномастными автомобилями. Вдоль дороги шли люди. Вертолет приземлился на каком-то бугорке. Неонила распахнула дверь и выскочила. Парень, с которым она до этого говорила, сделал жест, указывающий на то, что Сашка и Валентин должны последовать за ней. Они выпрыгнули из вертолета и уже через несколько секунд он уже был в небе. Сильный ветер сбил Сашку с ног. Неонила предусмотрительно сидела на корточках.
- Понравилось? – спросила она сашку.
- Ага. Но это – супер! – указала она на идущих людей.
- Во-во!
- В чем будет заключается моя работа? – подошел к Неониле Валентин.
Она взяла его под руку и повела вниз, к дороге, что-то рассказывая по пути. Потом оставила его у подножья холма и вернулась.
- Доставай вспышку и штатив. Ну и бутербродов сваргань. Я тоже не завтракала.
Сашка все выполнила. Валентин вернулся к ним и присоединился к завтраку.
Сашка, в первые несколько минут изумленная видом людей, уходящих из города, теперь спокойно смотрела вдаль и жевала бутеброды, запивая их растворимым кофе. Вкус был ужасный, но она была уверена, что если заварить чай, то вкус будет еще хуже. К тому же термос неважнецки держал тепло и уже сейчас начинал остывать.
Вертолет прилетел практически незаметно. Гул машин на дороге перекрыл шум лопастей. Да и заметила Сашка его в первую очередь благодаря грузу. Снизу к вертолету было привязано дерево. Неонила схватила ассистентку под руку и потащила вниз, к дороге, озвучивая по пути свою идею.
Валентин переоделся. Точнее разделся до пояса и теперь пытался согреться под курткой, периодически поблескивая перед Сашкой выбритой накачанной грудью. Она на эти мелкие провокации не реагировала и слушала указания Неонилы. Две вспышки она закрепила на штативах, еще две должна была держать в руках. И теперь, когда прилетел вертолет, она со всем этим барахлом неслась к дороге.
Буквально воткнув штативы в землю, чтоб их не повалило ветром, поднятым вертолетом, она сама присела на корточки и прицелилась в уже стоящую на исходной позиции модель.
Вертолет завис прямо над парнем и уже в это время Неонила начала щелкать затвором и слепить сильным искусственным светом. Вертолет опустился так, что ствол дерева едва не касался земли. Парень прижал его к голому плечу и подался вперед. Толпа на заднем плане со страхом смотрела на эту необычную сцену. Некоторые даже вышли из машин.
Неонила сделала с полсотни снимков, медленно передвигаясь по склону. Затем подала Сашке знак собираться и вернулась на холм. Вертолет снова поднялся вверх и, отлетев метров на сто в сторону города, выбросил какую-то корягу.
Точно так же быстро, как и появилась, летучая машина с привязанным к нему деревом улетела.
Валентин сходил за корягой и поднялся с ней на пригорок.
- Делаем перерыв, - скомандовала Неонила и они снова вернулись к бутербродам.
Люди с дороги смотрели на эту троицу, не понимая, кто они и зачем сюда явились. А главное, почему они сами не спешат спасаться.
- Нет, с корягой ничего делать не будем. Того, что есть, хватит.
- А что ты хотела с корягой делать? – поинтересовалась Сашка.
- Да так, неважно. Согласись, странное зрелище. Столько людей. Они ж понимают, что просто не успеют уйти, если вода резко поднимется, но все равно продолжают идти.
- Ага. Пытаться никто не запрещал, вот они и пытаются, - чувствуя себя королем ситуации ответил Валентин.
- Ты сам хоть раз в жизни был на грани между жизнью и смертью? Откуда тебе знать, что для человека эта попытка? Что для него может значит надежда? Не говори ничего. Я знаю ответ.
И все замолчали. Они доели бутерброды, допили кипяток из чайника и молча смотрели на уходящую в лес дорогу. Сейчас движение практически полностью остановилось. Вероятно, что впереди случилось несколько аварий.
- Мне не нравится то, что вертолета нет.
- Может что-то случилось.
- Если бы что-то случилось, то позвонили бы. Набери.
- Кого? Ты ж сама договаривалась.
- А! Ну да… дай трубку, – Неонила набрала номер. – алло… Неонила… где вы?.. а когда?.. что?.. и надолго?.. спасибо, выберемся… - и она захлопнула телефон так, что всем присутствующим показалось, что они слышат треск лопающегося дисплея. – В городе введено военное положение из-за беспорядков на вокзале. Были выстрелы. Машины из города не выпускают. Там, наверное, жутко.
- И как мы вернемся? – подал голос парень.
- Пешком пойдем.
- Как?! Мы не так далеко от города. Километров 60 – не более. Человек идет со скоростью 5 километров в час, а значит, это расстояние мы преодолеем максимум за 12 часов. Сейчас главное – рассчитать ритм так, чтоб мы не сильно устали, но и не свалились с голоду.
- Рассчитать ритм? Да вы понимаете, что это такое – 12 часов идти…
- А что ты предлагаешь?
- Не знаю.
- Если не можешь ничего предложить, то просто смирись.
- А может не возвращаться в город, а пойти со всеми?
- Куда? И ты думаешь, что ты им нужен? Ты не заметил, что мы здесь уже 2 часа, а нами никто не поинтересовался. Они напуганы, а в состоянии страха человек себя не контролирует. Мы пойдем обратно в город. Может быть к тому времени, когда дойдем, вода пойдет на убыль, люли успокоятся и все наладится.
- Нет. Я не пойду.
- Галина, отпусти его. Он уже взрослый, – художница удивленно посмотрела на девушку – та впервые назвала ее настоящим именем.
- Хорошо, делай, как знаешь. Сашка, пойдем.
Они встали, собрали вещи в сумку и пошли. Парень так и остался на пригорке, глядя им вслед.
- Сейчас нужно найти место, где мы могли бы оставить сумку, чтоб потом за ней вернуться. Не переть же ее на себе.
Такое место нашлось метров через 500 в густом кустарнике. С собой Неонила забрала только карту памяти с фотографиями.
После они вернулись на дорогу и продолжили свой путь навстречу изумленным взглядам. По расчетам Неонилы где-то к часу они достигнут дачные поселки, а там можно будет рассчитывать на крышу над головой и какую-нибудь помощь. Хотя дачники уже покинули поселки, где-то там, среди небольших домиков должен ходить сторож. С верой в человека можно было утверждать, что двух несчастных женщин он в беде не оставит.
Луди с недоумением смотрели на старуху и девушку, возвращавшихся в город, но следом за ними никто не пошел.
В своих расчетах Неонила несколько ошиблась. С одной стороны им не попался ни один дачный поселок, а с другой – город оказался значительно ближе. Уже к трем часам они вышли к коттеджному поселку на окраине. Бродя по узким улочкам, и заглядывая за высокие заборы, они не обнаруживали признаков жизни. Металлические решетки на окнах, бронированные двери – эти люди еще когда жили здесь привыкли чувствовать себя в безопасности и даже сейчас не хотели, чтоб оставленное или имущество досталось мародерам. Прислушавшись, Сашка услышала какой-то шум. Это на соседней улице бомжи пытались взломать решетку на одном из окон при помощи трубы.
- Стоять! – бомжи на этот окрик кинулись врассыпную. – Стоять, я сказала, суки! – но снова никто не послушался – бомжи перемахивали через заборы на соседние участки. Один из них не взял необходимую высоту и упал с забора. – Что ж ты, сука! – орала, подходящая к нему Неонила. – куда ж ты полез! Я ж говорила – стоять…
- Да я…
- Да мне похуй, кто ты и что ты. Давай, вставай, - протянула она ему руку, бомж офигел, но руку принял и поднялся. – Пошли, поговорить надо.
- Пошли.
- В поселке есть еще кто-то? – спросила Неонила, когда они уселись на крыльце.
- Ну… только наши.
- И много ваших?
- Ну… человек тридцать. Не больше.
- Не ****и. Вас тут полтора десятка от силы. Нашел чем меня тут пугать.
- Ну да… человек 15.
- А какого *** вы тут ошиваетесь? Все ж уехали. Затапливать сейчас будет.
- А куда нам идти?
- А тут вы что?
- А *** его знает.
- Че в дом лезли?
- Ясно че…
- Понятно. Давай лезь по дереву на крышу.
- Шо!!!
- Давай-давай! Я знаю, что говорю… Неонила.
- Николай.
- Ни колай… ни дворай. Давай на крышу. Там окошко без решетки. В дом залезешь и нас пустишь.
- Так а вы чего.
- Потом расскажу. Лезь давай.
- А девка у тебя красивая.
- Смотри, чтоб стояк на дерево лезть не мешал.
Николай довольно проворно взбирался по дереву. Сашка не могла понять, что происходит и зачем Неонила устроила этот спектакль.
- А ты и правда у меня красивая, - сказала она ей тихо. – И чего это я тебя еще не фотографировала.
- Не знаю…
- Выберемся, обязательно организую.
- А что ты сейчас делаешь?
- Ну, думаю какую-то еду найти. Ну и понести немного культуры в массы.
Дверь открылась. Неонила вошла и пошла по дому искать кухню. Погремев ящиками, она крикнула.
- Коля, давай собирай своих товарищей.
- А че? Зачем?
- Ну жрать-то хотите? Я вам сейчас хоть каши наварю. А лучше нет. Пойди, найди какие-то шмотки, помойся и переоденься.
- Зачем, - как робкий подросток засмущался бомж.
- А потому что от тебя воняет. Девушку сейчас стошнит. Давай, шевелись.
- Хорошо.
Неонила достала кастрюлю, набрала в нее воду из резервуара и поставила на электроплиту.
- Вот тупой народ. Ну разве оставили б электроснабжение, если б городу реально грозило бы затопление. Кому нужно столько энергии просто в воздух выбрасывать?
- А почему это вы так с бомжами… я вообще не поняла, что произошло.
- А думаешь, они поняли? В том-то и фишка. С ними только так и надо.
- А вот это мытье и переодевание?
- Ну пусть хоть один день почувствует себя человеком.
- А это законно?
- Чувствовать себя человеком?
- Нет, проникать в чужое жилище?
- Незаконно. Но я по другому закону живу. Если б я знала, что все это погибнет, я б даже не подумала дверь запирать. Пусть все берут. Может это хоть на один день сделает их счастливее.
- Интересно, а почему они не убегают?
- А куда нам убегать? – в дверях стояла бомжиха с оплывшим малиновым лицом. Неонила пошла к плите, а Сашка молча смотрела на гостью. – А куда нам бежать? Мы тут никто. И там никто будем. Так лучше тут пару дней по-человечески пожить.
- В смысле? – удивилась Сашка.
- Ну тут… - обвела кухню рукой бомжиха. - В нормальном доме. Спать на нормальных простынях. Еду нормальную есть. А потом – да гори оно все синим пламенем. Нам терять нечего.
Неонила поставила на стол три чашки и поочередно заполнила их кипятком. Чайные пакетики окрасили воду в коричневыми разводами.
- Спасибо, - поблагодарила бомжиха и взяла одну чашку.
- Садись.
- Не… я сначала в душ. Вы такие чистые. Мне неудобно.
- Там сейчас ваш товарищ. А ты садись. Ты ни капли нас не стеснишь.
- Спасибо.
- А почему ты пришла? Не испугалась?
- Чего нам терять. Где он, там и я. Муж он мой. Уже два года вместе.
- А до этого где были?
- Да каждый своей жизнью жил… а потом как-то… у меня сын наркоманом стал. Чуть не убил меня. Я из дома ушла. А потом его встретила. Он тоже из дома ушел. Вот так мы никому ненужные и вместе.
- Прямо любовь, - удивилась сашка.
- Да какая тут любовь. Любовь это когда конфеты и цветы… а знаешь, сколько он мне раз жизнь спасал?! От других отбивал, от собак бродячих. У него нюх на ментов – и я с ним не разу не попадала. Это не любовь. Это что-то большее.
В кухню вернулся Николай с мокрыми зализанными волосами и в каком-то плаще поверх свитера.
- Красавец! – он поцеловал бомжиху. – А теперь я пойду.
- Позови что ли остальных, - сказала Неонила, забрасывая крупу в кипяток.
- Да че там звать – сами сейчас придут.
- Слушай меня. Мы сейчас поедим и дальше пойдем. Нам идти надо. Понял?
- Ну да…
- Так вот. Наводнения не будет. Вы тут себя в порядок пока приведите. Через пару дней начнут хозяева возвращаться – вы тут сильно погромов не устраивайте. Я на вас надеюсь. Будьте людьми…
- Так понятно…
- Вот и хорошо. Иди за своими. Сколько вас там?
- Пятеро.
- А ****ел, что тридцать… давай, зови. Каша уже скоро будет.
Пришло еще двое бомжей. Один где-то потерялся, но по этому поводу никто не горевал. Неонила насыпала всем по большой миске каши и они буквально накинулись на эту сухую еду. Вернувшаяся из душа бомжиха, единственная женщина в этой компании, все продолжал рассказывать о своей неземной любви. И даже не любви, а чем-то большем. Ее никто не слушал, кроме «мужа».
- Хозяйка, а выпить у тебя не найдется? – подал голос один из присутствующих.
- А ты что, еще не напился? Ты на морду свою в зеркало посмотри – у тебя ж если глаз проколоть, то водка польется. Давай, Сашка, пошли…
- Да че ты обижаешься…
- Нахуй. На «ты» мы с тобой еще не переходили.
Все бомжи зашикали на своего товарища.
- А че она, чужой сухой кашей накормила, еще и кобенится.
Неонила с Сашкой вышли на улицу.
- Суки… - скрипела зубами Неонила. – раз в жизни к ним по-человечески отнеслись… порода у них такая, ничем не исправишь.
На секунду Сашке показалось, что к глазам художницы подкатили слезы и сейчас прольются.
- Успокойся… ну кто они – бомжи. И ничего тут не сделаешь. Я смотрела какую-то программу… знаешь, они ж все рассказывают, как их из дома выгнали, как работу потеряли, как приехали в столицу и не смогли прижиться. Так вот, в этой программе одного одели, денег на обратную дорогу дали. А он все пропил. Тут уж ничего не поделаешь, - Сашка обернулась в надежде увидеть кого-то на крыльце, кто сейчас попросит у Неонилы прощения, но им в след никто даже не смотрел.


2
После того, как Сережу в очередной раз проставили с деньгами, он решил завести себе какую-нибудь интеллектуальную собственность, на которой можно было бы кормиться всю жизнь. Первой мыслью было украсть какую-нибудь идею и, усовершенствовав её, удачно продать. Но многодневный серфинг по интернету не принес результатов. Идеи были всё мелкие и нежизнеспособные. Их авторы, разумеется, так не считали, но Серёжа ситуацию оценил трезво.
Сначала он думал придумать гениальнейшую телепередачу. Но этот вариант отпал потому, что, во-первых, редкая передача живет дольше трёх сезонов и, во-вторых, если и живет, то уж наверняка деньги приносит продюсеру, а не замечательному автору идеи. А придумывать каждые три года телевизионный хит – та же рутина, что и пытаться заработать фрилансом. К тому же никаких связей на ТВ у Сережи не было, а значит и не было гарантий, что идею не стыбрят.
Если не сложилось с ТВ можно написать книгу поколения. Поколение это, как минимум, миллиард человек читателей. На такие деньги можно жить. И Сережа решил написать книгу поколения. Сначала, конечно, пытался украсть у кого-то готовую рукопись или, хотя бы, отдельные куски, но шедевров не попадалось. В начале двадцатого века верили, что если миллион обезьян посадить за печатные машинки по теории вероятности они рано или поздно напишут гениальный текст. Как показал эксперимент с интернетом и миллиардом обезьян – этого не происходит.
Сереже неимоверно радовало то, что он всё это прекрасно осознает. А с другой стороны его пугала эта исключительность. Эта способность осознать мелочность и бренность бытия. И как у любого думающего человека большая часть его мыслей вертелась именно вокруг того факта, что он человек думающий, а большая часть его действий сводилась к попыткам проверить этот факт.
Книга поколения должна быть нетолстой. Чтоб её можно было бы носить с собой. Она должна иметь какой-то типичный сюжет с типичным героем. Пусть это будет простой парень откуда-то из провинции. Не замусоленный ум попадает в столицу и множество новых мыслей посещают его голову. Не слишком оригинально, но все возможные ситуации в жизни человека уже где-то в литературе были описаны, поэтому нужно сделать акцент именно на философской составляющей текста. Если она получится удачной – какие-то недочеты сюжета простят.
Философия должна быть простой, как лапша быстрого приготовления. Загрузил во время обеденного перерыва в голову – и уже новый человек.
А значит она должна основываться исключительно на опыте. Реальном человеческом опыте самого Сергея. Он человек хоть и молодой, но весьма неглупый и в жизни понимает иногда побольше всяких там бородатых профессоров хотя бы потому, что он, в отличие от этих старцев, в жизни принимает активное участие.
Начинать нужно с названия. Оно должно быть оригинальным, броским, запоминающимся и не обязательно привязанным к тексту. «Другая планета – жизнь». Лучшего варианта не появилось. В конце концов, название можно в любой момент поменять. Теперь, собственно, текст. Есть определенный процент читателей, которые покупают книгу после прочтения первых страниц. Да и издатель вряд ли станет вчитываться в текст безызвестного автора, если его сразу не заинтересовать. Значит, начало должно быть очень ярким и очень интригующим. Вот у Дена Брауна хорошее начало. Вроде как обычное в человеческой практике событие – убийство, но при этом из-за него может измениться вся планета. Понятно, что планета не изменится, но у читателя должно непременно сложится такое ощущение.
Убийство уже тянет на ширпотреб. Можно описать один день из жизни вируса, как будто он наделен интеллектом или, как минимум, коллективным бессознательным. Этот вирус распространяется от человека к человеку, проникает в кровь по всему организму и медленно начинает точить его. А человек живет и пытается не обращать внимания на головные боли, недомогания, ухудшение памяти, пьет какие-то таблетки, а вирус разрушает его мозг. А потом переключиться на всю планету. Будто люди это тела вируса, заразившего эту планету и стремящуюся её уничтожить. Они распластали свои черные асфальтовые щупальца по лесам, болотам. Мелономы-города уродуют лицо планеты и выгрызают её сердцевину. Но вирус всегда погибает вместе с носителем. И человечество должно погибнуть. Не от войны. Сейчас войны не такие продолжительные, всё человечество они не уничтожат. Люди погибнут вместе с планетой. Когда вычерпают все водные ресурсы, когда окончательно остановится выработка растениями кислорода, когда от полей будет вонять бензином а урожай будет вянуть, только проклюнувшись из семян.
Но это всё потом, а пока провинциал приезжает в Москву. По делам и не на долго. Но судьба заставляет его задержаться в городе. Лишенный всяческих средств к существованию, он очень быстро оказывается на городском дне.
Но чтоб роман хорошо продавался на западе, нужно, чтоб он начал в определенный момент стремительно этого дна подниматься. Шаг за шагом он проходит путь от бомжа до директора химкомбината. Но чтоб книгу включили в школьную программу должны быть и идейные искания. Разрыв между чувством долга и личным счастьем. И здесь он есть. Пост обеспечил герою достаток, а значит и успех в личной жизни, ведь молодых и богатых любят все. Но, с другой стороны, трубы, вид на которые открывается из окна его шикарного кабинета, приближают человечество к неминуемому концу. В результате он сходит с ума. Вполне логичный русский роман получатся. Легкий для восприятия и понимания и в то же время с открытой концовкой, что, при необходимости, позволит написать вторую книгу. О том как через, к примеру, какую-то экзотическую восточную религию герой находит выход из своего запутавшегося сознания. Можно будет взять денег с представителей той религии. Да и в первую книгу можно зашить кучу скрытой рекламы. Но этим уже издатель должен заниматься. А Серёжа сейчас должен просто сесть и написать книгу поколения. Он посчитал деньги и прикинул, что на месяц ему должно хватить. Если целыми днями писать, то объемистый труд должен получиться, а потом можно будет просто повыдирать из него удачные фрагменты. А пока Сережа решил отдохнуть. Как бог. Перед созданием нового мира.

3

Как это всегда бывает, вода ушла незаметно. Некоторые жители вернулись в город. Мешки с песком еще валялись на улицах тут и там, но военных уже не было.
- Что ж нам не везет так, - сказала Неонила, стоя на балконе. – Нас обзывали потерянным поколением, потому что мы видели войну, а значит - изнанку человека.
- В прямом и переносном смысле…
- Вот видишь, ты уже тоже шутишь. И мы шутили. Помню, ехал ко мне как-то парень с Украины. И спрашивает: «Чего тебе привезти?», а я его прошу захватить с собой настоящих украинских вареников с вишней. Он смеется, говорит, что не довезет, испортятся. Может вишен привезти, а вареников сами налепим. «Мука у вас, - спрашивает, - есть? или все еще, как в блокаду, на опилках?»
- Жестко.
- Нормально. Так и надо. Не дай нам бог понять и прочувствовать, что это было. Не оправимся. Хотя и так нельзя сказать, что легко живем. Вши родители всю жизнь строили демократию, восстанавливали страну и потом – что имеем. Выкармливаем тех, кто нас когда-то убивал. Разве для этого горбы наживали? А для чего уже и не помнят. И тут вы появляетесь – дети склеротиков, которые сами не помнят, что строили и к чему стремились. А чему они вас смогут научить?
- Может быть, именно мы и построим то общество.
- Да куда ж вы построите – сам себе общество и друг друга не слышите. Хотя, можно вас похвалить. Делаете прогресс – если раньше о потерянном поколении говорили лет в 30, то вы в 20 уже все «надежды» оправдали.
У Сашки подступил комок к горлу. Она понимала, что Неонила не хотела ее обидеть, но при этом она осознавала, что оговорок у этой женщины не бывает.
- Что ты будешь с выставкой делать? – решилась она наконец сказать хоть что-то.
- А что с ней делать? Дерьмо фотографии.
- А мне нравится.
- Слишком просто. Многим понравится. Все художники мира о таком пиаре мечтают. Люди, уходящие из города и уносящие с собой все, даже деревья.
- С одной стороны они все забрали, а значит город с ними, а с другой – города уже нет и не будет.
- Да. слишком просто это…
Она перегнулась через перила и плюнула на асфальт, чуть не выронив зубной протез. Энергичными движениями губ она вернула его на место.
- А помнишь ты говорила о фонде защиты человека.
- Ну да…
- Так может назовем так эту выставку. Обставим это как общественное движение. Пойдет стопроцентно.
- И куда это движение пойдет. Что и кому мы это скажем…
Сашка неожиданно почувствовала облегчение. Напряженность от осознания собственной никчемности притупилась, как и все остальные чувства. Все, что беспокоило стало забываться. Если б Сашка не продолжала видеть пустой переулок, уходящий к реке, то могла бы поклясться, что она заснула.
- Точно. Это будет шикарный китч на всю политику, на все эти фонды и движения. На все.
- К анархии пришли?
- Нет. От анархии пахнет мочой. Нужно новое слово придумать. Нового человека созидательного типа… человека, который способен переменить в первую очередь себя, чтоб построить новый мир.

После пресухи журналисты прошли в соседний зал к фуршету.
- А, максимум пару месяцев протянут…
- Судя по столу, они за это дело серьезно взялись.
- Ну может до выборов дойдут, но в парламент вряд ли попадут. Вот сволочи, одни салаты поставили, и с собой ничего не унесешь. Даже фрукты нарезали! Жлобы.

4

- Привет, куда пропал?
- Да никуда не пропадал. Живу всё там же.
- А чем, занимаешься?
- Да, в принципе, ничем…
- И это хорошо.
- В смысле?
- Есть работа для тебя.
- Да я как-то решил сделать перерыв.
- Ты подожди отказываться, деньги лишними не бывают. Там для тебя работы на три дня – максимум неделя.
- Что за работа?
- Нужно написать детектив. Мы серию новую запустили и нужно наперед наработать немного текстов. Романов 10.
- А что там по деньгам?
- Штучка за 8 листов.
- Змей-искуситель… о чем романы, что за серия?
- Я тебе позже стайл-бук вышлю. Ничего особого. Женские детективы. Там определенные сегменты уже прописаны и повторяются из книги в книгу. Есть определенный бит рекламы. Разумеется скрытой и ненавязчивой.
- Понятно. А с сюжетом что?
- А вот это твоя воля… хотя лучше будет написать об убийстве. У нас как-то волна всё о кражах и киднепинге пошло, а убийств мало.
- Известный телеведущий убивает свою жену. Все знают, что это он, но никто не может доказать.
- Хорошо, но ещё лучше что-то попроще, побытовушнее. Злой гений коммуналок. Утрирую, конечно. Чтоб был такой саспенс для домохозяек. Она его просто задрала своими варениками магазинными и он её очень хитроумно кокнул. Обычный мужик, но талант к убийству определенно есть… понял?
- Да, отлично. Сроки?
- До конча месяца. То есть три недели. Только не усложняй. Сможешь до пятницы мне на мыло скинуть синопсис?
- Да, без проблем. А вам это как? Только на один раз авторы нужны или есть перспектива? И что это за система вообще?
- Пока на один раз, но я ж тебя всегда имею в виду, если что-то будет. А система? Есть мадам с деньгами. Хочется ей прослыть второй Агатой Кристи. Но женщина она с мозгами, поэтому понимает, что к чему и то время, что она потратит на эти изыскания, не окупится. Ей удобней, как и прежде, макароны продавать. А так она из макаронницы превращается в писательницу.
- Понятно.
- А вообще тетка молодец. Если б она взялась сама – тоже отлично получилось бы, но зачем.
- Тоже правда. Как у тебя Ленка? Не родила ещё?
- От неё дождешься! Уже почти месяц перенашивает. Я весь боюсь, по ночам не сплю и любой спазм в животе воспринимаю, как схватки. Всё время забываю, что не мне рожать.
- Так, а почему она перенашивает? Это нормально?
- Врачи говорят, что ненормально, конечно, а кто сейчас нормальный? Узи делали – шевелится, дергается. Пацан будет.
- Счастливый папашка.
- Ага. А ты ещё не собрался?
- Ой, да зачем не оно? Я не из тех людей, кто хорошими родителями становятся. Его ж выгуливать надо, на прививки водить, к ветеринару.
- Ха-ха. В своем репертуаре! Ну, давай, жду синопсиса.
- Жди его, и я пришлю. Только очень жди. Жди когда наводят грусть желтые дожди…

В следующий же миг, как только связь оборвалась, Сережа пожалел о своем решении. С одной стороны, деньги лишними не бывают, но в то же время он непонятно во что ввязывался. Такое желтое чтиво могло основательно подпортить стиль, но с другой стороны можно было не опускаться, а подтянуть его до своего уровня. Учитывая, кто заказчик, можно доже на какие-то премиальные рассчитывать, тем более, что работы действительно на неделю. Художнику тоже на что-то надо жить. Он немножко выбьется из намеченного графика, но так у него уже будет возможность посмотреть на свой текст с расстояния, что только на пользу.

5

Сашке так и не удалось найти общего языка с редактором. В целом её работы были неплохими, но почему-то их упорно по несколько раз возвращали на доработку. Она была уверена, что для того, чтоб журналисту устроиться на роботу достаточно написать парочку в меру креативных но в целом стандартно-умилительных работ ни о чем. Главное, чтоб от них веяло позитивом и тогда редактор сжалится, посмотрит и скажет, да она же просто замечательный человек, какой в коллективе ужен. Гениев много, а работать по-настоящему могут единицы. Чаще всего требуются не гениальные журналисты, пишущие одну статью в три месяца, а те, кто способен перед дед-лайном выдавать стабильно положительный текст. В меру информативный, в меру авторитарный, в меру позитивный, а в целом – никакой.
Сашка себе позволить этого не могла. Она работала по полной отдаче и не терпела этой серединной стабильности. В результате Блятская взяла её к себе пресс-секретарем, ассистентом фотографа, домохозяйкой – как хотите называйте, в трудовой все рано не напишут. Большую часть времени Сашка читала книги, вывешивала ни о чем ни говорящие новости, лазила по нету и собирала ссылки на упоминания Блятской, но были дни, а иногда и целые недели, когда одно ухо Саши распухало от постоянных разговоров по мобилке, пальцы болели от постоянного стучания по клавиатуре, а глаза превращались маленькие красные пуговки. Платила Блятская немного, но учитывая, что Сашке не приходилось тратиться на питание и жилье можно было пока не метаться и спокойно ждать, пока подвернется хорошая работенка.
Сашка жила в квартире художницы. В небольшой комнатке, потерянной где-то в дальнем углу этажа. В комнату можно было попасть через комнату с канарейкой. Так хозяйка называла библиотеку. Канарейки уже и в помине не было, но клетка с налипшими на прутья серыми какашками говорила о том, что птица здесь когда-то жила. «Возможно, она до сих пор летает по квартире – отвечала Неонила на расспросы куда делась птица. – ну что с ней могло случиться. Это же животное, они долго не живут. Умерла от старости лет в шесть. Может для канареек это ещё не старость, но умерла так умерла!»
А потом она могла надолго впасть в рассуждения о том, что если кто-то умирает то смысла жалеть его нет – всё равно не вернуть. Только себе нервы попортишь. Хотя если кто-то жив, его нужно тянуть изо всех сил. Кто знает, может он после того как выздоровеет ни одну жизнь спасет. Была такая писательница Дарья Донцова. Она начала писать, когда лежала в раковом корпусе. И так спасла себе душу. Все вокруг умирали, а она писала глупые детективы. Потом она выздоровела и стала самой продаваемой писательницей России. Она просто горела от своего труда и выдавала в месяц по книге. Даже больше. Два десятка её рукописей лежали в издательстве. И, представляешь, когда она умерла, ещё полтора года выходили её книги. Это как звезды. Многие из них уже погасли, а мы до сих пор видим их свет. Так и Дарья Донцова. Она продолажала светить.
Все говорили, что её книжки не имеют никакой литературной ценности, а то, что она состоит в союзе писателей просто оскорбление для всей русской литературы. Дураки. Они не понимали, что Донцова это писатель будущего. Её книжки ничего не стоят, сейчас их уже не переиздают, а те, что были – в основном в мягком переплете – просто раскрошились и пошли на переработку. Но своей жизнью она осветила не одну дорогу. Ну и, в конце концов, если б не Донцова, домохозяйки в свое время просто забыли б азбуку.
В библиотеке не было ни одной книги Донцовой. Ничего страшного, главное, чтоб ты знала эту историю и верила, что всегда есть дорога вперед.
С другой стороны к спаленке Сашки примыкала проходная темная комнатка. В ней на полках в картонных коробках хранилась коллекция Блятской. А попросту говоря, куча хлама. Художница говорила, что может работать только пока склероз не хватил. Как только она начнет забывать, как к ней попали эти вещи, они сразу же потеряют всякую ценность.
Вещи в квартиру попадали из разных мест и сами вещи были разными. Неизменным оставалось только одно – у всех у них была неповторимая история. «Когда я работала в университете, цветок в этом горшке подарила мне моя студентка. Она писала у меня дипломную работу. Все пять лет фигней занималась, постоянно где-то подрабатывала, но успешной карьеры так и не сделала, а потом пришла и сказала, что именно у меня хочет писать диплом. Я сказала «Пиши!». Она писал что-то о кризисе рабочей силы. Тогда это было не так актуально, а сейчас бы её работа прошла бы на ура. И написала интересный труд. Действительно интересная работа. Если б она продолжила эту тему – сейчас была б на пике. Издавала бы научно-популярные издания. Но она решила, что карьера для неё важнее. Через пару лет после окончания универа она приходила о мне в гости и подарила цветок в этом самом горшке. Сказала, что у неё ребенок родился совсем недавно и она сидит с ним в декрете и пишет книгу. Ничего сложного – женский роман. Она сама в этом признавалась, но очень хотела, чтоб я прочитала. Я ответила, что ничего не понимаю в литературе, а она была уверена, что именно я пойму. И исчезла снова на пару лет. а потом мне кто-то рассказал, что она разбилась на машине. На какой-то маленькой машинке. Всмятку буквально. Её даже вытащить из этого комка покореженного метала еле смогли. Не знаю, что стало с её книжкой. Дописал ли она её. А может, даже и издать успела. Но эта книжка, которую я так и не прочитала, имеет для меня большее значение, чем все романы мира. Эта девочка не успела стать кометой. Свет этой звездочки погас очень быстро. Чем ближе звезда, тем ярче она светит и тем быстрее гаснет. Всё, что осталось у меня от этого человека – цветочный горшок. Обычный терракотовый горшок, каких раньше тысячи были. Но, согласись, в том горшке целая жизнь. Жаль, что когда я умру, эта история погибнет. Хорошо, если от меня останется хотя бы такой горшок сейчас таких вообще не делают. Всё биопластик. Удобный и дешевый»
На подоконнике в комнате Саши раньше стояли цветы, но когда она туда переехала, их убрали, чтоб в комнате было больше света.

- Надеюсь ты не станешь на меня сильно обижаться, за то что я похозяйничала с твоими цветами? – Сказала Неонила, указывая на вазу с красными розами. Не такими уж и шикарными, но тоже не бесплатными.
- Это что, мои цветы?
- Другой Сашки в этой квартире нет. Утром выносила мусор, и они лежали на коврике у двери. Вместе с запиской, - Неонила подошла к подоконнику и стала двигать горшочки с цветами. – Вот, завалилась.
«Цветы для Сашки. Никому не трогать! Отравлено»
- Так что, если меня сегодня хватит инсульт или я внезапно покроюсь зелеными и синими пятнами – ты уж позаботься. Ой! Вспомнила подругу свою. Инсуьтницу. Она тож полоумная старуха. Представляешь, она все звуки фотографирует. Ужас просто. Как-то ездила в Иерусалим и там какие-то колокола звонили и она в этот момент сфотографировалась на фоне какой-то свалки. Ну не то чтоб свалки – просто кирпич какой-то битый, надписи какие-то. Навернака матюки. А она всем эту фотку показывала и говорила, что это она колокольный звон фотографировала. А еще утверждала, что у нее есть фотка с венским вальсом. А вообще она милая. Что с тобой?
Саша распахнула окно и вышвырнула туда цветы вместе с вазой. Туда же полетела записка.
- Что такое? Вазу-то за что?
Сашка сползла по стенке и закрыла лицо руками.
- Что такое, мое девочка? Что случилось? Успокойся – гладила влажными руками Неонила Сашкину голову. – Пошли в зал. Идем.
Девушка, не переставая лакать, пошла в комнату.
- Откройте, пожалуйста окно.
- Там не жарко.
- Всё равно откройте, это нужно.












Пяту часть не вывешиваю. если хотите прочитать - пришлите пустое письмо на romacuprum@gmail.com