На фига менту пассатижи?

НА ФИГА МЕНТУ ПАССАТИЖИ?

1.

– Не, брат, я те без балды скажу – мне ментов ругать не за что. Я, конечно, понимаю, что и среди них дерьма много. Но во мне одном, знаешь, сколько? То-то. Так вот. За свою сознательную жизнь я с ними много раз сталкивался. И по разным поводам. В том числе и по случаям задержаний. Но чтобы обиду иметь? Не, брат, это я тебе как на духу отвечу – да ни в жизнь! Наоборот, поучительные случаи на память приходят.

Вот, к примеру, взяли меня как-то в оборот на празднике Святой Пасхи в Свердловске. То ли на Первое, то ли на Девятое мая… Как счас помню, в «Космосе» у друга день рождения узкой компанией отмечали. Но компания оказалась ужее, чем планировали. Столик в ресторане на восьмерых заказали. А сели вчетвером. И половина – девушки. И самое удивительное – непьющие. И вдвоём с другом мы за восьмерых тогда на грудь приняли.

Высидели всё до упора. И выпили всё, и выели. Ничего врагу не оставили. Ну, девоньки, конечно, тоже немного помогли – минералка, сухонькое… Потанцевали и «Москву Златоглавую», и «Семь Сорок», и «Ах, Одессу», и пиджачками помахали в удовольствие. Выпили еще коньячку на посошок. А потом и на воздух вышли.

Идём, значит, в приподнятом настроении. Смотрим – храм Божий невесть откуда на пути оказался. Что-то мы его здесь раньше не замечали. Ладно, думаем, потом разберёмся. Пригляделись внимательно, а вокруг церковки – милиция и народ. Но народу больше. Что случилось, спрашиваем. «Христос воскресе!» – отвечают. Вот те на – Воскресение Христово! А мы и не знали! Молодёжь в церковь хочет, а её туда пущать не велено. Время, брат, такое было. Бога тогда не было, а вот Пасха была. Да и та под контролем.

Ох, и завелись мы тогда с другом! Что ж вы, гады, молодёжь праздника лишаете. Я, конечно, тут же стал народ на целенаправленные действия организовывать, чтобы, значит, смысл стоянию придать. А народу русскому что всегда не доставало? Правильно, брат, – организующей и направляющей. Ну и осмысленности действий, конечно. Кровь во мне кипит, или коньяк… Как счас помню. Ребята, кричу, возьмёмся за руки! Когда мы едины, нас на арапа не возьмёшь! Теснее ряды, поднатужимся, друзья, нажмём! Ура!!!

Вот так и агитаторим, горланим, главарим! А масса нас как пророков ветхозаветных слушает. И некоторые очень даже внимательно. Я же про конституцию ору, на права человека намекаю. Солженицына с Амальриком добрым словом опять же поминаю. Доживёт ли, мол, Советский Союз до 1984 года… Ему тогда аккурат ещё семь лет по прогнозам оставалось…
 
Дружней, кричу, дорогие товарищи! Сомкнём наши ряды! Наша сила в единстве! Пиночеты не пройдут! Пуэбло унидо – яма сера венсидо! Даёшь пятую корзину из Хельсинки! Не дадим глумиться над человеческим достоинством! Христос воскресе, друзья! Не позволим себя раздавить, как хохлов в Новочеркасске!…

Ну, хохлов то я сюда, конечно, зря приплёл. Промашка, брат, с географией вышла. Поправка на армянский коньяк. И взялись мы, стало быть, за руки, сомкнули ряды и ударили по милиции. И что ты думаешь? Прорвались! Прорвались таки в храм Божий! Но не все. Меня, как главного горлопана, за жопу взяли, вместе с Валеркой, приятелем, с которым мы этот прорыв и организовывали. Я вроде как Чапай, а он у меня за Фурманова.

 
И взяли нас тогда с Валеркой, как я уже говорил, под белые рученьки. Заломили их, как крылышки у пташек, и волокут в разные стороны. Меня привели в вагончик, что в глубине сада, слева от церкви. В вагоне полумрак. Пара ламп еле светит. У двери сидит офицер милицейский и на аппаратуре работает. Другой – что-то всё записывает. Третий тоже занят каким-то делом. А в вагончике – лавки, одна напротив другой. И сел я, брат, на одной из них и трезветь начал, концентрируя внимание и волю. Смотрю на ситуацию здраво. Антисоветская агитация и пропаганда. Статья 190 УК РСФСР. Из института попрут. Из комсомола исключат. Очереди на квартиру лишат. С работы выгонят. Срок дадут. Печать волчью на судьбинушке поставят…
 
Сижу, думаю, размышляю… Галстук поправил, плащ отряхнул, задумчивый вид принял. А в вагончике рация работает. Команды идут. Сведения поступают. Тут ещё троих задержанных доставили. Я на своей скамье на самый край отодвинулся. Сделал вид, что мы с ними не из одной деревни. Углубляюсь в себя. Взгляд на мерцающей лампочке сосредоточил… А с вновь прибывшими уже контрпропаганда по всей программе проводится. Менты о хулиганских действиях распинаются. О пережитках опиума в несознательном народе. Грозят по месту учёбы и работы сообщить. Данные записывают. Звонят куда-то оперативно, перепроверяют…

А я уже на самый краешек передвинулся, ползадницы с лавки свисают. И всё пытаюсь как бы в иное измерение выйти. Концентрируюсь. Я трезв. Я трезв. Я совершенно трезв. Я здесь отсутствую. Я здесь отсутствую. Я здесь абсолютно отсутствую. И долго так сижу. Про меня как будто и забыли вовсе. Будто и вправду меня здесь нет, да никогда и не было.
 
Тут заходит тип в гражданском. Плащ цвета неопределённости, лицо среднечеловеческое. Садится напротив и сигарету закуривает:

– Ну, как?
– Да так, – отвечаю в тон, и галстук ослабляю, – нормально, но тяжко.
– Тяжко, – вздыхает штатский, – уже сто тридцать пять человек взяли. Машин не хватает.
– Да, дела, – сочувственно поддакиваю штатскому, стараясь не смотреть в глаза и языком не расслабиться, – без подмоги не обойтись.
– Это точно, – отвечает тип в гражданском и сигарету тушит. – Ну, пойду, пройдусь.
– Да и мне, пожалуй, пора, – спохватываюсь я. Деловито вглядываюсь в циферблат наручных часов, – чтой-то я здесь засиделся. Расправляю складки на модном клетчатом плаще,разминаю плечи, приглаживаю волосы, поправляю галстук и –стараясь попасть точно в дверь и не промахнуться – выхожу вслед за типом.

Меня никто не останавливает. Видно, работает система опознания на уровне ментовского подсознания. Свой. Штатский. Хулиганы такими не бывают. Ухожу спокойно, не торопясь, по-английски, не прощаясь. В церковь зашел, перекрестился, и обратно. Уверенной походкой направился к оцеплению, властно раздвинул строй руками и слился с народом…

А что с Валеркой, говоришь? А его, брат, подруга у милицейского полковника слезами и криком из рук вырвала. Люди их прикрыли, в такси запихнули и денег на проезд до Химмаша дали… Вот так! Разве такое забудешь? Подругу эту он потом через месяц в жёны взял. И правильно сделал!..

2.
– А ты говоришь – менты, менты… Они что, по твоему, не люди? Согласен, не все. Но их обмануть нужно, перехитрить, переиграть. Тут уж кто кого. На то и щука, чтоб в караси не по-пасть. А пьют-то они, наверно, не меньше нашего. Про самогонку, кстати, не рассказывал?..

Так вот, присутствовал я как-то на свадьбе у друга на Украине. Дружкой был, свидетелем по-нашему. Пили, гуляли несколько дней. Как и положено у хохлов. Иваныч-то он сам, правда, по паспорту русский, да не о том сегодня речь.

Вылетаю после недельного гуляния из Запорожья. У меня в «дипломате», на дорожку, две бутылки самогона уложены. Горилочка чистейшая, как слеза невинного ребёнка. Крепчайшая, что мороз в Оймяконе. А рядом и сальцо, и колбаска домашняя. Всё на совесть сделано, с любовью.

А теперь, брат, представь себе идиота, который, пройдя регистрацию, идёт на досмотр багажа и даже не догадывается прикрыть эти бутылки газеткой!..

– А это что у вас? – вылупил глаза на самогон старший лейтенант милиции, словно увидел взрывчатку с часовым механизмом.
– Водка, – не моргнув пьяным глазом, отвечаю ему на глупейший вопрос, стараясь не дышать и не качаться.
– Водка, говорите – задумчиво спрашивает старлей, как бы обдумывая ход дальнейших действий, – а почему без наклеек?
– Наклейки, товарищ капитан, водой смыло, – докладываю я.
– Как это смыло?
– Под краном охлаждались.
– Зачем же вы их под краном охлаждали?
– Так жарко, товарищ начальник.
– А почему это у них закрутка нестандартная? – недолго подумав, тычет пальцем милиционер в капроновые пробки.
– Проверял.
– Чего проверяли?
– Водку.
– На что проверяли?!
– На соответствие государственным стандартам.
– Ну и как? – хитро прищуривает глаза дотошный проверяющий.
– Нормально.
– Что здесь нормального, молодой человек? – не выдерживает моей непробиваемой тупости человек в форме.
– Пить можно.
– Даже так? – отчего-то удивляется старлей, открывает одну из бутылок и подносит к носу…

И стоящие за мной в очереди граждане начинают шмыгать носами и вдыхать неповторимый аромат украинской горилки.

– Да а… Значит, так, – наконец принимает окончательное решение милиционер, закрывая портфель с самогонкой, – отойдите в сторону и ждите окончания досмотра.

Подхватив кейс и авоську с арбузами, я отхожу в сторону. На меня с любопытством поглядывают проверенные пассажиры, стараясь, верно, определить, кто же я такой – американский шпион или израильский террорист.

Терпеливо дождавшись конца проверки, захожу с милиционером в дежурную комнату.

– Ну, значит, так, – по-хозяйски располагается за столом офицер милиции. Он неторопливо достаёт бумагу, ручку, раскладывает их на столе. Снова передвигает предметы по столешнице, словно пытаясь найти только ему известное и требуемое расположение. – Самогон, значит, везём, молодой человек?
– Какой самогон, товарищ майор?! – изумляюсь я, словно какой-нибудь олух, выигравший вдруг авто в безвыигрышной лотерее. – Да что вы такое говорите? Надо же, самогон! А я и не знал, что самогон.
– Ну-ну, бросьте ваньку валять, – строго говорит милиционер. – А что статья Уголовного кодекса Украинской Советской Социалистической Республики предусматривает уголовное нака-зание за изготовление, потребление и сбыт, а равно и провоз крепких горячительных напитков домашнего изготовления на всех видах транспорта – тоже не знали? А что партия и правительство нацеливают общество на борьбу с зелёным змием – тоже не слышали?..

Старший лейтенант говорит веско, размеренно, чеканя каждое слово, не поднимая глаз от стола, пролистывая какую-то солидную книгу, – которая, правда, издалека кажется мне детективом с картинками, но, вероятно, является сводом законов,- пролистывает, словно пытается отыскать в ней требуемую статью, а также и параграф с примечаниями.

– Уголовную ответственность? – улавливаю я ключевую фразу в милицейском словоизвержении.
– Правильно поняли, гражданин, – сурово хмурит брови старлей и постукивает карандашом по столу, словно ожидая от меня некоего решения.
– Да что вы, товарищ милиционер, – начинаю метаться по комнате. – Да какая там уголовная ответственность, какой к чёрту самогон, будь он неладен! Ну, его, этот самогон, давайте его выльем и делу конец!..

Перемещаясь по дежурной комнате, я хватаю стоящие на милицейском столе злосчастные бутылки и пытаюсь вылить их тут же в раковину умывальника. Офицер взмахивает руками:

– Ни! Ни! Не трожь! Это же улики!!
– Чёрт с ними, с уликами! Выльем их на фиг! Ведь самолёт улетает, мне на работу завтра. Если не выйду, меня повесят!
– Так и так повесят, – мрачно шутит должностное лицо запорожского аэропорта. – Выливать никуда не надо. Дело серьёзное. Протокол составим. Оформим, как положено. Начнём, значит, по порядку. Имя, фамилия, отчество…
– Ну, товарищ капитан, зачем же протокол-то? Давайте я разобью эти проклятые бутылки. Самолёт же улетает!
– Повторяю ещё раз, бить ничего не надо, – невозмутимо отвечает мент, заполняя протокол, – а работаем где? Так, так… Да сядьте ж, вы, наконец, не мельтешите…
– Вот только этого мне не хватало! – стискиваю я свою удивительно просветлённую голову.

Посадка уже объявлена, люди садятся в самолёт, а мне предлагают сесть непонятно куда и неизвестно насколько…

– Где горькую взяли? – повысив голос, резко спрашивает офицер.
– Купил.
– Так и запишем, незаконный сбыт спиртосодержащей продукции домашнего изготовления, запрещённой законом. Соучастие в преступлении. Ещё одна статья… Да вас не только повесят, но и расстреляют!

От ментовских шуточек меня начинает потряхивать. Хотя задним умом я и понимаю абсурдность, бредовость и фарсовость ситуации. Но до меня никак не доходит, что же добивается этот милицейский начальник. В пустой голове проносятся картины моего безрадостного будущего. Будь он проклят, этот самогон! Пить брошу на хрен! Если выпутаюсь. На целый год. Не, пожалуй, на месяц. Тут не до шуточек. Дело, видать, серьёзное закручивается. На самолёт вот опоздал, сучий потрох!..

– Всё! Колитесь, Сергей Николаевич! – переходит в атаку старший лейтенант. – Шутки в сторону! У нас здесь не шутят! В Москве шутковать будете! У кого самогон брали?

И я начинаю колоться. Как последняя сука. Как сухой чурбан под ударами железного колуна. Сдаю друга вместе со всей его роднёй, у которой я пил, жрал и жил на халяву целую неделю. Пытаюсь даже вспомнить номер воинской части, который никогда не знал…

Слушать меня старлею явно не в удовольствие. Он брезгливо откинулся на стуле и, балансируя, смотрит в меня рассеянным взором. В этом взгляде сквозит и презрение, и снисхождение, и жалость. В его глазах я представляю тип законченного дебила и хлипкой сволочи. Он давно перестал записывать. Как немые свидетельства моего преступления на столе стоят две бутылки ненавистной украинской горилки.

Погрузка в самолёт закончена. Сейчас дверь закроется, отойдёт трап, и самолёт улетит без меня.

– Хватит, Сергей Николаевич, хватит, – недовольно прерывает мент бестолково мечущегося по комнате незадачливого любителя алкогольной продукции домашнего изготовления, запрещённой на территории Украинской ССР.
– Распишитесь, вот здесь, – мент толкает ко мне бланк протокола, бросает на стол ручку.

Я пробегаю глазами по листу бумаги: «Протокол… об изъятии и уничтожении… фамилия, имя, отчество… изъято и уничтожено… место работы… домашний адрес… 2 /две/ бутылки самогона… подпись… дата…»

Ещё раз, на всякий случай, просматриваю бланк, расписываюсь. Не понял. Изъято и уничтожено… Подпись и дата… Изъято и уничтожено… Чёрт побери! Самогон то, оказывается, уже изъят и уничтожен! Стало быть, стоящие на столе две бутылки в природе как бы уже и не существуют?

– А это сейчас уничтожать будем, выливать или бить? – наивно показываю я глазами на стол.
– Зачем же бить? – устало вздыхает офицер милиции. Похоже, моя тупость окончательно выводит его из себя.
– А-а, понял, – как бы только осознав происходящее, я делаю умное лицо, быстро укладываю бутылки в кейс, хватаю авоську с арбузами и бегу на выход. Мент сначала оторопело наблюдает за происходящим, явно не ожидая такого поворота. Потом торопливо догоняет меня, пытаясь что-то объяснить и растолковать жестами, всё ещё, видимо, надеясь на не окончательный диагноз относительно моего кретинизма. Наконец я догадываюсь, что милиционера следовало бы поблагодарить. Я останавливаюсь, сую руку, перехватив авоську, изумлённому стражу порядка:

– Спасибо, спасибо, вам, дорогой товарищ лейтенант, до свидания!

Я что-то ещё кричу, подбегая к готовому отойти трапу. Старлей ошалело смотрит мне вслед. Такого идиота он ещё не встречал и, наверное, никогда уже в жизни не встретит...

3.

– И чего я тогда тому менту горилку зажилил? Да, брат, глупый был… А почему только был? Человек с годами не меняется. Вот ведь и в церкви-то я тогда свечку за свое вызволение счастливое так и не поставил. Эх, ты, глупость наша несусветная. Раз родился дураком, умным не похоронят. Нет, брат, ты не говори, что жизнь несправедливо устроена. Очень соразмерно даже сконструирована. А платить за всё приходится. Жизнь потом счёт с процентами предъявляет. Так и я с ними сполна расплатился. Потом, через несколько лет…

Так вот, брат, ехал я на похороны. Пить начал ещё на вокзале. Поил каких-то дембелей срочной службы, соседей своих по купе. Буянили немного. Упились в уматушку. Проводник ОМОН вызвал. Содрали двести тысяч – за повреждение казённого имущества. Менты от души по рёбрам добавили. Ссадили меня в какой-то Шахунье. Местные менты ещё на сто тысяч подписали. На похороны опоздал, как самая распоследняя тварь…

– Квитанцию дашь, начальник? – спрашиваю дежурного, с трудом ворочая языком и стараясь сохранить остатки человеческого достоинства, а также видимость законности.
– Конечно, дам. Могу и добавить, – отвечает дежурный и бросает мне квитанций с рулон туалетной бумаги.

Снова обшаривают. Изымают нож «Белка», пассатижи и калькулятор. Всё это исчезает в столе транспортного милиционера. С ножом мне всё ясно. Не первый раз. С калькулятором тоже. Пассатижи? Пассатижами я собирался тройники из щук на рыбалке вытаскивать.

– Командир, отдай калькулятор, зачем же так?
– Какой калькулятор? Ау! Кто видел калькулятор?
– Ты же его в стол положил, начальник. Вместе с ножом и пассатижами, я ж не слепой.
– Ах, не слепой! Пока или ещё? – участливо спрашивает дежурный по станции. – Ты, парень, не только пьянь, но и враль к тому же. Давай-ка посмотрим.

Открывает он ящик стола на всю длину. Удивительно! Но в нём действительно ничего нет. Пустота. Фокусник, да и только. Только в форме. Форменный, одним словом.

– Может, за клевету на официальных представителей власти тебе ещё штрафчику добавить, али по п....лям соскучился? А, мужик?

Дежурный вяло улыбается. Менты похохатывают, поигрывая резиновыми дубинками.

– Всё понял, ребята. Извините, я пошёл.
– Иди, иди, дорогой. Да больше не попадайся!

И побрёл я падлой распоследней по холодному перрону Шахуньи. На рожон не полез и права качать не стал. Всё понимаю. Деньги всем нужны. С кого ж их брать, если не с дураков. Ножом он карандаши точить будет. Калькулятором доходы подсчитывать. Всё понимаю. Одного только, брат, до сих пор уразуметь не могу – ну на фига ж менту пассатижи?..