Все на продажу - групповой портрет на фоне могилы Высоцкого

ВСЕ НА ПРОДАЖУ
Групповой портрет на фоне могилы Высоцкого

Из всех московских кладбищ Ваганьковское — самое примечательное. Оно, конечно, уступает Новодевичьему в престижности, зато с лихвой превосходит по посещаемости и по накалу страстей, на нем бушующих. Новодевичье — все-таки страна мертвых. Ваганьковское — удивительный коммунальный сплав из покойных, живых и полуживых человеческих особей.
Ваганьково — это место сотворения и отправления новейших культовых обрядов. Здесь почти на хоронили артистов и поэтов, пользовавшихся благосклонностью властей. Тут нашли последний приют творцы, которых, как правило, отличал легкий налет “диссидентства”, запретности.
Ваганьковское кладбище — неисчерпаемо. По нему можно бродить часами. Добровольные экскурсоводы “из народа” замучают вас, таская от одной знаменитой могилы к другой. “За каждой вижу чью-нибудь судьбу”, — вспоминаются слова из песни Владимира Высоцкого, самого главного ваганьковского покойника.
О жизни Высоцкого нынче известно почти все. О его смерти и похоронах — тоже. Но наш сегодняшний разговор о той посмертной участи, которой удостоился Высоцкий, уйдя от нас в легенду, став фигурой почти что мифологической...
Даже покинув этот свет, Владимир Высоцкий долгое время оставался играть здесь главную роль. Мы же были приглашены в качестве массовки и отлично справлялись со своей задачей. Наш групповой портрет на фоне могилы Высоцкого как нельзя более точно отразил последнее десятилетие агонизирующего советского государства.
Все это — уже в прошлом. И приспело время подвести итоги посмертного культа Высоцкого, начавшегося у стен Театра на Таганке 28 июля 1980 года и закончившегося... когда? Эта дата в отличие от предыдущей достаточно условна. Но факт остается фактом: культа больше нет.
Рано утром 25 января 1995 года я поехал на Ваганьково. В этот день Высоцкому исполнилось бы пятьдесят семь... По дороге купил “Комсомолку”. Прочитал. И не поверил прочитанному. “Сегодня... на Ваганьковском кладбище будет столпотворение, а на могиле Владимира Семеновича, несмотря на мороз, море живых цветов. Непросто будет попасть на старую Таганку...”
Люди добрые, когда же сие написано? В застойном ли 1983-м, когда огромная толпа, протянувшаяся вдоль стены кладбища, терялась в районе Беговой? Или в помпезном 1988-м, когда неофициальный культ Высоцкого добрался до вершин бюрократической иерархии и вылился в открытие под Государственный гимн Советского Союза мемориальной доски на доме Высоцкого?
Нет, написано сегодня, в мучительном и непонятном 1995-м, пошатнувшем в нас веру в торжество демократии и справедливости. Мы так устали и так разочарованы...
Конечно же, никакого столпотворения не было. Была лишь жидкая кучка фанатов, сиротливо мерзнувшая в скверике напротив входа на Ваганьково.
Это — коллекционеры. Раньше их были сотни, теперь — десятка два, не больше. Прежде они съезжались со всех концов Советского Союза. Теперь Союза нет, есть ближнее зарубежье, визы, кроны и купоны. И коллекционеры таят с каждым годом.
Раньше они все больше обменивались, теперь — все больше продают. Ушло то время, когда торговать Высоцким было нельзя. Вернее, не то чтобы нельзя, а как-то недостойно, позорно...
Минули те годы. Притупилась боль потери. Людей больше не делят на своих и чужих по принципу: любишь Высоцкого или нет. Сегодня уже вряд ли написал бы Евгений Евтушенко: “... жизнь кончилась, и началась распродажа”. Потому что все мы торгуем понемногу и чем-нибудь, и как-нибудь. Равно как и сам Евгений Александрович — собственной книжкой. Что поделать — рынок.
Раньше в ваганьковской среде ходил такой каламбур: “Сколько стоит Высоцкий?”
— “Высоцкий — не продается!” Теперь об этом каламбуре что-то не вспоминают. И — продают. Кто-то — отдельные брошюрки и фотографии, кто-то — целые коллекции. Можно сказать, жизнь свою продают. По крайней мере долгие годы, отданные маниакальному собиранию всевозможных газетных вырезок, вымпелов, значков...
Коллекционеры — люди странные и, надо сказать, не слишком приятные. Одна из отличительных черт коллекционера — похвастаться перед своим же собратом по увлечению тем, чего у того нет. Высший кайф — не дать ему этого самого “чего-то”. Это возвышает, наполняет существование смыслом, побуждает к новым свершениям. Нынче сами коллекционеры теряют интерес к своим сокровищам.
Есть и другой тип фанатов, он стоит на ступеньку выше. Эти люди уже не только собирают материалы, но и анализируют их, систематизируют, пишут целые научные труды, украшая их почерпнутыми пять минут назад из словаря волнующе-непонятными терминами. Они высоко ценят свой “вклад в науку”, очень себя уважают и страстно хотят публиковаться. Их графоманский зуд вполне удовлетворяют журнал музея Высоцкого “Вагант” и киевская газета “Высоцкий. Время. Наследие. Судьба”. Оба издания конкурируют меж собой по поиску эксклюзивных материалов.
За последние годы тираж “Ваганта” упал с пятнадцати до полутора тысяч экземпляров. Фанатиков становится все меньше. Интересно, куда они деваются, в чем самореализуются? Некоторых из них можно увидеть, к примеру, на могиле Талькова. Значит, нас ждет журнал, посвященный Талькову?..
Тип фанатов-исследователей, как правило, широко распространен в провинции. Совершая паломничество в Москву, они стремятся хотя бы дотронуться до какой-нибудь столичной знаменитости, сфотографироваться на память, если очень повезет. А потом опубликовать фото в местной многотиражке. Что может быть слаще?
Есть и третий тип фанатов. Эти ничего не собирают, не исследуют. Они поют песни и читают стихи собственного сочинения. Причем делают это прямо на могиле. Ваганьково — единственная в мире площадка, где их никто не пошлет подальше.
Поют они и Высоцкого, пытаясь хрипеть “под него”. Получается смешно и натужно. А главное — вопреки воле покойного, непримиримо относившегося к такого рода “копировщикам”...
Я и сам был фанатом Высоцкого. И коллекционером тоже был. Мне хорошо знакомы все эти искушения. Пройдя сквозь них, говорю с полной ответственностью: не верю я в бескорыстие и бессеребреничество всей этой шумной массовки. Справедливости ради надо отметить: есть, конечно, подлинные подвижники, немало потрудившиеся для того, чтобы сохранить фото- и фоноархив Высоцкого, есть прекрасные библиографы. Но чаще могила Высоцкого и сквер напротив становятся местом дешевой показухи, самозабвенной ярмарки тщеславия...
Когда же произошла подмена народной любви к Высоцкому любовью народа к самому себе? Теперь думается, что достаточно давно.
В горькие июльские дни 80-го, придя проститься с Артистом, каждый нес внутри себе свое тихое чувство. Люди шли на похороны близкого человека, почти родственника. И никто не мог предположить, что родственников окажется так много! Открытие это ошеломило всех, даже рафинированного Анатолия Эфроса, даже изысканную Беллу Ахмадулину, увидевших в этом скоплении людей не толпу, а НАРОД.
Но и народ увидел себя, отразился в выцветшем июльском небе — и очень себе понравился. И стихи, сложенные им как будто во славу кумира, обернулись осанной самим себе: красивым и смелым, патриотичным и выносливым — эвон сколько часов на жаре выстоявшим!..
Народ стал тиражировать свои слезы, свою любовь, свои цветы. Он превратился в заложника того стихийного цветочного моря, которое затопило олимпийскую Москву.
Теперь этот народ приноравливается к новому времени. Он уже не желает ограничиваться самиздатом, он ищет спонсоров и издает свои дурно рифмованные вирши. А еще он жаждет сцены и микрофонов, многотысячной аудитории и бурных аплодисментов. Он забыл, зачем пришел на Ваганьково...
Да только на Высоцком имени себе уже не сделаешь. И ярмарка тщеславия потихоньку угаснет...
Потому-то написанное в “Комсомолке” — нелепая фальшь. И утверждение “МК” о том, что Высоцкий — национальный герой, увы, тоже фальшиво. Он был национальным героем. Какое-то время этот имидж поддерживался искусственно на уровне идеологического отдела ЦК КПСС. Потом тихо-мирно сошел на нет...
Нынче у нации нет отношения к Высоцкому. Но если вдруг к власти придет Жириновский или Баркашов, у Высоцкого будут все шансы стать певцом народного сопротивления. Если только Б. и Ж. не украсят его именем свои хоругви.
Хочется верить, чаша сия нас минует, и Высоцкий займет свое подлинное место в нашей культуре, и мы сможем наконец-то прочитать его без политических спекуляций и сиюминутных передергиваний. И тогда мы придем на пустынную могилу Высоцкого на Ваганьково и положим одинокий цветок любви. Но он перевесит вчерашнее великолепие.
...У Александра Городницкого была прекрасная песня:
На Ваганьковском горят
сухие листья,
За стеной звенит трамвай
из дальней дали.
Приходи сюда и молча
помолись ты,
Это осень наступает —
не твоя ли?
Нет. Это, похоже, наступает осень нашей любви к Высоцкому. Несуетная, красивая и мудрая пора.

“Век” № 6 10—16 февраля 1995 года