Мини-эссе

МИНИ-ЭССЕ

Андрей Миронов был непозволительно прекрасен и изящен для испускающей дух эпохи застоя. Непозволительно великолепен он для нашего неухоженного, какого-то замызганного времени. В его манерах и облике было что-то нездешнее: он был как будто из другого измерения — временного и географического. Учтив, как француз. Раскрепощен, как американец. Внимателен к одежде, как английский денди. Благороден, как средневековый рыцарь. Загадочен, как человек будущего. В то же время он был наш, всегда и везде с радостью узнаваемый. Он говорил с нами на нашем языке, жалел нас непутевых... Миронов был объектом подражания для мальчишек, причиной душевных страданий для юных дам. Его любили и пожилые — за хорошие манеры и почтительность... Одним словом, его любили все. И его внезапный, какой-то оскорбительно нелепый уход из жизни поверг нас в беспросветное одиночество. Мы почувствовали себя брошенными, ненужными. Но тяжелее всего, конечно, было Марии Владимировне Мироновой. И боль утраты была неотделима от боли за нее, потерявшую за короткое время сначала мужа, потом сына. В эти страшные дни августа 1987 года на ее адрес приходило множество писем. Зачастую на конверте значилось только: Москва, матери Андрея Миронова. И письма доходили! Не могли не дойти! Вот одно из них.

“ЛГ—Досье” № 2—3, 1994 г.