Квартиры

КВАРТИРЫ


Три года я живу в Америке. К каким-то вещам уже привыкла, что-то еще
удивляет, например, частая смена жилья американцами. Надоест один дом (или
семья разрастется) – покупают другой, благо, есть рассрочка. Нашел более выгод-
ную работу – переехал в другой город, штат, снял или купил квартиру(дом, кондоминиум) – и все это легко, без особого напряжения, без особых эмоций.
Западному человеку вообще, а тем более американцу, меняющему по
статистике жилье примерно каждые семь лет, трудно представить себе, как, в
каких, как говорится, жилищных условиях жили советские люди ( а где-то и сейчас еще живут в России и в других постсоветских республиках)…
Жилье – это был самый больной вопрос для советского человека, особенно в послевоенные годы(имеется в виду Великая Отечественная война 1941-45 г. г.).
Где только ни жили люди – в бараках, вагончиках-времянках, сараях, гаражах..
Сколько об этом написано, показано в фильмах(и художественных, и документальных)…Но не все еще сказано- да и невозможно,наверное, все об этом сказать.
Семьи некоторых моих одноклассников, в том числе и моей близкой под-
ружки Милы Исхаковой долгие годы жили в … бомбоубежище. Я часто бывала
там. Рядом с нашей 142-ой школой, за парком им. Дзержинского – туннель, где
день и ночь горели тусклые лампочки. По обе стороны – двери в квартиры, в которых свет выключался только на ночь . Толстые сырые стены, низкие, давя-
щие потолки…Но люди и такому жилью были рады. Семья Милы переехала в
нормальный дом только где-то в начале 60-х годов.
Наш дом # 35 по Балаханскому шоссе (это шоссе вело в нефтепромысловый
поселок Балаханы), потом переименованному в угоду Москве в Московский прос-
пект, был прямо напротив станции Фиолетово( по имени одного из 26-ти Бакин-
ских комиссаров Ивана Фиолетова( думаю, что сейчас эта станция переимено-
вана, как и многое в Баку).
Если сесть в элекричку на Сабунчинском вокзале в самом центре Баку и проехать одну остановку, то через 3-4 минуты выйдешь на станции Фиолетово.Наш двор – прямо напротив, через дорогу.
Кстати, когда-то моя тетка Люба так объяснила мне название Сабунчи(есть
и поселок Сабунчи на берегу Каспия): « Когда-то, очень давно там жили армяне.
Место им не понравилось, и они ушли: « Са бун чи- Это не гнездо».
Неизвестно, так ли было на самом деле, но моя тетка уверяла, что так, где-то она вроде об этом читала. Но это – к слову.
Сестра нашей дворничихи тети Воски работала уборщицей на станции Фиолетово и жила там же, в комнатке, двери которой выходили прямо на … перрон. К нам во двор часто приходила племянница тети Воски, Арцвик, худенькая девочка лет 10-11-ти с огромными черными печальными глазами - не столько к тетке, сколько ей хотелось поиграть с детьми. Чаще всего она робко стояла в стороне, никто не хотел с ней играть- она была чужая… Однажды я позвала ее поиграть с нами то ли в лапту, то ли в прятки – она так благодарно улыбнулась мне… До сих пор помню эту ее улыбку…
Как-то тетя Воски поручила Арцвик что-то отнести к ним, и она предложила::- Хочешь, вместе пойдем?
И я пошла с ней. Каждые 3-4 минуты в их крошечной комнатке все грохотало,
гремело, дрожало- это проезжала электричка или поезд. А ее младший братишка
спал в люльке и даже не просыпался – привык…
Люди ждали человеческого жилья годы, десятилетия…Бывало, въедет чело-
век в новую квартиру в преклонном возрасте – и пожить не успевает…
На что только ни шли люди, чтобы получить более или менее нормальное
жилье…Об этом – три истории, свидетельницей которых я была.
 

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ, ИЛИ ДЯДЯ АРУТ

По Балаханскому шоссе движется небольшая толпа, в основном - дети и
подростки, впереди – невысокий, худой, чуть прихрамывающий человек лет
пятидесяти в солдатской шинели, несмотря на летнюю жару.
Он что-то выкрикивает, время от времени распахивая шинель. И тогда встречные
шарахаются, женщины отворачиваются…Кто-то смеется, кто-то свистит,некоторые мужчины громко ругаются. Какая-то русская женщина кричит:
-Милиция! Вызовите милицию, безобразие!
Человек в шинели – дядя Арут, муж нашей дворничихи тети Воски.Он сошел с ума: надел на совершенно голое тело солдатскую шинель ( в ней он
вернулся с фронта) и пошел на улицу.
Я тоже шла с детьми за дядей Арутом( мне было лет 8-9), правда, я не забегала вперед, как некоторые мальчишки и девчонки , и не видела голого дядю Арута – мне было стыдно.
Кое-кто узнавал его:
- Это же Арут из Молла-хаята!
Молла-хаят(двор Моллы)- так назывался наш двор, говорили, что он принадлежал когда-то какому-то молле.
Почти все дома в нашем районе имели нечто вроде кличек. Двор рядом с нашим назывался Пьянским(там жило много русских, среди них были пьющие, в том числе и женщины); двор напротив- Инженерным, наверное там когда-то жил инженер или инженеры, профессия некогда(подумать только!) – редкая и почетная.
  А угловой дом не называли иначе, как Рыбный: там жили Жора и Володя, спекулянты, у которых в любое время можно было купить севрюгу, осетрину, балык, черную и красную икру, даже тогда, когда все это исчезло с прилавков магазинов или стоило очень дорого. Конкурирующие фирмы Жора и Володя скупали рыбу и икру оптом у браконьеров, а потом продавали.
Четырехэтажный белый оштукатуренный дом на 8-ой Завокзальной так и
назывался –Белый дом . Никаких ассоциаций с Белым Домом в Вашингтоне не было, мы о нем не имели понятия, да и вообще Америка была для нас так же далека, как Луна… В основном мы ее представляли себе по карикатурам на «дядюшку Сэма» знаменитых художников Кукрыниксов.
Минуя 6-ую Завокзальную, рынок, толпа (по дороге к ней присоединялись
новые зрители) дошла до угла 5-ой, до Тер-Акоповского дома (этот дом когда-то
принадлежал бакинскому богачу Тер-Акопову), на первом этаже которого была аптека. На углу
стоял постовой милиционер, он задержал дядю Арута и крикнул женщине в белом халате, выбежавшей из аптеки:
-Позвони в отделение!
Минут через пять приехала милицейская машина, куда посадили сопротивлявшегося дядю Арута. Представление закончилось.
Мы вернулись во двор. На пороге своей квартиры сидела тетя Воски, громко плакала, причитая по-армянски(наш почти сорокаквартирный дом был по пре-
имуществу армянским, не считая нескольких русских и всего двух азербайджанских семей):
- Вай, вай,туныс кандвец!( Вай-вай, дом мой разрушился!).
Вокруг собрались женщины- утешали, сочувствовали, кто-то пытался дать
ей какие-то капли.
Тетя Маргарита, соседка тети Воски по квартире, спросила:
- Ай ахчи, что случилось? Как ты его выпустила в таком виде?!
-Что я могла сделать?! Он встал, не захотел ничего кушать, стал кри-
чать на меня, детей, потом снял с себя все, надел шинель – и убежал.Люди, он
сошел с ума, что мне делать?!
Всем было жалко тетю Воски. Постояли, поохали, потом русская невестка тети Воски, жена ее старшего сына Аветика, увела ее в дом, и все разошлись, громко обсуждая происшедшее.
Мама вернулась домой с нашей соседкой тетей Назик, они продолжали говорить о том, что произошло, и мама сказала:
- Несчастная семья! Мало им было Нахичевана, нищими оттуда убежали – и вот теперь такое горе…
Тогда, пожалуй, я впервые услышала слово «бежать не в его прямом значе-
нии, но была слишком мала, чтобы что-то понять…Бедная моя мама, не знала она
тогда, что и она сама, и все наши соседи-армяне вынуждены будут через сорок с лишним лет, в 1990- м,бежать из Баку, спасая свои жизни и
бросив все нажитое – началась очередная резня армян в Азербайджане.
Позже мама мне рассказала, что семья тети Воски появилась в нашем дворе то ли в 30-м, то ли в 31-м году( об этом она узнала от старых соседей).
Тетя Воски и ее семья говорили по-армянски, но как-то странно( мы говорили на
карабахском наречии),по-другому, некоторые слова были вообще непонятны.
Так говорили еще две семьи в нашем дворе- тети Овсанны и тети Шушаник.
Мама обьяснила: « Они тоже бежали из Нахичевана,армяне там так говорили…»
Эти три семьи были особенно близки, часто ходили друг к другу. Тетя
Овсанна жила напротив нас, и я видела, как часто она и тетя Воски, сидя на бал-
кончике, беседовали и тихо плакали – наверное, они вспоминали Нахичеван, свою
утраченную Родину.Только через много десятков лет я поняла горечь этих слез и до конца осознала смысл слова «чужбина»…
  Семья тети Воски была в нашем дворе, пожалуй, самой бедной. У дяди Арута и тети Воски было четыре сына, младший Араик, был немного старше меня, и мы часто вместе играли в лапту, в прятки.
Тетя Воски вставала раньше всех, и я до сих пор помню шорох большой
метлы, которой она рано утром подметала двор.Потом уже появлялись продавцы зелени, мацони, молока,рыбы – чего только ни продавали в те годы по дворам – и своими громкими голосами будили всех…
Несмотря на бедность, тетя Воски держалась с достоинством, всегда была чисто, аккуратно одета – и все ее уважали.: с ней, полуграмотной женщиной, делились, советовались… В нашем дворе, населенном большей частью рабочим людом, мастеровыми, шоферами, были и врачи, и инженеры, и музыканты, и даже
свой художник Гена Сергеев, по прозвищу Бонди( до сих пор не знаю, что означало это прозвище), но вот советоваться ходили к тете Воски: она была по-житейски мудра, спокойна, умела всех выслушать, не терялась ни в какой ситуации, видно, хорошую жизненную школу прошла..
Тетю Воски уважали еще и из-за ее честности. Подметая рано утром двор,
она нередко находила оброненные кем-то кошельки, платки, шарфы, перчатки, а то и вещи поценнее, нашла как-то у крана в центре двора чье-то золотое колечко- и
не успокаивалась до тех пор, пока не возвращала найденное хозяину. И это-
при крайней бедности и нужде, в которой жила ее семья…
Я редко бывала у тети Воски(иногда мама поручала мне что-то отнести ей),
Но ни разу не видела, чтобы у нее было не прибрано: все на своих местах, кастрюли и сковородки сверкают. Целыми днями она чистила, мыла, скребла,
стирала – все это молча, она вообще была неразговорчивой.
Поэтому так странно было видеть громко рыдающую и причитающую тетю
Воски…
Я уже говорила, что у тети Воски было четыре сына. Старший, Аветик, отслужив где-то в России в армии, привез оттуда русскую жену. Это было довольно частое явление в те годы: парни-армяне, служившие в России, возвращались с русскими женами,которые редко, кстати, приживались в Баку,
уезжали обратно, в Россию - слишком строгими казались им наши нравы.
И теперь в одной комнате и застекленной галерее, часть которой использовалась как кухня, жили 7 человек, все взрослые, не считая младшего сына, подростка. Дядя Арут не скрывал своего недовольства: мол, куда в такую тесноту еще одногого человека?!
А тетя Воски приняла невестку сдержанно, но относилась к ней хорошо, по-матерински, называя ее дочка или Сима-джан. И невестка Серафима, как мы потом
узнали, круглая сирота, привязалась к тете Воски.
После женитьбы сына дядя Арут, бывший фронтовик и инвалид войны(он
работал в железнодорожном депо мойщиком вагонов), стал хлопотать о расширении жилплощади. Он обивал пороги всяких контор, учреждений, брал справки в военкомате – все без толку.
И вот дядя Арут сошел с ума… Пролежал он в больнице, наверное, месяца
три—четыре, потом его выписали, признав психически больным, но не буйным.
За это время им дали двухкомнатную квартиру с удобствами, где-то недалеко от
нашего района. Все думали, что в новую квартиру переедут дядя Арут с женой и тремя сыновьями, но он наотрез отказался, несмотря на долгие уговоры тети
Воски:
- Что я там буду делать? Никого не знаю, я привык здесь! Пусть Аветик
переезжает!

Язвительная тетя Маруся Рыгалова, которую все звали Мака, а когда ссорились с ней,
(что случалось довольно часто из-за ее вздорного характера) , - Мака-мордовка( я
думала, что от слова «морда», не знала тогда, что есть такая нация – мордва)
сказала:
-Ну, конечно, чего ему перезжать? С кем он там ругаться будет?!

В новую квартиру вселился Аветик с беременной женой , а дядя Арут с тетей Воски и тремя другими сыновьями остались в прежней .
Дядя Арут вел себя совершенно нормально. Выпив, он любил прихвастнуть: « Если
бы я так не сделал, никакой квартиры бы не получил…» Некоторые соседки даже
попрекали своих мужей: « Видишь, какой Арут молодец, что придумал!»( все знали,что никакой он не сумасшедший).
В нашем дворе часто вспыхивали ссоры: у единственного крана в центре двора, где нередко были очереди(только где-то в конце 50-х годов проведут воду в квартиры); у бельевых веревок, протянутых через весь двор; чаще всего – из-за ссор и драк детей. Младшие сыновья тети Воски были драчуны и задиры, дети,
поссорившись с ними, отбегали на безопасное расстояние и кричали: «Гижы
тха!- Сын сумасшедшего!».
Тетя Воски в таких случаях молчала, не вмешивалась, а дядя Арут, если бывал дома, выскакивал и начинал защищать своих детей( он вообще был вспыльчивым, крикливым человеком).Соседки, чьи дети дрались с сыновьями дяди Арута и чаще всего бывали биты, кричали ему:
- Иди в сумасшедший дом, тебя не до конца вылечили!
На это дядя Арут отвечал:
- Я умнее вас всех! Разве вы не знаете, зачем я это сделал?!
Безропотная тетя Воски иногда упрекала мужа: -Опозорил нас на весь
район! Дети стесняются…
А дядя Арут кричал:- Если бы я так не сделал, никакой квартиры Аветик не получил бы!
Так оно и было.
Через несколько лет наша семья переехала в другой дом, и я надолго потеряла из виду всех наших соседей по двору, в том числе и дядю Арута.
На этом можно было бы и закончить рассказ о дяде Аруте, но…

…Году в 91-м или 92-м в Ереване я встретила случайно на улице Валерика, сына нашей соседки тети Назик. Я не сразу узнала его: 45-46-летний мужчина(Ва-
лерик был на несколько лет младше меня) выглядел как старик- седой, с измученным, морщинистым лицом…Узнав, я бросилась к нему…
И он мне рассказал: « Мы после Сумгаита не уезжали, думали, что в Баку ничего такого не случится. Наши соседи-азербайджанцы, помнишь их?( я кивнула,
конечно, помню) все время говорили:- Если что-то и будет, мы здесь, а мы на что?!
Ты помнишь, деревянные входные ворота нашего двора никогда не запирались.
А когда все это началось, стали мы их запирать и дежурить… Приехали поездом
азербайджанцы из Капана, вышли на первой же остановке электрички, а наш двор
-напротив. Они знали, что в нашем районе живут армяне в основном, стали
ломиться в ворота, стучатъ…
Выходили или Шурик, помнишь, сын тети Дуни( кто бы мог подумать, Шурик- известный голубятник и пьяница, дежурил у ворот!) или Кямал, сын тети
Кызыл(одна из 2-х азербайджанских семей нашего двора) и говорили:
- Идите, идите, здесь армян нет!
Но долго, сама понимаешь, так продолжаться не могло. Однажды ворвались,
стали избивать нас, выбрасывать вещи на улицу, ломать… Дядю Арута помнишь?
Он стал сопротивляться- его убили… На глазах у семьи… А остальные … разъехалисъ, все бросили – и убежали… Рады, что спаслисъ…
Валерик не мог много говорить об этом, я - тоже…
Я спросила: - Где ты сейчас живешь?
- В общежитии, в Зейтуне, в одной комнате – две семьи.. Видела бы ты это общежитие, но что делать?!
Я молчала… И что тут скажешь?!
Я записала на листочке свой адрес и телефон:- Валерик, заходи и звони!
Но он не позвонил и не зашел сам. Пару раз я ездила к нему в это общежитие, возила кое-какую еду и одежду. Потом Валерик уехал с семьей
куда-то в Россию.
Кто теперь живет в квартире бедного дяди Арута, избежавшего когда-то
смерти в Нахичевани и все-таки погибшего фактически от тех же рук уже в Баку?
Кто живет в нашем дворе? Никто не знает… Возможно, даже какой-нибудь молла,
и теперь наш двор снова совершенно законно называется « Молла-хаят».
  Все возвратилось на круги своя…
Май 2005 г.
Коннектикут, Фармингтон,
США



 Капан – город в Армении. Капанский район – место компактного проживания
азербайджанцев. После событий в Сумгаите(резни армян) , они, почувствовав, что надо уезжать(хотя их никто не трогал), благополучно продав свои дома, уехали в Азербайджан, где стали распространять небылицы о том, что их в Армении резали.
Некоторые даже сами отрезали себе уши и предъявляли в качестве «доказательства
зверств армян» …











ИСТОРИЯ ВТОРАЯ, ИЛИ СЕДА-СЯДАГАТ

Рыжая Седа(ее называли так, потому что в нашем дворе была еще одна Седа-черная), отсидев пять лет, вернулась домой не одна. Фактически их было
уже трое: она, ее муж Сяфяр, за которого она вышла замуж в тюрьме, и их еще
не родившийся ребенок( девочка, Эльмира, родилась через два месяца).
Когда Седу осудили на пять лет, все соседи жалели ее: « Ни за что посадили девчонку!(Седа к тому времени только закончила школу, ей исполнилось семнад-
цать).Подумаешь, тридцать грамм не довесила!»
Тетя Аракся сказала: « Хотела бы я посмотреть на продавщицу хлеба, которая не
делала бы так. А тут – девчонка!».
Дядя Айказ, правда, сказал: « Военное время, должна быть строгость!»(шел
последний год войны). Но, конечно, в глубине души и он жалел Седу: отец на фронте, дома мать, Кнарик, изможденная , издерганная женщина, с утра до вечера
на заводе, и младший брат , школьник Сурик.
Многие из нашего двора работали во время войны на машиностроительном заводе им. Лейтенанта Шмидта( «работает на Шмидта»,- так у нас говорили). Мы жили в
пяти-семи минутах ходьбы ,и я помню, как по утрам заводской гудок звал на работу... Во время войны на этом заводе делали знаменитые «Катюши «.
Я не знаю, где отбывала свой срок Седа, видно, не очень близко от Баку, потому что за пять лет тетя Кнарик ездила к ней на свидания раза три, не больше.
Все соседи носили ей тогда что-нибудь из еды и одежды, передавали приветы.
Саму тетю Кнарик не очень, правда, любили: она была склочной, вздорной,
вечно затевала ссоры с соседями по любому, самому пустячному поводу.
Через весь двор тянулись веревки, на которых постоянно сушилось чье-то белье
(двор был большой, сорокаквартирный). Веревки провисали под тяжестью мокрого белья, и их подпирали специальными длинными, раздвоенными на конце шестами,
которые назывались «постановка»(искаженное слово от глагола « подставить»),
вместо «подстановка».
Веревки были общие, а вот «постановки» кому-то принадлежали, и одна –
тете Кнарик. Какие баталии разыгрывались из-за этой несчастной «постановки»…
Бывало, кто-то с утра вывесит белье, подопрет веревку, а тетя Кнарик, закончив стирку позже, бесцеремонно убирает свою «постановку» - белье соседки свешивается почти до земли. Крик, скандал…
-Могла бы предупредить, разве так делают?!- возмущалась соседка.
-Моя постановка, когда хочу – беру, я что, у тебя разрешения должна спра-
шивать? – кричала тетя Кнарик.
Но Седу жалели. Тем более, что в самом конце войны погиб Арам, муж тети Кнарик. Всю войну прошел целым, а в 45-ом, где-то в боях под Берлином погиб.
Арам служил вместе с двоюродным братом , то ли майором, то ли вообще подполковником, тот его опекал. Жена этого самого брата и рассказала кому-то из соседей, как нелепо погиб Арам: вроде после боя хотел снять с убитого, как ему показалось , немца часы.А тот, оказывается, был жив – и в упор выстрелил в Арама. Так ли это было на самом деле, никто, конечно, точно не знал, а сама тетя Кнарик ничего об этом не говорила.
Получила тетя Кнарик похоронку, двоюродный брат мужа привез ей потом , после войны, какие-то его личные вещи: портсигар, часы(уж не те ли, злополучные?), еще что-то.
Короче, Седу жалели – ни за что сломали жизнь девчонке… А дядя Арут,
муж нашей дворничихи тети Воски, со свойственной ему прямотой(он демобилизовался немного раньше, по ранению, прихрамывал) сказал:
- Не ее должны были посадить, а этого афериста Колю! Все знают, что
это он весы на тридцать грамм передвинул, Седа и не знала об этом…»
Желтолицый, худой( даром что при хлебе) губастый Коля, живший в соседнем дворе, заведовал хлебным магазином( лавкой, как мы тогда говорили);
он приходился дальним родственником тете Кнарик, вот и взял Седу продавщицей.
Как-то в магазине была комиссия – получили хлеб по карточке, тут же взвесили его на принесенных с собой весах- не хватает тридцати грамм. Проверили
магазинные весы – они оказались неисправны. Коля, жук и проныра, да еще и при деньгах, благодаря которым вообще освободился от фронта(купил себе справку о тяжелой болезни желудка, о чем говорили все), выкрутился: мол, ничего не знаю, а Седе дали пять лет…
Многие возмущались, знали, что сажать надо было Колю, а не Седу, но что докажешь?!
Когда Седу посадили, все ее жалели, а когда она вернулась с мужем-азербайджанцем и с большим животом, осудили безоговорочно: армянка, вышла за азербайджанца, да еще осужденного…
Тетя Кнарик переживала, но дочь с зятем приняла нормально – куда денешься? Сяфяр оказался неплохим парнем: добрым, хозяйственным. Работу он нашел не сразу: вокруг безработица, а он – с судимостью. Таких брали с большим трудом.
За что Сяфяр сидел, я не знаю. Злые языки говорили, что он специально
что-то сделал, чтобы получить судимость и отсидеться в тюрьме: из тюрьмы выйдешь, а вернешься ли с фронта – еще неизвестно.
Безработный Сяфяр целыми днями возился по дому: что-то чинил, прибивал, красил…Подрабатывал тем, что ночами разгружал вагоны, где-то еще что-то делал, но на постоянную работу долго не мог устроиться..
С Суриком они подружились; мальчик потянулся к мужчине в доме…
Эльмира родилась слабенькой, на месяц раньше срока – копия отца.
Мать- белокожая, конопатая, рыжеволосая, со светло-карими, почти янтарными
глазами, а Сяфяр – смуглый, черноглазый, черноволосый. Он оказался хорошим отцом, носился со своей, похожей на обезьянку дочкой.
Ну, соседи посудачили – и привыкли.

Семья тети Кнарик жила в коммунальной квартире – довольно широкий коридор, в который выходили две комнаты: в одной жила с сыном-алкоголиком
лет 45-ти древняя старуха, торговавшая жареными семечками, отчего в коридоре стоял их невыветриваемый запах, а в другой – семья тети Кнарик..
Сяфяр был родом из какого-то азербайджанского села, но возвращаться туда не захотел. Как помещались в одной комнате четыре взрослых человека и грудной младенец, не знаю…
Впрочем, многие в нашем дворе жили в тесноте, но у всех были застекленные галереи, превращавшиеся в жилые комнаты, и открытые балкончики, переделываемые в кухни, словом была возможность как-то расширить свое жилье.
А коммунальных квартир было всего две, и в одной жила тетя Кнарик.
Когда родилась девочка, Сяфяр с Седой решили отгородить себе в коридоре что-то вроде каморки, против этого, естественно, возразил сын соседки-старухи(самой старухе было все равно).
И началась война…
Сяфяр притащил листы фанеры, доски, сложил в углу коридора, ушел – через два часа все это валялось во дворе…Сосед-алкоголик был женат, где-то жила его семья, жена и дети, от которых он ушел, но иногда возвращался к ним на месяц-два. А тут он прочно засел у старухи-матери и начал войну против молодой семьи.
Из-за постоянных скандалов у Седы пропало молоко, ребенок плакал ночи напролет, сосед стучал в стенку…
Мама моя как-то сказала Сяфяру, который уже работал где-то:- Сяфяр,
подавай заявление на квартиру, у тебя семья!
Тот горестно покачал головой:- Подал уже! Если через двадцать лет что-
нибудь дадут – хорошо…
Первое время Седа с Сяфяром жили дружно. Тетя Кнарик даже хвалилась соседям:-Золотой у меня зять! Ну и что ж, что азербайджанец, ни на какого армянина не променяю!
А потом начались ссоры уже в молодой семье – кто может долго выдержать такую жизнь?! Пару раз Сяфяр отгораживал-таки угол коридора – сосед крушил
тонкую фанеру топором… Соседи сбегались на очередной скандал.
Кто-то жалел Седу:- Несчастная, конечно, в тюрьме свяжешься с кем угодно..
Кто-то осуждал:- Она что, одна там сидела?! Надо было голову на плечах иметь, не беременеть…
Седа ходила бледная, худая, часто с заплаканными глазами.
Однажды ночью мы проснулись от нечеловеческого крика: кричала тетя Кнарик. Был, я помню, ноябрь, холодно, но соседи из ближайших квартир выбежали полураздетые.
В коридоре, на полу, лежала Седа, оказывается, она пыталась повеситься…
Тетя Кнарик, опустившись на колени, положив голову дочери на грудь, безостановочно кричала – а-а-а-а-а…
Седа открыла глаза – и тихо заплакала, плакал Сяфяр, сжав голову руками…
В дверях стоял Сурик с расширившимися от ужаса глазами…Потом заплакал ребенок, и Сурик пошел к девочке.
Все молчали, некоторые женщины тоже плакали. Из своей комнаты выползла старуха-соседка, постояла молча минуты две, потом ушла. Сын ее не вышел, может, его и дома не было(он периодически возвращался к жене и детям).
Чуть позже, придя в себя, тетя Кнарик рассказала, что проснулась как от толчка, посмотрела – Седы нет в постели, выбежала в коридор…
« Если бы я на минуту позже встала, не знаю, что было бы…,- всхлипывала она.
Кто-то сказал: - Надо вызвать милицию!
Услышав слово « милиция», Седа слабо помахала рукой, мол, не надо милиции. Но тут вмешалась моя трезвомыслящая, холодная и расчетливая тетка Люба, жена папиного брата(они жили в нашем дворе):- Нет, надо! Пусть протокол составят! Пусть посмотрят, до чего женщину довели!
Тут все зашумели:- Правильно, надо! Может, квартиру им дадут!
Легко сказать – вызвать. Во всем нашем дворе телефон был только в одной квартире- у дяди Васи и тети Веры Ломинога. Дядя Вася был машинистом(родом они были откуда-то то ли из-под Киева, то ли из-под Харькова), и ему поставили телефон. Соседи обращались с просьбой позвонить в самых крайних, неотложных случаях, и только к тете Вере, мягкий, бесхарактерный дядя Вася был не в счет.
В нашем дворе были две неприкосновенные зоны для детских игр – одна у квартиры тети Маки-мордовки, другая – тети Веры. Сама бездетная, она не переносила детского крика и шума – тут же выходила на порог, прогоняла детей, а если те не уходили- поливала водой.
Соседки возмущались, а некоторые говорили: - Такая злая, потому Бог и не дал детей…
Тетя Вера огрызалась:- А мне и не надо, это вы их плодите, как щенят!( у многих в нашем дворе было по 3-4, а то и больше детишек).
Сердитая, властная, с прокуренным голосом, тетя Вера не любила, когда ее беспокоили просьбами позвонить – и бесцеремонно отказывала.
А тут – ночь.
- Ничего, я пойду,- решительно заявила маленькая тетя Аракся, - черт с ней, с Верой, пусть злится, не откроет дверь- окно сломаю!
Ко всеобщему удивлению, тетя Вера не только разрешила позвонить, но
и прибежала сама.Соседи попытались поднять Седу и уложить ее в постель, но тетя
Вера, взяв бразды правления в свои руки, пресекла эту попытку:
- Пусть лежит! Пусть милиция посмотрит!
Милицейская машина приехала быстро. На стене, довольно высоко, был вбит толстый гвоздь с веревочной петлей, на полу- опрокинутый табурет…Тетя Вера заявила милиционерам(их было двое): -Посмотрите, в
каком состоянии находится эта семья, как они живут!
Составили протокол. Седу наконец подняли и уложили в постель.
На следующий день тетю Кнарик разбил паралич: отнялась речь и правая сторона тела. Потом речь восстановилась, правда, не полностью, а вот правую ногу она волочила до конца жизни, и рука висела плетью.
Тетя Кнарик пролежала месяца три, а когда вышла из дома – мы ее не узнали: перед нами стояла дряхлая старуха…Даже выражение лица изменилось: вместо плотно сжатых губ, выражавших постоянную готовность ринуться в бой,
- бессмысленная, заискивающая улыбка…
 Потом были какие-то многочисленные комиссии из райисполкома, и через
несколько месяцев Сяфяр с Седой получили однокомнатную квартиру, довольно далеко от нашего района.

Седа не очень часто приходила к матери, и с каждым разом она все больше
и больше становилась похожей на азербайджанку: свои рыжие волосы выкрасила
хной,отчего они стали красными, хной же красила ногти, как это делали азербайджанки; голову покрывала шелковым цветастым платком-кялагаем(так
назывались эти платки по-азербайджански)…
Эльмира росла и все больше походила на отца, от матери в ней ничего не было.Когда соседки обращались к Седе по имени, Эльмира поправляла их:
-«Мою маму зовут не Седа, а Сядагат!»
Через несколько лет Сяфяр и Седа переселились в 3- х комнатную кооперативную квартиру(деньгами, по словам Седы, помогли деревенские родственникиСяфяра); Эльмира к тому времени была уже старшеклассницей и почти не навещала свою больную бабушку.

…Прошли годы. Тетя Кнарик умерла, Сурик женился на Вале, девушке-
сироте, выросшей в детском доме. Отец Вали погиб на фронте, мать(русская)
осталась где-то под бомбежкой, где именно, Валя не помнила – была слишком
мала. Девочку долго искала по всему Союзу тетка, сестра отца, жившая в нашем
дворе, тетя Сашинка( именно так произносилось ее имя, с ударением на последнем
а). Она была родом из Карабаха, где было много таких имен- Сашинка,Олинка,
Катинка – искаженные русские имена с ласкательными суффиксами:Сашенька,
Оленька, Катенька.
Тетя Сашинка нашла племянницу(и где – рядом, в Баку!), когда та училась уже то ли в девятом, то ли в десятом классе, и перевезла к себе, в однокомнатную квартиру, где она жила с мужем и сыном лет двадцати.
Вот на этой девушке и женился потом Сурик. Валя выучилась на медсестру,
работала в нашей районной поликлинике, делала уколы по домам; Сурик работал
шофером на пригородных автобусных маршрутах, неплохо зарабатывал.
И бывает же так: умерла соседка-старуха, сын ее куда-то исчез, и их комната
досталась Сурику с Валей, у которых к тому времени было уже двое детей- сын и
дочь. Сурик сделал хороший ремонт, отделил кухню в коридоре – получилась
просторная двухкомнатная квартира. Купили мебель, телевизор( в те годы он был
далеко не у всех, соседи даже ходили к ним «на телевизор» - было тогда такое выражение).
Многие из нашего двора брали земельные участки в поселке им. Монтина,
строили дома, получали квартиры где-то на окраинах Баку, а Сурик не захотел никуда переезжать:
- У меня хорошая квартира, место удобное: на электричке за 3-4 минуты у Сабунчинского вокзала, в центре, на троллейбусе – за 7-10 минут( к этому времени по нашему Балаханскому шоссе, переименованнному в Московский проспект, стали ходить троллейбусы – номер 10) – зачем мне перезжать?!
Все забывается… Сурик забыл, как в этой самой квартире пыталась покончить с собой его сестра Седа, давно уже, впрочем, окончательно
превратившаяся в Сядагат и почти не навещавшая брата после смерти матери…

Потом был Сумгаит, Гянгжа – и Баку. Все армяне нашего двора исчезли…
Оставшихся в живых разметало по белу свету…
А Седа, вернее Сядагат, если она, конечно, жива (ей должно быть далеко за
семьдесят), я думаю, благополучно живет в Баку, нянчит, наверное, внуков –
ведь и фамилия, и имя у нее азербайджанские.



Мелик-Мартиросян Джульетта
США, Коннектикут,
Июль 2005




 








ИСТОРИЯ ТРЕТьЯ, ИЛИ ПОЕЗДКА В МОСКВУ
 
После окончания школы я ни разу с Нелли не встречалась и ничего не
знаю о ее дальнейшей судьбе.