Размышление в новогоднюю ночь

И почему с Цицероном мне веселее, чем с Галкиным?
Боже, ты же создал меня не настолько примитивной, чтобы хотеть быть с ним! Нет, это отнюдь не хотение – это тихое, наэлектризованное ожидание тебя под шепот часов. Тебя – ненадолго, не на вечность, Боже упаси, не для обещаний, только для слов при свечах!
В моих книгах – и читаемых, и сочиняемых, – ты. Ты в Цезаре, в Сулле, в моих любимых героях – усталых мудрых мужчинах. Словом, ты везде в моей жизни (а у меня нет жизни вне чтения или письма), кроме моего дома. И это правильно – я ведь, как большинство поэтов, понимаю любовь не слиянием духовных, душевных и физических привязанностей, а сгустком, настроением, мазком, штрихами.
Я одинока до того, что мне некому налить вина. И к чему это ведет? Правильно, к алкоголизму.
Типичный новогодний пессимизм.
Как отвратительно тело! Обвешать себя серпантином, нажраться до потери человеческого облика и налиться алкоголем до краев – вот кульминация его жизни. В такие минуты забывается, что душа живет в этом теле.
Тело мученика, тело проститутки, тело мужчины – одинаково омерзительны: истерзанностью, раскрашенностью, выставленной напоказ половой принадлежностью.
Как чисты были зимние праздники в дореволюционное время! Святки, балы, ели в потолок, все в яблоках и орехах, пост, Рождество. Снега. Красное солнце, крещенские морозы, лошади.
Теперь надо создавать свой собственный мир. Итак, лампа, елка, тонкое вино, римляне, одиночество – из этого я тку свой мир. Вот оно, вдохновение – на дне бокала.
И все-таки моя красивая тоска по тебе – от счастья: ты не будешь со мной. Никогда.

И почему с Катилиной мне веселее, чем с «голубым огоньком»?